Евгений Апсит. Судьба с названьем «Полигон». ОТ ПСКОВЩИНЫ ДО ПРИБАЛХАШЬЯ

Текст книги получен в виде исходного макета без фотографий. Поэтому фотографии подбирались отдельно и, возможно, не совпадают с оригинальными, опубликованными в печатной версии книги. Основная часть фото найдена на сайте VETERAN.PRIOZERSK.COM. Некоторых обнаружить пока не удалось и если таковые у Вас имеются - присылайте. Для удобства все фото пронумерованы.

И хотя за это дело
наградили не меня,
всем в глаза смотрю я смело,
честь и совесть сохраня..."
Г. Кисунько

ОТ АВТОРА

Моя многолетняя служба и работа на полигоне были целиком и полностью связаны с испытаниями создаваемых Генеральным конструктором Г.Кисунько средств и систем противоракетной обороны. Конечно же, мне довольно часто приходилось лично общаться с ним, что позволило достаточно близко его узнать. Именно поэтому, с благодарностью и признательностью адресуя эту книгу своим сослуживцам и друзьям, родным и близким, я посвящаю ее 95-летию со дня рождения (20 июля 1918 г.) гениального конструктора, талантливого ученого, писателя, поэта и очень достойного человека — Григория Васильевича Кисунько.

ОТ ПСКОВЩИНЫ ДО ПРИБАЛХАШЬЯ

Родиться мне привелось в 1934 году в поселке Красногородск Псковской области. Отец — участник Гражданской войны — до 1936 года служил в погранвойсках НКВД, после демобилизации возглавлял спецотдел на заводе в г. Перхове. В июле 1938 года он был арестован по ложному доносу и приговорен к 10-ти годам без права переписки. Умер в 1943 году в зоне от воспаления легких. В 1959 году отец был посмертно реабилитирован и восстановлен в партии. Однако место его захоронения так и осталось для нашей семьи неизвестным.

Моя мама, согласно церковной справке о рождении, была дочерью потомственного почетного гражданина. За что мой дед был удостоен такой чести, увы, установить не удалось. Работала мама учительницей, затем воспитательницей в детском саду и в детдоме.

Фото 1.
Родительский дом
(справа)
на берегу р. Синяя

После ареста отца она как жена «врага народа» потеряла работу и была вынуждена вернуться из Перхова в Красногородск, где я и окончил семь классов средней школы, поступив затем в Пыталовский зоотехнический техникум. Как ни странно, но именно этот техникум во многом определил мою дальнейшую судьбу. Так, один из преподавателей неизменно вызывал меня фразой: «Ну-ка, генерал, к доске!», видимо, разглядев во мне армейскую «косточку». А в 1952 году местный военком сначала освободил меня от весеннего призыва, дав возможность завершить учебу, а затем уже осенью сообщил, что со своим дипломом я могу поступать в военное училище. В те послевоенные годы офицерские погоны были мечтой каждого юноши, и я без колебаний принял совет военкома, став курсантом Пушкинского радиотехнического училища ПВО.

Последующие два года были заполнены освоением нового 100-мм комплекса зенитной артиллерии (СОН-4, ПУАЗО-4, 100-мм пушки), а их итогом стали лейтенантские погоны, диплом техника радиотехнических средств и распределение без предоставления положенного отпуска: сложная международная обстановка требовала немедленного прибытия в свои части. Моим самым первым местом службы стал 78-ой зенитно-артиллерийский дивизион смешанного калибра Центрального округа ПВО.

Техник по вооружению, начальник мастерской по ремонту радиотехнического вооружения полка, инженер полка по эксплуатации радиотехнических средств — таковы первые ступени служебной лестницы, которые я прошел с сентября 1954-го по август 1960 года, все отчетливее ощущая, что следующей ступенью должны стать академия или высшее училище. Воплощением моей мечты стала не академия, но Минское высшее инженерное радиотехническое училище (МВИРТУ). Правда, прежде чем стать его слушателем, мне пришлось сдавать экзамены за последние три класса средней школы — Пыталовский зоотехнический техникум был поставлен под сомнение. Так что, нет худа без добра — вступительные экзамены в МВИРТУ я сдавал с очень свежими знаниями.

Фото 2. Выпускник Пушкинского РТУ

Зенитно-ракетные комплексы С-125 и С-75 осваивал со старанием, быстро взяв курс на «красный диплом» и совмещая учебу с выполнением обязанностей командира учебной группы. Многое, конечно, стерлось из памяти, но вот 12 апреля 1961 года не забуду никогда: в этот день полета Юрия Гагарина в космос мне было присвоено очередное воинское звании «капитан технической службы». Никогда не забуду и случай, произошедший на войсковой стажировке. Как выяснили потом две солидные комиссии, один из солдат, очищая пусковую площадку от снега и льда, повредил кабель и никому о случившемся не доложил. Замыкание же проводов кабеля в месте его повреждения привело к тому, что при проведении учебных занятий зачехленная ракета самопроизвольно сошла с пусковой установки, врезавшись в ограждающий земляной вал, после чего взорвалась. К счастью, никто не пострадал, но "жертвы" были: командира полка сняли с должности, командир дивизиона был уволен в запас, командиры поменьше были понижены в должностях и званиях. Нас же, стажеров, тихо отправили в училище, резонно посчитав, что главный урок нам преподан — в военной технике халатность даже простого солдата недопустима, т.к. может обернуться весьма серьезными последствиями.

Еще одно событие того периода, произошедшее в моей жизни, выделю особо. В 1963 году моя любимая девушка по имени Лиля стала моей женой и уже на следующий год подарила мне первенца — сына Игоря.

Фото 3. "Сына подарила мне жена —
очень угодила мне она!"

А в 1965 году я окончил МВИРТУ «с отличием», став военным инженером по радиотехнике и получив вместе с майорскими погонами назначение в Подмосковье. Однако вместо живописных пейзажей я вскоре увидел бескрайнюю степь Балхашского полигона. Причем, фактически я сам и распределил себя в Казахстан. А произошло это следующим образом: сначала случилась встреча с заместителем начальника училища по учебной работе полковником А.Широковым, который, узнав о моем назначении и заметив, что в войсках я уже послужил, посоветовал попробовать себя в научно-исследовательской работе, например, на испытательном полигоне — там, дескать, для новой техники нужны толковые специалисты. И тут же я случайно узнаю, что один из моих сокурсников получил не только назначение на Балхашский полигон, но и ультиматум жены: «Или Я, или Казахстан!». Мое решение созрело сразу же. Тем более что я был уверен: моя Лилия Евгеньевна — настоящая офицерская жена, готовая ехать за мужем куда угодно. Члены Комиссии по распределению, конечно же, удивились моей просьбе направить меня на полигон вместо сокурсника, а его — в Подмосковье вместо меня, но просьбу удовлетворили, что и определило мою дальнейшую судьбу.

Рассказывая об этом сегодня, почти полвека спустя, я невольно вспоминаю известное: «Человек сам кузнец своего счастья». Да, я сам сделал тогда свой выбор, но годы жизни, службы и работы на Балхашском полигоне при всех проблемах и трудностях стали для меня действительно лучшими годами жизни.

ЛЕГЕНДАРНАЯ «ШЕСТЕРКА»

Неожиданное начало

Первый же день на полигоне хорошо запомнил не только я. Дело в том, что мы с моим однокурсником и товарищем по МВИРТУ Н.Резяпов летели на Балхаш, уже имея назначение на 6-ю площадку (в/ч 03141). Однако на сборе прибывших выпускников ВВУЗов начальник штаба в/ч 03080 вдруг сообщил, что мы направляемся на 3-ю площадку. Уже зная, что на 6-ой площадке испытывается новая техника стрельбового комплекса ПРО «Алдан», а на 3-ей находятся средства уже выполнившей свою задачу экспериментальной системы "А", я встал и заявил о нарушении приказа МО СССР, согласно которому мы должны ехать именно на 6-ю площадку.

Фото 4. Евгений Апсит

Фото 5. Нариман Резяпов

В зале возникла тишина, означающая маленький шок! Нарушил ее начальник 1-го Управления полковник П.Грицак, который затем долго агитировал нас за 3-ю площадку. Но мы твердо стояли на своем: куда нас направил министр обороны — туда и поедем служить. И ведь добились-таки своего!

Но о том моем первом "выступлении" Петр Климентьевич не раз вспоминал и годы спустя, когда он стал уже генерал-майором, заместителем начальника полигона по научной и испытательной работе, а я — сначала главным инженером «шестерки», а затем начальником 5-го отдела 1-го Управления.

Это было впереди. А в июле 1965 года я прибыл на 6-ю площадку, еще, конечно же, не зная, что здесь мне предстоит прослужить семь лет, пройдя путь от старшего инженера 4-ой лаборатории 1-го отдела до главного инженера "шестерки", войсковой части 03141.

Прибыл я в самое интересное время: технологические здания и сооружения построены, спецтехника готова обеспечивать аппаратуру спецтоками, воздухом и водой для охлаждения, идут поставка, монтаж и стыковка аппаратуры, выход на первые настроечные работы уже близок. Практически ничему этому в МВИРТУ нас не учили, а потому пришлось очень многое изучать самостоятельно и по ходу работ. Осваивать пришлось даже вопросы, связанные с защитой техники (кабельного хозяйства) от грызунов и с возможностью управления РЛС в средствах индивидуальной защиты (противогазах).

Надо сказать, что пока я был старшим инженером 4-ой лаборатории, с большими начальниками общался редко. Но, возглавив лабораторию, а значит, вплотную занявшись системными вопросами станции, боевым алгоритмом и реализованной под него в Т40У1 программой, я начал регулярно участвовать в проводимых на объекте планерках, совещаниях, заседаниях ЦМОГа, а также оппонировать «промышленности» по целому ряду вопросов.

Текущие проблемы и их решения

Бесспорно, испытания — это не идеальный автобан, а скорее проселочная дорога, которую необходимо было преодолеть в заданные сроки с минимальными потерями. Примеров тому масса.

Так, когда станция (РКЦ), наконец, начала функционировать, последовали настроечные проводки попутных и заказных целей и прочие серьезные работы, связанные с проверкой функционирования в соответствии с заданным алгоритмом. И тут было установлено, что РКЦ захватывает цель на автосопровождение (АС) только боковыми лепестками диаграммы направленности приемной антенны. А это означает неверное построение траектории цели и, следовательно, наведение противоракеты (ПР) мимо нее. Поднялся небольшой «переполох». От разработчика на объект прибыл доктор технических наук Амиантов.

Последовали большой объем измерений, комплексные проверки и тщательный анализ полученных результатов. И, в конце концов, выяснилось, что причина состоит в несоответствии АФУ РКЦ своим ТУ. В частности, потенциал станции исключал силовое преодоление активной помехи от цели, которую станция при включении САП тут же «бросала». При этом захват цели «боковиками» обусловливался и большими ошибками целеуказания (ЦУ). Судите сами: в станции два канала и при выведении ее в режим «БР» она начинает автоматический поиск цели обоими каналами. При этом первый начинает поиск сразу (контррефлектор начинает движение по «спирали Архимеда»), а через 2-3 секунды к поиску подключается второй канал (расчет на глубокий фединг сигнала). В обоих каналах зона обнаружения цели по дальности выставлена в соответствии с ЦУ. И когда оба контррефлектора находятся в исходном положении, цели в зоне обнаружения нет, каналы начинают раскручивать «спираль Архимеда». В какой-то момент один из «сильных» боковых лепестков начинает «видеть» цель, и станция переходит на ее сопровождение. Если априори цель парная, второй канал ищет цель относительно уже «обнаруженной» первым. Что же делает в этой ситуации разработчик? Отключает поиск «по углам», тем самым отключая «боковик», что уже само по себе не соответствует заданному алгоритму. Указываем на это — разработчик, понимая, что несоответствующую ТУ антенну быстро не переделать, находит выход из положения в более точном ЦУ. Теперь цель стала обнаруживаться при нахождении контррефлекторов практически в исходном положении, т.е. в самом начале режима поиска. Но при этом стали формироваться одновременно два сигнала: «цель обнаружена по дальности» и «цель обнаружена по углам» (ЦОД и ЦОУ), что алгоритмом также не было предусмотрено. В результате, станция не берет на АС, казалось бы, обнаруженную цель. Снова проблема, решать которую должен разработчик. И тут мне приходит идея придать одному из сигналов (например, ЦОД) искусственный приоритет. Делюсь ею с Амиантовым. И авторитетный ученый принимает ее! Проводим проверку. Получилось! И это один из многочисленных примеров «вмешательства» испытателей в разработку и их роли в доведении «до ума» техники, которую мы должны были только испытывать.

Еще один пример связан с ситуацией, возникшей при проверке перехода РЛС на сопровождение «выскочившего» на 150 м вперед или назад фрагмента. Здесь «сыр-бор» разгорелся из-за оценки одного из параметров по принципу: «соответствует» или «не соответствует» заданным требованиям.

Мы быстро обнаружили, что разработчик выбрал очень грубый масштаб вывода этого параметра на печать АБД. Настояли на его детализации и увеличении масштаба — оказалось, «не соответствует»! Выход был найден, и находившийся на объекте представитель 4 ГУ МО полковник Ю.Рубаненко после долгого обсуждения подписал приказ об изменении величины этого параметра.

Фото 6. Старт противоракеты на "шестой"

Не выходит из памяти и «загубленный» пуск, когда ракета была ликвидирована по признаку «выход за алгоритмические границы зоны полигона». Внешне ситуация была схожа с описанным выше захватом цели на АС: угломерные датчики антенны выдали угловое положение ПР, не соответствующее действительному. Но на этот раз причиной оказалась… влага, заполнившая соты антенны, имеющая свою отличную от воздуха электромагнитную проницаемость, что и привело к «искривлению» луча и как следствие — к выдаче угломерными датчиками неверных показаний. Конечный результат — строится какая-то виртуальная траектория, алгоритм безопасности «говорит» о выходе ПР за алгоритмические границы полигона, исправная ПР ликвидируется, работа загублена! Но как влага могла проникнуть в укрытие и что делать дальше? Не сразу, но обнаруживаем, что все дело — в недостаточной герметичности укрытия. В сухом климате Казахстана это могло и не проявиться, но в условиях, скажем, Подмосковья ситуация наверняка была бы иной. Так что загубленную ракету, конечно же, было жаль, но нет худа без добра: слава Богу, что это обнаружилось на полигонных испытаниях, а не позже. В мае 1976 года об этом было доложено Ю.Вотинцеву, находившемуся на головном объекте в Подмосковье. А нам пришлось в куполе укрытия антенны изнутри проделывать отверстия, разогревать подкупольное пространство и удалять воду путем сушки воздуха. Да, мы, испытатели снова оказались на высоте. Правда, я не помню, чтобы кто-то был поощрен, или чтобы были какие-то последствия для предприятия-изготовителя такого «дырявого» укрытия.

Подполковник без приказа

Судьба распорядилась так, что я достаточно быстро был назначен главным инженером комплекса «Алдан», минуя при этом должность начальника отдела и будучи еще в воинском звании "майор". Ситуация очень непростая, учитывая, что такое мое перемещение «через ступеньку» командование осуществило при наличии четырех начальников отделов, каждый из которых был старше меня по званию и прослужил больше моего на "шестерке". Поделился я этим с начальником штаба полковником Б.Шахновичем, который объявил мне о назначении. Он подумал и сказал: «Разрешаю надеть погоны подполковника уже сейчас: представление на тебя уже отправлено, так что подполковника ты рано или поздно получишь». Вот таким свежеиспеченным «подполковником» я собрал начальников отделов и начал давать свои первые распоряжения. И вдруг один из присутствовавших не без легко объяснимой да и обоснованной иронии спрашивает: «А кем же Вы будете? Что-то мы не слышали о новом главном инженере и новом подполковнике?». Мне, не скрою, стало стыдно и ясно, что командование допустило грубейшую ошибку, не объявив части официально о моем назначении и присвоении очередного воинского звания. Пришлось прекратить совещание и просить командование провести мое представление, как положено по Уставу. Так и было сделано: все четыре отдела и технологическая рота были построены на плацу, и я был представлен сразу в трех должностях — своей новой, а также начальника команды и ее замполита до прибытия назначенных на них подполковников Цыганова и Ехлакова.

И все-таки, некоторую «ревность» со стороны "обойденных" начальников отдела я впоследствии ощущал. Ситуация изменилось только тогда, когда после моего очередного донесения в 1-е Управление о ходе испытаний «Алдана» полковник В.Удалов удовлетворенно отметил: «Чувствуется, что на комплексе новый главный инженер. Теперь хоть ясно, что там делается». Не скрою, услышать такую оценку своего труда было и приятно, и необходимо, учитывая сказанное выше. Кстати, через два года, когда моя кандидатура рассматривалась на высокую должность заместителя начальника 3-го Управления, что означало и карьерный рост, и совершенно новую работу, В.Удалов пришел ко мне домой и уговорил-таки пойти к нему заместителем в 5-й отдел 1-го Управления на «подполковничью» должность с перспективой возглавить отдел. Я, к удивлению многих, дал согласие, и этим пусть временно, но понизил себя в должности. Разного рода «кресла» — это, конечно, немаловажно, но для меня главным было — испытания «Алдана».

Бои местного значения

К моему сожалению, отношения испытателей полигона и представителей промышленности не всегда были... желаемыми. Ситуации, которые можно характеризовать указанным заголовком, нет-нет, да и возникали. А дело состояло в том, что при единой стратегической цели (создание новейших уникальных образцов вооружений) тактические цели и задачи у нас были разными. Для испытателей такой целью была максимально объективная оценка соответствия каждого устройства и изделия в целом своим ТУ и ТТЗ. Для наших оппонентов — доказать такое соответствие, причем, нередко — любым способом!

На стадии оценки технических характеристик и параметров функционально законченных устройств (паспортизации) особых проблем не возникало. А вот определение соответствия этих параметров требованиям ТУ иногда приводило к нервозной обстановке во взаимоотношениях с представителями промышленности. И все это началось в основном тогда, когда начали «собирать» станцию из ФЗУ.

Например, в ходе проверки параметров всякого рода импульсов, поступающих на любое устройство для обеспечения его работы в составе РКЦ. Нас в «академиях» учили, что они, эти импульсы, чисто «прямоугольными» быть не могут («заваливается» передний фронт, а на выходе — «выброс» обратной полярности). У представителей промышленности, похоже, было иное мнение. Тем более что в ТУ указывались только амплитуда и длительность импульсов, но не их форма. К тому, что передний фронт будет несколько «завален», мы были готовы и о влиянии этого даже на запуск устройства хорошо знали. А вот отрицательный «выброс» в конце импульса, который иногда по модулю превышал амплитуду самого импульса, и его влияние на работу аппаратуры нередко порождали серьезные споры. Эти постоянные «объяснения» с руководителем работ на объекте привели к тому, что он однажды, согласившись с нашими аргументами, изрек: «Тех, кто говорит о чисто прямоугольном импульсе, надо немедленно увольнять!».

Другой пример. Согласно Программе испытаний, предстоял 24-часовой прогон станции с периодическими проверками. Работа сложная даже физически, поскольку требует три смены специалистов от разработчика («Вымпел»), заводов-изготовителей и полигона. Но есть официальное требование по надежности — 7,5 часов наработки аппаратуры на отказ. А согласно методике проведения прогона, при возникновении неисправности станция выключается, затем производится ремонт, неисправность устраняется, и… прогон начинается сначала! Легко сказать, но при соблюдении указанной методики прогон вообще может не состояться! Обращаем на это внимание разработчика. Тем не менее, он принимает решение прогон начать. Проходит время — и загораются красные лампочки на некоторых устройствах. Мы говорим техническому руководителю работ от «Вымпела»: «Выключайте станцию для устранения неисправностей». Он командует: «Продолжать прогон!». И так несколько раз в течение суток. Прогон «окончен» — необходимо оценить его результаты и подписать протокол испытаний. Позиция разработчика: «Прогон состоялся». Мы стоим на своем: «Прогон не состоялся по причине возникновения неисправностей в ходе его проведения». Начинается «свара», и к ней, как обычно, подключаются большие начальники (однажды в аналогичной ситуации ко мне подскочил заместитель Министра радиопромышленности генерал-майор В.Марков: «Вы так своему командованию и доложите?» и услышал ответ: «Я всегда докладываю то, что есть!»). В конце концов, разработчик "ввел" понятия: «Влияет на БР» и «Не влияет на БР», и эту запись стали делать в аппаратном журнале после устранения очередной неисправности. Конечно же, это являлось «запудриванием мозгов», так как при оценке надежности разработчики, в отличие от нас, учитывали только неисправности, влияющие на БР. Но самое главное — на аппаратуре не было датчиков «влияет — не влияет», а потому даже при вспыхнувшем табло «Неисправность!» станция не отключалась, хотя неисправность могла быть той самой — влияющей на БР. Конечно же, это не раз приводило к серьезным спорам с явным стремлением наших оппонентов представить испытателей «непонимающими». Но нередко последнее слово оставалось именно за нами.

Вот один из таких примеров, относящихся к периоду, когда я уже был начальником 5-го отдела 1-го Управления. Что значит загорание табло «Неисправность!» по малому расходу воды для охлаждения передатчика? Для нас это — выход за требования ТУ, предпосылка к аварии и основание для требования замены соответствующих узлов устройства. Для разработчиков и изготовителей — повод для принятия сиюминутных временных мер. Так, читая поступающие частные отчеты о проведении работ, я обратил внимание на то, что в отступление от штатного режима работы на передатчике разработчик длительное время санкционирует установку перемычек в системе контроля охлаждения по воде. Я направил письмо в адрес разработчика и завода-изготовителя (с копией в ГУВ ВПВО) с вопросом, как долго сможет работать аппаратура с такими перемычками, а значит, на «забитых» нагрузках фазовых циркуляторов? Подействовало — сразу же нашлись новые (восстановленные старые) нагрузки и была произведена замена вышедших из строя.

Да, далеко не единожды представители разработчика и заводов-изготовителей вели себя по отношению к офицерам-испытателям, мягко говоря, не совсем «добросовестно». Что касается лично меня, то мне еще в МВИРТУ запомнилась вводная лекция заместителя начальника училища по научной и учебной части профессора А.Широкова, в которой он привел исторический факт: Петр I распорядился дьяка Федьку за приемку недоброкачественного оружия «отослать в Азов, нещадно бить батогами и лишить воскресной чарки водки».

Именно это я вспомнил, когда однажды технический руководитель работ на КП станции при возникновении неустойчивого сопровождения цели прибежал ко мне на устройство обнаружения с просьбой «покрутить шлиц», т.е. "поиграть" соотношением мощностей сигнала и шума. Я отказался делать это, поскольку устройство было настроено в соответствии с инструкцией по эксплуатации, а дела испытательные никакого «радиолюбительства» не допускают!

Такая принципиальность позволила однажды выявить фактический подлог. При проведении оценки соответствия характеристик обнаружения требованиям ТУ выявилось, что такое соответствие отсутствует. Представитель разработчика же (если не ошибаюсь, по фамилии Будильский) подготовил проект приказа по этому поводу и, когда внедрялся очередной перечень доработок по журналу отступлений от технической документации, провел эти изменения без согласования с нами, т.е. вписал достигнутые характеристики. Я, обнаружив такие изменения, потребовал разъяснений. Будильский ответил, что пришлось требования по этим характеристикам «усреднить» с учетом их значений, реализованных на Подмосковных объектах. А в ответ на мой вопрос: «На каком основании?» предъявил извещение (приказ на данное «усреднение»), под которым стояла подпись, похожая на мою, при том, что я этот документ никогда не подписывал! Да, это был подлог, оглашение которого имело бы вполне понятные последствия для того, кто его осуществил. Я, тщательно взвесив и оценив технические последствие этого изменения, решил не "взрывать" ситуацию и ограничиться строгим предупреждением Будильскому: еще одно такое «действие», и он немедленно будет откомандирован с объекта.

Еще пример. Идет проверка станции по очередному пункту ТУ. Перерыв на обед. Возвращаюсь — и старший лейтенант Ю.Кологоров докладывает, что в мое отсутствие «программисты изменили константы». Спрашиваю их, на каком основании? Ответ невразумительный: мол, надо было — и сделали. Я им объясняю, что такая «самодеятельность» не пойдет: соизвольте обосновать, записать в журнал отступлений от технической документации и тогда продолжайте испытания. В противном случае я выключаю станцию. И так будет впредь, потому что так мы здесь не в бирюльки играем. Программисты, конечно, поскрипели зубами, но требования мои выполнили.

Помню, как перед отлетом самолета в Москву ко мне прибегают двое ответственных представителей промышленности, улетающих с кипой приказов на изменения ТД, и просят срочно их подписать. Я беру свой журнал отступлений от ТД и начинаю обычную процедуру фиксации каждого изменения — они нервно поглядывают на часы. А что мне делать, если любая ошибка в каком-то приказе чревата серьезными последствиями, прежде всего, для нашего общего дела. Да и они что бы делали без моего «буквоедства» в виде того самого журнала: не раз и не два он выручал промышленников, которые «потеряли проекты извещений», не зафиксировав их в своих журналах. И тогда месяцы их же работы пошли бы насмарку. Такое разгильдяйство я, привыкший к порядку во всем, не пойму и сейчас. А, кстати, те двое на самолет все-таки успели.

Да, далеко ни единожды обе стороны, испытатели и представители разработчика, напоминали персонажей известной басни И.Крылова. При этом глубоко уверен, что мы, испытатели, тянули «воз» только вперед.