На главную сайта   Все о Ружанах

Васильев В.Н.


Для внука Тёмы и не только...
Воспоминания испытателя ракетной техники

 

© Васильев В.Н., 2008

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Наш Качанов, что называется, впоследствии не подкачал: он закончил очную адъюнктуру, защитил кандидатскую диссертацию, преподавал в Серпуховском ракетном училище, а затем в Москве.

Подходит к следующему, стоящему в строю офицеру:

– Гринь, у вас денег нет на парикмахерскую или вы в монахи собрались?

– Не успел. Схожу сегодня постригусь, товарищ майор.

– Завтра утром доложите об исполнении.

 

Примечательно, что Толя Гринь (по словам Коли Иконникова), оставив военную службу, будучи на пенсии, хотя и не стал монахом, однако всей душой обратился к христианской вере.

А вот и я предстал перед начальником, стою-то я в шеренге предпоследним, за мной лишь один Толя Непомнящий, самый низкорослый из нас офицер. Меньшиков осматривает внимательно меня с головы до ног, вроде бы всё в порядке. Оказывается, я тоже не без греха:

– Васильев, а почему вы академический значок не носите?

– Пропал значок, товарищ майор.

– Как это пропал?

– В общежитии один знакомый одолжил на вечер, да и не вернул, товарищ майор.

– Плохо. Заказывайте в академии дубликат.

Однажды Меньшиков вызвал меня к себе в кабинет и стал расспрашивать о каком-то агрегате, стараясь вникнуть в суть вплоть до мелочей. А в это время неоднократно звонил у него на столе телефон, кто-то требовал немедленного прибытия на совещание. На том совещании одним из вопросов должен был обсуждаться и тот, ради чего он меня и расспрашивал. Виктор Иванович хотел выглядеть на обсуждении полностью в курсе дела. А сам продолжал расспросы. Когда раздался очередной звонок, он, протянул было руку, но отдёрнул её и велел трубку поднять мне:

– Васильев, скажите, что я уже ушёл.

– Есть, товарищ майор.

Он выяснил тем временем последнюю подробность и буквально бегом отправился на совещание.

Надо сказать, что начальником стартовой команды мог стать лишь тот офицер, кто отлично знал работу системы управления ракеты, автоматику борта и наземки, а также весь технологический цикл предстартовых и стартовых операций. Меньшиков таким специалистом был. Но были и другие офицеры, тоже прекрасно знавшие своё дело. Один из спецнаборовцев, Патрушев В.С., поработавший с Меньшиковым на стартовой позиции и хорошо себя зарекомендовавший, сделал предложение подполковнику Меньшикову поработать вместо него, однако под его контролем. Меньшиков сперва было опешил, но, поразмыслив, что молодым нужна перспектива, согласился. Предложение было сделано при всех на стартовой позиции, это слышали многие. А вот консультировался ли Меньшиков с командованием нашего испытательного управления – не знаю. Только с какого-то времени Патрушев стал нами руководить на стартовой позиции, и у него это получалось. Так было положено начало дальнейшей карьере Патрушева. Он получил перевод с повышением на космодром Байконур, где позже стал генералом, начальником испытательного управления, того самого, которое осуществляло запуски ракет по лунной программе. Наш спецнаборовец Виктор Веселов был начальником отдела в Управлении, которым руководил Патрушев и, когда мы встретились с ним на Байконуре, где мне случилось быть в командировке, очень уважительно отзывался о Патрушеве Владимире Семёновиче. Авторитет Патрушева был настолько высок, что он был переведен в Москву тоже на генеральскую должность.

Меньшиков тоже получил перевод, уехал из Кап.Яра на Байконур. Дослужился до генеральского звания. Те, кто знал его поближе, говорили, что в неказённой обстановке он был простым и компанейским человеком.

С отъездом Меньшикова строевые смотры по понедельникам сошли на нет. Их стали проводить гораздо реже, только лишь в порядке подготовки к инспекторским проверкам и во время самих проверок. Нас при этом, как и раньше, строили возле МИКа, делали осмотр внешнего вида. Проверяли строевую выправку и заставляли маршировать. В качестве инспектирующих выступали офицеры из штаба полигона и даже комендатуры. Комендантом гарнизона тогда был подполковник Кавелькин. Мы его, естественно, опасались – как же, комендант. Позже, в Плесецке, я познакомился с ним поближе и он оказался совершенно незлобивым и добродушным человеком. А тогда мы знакомы не были...

Однажды на инспекторской проверке Кавелькин подошёл ко мне и потребовал предъявить носовой платок и расчёску. Платок я предъявил, отутюженный и аккуратно сложенный, а вот расчёски не оказалось. Инспектирующий спрашивает:

– Как же так, товарищ лейтенант, у вас нет расчёски?

– А мне уже причёсывать почти нечего, товарищ подполковник.

– Как это?

Пришлось снять фуражку и показать лысеющую голову. Кавелькин был смущён, а товарищи по строю едва сдерживали смех.

В другой раз во время строевого смотра вдруг мы услышали крик петуха, вроде бы издалека, негромко. Но поблизости никакого жилья не было. Откуда мог взяться петух? Головы, чтобы осмотреться, повернуть нельзя, в строю стоим по команде «Смирно!» А петух кричит, явственно кричит. Потом разобрались, что кричал вовсе не петух, а какая-то из птиц-пересмешников, то ли скворец, то ли дрозд, поселившаяся на крыше высотной части МИКа.

Коршунов Аркадий Фёдорович.

Начальник группы в 1-м отделе нашего Первого испытательного управления. Руководил «наземщиками», то есть специалистами-испытателями заправочного, подъёмно-транспортного и прочего вспомогательного оборудования ракетных комплексов, а также аппаратуры наведения ракеты на цель. В эту группу входили старшие по воинскому званию и опыту офицеры и мы, молодые, из спецнабора. Вот кто был в группе из офицеров старшего поколения: майоры Яцюта П.П., Байков В.Д., Потапенко А.П., Жигунов Л.П., старший лейтенант Прохоров Б.Д., подполковник Петрущенко С.В. (временно – потом он стал парторгом, и отошёл от техники). И мы, грешные: лейтенанты Гринь А.Г., Чалых Ю.Д., Графский В.М., Веселов В.Г., Есенков С.В., Мищенко В.В., Непомнящий А.С. и я, Васильев В.Н. Все перечисленные имели воинское звание с добавкой «инженер»: инженер-майор, инженер-лейтенант, за исключением Петрущенко.

Поначалу у меня с Коршуновым отношения не сложились, чем-то я ему не понравился. Открытых конфликтов не случалось, но скрытую неприязнь я ощущал. Однажды она выразилась более открыто. Неудачно схваченный на рыбалке судак проколол мне палец, и началось какое-то заражение, приведшее к образованию фурункулов под мышкой. На службу я ходил, но рукой двигать было больно. Коршунову однажды захотелось что-то уточнить в конструкции стыковочной машины, и он послал меня в зал МИКа, где стояла машина, велев на месте посмотреть какой-то узел. Я сослался на боль и просил отменить приказание. На что он со злостью ответил: «Исполняй, если вышел на службу. Или принеси справку от врача». Пришлось, превозмогая боль, лезть на машину, исполнять. Позже наши отношения наладились, но товарищескими не стали.

Все мы, наземщики, располагались в одной огромной комнате МИКа, где, кроме нас, разместилась группа аналитиков майора Кабакова А.Я. Это Борисевич Ю.А. и Зелёненький В.П.

Столы стояли вплотную, было тесно, а в жару невыносимо. Весной и в начале лета во время разлива рек нас заедала мошка (по местному, а по науке – мокрец), проникавшая и в рабочую комнату. Утром уборщица сметала с подоконников слои сдохших мошек. На улице их появлялась так много, что они образовывали туман над землёй. Мошки, казалось, не кусали, а грызли нас. Стоило почувствовать мошку на губе, как тут же возникала боль от укуса. Наблюдая в зеркальце, можно было видеть, как губа вздувалась в считанные секунды. А каково было на старте в эту пору, когда некогда было их давить и отмахиваться. Потом они внезапно исчезали, до следующего разлива.

В соседней комнате разместилась группа двигателистов майора Катеринича М.М. Это полковник Попов В.Е., майор Мухинский Г.Д., старший лейтенант Танкиевский В.А.

Василий Егорович Попов стал полковником во время становления полигона, в первые годы, когда должность старшего инженера-испытателя имела категорию «полковник». Он был постарше других по возрасту. К молодым офицерам из спецнабора относился столь благожелательно, что частенько вступал в споры с начальством, принимая нашу сторону и защищая наши интересы. Пример тому – его протест против задержки присвоения нам очередных воинских званий. Наше начальство посчитало, что присваивать звание старших лейтенантов столь «сырым» офицерам рановато, пусть де ещё малость оботрутся и проникнутся офицерским духом. Какие могут быть офицеры из вчерашних студентов? Мы узнали, что Василий Егорович выступил на служебном совещании с резкой критикой таких взглядов и этим вынудил командование подписать представления на очередное звание «старший инженер-лейтенант».

Надо заметить, что вообще с присвоением этого и последующих воинских званий произошла метаморфоза: разницу в сроке выслуги вместо двух лет для младших офицеров министр обороны сделал на год больше – три года. Мало этого, так ещё и местное начальство нас притесняло, задержав представление на присвоение очередного звания. Вот Попов Василий Егорович за нас и заступился, спасибо ему за это.

Не думаю, что начальник полигона генерал Вознюк не знал об этом. Другие же прямо утверждают, что это была установка начальника полигона.

У каждого офицера группы был свой круг обязанностей, своя подконтрольная испытуемая техника. Толя Непомнящий вёл заправочное оборудование и отвечал за правильность проведения заправочных работ компонентами топлива, Гринь – установщик и пусковой стол, Чалых – прицеливание ракеты и так далее. Все мы были обязаны вести журналы испытаний каждого из агрегатов. Выявленные в процессе испытаний недостатки (конструктивные недоработки, заводские дефекты, отказы и поломки) фиксировались, обсуждались и предъявлялись промышленности для устранения. Для этого предназначалось приложение к отчёту по этапу испытаний, так называемый «Перечень замечаний» (весьма серьёзный документ, при согласовании которого с представителями промышленности возникало немало споров). Промышленность обязана была к следующему этапу испытаний устранить отмеченные недостатки, доработав и конструкцию и откорректировав техническую документацию.

Вменённые нам обязанности мы восприняли с энтузиазмом и старались их выполнять самым добросовестным образом. Как-то само собой произошло разграничение понятий «работать» и «нести службу». Говорили, что имел место такой случай, когда приехавший высокопоставленный начальник спросил кого-то из офицеров полигона:

– Вы что делаете, товарищ подполковник?

– Как что? Службу несу.

– Это я вижу. Работать надо!

Вот все мы и работали. За этот труд многие наши товарищи награждались медалями и орденами. Вадим Кушаев был награждён орденом «Красная Звезда», Дмитрий Горошников – дважды, а Алик Павлов – трижды. Аликом его называли друзья и близкие товарищи ещё с института, правильно – Александр Алексеевич.

 

Инженеры и командиры подходили к решению поставленных задач всё же несколько по разному. Инженеры больше внимания уделяли технике, стремясь к доскональному её познанию, командиры были озабочены выполнением работы в заданный срок, рабочей и строевой дисциплиной. Но антагонизма, конечно, между инженерами и командирами не было.

В испытательных управлениях полигона, кроме инженеров-испытателей и их начальников, тоже из инженеров, служили и техники. Их должностная категория не превышала воинского звания капитан. Таких техников в отделах было немного – один, а то два или три. Они выполняли, можно сказать, второстепенные задачи: следили за технической документацией, выполняли отдельные технически несложные поручения и задания организационного характера. Были и такие техники как Женя Резниченко, которому поручался контроль за качеством сжатого воздуха, подаваемого на борт ракеты при испытаниях на технической позиции. Он всегда был при сосуде Дьюара, заполненного жидким кислородом, и был занят сушкой силикагеля. Техники сами придумали дразнилку по поводу наименования своих воинских званий, которым полагалось представляться при докладе начальству: «старший техник-пиротехник младший техник-лейтенант (Иванов, Сидоров, Петров)».

После отъезда Коршунова в военную приёмку власть в группе перешла к подполковнику Яцюте. Я к этому времени был уже прикомандирован к отделу подполковника Иоффе.

Наш МИК был построен для испытаний ракет разработки ОКБ главного конструктора С.П. Королёва – 8А11 и 8Ж38. Пригодился без больших переделок и для последующих образцов ракет. Для этих ракет применялись традиционные, ещё немецкой разработки, компоненты топлива: горючее – спирт, окислитель – жидкий кислород. Компоненты не самовоспламеняющиеся. Для их зажигания имелось специальное устройство – ЖЗУ, вставляемое перед стартом ракеты в камеру сгорания двигателя. Мы, спецнаборовцы, приобретали свой опыт испытателей именно на этих ракетах: 8А62 и 8К51. Более старые ракеты (8А11 и 8Ж38) считались прошедшими испытания и отстреливались на полигоне приезжающими для сдачи «зачётов» расчётами боевых войсковых частей.

Анатолий Гринь писал в своей книге «Спецнабор в Ракетные войска», как мы отреагировали на аварийный пуск ракеты 8А62. Действительно, казалось, что поднявшаяся в небо ракета после хорошо видимого с земли отключения двигателя, вот-вот упадёт на наши головы. Но этого не случилось, ракета упала в стороне от стартовой площадки, да и ожидаемого взрыва не было. А в академии нас уверяли, что взрыв неизбежен, даже в числах подсчитывали эквивалент по тротилу. Но на практике произошёл просто пожар, так что я зря падал в снег, ожидая сильную взрывную ударную волну. Это вообще-то удивительно – на борту ракеты был жидкий кислород, а с ним шутки плохи. Так, Виктору Веселову поручили однажды обследовать изнутри кислородную цистерну, разумеется, пустую. Вскоре после того, как он из неё выбрался, ему захотелось покурить. В курилке он зажёг сигарету, но затянуться не успел – сигарета, пропитавшись кислородом, сгорела быстро и без остатка. Виктор заметил: «Хорошо, что сигарета, а не одежда». Бдительность на испытательной работе никогда не была лишней. Нам всем везло до поры, до времени – за этот период испытаний не погиб ни один человек.

Несколько комичный случай произошёл при пуске ракеты 8А62. Ракета в полёте остановилась и стала падать, Все попрятались в бункер, а наш, тогда штатный, бортжурналист Коля Иконников, выронил журнал и не скреплённые листы выпали. Их понесло ветерком и чтобы не потерять листки с грифом, пришлось их собрать с земли, невзирая на падающую ракету. Обошлось и на этот раз. Надо сказать, что Иконников впоследствии стал писателем-графоманом, как он себя величает, а также генеральным директором фирмы «Икониздат», выпустивший и отредактировавший произведения Анатолия Гриня. Иконников, как мне известно, помимо своей книги «Капустин Яр. Памятное и сегодняшнее», написал и другие воспоминания, а также исследования на историко-литературные темы специально для внучки Насти Грачёвой. Анатолий Гринь, например, в своей книге прямо указал, что «настоящая брошюра (им написанная) не увидела бы свет без решающей помощи в редактировании, насыщении фактами, фамилиями, оформлении материала Николаем Васильевичем Иконниковым, ветераном Ракетных войск и Капустина Яра». Так что навык, полученный бортжурналистом под руководством Меньшикова, в написании бумаг не пропал втуне. Бросается в глаза также, что воспоминания Анатолия Гриня и Юрия Толкачёва о Капустином Яре, созданные авторами спустя год-два после Иконникова, выстроены по той же схеме, которую первым проложил именно Иконников. Так что надо только поблагодарить нам бывшего «писаря» Меньшикова за его первопроходческую книгу воспоминаний о Капустином Яре, которая увидела свет в мае 1998 года.

Я тоже прямо указываю на то обстоятельство, что если бы не активная помощь Николая Иконникова, то вряд ли бы мои «Записки» преодолели стадию черновика. Сомневаюсь, что мне удалось бы выпустить «в свет» более двух – трёх экземпляров. Николай Васильевич в настоящее время усиленно жмёт на меня и всячески старается сделать графомана и из меня. Похвалой и конструктивной критикой побуждает улучшить текст «Записок», редактирует отдельные места, дополняет и уточняет текст.

Я присоединяюсь к ранее поблагодарившим его, Иконникова Н.В., за оказанную помощь и желаю ему новых успехов на поприще графоманства.

На стартовой позиции всегда царил строгий порядок. Сергей Павлович Королёв лично следил за ходом работ, не упуская никакой мелочи. Не терпел присутствия женщин на старте. Перед пуском всегда подходил к пусковому столу, как бы прощаясь или напутствуя ракету на благополучный полёт. После чего уходил и он в бункер, последним. В бункере находились только самые необходимые для осуществления пуска офицеры и представители промышленности. Все другие-прочие по установленной и громко объявленной «готовности» были обязаны покинуть стартовую позицию и занять место в укрытии. Чтобы избежать путаницы предусматривалась система разноцветных нарукавных повязок. Красный цвет соответствовал пятиминутной готовности, они и имели право на укрытие в бункере. Но... Это же был приказ... Иногда его хотелось нарушить. И вот однажды мы с Вадимом Кушаевым его нарушили. Мы с ним воспользовались темнотой и спрятались. Когда все ушли в бункер, мы подошли к ракете поближе и залегли на земле на расстоянии порядка 50 – 70 метров. Ночной пуск ракеты 8К51. Вот видим пламя: предварительная. Главная – старт! Рёв двигателя обрушился на нас такой, что мы фактически ничего не видели, так как невозможно было оторвать голову от земли. До нас долетали комочки земли и мелкие камушки. Только когда ракета взлетела и немного поднялась над землёй, рёв уменьшился и мы смогли смотреть ей вслед. Больше мы так не делали. Повзрослели, наверное.

Стартовые работы – особые. И пока мы обеспечивали пуски ракет Сергея Павловича Королёва он не забывал о нас, офицерах, и из средств своего ОКБ доплачивал нам в виде премий за каждый день работ на стартовой позиции пятьдесят процентов от оклада (в пересчёте на один день). Если оклад составлял тысячу рублей, а офицер работал на стартовой позиции двадцать дней в месяц, то добавка составляла четыреста рублей. Мы были очень благодарны ему.

Научно-исследовательские работы (НИР)

 

Кроме испытательных работ полигон был обязан проводить научно-исследовательские работы. Занудная работа, если это обязаловка. Не жаловали мы такую работу, но приходилось выполнять, коли приказывали. Самой значительной НИР того времени была, конечно, НИР-123. В ней необходимо было разработать систему программ и методик испытаний вновь создаваемых ракетных комплексов. В поисках материалов, поскольку своего опыта полигон к тому времени не накопил, посылали офицеров в командировки. Привезли материалы из центральных научно-исследовательских институтов Военно-воздушных сил, ещё откуда-то. Анатолий Гринь не совсем прав, что полигон сделал запрос на полигон Центрального автотракторного технического управления Минобороны с просьбой прислать материалы. Это не так. В командировку на полигон этой организации послали меня. Оттуда я привёз тетрадь с записями полезных для нашей НИР сведений. Заместитель нашего полигона по НИР полковник Семенцов был удовлетворён этими материалами и рекомендовал ими воспользоваться. Действительно, привезенные материалы явились основой для разработки нашей НИР в части наземного оборудования. Мне пришлось плотно потрудиться в этой НИР, объём работы оказался значительным. Когда же по поручению командования наши старшие товарищи по службе рецензировали наши уже готовые материалы, то мне не повезло – я получил от подполковника Иоффе, которому поручили контроль над выпуском уже готовой НИР, замечания и пожелания такого рода, что принять их отказался и настоял на своём. Итог был печальный. Всех участников НИР наградили хорошими подарками и премиями, мне же всего-навсего была объявлена благодарность. Время с тех пор прошло много, но обида по поводу вопиющей несправедливости не забылась.

Приходилось участвовать и в других многих НИР: написаниях руководств службы по эксплуатации агрегатов наземного оборудования, составлении графиков подготовки ракет к пуску и другое.

Должность, которую я тогда занимал, была «рядовая» – инженер-испытатель (с категорией майор). И вот настало время продвижения по службе и меня прикомандировали ко 2-му отделу, командовать которым после полковника Нахамчика Александра Соломоновича назначили подполковника Иоффе Григория Ильича.


Яндекс.Метрика