|
Часть 5. Четвёртый курс
 Керчь. Второй день рождения
Ваня Степанов. Однокашники
Людмила
О преподавателях 4-6 курсов
Ещё одна свадьба
1975 год. 30 лет Победы
«Романс о влюблённом»
Неожиданный случай
Стройотряд. «Олимпия-75»
Керчь. Витя Вортников
Четвёртый курс у меня начался с поездки к Вите Воротникову в Керчь. Родители Вити – простые люди, отец работал кузнецом на заводе. Его семья жила недалеко от вокзала. Витя свозил меня на Аджимушкайские каменоломни, где во время войны наши войска сражались с нацистскими войсками Германии, скрываясь в подземелье, в катакомбах. Катакомбы есть в Одессе, и здесь возникновение катакомб было аналогичным – добыча ракушечника, строительного материала. Пионер-герой Володя Дубинин (его имя носил небольшой парк в Жовтневом районе Днепропетровска) тоже воевал в этих местах. Витя водил меня в Аджимушкае и сам рассказывал, как регулярные части прикрывали отход и переправу наших войск через пролив. Немецкие части захватили порт, наши воины отступили в посёлок Аджимушкай и вели бои в каменоломнях. Силы противника преобладали, и наши бойцы ушли в катакомбы, разветвлённая сеть которых под землёй далеко уходила от каменоломен. Вместе с ними ушли в катакомбы и часть гражданского населения. Оттуда делали вылазки, продолжали воевать. Такая ещё одна Брестская крепость, растянутая на полтора года. Оккупационные войска окружили район каменоломен, стерегли выходы, заваливали их, взрывали. От фитилей и от костров в подземелье одежда пропиталась дымом, и, когда люди выходили на поверхность, немцы и полицаи определяли людей по запаху, хватали их. Острая нехватка воды (немцы отравили воду в близлежащих колодцах), продовольствия, медикаментов и боеприпасов. В боях, от ран, от удушья, от обвалов, от голода люди погибали, но не сдавались. В 60-ые года как раз начали исследовать историю сопротивления в катакомбах. Витя рассказывал:
– Однажды к нам в класс пришёл ветеран, который сам был в катакомбах. Его рассказ совсем отличался от рассказов учителей, экскурсоводов. Рассказывал всё, как было. Тяжело сутками жить без солнечного света. А ещё он сказал, что ловили крыс и ели. Потому что голодали. И говорил об этом так буднично. (Больше см. 22.)
Мы с Витей съездили на оба моря, покупались и в Азовском и в Чёрном. На одном пустынном берегу мы решили поплавать голышом, но, когда собрались выходить, недалеко от места, где мы плавали, появились девушки, мы стеснялись выйти и долго проторчали в воде. А уже на другом море при подходе к берегу встретили двух девушек нашего возраста. Мы попробовали за ними приударить, но они то ли смущались, то ли стеснялись. А может, у них купальников не было. Ну не хотят – и не надо.
«Второй день рождения»
(Вместо вступления)
Когда нас перевели в новый учебный корпус, на занятия чаще ходили пешком через парк, минут тридцать неспешным шагом. Троллейбусом можно было подъехать одну или две остановки, а потом полдороги пешком. Однажды, я шёл и рядом, как бы приглашая, остановился троллейбус. Я подбежал пару метров, ухватился за поручень посередине ступенек, и троллейбус тронулся, Точнее, он тронулся ещё раньше, до того, как я ухватился за поручень. По инерции прыжка ноги пошли вперёд, но места на ступеньках не оказалось: плотно стояли пассажиры. Ноги упёрлись в край ступенек. Мелькнула мысль «Сейчас упаду», и тут же ноги соскользнули с ненадёжной опоры. Нет, ничего страшного не произошло: упал, ударился коленками, сразу же встал. Если бы не подумал, мог бы и удержаться, и люди бы подвинулись. Но мысль промелькнула. Троллейбус остановился, наверное, водитель смотрел в зеркало заднего вида. Я махнул рукой, мол, езжай.
Вот на каком море это случилось – так и не понял. Где-то поблизости был порт, но его не было видно. Мы шли по песчаному берегу, далеко позади остался мол. Разделись, пошли плавать. Далеко в море мы не заплывали, но всё-таки увлеклись и не заметили, как нас сильно снесло вдоль берега – мы уже были напротив мола. Был достаточно сильный ветер, не такой, чтобы бояться купаться, но от него вдоль берега образовалось сильное течение, на которое мы не обратили внимания. Витя объяснил, что надо плыть к тому месту, где мы зашли в воду. И мы поплыли, против течения и против ветра. Витя вырос на море и был неплохим пловцом. А я от него сильно отстал. Течение уносило меня ещё дальше. Куда оно могло меня вынести – неизвестно. Никаких лодок поблизости не было – надеяться было не на кого. Мол тоже был не близко, но к нему плыть не против течения и ветер почти попутный. И я повернул на мол. Витя прокричал, ветер донёс его слова: «Туда нельзя!», и рукой замахал вдоль берега. Я не знал, как устроен мол, иначе бы не поплыл к нему. Когда я подплыл ближе к молу, понял, почему Витя кричал «нельзя»: мол состоял из нагромождённых бетонных кубиков с ребром в 2 метра или больше. Волны начинавшегося шторма разбивались об эти «кубики». В этих волнах я был как маленькая щепка. Но плыть назад у меня уже не осталось сил. «Нет, я выплыву! Я смогу выкарабкаться!», – я уже не думал о «щепке», я думал, как выплыть среди этих искусственных скал. И я выбрал тактику: когда ветер гнал волну на мол, я разворачивался и плыл против волны от мола. Когда волна, разбившись о мол, откатывалась обратно, я, что есть сил, грёб к молу. Понемногу я приближался к кубам мола, и вот на откатывающейся волне мне удалось проскочить между двух «кубиков», я упёрся спиной в один куб и ногами в куб напротив. Так и сидел, волны накатывались на кубы, заливая водой меня с головой. Но волна уходила, и я свободно дышал. Самое опасное осталось позади. Отдышавшись, выбрался повыше, уже по суше прошёл к месту, где мы оставили одежду. А Витя ещё долго плыл против течения – это ж сколько надо иметь сил, чтобы выплыть против такого течения. Когда Витя вышел на берег, он сказал мне:
– Поразительно, что ты выбрался. Не стоило туда плыть. Это очень опасно.
– Да, я это уже понял, – а самому подумалось, что я «второй раз родился».
* * *
У Вити я пробыл два дня, и вечером мы уехали в Днепропетровск.
На полчаса в отрочество.
Весной Вите в больнице поставили диагноз шизофрения. В нашем деканате ему посоветовали перевестись на физический факультет (весьма вовремя). Он нормально принял предложение перевестись на физфак (при поступлении он колебался, поступать на физфак или физтех), но грустно было расставаться с друзьями, Витей Ломовым, Игорём Милых, Серёгой Холодняком, Толиком Санниковым. Но другой факультет – это же не другой город. Мы вместе пошли в деканат физфака, обратились к секретарю, Витя сел писать заявление, а я с удивлением рассматривал секретаря: мне у девушки были знакомы её замечательная улыбка и её глаза, лучезарные глаза. Светлые пышные волосы – у меня не было знакомых блондинок. Но волосы можно покрасить. Девушка была одного роста со мной, с заметно округлившейся фигурой – я бы её представил более стройной, худее. Но это всё были мелочи. Все многочисленные посетители, студенты называли её Славой. У меня не было знакомой девушки Слава – вот, что меня мучило. Я, впялившись, не отрывал от девушки глаз. В деканат постоянно заходили, выходили люди, обращались к секретарю, она всем мило улыбалась, чётко объясняла, всем старалась помочь. Девушка сама улучила момент и обратилась ко мне:
– Что ж ты, Валик, меня...
Я перебил её:
– Почему тебя все называют Славой?
– Это моё имя. Просто, когда меня оформляли в школу, родители записали...
– Нина, – опять перебил её я.
Нина. Мордовина. В 9-10 классах я был влюблён в свою одноклассницу. Наташу. Об этом знал весь класс. Но был отвергнут (сам виноват). Я продолжал любить безответно. И многие мои одноклассники даже сочувствовали мне. Четыре года назад перед выпускным балом я дома нарезал шикарный букет алых роз, удивительно ароматных – от одного запаха можно было влюбиться. Подарить их Наташе, но она всё равно не оценит – я больше года донимал её телефонными звонками – она, наверное, уже устала от меня. Я зашёл к своим друзьям Володе и Саше, предложил: «Саша, подари цветы Гале». Наша одноклассница Гала Яйцева, они встречались с Сашкой. Но он отказался, может, они поссорились. И тогда в сопровождении своих друзей (они показывали мне дорогу), я понёс букет Нине. А потом на выпускном весь вечер танцевал с ней (у Нины не было кавалера). И ещё мы вдвоём в компании одноклассников шли от подстанции на набережную встречать рассвет. Я не говорил ей слов любви, я не говорил, что она красивая (а надо было), я просто в фотоателье, в котором класс фотографировался, заказал два больших портрета. Вот так в моём альбоме живёт память о двух девушках из отрочества, Наташе и Нине.
Повидался со Славой-Ниной – как будто в отрочество заскочил на полчаса.
Витя Воротников перевёлся на физфак, но не на 4-ый курс, а на третий – такие правила перевода, и учёбу он заканчивал на полгода позже нас.
Ваня Степанов. Однокашники
Если ты живёшь в общежитии, то ты знаком с кучей народа, с которыми пересекаешься чуть ли не каждый день в коридоре, в умывалке, на кухне, не считая совместного пребывания в учебных корпусах. Для многих ты готов выполнить любую просьбу, впрочем, как и они для тебя. Может, последнее утверждение слишком высокопарно, скажу проще, по-мужски: за которых ты готов влезть в драку на улице, если приведётся. И они просто не попадают в эти хроники, потому что ничего особенного с ними не было. Это и Коля Бочин (он же Эдик), Серёжа Копышев (в памяти всплывает слово футбол), Володя Калько, Слава Кисель (он же «Чич», правда, после женитьбы), Толя Пуртов (тельняшка), Саша Кныш, Илья Лукашов (большие глаза), Аркаша (весёлый), Серёжа Медведкин (мускулы), Алик Лисковский, Ваня Степанов (гитара), это ребята 31 и 32 групп, Витя Колесник («Ёжик»), Володя Демчук. С некоторыми, Колей Бочиным, Виталием Васылько, у меня даже было такое единение душ, что мы просто могли сидеть и молчать, и нам было хорошо.
На четвёртом курсе мы вселились в новое общежитие рядом с новым корпусом. В новом общежитии в комнаты поселяли по три человека, и старые составы комнат ломались за некоторым исключением. Два года мы с братом жили втроём (комната была чуть меньше) вместе с Толиком Санниковым, после женитьбы Толя съехал из общежития, и нам в комнату надо было кого-то третьим. В конце третьего курса ко мне подошёл Ваня Степанов: мы часто были вместе в разных компаниях, но не были вдвоём наедине. Невысокий, чуть ниже меня, простое лицо, нос немного с горбинкой, у Вани были улыбающиеся глаза, то есть, даже когда он был серьёзным, глаза улыбались. Вообще, он был весёлым человеком, искренне улыбался какой-то заразительной улыбкой – глядя на него, люди сами улыбались в ответ. Главное: Ваня играл на гитаре, пел песни под гитару. Трогал он не столько мелодичностью, сколько своей энергетикой (как и Владимир Высоцкий). У моего друга было и второе имя – Степан, которое друзья использовали даже чаще. На третьем курсе Ваня жил в комнате с друзьями Серёгой, Аликом и Жекой. Наверное, ребята ещё до учёбы были знакомы, были сплочённой компанией, как раз трое, потому Ваня спросил меня:
– Вы же с братом вдвоём остались. Возьмёте меня к себе в комнату?
– С радостью, Вань. Но... есть одно «но»: брат влюблён в Веру Лэлэку.
Вера Лэлэка – девушка Степанова, они уже почти три года встречались, вместе сидели на занятиях.
– Ну, я думаю, мы драться из-за неё не будем.
– Да я тебе сказал, чтобы ты знал, имел в виду. Больше никто об этом не знает.
Брат был не против. После этого разговора ещё на 3-ем курсе мы с Ваней стали больше общаться, наверное, по его предложению (а может, и по моему) мы стали обращаться друг к другу по первому слогу имени:
– Ва, – говорил он мне, – а почему у тебя девушки нет?
– Не знаю, Ва, – отвечал я ему. – Наверное, ещё не встретил свою.
Ваня как-то легко общался с девушками, мог быстро найти с ними общий язык, для него было странным, что кто-то из ребят может быть одиноким, без девушки. А мне наоборот было удивительно, что Ваня так легко устанавливал хорошие отношения с девчатами. «И как ему это удаётся», – думал я.
Перед началом занятий мы переехали в новое общежитие. Самым «весомым» грузом у меня были разборные гантели по 24 кг – купил год назад, гантели были обязательной составляющей в ежедневной зарядке. Перевозил я их в спортивной сумке (купил, когда занимался самбо перед поступлением) с круглым дном и из лёгкой чёрной ткани, больше похожей на бархатную бумагу (не ткань «бумажный бархат»), и сверху затягивающуюся шнурком. Для сменки с полотенцем было в самый раз. Но не для гантелей два раза по 24, что было три четверти моего веса, или даже больше. Сумка не выдержала такого издевательства и порвалась. Кто-то из ребят перевозил чертёжные доски (размер 1000x700 или 1200x800), которые были необходимы на первых курсах, а потом использовались в качестве подкладки под растянувшуюся сетку панцирной кровати. Конечно, книги. Одежды было совсем немного – в этом и есть прелесть времени под названием «молодость».
В самом начале учёбы мы с Иваном купили себе одинаковые джинсы, советские джинсы. Нет, ткань у них была не настоящая джинса, а хлопчатобумажная лёгкая ткань серого цвета, напоминающая джинсу. Самым главным достоинством этих джинс была их цена – 4 рубля. Это очень дёшево и для того времени. И мы вдвоём с Ваней щеголяли в своих джинсах на занятиях. Выходили из общаги за 5 минут и успевали к началу лекций (преимущества нового общежития).
Как то Ваня поделился:
– Пацаны пристают, спрашивают, когда вы поженитесь. Да я хоть завтра. А Вера только говорит: «Иванушка-дурачок, Иванушка-дурачок». И смеётся, – в словах друга чувствовалась грусть.
Людмила
Я ищу неизвестно кого...
(из стихотворения любимой девушке.)
В конце третьего курса я принял решение уйти из университета, взять паузу в учёбе и послужить в армии. А уже после армии решить, кем быть. Я даже сказал дома о своём решении – мама плакала, конечно, но я подумал, что так будет лучше, чтобы мама постепенно привыкла к мысли о моём уходе. А с Людмилой мы познакомились в мае, и я впервые не хотел серьёзных отношений с девушкой (раньше думал, что возлюбленная должна быть одна и на всю жизнь). Мы встречались, общались, сходили в кино – посмотрели фильм «Ромео и Джульетта» (замечательный английский фильм 1968 года, мы оба видели его по отдельности, но мне хотелось посмотреть именно его вместе). Одним словом, знакомились, узнавали друг друга. Я всё ещё думал с осенним призывом пойти служить в армию и собирался сказать об этом девушке, так как за первые два месяца ничего ей не сказал.
С девушкой с мехмата мы расстались на каникулы – не виделись два месяца. Как она меня встретит? Может, забыла совсем, и я ей не нужен? А может, у неё появился новый парень?
А у Люды были примерно те же самые мысли обо мне. С поправкой на то, что её несостоявшийся жених Сашка Ищенко передал через подруг для неё, что он женился (специально постарался передать).
Люда встретила меня недовольно: почему раньше не приходил. Мы встречались часто, я покупал цветы, ромашки и другие простые цветы. Ваня Степанов дарил девушке конфеты, а мне больше нравилось дарить цветы. Мы долго гуляли в парках, возле общежития (увы, теперь возвращаться в новое общежитие было дальше).
Профилакторий
«Дорогу» в профилакторий проложили мои друзья Коля Гузь и Саша Поздняков: год назад прораб уговорил их поработать ещё один месяц (понравилось ему, как работала наша бригада) на возведении фундаментов, обещал хорошо заплатить. Но обещания не выполнил, оплата получилась смехотворной. И тогда «Штаб стройки» (была такая структура в ДГУ во время строительства студгородка), решил как-то компенсировать такую оплату – оформили им профилакторий. Вот по их стопам я уже сам пошёл в профком: заключение врача, заявление. Я набрался смелости (редкий случай):
– А можно девушке оформить профилакторий? Она – студентка.
– Невеста? – понимающе уточнила у меня женщина.
– Да, – при всей своей правдивости я легко соврал, на тот момент Люда не была невестой, я об этом даже не думал. Но хотелось сделать девушке что-то хорошее.
– Хорошо. Берите направление врача и приходите.
Я побежал к Людмиле. Девушку долго уговаривать не пришлось, профилакторий для неё был чем-то новым, неизвестным – почему бы не попробовать. Когда мы шли в профком, я предупредил Люду:
– Если спросят, подтвердишь, что ты моя невеста.
Люда посмотрела на меня с удивлением, но возражать не стала. Впрочем, у неё и не спрашивали – запомнили меня.
В то время люди довольно часто старались помочь абсолютно незнакомым людям, тем более, студентам. Без всяких претензий на ответную благодарность, просто за спасибо. Конечно, от нас двоих они услышали искреннее спасибо.
Профилакторий это – с точки зрения студента в первую очередь месяц бесплатного питания, причём, сбалансированного, калорийного, при необходимости по требуемой диете. Питались мы в столовой общежития №3 (старое физтеха), но готовили нам отдельно, очень вкусно – съедали всё, что было в меню. Эдакий праздник вкусной еды (но не обжорства). В профилактории могли быть не только студенты из общежитий, а и местные ребята. Для профилактория были выделены несколько комнат в общежитии №2 (филфака), и в них на время профилактория поселяли направленных на оздоровление и лечение. Но строго проживания в профилактории не требовали, студенты из ближайших общежитий уходили спать к себе. В комнаты поселяли по два человека: у меня соседом был студент физфака Митя, а у Люды – соседка Лида, тоже с физфака. И опять опаньки! Они уже успели расписаться, молодожёны: оба худые, стройные, с бледной кожей – медовый месяц в профилактории. Про нас с Людой можно было сказать тоже самое, худые, стройные, только Люда была смуглой, а я малость загорелым. Митя с Лидой предложили нам переселиться, а мы не могли отказать молодожёнам. Впрочем, Люда ночевать уходила к себе в общежитие. А сразу после переселения мы вчетвером пошли на танцы тут же в общежитии: Митя с Лидой были все в чёрном (но готами они не были, готы у нас в стране появятся значительно позже). Лида всё время ходила в брюках, я её в юбке так и не видел. Люда тоже часто носила брюки, но юбка иногда была. А на танцах наши молодожёны разошлись в разные стороны зала. Я спросил у Мити, почему так, а он ответил: «Мы предоставляем друг другу свободу. Полную свободу». Странно, нам с Людой хотелось быть вместе, нам не нужна была свобода друг от друга.
Пью я сладость поцелуя твоего. Ш. Петефи
Если у нас два первых месяца май-июнь были периодом знакомства, то в сентябре-октябре наши отношения развивались стремительно быстро, бурно, и очень сжато по времени. Во дворе двух общежитий от зданий до забора на проспекте посажены деревья, кусты (они и сейчас там растут) – прекрасная зона для уединения и вечерних прогулок
– Ну, целуй... Никто не видит, – мы на самом деле зашли за кусты. – А увидит – горя нет, Ведь влюблённым целоваться отменяется запрет.
– Это что было, – Люда с удивлением смотрела на меня.
– Это стихи.
– Твои?
– Нет. Не мои.
– А чьи? Есенина?
– Нет. Это Шандор Петефи, венгерский поэт. Он для венгров как свой Пушкин.
Я считал, что целоваться можно только с девушкой, которую любишь. В любви я признался тоже стихами:
– Люблю я, милая!
Как я люблю тебя!
Люблю твой тонкий стан,
Люблю твои глаза,
И голос твой люблю,
И алость этих щёк,
И мягкость этих рук...
Девушка слушала молча, позже спросила:
– Чьи это стихи были?
– Тоже Шандора Петефи. Лучше него, наверное, никто не говорил о любви.
– А я думала твои.
– У меня есть одно. Тебе посвящённое.
– Прочтёшь?
– Я ищу неизвестно кого. Я ищу тебя очень давно. Я не знаю даже, Как тебя зовут. Может, рядом ты где-то живёшь...
Когда мы на втором курсе по философии изучали категорию свобода, мы с ребятами спорили, дискутировали, что же такое свобода. Формулировка «осознанная необходимость» воспринималась непонятной, казалась какой-то туманной. Я тогда для себя определил:
– Моя свобода заканчивается там, где моя свобода начинает ущемлять свободу другого человека.
– Это как? – переспросил кто-то из ребят.
– Да просто. Не может, не должна свобода одного ущемлять свободу другого человека. Надо уважать свободу другого индивида. У каждого должно быть право свободы выбора.
– Каждого? А если кто-то недостоин?
– Каждого. Даже если человек ущемлён в правах, в тюрьме сидит, срок отбывает, всё равно надо уважать его права.
(Возможно, этот спор был связан с работой в оперативном отряде, но эти выводы касаются всех.)
В отношениях с Людой было желание защитить девушку от чего-либо, от возможной опасности. Хотелось сделать её счастливой. Период влюблённости, осознания взаимной потребности друг в друге, период любви. Мы очень быстро перешли от знакомства в стадию частых свиданий, желания видеться каждый день, объятий, поцелуев (я не умел целоваться – но это было недолго) и признаний. Новые чувства, когда обнимаешь возлюбленную, прижимаешь её с избыточной силой, когда через одежду чувствуешь её тело, и в этом нет ничего постыдного. В какой-то вечер Люда не пошла к себе в общежитие, и мы вдвоём ночевали в профилактории (благодаря инициативе Мити с Лидой). Красота обнажённого тела девушки не уступала прекрасным творениям Родена. Даже была выше, вызывала другие боле сильные чувства, хотелось расцеловать всё это нагое (за исключением последнего предмета одежды) тело, нежно прикасаться, обнимать. И в то же время боязнь обидеть девушку, причинить ей боль. У Людмилы уже был печальный опыт с предыдущим возлюбленным, когда парень, боготворивший её, после первой их совместной ночи «с небес спустился на грешную землю», и их отношения покатились к разрыву. Она боялась повторения. Мы ограничились петтингом (поцелуи, объятия, поглаживания – больше см. 23). Профилакторий закончился – можно было только сожалеть, что таких ночей было мало, совсем ничего. «Всё, всё тебе дарить, За то, что той любви Сумела научить!» (Ш. Петефи.)
Середина октября. Я вернулся в общежитие (новое) – мы стали видеться реже. Как раз начинался призыв в армию. Но мысли об армии как-то сами собой улетучились.
|
