Васильев В.Н.

Для внука Тёмы и не только...
Воспоминания испытателя ракетной техники

© Васильев В.Н., 2008

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Произошёл однажды смешной случай с нашими охотниками на зайцев. Пан старшина Костя Комаров с кем-то из товарищей стрелял зайцев в степи ночью из-под фары своего мотоцикла. Одного подбили, он упал. Охотники остановили мотоцикл и подошли к зайцу. Костя прижал ушастого ногой к земле и попросил напарника добить зайца прикладом ружья. Так, на всякий случай. Этот напарник поднял ружьё вертикально и изготовился для удара. Костя поднял ногу, второй охотник трахнул изо всей мочи прикладом... по мёрзлой земле, так как очухавшийся заяц успел отскочить и моментально убежал. А приклад ружья от удара о землю разбился вдребезги. Нетрудно представить какой горделивый вид имел пан Комаров, пока держал ногу на зайце, и какое выражение лица у него оказалось «после того». Костя сам над собой смеялся, когда рассказывал об этом происшествии.

Вот ещё некоторые гарнизонные байки, рассказанные людьми, заслуживающими доверия. Мне кажется, что истории и интересные и поучительные.

Прибыл к нам на службу молодой и красивый лейтенант с неприятным дефектом на лице. На его лбу сидела то ли бородавка, то ли шишка величиной с мелкую сливу. Она выросла у него в детстве. Он говорил, что пытался избавиться от неё, но хирурги, поразмыслив, отказывали в операции, опасаясь онкологических последствий. Так и ходил, прикрывая лоб фуражкой. Как-то в компании он после возлияния спиртного крепко заснул, а его подружка (медсестра, между прочим) решила ему помочь – как же, такой красивый парень и на тебе, бородавка на лбу. Тихонько взяла в рот эту бородавку и острыми зубками откусила её. Без всякой анестезии, если не считать алкоголь в крови оперируемого, и антисептики. Лейтенант проснулся от боли, испугался – каковы-то будут последствия, внушённые ему медиками. Стал укорять девушку. А та смеялась и уверяла, что вылечила его и теперь он будет ещё краше. Время подтвердило её правоту.

Вторая байка всё на ту же тему: вечеринка, выпивка в женской компании.

Один серьёзный, но ещё молодой, подполковник, женатый и имевший двоих детей, захаживал в гости к парикмахерше Рае. Выпивали, веселились. Случилось однажды так, что он зашёл к ней на огонёк после получения денежного содержания. Жене предварительно позвонил по телефону и убедил её, что его присутствие в войсковой части до утра необходимо, иначе нельзя. Утром, собираясь уходить, он обнаружил отсутствие денег в кармане кителя. Порылся в других карманах. Денег нигде нет. Спрашивает:

– Рая, где деньги? Ты взяла?

– Да, я взяла!

– Ты что с ума сошла, верни немедленно. Чем я теперь семью кормить буду?

– Чем хочешь!

– Верни хотя бы часть...

–  Нет, Райкина... душа... сдачи не даёт.

Неподалеку от Шала-Купы располагалась полигонная «точка». Этим измерительным пунктом, одним из многих, ведущим измерения при полёте ракеты, командовал Коля Тупицын, друг Котенко и мой товарищ. Люди на «точке» жили в хорошо оборудованной, очень просторной и опрятной землянке. Мне довелось гостевать у них и даже ночевать после охоты. Солдаты подобрали в степи брошенного орлёнка и выходили его. Был он ещё жёлтоклювым, но размером с крупного петуха. Мне предложили погладить ручного птенца. Я подошёл и поднял руку, а орлёнок в ответ раскрыл клюв и поднял лапу. Желание погладить птичку к всеобщему смеху сразу исчезло.

Была у них и собачонка, дворняжка, но я уже её не застал. Храбрая на людях, она однажды облаяла приблизившегося к землянке волка. Тот отбежал и сел. На лай вышли люди, собачка осмелела и с лаем стала наступать на волка. Тот отбежал. Собачка за ним. И вот на глазах людей волк развернулся, прыгнул, схватил собачонку за загривок и был таков...

Крупнейшей издержкой нашей охоты на Шала-Купе было отсутствие охотничьих собак, и как следствие этого потеря подранков, скрывавшихся в камышах. Они либо гибли там сами или шли на корм хищникам. Сколько их оставалось после набега охотников, сказать невозможно. Только однажды, перед отъездом с места охоты, мы видели местного мужика, ехавшего на мотоцикле К-125, поперёк бака которого лежал мешок с подобранными утками. Он был без ружья, а рядом с тарахтящим мотоциклом бежала какая-то беспородная, как нам показалось, собака.

Тамошние казахи, с которыми довелось общаться, были люди приветливые и гостеприимные. К одним из знакомых Котенко казахам мы рискнули заехать даже ночью для отдыха по дороге домой. Никто не обиделся и не выказал недовольство на поздний визит, нас напоили чаем с молоком и приютили до утра. В компенсацию за беспокойство мы поделились с хозяевами патронами.

А вот запомнившаяся сценка в степи. Навстречу нашей машине вдоль дороги неспешно шёл верблюд, на спине которого сидел мальчик лет десяти – одиннадцати. Володя Котенко из вежливости (зная уже местные обычаи) остановил машину. Когда верблюд поравнялся с нами, мальчик остановил его, опустил на колени и сошёл на землю. Подошёл к нам, с каждым поздоровался за руку и расспросил нас: кто мы, откуда едем и куда направляемся. О себе сказал, что живёт тут, неподалеку, всего в двадцати километрах отсюда. В школу ездит тоже на верблюде.

Просторы Казахстана поражают. Селение от селения отстоит километров на тридцать – сорок (от колодца до колодца?). Дорогу к крупным поселениям указывали телеграфные столбы. Овцы, верблюды, сухая, выжженная солнцем земля, пряный запах степных трав. Тихие вечера и бесконечно огромное прозрачное ночное небо с сияющими звёздами. В таком небе стартующую ракету видно невероятно далеко. Особо глазастый служивший в то время у нас в стартовой команде старший лейтенант Володя Гринёв, не терял из виду корпус ракеты с уже выключенным двигателем до расстояния 600 – 700 километров.

Ну, а сам пуск ракеты ночью, её полёт среди звёзд – зрелище незабываемое. При старте поднимается туча пыли и всякого сора, сквозь неё сверкает и ревёт огонь. Ракета медленно отрывается от пускового стола и поднимается вертикально, струя яркого пламени слепит глаза, а рёв двигателя такой, что кажется, как будто небо рвётся на части. Ракета какое-то время кажется застывшей на месте. Потом она поднимается выше и быстро набирает скорость. Отчётливо виден огненный хвост, переливающийся цветами и мерцающими участками. Наконец, ход её ускоряется настолько, что возникает впечатление стремительного полёта. Рёв двигателя делается тише, но чувствуется – в глубине неба его работа не прекратилась!

Весь активный участок полёта ракеты виден хорошо. Потом, после выключения двигателя, ракета превращается в мерцающую точку, уже медленно перемещающуюся в пространстве – так наблюдаем мы полёт удаляющейся ракеты в плоскости траектории.

Знакомству со звёздным небом мы обязаны соседу по дому, авиационному штурману А.А. Артемьеву, который потом работал в штабе полигона, обеспечивая разрешения на полёты самолётов по необходимым трассам. Он как-то присоединился к нашей компании рыбаков, и мы все вместе ночевали в стогу сена. Мы восхищались ночным небом, усыпанным звёздами, и тогда Артемьев по памяти показал нам самые известные созвездия и навигационные звёзды. Очень было интересно его слушать, но с первого знакомства в памяти осталось немногое, разве что поразительно красивое созвездие Орион и располагавшаяся «неподалеку» звезда – сверкающий Сириус. Много позже я заинтересовался картой звёздного неба и жалел, что не сделал этого раньше.

В больших городах такого ясного и чистого неба не увидишь, оно подёрнуто дымом и пылью, подсвечено светом фонарей. Звёзды видны только самые яркие, да и то кажутся какими-то блеклыми.

Но ещё в то время мне удалось понаблюдать небо в степи в ночное время через бинокль. Коля Рождественский, получив в награду за успешное выполнение научно-исследовательской работы восьмикратный бинокль, обиделся на начальство за такой ненужный ему подарок и уговорил меня выкупить его за сто рублей. Этот бинокль оказался хорош и я с его помощью сумел наблюдать Галилеевы спутники Юпитера и даже их затмение.

На расстоянии примерно 70 – 80 километров от Капустина Яра раньше находилось крупное село Житкур. Но оно попало в зону отчуждения, так как трассы полёта новых испытываемых на полигоне ракет, а также места падения корпусов ракет лежали вблизи этого села. Народ оттуда был вынужден переселиться в другие места, получив соответствующую денежную компенсацию. Дома заброшенного села рушились, остались лишь печи с дымоходами, да одичавшие без хозяев кошки. Проезжая мимо Житкура ночью, в лучах фар можно было наблюдать сверкающие там и сям чьи-то глаза. Впечатление от такой картины оставалось жутковатое. Между прочим, село Житкур было образовано ссыльными поляками после разгрома восстания в середине 19 века.

Может сложиться впечатление, что в быту нашего гарнизона ничего серьёзного и опасного не происходило. Это не так. Где людей собирается много, всегда что-нибудь да происходит (по закону больших чисел?) из ряда вон выходящие: тяжёлые травмы, аварии, нечаянная стрельба и тому подобное. Перечислять все неприятные случаи, о которых знаю, не стану. Расскажу лишь о некоторых.

В гарнизоне имелись строительные войсковые части. Их грузовики-самосвалы хранились на открытых площадках, и в зимнее время запуск двигателей от аккумуляторов не всегда удавался. Тогда прибегали к запуску моторов буксировкой другой машиной. Вот однажды на дороге, неподалеку от комендатуры, один самосвал тащил на буксире другой самосвал с помощью металлического троса, закреплённого за передние крюки буксируемого. Замёрзший дизель не желал прокручиваться, и трос сорвал один из крюков. Крюк, как из рогатки, полетел вперёд и угодил в спину одного из солдат, шедшего строем подразделения. Солдат упал замертво...

Во время пурги не повезло одному водителю. Его машина сломалась, и он замёрз в степи...

Не повезло поисковикам, направленным на помощь лыжникам, заблудившимся во время внезапно начавшейся пурги. Их гусеничный АТ-Т провалился под лёд озерка, которого не заметили в степи во время этой пурги. Спрос был, естественно, с командира части. Им был подполковник Дрюпин Арсений Михайлович. Но не просто спрос и суровое взыскание, а увольнение из армии. Но Дрюпин добился в Москве приёма у заместителя министра обороны М.И. Неделина, подписавшего приказ. Арсений Михайлович, участник Великой Отечественной войны, имевший тяжёлое ранение, убедил будущего главкома Ракетных войск отменить приказ об увольнении. Дрюпин остался на полигоне, его перевели в наше испытательное управление для выполнения обязанностей нештатного начальника штаба. Только с образованием Ракетных войск как вида Вооружённых сил страны в испытательных управлениях по штату появились штабы. Надо добавить, что Арсений Михайлович был замечательным человеком. После увольнения в запас по возрасту он остался с семьёй жить в городке, но через два года скончался.

Вскоре после нашего приезда на полигон произошла беда в селе. Двое офицеров снимали комнату в одном из домов, один из них – Боря Меркулов. Его сосед, ложно обвинённый в хищении сумки с продуктами и выпивкой, приготовленной заранее к вечеринке, на которую его не захотели пригласить девчонки, не выдержал оскорбления и застрелился из охотничьего ружья в той комнате. Боря Меркулов был в ужасе и, кажется, съехал из этого дома.

Наш спецнаборовец Юра Петров считал себя безобразно некрасивым и тяготился красотой жены Нонны. Он её очень любил и ревновал. Уже в звании полковника он застрелился на этой почве. Его гибель наделала много шума в Москве: Петров возглавлял на полигоне все испытания, связанные с ядерными боеприпасами для ракетных комплексов. Поэтому было проведено специальное расследование и однозначно установлена причина, к работе не имевшая никакого отношения.

А вот другим повезло. Два подполковника, В.Я. Осипов и Н.И. Кульченко, находились в рабочей комнате МИКа. Кто-то из них курил, а второй попросил прикурить. Они сошлись головами и, прикурив папиросу, один от другого отодвинулись. В это время грянул выстрел и пуля, пробив перегородку, прошла мимо их голов и застряла в стенке. Это один растяпа (имя не называю умышленно), придя с гарнизонного наряда, разрядил пистолет почему-то в стенку, а не в пол, как полагалось. Да и не понятно, зачем патрон оказался не в обойме, а в патроннике. Большой вопрос.

Здесь я упомянул второй случай, когда страсть к никотину спасает человека. Если бы я не курил, то, возможно, оказался бы тогда в шахте, заполненной парами азотной кислоты.

Ну, и хватит об этом. Рассуждать на тему судьбы, рока можно долго, да бесплодно. Мы не можем предвидеть свою судьбу и это, наверное, хорошо. Нам остаётся только полагаться на своего ангела-хранителя.

Когда Нина окончила обучение в институте и приехала ко мне в Капустин Яр, жить нам было негде, и нас, войдя в наше положение, пустил пожить в своей только что полученный в новом доме комнате Владимир Алексеевич Танкиевский. Там мы и прожили около года. Нашими соседями стали Прохоровы и Батурины. Толя Батурин, тоже из спецнабора, имел репутацию очень грамотного инженера и интеллигента, был спокойным и уравновешенным человеком. Он женился на местной девушке и у них был ребёнок.

Как-то поздно вечером, возвратившись домой с работы, я в подъезде за дверью увидел чьи-то сверкающие глаза. Войдя в квартиру, я позвал Толю и спросил, есть ли у него фонарик. Фонарик нашёлся. Мы вдвоём подошли к тому месту и посветили фонариком. В его свете мы увидели некрупного зверька, пушистого и красивого с пушистым же большим хвостом. Зверёк не испугался нас и не проявил агрессивности, позволив нам разглядывать себя. Мы узнали в этом зверьке хорька. Хорёк! Вот оказывается какой он вблизи! Их, хорьков, ненавидели люди, имевшие на подворье кур, и их полагалось истреблять. Мы посовещались с Толей тихонько и решили не трогать зверька. Погасили фонарик и пошли ужинать.

Из других диких животных, которых довелось повидать в нашем городке, был сайгак, точнее сайгачонок, подобранный на охоте одним знакомым старшиной сверхсрочником. Это была уже подросшая самочка, Машка, содержащаяся у него в огороде. Ночью он запирал её в сарае, а днём держал на привязи. Чистенькая и аккуратная с огромными тёмными глазами, робкая степная антилопа. Я спросил старшину о её дальнейшей судьбе. Ответил, что когда она подрастёт, то пустит её на мясо. Стало грустно и я подумал, что хорошо делал, отказываясь участвовать в охоте на сайгаков. Без меня это...

Не знаю по какой причине, но одно время было среди приезжающих к нам в командировку поветрие: многим казалось необходимым привезти из степи сувенир – степную гадюку. Гадюк ловили в степи и несли в гостиницу, где они ухитрялись покинуть свои «клетки» и расползались по всему дому к ужасу и негодованию уборщиц и горничных. Поражала безграмотность любителей таких сувениров. Вот пример. Встречаю по дороге к столовой знакомого подполковника из военной приёмки. В руке у него кулёк из обёрточной бумаги, который он нёс как-то особенно бережно. Я поздоровался и спросил его:

– Что это у вас там, в кулёчке?

– А это гадючка, дочка просила привезти.

– Как? Вы хоть обезвредили её?

– А как же! Пассатижами вырвали у неё жало.

– Какое жало? У змей нет никакого жала.

– Как нет? А это, которое высовывается изо рта, разве не жало?

– Нет, это её язык. Ваша змея теперь скоро сдохнет.

– Ничего вы, Вячеслав Николаевич, не понимаете в змеях, мне специалисты помогали.

Хороши же специалисты. Потом поветрие такого рода прекратилось само собой.

А вот с Александром Фёдоровичем Дубовиком произошла курьёзная и неприятная история. Возвращаясь домой на закреплённой за ним машине ГАЗ-69А, он попал в канаву и чуть не перевернулся. Кто-то пристроил гадюку в карман на дверце водителя, она вылезла оттуда и поползла по его руке. Солдат испугался и бросил руль в тот момент, когда машина как раз делала поворот. Дознание так и не выявило виновного. Хорошо, что всё это произошло, когда скорость машины была невысокой.

В 1966 году Сергей Васильевич Есенков, хорошо зная меня по совместной работе в Капустином Яре, рекомендовал меня начальнику испытательного управления на полигоне в Плесецке полковнику Петру Петровичу Щербакову. Мне предложили должность заместителя начальника отдела испытаний наземного оборудования ракетных комплексов твёрдотопливных ракет. Так состоялся мой перевод в северные края.

Коллектив отдела подобрался в основном хороший, офицеры знали своё дело. Но чего-то всё-таки не хватало им в профессиональном отношении. Не знаю, как сказать, чего именно. Может быть, въедливости и дотошности, может быть они уступали капярцам в технической грамотности и принципиальности? Мне они показались послабее, но имею ли я право так о них говорить? Да и то, что мне показалось, относилось далеко не ко всем специалистам.

Офицеры отдела дружили между собой, дружили и семьями. Когда занятость позволяла, оставались после рабочего дня в здании управления, а оно находилось в городке, недалеко от наших домов, поиграть в шахматы. Полковник Щербаков поощрял такое времяпрепровождение. Сам играть стеснялся, но часто приходил посмотреть на шахматные сражения. Одобрял проведение шахматных турниров.

В управлении Щербакова много офицеров, как и он сам, были из Капустина Яра, а вот представителем спецнабора являлся я один. Есенков служил в управлении, где начальником стал полковник Эйбшиц В.М. Сергей Васильевич там сделал карьеру: начальник отдела, заместитель начальника управления, а после перевода Эйбшица в академию имени Можайского в Ленинград – стал начальником управления по испытаниям космических ракет. Сергей Васильевич человек общительный и гостеприимный, познакомил нас со своими друзьями, и мы с Ниной вошли в их круг.

Зима здесь для нас оказалась длинной и холодной. Сильных ветров не припоминается, а вот мороз до минус 40 ⁰С и северное сияние помнятся. Лучшее время зимы – это март и апрель. Много солнца, хорошая лыжня, ядрёный воздух в лесу – благодать. Белые ночи в мае-июне такие, что без штор на окнах не уснёшь. Лозунг осени: «Все по грибы!» Их кругом было так много – от волнушек и груздей до подосиновиков. Их солили, сушили, мариновали впрок.

Испытания ракетных комплексов проходили в нелёгких условиях. Рабочие точки – площадки – находились далеко от городка. От технической до стартовой позиции расстояния составляли иногда свыше сотни километров. Неприятностей в дороге и на работе хватало. Бес попутал нашего майора Белова приехать на стартовую позицию на своём недавно купленном мотоцикле. Возвращаясь домой ночью, он не заметил вырубленную в бетоне для ремонта дороги яму и угодил в неё. Руль выбило, упал Белов на бетон подбородком и к утру скончался. Яма на дороге, кстати, не имела положенного ограждения, что послужило предметом разбирательства. А наш начальник Щербаков из-за этого случая не получил заслуженного звания генерал-майор. Казалось бы, в чём вина командира?

Климат в Плесецке здоровью не благоприятствовал, и служить там было тяжело (после жаркой степи – особенно). Про испорченную из-за отсутствия солнца свою кожу я уже упоминал.

Через пять лет службы на полигоне в Плесецке появилась возможность перебраться в Москву. Составил протекцию Герман Анатольевич Волков, мой друг и бывший подчинённый на полигоне в Капустином Яре. Вечная моя ему за это признательность...

Я перевёлся в Генеральный штаб ВС СССР на должность старшего офицера Главного организационно-мобилизационного управления (ГОМУ), в Управление планирования вооружения. Должность рядовая для Генштаба. На ней я проработал четырнадцать лет и дослужился до звания полковника. Поначалу было ох как нелегко, слишком многого я не знал о работе чиновника. Досаждали, например, такие мелочи, как непременная правка подготовленного и отработанного документа начальником и связанная с этим необходимость его перепечатывания в машинописном бюро. Суть дела изложена правильно, но вот за стиль приходилось понервничать. А тут ещё весьма неприятным моментом в истории моего перевода явилась моя беспартийность. Когда забрезжила возможность перевода, я в срочном порядке «захотел» вступить в КПСС. Но не тут-то было. Оказалось, что в моём личном деле уже был вписан партийный билет, а запись об этом стёрта. Как выяснилось позднее, мне в личное дело кадровики вписали по ошибке партийный билет, полученный Васильевым, но Владимиром Ивановичем. Инициалы «В.И.» и В.Н.» очень похожи и их в отделе кадров спутали, а ошибку устранили чисто по-школярски – ластиком. Я же попал в категорию подозреваемых в обмане партийной общественности. Спрашивают:

– Васильев, за что тебя исключили из партии?

– Да я и не состоял в ней.

– Ладно, разберёмся.

Написали запрос в отдел кадров на полигон в Капустин Яр, ответ оттуда пришёл исключительно «быстро» – через полгода.

Наконец, меня приняли кандидатом в члены КПСС, и в таком неудобном для меня звании я получил перевод. А уж полноценным членом партии я стал только в Генеральном штабе. При этом я чувствовал себя не очень-то уютно. Ещё бы, звание – подполковник, возраст за сорок лет (где же ты был раньше, и чём ты думал?).

Работать я старался максимально добросовестно и с течением времени освоился на совершенно незнакомом мне поприще. Однако командование продолжало коситься на меня. Понятное дело, к новичку всегда присматриваются и оценивают не без пристрастия. Со временем прошло и это, появился даже авторитет. Ордена за службу получали другие офицеры, а мои труды, впрочем, по заслугам и по существу, были оценены медалью «За трудовую доблесть».

Однажды нашему командованию запал интерес поближе познакомиться с принимаемым на вооружение подвижным ракетным комплексом с твёрдотопливной ракетой «Пионер», и меня послали в командировку на полигон Капустин Яр на несколько дней. Я получил возможность не только познакомиться с новым ракетным комплексом «Пионер», но и повидаться со своими старыми товарищами и друзьями.

Многие товарищи по спецнабору уехали из Капустина Яра, но и оставшихся оказалось немало. Мне, как представителю Минобороны, начальник полигона генерал Пичугин Ю.А. приказал выделить легковой автомобиль ГАЗ-69 для разъездов по площадкам. В первый же день ко мне пассажиром пристроился Виктор Бородаев. Он к тому времени выписался из госпиталя, где лечили ему начавшие сдавать почки. Мы много беседовали в пути. Он рассказал, что, наконец-то, женился и что пока здоровье его опасений не внушает. На мой вопрос о том, собираются ли они иметь детей, ответил, что вполне возможно. Позднее мне передали, что его жена забеременела, но после смерти Виктора не захотела рожать. Смерть Бородаева потрясла людей на полигоне. Его любили и уважали все. По просьбе друзей и командования в виде исключения центральная армейская газета «Красная Звезда» всё же поместила некролог (Бородаев был всего лишь полковник, да и не работник центрального аппарата Минобороны).

Из спецнаборовцев на площадке – технической позиции – я встретил Анатолия Швыряева и Игоря Зинова.

Первым же офицером, встреченным тогда на подъезде к площадке, оказался мой товарищ по работе и компании, полковник уже, Виктор Афанасьевич Желтаков, будущий заместитель начальника полигона по НИР и генерал-майор. Он также был рад встрече, пригласил к себе домой после работы. Мы вместе поужинали, наговорились. Виктор тоже был не прочь покинуть полигон. Но я, к сожалению, ничем ему помочь не мог. Слишком ничтожна была моя должность, да и прослужил я в Генштабе к тому времени маловато. Да и о чём жалеть, в Москве Желтаков вряд ли бы стал генералом.

Володя Кузнецов тоже приглашал к себе и обиделся на меня, когда узнал, что я был у Желтакова, а не у него.

Так в разъездах и суете время командировки протекло быстро. Конечно, я не преминул навестить дом старшины, к тому времени уже отставного, Подгорного и стал его желанным гостем. Михаил Михайлович и его жена Тоня были очень рады меня видеть, в гостиницу не отпустили и оставили у себя ночевать. В отличие от Желтакова эта взаимная встреча не имела каких либо просьб, люди были мне искренне признательны за память к ним, к нашему совместному житью-бытью в молодые годы. В ужин бывший старшина достал из холодильника заветную бутылку «Столичной», налил мне стопку, а сам ни-ни... Через день он отвёз меня на аэродром на своём доработанном автомобиле: с виду ГАЗ-67 с будкой, а все узлы и механизмы от ГАЗ-69. Пан старшина писать письма не любил, и о его дальнейшей жизни мне ничего не известно. Наш общий друг другой старшина Костя Комаров, выйдя в отставку, стал жить в Москве в районе метро Коломенское. По словам Тони, после развода с женой Татьяной он счастья в столице не обрёл.

Больше я Капустином Яре не бывал, с товарищами по спецнабору, кроме Бачурихина, Есенкова, Кушаева, Кукушкина и Гриня, не встречался. Жалею, что не удалось прийти в Артакадемию, теперь имени Петра Великого, на встречу спецнаборовцев, посвящённую пятидесятилетию нашего призыва в армию. Говорят, многие не узнавали друг друга после того, как не виделись долгие и долгие годы.