Приказом МО нам предписывалось принять «Алдан» в эксплуатацию. На этот счет была соответствующая директива ГШ и указания ГУВ В ПВО (ему мы и должны были доложить о выполнении приказа МО). Мне пришлось не только на «шестерке» возглавлять эту работу и оформлять соответствующие акты, о чем я уже рассказал выше, но и сопровождать начальника полигона в Москву на доклад в ГУВ В ПВО. Меня это опять же удивило: ни сам начальник 1-го Управления, ни один из его заместителей опять же не поехали. К тому же сложилась нервозная ситуация, связанная с тем, что систему приняли, а акт попридержали у себя — сидели как «курочка на золотым яичке». Когда же срок выполнения приказа МО уже истекал (в аккурат под Новый год!), решили доложить о выполнении. Я бы и не стал об этой «процедуре» вспоминать, если бы меня в очередной раз не поставили в «очень интересное положение» — отправили в командировку не просто помочь начальнику полигона при докладе руководству (как я считал), но и «сделали» из меня фельдъегеря, сложив в опечатанный моей печатью рабочий чемодан все акты и документы и вооружив меня табельным оружием (все это вписали в командировочное предписание — не откажешься). В качестве сопровождающего приставили ко мне главного инженера 8-й площадки. Будучи у начальника штаба полигона генерал-майора И.Сивицкого, я попросил, чтобы он связался с Москвой по поводу нашей встречи во Внуково (с нами документы с грифом «Совершенно секретно» и оружие — в метро не поедешь). Начальник секретного отдела майор Сиротинин предупредил, чтобы я по Москве никаким видом транспорта, кроме служебной машины, не передвигался. Прилетаем в аэропорт Внуково — никакой встречающей машины нет! С большим трудом дозвонился до дежурного по «нашему» управлению в ГУВ В ПВО — он мне объяснил, что машины все заняты (развозят в конце рабочего дня начальников по домам), к тому же у него идет «сдача дежурства» и он «спешит с женой в кино» — пусть, мол, этот вопрос решает вновь заступающий дежурный. Короче, «промаялись» мы с секретными документами и оружием во Внуково несколько часов, пока за нами не приехал на ГАЗике дежурный и лихо доставил к какому-то подвальному окошку, из которого выглянул «некто», расписался у меня в реестре, забрал документы и оружие и… окошко захлопнулось. Наутро, преодолев трудности и волнения по поводу получения разовых пропусков для прохода в ГУВ В ПВО, мы прибыли в приемную его начальника, которого еще в кабинете не было. Начали появляться офицеры управления (каждый со своими документами в руках). Приходит наш начальник полигона генерал-лейтенант Е.Спиридонов и дает мне знак рукой, мол «давай сюда акты». Объясняю ему, что я не являюсь сотрудником ГУВ В ПВО и мне закрытые документы никто не выдаст — объяснения приняты. Доклад состоялся, при этом мы с сопровождающим оставались в приемной, т.е. моей помощи как специалиста не потребовалось. Вышел Е.Спиридонов от начальника Главка и тут же стал раздавать указания, что нам надо сделать. Там же появился и заместитель начальника полигона по НИИР генерал-майор В.Ряховский. Улучив момент, я, как положено, спросил у него разрешение на убытие обратно на полигон. Выразив какое-то неудовольствие, отпустил — схватил я свой пустой чемодан, получил личное оружие и помчался на самолет в аэропорт Внуково. 28 декабря был дома, опять же не без волнений, т.к. из-за непогоды наш самолет хотели посадить где-то в другом месте, но «пронесло» — Новый год встречали в кругу семьи. Написал об этом столь подробно потому, что в таких «экзотических» командировках ранее, да и потом, быть не приходилось. К слову сказать, и ранее, и после этого мне приходилось сопровождать начальника полигона и его заместителей по НИИР (проверки, партактивы, подведение итогов и т.п.), приходилось также представлять полигон при приезде нескольких подмосковных расчетов на стрельбы и выступать перед личным составом этих расчетов в присутствии их командиров и командующего ПРО и ПКО генерал-полковника Ю.Вотинцева, но при этом, я всегда чувствовал, что привлекаюсь в качестве специалиста, лучше и глубже в силу своих функциональных обязанностей знающего предмет доклада или обсуждения. Фельдъегерем оказался впервые.
Дальнейшая судьба «Алдана» и о «слонах в посудной лавке»
Начну с неприятности. Случилось «отключение» станции из-за перегрева в ходе проведения учений Стратегических Сил страны 17 — 23 июля 1982 года, когда 9-й отдельный корпус ПРО под командованием генерал-лейтенанта В.Савина должен был выполнить на полигоне боевую стрельбу по внезапно запущенной мишени — реальной БР. Стояла жара, комплекс «Алдан» по требованию посредников проводимых учений двое суток «держался» в режиме БР. И надо же было такому случиться, что агрегат питания из-за перегрева «вырубился» именно во время пуска БР (в отличие от боевых средств резерв СТО полигонного образца «Адана» предусмотрен не был). В этой обстановке сопровождение БР и ПР впервые осуществлялось с полигонной РЛС ДО «Дунай-3». При этом «промах» по ГЧ оказался, естественно, выше допустимого. В подготовленном докладе Министру обороны Д.Устинову было отмечено, что полигонный комплекс ПРО «Алдан» уже дважды выработал установленный технический ресурс и его, в связи с созданием системы ПРО «А-135», в ближайшей перспективе целесообразно списать. У Дмитрия Федоровича возражений против списания «Алдана» не было, что постепенно и реализовывалось. Я умышленно начал рассказывать о техническом состоянии «Алдана» именно с этой ситуации, чтобы подчеркнуть, что о низком техническом состоянии «Алдана» мы знали давно и как могли поддерживали работоспособность комплекса.
Надо сказать, что по некоторым вопросам технического состояния полигонных образцов РЛС мне пришлось в конце службы написать (за подписью начальника 1-го Управления в адрес разработчика, головной монтажной организации и заводов-изготовителей с копией в ГУВ В ПВО Ненашеву М.И.) несколько писем с просьбой устранить выявленные или возникшие недостатки. Приведу, для примера, одно из них по вопросу засоренных нагрузок фазовых циркуляторов на передатчике РКЦ «Алдан», из-за чего система контроля расхода воды была отключена и были установлены перемычки. С таким отступлением от штатной схемы режима эксплуатации РКЦ работал несколько лет! Мне надоело регулярно читать об этом в протоколах проводок целей и я дал команду начальнику 1-го отдела «шестерки» доложить по существу вопроса письменно. Об этом, в том числе, я написал в упомянутых выше письмах. Реакция была отрицательной не только со стороны разработчика (ЦНПО «Вымпел»), что можно было как-то объяснить, но и со стороны Заказчика! Вызывает меня В.Перфильев (ему позвонили из Москвы) и просит представить ему всю переписку. Таких писем оказалось шесть (по два письма в части «Алдана», «Аргуни» и «Азова»). Мне Владимир Александрович ничего не сказал (в письмах была сплошная «конкретика», да, и подпись под ними стояла его, В.Перфильева) и как он «объяснялся» с Москвой, мне не известно, но отношения мои с начальником отдела Геннадием Ивановичем Щеголевым после этого, мягко сказать, не улучшились. Когда я появлялся у него в отделе на Фрунзенской набережной, вызванный в командировку, он мне всегда «угрожал» вычесть из зарплаты за изготовление комплектации, необходимой для реализации замечаний, и послать меня по заводам-поставщикам «выбивать» эту комплектацию. Что касается взаимоотношений с офицерами его отдела («направленцами» по заказам), то, не называя фамилий, расскажу об их «школе». Они утверждали, что нельзя так «сильно требовать», надо понимать, что все, что представляется на проверку, есть лучшее, что может сделать рабочий класс, «клепая на коленке». На что я резонно возразил: «Откорректируйте соответствующие пункты ТТЗ (ТУ) и ПИ под «пролетариев», это ваше право, и я вам подпишу с удовольствием полное соответствие!». Не вняли — кто же на себя хочет брать ответственность. Далее «направленцы» учили меня тому, как понимать выражения «слон в посудной лавке» и «рабочий слон». Рабочему слону они предписывали «бросить бревно в любом месте (даже в посудной лавке), где его застанет сигнал идти на обед». Даже комментировать не хочется — на столько это не соответствовало нашему пониманию дела, долга и ответственности. И последнее (на мой взгляд, главное) — их трактовка «образцового офицера Заказчика»: готовность и умение всегда и во всем обвинить разработчика, завод-изготовитель, полигон, НИУ, кого угодно, но только не свое решение или действие, мол, Заказчик всегда прав!
Вообще-то, во взаимоотношении чиновников, особенно «московской школы», было весьма много негатива. Например, для меня лично как пощечина прозвучало отстранение от должности заместителя начальника полигона по НИИР генерал-майора Д.Ряховского. Незаслуженно, на мой взгляд, униженный, покидал он полигон в тот же день, что и я, уволенный в запас. Не заслуживал Дмитрий Андреевич тех бранных слов, которые прозвучали при всех на партактиве в его адрес из уст начальника политотдела полигона генерал-майора Андреева. А «залетел» Дмитрий Андреевич, как говорится, «на пустяке» — санкционировал доработки по недооформленным установленным порядком извещениям, фактически, по их проектам, представленным разработчиками (НПО «Алмаз»). Конечно же, грубое нарушение! Да, и «алмазовцы» тоже «молодцы» — прежде, чем разобрались, что доработки не реализованы в полном объеме, «загубили» почти все натурные работы. Детали их «грехопадения» описывать не буду, был удивлен безмерно самому факту такого нарушения, допущенного опытнейшим испытателем, но перечеркнуть за это все предыдущие заслуги, считаю, не по-людски.
Я сделал эти «лирические отступления» для того, чтобы показать, насколько нелегко было работать и в моральном плане под таким прессом промышленности, «направленцев» от Заказчика и начальников различных уровней. Справедливости ради, надо сказать, что не все были такими: с благодарностью и легким сердцем вспоминаю М.Мымрина — он всегда был настроен дружелюбно, разговаривать с ним и докладывать ему было одно удовольствие. А, вот докладывать М.Ненашеву было сложно — холодный буравящий собеседника взгляд, обращение дистанционно грубоватое, опять же постоянная угроза «с вас спросить» и т.д. — я старался избегать докладов ему, отвечая только кратко на конкретно задаваемые вопросы.
Таким образом, обобщая состояние дел по «Алдану», можно сказать, что к этому времени уже окончательно сформировался вариант системы «А-35»: 16 стрельбовых комплексов, сосредоточенных попарно на восьми стартовых позициях вокруг г.Москвы. Каждый СК — это 8 пусковых установок с противоракетами, способными поражать одну парную цель (головная часть и корпус последней ступени. Для уверенного поражения каждой цели предполагалось пускать две ПР. Ввод системы «А-35» планировался в две очереди и первая — Загорск, Клин, Нарофоминск и Нудоль — в конце концов и оказалась реализованной. Поскольку уже тогда была очевидна низкая эффективность применения системы по появляющимся на вооружении вероятного противника многоэлементным баллистическим целям, Государственная комиссия не взяла на себя ответственность рекомендовать «принять на вооружение», а ограничилась формулировкой в акте «принять в эксплуатацию»! Надо сказать, что Григорий Васильевич Кисунько почти сразу выступил с обоснованием технических решений по модернизации системы «А-35» для обеспечения поражения ею хотя бы одной СБЦ (было учтено влияние воздействия на радиолокаторы ядерных взрывов, предложен «квазиодновременный» способ поражения СБЦ), но это стало главной и последней доработкой системы «А-35». В 1975 году Г.В.Кисунько был освобожден от должности Генерального конструктора. Тем не менее, работы на «Алдане» проводились до самого моего увольнения из рядов ВС СССР.
О работах по «Аргуни»
Поскольку мне пришлось с этим комплексом знакомиться уже в должности начальника 5-го отдела 1-го Управления, то хотел бы кратко рассказать об истории его создания, а затем перевоплощения из многоканального стрельбового комплекса (МКСК) «Аргунь» территориальной системы ПРО «Аврора», предлагаемой Григорием Васильевичем Кисунько, в полигонный измерительный комплекс «Аргунь-И». Сразу скажу, что это произошло по целому ряду причин, но в первую очередь в связи с заключением между СССР и США договора о ПРО 1972 года.
Итак, после проведенной в 1965 году ОКБ-30 под руководством Г.Кисунько НИР-300, подтвердившей возможность создания многоканальной РЛС ПРО с фазированной антенной решеткой (ФАР), в конце 1966 года был завершен (разработан и защищен у Заказчика) эскизный проект РЛС (РКЦ) «Аргунь» (он обеспечивал обнаружение, сопровождение и распознавание 30-ти целей!). Летом 1966 года Григорий Васильевич предложил А.Толкачеву должность начальника тематической лаборатории (в дальнейшем Алексей Алексеевич стал Главным конструктором МКСК «Аргунь»). Таков был «расклад» в промышленности.
Шел десятый год существования 4-го ГУМО, 5-е Управление которого было образовано в 1956 г. (с мая 1956 г. начальником 5-го Управления был М.Мымрин, после его назначения Заместителем начальника 4-го ГУМО на его место пришел М.Ненашев). А возглавлял 4-е ГУМО в это время легендарный летчик генерал-лейтенант Г.Байдуков. Такова была расстановка сил в нашем заказывающем ведомстве.
В 1966 году на полигоне работы по системе «А» были свернуты полностью. Как вспоминает Ю.Цуков, переведенный в это время в 5-й отдел 1-го Управления с должности главного инженера 2-й площадки, в это время отделом командовал подполковник М.Воскобойник и в составе отдела было 4 внештатные группы: группа сигнала, группа РТН, группа РКЦ и группа РКИ. Переведенный в отдел в 1968 г. с 6-й площадки капитан Н.Резяпов застал уже только две группы: группу РКЦ и группу РКИ (и та, и другая по «Алдану» и «Аргуни»). А командовал отделом уже подполковник, затем полковник К.Соколовский — М.Воскобойник был назначен заместителем начальника 1-го Управления. Заместителем начальника 5-го отдела был подполковник (позже полковник) В.Удалов. Такова расстановка сил у испытателя.
Итак, в 1966 году завершилась разработка эскизного проекта «Аргуни», а уже 03 мая 1967 года вышло Решение о начале строительства МКСК «Аргунь» на 51-й площадке полигона (мы ее «по старинке» называли 38-й площадкой, также как 6-й называли 52-ю площадку). Поскольку в дальнейшем я буду касаться некоторого сравнения с МРЛС «Дон-2Н» и «Неман», приведу краткую качественную характеристику РЛС «Аргунь», данную в своих воспоминаниях ее главным конструктором А.Толкачевым. Итак, в радиолокаторах «Аргуни» (РКЦ и РКИ) был предложен целый ряд новых технических решений, основными из которых были:
— фазированная антенная решетка, вращающаяся по азимуту и углу места, включающая в себя около 10 тысяч полупроводниковых фазовращателей для формирования и управления диаграммой направленности антенны, работающая и на «прием» и на «передачу»;
— радиотракт, способный обеспечить передачу зондирующего сигнала и одновременно прием двух ортогональных круговых поляризаций отраженного сигнала, а также измерение поляризационной матрицы рассеяния сигнала от наблюдаемых объектов;
— квантовый парамагнитный усилитель с рабочим телом и устройством защиты, работающими при гелиевых температурах и обеспечивающими шумовую температуру около 12 градусов по Кельвину;
— основной зондирующий сигнал с линейной частотной модуляцией (ЛЧМ) 10 МГц и сжатием при обработке с использованием ультразвуковых линий задержки;
— наличие комплекса универсальных вычислительных машин и цифровых специализированных устройств, обеспечивающих автоматическое управление станцией при обнаружении и сопровождении целей, а также цифровую обработку сигналов, начиная с формирования единичных измерений дальности и угловых координат, до построения траекторий и распознавания наблюдаемых объектов;
— реализована возможность подавления активных помех путем использования различий в поляризации шумовой активной помехи и зондирующих отраженных от целей сигналов, что обеспечивает успешную борьбу с помехой не только по боковым лепесткам, но и в главном лепестке диаграммы направленности антенны.
Монтажно-настроечные работы на 38 площадке были завершены лишь в 1970 году, еще пять лет ушло на всякого рода стыковочные работы, комплексные проверки и испытания. Но если все устройства РЛС были изготовлены и поставлены на объект монтажа, а затем смонтированы и проверены по своим ТУ к концу 1970 г., то разработка программно-алгоритмического обеспечения и общей боевой программы затянулись, т.к. руководство уже ЦНПО «Вымпел» в течение трех лет меняло кооперацию их разработчиков — только в 1973 году РЛС «Аргунь» «вышла» на проводку ИСЗ. Успешные предварительные (заводские) испытания средств МКСК «Аргунь» системы ПРО «Аврора» состоялись в 1974 году — было установлено соответствие требованиям Заказчика. Однако, как вспоминает А.Толкачев, руководство созданного в Минрадиопроме ЦНПО «Вымпел» потеряло интерес к этой разработке, рассматривая ее как «технически сложную и мало перспективную». Особые нарекания вызывала полноповоротная ФАР, к тому же «совмещенная на передачу и прием» зондирующих и отраженных от целей сигналов. При этом Алексей Алексеевич называет В.Репина «первым критиком», а Григория Васильевича Кисунько — «провидцем», т.к. именно такими являются современные ФАР. Надо отметить, что и аппаратура РЛС, и ее ПАО и ОБП совершенствовались на протяжении более чем 20-летней ее эксплуатации. Тем не менее, судьба РЛС «Аргунь» была предрешена и в 1975 году состоялось решение о «переводе» РЛС и КВП «Аргунь» в состав измерительных средств полигона. Широкие технические возможности (работа во всей верхней полусфере, измерение поляризационных характеристик объектов, высокие энергетический потенциал и точностные характеристики РЛС, возможность гибкого управления и быстрой смены режимов работы) позволили в последующем провести на «Аргуни-И» большой объем экспериментальных исследовательских работ, как в области ее первоначального назначения, так и в смежных, зачастую совершенно неожиданных, направлениях исследований. В том числе, например, участие в 1985 году в спасении «замолчавшей» космической станции «Салют-7» — именно по данным траекторных измерений РКЦ «Аргунь» к «молчавшей» станции был с большой точностью выведен космический корабль «Союз-ТМ13», экипаж которого в составе Джанибекова и Савиных, вручную состыковавшись с «Салют-7», сумел «оживить» его энергосистему и спасти станцию для науки еще на долгие 8 лет.
«Необычности» вокруг «Аргуни»
Во-первых, я не помню ни названий, ни характеристик МБР вероятного противника, под которые она разрабатывалась, не помню характеристик нашей паспортизованной мишени, по которой она должна была проверяться (не помню не потому, что запамятовал — для «Алдана» и для «Азова» таковые существовали и заказ на их пуски оформлялся через нас, военных полигона). Не могу вспомнить ни одного случая работы «Аргуни» по заказной мишени! Если проанализировать состояние с разработкой американцами МБР в то время, то можно увидеть, что МКСК «Аргунь» (если бы система «Аврора» была принята на вооружение) имел бы дело с «Минитменом-3» и «Минитменом-4», несущими по нескольку боеголовок. Причем на «Минитмен-3» уже были установлены средства преодоления ПРО, а в «Минитмен-4» (модификация БРСД «Посейдон») боеголовки летели к цели раздельно по своим траекториям, да еще маневрируя для охвата большей площади противника и увеличения количества целей для поражения. Я уж не говорю о МБР «МХ», снаряженной 10-ю ядерными боеголовками индивидуального наведения. Ну, и как «Аргунь» должна была с ними «справиться» при ограниченном совместным решением числе каналов? Учитывая, во-первых, то, что этот комплекс стал измерительным и полигонным и, во-вторых, тот «моральный урон», который был нам нанесен комиссией Анютина (см. выше), мы твердо стояли на том, чтобы комплексу была «возвращена» предусмотренная ТТЗ канальность — 30 целей. Пришлось писать «особое мнение» о несоответствии «Аргуни» требованиям ТТЗ и до хрипоты спорить с представителями Главка и ЦНПО «Вымпел». Интересно то, что в работе над «особым мнением» полигона непосредственное участие принимал (даже «водил ручкой») заместитель начальника 1-го Управления кандидат технических наук полковник М.Трухан и не смотря на это, М.Ненашев подписал акт испытаний без нашего «особого мнения». А, вот М.Мымрин утвердил этот акт с «особым мнением полигона»! Правда, это «особое мнение» ничего не дало — многопроцессорного вычислительного комплекса «Эльбрус» мы так и не дождались. Но «стычка» с Заказывающим Управлением состоялась. Что касается технического состояния комплекса, то и здесь не все было гладко: то большая мягкая оболочка (БМО) на защитном куполе порвется, то не хватает резервного питания при каком-либо отклонении питания сети (как мне помнится, питание, обеспечивающее «поддув» купола, в этом случае должны были обеспечить аккумуляторные батареи, за которые отвечала войсковая часть 06544). Приходилось ругаться и с руководством 38-й площадки. Кроме того, низкая надежность холодильно-гелиевых установок квантового парамагнитного усилителя приводила к частым выходам комплекса из строя, а иногда и к необходимости выхода на работу без КПУ. Натурные работы проводились совместными расчетами военных и промышленников с последующей «поставкой» в наш отдел анализа положенных отчетных материалов. Вспоминаю высказывание В.Маркова на счет того, что «…«Аргунь» достигла успехов в области распознавания…». Наверное, это было так, если МКСК «Аргунь», а с ним, естественно, и его Главный конструктор, и другие активные участники его создания (от полигона я и начальник 6-го отдела 1-го Управления полковник В.Святов) были представлены на соискание «Лауреата Государственной премии СССР». Между прочим, представлялись мы три года подряд и… ничего не получили! Вспомнил это опять же ради того, чтобы читатель не забыл о сопровождающей меня по жизни «экзотике».
А завершить воспоминания о работах по «Аргуни» хочется рассказом о сопровождении Григория Васильевича Кисунько в прощальной его поездке на «Аргунь». Она мне запомнилась не самим посещением станции, а, во-первых, беспардонным отношением нашей полигонной «элиты» к «опальному Генеральному конструктору»: каждый из них считал раньше за великую честь посидеть рядом с ним, а тут в сопровождающие ему при прощании с полигоном выделили… целого начальника отдела! А, во-вторых, репликой, которую Григорий Васильевич отпустил в сторону станции «Дон-2НП», когда мы проезжали мимо нее: «Сионистские происки!». Это, конечно же, было отпущено в адрес его заклятого друга А.Минца.
О работах по «Азову»
Много рассказывать не буду, т.к. выше я о нем уже писал, отмечу только особо то, что, работая с противоракетой 5Я26, мы, фактически, работали на систему «А-135». Ход работ с этой «люльевской» противоракетой и обнаружение причин разрушения корпуса двигателя хорошо описал Е.Гаврилин в своих воспоминаниях: «… И вот к несчастной «когорте» (Кисунько, Сосульников, Шершавин, Кузьминский, Минц) добавился еще и Зубец. Не зря М.Ненашев, глядя на меня «суровыми» глазами, говорил, что спросит с меня за отработку конструкторской документации «Азова». Мне пришлось сказать ему, что я не военпред с завода-изготовителя и с меня можно спросить только за эксплуатационную документацию…». Жаль, конечно, что из «Азова» не получилось комплекса ближнего перехвата для системы «А-135» и уже самому «Дон-2Н» пришлось брать решение этой задачи на себя. При этом, если говорить о разработчиках, представителях «промышленности», могу сказать, что это были «нахрапистые», если не сказать «нахальные», ребята. Вот несколько примеров.
Просят «поставить» в план будущей недели заказную мишень (мы оформляли заказ телеграммой ЗАС), а методика оценки правильности функционирования радиолокатора с нами (военными) еще не была согласована. Я заявляю о своем несогласии с заказом. Вы думаете, что они попытались меня убедить? Ничуть не бывало! Сразу за трубку телефона и… звонят в Москву. Там негодование, типа «как он посмел!». Начинается поиск моих «московских» начальников, но, на мое счастье, в этот день все были «на активе» и нашли они только В.Дворникова. Вот он и звонит мне, мол, давай в последний раз простим их и закажем мишень. Что делать? Пришлось согласиться.
Следующий пример из практики моего присутствия на пусках: весь расчет сидит, только мне ни стула, ни табуретки не предложено (свободных нет). И это, практически, каждый пуск! Я, конечно, делаю вид, что «ничего не происходит», а они «не догадываются» предложить мне стул — и так в течение нескольких часов! Таким образом подчеркивается, что я здесь лишний, а ведь я выполняю свои служебные обязанности. Проверка средств закончена, объявляется 5-минутная готовность к пуску и от полигона «заделывают» не мою подпись, а В.Перфильева, который находится на смотровой площадке. Я беру у руководителя работ от «Алмаза» микрофон и запрашиваю у Владимира Александровича разрешение подписать акт готовности вместо него (на КП он, явно, не успевает). И на вопрос В.Перфильева по громко говорящей связи о готовности средств докладываю, что по данным автономных проверок и контроля функционирования средства исправны и к работе готовы. В.Перфильев дает разрешение подписать акт готовности за него — я подписываю. Вы думаете, что после этого мне предложили стул? Отнюдь! Я вижу в этом элементарное хамство.
Еще пример — на этот раз о поведении К.Капустяна на комиссии по проведению испытаний. Прибыв на объект, я объявил о начале работы комиссии. Надо сказать, что «военная сторона» (а были в составе комиссии и представители 45 СНИИ МО из Москвы) еще в машине по пути на 35-ю площадку была в какой-то мере мной подготовлена. Я, как старший и по должности, и по званию, да и «старший машины» тоже, спрашиваю, понимают ли они, куда и зачем мы едем. Объясняю, что из нас будет «выбиваться» согласие на доклад в Москву о том, что работы по программе выполнены в полном объеме. Это по времени как раз соответствует периоду расследования причин разрушения корпусов двигателей ПР в полете, т.е когда практически все пуски были неудачными. Предупреждаю, что поскольку мы такого согласия на подпись не дадим, то на нас будет оказываться давление, вплоть до перехода на личности и нанесения оскорблений — надо быть к этому готовым. Прошу держаться и на провокации не поддаваться. Первому «попало» от Константина Константиновича представителю 45 ЦНИИ МО — К.Капустян пригрозил ему лишением пропуска на предприятие. Когда же я сделал какое-то замечание, К.Капустян, прекрасно понимая «от куда ноги растут», бросил: «Сидите и молчите!» — помня свой инструктаж на провокации не поддаваться, сдержался я с трудом. Разъяренный К.Капустян понесся жаловаться на нас начальнику полигона. «Помогло» нам следующее обстоятельство: я не знаю, кто и когда докладывал в 4 ГУ МО о завершении работ до подписания акта комиссией по испытаниям, но начальник 4 ГУ МО телеграммой ЗАС запретил впредь всякие такие «привентивные» доклады до подписания комиссией акта испытаний. Я сие «законспектировал» в рабочей тетради и показал этот «запрет» начальнику полигона, который после этого «хорошо разъяснил» все К.Капустяну — последний уехал от нас, как говорится, «не солоно хлебавши!». Ну, а в целом ежедневные рабочие отношения были нормальными — все вопросы обсуждались по-деловому.
Ценный подарок от… начальника АХО
Я уже рассказывал, что награды и поощрения по итогам учебного года или проведенных испытаний у нас на полигоне бывали разными — и заслуженными, и незаслуженными, и долго ожидаемыми, и весьма неожиданными, и ценными, и просто дежурными. Одним из одновременно памятных и курьезных для меня поощрений стал ценный подарок — командирские часы (по тем временам, дорогие и почетные). А дело было так: сижу я в своем кабинете. Раздается телефонный звонок — у телефона начальник административно-хозяйственной части (АХО) полигона. Я очень удивился, т.к. с такими должностными лицами практически общаться не приходилось. Он говорит: «Приди (на «ты») и забери свой ценный подарок!» Я задаю резонный вопрос: «Что за подарок, почему я ничего не знаю?». Он отвечает: «Подарок приказом из Москвы!». Я ему говорю, что тогда, тем более, забирать я не буду, отнесите командиру части или начальнику 1-го Управления для официального вручения при всем честном народе. А он мне и говорит: «Слушай, приди и забери — они (часы) у меня уже год в столе лежат». Я задаю вопрос: «А выписка из приказа есть?». Отвечает: «Да, есть». Пришел, посмотрел выписку, а там… сплошь генералы! Долго был в недоумении, кто же меня «поощрил» (включил в число поощряемых)? Подозреваю, что это дело рук М.Мымрина, и вот почему. Как-то терпел бедствие один из наших специальных космических аппаратов и для принятия решения о том, что с ним делать, необходимо было точно знать, как он себя ведет. Нашел Михаил Григорьевич меня по ВЧ-связи на 38-й площадке — я был на «Аргуни» и мы с сотрудниками как раз анализировали материалы регистрации по последнему витку этого самого КА. Помню, как сейчас: «Вид прецессии — кувыркание через голову, период вращения — 1-1,5 минуты и т.д.». Вся «экзотика» состояла в том, что эта программа анализа, по которой были получены данные о поведении КА, находилась еще только в стадии отладки и доверять ей можно было весьма условно. Но и ответы типа «может быть» или «вероятно», Москвой не принимались. Поэтому пришлось брать ответственность на себя и твердым голосом уверенно докладывать — помню восхищенные взгляды окружающих. М.Мымрин тогда от души меня поблагодарил по телефону за оперативность. Поэтому, я до сих пор считаю, что командирские часы — подарок мне от М.Мымрина, а не от начальника АХО.
Два слова о мемуарах
Хотелось бы обратить внимание на неточности, содержащиеся в книге А.Кулакова «Балхашский полигон». Фамилии и инициалы некоторых руководителей 1-го Управления указаны неверно: так, например, заместитель начальника 1-го Управления А.Батагов назван А.Богатовым, начальник 1 отдела Левантовский — Левандовским, начальник 27 отдела — заместитель начальника 1-го Управления Л.Белозерский — А.А. Белозерским, отчества М.Юрченко и Ю.Сушина также указаны неверно — складывается впечатление, что речь идет о каких-то двойниках, а не о реально работавших там людях. Когда же прочитал о своем 5-м отделе, то был немало удивлен: утверждается, что начальник отдела М.Воскобойник, уходя заместителем начальника 1-го Управления, передал отдел В.Удалову! На самом деле отдел был передан К.Соколовскому, который, перейдя из НИЧ, на этой должности получил звание «полковник» и с которым мне, еще в должности главного инженера 6-й площадки, пришлось участвовать в Государственных испытаниях СК «Алдан». Кроме того, утверждается, что защитивших кандидатские диссертации в отделе было шестеро и в числе двух последних называются Ю.Цуков и Ю.Сушин! К своему стыду, я не помню фамилий всех защитившихся сотрудников отдела, но абсолютно уверен в том, что при мне защитились последними Ю.Цуков и В.Жаловский, царствие небесное им обоим. Прошу не судить меня строго — все это я привел не для того, чтобы «уесть» Александра Федоровича, а исключительно, чтобы подчеркнуть мысль о том, что мемуарная литература отличается от художественной тем, что в последней автор имеет полное право менять персонажей по своему усмотрению. Как, например, Николай Горбачев в своей книге «Битва», пишет явно о Г.Кисунько, но под фамилией Г.Умнов.
Фото 49.
Д.Ф. Устинов
Фото 50.
П.Д. Грушин
Фото 51.
В.П. Репин
Фото 52.
Н.Г. Завалий
Фото 53.
В.П. Сосульников
Фото 54.
А.Л. Минц
Фото 55.
А.К. Козорезов
Фото 56.
Б.М. Пантелеев
Фото 57.
В.Н. Челомей
Фото 58.
О.В. Голубев
Фото 59.
Н.К. Остапенко
Фото 60.
Б.В. Бункин
Фото 61.
В.И. Зима
Фото 62.
В.А. Дворников
Фото 63.
З.И. Болобин
Фото 64.
А.П. Пицык
Фото 65.
П.М. Мельник
Фото 66.
А.Д. Маврин
Фото 67.
В.К. Слока
Фото 68.
Б.Н. Клименко
Фото 69.
С.Н. Хрущев
Фото 70.
Н.Д. Устинов
Фото 71.
Ю.В. Сушин
Фото 72.
М.В. Юрченко
Фото 73.
В.Л. Святов
Фото 74.
П.В. Хованский
Фото 75.
В.П. Шупта
Фото 76. Академик Е.П. Велехов сопровождает
американскую делегацию на полигоне
Фото 77. "Седьмое чудо света" — МРЛС "Дон-2Н" системы ПРО Москвы "А-135"
