Аварийные комиссии работают по единой схеме – «перекатывание бочки». По случаю выключения двигателей от космического аппарата «бочка» каталась от КБ Королева, разработчика аппарата, к ОКБ Челомея. Заседание комиссии проходило в кабинете генерального конструктора ракеты. Запомнилось горячее выступление Мишина, заместителя Королева, защищавшего аппарат. Несмотря на единодушное мнение комиссии, при подписании Акта им было написано «Особое мнение». В последующем практически каждая аварийная комиссия начинала свою работу с пробных «перекатываний бочки» между промышленностью и эксплуатационниками (военными испытателями, полигоном). Как правило, полигон оказывался невиновным. Потом – между основными фирмами-разработчиками (и изготовителями) систем и уж потом – между разработчиком и изготовителем системы, на которой «бочка» остановилась. Часто телеметрическая информация не позволяла однозначно установить причину аварии, а иногда – даже «виновную» систему. Не всегда удавалось найти и материальную часть: вторая ступень падала в горах, а третья вообще могла угодить в Китай.
– Работа в аварийных комиссиях позволяла наблюдать поведение людей, в них участвующих. Так, при одном из пусков произошел взрыв 3–й ступени носителя. До материальной части добраться не удалось, телеметрия ничего не прояснила, даже невозможно было сказать, виновата ли ракета или двигатель. К работе был привлечен и членкор АН СССР Ваничев. Я был с ним в одной подкомиссии. Он обычно усаживался на стул у входа в комнату и откровенно дремал. Мне он был заочно знаком со времени обучения в академии. По его таблицам мы рассчитывали свои двигатели на дипломном проектировании. Каждый член подкомиссии волен был выдвигать свои версии. Появилась одна такая версия и у меня. Обвинения мои касались самой ракеты: возможность соединения компонентов топлива в баке горючего, через который проходит тоннельная труба окислителя. Из-за воздействия вибраций на элементы ее крепления, при каком-то их производственном или конструктивном дефекте, могла нарушиться герметичность трубы. Высказал я это предположение. «Дремлющий» Ваничев неожиданно поддержал мою версию.
Стартовый комплекс ракеты-носителя «Протон»
РН «Протон-К» в полёте
И вот моя версия начала свое путешествие. Была она предъявлена «ракетчикам», которые, естественно, выдвигали свою версию – отказ двигателя. «Возмутителей» – группу полигона – пригласили к зам. генерального конструктора Бугайскому. Цель – «прощупать» твердость позиции полигона. Старшим от полигона был начальник отдела анализа. Он и представлял мою версию. Оппонентом ему был зам. главного конструктора Полухин ДА (впоследствии он стал генеральным конструктором). Конечно, ничего они друг другу не доказали, несмотря на очень «энергичные» выражения Дмитрия Алексеевича. Комиссия разложила вину равновероятно на ракету и двигатель. Было рекомендовано разработать мероприятия и по двигателю, и по ракете. По ракете было рекомендовано «протрясти» 3-ю ступень на стенде. Оказалось, что таких вибростендов, кроме как в танковой промышленности, в Советском Союзе нет. Ступень все-таки протрясли, и возможность появления такой неисправности, на вероятности которой мы настаивали, подтвердилась.
Но это было позднее, а пока всю комиссию пригласили в министерство общего машиностроения к зам. министра генерал-лейтенанту Тюлину на заседание Совета главных конструкторов. Для комиссии в кабинете были расставлены «гостевые» стулья у стены, противоположной столу хозяина кабинета; за длинным столом, перпендикулярным столу хозяина, разместились члены Совета. Бросилось в глаза, что главный конструктор двигателей 2-й и 3-й ступеней Конопатов АД, сменивший покойного Косберга, которого я только что видел в коридоре со звездой Героя Социалистического Труда, за столом сидел без нее. Вероятно, решил, что если будут «драть», то не Героя. Докладывали Полухин ДА и Конопатов АД. «Интересную» мысль высказал главный конструктор стартового комплекса академик Бармин ВП:
В центре академик Бармин
– Ну, если могут быть виноваты и двигатель, и ракета, усильте здесь двигатель, здесь – ракету.
Ему, привыкшему иметь дело не с килограммами, а с десятками и сотнями тонн, такое решение, наверное, казалось само собою разумеющимся. На Совете был затронут вопрос и о надежности самих космических аппаратов, отказы которых, даже при надежной работе носителя, часто не позволяли выполнить программу пуска. Один из членов Совета по этому вопросу заявил:
– Ну чего вы хотите, если комплектующие элементы от мин радиопрома имеют много отказов, а этих элементов в нашей аппаратуре сами знаете сколько.
Довелось наблюдать мне в условиях работы аварийной комиссии и главного конструктора двигателей 1-й ступени академика Глушко ВП. Случилась у нас одна такая разнесчастная ракета: при первой попытке ее запуска после установки на стартовое устройство произошел взрыв на разгонном блоке. Причин сразу куча: перепут в подсоединении электроразъемов к электропневмоклапану наддува бака и к датчику замера давления в нем – это раз. Бак снабжен предохранительным клапаном. На время транспортировки выход из него закрыт технологической заглушкой. После транспортировки ее надо было снять, но она не была снята, – это два. После установки носителя на стартовое устройство технологией подготовки разгонного блока на старте предусмотрен контрольный замер давления в его баке. Оператор один раз включил тумблер на замер давления – стрелка прибора не шелохнулась, выключил. Так сделано было трижды. На третий раз произошел взрыв бака. Таким образом, плохая организация проверок разгонного блока на старте – это три.
Небольшое дополнение. Готовился пуск по программе пилотируемого облёта Луны. В космическом аппарате «сидели» два «Ивана Иваныча». Аппарат снабжён был системой аварийного спасения.
При взрыве погиб инженер-испытатель майор Хридин, находившийся в отсеке блока, двое испытателей получили травмы. Блок наклонился. На старте создалась аварийная ситуация. Мало того, что блок уже заправлен очень неприятными компонентами топлива, еще и баки носителя находятся под давлением, а это – бомба. Надо еще учесть, что блок находится на высоте более сорока метров. С этой непростой ситуацией удалось справиться. Блок вместе с космическим аппаратом был отстыкован от носителя в вертикальном положении и снят. Прямо скажем, сложнейшая и опаснейшая операция.
Слово непосредственному участнику этой неординарной операции Пашкевичу Виктору, пересланному мне по интернету : «Я с расчетом на лифте поднялся на самый верх (отметка примерно 46 метров) там, где люк для экипажа. Вышли из лифта и когда проходили мимо космического аппарата (нам надо было на одну площадку ниже), раздался глухой взрыв где-то внизу. КА на наших глазах провалился вниз и «горшками» системы аварийного спасения зацепился за площадку обслуживания, верхний узел одной из площадок оборвался, площадка повисла на нижнем узле. Испугаться не успели, нужно было бежать. Бежали по аварийной лестнице, лифт не работал. Помню, когда спускались, я все время смотрел на ракету и ждал следующего взрыва или пожара. Не все знали, что было заправлено в КА с разгонным блоком, а я – то знал. Всего было заправлено около 10 тонн того, что может взрываться и гореть, были самовоспламеняющиеся компоненты ракетного топлива, на блоке Д был компонент ТЭА, это жидкость, которая самовоспламеняется на воздухе».
На головном блоке были гептил, атин, нафтил – целый букет.
«На наше счастье ничего не загорелось и не взорвалось. Все быстро оказались внизу. Сверху сыпались ленточки ЭВТИ (ошмётки от экранно-вакуумной теплоизоляции, которой было обшито оборудование раз – гонного блока). Потом ребята принесли Ивана Хридина, он еще был теплый, но уже мертвый. Его убило при взрыве, он начал работать с оборудованием при открытом люке и взрывом его отбросило на конструкцию фермы обслуживания.
Кроме него из расчета никто не погиб, некоторые получили мелкие царапины. Через полчаса – час, первая группа поднялась на изделие. Возглавил её я. В группу входили специалисты от гражданских (сейчас не помню, но, кажется, в ней был и Юрий Павлович Семенов). Картина нам представилась ужасной. Всё было как в фильме ужасов, взорвался пустой бак окислителя на блоке Д, он емкостью 10 кубических метров при давлении около 8 кГ/см2 . Главное, что мы выяснили, ничего нигде не текло и не горело, все, или почти все, осталось герметичным. До великой катастрофы, как потом выяснилось, оставались буквально миллиметры.
Приведу один факт. Под баком окислителя, который взорвался, располагался маршевый двигатель разгонного блока и при взрыве космический аппарат упал на верхнее днище бака 3 ступени носителя Протон, и мы увидели, что верхнее днище бака носителя деформировано и камера двигателя блока Д в миллиметре от клапана бака 3 ступени. Все баки носителя были надуты до транспортировочного давления и его еще не сбросили. Потом мы узнали, что мощность взрыва баков носителя при таком давлении более 100 килотонн.
Страшновато было в первые дни, а потом привыкли. Нашей главной задачей было – отсечь все механические связи космического аппарата и разгонного блока с носителем Протон, смонтировать оборудование (стрелу, систему лебедок и т.п.) на ферме обслуживания, слить, по возможности все компоненты, заправленные в КА и РБ, сбросить из шаробаллонов давление сжатых газов и все это на искорёженных конструкциях изделия.
Запомнился такой случай. Мы сливали перекись водорода, а её там было больше 100 кг. Мы на отметке примерно 46 м, в защитной одежде, при 40 градусном пекле, у меня в руках мегафон, на нулевой отметке И.М.Евтеев, у него тоже мегафон. Подъехала группа больших начальников во главе с нашим Главкомом Н.И.Крыловым. Иван Михайлович через каждую минуту стал запрашивать, как дела, «Пашкевич доложи обстановку». А мне же нужно не только мегафонить, но и помогать в работе, я не выдержал и, с использованием «крепких слов», сказал, что я не Синявский, работаем, все что нужно доложу, пошли...» Как потом рассказывали, Николай Иванович, когда услышал мои «крепкие слова» , быстро увел всю свиту со словами: «Не будем мешать, пусть ребята работают», во всяком случае не обиделся. Долго потом вспоминали мне, как послал Главкома.
В минуты опасности у человека появляются такие силы, которых не бывают в обычной жизни. Вспоминаю рассказ Вениамина Алексеевича Агапонова.Он при взрыве оказался в «кармане» фермы обслуживания с ограждением из сетки «рабицы» высотой более 3 м. Говорил, что не помнит, как перемахнул через это ограждение. Пытался потом проделать это в нормальной обстановке – не получилось.
Главным итогом нашей работы был финал, когда обломки были на «нуле», Нас всех расцеловал Главный конструктор В.П.Мишин, выдал по 5 тысяч рублей и мы расслабились в ресторане «Центральный» на пл.10. И.Хридин, похоронен в Алма-Ате, на его Родине. Вечная ему память. Он один положил жизнь на пл.81 при испытаниях, мы не смогли выполнить свои обещания на его поминках, что облетим Луну с экипажем, но в этом не наша вина».
После замены 3-й ступени, примерно через год, эта ракета с новым космическим аппаратом была вывезена на старт. И «мина», заложенная в двигатель 1-й ступени, дождалась своего часа. При запуске произошло разрушение турбины одного из двигателей, пожар в его отсеке и нарушение цепей управления ракетой. На пяти двигателях ракета ушла с боковым сносом со стартового устройства и рухнула вблизи старта. Виновник аварии был практически очевиден – двигатель. Поэтому, как было заведено, председателем аварийной комиссии был назначен «виновник» – главный конструктор двигателя академик Глушко В.П.
Работа комиссии сосредоточилась на его фирме. Вначале была попытка «катнуть бочку» на систему управления носителя: она «закрутила» ракету и двигатель ударился об элементы стартового устройства. Но телеметрия на этот раз позволила быстро «бочку» откатить. Тогда началось «катание» между проектировщиком и изготовителем двигателя. В непосредственном общении Валентина Петровича я наблюдал впервые. У подъезда здания КБ стоит импортная машина черного цвета, тогда это была редкость, говорят, чей-то подарок. Сам Валентин Петрович – элегантный, несколько пижонистый стройный мужчина в возрасте. На руке – магнитный браслет. Ведет комиссию сначала очень корректно. Бросает фразу:
– Мы работаем с огнем!
Но вот наступает момент «дележа» между КБ и заводом. Теперь Валентин Петрович очень жесткий, чувствуется опыт и хватка. В Акте причина, хотя и с особым мнением завода, отнесена заводу. Причем практически однозначно определен и элемент двигателя – виновник аварии. Непосредственной причиной аварии оказалось отсутствие втулки, перепускающей горючее на охлаждение подшипника турбонасосного агрегата. В процессе сборки агрегата производится его кантование, злополучная втулка при этом удерживается в месте установки лишь на смазке – и в дальнейшем ее наличие не контролируется.
В связи с тем, что большинство аварий носителя случались по «вине» двигателей, а я именно ими и занимался, лучшими моими друзьями стали товарищи из Особого отдела. Они, конечно, подключались к расследованиям по своей линии. За мою службу сменилось 3 поколения этих товарищей. При управлении всегда состоял один «особист». Первый был совсем «темным» в наших делах. Только появился я из Москвы после очередной аварийной комиссии, просит объяснить, в чем там было дело. Предлагаю принести чертежи и показать, где была «зарыта собака». Машет руками. Просит просто на словах объяснить (для доклада начальнику). Через какое-то время его убрали: неудачно доложил при очередной аварии. Доложил, что отвалилась боковушка (отвалиться она может на королёвском, но не на нашем носителе, это особенности конструкций). Очевидно, его доклад транслировали в Москву и опозорились. Второй был «особистом» старой закалки: если что-то случалось в полете, вызывал к себе испытателей, которые работали в каком – либо отсеке, где случился отказ, рассаживал по углам и заставлял писать объяснительные. Последний при мне был, наконец-то, не только «особистом», но и специалистом в ракетной технике. Их готовили из офицеров-ракетчиков. Вот с ним работать было легко: он понимал, о чем идет речь, и не искал там, где ничего нет.
В 1968 году американцы совершили пилотируемый облет Луны, а 21 июля 1969 года совершена успешная высадка астронавтов США на Луну. Поэтому необходимость продолжения пилотируемой части нашей программы исследования Луны отпала.