Служебный рост, продвижение по должностям и рост в воинском звании — дело для офицера немаловажное. Тем более, если на каждой из ступеней человек набирается достаточно знаний и опыта, чтобы начинать думать о возможности продолжения этого роста. Я — не исключение. Однако, так складывалось, что с «набором высоты» и обстановка становилась все более сложная и, главное, порой трудно объяснимая.
Так однажды я по какому-то вопросу пришел к руководителю инженерной службы полигона, который уже собирался увольняться в запас. И вдруг он спрашивает, не хотел бы я занять его должность. От неожиданности я не сразу сообразил, что ответить, почувствовав, что за этим вопросом что-то кроется. А он, не дожидаясь моего ответа, вдруг достает из стола и предлагает подписать задним числом акт об установке двигателя для автомашины «Волга» на станцию автономного электропитания какого-то радиолокатора траекторных измерений (технически это, оказывается, было возможно). Но, как я понял, никакой установки этого двигателя на станцию не было, и, значит, акт — это подлог, а моя подпись под ним — должностное преступление! Услышав мой отказ, он с ехидцей спросил: «Что, чистеньким хочешь остаться?» и уже вслед мне бросил: «Не вздумай об этом говорить кому-нибудь — прослывешь провокатором и поклепщиком!» Я ответил: «Вы меня не за того приняли!» и ушел. Трудно было понять: это предложение мне высокой должности действительно обсуждалось командованием полигона или это была попытка нечистоплотного чиновника использовать "мой карьеризм" в своих корыстных целях, или это была своего рода проверка меня "на вшивость" — не пойму и до сих пор.
Затем поступило заманчивое предложение о переводе в Подмосковье на должность главного инженера. Но было в нем одно "но" — перевод был с понижением, поскольку должность была "подполковничьей". Отказался.
Во всех смыслах интересной и реальной виделась должность главного инженера нового объекта системы контроля космоса в Карачаево-Черкессии. Меня по этому поводу отыскали в отпуске и вызвали в Москву на собеседование, но…, как говорил известный персонаж Ваня Солнцев, вероятно, «не показался»! Впрочем, позже, узнав о произошедших там в среде офицеров событиях, пришел к выводу: «Что ни делается, все к лучшему».
Было и еще одно неожиданное предложение — возглавить кафедру в Энгельсском высшем зенитно-ракетном командном училище ПВО. Поступило оно от заместителя начальника училища по научной и учебной работе, приезжавшего на полигон для подбора кадров. Не смотря на мои возражения (мол, какой из меня начальник кафедры, я даже преподавателем не был) он заявил, что я ему подхожу и вручил мне запрос на личное дело. Не без труда личное дело по этому запросу было отправлено, но... чтобы через некоторое время тихо вернуться в отдел кадров полигона. Без каких-либо резолюций и комментариев. Почти уверен, что знаю, кто из наших кадровиков приложил здесь руку, но это "почти" не позволяет об этом рассказать.
В свое время моя кандидатура рассматривалась начальником полигона генерал-лейтенантом Е.Спиридоновым на должность командира одной из частей. Более того, наш с ним разговор в присутствии начальника отдела кадров закончился его фразой: «Большому кораблю — большое плавание!». Но... этим все и окончилось. Почему — опять же не ведаю.
Не скрою, я постоянно чувствовал, что кому-то надо было убрать «неудобного Апсита» с должности начальника 5-го отдела, но при этом... не допустить мое продвижение вверх! Однако, вероятно, были и те, благодаря кому я прослужил в этой должности более десяти лет с 1972-го по 1982 год — до самого увольнения в запас. Короче, вопросы, вопросы, вопросы, которые так и остались для меня без ответа. Ну, да Бог с ним! Мне, по большому счету, грех жаловаться на свою военную судьбу и офицерскую карьеру. Как не раз говорил Ю.Вотинцев: «Что заслужил, то и получил!».
Высокая "экзотика"
Как-то так сложилось, что я уже давно привык словом «экзотика» обозначать не только диковинное и необычное, но и нечто иное — способное вызывать, как улыбку, так и нечто противоположное. В том числе, и происходящие со мной по жизни необычные события и ситуации. А почему «высокая»? Да потому что речь здесь пойдет, в том числе, о некоторых высоких чинах, с которыми мне довелось сталкиваться, и «экзотических» особенностях некоторых из них.
Я уже рассказывал о ситуации, возникшей во время Государственных испытаний «Алдана» при обнаружении трещин на второй оси антенны РКЦ. Естественно все, включая и председателя Государственной комиссии заместителя Главкома В ПВО генерал-полковника В.Щеглова, были, как говорится, «на взводе». Следствие этого — В.Щеглов, свиту которого я сопровождал по зданию РКЦ, будучи явно «не в духе», увидел у устройства «ввода-вывода» оператора и вдруг «рявкнул» на меня: «У Вас что, на каждый шкаф по «расп…ю»?» — вот так, в присутствии даже женщин, матом! Когда я ему доложил о недостаточной надежности техники и о готовности предложений по увеличению численности обслуживающего персонала, он, оглядев меня с ног до головы, тем же тоном заявил: «Поедешь на Землю Франца-Иосифа!».
Надо сказать, до этого я большими начальниками «пуган» еще не был. Даже московские генералы "от промышленности" (например, генерал-майор В.Марков) меня не «страшили», с ними я общался спокойно, как и они со мной. А тут вдруг ненормативная лексика да еще угроза отправить в Заполярье! А главное — за что, ведь доклад-то мой был по делу, а оценку достаточности и квалификации личного состава боевого расчета проводил полигон, представив в комиссию соответствующий протокол. Соответствующие расчеты делали испытательные отделы и НИЧ, а я должен был лишь озвучить полученные результаты на комиссии и подписать протокол. Когда я после реплики В.Щеглова попытался продолжить, сообщив о необходимости увеличения предлагаемой промышленностью численности дежурной смены РКЦ на 5 человек, а РКИ — на 3 человека, присутствовавшие рядом Ю.Вотинцев и И.Барышполец начали оживленно подсчитывать, как и насколько это изменит штатную структуру. В.Щеглов же побагровел и продолжил свою угрозу: «Если такие рекомендации будут подписаны, то ты первым поедешь на Землю Франца Иосифа командиром радиотехнического батальона — они там сейчас очень нужны!». Я был просто в шоке, ощущая себя «размазанным по стене»»! С лиц военных улыбки моментально исчезли, а промышленники, почувствовав поддержку, наоборот приободрились.
Далее события развивались следующим образом. Поскольку проект протокола готовила НИЧ (в/ч 03131) и до его авторов быстро «дошла» реакция председателя комиссии, мне принесли на подпись протокол с выводами о достаточности предложенного Генеральным конструктором количества лиц боевого расчета и их квалификации. И в глазах офицеров, принесших протокол, стоял немой вопрос: «Вы, товарищ подполковник, будете подписывать или поедете на Землю Франца Иосифа?». Я сидел и долго думал, что делать: и подписывать рука не поднималась, и поездка в Заполярье совсем не прельщала! Вспомнился когда-то прочитанный рассказ, в котором проштрафившегося летчика угрожали перевести из Заполярья в Казахстан со словами: "Будешь там пыль и песок глотать!". Победило желание по-прежнему «глотать пыль и песок» — протокол я все же подписал. А что было делать, если устроить мне обещанный перевод В.Щеглов мог бы «в одно касание»!
Другой случай. Один из генералов, находившийся в свите Начальника Политуправления ВС СССР генерала армии А.Епишева во время посещения 6-й площадки, увидел нас в летней полевой форме одежды (кстати, весьма удобной), так называемой, «мобутовке». Похоже, очень удивился и спросил: «А вы кто?». Мы весело ответили, что являемся офицерами Советской Армии, а «мобутовка» — идеальная для работы на жаре форма одежды. Но веселость нашу как рукой сняло, когда он на полном серьезе погрозил нам сжатым кулаком из-за спины А.Епишева. А кулак "придворного" генерала, сами понимаете, — это очень серьезно.
Впрочем, была и совершенно иная «экзотика». Так, когда Государственные испытания СК «Алдан» на полигоне уже были завершены, и мы находились в режиме боевого дежурства, мне, находившемуся на КП, вдруг поступил звонок оперативного дежурного в/ч 03080: «К вам вертолетом вылетел Байдуков — встречайте!».
Я выскакиваю из 10-го здания, а вертолет уже заходит на посадку — вероятно, дежурный затянул с сообщением. Подбежал, доложил, сопроводил Г.Байдукова на КП. Вскоре подъехали командир части с замполитом и на второй машине П.Грицак. После ряда коротких докладов поехали на обед в городок. Идем в «генеральский» домик — там заместитель командира по тылу уже стол накрыл. А по пути кто-то из наших офицеров ко мне обратился с несколькими техническими вопросами, и я вернулся с ним в свой кабинет. Когда разговор завершился, я решил остаться, посчитав не совсем удобным появляться в ходе обеда. Но тут прибегает дежурный по части: «Вас вызывают в «генеральский» домик!». Прихожу. Все уже за столом, на котором обед и коньяк. Г.Байдуков спрашивает: «Вы что же, со мной даже пообедать не хотите?». Все замерли в ожидании ответа. Я спокойно и четко доложил, как все было. Ответ генерала явно устроил — и мы приступили к обеду. Так я впервые отобедал и даже рюмку коньяка «принял» с легендарным Г.Байдуковым. В процессе обеда он немного «расслабился» и рассказал, как И.Сталин посылал его во время войны в США для проверки, какую же авиационную технику они собираются нам поставлять, как он летал на одном из таких самолетов, а потом даже побывал у американского пилота этого самолета на свадьбе. Потом пошли в штаб и уже перед отлетом я его спросил, что думает Заказчик делать с нашей техникой после завершения испытаний. Георгий Филиппович ответил, что именно об этом он и хотел спросить у меня — для этого и прилетал. Отшутился. Уже потом мне здорово «влетело» от П.Грицака, и я усвоил, что в таких ситуациях вопросы «снизу вверх» лучше не задавать.
Как видите, разными бывают высокие начальники и генералы, разная у них и «экзотика», а потому одни остаются только в памяти, а другие — на всю жизнь в сердце.
Большие перемены
Спустя время завершились испытания и на Подмосковном «кольце». Наступил момент принятия решения. Как это происходило, хорошо описано в книге «Рубежи обороны…» Ю.Вотинцевым, который вместе с И.Барышпольцем был категорически против принятия системы А-35 на вооружение с одновременным ее возвращением промышленности на доработку. На том совещании был поражен словами Г.Байдукова, обращенными к министру обороны Д.Устинову в поддержку рекомендации Госкомиссии не принимать систему на вооружение, а передать войскам в эксплуатацию с ее последующей модернизацией. А сказал Георгий Филиппович буквально следующее: «Дима, если ты не примешь рекомендации комиссии, я завтра же подгоню бульдозеры и снесу все, что построено для головного комплекса!». Вот такой аргумент! ВПК при Совмине СССР своим решением одобрила решение Госкомиссии. Работы на системе закончились первым этапом ее создания, а уже в 1973 году Г.В.Кисунько в плане ее модернизации обосновал технические решения по поражению одной сложной баллистической цели, и в дальнейшем нам привелось участвовать в их внедрении на комплексе. Правда, уже под руководством заместителя Григория Васильевича И.Омельченко, ставшего затем главным конструктором системы "А-35М" и получившего за нее Звезду Героя Социалистического Труда.
Серьезность произошедших в период испытаний и сразу после них перемен (доклад В.Маркова Д.Устинову о «нулевой» эффективности системы относительно современной цели, назначение его Заместителем министра радиопромышленности с отставкой прежнего зама, создание ЦНПО «Вымпел» и, по сути дела, начало отставки Г.Кисунько с его проектом «Аврора» и планами модернизации системы "А-35") мы, конечно же, оценить не могли, т.к. многое в те годы нам было неизвестно.
Работа со штабами или эффект Фигаро
Работы на «Алдане» продолжались. Особенно интенсивно проводились радиолокационные наблюдения в интересах РВСН, проводки особо важных объектов, космических аппаратов, терпящих бедствие на орбите, и вновь запущенных объектов в интересах СККП, обеспечение ЦУ новых средств, обеспечение учебно-боевых стрельб боевых расчетов из Подмосковья и т.д. И все это, замечу, осуществлялось ограниченным количеством личного состава и в любое время суток! По этому поводу мне не раз приходилось конфликтовать со штабом.
Например, по планам испытаний предстояла проводка объекта радиолокатором канала цели (РКЦ), в которой участвует 1-ый отдел в полном составе. Но согласно плану боевой подготовки, в это же время весь личный состав этого отдела должен бежать кросс. Начальник 1-го отдела задает мне вопрос, какой план выполнять. Я отвечаю, что, конечно же, план спецработ — они важнее этого кросса. Штаб возмущен, и я вынужден заявлять о том, что я, как первый заместитель командира части, приказываю выполнять план испытаний, на то мы и испытательная часть! Грозят доложить командиру части. Я отвечаю: «Докладывайте! Я за свои действия отвечу».
Кстати говоря, со штабами войсковых частей мне пришлось сталкиваться и потом, уже в должности начальника 5-го отдела 1-го Управления. Приезжаю как-то на 38-ю площадку на заседание комиссии по испытаниям МКСК «Аргунь». На то же время штабом в/ч 06544 запланировано и заседание аттестационной комиссии. И получается, что начальник РКЦ подполковник Сидоров, как тот Фигаро, должен быть и здесь, и там, причем, одновременно. Начальник штаба полковник Б.Сапожников требует, чтобы Сидоров участвовал в работе аттестационной комиссии. Диктовать что-либо штабу другой части я полномочий не имею, поэтому заявляю: «Выполняйте указания своих командиров!». В итоге, заседание комиссии по испытаниям, которое проводил главный конструктор комплекса А.Толкачев, прошло при участии от испытателей вторых лиц, а, значит, практически впустую. Увы, таких нестыковок и демонстраций штабных амбиций было немало. И, конечно же, назвать их способствующими успеху дела нельзя.
Серьезные мелочи
Должность главного инженера «шестерки» была весьма хлопотной: в подчинении находилось уже не 4, как при моем вступлении в должность, а 9 отделов, дополнительно включая СПД, телеметрию, отдел главного энергетика, отдел технического обеспечения и команду внешне-траекторных измерений, находившуюся на 20-ой площадке. Позже «умудрились» в состав части ввести еще и РТН-1 с 1-й площадки, но, надо признаться, я им практически не занимался, побывав на 1-й площадке всего один раз для ознакомления с переданной и уже не используемой техникой. Пришлось усиленно осваивать новую должность, естественно, допуская и ошибки, иногда серьезные и не всегда безопасные. Приведу несколько примеров.
Наш 1-й отдел (РКЦ) был очень загружен спецработами, которые обеспечивались 4-м отделом (спецтеника), связистами, 6-м отделом (СПД) и др. Особую сложность представляло обеспечение работ личным составом. Дело дошло до того, что связистам некого было ставить в три смены, а начальник 4-го отдела подполковник Иванченко принес мне журнал распоряжений об оставлении уже отработавших людей на вторую смену (соответствующее распоряжение мог дать только главный инженер). Да, это было грубейшим нарушением техники безопасности (ТБ), но у меня иного выхода не было. Потом этот журнал с моим распоряжением стал предметом пристального рассмотрения отделом ТБ полигона. У меня прямо спросили, зачем я сам себя лично готовлю к тюремному заключению (несчастных случаев от нарушения ТБ на полигоне было достаточно). Я задал вопрос: «А что мне было делать?». Ясного ответа не получил.
Случались в нашей части и трагические случаи. Так, однажды погиб солдат, работавший на заправке: бензина в емкости было мало, он полез туда с ведром без страховки и, к сожалению, задохнулся! Приезжает к нам с комиссией помощник начальника полигона по ТБ полковник П.Налбандян и в беседе со мной говорит, что мне «светит» два года. На мои возражения, что, мол, это — хозяйство заместителя командира части по тылу, а солдатик, как положено, был проинструктирован должностными лицами, он говорит одно: «Ты — ответственный за ТБ в части — тебе и отвечать!». Потом все списали на несчастный случай, но пережить пришлось немало.
Однажды мы чуть не лишились здания РКЦ, причем, накануне праздника Революции 7 ноября. Работы на объекте закончились, офицеры расселись по автобусам и, предвкушая дни отдыха, отправились в жилой городок. Я еще оставался в здании, когда ко мне подошел ответственный представитель «Вымпела» полковник И.Гусев и как-то озабоченно предложил: «Давайте-ка пройдемся!». Идем по коридору и вдруг… чувствую запах гари и вижу дымок из-под «фальш-пола». Открываем крышку, а там тлеет брошенная кем-то промасленная фуфайка (днем строители вели здесь сварку)! У меня предпраздничное настроение как рукой сняло. Пришлось всех снова возвращать на РКЦ, тщательно проверять все помещения и вновь их опечатывать. Как представишь, что могло бы быть — мурашки по коже! Мы как раз выходили на очередной этап комплексных испытаний — испытывать было бы нечего!
«Игры» часовых с затворами карабинов и со случайным или преднамеренным нажатием спускового крючка были и нашей головной болью. Не случайно Ю.Вотинцев категорически запрещал содержать на стартовых позициях заправленные и снаряженные БЧ изделия. Несмотря на все инструктажи и проверки, выстрелы на «шестерке» тоже иногда звучали. Один из них оказался довольно «метким»: пуля прошила насквозь волновод юстировочной вышки, выведя ее из строя. А нам предстоял пуск! К счастью, наши слесари-умельцы быстро устранили последствия: высверлили пробоины и на резьбе аккуратно вкрутили и зашлифовали "заглушки" — герметичность АФУ была восстановлена. Работа прошла успешно. Но в день проводов солдат, увольняемых в запас, мне, оставшемуся за командира части, пришлось сказать им, что традиционное прощальное рукопожатие отменяется, т.к. среди них находится этот недоумок или подлец. Его вычислили уже значительно позже.
Далеко не единожды мне приходилось осваивать, как говорится, смежные, а чаще всего, дополнительные к должностным обязанностям главного инженера специальности — вплоть до… бетонщика. Например, поступил доклад о том, что пусковую установку нельзя использовать: разрушен бетон газоотбойника и куски бетона во время пуска «бросает» на РКИ. А по планам предприятия «Горизонт» предстоит очередной пуск, отмена которого приведет к срыву всех планов и графиков. Докладываю в 1-е Управление — приезжает его начальник полковник В.Перфильев. Показываю ему «картину маслом». «Какая марка бетона?» — «Должен быть пятисотый». «Давай лом!» — и этим ломом бьет по газоотбойнику. Лом уходит в бетон. «Видишь? Какой, к черту, пятисотый?! Тут просто «шлепнули... , что было!». Исправляйте!».
Пишу приказ о круглосуточной работе. Даю распоряжение о дополнительном пайке солдатам. Готовим дополнительно стальную арматуру, сваренную в виде решетки, начинаем заливку бетона. А я сажусь за книги и справочники по бетону, поглядывая при этом на время: успеем ли все сделать к уже назначенному пуску. Вычитываю, что 98 процентов прочности бетон набирает за первые сутки. А это значит, что успеваем! На предстартовом заседании комиссии после моего отчета ее председатель дает команду секретарю: «Запишите в протокол, что по докладу главного инженера части ПУ исправны и к работе готовы». Вот так: никаких строителей, никакого УКСа! И хотя по протоколу я отвечал за исправность техники, но после того пуска и проверки загазованности воздуха я первым делом побежал на старт к ПУ — все в норме! Более того, газоотбойники и впредь больше ни разу не подвели.
Силовые кабели внутри здания РКЦ и подземный вне его — это одна из моих «головных болей». Так, когда вышел из строя кабель внутри здания, причину нашли сразу — между первым и вторым этажами. Но все дело в том, что никто из энергетиков не мог (или не захотел) заниматься его ремонтом! Пришлось писать приказ, выделять солдат-операторов и постоянно контролировать их работу, учитывая, что они — вовсе не специалисты. А вот когда беда случилась с подземным кабелем, работу пришлось начинать мне лично. Дело в том, что СГИ полигона заверила, что пришлет ремонтников, но только после того, как мы сами найдем место повреждения, проведем раскопки и очистим доступ к месту повреждения. Пришлось самому освоить с помощью инструкции измеритель коротких замыканий, потренироваться и произвести необходимые замеры. А потом очень помогла интуиция — место повреждения указал так точно, что, честно говоря, и сам удивился.
Был случай, когда после доклада начальника 6-го отдела полковника Е.Хейфица: «Разрушается здание НУП-71» пришлось стать даже экспертом в области строительства. А экспертиза показала, что строители, понадеявшись на скальный грунт, под одну из стен здания вовсе не подвели фундамент — она со временем и «просела», что грозило обрушением. Очень тогда помог начальник штаба полигона полковник Н.Лебедев. Понимая, что в случае аварии работы будут остановлены на длительное время, Николай Павлович очень быстро отдал соответствующее распоряжение, и вскоре заливка под эту стену жидкого стекла была произведена. Здание НУП-71 свой век простояло!
Впрочем, были не только «подвиги», но и ошибки, которые порою могли дорого мне обойтись. Так, во время грозы ударом молнии повредило траверсу на ЛЭП-110, возник пожар. Я, не задумываясь, направил туда пожарную машину, в спешке совершенно забыв о том, что, в первую очередь, линию надо было обесточить! На мое счастье, «пожарка» по пути застряла, и пожарные прибыли на место, когда тушить уже было нечего. Это, пожалуй, единственный случай, когда их докладу «Задание не выполнено!» я был очень рад, отчетливо представляя, что было бы с людьми при тушении линии под током и каким "сроком" это мне грозило. После этого, я не только прошел «курс обучения» у начальника 8-го отдела (какой категории и какие линии у нас проложены, каков порядок их эксплуатации и обесточивания и т.д.), но и при возникновении любых вопросов по ЛЭП всегда консультировался у него.
Впрочем, гораздо больше было нелепостей, связанных с разного рода комиссиями. Так, в 1972 году в соответствии с Договором о ПРО мы должны были демонтировать две ПУ. После демонтажа на звонок из ГШ я доложил, что указание выполнено. И вдруг на объект приезжает комиссия ГШ из двух человек в сопровождении заместителя начальника 1-го Управления полковника М.Воскобойника. Приехали на место, казалось бы, убедились, что демонтаж осуществлен, но вдруг один из членов комиссии говорит, показывая на меня: «Это тот самый подполковник, который обманывает Генштаб?». М.Воскобойник спокойно объясняет, что обмана здесь нет — работа по сносу ПУ действительно выполнена. Но тут следует указание: «Все убрать, ямы засыпать, территорию привести в порядок!». Скажем прямо, не мы должны были это делать. Но пришлось подчиниться. Правда, начальник 9-го отдела, на территории которого потом оказались эти ПУ, даже радовался — этого «добра» отделу хватило на два года для выполнения плана по сдаче металлолома, который сам по себе тоже являлся нелепостью, но это уже другая история.
Уверен, что несведущему читателю кое-что из прочитанного покажется чем-то мелковатым, почти бытовым и не относящимся к теме. "Полигонщикам" же и доказывать не надо, что и пробой в электрическом кабеле, и захват цели боковыми лепестками фактически стоят в одном ряду проблем, без решения которых успех дела, которому мы служили, был бы обречен. Таким образом, в 1972 году завершилась моя служба на легендарной "шестерке", но работа с ней и поездки на нее продолжались еще долгих одиннадцать лет. Этот У-образный перекресток дорог на 6-ю (налево) и 35-ю (прямо) площадки я преодолел за свою службу на полигоне значительно более тысячи раз...
