Коновалов Борис

Немецкий остров на озере Селигер

/Из книги «Тайна советского ракетного оружия»/

ИПФ «ЗЕВС». Москва 1992

© Коновалов Борис, 1992

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

После этого Ветошкин попросил, чтобы я зашёл к нему в купе для откровенного разговора за стаканом чая. За чаем в тёплом купе он прямо меня спросил:

— Борис Евсеевич, вы начинали всю эту деятельность в Германии, организовали работу немцев, знаете, на что они способны, лучше меня. Вот теперь уже у нас они проектируют новую ракету, кстати, с вашей помощью. Как вы себе мыслите дальнейший ход этих работ? На НТСе мы с вами их выслушали, было немало критики, это всё полезно и интересно. Но главный вопрос, который мне не даёт покоя и по которому меня терзал Дмитрий Фёдорович, — что делать с проектом этой ракеты? Ведь немцы своими силами на острове её не создадут.

Вопрос был не простой. Я последнее время «прокручивал» всевозможные альтернативы дальнейшего процесса объединения работ с целью использования творческого потенциала вывезенных из Германии специалистов. Не только служебный, но и моральный груз ответственности за их судьбу не давал мне покоя. Тем не менее сколько-нибудь реальной перспективы эффективной работы немецкого коллектива над предложенным ими проектом я не мог придумать. Было совершенно очевидно, что по политическим и режимным соображениям создать смешанный советско-немецкий коллектив в НИИ-88 так, как это было в Германии, нам никто не разрешит. С другой стороны, даже если бы разрешили — чей проект будет там разрабатываться и кто будет главным конструктором. О том, чтобы Королёв работал под Греттрупом, не может быть и речи. А если Греттрупу под Королёвым? Это тоже нереально, потому что Королёв сразу заявит: мы сами справимся. Значит, создать параллельное КБ и вести параллельные работы. Но это не под силу ни нашему институту, ни нашим смежникам, особенно я могу ручаться за Рязанского и Пилюгина — они реализовывать новые идеи, заложенные в проект Г-1, не будут не потому, что это предложили немцы, а потому, что, работая с нами, также желают сами быть авторами своих систем. И Рязанский и Пилюгин, с которыми я в очень хороших отношениях, смотрят на А-4 и ее отечественное воспроизведение в виде Р-1 как на школу прежде всего для технологии, становления отечественной промышленности систем управления. А дальше мечтают делать свои системы. Здесь у них с Королёвым общая позиция. Значит, надо использовать опыт немцев и те идеи, которые они высказали, в нашей дальнейшей работе, а их, если не будет соответствующих решений с самого верха, постепенно отпускать домой.

Вот примерно такие мысли я высказал Ветошкину.

Он со мной на словах не согласился. Сославшись на мнение Устинова, он сказал, что наличие активного творческого коллектива немецких специалистов и конкурирующего проекта должно служить стимулом для нашей работы. «Ведь ещё не ясно, какие именно ракеты нам потребуются. Воевать ракетами А-4 нам не с кем. И даже если мы увеличим дальность вдвое, всё равно, кому это нужно на войне? Но делать обязательно будем. Иначе не будет промышленности. А без заводов нам никакая наука не поможет».

Я ушел от Ветошкина, поблагодарив за чай, сахар, печенье и откровенный разговор.

Перебравшись в свое купе, я разбудил Виктора Ивановича Кузнецова — будущего дважды Героя Социалистического Труда и академика, бюст которого ныне установлен на Авиамоторной улице, вблизи его института.

За вполне «допустимыми» порциями «голубого Дуная» — так мы называли подкрашенный марганцовкой спирт, которым заправляли ракеты, я рассказал

Виктору о разговоре с Ветошкиным и спросил его мнение, Вскоре постучался и вошел к нам приехавший со стартовой площадки и сильно уставший Леонид Александрович Воскресенский.

Беседа продолжалась «на троих». Воскресенский во время совместной работы в группе «Выстрел» и, может быть, ещё в силу своих прогностических, как мы считали, «интуитивно-подсознательных» способностей высказал действительно пророческие мысли.

«Сергей, — так он называл Королёва, — хочет быть единовластным хозяином проблемы. Я его изучил лучше вас. И он с этой задачей справится. Для него немцы уже сделали своё дело, и ему они больше не нужны. А начальство боится Королёва, им нужен противовес, поэтому до поры до времени мы будем делать вид, что немецким проектом интересуемся. Что бы умного они ни предложили, всё равно Королёв, Рязанский и Пилюгин будут делать по-своему. А потому не будем зря терять время, завтра рано вставать, обещают погоду, давайте спать».

…Зимой 1948 года я с группой сотрудников, в которую входил мой заместитель по радиотехнике Дмитрий Сергеев и другие, отправился на остров «для проверки хода реализации решения НТС» — такое было напутствие от дирекции института. Предстояла неизбежная встреча и нелегкий разговор с Греттрупом. В Бляйхероде я был для него «царь, бог и воинский начальник». С момента погрузки в вагон для отправки в СССР он понял, что моя власть кончилась, и общение при наших встречах в Подлипках и на Селигере обычно проходило довольно сухо и формально.

Но на этот раз Греттруп очень обрадовался моему приезду и заявил, что, хочу я того или нет, он должен сказать мне много неприятных вещей. Смысл его довольно длинной речи, которую он на меня обрушил, заключался в том, что, несмотря на благоприятное решение НТС по его проекту, ни одно пожелание, записанное в перечне этого документа, не может быть выполнено.

Ни на острове, ни в Подлипках в самом НИИ-88, ни в Химках у Глушко не начаты и даже не запланированы те экспериментальные работы, за отсутствие которых их так упрекали. Они продолжают в своем маленьком замкнутом коллективе, оторванные и искусственно отгороженные от советской науки и конструкторских бюро, работать над проектом, который снова будет подвергнут критике за то, что ни одно из принципиально новых предложений не прошло экспериментальной проверки.

— Нам не дают возможности пользоваться вашими аэродинамическими трубами, — говорил он. — Мы хотим, но не можем поставить эксперименты на стенде для проверки новой схемы двигательной установки. А как мы можем доказать, что привод турбины за счёт отбора газов, прямо из камеры — это реальное дело? Расчётами такие схемы не подтверждают, Нужен эксперимент. По радиосистеме нужны полигонные и самолётные испытания. Но мы здесь сделать современную аппаратуру не способны.

Затем Греттруп перешел на спокойный доверительный тон. Он попросил, чтобы я, советский человек, которому он доверяет, откровенно сказал, какую будущность имеет их работа…

Мог ли я откровенно в 1948 году сказать всё, что я думал? Конечно, того, что я говорил Победоносцеву, Ветошкину, Гонору — о перспективе работы немцев,— высказать Греттрупу я не смел ни по формально-служебным, ни по чисто человеческим соображениям.

Я считал, что не имею нрава убивать у него надежду на хотя бы частичную реализацию задуманного. Греттруп был по-настоящему увлечённым работой инженером. Он потерял, по крайней мере надолго, как он полагал, свою Родину. Теперь, кроме семьи, в жизни была единственная услада и цель — интересная, по-настоящему на грани возможного, рискованная, но чертовски увлекательная задача: создать ракету, которую не могли, не успели придумать в Пенемюнде. Пусть для русских. Чёрт с ним! Но это его, Греттрупа, и его коллектива творение. Половина Германии всё равно подвластна сталинской России. Значит, такая ракета может пригодиться не только русским, но и немцам.

Так, мне представляется, рассуждал про себя Греттруп. Честно должен признать, что и как человек, и как талантливый инженер он мне нравился. Была у него эта самая «искра Божия». И я посоветовал ему продолжать работу.

К концу 1948 года проект Г-1 был доведен по всей показателям до требований к эскизному проекту.

Мы к этому времени вернулись из Капустина Яра обогащенные опытом полигонных испытаний первой серии ракет Р-1.

Под самый Новый год — 28 декабря 1948 года —-вновь собирался большой НТС НИИ-88 для обсуждения проекта Г-1.

Греттруп в самом начале решил «взять быка за рога» и заявил:

«Большинство элементов конструкции можно будет назвать годными лишь после тщательной проверки и испытаний…»

Новая ракета в своем эскизном проекте получила дополнительные преимущества, по сравнению с качествами, доложенными более года назад.

Основным показателем была дальность — уже не 600, а 810 км! Значительно детальнее и тщательнее были проработаны отдельные наиболее оригинальные элементы конструкции.

Общий ход дискуссии был доброжелательным, но Глушко, Победоносцев, Бушуев и Мишин предварительно советовались и с Королёвым и чувствовали настроения в министерстве. Они были уверены, что проект ракеты в целом не может быть реализован.

В заключительном слове Греттруп высказался однозначно: «Дальше разрабатывать данный проект без экспериментов невозможно… Эксперименты не являются простыми, так как в некоторых случаях речь идёт об испытаниях конструкций, базирующихся на совершенно новых принципах. Поэтому я прошу, если проведение этих экспериментов будет сейчас форсировано, чего я и все специалисты, работающие над этим проектом, очень желаем, чтобы была соответственно увеличена доставка материалов и оборудования для проведения этих экспериментов… Сейчас следует полностью изменить тот метод работы, которым мы разрабатывали данную ракету до сих пор, и перейти от теоретических и конструкторских работ к широкому экспериментированию».

Формально последующее решение Совета было весьма благопристойным. Забраковать двухлетнюю работу — составную часть плана НИИ-88 — было невозможно ни по существу, ни по формальным основаниям. На разработку проекта Г-1 (Р-10), являвшуюся основной для филиала № 1 и многих советских специалистов, было затрачено много средств. В то же время для реализации проекта параллельно с планами, которые выполнялись под руководством Королёва, не хватало сил — ни инженерных, ни производственных.

Для дальнейшего развития ракетной техники требовалась концентрация усилий на одном решающем направлении. Поэтому работы в филиале № 1 над проектом, в который вложили столько сил, постепенно стали сворачиваться, Немецкие специалисты слышали ещё много обещаний начать эксперименты, но теряли веру и начали понимать бесплодность своей деятельности.

Некоторое место в тематике работы немецких специалистов занимали и зенитные управляемые ракеты, Целью этих работ была попытка модернизации ракет «Вассерфаль» и «Шметтерлинк». Однако с переходом зенитной тематики в Министерство авиационной промышленности, а всего комплекса управления — в Институт радиотехнической промышленности продолжение этих работ в Министерстве вооружения теряло смысл.

В этот же период и тоже под руководством Греттрупа небольшими силами теоретиков на острове Городомля велась разработка ракеты Р-12 (Г-2) с дальностью стрельбы 2500 км и весом боевой части не менее 1 тонны. Предполагалось, что разработка такой ракеты должна быть развёрнута сразу же после запуска в производство Р-10. Двигательную установку для такой ракеты предлагалось сделать в виде блока из трёх двигателей Р-10 и получить таким образом общую тягу свыше 100 тонн. В этом проекте впервые предусматривался отказ от газоструйных рулей.

Это избавляло двигательную установку от потери тяги за счет газодинамического сопротивления рулей, стоящих в потоке горячих газов, и повышало надёжность управления. Следует отметить, что до этого в процессе наших работ в Германии таких предложений не было. Полный отказ от газоструйных графитовых рулей был нами осуществлен спустя В лет на знаменитой межконтинентальной ракете Р-7. Но тогда Р-12 не пошла далее бумажного отчёта.

Кроме детального эскизного проекта ракеты Р-10 на дальность 800 км, отчёта-предложения по ракете Р-12 на 2500 км на Селигере проводились предварительные расчёты по более перспективным проектам. Задумывалась ракета Р-13 (Г-1М) с корпусом Р-10 и форсированной двигательной установкой от А-4. Рассчитывалась баллистическая ракета Г-4 (Р-14) с дальностью 3000 км и полезным грузом 3 тонны, а также Г-5 (Р-15)—крылатая с дальностью 3000 км и весом полезного груза 3 тонны. Все эти проекты находились на уровне прорисовок схем и расчёта основных параметров. По глубине проработки они уступали Пенемюндовскому проекту А-9/А-10 и Зенгеровскому межконтинентальному ракетному бомбардировщику.

Немцы вели эти работы, не имея возможности консультироваться с советскими специалистами. Наши аналогичные работы по перспективным планам были строго засекречены и мы не имели права даже дискутировать с немцами на эти темы.

У нас параллельно уже в конце 1947 года под руководством С. П. Королёва начались работы по плану Р-3 на дальность ракеты не менее 3000 км. Всеми работами по плану Р-3 руководил Королёв лично. Он взял на себя ответственность в качестве исполнителя за содержание первого тома эскизного проекта «Принципы и методы проектирования ракет большой дальности». Весь проект, содержавший 20 томов, не считая десятков томов и отчетов смежных организаций, был завершён в июне 1949 года.

7 декабря 1949 года состоялось заседание научно-технического совета НИИ-88, на котором рассматривался эскизный проект ракеты Р-3, двигателей и системы управления. Это заседание проводилось через год после обсуждения греттруповского проекта Р-10, и тем самым окончательно закрывалась перспектива разработки немецкого варианта.

В 1950 году характер работ филиала № 1 НИИ-88 на острове Городомля был изменён. Министерство вооружения приняло формальное решение о прекращении дальнейших работ по проектированию ракет дальнего действия в немецком коллективе. Этому решению способствовали вполне объяснимые пессимистические настроения у немцев, неверие в целесообразность дальнейшей деятельности и потеря творческого энтузиазма.

Разрыв между поставленными в 1947 году задачами и реальными возможностями их выполнения к 1950 году был настолько очевиден, что никакие обещания поправить дело не могли дать необходимой для работы уверенности. Ну и главное, пожалуй, как я уже говорил, — для плодотворной дальнейшей работы над созданием ракет следовало допустить немецких специалистов для совместной работы по всей нашей кооперации. А это уже было связано с «разглашением государственной тайны».

Изоляция острова приводила ко всё большему отставанию от уровня знаний и опыта специалистов с «большой земли».

Для загрузки коллектива был сформулирован перечень второстепенных, разрозненных по тематике задач, которые по тем или иным соображениям нецелесообразно было выполнять на основной территории НИИ-88. А в октябре 1950 года в филиале № 1 всякие работы, носившие секретный характер, были прекращены, и дальнейшее пребывание немецких специалистов в СССР теряло смысл.

На правительственном уровне было принято решение об отправке немецких специалистов в ГДР. Она проходила в несколько этапов. В декабре 1951 года была отправлена первая очередь, в июне 1952 года — вторая и в ноябре 1953 года в ГДР ушел последний эшелон. Греттруп с семьёй, как и положено капитану тонущего корабля, покинул остров с последним эшелоном.