 |
|
 |
|
|
|
|
||
Владимир Палий
МОЯ СЛУЖБА
© Владимир Палий, 2020
Наш адрес: ruzhany@narod.ru |
Есть люди, которые всячески поносят армейскую службу Виктор Курочкин. Железный дождь
Не вполне разделяя мнение легендарного Богдана Сократилина насчет такой уж легкости и приятности службы в армии (впрочем, все прекрасно понимают, что это не более чем литературный прием, именуемый гиперболой. Ведь недаром же Дисциплинарный устав обязывает стойко переносить все тяготы и лишения военной службы), не могу не согласиться с ним в главном: для любого нормального человека нормальная армейская служба не несет в себе ничего ущербного. Совсем наоборот. Во всяком случае, могу сказать это о моей армии и моем времени. О других временах и армиях пусть скажут другие. Толчком к написанию этих мемуаров послужили записки И.В.Седовой [1], посты Я.А.Щербакова (там же), разыскания историков военного городка Слобудка В.Ю.Дадиомова и С.З.Рабчука [2, 3, 4, 5] и заочное знакомство со всеми этими замечательными ценителями нашего давнего и не очень давнего прошлого. Наверное, подавляющему большинству современного населения совершенно безразличны какие-то там ракеты, какие-то там Пружаны и уж вовсе никому неведомая Слобудка. Но для меня все это – одна из лучших и даже наиболее ярких страниц жизни. Поэтому льщу себя надеждой, что кому-нибудь могут показаться интересными мои воспоминания, мысли и чувства. Возможных читателей настоятельно прошу ознакомиться с упомянутыми выше материалами. Во-первых, узнаете массу интересного. Во-вторых, это позволит мне писать почти исключительно о том, что видел, знал и пережил лично, не отвлекаясь на пересказ прекрасно изложенного другими. Заранее прошу извинить за возможные неточности, отдельные забытые факты, даты, фамилии и/или имена: далеко не все за пятьдесят и более лет сохранила память. Буду благодарен за любые поправки и уточнения.
Путь далек у нас с тобою, Михаил Дудин Солдатский фольклор
В конце ноября 1962 года я был призван в Советскую Армию с первого курса Киевского университета. Только что завершился Карибский кризис. С предыдущего года пошли в армию призывники рождения военных лет, которых по понятным причинам было значительно меньше, чем их предшественников. А Вооруженные Силы требовали пополнения в прежних (если не в бóльших) размерах. В связи с этим была резко сокращена подготовка офицеров запаса путем ликвидации военных кафедр во многих вузах и на факультетах, в массовом порядке призывались студенты, лица старших возрастов, имевшие ранее отсрочку от призыва, и выпускники вузов, не прошедшие подготовки на военных кафедрах (они служили один год). Последнее отборочное собеседование в военкомате проводил «покупатель» (на армейском жаргоне) ― капитан в авиационной форме. Как выяснилось позже, это был начальник физподготовки дивизии Кривец. Ура! Будем служить в авиации! Это вам не что-нибудь! Как водится, любые расспросы о будущем месте службы жестко пресекались, а капитан и несколько прибывших с ним сержантов на этот счет хранили гробовое молчание. Утром 23 ноября команда призывников-киевлян в количестве около 800 человек была сосредоточена на сборном пункте в районе станции «ДВРЗ» ― Дарницкий вагоноремонтный завод. (Место, знакомое многим поколениям призывников, и не только призывников. С незапамятных времен здесь находился военный перевалочный пункт. В 1947 году, когда моего отца-офицера переводили из Житомира в Западную Украину, наша семья вместе с семьями других военных провела здесь около двух недель). Тут к нам присоединили еще изрядную партию призывников из Черкасской области и погрузили в вагоны. Оделись мы на отправку, как было принято в те времена, во что поплоше ― чтобы не жалко было бросить. А один парень, явившийся в довольно импозантной меховой шапке фасона «пирожок», сразу же получил от сотоварищей прозвище «Дипломат», приставшее к нему на продолжительное время. В отличие от сравнительно недавнего прошлого, везли нас не в теплушках, а в обычных пассажирских вагонах, правда, довольно изношенных и без постельного белья. Последнее прощание с родными и близкими ― и эшелон тронулся в путь. Едем в сторону Нежина. Неужели на Москву? От Нежина – прямо на север. Значит, не Москва. А что же? Эшелон шел медленно. Время коротали за разговорами и домашними припасами, не обошлось втихую и без малой толики спиртного, хотя надо отдать должное ― сопровождающие во главе с капитаном были начеку, никакого массового пьянства не было в помине, а несколько изъятых у неудачников бутылок были демонстративно разбиты на промежуточных остановках о колеса вагонов. Проехали Чернигов. Еще километров семьдесят – и мы уже в Белоруссии. Эшелон прибыл в Гомель. Здесь во время продолжительной стоянки догрузились командой местных призывников и повернули на запад. Состав медленно тянулся среди нескончаемых полесских болот, местами подступавших к самому полотну. Шли уже вторые сутки нашего пути. Я проснулся от бившего в окно вагона желтого света станционного фонаря. Эшелон стоял. В предутреннем тумане на одном из станционных зданий разглядел надпись БРЕСТ – ВОСТОЧНЫЙ Вот это да! Нас везут в Польшу! Или в Германию? (Наивный юноша позабыл, что по одним сапогам наших сержантов-сопровождающих опытный взгляд мог определить: прибыли они не из-за границы). К моему разочарованию, состав вскоре тронулся… в обратном направлении. (Ну, не совсем в обратном, а на северо-восток). Еще пара часов пути, и эшелон остановился на неведомой нам до того станции Оранчицы. Выгрузились, построились во внушительную колонну по четыре и под командой сержантов пешим порядком двинулись в сторону Пружан (смотри фильм «Максим Перепелица»). Первые километры, пройденные в армейском строю (хотя и в гражданской одежде). А сколько их еще будет потом! До Пружан (о существовании которых тоже мало кто из нас до тех пор подозревал) колонна не дошла, а на излучине слегка загибавшейся влево дороги проследовала в ворота военного городка. Расположились на плацу и началась сортировка. Часть призывников (видимо, по заранее составленным спискам) сразу отобрали для развозки по полкáм, а остальных завели в стоявшую тут же большую казарму, ставшую моим родным домом на следующие год и девять месяцев. Вот тут-то мы и узнали: ― что служить будем ни в какой не в авиации, и не в артиллерии (по территории городка сновало немало военных с артиллерийскими эмблемами), а в Ракетных войсках стратегического назначения; ― что все мы зачислены в создаваемую здесь, в военном городке Слобудка, школу младших специалистов ракетной дивизии, штаб которой находится в Пружанах; ― что обучение в школе продлится десять месяцев (не считая карантина), после чего нам присвоят звания младших сержантов и разошлют по полкам дивизии для несения службы в качестве младших командиров и номеров боевых расчетов по полученным специальностям; ― что практически все, связанное с нашей службой, а особенно состав и дислокация частей и подразделений, конструкция, тактико-технические данные и особенности боевого применения техники, стоящей на нашем вооружении, является строжайшей военной и государственной тайной, в связи с чем от каждого из нас отбирается подписка о ее неразглашении. (Если мне не изменяет память, подобную подписку мы уже давали в военкомате, эта была вторая). Как нам стало известно позже, казарма, как и вся территория военного городка с его зданиями и сооружениями, перешла нашей школе от 403 ракетного полка (в/ч 44121) нашей дивизии в связи с его перебазированием в Ружаны (подробнее об этом см. у В.Ю.Дадиомова и С.З.Рабчука [2, 3, 4, 5]). Какие-то остатки этого полка еще некоторое время продолжали сосуществовать с нами в одном расположении; в частности, в ведении в/ч 44121 оставался пищеблок, работа которого в этот период оценивалась нами, как бы это помягче выразиться, не лучшим образом. Получили мы казарму в довольно запущенном состоянии, которое примерно может представить тот, кто хоть раз вселялся в старую квартиру, оставленную прежними жильцами – все имущество вывезено, остался только мусор. Вместе с тем хочу быть справедливым ― явных следов какого-либо вандализма припомнить не могу, все окна, двери и добротные паркетные полы были целы. Нас разбили (временно) по батареям и взводам, назначили заместителей командиров взводов ― сержантов (с командирами более высоких рангов определились чуть позже). Дальше ― как у всех: баня, переодевание, после которого на какое-то время перестаешь узнавать товарищей, подшивка подворотничков, пришивка погон и петлиц на бушлаты и установка эмблем. Поскольку школа находилась в стадии формирования, нам, как бы по наследству от предшественников, поначалу присвоили артиллерийские эмблемы (о форме родов войск в частях нашей дивизии постараюсь рассказать отдельно) и их же почтовый адрес: Брестская область, п/о Кошарка, в/ч 44121 с индексом «Л». Служба началась. Это было 25 ноября 1962 года. Под командой сержантов сразу же взялись за благоустройство казармы: вычистили мусор и грязь, вымыли полы и окна (косметический ремонт делали позже). Быстро завезли койки, табуретки и тумбочки – все совершенно новое. С ближайшего поля привезли гору соломы и набили ею матрацовки (стандартных ватных матрацев поначалу не было). Началась топка печей назначенными истопниками (в первые дни не было еще централизованного снабжения углем, и его, в том числе и автору этих строк, приходилось под покровом ранней ноябрьской ночи элементарно воровать у гарнизонной бани – благо, там был большой запас). А уже на следующее утро вместе с несколькими другими товарищами на опушке леса, начинавшегося сразу за поселком, я заготовлял прутья для метел – необходимейшего инструмента для поддержания в порядке территории. А теперь, кажется, самое время рассказать о нашем расположении. Воспользуемся для этого схемой еще конца 1930-х годов, когда на этой территории дислоцировались части тогдашней польской армии: 25-й полк уланов велькопольских (25 PUW) и 20-й полк легкой артиллерии (20 PAL). Схему эту разыскал Я.А.Щербаков в книге: Kawaleria II Rzeczypospolitej: na przykładzie 25. Pułku Ułanów Wielkopolskich / Jan Błasiński. ― Warszawa, 1996. ― 266 s. и выложил в Интернете [6]. Внимательные читатели, которые выполнили мою просьбу, уже располагают сведениями об этом периоде истории военного городка Слобудка (он же Кошары, Кашары или Кошарка). Остается «привязать» к этой схеме то, что было в наше время. Прошу учесть, что ее вертикальная ось ориентирована по направлению запад – восток; таким образом, север (Пружаны) на схеме находится справа, юг (Линово – Оранчицы) – слева.
Объяснения к схеме (по первоисточнику) 1 – казарма пулеметного эскадрона (szwadron ckm); Примерно в центре – здание под № 18. Это наша казарма, выходившая фасадом на восток. «Двухэтажной» она именовалась у поляков, т.к. у них, как и у немцев, и у многих других народов, нумерация этажей начинается с нашего второго, а наш первый обычно именуется «партером». Итак, в ней было полных три этажа (позже, лет через десять после нас, был надстроен и четвертый [2]). Забегая несколько вперед, сообщаю расположение учебных рот нашей школы: на первом этаже – вторая (двигателисты), на втором – первая (мы, преимущественно электрики), на третьем – третья (транспортировщики – установщики). В каждой роте ― шесть взводов по 25 курсантов, плюс по одному сержанту на взвод (позже по два), плюс старшина роты, итого 160 – 170 человек личного состава, рационально размещенных по шести же расположенным анфиладой влево и вправо от входа в здание и центральной лестницы «кубрикам» на одноярусных койках. Кубрики отапливались печами – большими, массивными, круглыми, высотой до самого потолка, окованными листовым железом и окрашенными черным лаком. Кроме жилых кубриков, в каждой роте – ленкомната, бытовая комната, каптерка (виноват, ротная кладовая, она же резиденция старшины), оружейная комната, кабинет командира роты и комната сержантов, а также умывальники (включая и такую деталь, как ванночки для мытья ног) и туалеты. Последними нам поначалу пользоваться не разрешалось (видимо, опасались за пропускную способность канализации), и это дело, извините за подробности, находилось «на дворе». Была еще четвертая рота – заправщики (самая вредная и опасная ракетная специальность, они служили два года вместо трех), но она располагалась в отдельном здании.
Перед фасадом казармы, отделенный от нее небольшим палисадником и спортплощадкой, находился строевой плац, а дальше перед забором, служившим восточной границей территории собственно части, летом 1963 года была устроена полоса препятствий (специальная для солдат – ракетчиков). Прежняя – общевойскового образца с «мышеловкой», двухметровым забором и прочими прелестями – находилась на месте здания, обозначенного на схеме номером 2. К северо-востоку от казармы – здание костела. Следует только иметь в виду, что в наше время главная магистраль военного городка проходила уже не между костелом и нашей казармой, как на схеме, а с его (костела) северной стороны. В западном направлении, уже за пределами схемы, она слегка сворачивала вправо и через ворота (здесь находилась проходная гарнизона) выходила на шоссе Пружаны – Оранчицы. В этом здании находился клуб нашей школы, а использоваться в таком качестве оно начало еще в 1939 году: отец моего школьного товарища, участвовавший в т.н. «освободительном походе», узнав, что я служу в Слобудке, первым делом спросил: «А как там костел, стоит? У нас в нем клуб был». И у нас клуб был. Оригинальное, сейчас я бы даже сказал, прелестное цельнодеревянное сооружение, с до тех пор окончательно не выветрившимся «церковным» запахом; отдельные фрагменты внутри помещения были облицованы листовой медью, не слишком потускневшей за многие годы. Снесено в 1974 году [2]. Нет, не дорожили у нас прошлым! (Да и сейчас не больше дорожат – см. выше). Сразу за западной стеной костела находился небольшой квадратной формы искусственный пруд (сейчас тоже уничтоженный [2]. А при нас в нем и рыбка водилась – специально запускали мальков). Здания под № 36 и еще как минимум двух к западу от него не было уже в наше время. Здесь (а также, вероятно, захватывая место еще нескольких «безномерных» построек 20 PAL севернее) располагался наш стадион. Его контуры и сегодня можно разглядеть на космическом снимке. Чуть севернее от места, где на схеме обозначена церковь (снесена в 1939 году [2]), был штаб нашей части. А еще дальше к северу, в двух стоящих в ряд безномерных одноэтажных постройках (по слухам, бывших конюшнях) того же 20 PAL, были учебные классы (но не только в них. Например, в здании под № 1), а также импровизированный спортзал. Здание под № 3 – в наше время солдатская чайная и магазинчик. Между ним и нашей казармой – волейбольная площадка, с противоположной (северной) стороны казармы – баскетбольная (сейчас на ее месте стоит четырехэтажная бетонная коробка). А вот склады в нижней части схемы (20-22) и в наше время оставались складами. Забавно было, стоя в карауле, читать на их стенах надписи, выцарапанные еще польскими жолнежами. Конечно, сейчас я их не смогу воспроизвести, нo что одной из главных тем был дембель – извечная солдатская мечта – это точно. Как и в польские времена, поперечный проезд с восточной (фасадной) стороны костела отделял расположение части от жилой зоны поселка. Здесь, у клуба, находился еще один въезд и вход на нашу территорию. Была ли форменная проходная – уже не помню. Во всяком случае, попасть на территорию части или выйти с нее при желании не составляло бы особого труда: вдоль упомянутого проезда тянулся забор из обыкновенного штакетника высотой не более двух метров. А в каком же штакетнике нельзя проделать узенькую прореху? Были, были таковые.
А с северной и южной сторон территории школы местами, как мне помнится, встречались участки и вовсе без ограды. Но могу сказать, что совсем не заборами поддерживался в нашей школе порядок выхода с территории и входа на нее. Манеж – на схеме квадрат под № 6. На самом деле это было круглое здание приличных размеров под купольной крышей. При нас в нем размещались авторемонтные мастерские.
Примерно на месте № 7 находился наш пищеблок. Но вот было ли это то самое здание, что на схеме, или другое, построенное на его месте – сказать не могу. По всей видимости, сохранила при нас свое назначение и баня (№ 23) – сооружение весьма специфическое. Во всяком случае, баня, которая обслуживала и всех военных, и гражданское население Слобудки, находилась действительно где-то в той стороне. Ничего не могу сказать о зданиях под номерами с 8 по 17 и еще нескольких других. Не исключено, что многих из них к 1962 году уже не существовало. Вместе с тем похоже, что не вся территория гарнизона, сложившегося к этому времени, помещается в рамках старой схемы. Так, припоминаю, что к северу от нашей школы дислоцировались какие-то военные строители, а на рассматриваемой схеме я для них места не нахожу. Не попал на нее и небольшой участок нашей территории, примыкавший к шоссе Пружаны – Оранчицы. А ведь там, в частности, находился еще один важный объект – гарнизонная гауптвахта! Причем, как мне помнится, «обслуживала» она не только (и не столько) нашу часть, а и весь Пружанский гарнизон. Начальником ее был старшина Бачурин – мужчина богатырской внешности и крутого нрава, личность вполне легендарная. Как гласила солдатская молва, он был разведчиком Великой Отечественной войны, ходил за линию фронта за «языками» и представлялся к званию Героя Советского Союза (но по каким-то причинам его не получил). Ну что ж, на этом пока покончим с географией и вернемся к истории. Карантин памятен каждому. Первые шаги в постижении армейской премудрости. Первые навыки: знать и уметь занять свое место в строю отделения и взвода (быстро и без суеты! – так требует устав). Бесконечные тренировки по командам «подъем» и «отбой» (на подъем – полторы минуты, на отбой – вдвое меньше). Портянки, никак не желающие туго, без единой морщинки, обтянуть ногу и пуговицы, с трудом пролезающие в тугие петли новенькой гимнастерки. Невинные ухищрения, вроде попытки сэкономить время (прошу прощения у дам!) на незастегнутой ширинке, беспощадно разоблачаются всевидящим и всезнающим сержантом. Утренняя зарядка из двенадцати упражнений на плацу под декабрьскими звездами. Вечерняя прогулка с песней (под ними же). В столовую, баню – по морозу без бушлатов или шинелей (так будет всегда). Уставы – строевой, дисциплинарный, внутренней службы, гарнизонной и караульной службы. Текст Военной присяги надо вытвердить назубок. Автомат Калашникова: устройство, разборка – сборка, позже и на скорость. И строевая, строевая, строевая – как будто нам предстоит служить в роте почетного караула.
Что еще запомнилось из «карантинного» периода? К сожалению, из двух – трех сержантов, руководивших нашей подготовкой, помню только младшего сержанта Груздя. А вот первого нашего командира – офицера я запомнил на всю жизнь. Это был старший лейтенант Михаил Дмитриевич Скворцов (впоследствии капитан, начальник гарнизонного Дома офицеров в Пружанах). Короткое время, до укомплектования учебных рот школы, он командовал нашей карантинной батареей. Надлежащая требовательность и строгость сочеталась в этом офицере с доброжелательностью и скрытой теплотой, так необходимыми новобранцам, только что оторванным от родных, друзей и привычной гражданской обстановки. К тому же он органично вплетал в свое общение с нами нотки иронии и доброго юмора, что немало способствовало поднятию настроения. Словом, душа – человек. Не знаю, как другие, а я смотрел на него во все глаза и жадно впитывал все, что меня в нем привлекало, в том числе и манеру поведения. В моем представлении он был закаленным жизнью и умудренным опытом офицером. А было Михаилу Дмитриевичу в ту пору всего-то двадцать шесть лет. Забегая вперед, скажу, что мы с ним часто и доверительно общались уже во время моей службы в Пружанах, и если можно отношения между сержантом срочной службы и капитаном назвать дружбой, то я по сей день горжусь тем, что у меня был такой друг. В морозный солнечный день 13 января 1963 года на плацу части мы приняли Военную присягу. Каждый, как положено – с личным боевым оружием. Вот уж над чем время оказалось не властным – номер моего автомата врезался в память на всю жизнь: НР 2047, самого первого выпуска 1949 года. (У всех нас были автоматы Калашникова первых выпусков, с плоскостенным стальным магазином, а не с рифленым, как у АКМ образца 1959 г., и почему-то без штыков. Единственный на всю роту штык-нож, тоже первого образца, был у дневального по роте). К этому моменту наша школа уже окончательно оформилась, получила собственный номер – в/ч 18288-А (от номера дивизии – в/ч 18288), артиллерийские эмблемы на повседневном (оно же полевое) обмундировании мы поменяли на авиационные, ну, а на парадно-выходном (околыши фуражек, погоны и петлицы мундиров) и менять ничего не пришлось – все это было нам выдано уже в нужном виде. Вместо батарей сформированы учебные роты, и началась интенсивная боевая подготовка – изучение ракеты 8К63 и всего, связанного с ее применением. О специальных аспектах умышленно писать буду как можно меньше – наберите в гугле «8К63» и получите море информации. А вот о самой школе, ее командовании и офицерах и, конечно же, о родной роте рассказать нужно обязательно. Ведь об этом, по-моему, еще никто нигде не писал.
Итак, школа младших специалистов 31 ракетной дивизии. 1962 – 1964 годы. Как и вся дивизия, наша школа была гвардейской, а все мы с первого дня службы стали гвардейцами. В отличие от периода Великой Отечественной войны, это в наше время не давало каких-то особых преимуществ, кроме гвардейского значка на груди, но носили мы свое звание с гордостью. Культ боевых традиций был поставлен в Советской Армии очень высоко, а гвардейские звания и наименования были одним из самых существенных его элементов. Чтобы рассказать об этом более подробно на примере хотя бы одной нашей 31-й гвардейской ракетной Брянско-Берлинской Краснознаменной ордена Суворова дивизии, нужно написать не то что отдельную статью, а целую брошюру или книгу. Поскольку такая задача передо мной не стоит (да и не по силам), отсылаю интересующихся к общедоступным источникам, имея в виду, что наше соединение вело свою историю с 1942 года от 222-й дальней бомбардировочной авиационной дивизии.
Начальник школы – подполковник Шманов Лев Петрович (здесь и всюду далее к воинскому званию предполагается приставка «гвардии»). Строгий и взыскательный командир. Родом из Москвы. В армию ушел добровольцем в 1941 году в возрасте 18 лет. После окончания ускоренного курса военного училища – командир взвода І Отдельной истребительно-противотанковой артиллерийской бригады РГК (интересующиеся военной историей знают, что это такое. На фронте была в ходу поговорка «Ствол длинный – жизнь короткая»). Прошел всю войну. Невысокого роста, черноглазый, лысоватый, физически очень крепкий. Как-то, зайдя на спортплощадку, на наших глазах походя выжал одной рукой 40-килограммовую штангу. При нас, выслужив положенные 25 календарных лет, в возрасте около 42 лет (Боже! Нам он казался если не стариком, то во всяком случае пожилым человеком) уволился в запас и вернулся в родную Москву, где, по некоторым данным, работал экскурсоводом в павильоне «Атомная энергия» на ВДНХ. Поисковики дают его московский адрес: Ярославское шоссе, д. 111, корп. 2. В момент написания этих строк (2014) ему должен быть 91 год.
Начальник штаба, он же начальник учебной части – майор Битюков Александр Иванович. Гроза курсантов. Конек – строй и строевая подготовка, хотя и в специальных вопросах ракетной техники разбирался серьезно. Не дай Бог при отдании ему чести перейти на строевой шаг не на положенном расстоянии! Вот он придирчиво осматривает строй нашей роты, замерший по команде «Равняйсь!», и сейчас, через полвека с лишним, в моих ушах вновь звучит его зычный требовательный голос: «Правое ухо выше ле-во-го!». Одно время он намеревался внедрить в нашей школе якобы когда-то и где-то (в кадетских корпусах, что ли? А, вот сейчас нашел в гугле: В ДИСЦИПЛИНАРНЫХ БАТАЛЬОНАХ!) существовавший порядок: по территории части вне строя передвигаться только строевым шагом или бегом. Вы представляете себе этот кошмар? Часть курсантов строевым шагом шествует к известному сооружению для (пардон!) отправления большой и малой нужды, а другие мчатся по территории военного городка в самых разнообразных направлениях, как молекулы в броуновском движении! К счастью, успеха эта его идея не возымела. Неоднократно он жестоко распекал меня (как в статусе курсанта, так и, позже, сержанта) за малые и более серьезные упущения в службе. А вот поди ж ты, сейчас я ничего, кроме теплоты с оттенком легкой грусти и сочувствия, не испытываю к этому человеку, беззаветно преданному своей службе и к тому же находившемуся не в самых лучших жизненных обстоятельствах (Александр Иванович был вдовцом и один воспитывал троих детей). Заместитель начальника школы по политчасти – майор Пузик Анатолий Иванович. Опытный политработник. Характер дипломатичный. Из командиров учебных рот (кроме нашей, разумеется) смутно помню только майора Дроздова – командира второй (?) роты и майора Куценко (?). Начальник клуба, он же секретарь комитета комсомола школы – старший лейтенант Никифоров. Начальник физподготовки школы – (старший)1 лейтенант Подаюров. Врач части – капитан м/с Слуцковский. Фамилий других офицеров (не нашей роты) память не сохранила. И вот он, гвоздь моего рассказа: первая учебная рота. Командир – капитан Шаповалов Петр Степанович. (Не военным читателям сообщаю: в учебных частях и подразделениях штатные воинские звания командиров на одну ступень выше, чем в линейных, то есть – командир роты по штату не капитан, а майор, командир взвода – не старший лейтенант, а капитан. Таким образом, наш капитан Шаповалов занимал майорскую должность, что, ясное дело, свидетельствует о высокой оценке командованием его качеств, способностей и возможностей). Военная косточка. Подпольная кличка – Рашпиль – довольно точно отображает его характер. Более подробную характеристику читатель уяснит из последующего повествования. Замполит роты – старший лейтенант Казачков. Старшина роты – старший сержант (позже старшина) Егоров. Взводы нашей школы нумеровались по принципу: первая цифра – номер роты, вторая – номер взвода. Итак: 11 – 13 учебные взводы готовили электриков бортового оборудования (системы управления) ракеты 8К63. 11 учебный взвод. Командир – старший лейтенант Насонов Виктор Александрович. Высокий, подтянутый офицер, знающий специалист и весьма уверенный в себе человек. 12 учебный взвод – мой. Командир – капитан Лесных Николай Дмитриевич. Прекрасный специалист. Характер мягкий и осторожный. Подпольная кличка – Красная шапочка. О ее происхождении и других подробностях – чуть позже. Замкомвзвода – (младший) сержант1 Хайретдинов. Парень из российской глубинки (Татария или Башкирия). Типичнейший представитель сержантского сословия со всеми его плюсами и минусами (в т. ч. умеренным самодурством) и с густым провинциальным налетом. До сих пор в памяти его «коронное» выражение: «Как руки дёржите!». 13 учебный взвод – командир старший лейтенант, фамилия которого не сохранилась в памяти (помню только, что у него был мотоцикл – удобное средство сообщения с УСП – учебной стартовой позицией). 14 учебный взвод – наводчики. Командира не помню. 15 – 16 взводы – дизелисты (операторы дизельных электростанций ЭСД-20 и ЭСД-50, подающих электроэнергию на стартовую позицию ракеты 8К63). Командир 15 учебного взвода – (старший)1 лейтенант Докучаев Олег. Обаятельный юноша, не намного старше нас, прекрасный физкультурник, воспитанник Суворовского училища. Неистребимый порок – не только в разговоре, но и в выступлениях, скажем, с трибуны комсомольского собрания, перемежал свою речь произносимым вполголоса междометием «бля». ___________________
Учеба и служба была напряженной, время заполнено до предела (а иначе и не должно быть. Малейший избыток свободного времени у военнослужащих, находящихся на казарменном положении – будь то солдаты-первогодки или отцы семейств, призванные на учебные сборы – верный источник нарушений воинской дисциплины, а то и чрезвычайных происшествий с тяжелыми последствиями). Регулярные наряды в караул и на кухню, авралы по разгрузке грузов, приходящих для нас на станцию Оранчицы. Специальная подготовка вначале сводилась к электротехнике в объеме курса физики средней школы (по учебнику Фалеева и Перышкина: закон Ома, закон Кулона, правило буравчика и т.п.) В принципе, все мы должны были это уже знать, т.к. в школу зачислялись исключительно лица со средним, а то и с высшим образованием. Но сразу же давались и специфические приложения этих знаний: магнитные усилители (я впервые узнал об их существовании), потенциометры обратной связи, генераторы и электромоторы трехфазного тока для гироприборов и т.п. В качестве учебных пособий на первых порах использовались только плакаты (с грифом «совершенно секретно»!) и старые приборы с ракеты 8А11 (советского аналога брауновской Фау-2). Одна такая ракета в разрезе находилась у нас в одном из учебных классов для общего представления, резали ее обычной двуручной пилой (о «болгарках» в те времена у нас не помышляли). Для ознакомления с нашим «изделием» 8К63 (да будет известно непосвященным, в повседневном обиходе ракетчиков их оружие именуется исключительно изделием, говорить иначе не принято) нас вывозили в ближайший полк – в/ч 75413 (Засимовичи – Шерешево). Лютый мороз не был препятствием: нас одевали в ватное обмундирование под шинели, обували в валенки: боевая подготовка превыше всего! Под руководством капитана Лесных был изготовлен большой электрифицированный стенд, на котором с помощью загорающихся в нужные моменты лампочек имитировалась вся работа бортовой автоматики изделия 8К63 при подготовке пуска, пуске и в полете – начиная с установки на пусковой стол, заправки и заканчивая выключением двигателя и отделением головной части. Незаметно прошла первая армейская зима. Остались позади переживания разлуки с близкими, появились спокойствие и уверенность в себе. В первых числах июня 1963 года наша школа получила полный комплект учебного вооружения и наземного стартового оборудования для изделия 8К63. В кратчайшие сроки была заново оборудована учебная стартовая позиция (УСП) в Линовском лесу, перешедшая к нам от в/ч 44121. А у меня появилась новая забота: за мной был закреплен автомобиль ЗИЛ-157 с кунгом 8Н213 (машина подготовки). Водителей с правами в роте было раз – два и обчелся, а я до армии окончил курсы ДОСААФ, хотя водительских прав получить не успел. Вот меня и привлекли к этому делу. Приволокли мою машину со станции Оранчицы на буксире, хотя была она новехонькая с завода. Ладная (в отличие от ее предшественницы ЗИС-151, у которой на ухабах кабина вихляла отдельно от кузова), со стосильным движком, мощными пузатыми шинами (подкачка и регулирование давления на ходу). С каким энтузиазмом я за нее взялся! Перво-наперво проверил зажигание – в порядке. Значит, что-то с подачей горючего. Полез в систему питания – батюшки, карбюратор полон воды! (Каким-то образом она скопилась на дне топливного бака). Снял карбюратор, разобрал, вылил воду (из бака, само собой, тоже выпустил), промыл, просушил, установил на место – ура, завелась! Но что-то температура масла ползет кверху. Присмотрелся – краны на масляном радиаторе перекрыты. С чего бы это? Еще присмотрелся – в одном из масляных шлангов трещина. Пошел на задворки УСП, нашел старую тележку от «единички» 8А11, на ней подходящий шланг, срезал, подогнал, поставил на место, подключил радиатор – все в полной норме! Но ездить на этой машине, конечно, не пришлось, да и некуда было – раз только перегоняли всю технику километра на полтора и обратно по полевой дороге, остальное время стояла на колодках. Зато копаться в ней я был готов денно и нощно – так мне это нравилось, холил и лелеял.
Параллельно со специальной подготовкой полным ходом шла общевойсковая. Стрелковое дело мне давалось легко: до армии имел второй разряд по стрельбе из малокалиберной винтовки, стрелял и из пистолета Марголина (а палила эта 5,6 мм штука так, что в закрытом помещении запросто могла и оглушить – ни о каких наушниках в ту пору мы не слыхивали). На ночных стрельбах (три одиночных, семь очередью, подсветка мишени – три секунды) все до одной пули всадил в мишень, так что наши ребята, сидевшие в окопчике под мишенями, потом «разбросали» мои пробоины на все отделение (ну вот, расхвастался! Но что было, то было).
Противохимическая подготовка, включая целый день (за исключением приема пищи) в противогазах, бег в них же, проверка противогазов хлорпикрином в специальной палатке. Тяжелое испытание – облачение жарким летним днем в изолирующий костюм Л-1. Ночные тревоги с отражением десанта условного противника. И еженедельно – трехкилометровый кросс на пределе всех возможностей, когда сердце, кажется, вот-вот выскочит из груди. Однажды заработал ангину, нахватавшись воздуха открытым ртом – и это в тридцатиградусную жару!
В августе приехала меня навестить мама, хотя я всячески сопротивлялся. В те годы поездки родителей к детям-солдатам были довольно-таки редким явлением, а я страшно не хотел прослыть маменькиным сынком. Но мама настояла: она-де едет в гости к младшей сестре на Волынь, а там и до Бреста недалеко, так вот уж заодно. (Сейчас я думаю, что было как раз наоборот). Командование и политчасть не преминули оформить мамин визит как политико-воспитательное мероприятие (это не тебе нужно, это нам нужно! – П.С.Шаповалов), но прошло оно не по-казенному тепло и дружески.
Маме, в прошлом жене офицера, не пришлось долго искать общего языка с присутствующими: она рассказала о жизни и быте солдат и офицеров в первые послевоенные годы и сравнила с тем, что увидела в нашей школе, а один из наших курсантов даже тиснул заметочку об этой встрече в окружной газете «Во славу Родины». Я, получив увольнение, помнится, съездил с мамой в Пружаны и показал ей этот милый городок (выглядел он в те годы значительно скромнее, чем сейчас. Зато кое-где сохранились еще отдельные приметы прошлого. Помню на одном из домов при въезде в Пружаны с нашей стороны остатки польской надписи с четко выделяющимся словом «powiatowego»).
И еще вспоминаю: сидим мы с мамой на лавочке у стадиона, и вдруг видим, как по центральной дороге в нашу сторону направляется командир дивизии генерал-майор Забегайлов с группой старших офицеров (как раз в этот день вздумалось ему посетить нашу школу). Генерал обратился к бывшему рядом с ним подполковнику Шманову, о чем-то тихо спросил и, видимо, удовлетворенный ответом, направился к нам. Я вскочил по стойке «смирно», отдал честь и представился по уставу, а генерал пару минут любезно побеседовал с мамой. Так она познакомилась с самим командиром дивизии! В октябре 1963 года состоялся выпуск. Окончил я школу по второму разряду. Почему по второму? Подвела физподготовка. Нельзя сказать, чтобы я был таким уж слабаком – нормативы на значок «Воин – спортсмен» (был такой в наше время) сдал успешно. Но был один камень преткновения, которым оказался спортивный снаряд, именуемый «конь». Еще в средней школе при прыжке через него случилось мне упасть (як упав же він з коня…), причем весьма болезненно. С тех пор подружиться с этим четвероногим я так и не смог. Как мне удалось перелететь через него на выпускном экзамене по «физо» – сам не знаю, но больше тройки я не заслужил (и поделом). А как лихо прыгали через коня мои товарищи! А начальник физподготовки школы лейтенант Подаюров, зайдя в спортзал, прыгнул через этот снаряд в полном зимнем обмундировании, причем развевающиеся полы шинели придали ему полное сходство с летящей птицей…
Однако, видимо учитывая мои успехи в других дисциплинах, командование сочло необходимым оставить меня (разумеется, не меня одного) в школе. В нашем взводе вместе со мной был оставлен мой товарищ Анатолий Овчаренко: я был назначен заместителем командира взвода и командиром первого отделения, Толя – второго. Основную же часть наших товарищей, присвоив звания младших сержантов, направили, как и планировалось, во все пять полков нашей дивизии. Вскоре прибыло молодое пополнение. Состояло оно из трех групп: ленинградцы, уроженцы Архангельской области и белорусы; представители каждой из них оказались и в нашем взводе. Все были по-своему интересны: ленинградцы – городские, столичные ребята; степенные, несмотря на девятнадцати-двадцатилетний возраст, медлительные поморы (пришлось-таки нам с Толей попотеть, чтобы избавить их от этой медлительности). А единственный во взводе белорус Паша Яговдик оказался кладезем множества колоритных белорусских поговорок, пословиц и словечек, которые все мы с удовольствием воспринимали. Немедленно пристало к нему прозвище «Бульба» (иногда – «Бульба дробненькая»), звучавшее, впрочем, совсем не обидно. Не знаю, по какому принципу комплектовались взводы нашей роты первого набора (1962 г.). Но в каждом взводе, естественно, оказались курсанты разного роста. И когда выстроенные по ранжиру взводные колонны по четыре сводились в ротную «коробку», ее вид, особенно при прохождении торжественным маршем, сильно раздражал капитана Шаповалова, стремившегося к совершенному порядку во всем. «Гребенка какая-то, прости господи» недовольно ворчал он. А при комплектовании состава роты следующего (1963) года уж он был начеку: все 150 курсантов были выстроены по ранжиру в одну шеренгу и разбиты на шесть взводов по 25 человек: от долговязых и просто рослых ребят в первом взводе до коротышей (на нашем жаргоне – «карапетов») в шестом (командиры взводов и сержанты не в счет). Зато коробка роты теперь выглядела просто идеально! Где-то под новый 1964 год в каждую роту школы завезли по телевизору. Но передачи советского телевидения (пока не был построен ретранслятор в Жабинке) у нас еще не принимались. Зато польское TV было доступно в отличном качестве. Особой популярностью пользовалась, конечно, знаменитая польская эстрада. И вот после отбоя, уложив курсантов, мы, сержанты, собирались в ленкомнате и, приглушив звук, наслаждались «пёсéнками» Славы Пшибыльской, Ирены Сантор, Кристины Конарской, Ежи Поломского, Богдана Лазуки и других звезд того времени. Я же лично существенно укрепил свои познания в польском языке и еще больше увлекся польской литературой, искусством и культурой. Приближалось 23 февраля. Меня, в то время секретаря комсомольской организации роты, вызвал к себе капитан Шаповалов. – Есть установка, – почти по Игорю Ильинскому в фильме «Карнавальная ночь», – достойно встретить годовщину Советской Армии и Военно-Морского Флота, – сказал он. – Нужно организовать ротную самодеятельность. И в первую очередь хор. – Но товарищ же капитан, – взмолился я. – Какой из меня руководитель самодеятельности, тем более хора? У меня и слуха-то настоящего нет. – Ничего не знаю, – отрезал капитан. – Приказано, значит справишься. Глаза боятся, а руки делают, понял? Короче, немедленно собирай хор, найди музыканта и с завтрашнего дня – тр-р-ренироваться! (Слова «аккомпаниатор» и «репетировать», по-видимому, не входили в лексикон Петра Степановича). И он оказался прав. Как во всяком достаточно большом коллективе, нашелся и баянист – Коля Мень –, и юмористы-куплетисты, и наиболее голосистых курсантов я собрал человек пятьдесят. Посоветовавшись, мы выбрали для исполнения знаменитую песню про Васю Крючкина: Вдоль квартала, вдоль квартала взвод шагал, Ну, и так далее. Конечно, наш клуб-костел – не Большой театр. И все же, согласитесь, чтобы стоять вот так на виду у нескольких сот человек – а в зале ведь не только курсанты, а и все офицеры с семьями (не каждый день в Слобудке бывают концерты) – да еще и дирижировать – нужен известный кураж. И я (с моими более чем скромными музыкальными данными) дирижировал…
Но и тогда наш хор выступил неплохо: мы заняли почетное второе место из четырех. Первое место занял хор второй роты, которым дирижировал дипломированный выпускник музучилища, и пели они на два голоса. Не обошли зрители вниманием и другие наши номера – парочку скетчей, декламацию и пр.
Но служба состояла не из одних только праздников. В один прекрасный день капитан Лесных буквально за минуту до начала занятий торопливо сунул мне свой конспект и поручил провести занятие со взводом вместо него, ибо он должен срочно куда-то отлучиться. И надо же было случиться, чтобы именно в этот день и час к нам на занятие пожаловал начальник учебной части майор Битюков. Выслушав мой рапорт и поздоровавшись со взводом, он молча прошел в самый дальний угол класса и уселся за последний стол. Занятие было посвящено устройству двигательной установки изделия 8К63. Двигатель РД-214 я, конечно, в общем знал, но не в малейших деталях, справедливо (или не очень?) полагая, что этими деталями должны владеть «двигателисты», а наше, электриков, дело – гирогоризонт, гировертиканты, программный распределитель команд, интегратор продольных ускорений и прочая электрическая и электронная вкуснятина. К тому же не все, написанное в конспекте бисерным почерком Николая Дмитриевича Лесных, поддавалось быстрому прочтению. Все это, а также присутствие майора Битюкова, привело к тому, что занятие я вел неуверенно, запинался, «бекал и мекал», и к тому же имел неосторожность несколько раз употребить выражение, которым часто пользовался капитан Лесных: «Это наш прибор, его надо знать» (об элементах системы управления, связанных, в данном случае, с двигательной установкой). До конца жизни не забуду я того «разбора полетов», который устроил после моего урока Александр Иванович Битюков (разумеется, без присутствия курсантов, а в кругу офицеров и сержантов). Особо он прокомментировал фразу «Это наш прибор, его надо знать», ядовито добавив «Остальное, по его мнению, знать не обязательно!». И хотя можно было привести веские доводы в свое оправдание, делать этого я не стал. Во-первых, я бы «подставил» своего командира, во-вторых, в глубине души я чувствовал, по большому счету, правоту майора Битюкова: всякое дело нужно делать с полной ответственностью, невзирая на обстоятельства.
А в остальном жизнь и служба шли своим чередом, были и запомнившиеся события. Во главе с замполитом майором Пузиком группа лучших курсантов и сержантов посетила знаменитую Брестскую крепость. В мае съездил в долгожданный десятисуточный отпуск – тоже масса впечатлений от встречи с родными и старыми друзьями, от любимого Киева. И опять занятия с курсантами, организация их досуга, общественная работа. Дело постепенно шло к выпуску. Но довести до него наш взвод мне было не суждено.
|
|
|
|
|