Надеюсь, понятно, что в названии главы «зашифрован» 5-ый отдел 1-го Управления полигона (в/ч 03080-Л) — начальником 5-го отдела я и был назначен в ноябре 1972 года. На фотографии запечатлен момент проведения партийного собрания парторганизации 1-го Управления.
Отдел и люди
Отдел был хорошо укомплектован специалистами, сформирован психологически и подготовлен к проведению сложнейших испытаний. Поскольку это был отдел анализа, то в первую очередь мы отвечали за объективность оценок выносимых на испытания параметров и характеристик РЛС СК ПРО. Мы знали ТТХ своих средств, знали, как их оценивать по паспортизованным для испытаний специальным мишеням. Все остальные работы, а именно: проводки попутных СБЦ с КСП ПРО и без них, проводки ОВ ИСЗ и других летательных аппаратов, например, типа Шаттл («Челленджер», «Колумбия» и др.) и «Буран», терпящих бедствие и «вышедших из повиновения» на орбите КО, оказание помощи космонавтам при их «стыковках» с космическими станциями, обеспечение целеуказаниями других средств и т.д. и т.п. — это для нас была обычная рутинная работа, как мы ее называли, «работа на дядю». Правда, разработчики средств должны были использовать эти все «попутные» (дармовые) проводки и работы для своих целей и, в первую очередь, для отработки алгоритмов и программ селекции (распознавания, фильтрации и пр.). Этой работой, насколько я знаю, занимался отдел Л.Белозерского совместно с «промышленностью». Вот, пожалуй, самое главное отличие нашего отдела от других. В течении всех одиннадцати лет руководства отделом я, в меру своих возможностей, старался подбирать в отдел наиболее грамотных и дисциплинированных офицеров. Когда мне предлагали выпускника ВВУЗа, дело было ясное — из него надо было делать испытателя. А вот, когда отдел кадров и начальники различного уровня начинали «пристраивать» в отдел «своих» или командиры частей старались избавиться от "балласта", приходилось отказываться, порой доходило до ругани. Однажды в отделе кадров я опрометчиво высказал предположение, что если им позволить комплектовать отдел, то через полгода он станет неработоспособным — кадровики на меня обиделись и эту их обиду я ощущал до конца своей службы на полигоне. Наверное, погорячился.
Могу сказать, что в нашем отделе за время моего руководства защитили кандидатские диссертации В.Жаловский и Ю.Цуков, были награждены правительственными наградами П.Мельник (орденом Красной Звезды), В.Жаловский (медалью «За трудовую доблесть»), я получил орден «За Службу Родине в ВС СССР III степени» и медаль «За боевые заслуги», а вот у Н.Резяпова орден Красную Звезды, как говорится, «увели», но об этом ниже. Учились в ВИРТА (О.Таранов) и в Академии Советской Армии (к сожалению, не могу вспомнить фамилию офицера). Два сотрудника перевелись в 45 ЦНИИ МО (Ю.Цуков и М.Поух). Уходили даже в РВСН (подполковник Постников). Выдвигались на высокие должности: так, мой заместитель М.Юрченко стал начальником 4-го Управления; начальник внештатной лаборатории, занимающейся «Азовом», подполковник А.Юшкевич сначала стал начальником 3-го отдела, а затем начальником 1-го Управления; начальник внештатной лаборатории, занимающейся «Алданом», П.Мельник был выдвинут начальником 4-го отдела, а затем стал заместителем начальника 1-го Управления, после чего был переведен в Москву в ГУВ В ПВО на должность заместителя начальника 1-го Управления; следующий мой заместитель подполковник Ю.Сушин также был переведен в 1-е Управление ГУВ В ПВО, затем был откомандирован в Минрадиопром; В.Зима ушел в Управление кадров В ПВО и в последующем стал генерал-майором; мой последний заместитель П.Хованский был переведен в ГУВ В ПВО, получил звание «полковник» и стал Уполномоченным военных представительств Министерства обороны, аккредитованных на предприятиях промышленности, изготавливающих вооружение и военную технику для Войск ПВО.
Здорово выросли мои сослуживцы — испытатели 5-го отдела! Пусть меня простят те, кого я не назвал. Некоторых уже нет в живых (В.Жука, А.Кондратюка, Ю.Цукова, П.Мельника и др.). Всем им большое спасибо за совместную службу, дружбу и честную работу.
Фото 44. Совещание
в 5-м отделе
1-го Управления
Говоря о людях, не могу не вспомнить здесь офицеров, с которыми мне посчастливилось работать на "шестерке" и (или) тесно взаимодействовать, возглавляя 5-й отдел. Хорошо помню лейтенанта Ю. Кологорова, который начал свою карьеру офицера именно в моей лаборатории, а окончил полковником в 4-м ГУ МО. Талантливый ученый и поэт Ю.Цуков писал в отделе диссертацию, защитив ее в 45-м ЦНИИ МО. Начальника 45 ЦНИИ МО доктора технических наук профессора генерал-лейтенанта Ю.Ерохина помню в НИЧ полигона подполковником, также докторов наук и профессоров генерал-майоров Г.Батыря и Е.Гаврилина — майорами, для которых полигон тоже стал прекрасным стартом в большую жизнь. Совсем молодыми запомнились полковники — лауреат Ленинской премии Ю.Рубаненко и В.Салов, солидными специалистами и авторитетными руководителями остались в памяти участники и ветераны Отечественной войны полковники — начальник 1-го Управления М.Скакальский, его заместитель М.Воскобойник и начальник будущего "моего" 5-го отдела К.Соколовский.
С последним, кстати, у меня связана одна ситуация из разряда "экзотических". Речь идет о неудачном выходе «Алдана» на государственные испытания (1969 — 1970 г.г.) и был я тогда главным инженером. Техника к испытаниям была подготовлена, акт о готовности был подписан, комиссия во главе с заместителем главкома В ПВО генерал-полковником А.Щегловым уже приступила к работе — и вдруг заместитель К.Соколовского полковник В.Удалов по телефону передает сообщение с подмосковного кольца: на второй оси антенны РКЦ обнаружены трещины. Проверяем — трещин нет. Докладываю — в трубке звучит: «Счищай краску!». Счистили — трещины действительно есть! Станция была моментально остановлена. Реакция А.Щеглова: «Меня обманули, доложив о готовности к испытаниям!». Назревал крупный скандал. И тут всю ответственность взял на себя Генеральный конструктор Г.Кисунько: после скрупулезных расчетов по "сопромату" и оценок требуемого числа и времени вращения антенны он настоял на начале испытаний. Работа прошла успешно! Но разборки, конечно же, начались. Быстро нашли виновного — старшего военпреда, подписавшего акт приемки АФУ. Меня же с К.Соколовским вызвал к себе М.Скакальский и тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил: «Почему мне не доложили об аварийном состоянии антенны?». К.Соколовский отвечает: «Об этом прежде всего должен был доложить испытательный центр», т.е. "шестерка". М.Скакальский взглянул на меня и... промолчал — я без году неделю, как был назначен главным инженером. На этом все, во всяком случае для меня, и закончилось.
Направления приложения сил отдела
К этому времени уже было образовано ЦНПО «Вымпел» и Г.Кисунько был формально повышен в должности, став заместителем В.Маркова. С 1972 года А.Басистов был назначен Генеральным конструктором Системы ПРО «А-135» и внес первые проектные предложения с учетом Договора о ПРО. В них предусматривалось использование МРЛС «Дон-2» и ЭВМ типа «Эльбрус», двухэшелонный перехват БР и обеспечение поражения группы БР с ГЧ типа «МИРВ», оснащенной средствами преодоления ПРО. Но, как пишет в своих воспоминаниях Ю.Вотинцев, в состав Системы «А-135» сознательно не были включены средства Системы «А-35М»: РЛС «Дунай-3М» и «Дунай-3У», РКЦ стрельбовых комплексов и СПД. Этот эскизный проект А.Басистова был «завернут» на доработку. Включили ли в ходе доработки в состав Системы «А-135» что-либо из Системы «А-35М», мне неизвестно, но Ю.Вотинцев, увольняясь в запас в 1986 г., так об этом говорит: «На Системе «А-135» велся монтаж технологической аппаратуры, на МФРЛС «Дон-2» создавался автономный источник электроснабжения, … велись работы по ШПУ для ПР ближнего и дальнего перехвата. Система «А-35М» была готова к подключению в автоматическом режиме к КП ПРО двух РЛС ДО («Дунай-3М» и «Дунай-3У») и восьми РЛС канала цели (РКЦ). По мере создания ШПУ разрушались наземные ПУ системы «А-35М», дабы не превысить ограничения, установленные Договором о ПРО 1972 года».
Я здесь несколько забежал вперед, чтобы показать, что перспектив модернизации самой системы «А-35М» к этому моменту уже не было. В установке на ее РЛС фазированных антенных решеток (ФАР) и на РКЦ квантово-параметрических усилителей для повышения потенциала, а также во включении в ее состав стрельбового комплекса «Азов» было отказано еще в 1968 году. О предложенной же Г.Кисунько системе «Аврора» уже вообще разговора не было. Судьба МКСК «Аргунь» также была уже предрешена. После успешного завершения в 1974 г. заводских испытаний средств МКСК «Аргунь» системы ПРО «Аврора» в 1975 году было принято решение о переводе РЛС и КВП МКСК «Аргунь» в ранг измерительных средств полигона. Это было связано с ранее принятым решением о создании РЛС «Дон-2П» и с ограничениями по Договору о ПРО 1972 г., запрещающему иметь более одной мощной РЛС ПРО на нашем полигоне.
Фото 45. МКСК "Аргунь" системы ПРО "Аврора" на 38 площадке
Вот так решилась судьба и второй разработки Г.Кисунько, сопровождаемой 5-м отделом 1-го Управления полигона.
Таким образом, к моему приходу в отделе было две нештатные тематические группы (позже им был присвоен статут лабораторий) — группа РКЦ («Алдан»+«Аргунь») и группа РКИ («Алдан»+«Аргунь») — и пока «Аргунь» оставалась МКСК ПРО, у них были свои задачи. Несколько позже в 1-м Управлении был сокращен 8-й отдел, занимавшийся РЛС Системы С-225 (комплекса «Азов») и в наш отдел перешли вместе с людьми две должности «старшего инженера» и шесть «инженерных» должностей. Это на два опытных образца, расположенных на полигоне! Правда, вскоре второй опытный образец 5К17 был перебазирован на камчатский полигон «Кура» для проведения измерений в интересах РВСН, чему я, честно говоря, я был очень рад. Эта разработка была осуществлена в КБ-1 у А.Расплетина, где начальником тематической лаборатории был будущий замминистра Минрадиопрома В.Марков. Как следовало из его воспоминаний, никакого ТТЗ на разработку Минобороны не выдавало — они просто перебросили часть людей, высвободившихся при завершении разработки системы С-25, на разработку комплекса для работы по скоростным целям. Еще при Н.Хрущеве А.Расплетин предлагал использовать эту систему по американским МБР, «запускаемым» по объектам СССР через южный полюс по настильным траекториям. Но тогда положительного решения принято не было. Затем В.Марков в обход А.Расплетина предлагал эту систему Г.Кисунько в качестве второго (ближнего) рубежа перехвата, но Григорий Васильевич считал противоракету А-350Р универсальной и от предложения отказался. Когда же он провел комплексную НИР «Селекция» и понял, что без ближнего перехвата не обойтись, то планировал при модернизации Системы «А-35» наряду с внедрением ФАР и КПУ на РКЦ придать ей С-225 в качестве комплекса ближнего перехвата, но получил отказ. Следующей попыткой возможного использования комплекса С-225 стало предложение «Алмаза» о его использовании вместо Системы «А-35» (после известного скандала с «нулевой эффективностью» последней). Опять не вышло. Последняя попытка В.Маркова включить свое детище в состав ПРО — предложение об использовании С-225 в качестве комплекса ближнего перехвата в Системе «А-135». Но и здесь ничего не вышло, т.к. в связи с Договором о ПРО сам комплекс «Амур» Системы "А-135" пришлось «сажать» в 30-ти километрах от Москвы, а в этих условиях ближний перехват был возложен на «Дон-2Н». Вот такова судьба этой разработки и, если опыт «Аргуни» по ее назначению остался невостребованным, то комплекс «Азов» был просто демонтирован.
Кроме этих трех главных направлений ответственности отдела ("Алдан", "Аргунь" и "Азов") были и другие, но основные работы по ним начались уже после моего ухода. Например, я захватил начало развертывания работ по ММД «Руза» (искренне благодарен А.Толкачеву за освещение этого периода работ в книге «Рубежи обороны…»). Об окончательной судьбе этой разработки мне ничего неизвестно.
Несколько слов и о переданном в ведение нашего отдела «Немане» (передача состоялась уже тогда, когда эту тематику передали в «Вымпел», чтобы не оставить людей без работы и сохранить специалистов). Была у меня встреча с главным конструктором РЛС "Неман" Ю.Бурлаковым, состоявшаяся в кабинете начальника 1-го Управления Л.Белозерского. Почему-то, не мой прямой начальник, а Ю.Бурлаков предложил мне: «Берите эту РЛС — «Неман» имеет разрешающую способность 1 — 1,5 метра! Не то, что ваша «Аргунь»!. Я, естественно, обиделся за такое пренебрежение к «своей» «Аргуни» и за «своего» Главного конструктора А.Толкачева — не найдя ничего лучшего, я порекомендовал Ю.Бурлакову попробовать поработать и сделать столько же, сколько Алексей Алексеевич Толкачев. Ю.Бурлаков промолчал, а Л.Белозерский тихо бросил в мою сторону: «МАХ!» — будто я не был в состоянии понять смысл этих трех букв…
Фото 46. РЛС "Неман", 8-я площадка
ЦУ для "Терра-3"
Не обольщайтесь, уважаемый читатель, «экзотики» меня не забывали и в 1-м Управлении. Свидетельство тому — ситуация, связанная с работой РКЦ «Алдана» при обеспечении испытаний экспериментального лазера ЛЭ-1 Генерального конструктора Н.Устинова (американцы называли этот проект «Терра-3»). Было это в середине семидесятых. Лазер готовился к очередному этапу своих испытаний. В работах «Алдана» была какая-то пауза, а тут из 4-го ГУ МО на имя заместителя начальника полигона по НИИР генерал-майора Д.Ряховского, сменившего П.Грицака, приходит Решение, подписанное М.Ненашевым, о срочных доработках РКЦ «Алдана». Суть доработок — переход передатчика ТМ-20 на новый «вакуум». Решение, как решение — ничего необычного, но вот в сопроводительном письме говорилось, что полигон является ответственными за эти доработки и, в первую очередь, за качество их проведения и за сроки отработки очередного перечня доработок! То есть необходимо было в установленное время выдать промышленности заказ на изготовление этих ламп (с учетом потребностей всего подмосковного «кольца» и всех ЗИПов!). Это было подчеркнуто особо. Д.Ряховский взял «бумагу» под личный контроль и доложил М.Мымрину о начале этих работ. Я, как и полагалось, включил эти работы в план работ полигона, план был утвержден на планерке у руководства полигона (при этом кто-то визировал план и от руководства 4-го Управления), и мы приступили к доработкам. А это означало, что ни в каких натурных работах РКЦ участвовать уже не мог. «Днепропетровцы» (представители завода-изготовителя) давно ожидали этой команды «Приступить к доработкам» и… «разбросали» передатчик за одну смену. И тут вдруг 4-е Управление выходит с заявкой об использовании РКЦ для целеуказаний (ЦУ) ЛЭ-1! Возник крупный скандал — на ЛЭ-1 срывался очередной этап натурных работ! Быстрое восстановление передатчика ТМ-20 по прежней схеме было уже невозможным (часть вакуума «переводилась» с водяного на воздушное охлаждение) и оставалось только уповать на героический труд «днепропетровцев» по ускоренному завершению доработок и проведению соответствующих проверок в кратчайшие сроки. Надо сказать, что и представители завода-изготовителя, и офицеры войсковой части отнеслись к ситуации весьма серьезно — работы шли круглосуточно. Но, работа работой, а скандал есть скандал! Москва запросила: «По какой причине такой сбой — срыв сроков испытаний ЛЭ-1?». 4-е ГУ МО при этом сделало вид, что о начале доработок РКЦ ничего не знало и что их начало — самодеятельность полигона! Начальник штаба полигона генерал-майор И.Сивицкий потребовал объяснений. Я предъявил упомянутое выше Решение (к которому полигон причастен не был), где указывалось число и даже время доклада Д.Ряховского М.Мымрину! И.Сивицкий продиктовал текст Решения в Москву и ознакомил с ним ответственного представителя от предприятия (заместителя руководителя НПО «Астрофизика» по полигонным испытаниям бывшего начальника штаба полигона Н.Лебедева) — больше никаких вопросов к нам не было. Как там, в Москве, этот скандал был разрешен, мне неизвестно, но этим случаем я был очень озадачен — «нажить врага» в лице сына Министра обороны СССР Д.Устинова в мои планы тогда не входило. Могу лишь отметить проявленный ко мне нездоровый интерес после этого случая либо самого Н.Устинова, либо кого-то из его заместителей. Как потом рассказал Н.Лебедев, когда этому «кому-то» на нашем аэродроме, куда я приехал кого-то встречать, указали на меня: «Вот он, Апсит!», то он среагировал: «Ну-ка! Ну-ка!». Правда, Николай Павлович объяснил ему, что я в той ситуации был ни при чем, поскольку то Решение было подготовлено и подписано без участия полигона. Так что, и на этот раз пронесло! Но чтобы избежать повторения подобного, я предложил использовать в для ЛЭ-1 ЦУ как от РКЦ «Алдана», так и от комплекса «Аргунь-И» (тем более, что он уже стал полигонным измерительным комплексом).
Вскоре, оказавшись в 4-м ГУ МО в командировке, я изложил полковнику Ю.Рубаненко это предложение. Не знаю, это ли подействовало, или и без меня стало ясно, что нужно иметь «резерв» по ЦУ, но «Аргунь» к этим работам стала привлекаться. Правда, сначала пришлось состыковать средства и отработать это взаимодействие. Было подписано соответствующее Решение в Москве, затем состоялось уточняющее решение на полигоне с визой В.Перфильева «Апситу для руководства и исполнения». Я объяснил начальнику отдела 4-го Управления Никульшину содержание нашего взаимодействия. Мы вместе стали включать эти работы в план полигона и никто из начальников управлений никаких вопросов нам по этому поводу не задавал. По реальным натурным работам проверили стыковку — обе взаимодействующие стороны остались удовлетворены. Я дал команду своему офицеру-направленцу оформить протокол стыковки и вот тут началось!
Начальник 4-го Управления полковник Л.Белозерский обвинил меня в том, что я лезу в дела другого Управления, сообщив об этом заместителю начальника 1-го Управления полковнику А.Маврину, тот доложил о моей «самодеятельности» начальнику управления генерал-майору В.Перфильеву — и вот я «на ковре»! Пришлось объяснять, что и М.Ненашев, и В.Перфильев для меня начальники и что я не «партизанил», а выполнял их команду. Пришлось даже продемонстрировать ту визу В.Перфильева и заявить о том, что если мой стиль работы не устраивает, могу, приходя на службу, прибывать для получения заданий на день и вечером докладывать об их выполнении. Подействовало. Отпущен я был «с миром» и разрешением работать как обычно.
Закончить же эту историю с выдачей ЦУ на ЛЭ-1 я должен все-таки на оптимистической ноте. Дело в том, что по опыту работы на «шестерке» я знал, что к началу испытаний, как правило, не все готовы одинаково и на первом заседании все обычно ждут, когда самый «слабонервный» сообщит о своей неготовности. Тогда все облегченно вздыхают и о своей неготовности уже не сообщают, зная, что необходимая пауза все равно будет (у нас даже поговорка была: «Слабейший запросил задержку — ему спасибо за поддержку!»). Мне тоже приходилось докладывать о готовности части к работам. Часто перед этим техническое состояние объекта обсуждалось совместно с промышленностью. Однажды один из начальников объекта так меня «подставил», что я долго не мог себе простить, что не подумал и начал докладывать П.Грицаку о неготовности в связи с неисправностью какого-то вентиля, о чем, собственно, я и был проинформирован. Но как только я произнес слово «вентиль», раздался голос того самого начальника объекта: «Так это же спецтехника, а за нее отвечает полигон!». И получилось, что я «с чужого голоса» сам доложил о неготовности полигона. Петр Климентьевич был в ярости! Я ожидал суровой реакции за такой просчет, но и на этот раз все обошлось. Почему я вспомнил об этом, говоря об обеспечении ЦУ ЛЭ-1 при испытаниях? Потому, что этот вопрос к их началу стоять не должен был в принципе, т.к. порядок выдачи ЦУ должен был быть отработан промышленностью к указанному сроку с оформлением соответствующего протокола готовности. А тут я выступил со своим предложением, чем и вызвал на себя гнев со стороны начальника 4-го Управления. В итоге протокол, все-таки, был подписан — работа была сделана и разработчику свою неготовность на «неотработанность» взаимодействия с выдачей ЦУ списать не удалось. Когда же начались работы по реальным объектам, ответственный с ЛЭ-1 прибежал ко мне с материалами регистрации и претензией: «Мы ничего не видим!». Я объяснил, что выдача ЦУ уже отработана, точностные характеристики наших средств им известны, мы эти цели-мишени сопровождаем и информацию «в ствол» выдаем. Спрашиваю: «Вы ее получаете?» — говорят: «Да». Я им: «Так, что же Вы ко мне пришли? Идите и ищите причину у себя!». Ушли и больше не приходили — все работы в период испытаний РЭ-1 мы ЦУ обеспечили. Значительно позже, уже «на гражданке», я обнаружил в одном специздании публикацию «Нестратегическая ПРО — реальность мирового порядка», в которой при описании работ по ПРО в СССР упоминается и проект «Терра-3» (далее цитирую): «…в середине 80-х годов прошлого столетия на комплексе «Терра-3» проводились испытания лазерного оружия, которые предусматривали, в том числе, его отработку по летающим мишеням. К сожалению, эти эксперименты показали, что мощности лазерного луча не хватает для разрушения боеголовок БР… Осенью 1983 года Маршал Д.Ф.Устинов предложил командующему Войск РКО Ю.В.Вотинцеву применить лазерный комплекс для сопровождения «Шаттл»… эксперимент состоялся при работе лазерной установки в режиме обнаружения с минимальной мощностью излучения. … при полете над районом озера Балхаш на корабле внезапно отключилась связь, возникли сбои в работе аппаратуры, да и сами астронавты почувствовали недомогание… поняли, что экипаж подвергся какому-то искусственному воздействию со стороны СССР и заявили официальный протест…. В настоящее время комплекс «Терра-3» заброшен и ржавеет — Казахстану этот объект поднять оказалось не по силам.». Как говорится, без комментариев.
"Экзотика" моей гордости
Случилось это в период подготовки одного из подмосковных расчетов к плановой стрельбе на "шестерке". Расчет с техникой находились в режиме боевого дежурства, проводились плановые ФК-СК (ФКС) и проводки попутных целей. Во время такой проводки ИСЗ агрегат станции питания РКЦ (пятитонная махина, установленная в специальном зале) и вышел из строя — "полетел" статер. Причем, произошло это в субботу. Я попытался оценить ситуацию, зная, что таких станций всего три. А это значит, что кроме вышедшего из строя агрегата было еще два — на неработающей станции РЭ-2 на 38-й площадка и, насколько я знал, на Камчатке. Ситуация складывалась очень нехорошая, поскольку вскоре выяснилось, что и экземпляр, находившийся на 38-ой площадке, также был неисправен — вышел из строя ротор. И тут у меня родилась идея — из двух неисправных агрегатов собрать один исправный! И хотя по функциональным обязанностям в 1-м Управлении вопросы исправности спецтехники курировал 1-й отдел, мне пришлось всю ответственность взять на себя, т.к. времени на дебаты не оставалось. Я быстро добрался до гаража, заправил полный бак своего «Москвича», заехал за главным инженером «шестерки» В.Фроловым и заместителем начальника 4-го отдела П.Костюком, оформил для них пропуска на 38-ю площадку (у меня был "вездеход"), и в таком составе двинулись в путь.
Прибыв на 38-ю площадку, осмотрели станцию питания, убедившись, что она — точно такая же, как наша. Звонка домой заместителю начальника полигона по НИИР генералу Д.Ряховскому было достаточно для начала работ по демонтажу станции и последующей доставки агрегата на "шестерку". Мы же помчались на "шестерку", взяли в секретной части генплан здания, нашли на нем «монтажный проем» в стене и пошли договариваться со строителями о его «вскрытии» до привоза агрегата с 38-й площадки. Одновременно я через дежурного по 1-му Управлению вызвал своего заместителя подполковника Н.Резяпова, и он установил связь с офицером из отделом Г.Щеголева в ГУВ В ПВО. Тот связался с изготовителем агрегата — ленинградской «Электросилой», и к нам тут же был командирован инженер для проверки и наладки собранного таким, мягко говоря, «нестандартным» образом агрегата. Работа кипела все выходные дни, а ее результатом стало казавшееся невозможным — питание РКЦ было восстановлено. Правда, вместо благодарности я получил «втык» от начальника СГИ, за то, что влез «в чужую зону ответственности». Да и тот ленинградский инженер добавил в результат «горчицы»: он так потом отметил успешное дело в ресторане «Россия», что оказался… в комендатуре, откуда мне его пришлось вызволять. Таков невеселый итог, казалось бы, благого дела, которым я в душе горжусь до сих пор.
А восстановленный агрегат успешно работал до самого моего ухода на пенсию, продлив, таким образом, работоспособность объекта до его ликвидации.
Комиссия полковника Анютина
Начну с ситуации, возникшей после того, как тогда еще начальник 2-го отдела 1-го Управления полковник Л.Белозерский доложил в Москву о том, что РКЦ «Алдан» не сможет эффективно работать по появившимся у вероятного противника баллистическим целями. В итоге, на полигон прибыла внушительная комиссия ГУВ В ПВО во главе с полковником Анютиным. Был в ее составе и полковник Ю.Рубаненко, который перед вылетом звонил мне из Москвы и интересовался результатами последних работ. Комиссия свою работу начала со сбора всех начальников отделов в кабинете начальника 1-го Управления В.Перфильева и с заслушивания их докладов. Суть выступлений большинства из них сводилась к тому, что их отделы по решаемым задачам к данному вопросу отношения не имеют. Начальник 2-го отдела Л.Белозерский честно признался, что это он доложил в Москву, заявив, что к уже доложенному добавить нечего. Настала моя очередь. Я доложил, что мы имеем дело с разработкой, проводимой по ТТЗ 1957 года, и пояснил, как мы выполняем задания по радиолокационному наблюдению элементов СБЦ, когда работаем в режиме «ближний-дальний сторожевой строб», предложив комиссии ознакомиться с требованиями ТТЗ на РКЦ «Алдана», с программами его испытаний, мишенной обстановкой, которая применялась при испытаниях и соответствовала требованиям ТТЗ, и, наконец, с актами завершенных испытаний. Вопросов ко мне у комиссии не было. Вскоре заседание было закончено. Как далее работала комиссия, что изучала, с кем беседовала, я не знаю.
Но проходит пара дней — и заместитель начальника полигона по НИИР генерал-майор П.Грицак собирает нас в кабинете В.Перфильева, которого представлял его заместитель полковник М.Трухан. П.Грицак начал с того, что назвал всех начальников отделов предателями, на что М.Трухан возразил, сообщив, что мы выполняли его, Трухана, указания. Петр Климентьевич как-то сник, но тут я «не вовремя» что-то сказал, и он «разрядился» на мне: «А Вы, Апсит, сидите и молчите! Еще что-нибудь скажете — я не знаю, что из Вас сделаю!». Как я узнал потом, такое раздражение П.Грицака было неслучайным: убытие комиссии прошло далеко не гладко. Дело в том, что Петр Климентьевич отказался подписывать сопроводительное письмо для отправки в Москву материалов работы комиссии (его подпись формально означала бы, что полигон с выводами комиссии согласен и сам на себя «доносит») и дал команду начальнику секретного отдела «заделать» под сопроводительным письмом подпись самого Анютина. Непростым был и их разговор в машине по пути на аэродром. А вскоре П.Грицаку позвонили из Москвы и поинтересовались, не хочет ли он перевестись в ВИРТА "на равнозначную" должность? По-видимому, Петр Климентьевич решил, что речь идет о должности заместителя по НУР, и дал согласие. Потом, когда пришел приказ о его назначении начальником факультета, реакцией П.Грицака было: «Обманули!».
Описанному выше приезду на полигон комиссии я должен посвятить еще несколько строк, поскольку поднятый Л.Белозерским вопрос весьма принципиального свойства. Система «А-35» согласно ТТЗ создавалась для защиты Московского административно-промышленного района от одиночных БЦ («Титан-2» и «Минитмен-2»). Комплекс «Алдан» — опытный образец стрельбового комплекса Системы «А-35» — был предназначена для отработки и проверки в натурных экспериментах соответствия указанным в ТТЗ требованиям. Эти требования не менялись до самого конца Государственных испытаний, завершившихся в 1971 году. И вот тогда возник вопрос о весьма низкой эффективности применения этой системы по современной СБЦ и необходимости ее доработки под одиночную сложную баллистическую цель, состоящую из 16-ти элементов. Кстати, эту доработку системы (в основном алгоритмическую) проработал и обосновал именно Г.Кисунько уже в 1973 году, но завершать ее реализацию пришлось его бывшему заместителю И.Омельченко в 1978 году.
Что касается руководства 1-го Управления, проводившего эти испытания, то в 1972 году его начальник полковник М.Скакальский, его заместитель М.Воскобойник и некоторые другие перевелись в Москву и Подмосковье, а начальник 5-го отдела полковник К.Соколовский ушел в запас и переехал в Калугу. Таким образом, в 1972 году к руководству пришли другие люди, поэтому комиссии полковника Анютина пришлось иметь дело, в основном, не с теми, кто подписывал протоколы и акты испытаний. Исключение — генерал-майор П.Грицак и, в меньшей степени, я как участник испытаний «Алдана», но, правда, в должности его главного инженера.
И вот, представьте себе, разработке, датированной концом пятидесятых годов, начинают предъявлять требования, продиктованные реалиями 1972 года! У меня это вызвало, по меньшей мере, недоумение, а с учетом формы предъявляемых претензий — чуть ли не шок! Командующего ПРО и ПКО Ю.Вотинцева и Главкома Войск ПВО Маршала Советского Союза П.Батицкого можно понять: зачем им система с «нулевой» эффективностью применения по современным целям, да еще не способная нести боевое дежурство с заправленными и снаряженными боевыми частями противоракет (БЧ ПР), расположенных на открытых пусковых установках (ПУ)! Но претензии в этом плане к Генеральному конструктору Системы «А-35» Г.Кисунько, на мой взгляд, были абсолютно не справедливы. «Лопухнулись» Заказчики, не скорректировав вовремя ТТЗ на систему — так решайте с Генеральным конструктором системы государственную задачу ее доведения до соответствия появившимся новым требованиям! Но, по-видимому, понадобилось кем-то прикрыться, нужен был «козел отпущения» — Заказчик-то всегда стремился оставаться вне критики!
Пришло на память высказывание П.Грицака о «Царь-пушке»: даже если она никогда не выстрелит, неприятель все равно будет знать, с кем имеет дело, какое оружие мы умеем делать. По сути, то же самое можно сказать и о системе «А-35». Она несла боевое дежурство 20 лет и хотя ни разу, к счастью, «не выстрелила», но свою задачу выполнила сполна!
Генерал Ю.Вотинцев и его страхи
В нескольких местах я уже упоминал командующего ПРО и ПКО (РКО) Ю.Вотинуева — не могу не сказать о нем пару слов, а именно о том, почему он так опасался размещения заправленной и снаряженной СБЧ ПР на открытой позиции. О Юрии Всеволдовиче у меня остались самые светлые и добрые воспоминания. Это был высокообразованный, эрудированный и интеллигентный генерал, прекрасно представляющий себе эту угрозу. Он неоднократно отказывался от постановки стартовой позиции в штатном составе и режиме на дежурство. Его опасения были просты и объяснимы — случайный (или по недомыслию) выстрел часового, охраняющего СП, и… беда, катастрофа! Представьте: пуля пробивает баки с топливом и окислителем, происходит их соединение, затем следует взрыв и «выброс» специальной БЧ со стартовой позиции. Даже если при этом взрыв собственно СБЧ и не произойдет (об этом и говорить не хочется), то сильное заражение огромного пространства ядовитыми парами смеси гарантировано! Ю.Вотинцев настоял на оснащении электро-весовыми макетами (вместо
топлива и окислителя был использован песок, вместо пороха ПРД — бетон). И это еще не все — пиропатроны на ПРД были вынесены на наружную поверхность и, ведь, не зря! При таком несении дежурства несколько раз было несанкционированное срабатывание пиропатронов (например, в Клину из-за ошибки программистов-операторов или в Нудоли из-за ошибок монтажниц при проведении доработок). А теперь представьте: ракеты заправлены, СБЧ снаряжена. Срабатывают пиропатроны, установленные штатно — сразу запускается ПРД и противоракета «выдавливается» из транспортно-перегрузочного контейнера (ТПК). Что дальше — можно фантазировать! Я в своей жизни один раз видел взрыв ПРД при бросковом пуске ПР. До сих пор перед глазами эта картина и немой вопрос: куда бы ушли ПР, что было бы с топливом и окислителем, а с СБЧ? На полигоне был случай, когда ПР ушла на Караганду и «перепахала» железнодорожные пути (хорошо, что запасные). Заместитель начальника полигона по НИИР ездил извиняться лично перед Кунаевым (в то время Председатель Совета Министров Казахстана). Наверное, после этого ввели контур безопасности, предусматривающий ликвидацию любой ПР по признаку выхода за алгоритмическую зону полигона. Вот это реальное «щелкание» пиропатронов и было предметом «крутого разговора» Главкома В ПВО П.Батицкого с Ю.Вотинцевым. Кстати, у нас в части часовой стрелял, находясь на посту. Куда он целился, только ему известно, но попал в волновод на юстировочной вышке. Неисправность мы устранили. А, если бы он выстрелил в заправленные изделия, тогда настоящие воспоминания, скорее всего, писать было бы некому.
Фото 48. Ю.В.Вотинцев
Приведу пример из другой области, лишний раз подтверждающий правомерность опасений Юрия Всеволдовича. Постараюсь быть краток. 3 октября 1986 г. в Саргасовом море при несении боевого дежурства погиб атомный ракетоносец АПЛ-219 (16 БР, по три БГ каждая, и 2 ядерных реактора). Причина — взрыв ракеты в шахте после срочного откачивания попавшей в нее воды (сжатые давлением баки после откачивания воды разрушились и произошло соединение топлива с окислителем, затем взрыв с выбросом остатков ракеты и БЧ в океан). Пришлось в нарушение режима патрулирования АПЛ-219 всплыть. Начался пожар — долго боролись за живучесть ракетоносца. В загазованных отсеках подлодки погибли 4 человека команды. Один из них трижды ходил к аварийно отключенному ядерному реактору и опускал решетки, чтобы его заглушить. Реактор заглушил, но сам погиб. В противном случае, как написано в книге «Враждебные воды» (1997 год, перевод с английского, авторы Питер Хухтхаузен и Игорь Курдин), заражение всей акватории от взрыва ракетоносца затмило бы Чернобыльскую катастрофу. Наши руководители пытались лодку спасти и отбуксировать домой. Но делали это, как всегда, довольно безграмотно — спасение было возложено на капитанов трех гражданских судов, сброшенные же с самолета средства индивидуальной защиты личного состава оказались разукомплектованными и т.д. и т.п. Американцы не позволили буксировать лодку: их подлодка-убийца, которая перед этим долго гонялась за нашей субмариной в Саргассовом море, перерубила буксировочные тросы и ракетоносец АПЛ-219 затонул. Удалось спасти 115 человек экипажа. Длительное следствие закончилось к лету 1987 г., как обычно, ничем — прилетевший на Красную площадь Руст невольно помог «закрыть» это дело, «перекрыв» его по резонансу в мире. А причина проста — подлодка вышла на дежурство с неисправностью (течь в клапане системы орошения), приведшей к постепенному заполнению пусковой шахты водой. Были подозрения и о состоявшемся контакте ракетоносца с американской лодкой-убийцей, но фактический материал для проведения соответствующей экспертизы почил в морских глубинах.
Наказание невиновных — награждение непричастных
Алгоритмическую модернизацию «Алдана», задуманную и предложенную Григорием Васильевичем Кисунько, проводил в должности главного конструктора уже Иван Дмитриевич Омельченко (по-моему, испытания комплекса, модернизированного под одну сложную баллистическую цель (СБЦ), проходили в 1978 году). Чем мне эти испытания памятны? Во-первых, проводились они при том же энергетическом потенциале РКЦ (я ранее уже писал, что предложения Г.Кисунько по установке КПУ на РКЦ были дважды отклонены в 1968 и в 1975 годах), при этом потенциал станции был на порядок ниже требуемого. Но поскольку эффективная поверхность рассеяния (ЭПР) реальных ГЧ, используемых при испытаниях, также была на порядок больше заданных ТТЗ, то особого вопроса, вроде бы, и не возникало. Хорошо помню, что в Программе испытаний (ПИ) было прописано обязательное требование: «Срывов АС не допускается». Я это требование взял на особый контроль и лично со своими офицерами проверял его выполнение по материалам регистрации. К сожалению, срывы были — не много (два — три), но были. Испытания завершились и промышленность подготовила проект акта об их результатах. Представили мне акт для подписания — я, естественно, от подписи отказался и заявил, что требования ПИ не выполнены. Через некоторое время раздался звонок от начальника 1-го Управления в то время уже генерал-майора В.Перфильева с приглашением зайти к нему. Прихожу и вижу, что в кабинете с актом в руках стоит сам И.Омельченко. На вопрос В.Перфильева, почему нет под актом моей подписи, отвечаю, что требования ПИ не выполнены из-за имевших место в процессе испытаний срывов АС целей РКЦ. Владимир Александрович задает вопрос Ивану Дмитриевичу: «Срывы АС были?». Тот отвечает: «Да, были». В.Перфильев молча берет авторучку и… подписывает акт! Чем при этом он руководствовался, не знаю, но что мне оставалось делать (не вступать же в конфликт со своим непосредственным начальником) — я тоже подписал акт. Прощаясь, спросил Ивана Дмитриевича, не стыдно ли ему сдавать «слепую» систему, на что он, как-то неловко взглянув на меня, ничего не ответил. Но на этом испытания для меня лично не закончились.
Сразу после «благополучного» завершения испытаний и появления на свет «Системы А-35М», в отличие от шокового состояния после ГИ «Системы А-35», все сделали вид, что «…достигнута большая победа — наконец-то, сдана система ПРО, способная работать по СБЦ!». Тут же появилось сообщение о представлении главного конструктора И.Омельченко к званию Героя Социалистического Труда. Это представление предполагало и другие награждения орденами и медалями, как представителей промышленности, так и военных. Некоторое количество таких наград «было выделено» и полигону. И вот тут неожиданно появилось указание, конечно же устное, из Москвы — поскольку на «Алдане» Государственные испытания уже были проведены в составе «Системы А-35» и по их результатам ряд представителей полигона был поощрен МО или ГК В ПВО (ценные подарки, грамоты, благодарности и т.п.), то их (а среди них и были непосредственные участники завершенных испытаний) к наградам не представлять, а представить тех, кто еще не был поощрен. Вызвал меня к себе генерал-майор В.Перфильев и объявил, что в связи с тем, что прошлый раз я был поощрен денежной премией (в смешном размере), в этот раз мне награда не положена и поэтому мне будет очень легко с командованием «шестерки» распределить «выделенные» для них награды. Я еще переспросил: «Тем, кто принимал участие в испытаниях, в том числе, уже переведенным в другие части, или только тем, кто до сих пор служит на «шестерке»?». Владимир Александрович ответил, что только последним, а о переведенных в другие части позаботятся их новые командиры. С поставленной задачей я, в общем-то, справился и данные на награжденных передал установленным порядком по команде. Но после этого мне высказывали свои обиды те участники испытаний, которые к моменту награждения уже убыли в другие части — новые местные командиры про них «забыли» и представляли к награждению «своих», порой непричастных. Пришлось оправдываться, что, мол, я и сам остался на этот раз без награды — слабое для них утешение! Кстати, от нашего 5-го отдела к ордену Красной Звезды я представлял подполковника Н.Резяпова и к медали «За трудовое отличие» подполковника В.Жаловского — медаль В.Жаловский получил, а орден у Н.Резяпова, положившего много времени и труда на эти испытания, «перехватили», как говорят, «в верхних слоях атмосферы»!
Проверка своей «шестерки»
Однажды мне пришлось пережить не очень приятную «миссию» председателя комиссии полигона по проверке в/ч 03142, вызванной предстоящей заменой командира (да, простит меня он, ушедший уже в мир иной — не память о нем я тревожу, а хочу рассказать о последствиях этой «миссии» лично для меня). За что его снимали с должности и представляли к увольнению, знаю только с чужих слов (не поладил с начальником полигона, отказал ему в уважении, отказался выполнять его приказы — короче, «нашла коса на камень»). Вот тут-то, согласно Уставу ВС СССР, и потребовалось создание комиссии. До сих пор не ведаю, кто «впихнул» меня в эту комиссию, да еще и ее председателем. С одной стороны, понятно: ведь я ранее был первым заместителем командира 6-й площадки — главным инженером части, с другой — я же начальник одного из основных в 1-м Управлении радиотехнических отделов, в котором собраны проблемы трех комплексов ПРО и 25 человек офицеров со своими задачами, делами и заботами. В то же время у начальника 1-го Управления было два освобожденных заместителя — кому-нибудь из них и поручить бы! Но, видно, их загруженность была выше моей. Задачу я, конечно же, выполнил, просидев на «шестерке» более недели. Увиденным состоянием дел был просто шокирован! Изложенное в акте приводить не буду — один лишь красноречивый факт: командир части по вызову к руководству полигона, а также домой в город и обратно в на «шестерку» был вынужден ездить на… мусоровозе! Неужели снимаемый с должности довел бывшее мое хозяйство до такого развала — тогда ему поделом. Вернулся с «шестерки» с тяжелым сердцем. Стал готовиться к докладу начальнику полигона о результатах работы комиссии. В это время в кабинет заходит заместитель начальника отдела ГУВ ВПВО полковник В.Дворников. Здоровается и предлагает что-то обсудить. Я взмолился: «Вадим Арсеньевич, я только что приехал с объекта, срочно нужно подготовиться и доложить начальнику полигона — поговорим через 2-3 часа». В.Дворников вышел, но больше не появился. И тут меня вызывают в кабинет начальника Управления на подведение итогов работы комиссии ГУВ ВПВО (вот откуда появился В.Дворников), прошедшей пока я был на «шестерке». И когда дошла очередь до 5-го отдела, встал полковник В.Дворников и произнес единственную (но какую!) фразу: «Интереса к новой тематике командованием отдела не проявлено никакого». Вот так! При всех! И это при том, что мы смогли обменяться лишь двумя фразами, в которых не было ничего, касающегося новой тематики. Ничего нет обиднее, чем несправедливость. Да Бог с ним! Хотя, не скрою, в тот день я с удовлетворением про себя отметил, что завершение службы уже не за горами.
Замена купола на РКЦ
Еще несколько слов о совершенствовании и испытаниях «Алдана». Речь пойдет об установке антенного укрытия нового типа (купол из ячеистого материала заменялся на собранный из металла каркас, заполненный новым материалом, не собирающим воду при нарушении герметизации). Не помню, работали ли мы при этом на систему «А-35М» или нам просто «продлевали жизнь» (срок службы), как необходимому для полигона измерительному средству. Ситуация сложилась примерно такая же, как при обеспечении целеуказаниями РЛС РЭ-1: нам необходимо было начинать свои работы по демонтажу старого укрытия, монтажу металлоконструкций и установке нового укрытия, а нас постоянно заставляли проводить натурные проводки для обеспечения радиолокационных наблюдений по всякого рода аварийным и прочим объектам. Я этим привлечениям РКЦ к попутным проводкам, конечно, всячески сопротивлялся. При этом неоднократно вызывался «на ковер» к заместителю начальника полигона по НИИР генерал-майору Д.Ряховскому, который в приказном тоне заставлял выходить на реальные работы. Может быть, это и было то время, когда я (как говорил генерал-майор М.Ненашев) «…вставлял палки в колеса, когда Родине было тяжело!» — не знаю. Надо сказать, что в такой нервозной ситуации мне приходилось ругаться и с частью: приезжаю на «шестерку» проверить, как работают монтажники, а их и «след простыл» и натурные работы не проводятся. Приходилось по этому поводу посылать на объект нелестные телеграммы, на что главный инженер «шестерки» подполковник А.Кесабабян обижался и называл эти телеграммы «визгливыми». Когда эта «эпопея» с заменой укрытия закончилась, я вздохнул с облегчением, но до сих пор перед глазами стоит картина зеленоватого свечения воздуха, ионизированного у рупора антенны (мощность-то излучения составляла 1200 МВт). При этом сказать, сколь вредно было его воздействие и на какое расстояние распространялось, не могу — просто не знаю.
