Васильев В.Н.

Для внука Тёмы и не только...
Воспоминания испытателя ракетной техники

© Васильев В.Н., 2008

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Национальный состав офицеров и солдат, служащих на полигоне, был очень широким. Кроме русских (они составляли большинство), служили украинцы и белорусы, татары и осетины, грузины и армяне. Среди офицеров что-то не припомнилось ни одного прибалта (правда, уже после меня на командном пункте полигона служил Гендрик Э.Н. из Риги, да и караим Прик был из Вильнюса), киргиза или туркмена. Случайно ли? Не знаю. Но никому в голову не приходило обращать внимание на национальность человека и в зависимости от этого строить служебные отношения. Ценились, прежде всего, знания и ум человека, его умение работать.

В те годы неоднозначным было лишь отношение к евреям. Так например, в нашем спецнаборе не числился ни один человек с еврейской фамилией. На полигоне среди старших наших товарищей по службе было немало евреев. Все прошли фронт в Великую Отечественную войну, имели много боевых наград. Это Иоффе Г.И., Эйбшиц В.М., Розенбаум Л.Г., Соболь Б.М. и другие. Мы их уважали, делом и кровью доказавших свою преданность Родине. А Родина у нас с ними была одна – общая. Все они служили без всяких ущемлений, получали продвижение по службе и очередное воинское звание. Например, Борис Моисеевич Соболь стал полковником, не будучи членом партии. Что-то я не припоминаю на полигоне других беспартийных полковников. Вениамин Моисеевич Эйбшиц заслуженно получил звание генерал-майора.

Леонид Григорьевич Розенбаум, между прочим, сам любил подсмеиваться над своей фамилией. Когда начальник отдела, в котором он служил заместителем, полковник Столяренко Виктор Никитович оставлял его за себя на время отпуска, он переиначивал свою фамилию на Столярбаум. А если оставался исполнять обязанности замполита Степана Васильевича Петрущенко – Розенбущенко. И сетовал, что не знает, как называться, если оба оставят его за себя одновременно.

Через всю спину Леонида Григорьевича проходил шрам от осколочного ранения, полученного в Великую Отечественную войну.

Однако среди молодых офицеров евреев, за исключением одного двух человек, не припомню. Уже потом мне, однако, подсказали, например, такие фамилии: Поляков Зяма, Санаторский Саша, Бершадский Эдик, Локотош, Пинтель Миша, Волошин, Смолкин Семён. Примечательно, что в войсковой части нашего управления служил старший лейтенант Саша Штейн, брат известного шахматного гроссмейстера.

В нашем 1-ом отделе служили русские, украинцы, татары, а в частях, подчинённых управлению, национальный состав был намного шире.

Грузины. На подъёмно-транспортном участке сразу двое: Георгадзе Гиви и Берадзе Владимир. Гиви парень простой и исполнительный, старался сделать работу хорошо и это у него получалось. В технике же разбирался похуже, были трения с присвоением ему классности. Гиви носил усы «под Сталина». Глаза честные и добрые. Видно было, что солдаты его любили. Мы относились к нему с уважением. Берадзе – прямая противоположность Гиви. Шустрый и щеголеватый, утончённый и себе на уме. Как-то он дал понять, что мечтает о самостоятельности Грузии. Что же, его мечта сбылась. Характерный диалог с Георгадзе, говорившем по-русски с заметным акцентом:

– Гиви, почему не начинаем работать?

– Сейчас начнём, товарищ капитан. Кранщика ещё нету.

Командиром расчёта установщика для ШПУ «Двина» был представитель солнечного Дагестана, лакец Гамзаев Аббас Гамзаевич. Я с этим человеком дружил, встречался и в нерабочее время. Исключительно спокойный, уравновешенный человек с железными нервами. Добросовестный и исполнительный офицер, хорошо разбиравшийся во вверенной ему технике. Работать с ним было легко и приятно, он понимал всё с полуслова. Недомогание однажды лечил на стартовой позиции с помощью национального обычая – у меня на глазах съел крупную головку чеснока без хлеба, сказав при этом:

– Слава, не смотри на меня так. Это ваши русские желудки не выдержат, а для меня это нормально.

Он хотел стать инженером и учился на заочном отделении инженерного училища. Мой перед ним грех: просил Аббас стать у него руководителем дипломного проекта, но я отказался. У нас с Ниной родился сын, и где было взять время ещё и на дипломный проект. С Аббасом дружили и другие офицеры нашей группы – Герман Волков и Володя Кузнецов. Хороший, стоящий человек Аббас Гамзаевич.

Командиром расчёта одной из ШПУ «Двина» был армянин, тоже капитан, Саркисян. Во время произошедшей катастрофы, о которой я уже рассказал ранее, он оказался единственным, кто твёрдо выполнил требование технической документации и обесточил шахту. Там выброса окислителя и не произошло. Вечная ему благодарность...

Связистом в войсковой части обеспечения служил капитан Уразов Хасан Уразович, казах. Он запомнился историей, которую сам и рассказал. При поступлении в высшее военное училище связи он не прошёл по полученным баллам на вступительных экзаменах. Когда же от имени приёмной комиссии ему объявили, что он не принят, воскликнул: «Что же это такое? Единственный сын казахского народа хотел поступить в ваше училище, а меня не принимают!» Комиссия собралась снова и поменяла своё решение – его приняли. Как-то мы с Ниной ехали в поезде вместе с семьёй Уразовых, его женой, русской женщиной, и дочкой Машей. Девочка оказалась такой разговорчивой и шустрой, скучно не было. Любопытство загнало её на верхнюю полку вагона, откуда она умудрилась свалиться. Упасть на пол ей-таки не дали. Родители хорошо её знали и были готовы ко всему – поймали её в падении.

Запомнился и другой сын казахского народа, сержант Молдагалиев. Он входил в состав расчёта, помогавшего мне при проведении технических измерений во время испытаний ракеты 8К65, о чём я уже рассказывал. Он окончил университет и отбывал положенную воинскую повинность. На солдатской гимнастёрке носил синий «поплавок» и весьма кичился этим. В технике не разбирался, при каждом удобном (и неудобном) случае держался поблизости ко мне и всем своим видом показывал, что здесь всего двое, имеющих высшее образование. Солдаты его недолюбливали, а я чувствовал себя раздвоенным – хотелось его одёрнуть и стеснялся. Как же, всё-таки университет.

Нашёлся среди нас один офицер очень редкой национальности – караим (значит, я не учёл, когда раньше сказал: из Прибалтики не было сослуживцев на полигоне. Караимов очень мало, они живут компактно в Крыму, Литве под Вильнюсом, и в Польше). Его фамилия Прик, звание – подполковник. Это у него отбил жену наш сорванец Коля Смирнов, живший с семьёй Приков в одной квартире. Генерал Вознюк не любил такие истории и отпустил их всех служить в другие места.

Командировки. Они тоже составные части быта. Командировки не были слишком частыми. Нередко нас посылали для инспектирования ракетных войсковых частей. Мне лично довелось побывать с этой целью на Украине, в Дагестане и в Осетии, где раньше стояли на боевом дежурстве ракетные комплексы.

После того, как закончилась проверка и ракетный полк получил хорошую оценку, командир части, расквартированной близ теперешнего Владикавказа, выделил проверяющим автобус и устроил экскурсию по Военно-Грузинской дороге. В гиды выделил нам офицера-горца, армянина, и велел его слушаться. Незабываемое путешествие! Нарзан из трубы под дорогой, Дарьяльское ущелье, ревущий Терек, перекатывающий с грохотом крупные булыжники, Крестовый перевал ещё со снегом в мае месяце. Песни подвыпивших грузин в придорожной чайной, негромкие и удивительно слаженные. Отары очень мелких овечек на склонах гор и вдоль дороги. К концу путешествия все валились с ног от усталости. Столько впечатлений. Спасибо тому командиру за такую честь и гостеприимство.

Поездку в командировку в Дагестан совершал под руководством Семёна Краснопёрова, тоже с целью проверки готовности войсковой части к несению боевого дежурства. Ночевали в Грозном, дальше до места добирались автобусом. Проверку возглавлял тогдашний заместитель Главкома РВСН генерал-полковник В.Ф. Толубко. На комплексе нас поселили в деревянном доме-гостинице. Там было вполне уютно. Но мы, люди молодые и здоровые, рано ложиться спать не хотели и вечером развлекались там же, в гостинице. Кто играл в бильярд, кто в карты, а я присел к играющим в шахматы и не заметил, как летит время. Около полуночи все двинулись спать. Моя комната находилась на втором этаже и надо было подняться наверх по скрипучей деревянной лестнице. Сапоги хоть и были хромовые, но, однако, шум произвели, хотя я ими и не топал. Но этого оказалось достаточно, чтобы из комнаты выскочил в одних трусах разъярённый Толубко и стал меня отчитывать за шум, мешавший ему заснуть. Оправдываться было бессмысленно, я молчал, вежливо извинился и на цыпочках прошествовал до своего места. Только я улёгся в кровать, как раздался грохот ступенек от поднимавшегося в яловых сапогах местного старшины.

На следующий день всё было так, как будто ничего и не происходило, проверка пошла своим чередом. Потом рассказали, что Толубко не раз посещал это место и в первый свой приезд, восхищённый пейзажем и тихой тёплой погодой, назвал здешний край райским. Но в другой раз оказался здесь зимой и от резкого, холодного ветра ему пришлось удерживать папаху на голове обеими руками, иначе бы её унесло. Райским это место он уже не называл.

На обратном пути мы с Семёном вынуждены были задержаться в Махачкале (из-за поезда) на целый день. Это время мы использовали для ознакомления с городом. Семён уже бывал здесь раньше и по сути это он мне показывал город. Провёл меня к берегу Каспийского моря, которое в зимнее время хотя и было безо льда, но впечатление производило мрачноватое. Погуляли по центру города, заходили в магазины полюбопытствовать. Один из них, кажется «Сувенир», потряс воображение своими товарами. Я давно подозревал свою приверженность к «формализму»; и оказалось, что так и есть. Стоит на полке магазина простой глиняный кувшин, копеечной цены. Но какое изящество формы, какие пропорции! Очень хотелось его купить, но чемоданчик был слишком мал для него, а носить в руках неудобно, засмеют ещё – в форме с погонами капитана и с кувшином! А на витринах этого магазина лежали золотые и серебряные украшения работы кубачинских мастеров. Серебро, серебро чернёное, серебро с эмалью: кольца, перстни, серьги и броши. Украшения такой работы не стыдно было бы выставить в любом музее мира. И цены оказались совсем не астрономические, но для капитана в командировке немалые. А следовало бы поднатужиться, осталась бы память о Дагестане.

Пообедали в столовой, где нас попотчевали национальным блюдом хинкали. Очень аппетитное, но на наш вкус многовато оказалось чеснока. Кстати, чесночный аромат присутствовал повсеместно, и в магазинах, и в зданиях вокзала и аэропорта.

Осмотрели здание местного театра. Там ставились пьесы на трёх языках: русском, кумыкском и лакском.

Наше хорошее настроение было попорчено одной сценкой в центре города. Шла группка девиц старшего школьного возраста, одетых по тогдашней моде-писк, в брючках в обтяжку. Местные джигиты встретили их улюлюканьем и крепко слепленными снежками (морозец что-то около минус 2 ⁰С), норовя попасть по мягкому месту. Одной девушке залепили снежком так, что она заплакала. Я уже собирался за них заступиться и направился было в сторону парней, но более опытный Семён схватил меня за рукав:

– Ты что? Забыл где находишься? Здесь свои нравы и нам вмешиваться нельзя.

– Так я же хотел...

– Без тебя разберутся.

Рассказал я о нашем пребывании в Махачкале другу Аббасу Гамзаеву, о восхищении, вызванном изделиями умельцев из Кубачей. Он спокойно, как всегда, выслушал и сказал, что готов познакомить меня с кубачинцами поближе, на месте, в Дагестане. Но не сложилось, в том краю побывать ещё раз не удалось. Потом по телевидению показали документальный фильм о Кубачах, где, как оказалось, мастерству учат мальчиков совсем ещё юных, поскольку это их сельская и семейная традиция. Мальчик в возрасте 10 – 11 лет уже многое умеет: на глазах зрителей он продемонстрировал владение газовой горелкой, выполняя скань по серебру.

Это не прошло бесследно для меня, засело крепко желание самому сделать что-нибудь этакое, красивое. Решил для «начала» освоить обработку ювелирных камней. Но без соответствующей литературы, без учителей это оказалось совсем не простым делом. Ушло около пяти лет на постройку необходимого для работы станка и освоения технологии обработки камня. Огранку я и не пытался освоить, так как для этого нужны специальная оснастка и знания. А вот кабошоны (от французского – башка) у меня получались, форму я им придавал на глаз, без разметки. За чистоту полировки получил неподдельную похвалу от специалиста. Сейчас в моей коллекции собрано 100 изделий из камней-кварцев и ещё 50 всяких – разных. Это не много. У других умельцев коллекции куда более обширные и дорогие. Я же продолжить это увлечение не смог из-за болезни – после хирургической операции по протезированию аорты врачи запретили заниматься физическим трудом. Станок стоит на балконе без дела, а выбросить его рука не поднимается.

  Во время командировки на «Южмашзавод» в Днепропетровске я встретился с прежними сослуживцами, близкими мне людьми: Капитановым и Михальчуком, на Байконуре – с Виктором Веселовым.

Дважды меня посылали в военные учебные заведения в качестве члена комиссии по приёму защиты дипломов слушателями. Один раз в Харьков, где лётное инженерное училище преобразовали в ракетное (ХВИВУ) и родную академию «Дзержинку». В Харькове произошло шумное заседание комиссии, на котором разбирался конфликт члена комиссии с одним из слушателей. Он, как выдающийся спортсмен, включался в сборную команду страны, но знаниями за время обучения не отяготился. Его экзаменаторы поставили ему двойку, так как сей спортивный муж не знал даже закона Ома, который «проходят» даже в средней школе. Возмущённая этим комиссия, невзирая на заступничество начальника училища, единодушно оценку «два» утвердила.

Во время этой командировки я навестил родителей Анатолия Гриня по его просьбе.

А вот в «Дзержинке» мне многое не понравилось, как-то, на мой взгляд, академия захудала к тому времени, явно проигрывая по знаниям слушателям ХВИВУ. Один из слушателей академии меня вовсе разозлил, не выполнив обещания сделать правку в своём чертеже, на необходимость которой ему было указано накануне. Я ему поставил тройку.

Довольно неприятный инцидент имел место при защите диплома одного из слушателей – старшего лейтенанта. Надо сказать, что я являлся не просто членом комиссии, а председателем подкомиссии, и мне пришлось решать непростую в этическом отношении задачу. Дело в том, что на защите дипломов разрешалось присутствовать другим слушателям академии. Потом выяснилось, что все офицеры этой группы дружно ненавидели этого старшего лейтенанта – он в чём-то провинился перед ними. Когда у экзаменаторов закончились вопросы, и прозвучало обращение к аудитории: «У кого ещё есть вопросы?», то поднялся лес рук. Посыпался град самых вроде бы простых вопросов, но требующих точного ответа. Например, такие:

–  Чему равна длина ракеты 8К51?

–  Сколько горючего заправляется в бак ракеты 8Ж38?

–  Какова высота активного участка траектории? – и тому подобное.

Я слегка оторопел и растерялся, не зная, что предпринять. Стало понятным, что старшего лейтенанта умышленно хотят засыпать, не дать ему возможности получить диплом с оценкой «отлично». Пришлось принять волевое решение, и остановить поток вопросов, на большинство которых этот офицер ответов не знал. А все вопросы протоколировал секретарь подкомиссии. Как быть? Ведь дипломный проект сделан добросовестно, продуманно и аккуратно, вполне заслуживая оценки «отлично», а с другой стороны – явное противостояние коллектива. Мнения членов комиссии разделились... Поразмыслив, я как председатель подкомиссии, свой голос отдал за оценку «отлично», что и явилось решающим в общей оценке диплома этого слушателя.

Во время перерыва ко мне подошли обиженные слушатели этой учебной группы. Состоялся примерно такой разговор:

– Что же вы, товарищ майор, не поддержали нас? Неужели не поняли, что мы его горячо «любим»?

– Да, понял я, понял, конечно. Но ведь дипломный проект выполнен на «отлично». Не по совести было бы снижать ему оценку.

– Жаль, мы рассчитывали на вас.

– Если бы я поддержал вас, то теперь мучился бы несправедливым поступком. Разберитесь с ним сами, без меня.

Секретарь подкомиссии уверил меня, что я поступил правильно. А вы, как думаете вы? Как бы поступили? Правда, вам трудно ответить на этот вопрос, не зная в чём провинился этот старший лейтенант. Да и то сказать, не месть ли двигала товарищами этой учебной группы?

Там же, в Артакадемии, мне встретился Яшин Юрий Алексеевич (будущий первый заместитель Главкома РВСН), повышавший своё и без того высшее образование на специальных курсах. Он с места в карьер обязал меня (на правах старого знакомого по службе на полигоне в Плесецке) сделать отзыв на автореферат диссертации своего преподавателя. Пришлось. Отказать напористому генералу сил не оказалось, хотя автореферат я в глаза не видел.

Курилки. Они имелись на всех площадках полигона и курить разрешалось только там. В армейских, да и не только в армейских, условиях, они являлись местом общения, где разговоры могли вестись на какие угодно темы. Там можно было узнать много полезного. Так, однажды, когда на 20-ую площадку пожаловала степная гадюка и расположилась на травяном газоне, и мы собрались её убить, вмешался Юрий Михайлович Казаков, наш старший товарищ по службе. Он не позволил нам убивать змею и, некурящий, пригласил нас посидеть в курилке, где и сделал небольшой доклад о степных гадюках. Рассказал нам об их повадках, о ценности змеиного яда, степных гадюк в особенности. По тем временам, если чего я не путаю, один грамм сухого яда стоил около 2000 рублей золотом. Сколько же надо было поймать змей и надоить от них на один грамм сухого яда? Порция при укусе ведь совсем маленькая, две – три капли. С тех пор мы стали относиться к степным гадюкам по-другому, убивать их перестали. Да и до того умышленно их никто не истреблял. Другое дело – автомобили. Мы как-то рано утром ехали автобусом на стартовую площадку и попробовали посчитать задавленных. Насчитали около сотни штук. Их подбирали орлы и ежи, да и вороны, вероятно, тоже.

Не зря же русская поговорка гласит: с кем поведёшься, от того и наберёшься. А ведь приезжали на полигон не только «рядовые» конструкторы и инженеры, но и кандидаты наук и доктора. Конечно, не обходили стороной и академики, когда велись важные или приоритетные работы. Например, про Благонравова я уже говорил.

Однажды в курилке на полигоне в Плесецке мы вынужденно просидели четыре часа – столько времени потребовалось на нейтрализацию бака ракеты. С нами на скамеечке оказался некурящий, приехавший из Москвы в командировку доктор наук из Государственного института прикладной химии (ГИПХа). Чтобы занять нас, прочитал нам лекцию о воде. Мы и не подозревали насколько сложным и не до конца ещё понятым веществом является обыкновенная вода. Сидели и слушали, как говорится, с разинутыми ртами.

Буфет военторговской столовой. Вроде бы ничего примечательного там не было и быть не могло. Однако небезынтересной явилась история с буфетчицей Лизой. Красивая и статная была девушка, но с подмоченной репутацией. Это к ней бежали в обеденный перерыв лейтенанты за нарзаном и боржомом из холодильника, так что помним.

У промышленников существовала так называемая экспедиция, в обязанности которой входило получение от заводов-изготовителей ракет, их комплектующих элементов и ЗИП, которые затем передавались полигону. Всякого добра поступало много, и необходим был надёжный учёт. Постоянным и полномочным представителем этой экспедиции являлся Владимир (не называю его фамилию ), или Вова ( с ударением на последнем слоге), против чего он никогда не возражал. Сам москвич, он всё время проводил на полигоне, дома появлялся редко. Его жена заскучала и ушла от него. Этот Вова с горя стал крепко выпивать. Голову, правда, не терял, о чём свидетельствовал Коля Бачурихин, тесно связанный с ним по работе. Однажды, крепко выпив, Вова стал жаловаться на свою судьбу друзьям. Те посоветовали снова жениться. Вова встрепенулся:

– Это на ком же? Я постоянно занят, познакомиться некогда, а вы – жениться.

– А вот хоть на буфетчице Лизке.

– А что, Лизка баба красивая, может быть и согласится. Пойду посватаюсь.

И точно, пошёл посватался. Лизка отнекиваться не стала, но поставила непременное условие: бросить пить. Вова пообещал. Свадьба состоялась и Вова, уволившись из экспедиции, увёз молодую в Москву. Говорили, что они жили дальше дружно и хорошо. Вова, если выпивал, то умеренно и под контролем.

Наш армейский быт не исключал и творческую работу, выходящую за рамки обязанностей инженера-испытателя. Например, Виталий Родионович Капитанов как-то поделился со мной идеей создания нового типа железнодорожного вагона для транспортировки ракет и предложил мне тоже участвовать в разработке такого вагона. Но я отмахнулся, будучи уверенным, что промышленность не станет даже рассматривать наш проект. Что мы возникаем? Когда и так ракеты доставляются в вагонах уже десяток лет. Как же, честь мундира промышленности задета. Но я ошибся. Капитанов свою идею довёл до схемного решения. Идею воплотили в чертежи и такой вагон появился. Вот только не знаю, что поимел Виталий от своей разработки, разве что получил перевод в военную приёмку «Южмашзавод» в город Днепропетровск.

Другой пример – разработка майором Александровым более удобного и быстроразъёмного узла штормового крепления ракеты на пусковом столе для открытого старта. Конструкцию приняли для внедрения.

Со временем командование стало поощрять рационализаторскую деятельность офицеров по улучшению конструкции агрегатов и их эксплуатации. Явление это носило, как обычно в армии, характер кампании, рационализаторские предложения стали сыпаться как горох. За каждое внедрённое рацпредложение полагалось небольшое денежное вознаграждение. Мы не были против и в свободное от основных обязанностей время придумывали новые рацпредложения. Главные же конструктора частенько не принимали наши усовершенствования технологии или конструкции, и отвечали отказами, хотя иногда и проводили в жизнь предложенную идею, не поставив военных в известность. В этом деле тоже требовалась напористость, настойчивость, терпение и учёт интересов и своего начальства, и промышленников.

Спорт. В армии спорту всегда уделяли внимание. Спортсменов-разрядников отпускали с работы для участия в соревнованиях, отправляли в командировки на соревнования по Северо-Кавказскому военному округу. Я спортсменом не являлся, а вот мои товарищи – да. Саша Раевский прекрасно играл в баскетбол и неплохо играл в волейбол. В волейбольной команде первую скрипку вёл, безусловно, А.Н. Куделенский, имевший первый разряд. Весьма недурно смотрелись в этой игре Стеблин, Гринь, Кукушкин. С удовольствием все ходили посмотреть на соревнования команд, разыгрывающих первенство гарнизона, которые проводились в парке при Доме офицеров.

По настольному теннису первенства не проводились, играли ради удовольствия, для себя, как говорится.

С шахматами дело обстояло более серьёзно. В гарнизоне проводились официальные соревнования, и комплектовалась по их результатам сводная команда для участия в розыгрышах первенства военного округа и области. В команду от нашего управления включались перворазрядники Лёня Королёв и Толя Корнилов – оба выпускники Ростовского высшего училища. От испытателей соседнего полигона ПВО в команду включали Юру Скатулева, тоже перворазрядника. Толя Корнилов, в конце концов, удостоился звания кандидата в мастера спорта и после увольнения в запас возглавил шахматный клуб в Твери.

Со временем шахматами увлеклись многие офицеры. Произошло это, когда техническую позицию для подготовки ракет 8К65 и вслед идущих за ней построили и ввели в эксплуатацию на 20-ой площадке. Нам пришлось добираться до неё уже не мотовозом, а более комфортабельным поездом, а время езды от городка стало превышать один час.

Чтобы не тратить время попусту (сон, игра в карты, болтовня), большинство офицеров использовало время переезда для собственного совершенствования, читая научную, техническую или художественную литературу. Так, например, Гелий Калимов занимался английским языком, а Иван Рыжанков – высшей математикой. Другие, и я в том числе, предпочли заняться шахматами. Мы в складчину купили несколько коробок шахмат и с увлечением в них сражались. Потом дозрели до того, что стали проводить классификационные турниры. Лидерам групп шахматистов, набравших 7,5 очков и выше из 10 возможных, официально был присвоен III спортивный разряд.

Шахматы настолько нас увлекли, что некоторые стали покупать соответствующую литературу. Я тоже завёл себе небольшую библиотечку, но играть от этого лучше не стал. Мои попытки набрать 7,5 очков среди уже имеющих III разряд, окончились провалом. А вот Леонид Кащенко смог, и с течением времени получил I разряд.

Моей мечтой было сыграть партию-другую с Юрой Скатулевым, но сей перворазрядник долго пренебрегал связываться с таким, как я. Но однажды мы ехали поездом из Москвы в одном купе, и он снизошёл. Я был счастлив добиться в одной из партий ничьей.

Теперь обучаю шахматам внука и пытаюсь привить ему любовь к этой древней замечательной игре.

Проводились также соревнования по гандболу и пулевой стрельбе, тоже с выездами команд на первенства округа и области. Жена нашего товарища Жени Соловьёва, Адель (позже супруга Саши Раевского), сумела стать мастером спорта по стрельбе из личного оружия.