Коновалов Борис

Немецкий остров на озере Селигер

/Из книги «Тайна советского ракетного оружия»/

ИПФ «ЗЕВС». Москва 1992

© Коновалов Борис, 1992

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

С.П. Королёв не поддерживал контакта с немцами по чисто личным мотивам. Ему, одному из первых зачинателей ракетной техники в нашей стране, пришлось сполна испить горькую чашу унижений заключённого, убедиться после освобождения в 1944 году, что ранее вынашиваемые им идеи не только осуществлены, а во многом немецкие ракетчики ушли значительно дальше самых смелых его планов. Обидно было, получив наконец-то звание главного конструктора, испытывать не свою, а немецкую ракету А-4 и создавать отечественную Р-1, которая по постановлению правительства должна быть точной копией трофейной. Будучи по натуре человеком властным и честолюбивым, он не мог скрыть своих чувств, когда ему намекали, что, мол, «ты же не свою ракету делаешь, а воспроизводишь немецкую».

В одной из своих докладных записок правительству он справедливо указывал:

«Было бы ошибочно считать, что осуществление отечественной ракеты Р-1 сводится к задаче простого копирования немецкой техники, только лишь к замене материалов на материалы отечественных марок. Помимо замены материалов и восстановления в новых условиях всего технологического процесса изготовления частей и деталей ракеты, следует иметь в виду, что ракета А-4 не была доведена немцами до того уровня совершенства, который требуется от образца, находящегося на вооружении.

Опыт изучения немецкой ракетной техники показывает, что для разрешения этой задачи, т.е. для окончательной отработки ракеты А-4, немцы затрачивали громадные силы и средства. Наряду с разворотом опытно-конструкторских работ, немцы широко проводили в многочисленных учреждениях разработки научно-исследовательских тем как прикладного, так и проблемного характера.

Известно также, что у немцев значительное количество ракет разрушилось в воздухе, причем достоверно не были установлены причины этого.

Во многих случаях не удавалось осуществить требуемую траекторию полёта и меткость.

Известны многочисленные случаи отказов на старте вследствие неисправности приборов управления, агрегатов и механизмов двигательной установки и т.д.

Нам до сих пор не удавалось провести испытания в полёте собранных ранее немецких образцов, и, следовательно, мы не имеем законченного представления хотя бы по этой конструкции.

Все эти и многие другие вопросы должны быть широко исследованы и доработаны в наших научно-исследовательских учреждениях, институтах, заводах, на стендах и на полигонах в период разработки и изготовления первой партии отечественных ракет Р-1».

Когда в июне 1947 года немецкому коллективу была поручена самостоятельная разработка нового проекта баллистической ракеты на дальность не менее 800 км, у С.П. Королёва это тоже восторга не вызывало. Он справедливо считал, что приоритет в разработке такой ракеты должен принадлежать его коллективу — отделу № 3 СКВ НИИ-88. А тут вдруг оказалось, что почти все научно-исследовательские отделы НИИ, подчиненные Ю. А. Победоносцеву — его соратнику по РНИИ до 1938 г., будут работать ещё и на главного конструктора Г-1 Греттрупа — ближайшего сотрудника Вернера фон Брауна!

Разработка проекта ракеты на дальность 600 км начиналась нами еще в институте «Нордхаузен». Там в ней принимали участие Г.А. Тюлин, В.П. Мишин, С.С. Лавров, В.С. Будник и много других советских специалистов, большинство которых работало теперь под руководством С. П. Королёва. В его отделе с конца 1947 года уже полным ходом, одновременно с текущими. работами по Р-1, проектировалась ракета на дальность 600 км. Ей был присвоен индекс Р-2. По соображениям преемственности технологии в проекте Королёва предусматривалось максимальное использование имеющегося задела по А-4 и Р-1. В том числе были требования не выходить за габариты А-4 по длине и диаметру и использовать тот же двигатель, добившись от ОКБ-456, которым руководил В.П. Глушко, его форсирования. Включение в план работ НИИ-88 ракеты Р-2 было утверждено правительством по инициативе Королёва, хотя ранее предусматривалось вслед за Р-1 создание сразу Р-3 на дальность до 3000 км. Но Королёв совершенно правильно оценил трудности такого качественного скачка и решил, что следует предварительно попробовать силы на промежуточном варианте.

В начале 1947 года было уже очевидно, что в конструкцию будущей ракеты дальнего действия необходимо внести одно из принципиальных изменений. До цели должна лететь не вся ракета, а только её головная часть с боевым зарядом. Это сразу снимало проблемы прочности корпуса ракеты при входе в атмосферу — одно из самых слабых мест ракеты А-4. Вопрос о том, кому принадлежит приоритет идеи отделяющейся головной части, до сих пор остается спорным.

Все ракеты, начиная с Р-2, имеют отделяющуюся головную часть, и современный конструктор не понимает, почему это немцы заставляли А-4 входить в атмосферу целиком и ещё удивлялись при, этом что она разрушалась. Но в 1947 году психология ещё не была такой и идея отделения головной части не сразу была одобрена. Тем не менее и в немецком проекте

Г-1 предусматривалось отделение головной части. Это мероприятие позволило сделать следующий шаг, облегчить конструкцию, сделав несущим спиртовой бак. Все новые вопросы по отделяющейся головной части для ракеты Р-2 решено было отработать предварительно на ракете Р-1, которая в таком экспериментальном варианте получила индекс Р1А, а затем ещё один — Р2Э.

Опережая работы Королёва, который был занят подготовкой к испытаниям А-4, организацией производства Р-1 и борьбой за становление своей доктрины в НИИ-88, немцы в сентябре 1947 года вынесли свой проект Г-1 (или Р-10) на обсуждение научно-технического совета (НТС) НИИ-88.

Основной доклад делал руководитель работ Г. Греттруп. Вёл заседание директор НИИ Л. Р. Гонор. Присутствовали многие главные конструкторы, видные специалисты. Самого С. П. Королёва на заседании НТС не было.

В своем сообщении Греттруп сказал: «Ракета с дальностью 600 км должна быть ступенью для последующего развития ракет дальнего действия, и именно наша конструкция даёт возможность для разработки ракет с ещё большей дальностью действия». Напомнив, что на такую же дальность разрабатывается ракета советскими специалистами с максимальным использованием задела по А-4, он предложил: «В дальнейшем также целесообразно разрабатывать оба проекта параллельно, но совершенно независимо друг от друга, вплоть до изготовления опытных образцов и проведения проблемных пусков».

Греттруп высказал уверенность в высоких достоинствах проекта, содержавшего принципиально новые идеи и предложения, отметив увеличение дальности вдвое без увеличения размерностей ракеты и, несмотря на значительное сокращение числа приборов управления, увеличение точности попадания в 10 раз. Все усовершенствования осуществлялись за счет новой конструктивной схемы ракеты.

В заключение Греттруп привел расчёт повышения боевой эффективности ракеты: для разрушения площади 1,5х1.5 км на расстоянии 300 км требуется пустить 67 500 ракет А-4, а на расстоянии 600 км — только 385 ракет Г-1. Эти расчёты с сегодняшних ядерных позиций кажутся нам смешными, но, с другой стороны, они показывают, насколько нереальными были надежды Гитлера на разрушение Лондона с помощью оружия «возмездия» — Фау-2.

Несмотря на целый каскад новых, революционных по тогдашним представлениям предложений, общая оценка рецензентов была положительной, но осторожной. Указывались многие слабые стороны.

Все, например, понимали, что система радиоуправления по лучу по своим потенциальным возможностям была лучше инерциального управления с помощью гироскопических приборов. Но сразу возникали возражения, что она может быть подвержена помехам и противник может создать их искусственно.

Немцы предложили выбросить парогазогенератор, который давал газ для турбины, крутившей насосы для подачи компонентов топлива в двигатель. Вместо этого предлагалось отбирать газ прямо из камеры сгорания двигателя и пускать его на турбины. Прогрессивность этой идеи не оспаривалась, но указывалось, что надо провести обширные эксперименты, чтобы подтвердить её реальность и, главное, надёжность.

Отвечая на многочисленные критические замечания по поводу недостатка теоретических обоснований и расчётов, Греттруп сделал программное заявление, ссылаясь на опыт Пенемюнде:

«При нашем методе вполне достаточно иметь для проекта оценку в качестве теоретических основ. Параллельно с конструированием теоретические основы уточняются и подтверждаются посредством экспериментов. Мы являемся промышленным производством, от которого требуется изготовление объекта в определённые сроки, и, конечно, мы не в состоянии произвести теоретические работы в большом объёме.

Поэтому в процессе развития мы извлекаем теоретические разработки из эксперимента. Теория главным образом должна помогать найти правильное направление эксперимента. Для основных физических исследований НИИ должны давать необходимые пособия. Во многих случаях доказывается, что эксперимент быстрее приводит к цели и даёт лучшие результаты, чем теория, но стоимость их меньше.

Второй возможный метод стоит, как легко понять, времени. Для разработки ракет у нас мало времени, учитывая работы в США. Этот метод не является также и более надёжным. Из непосредственного сотрудничества теории конструирования и опыта получается надёжность и завершённость конечного результата.

Второй метод имеет только одно преимущество: облегчается оценка разработки заказчиком.

Но я думаю, что это преимущество является менее важным, чем значительное невыполнение сроков».

Это высказывание Греттрупа, по существу, есть доктрина проектирования сложных ракетных систем того периода, но в основных своих чертах она справедлива и для нашего времени. Правда, в наше время вместо того чтобы просто критиковать докладчика за слишком малый объём теоретических исследований, ему задали бы вопрос: «А где результаты моделирования?» Увы, в те времена метод математического и полунатурного моделирования только ещё вынашивался в мозгах математиков и физиков. Цифровых вычислительных машин ещё не существовало, аналоговые модели были в самом зачаточном состоянии.

В то время никому и в голову не пришло спорить с Королёвым и доказывать, что следует не проводить эксперименты, а заняться, дескать, теоретическими расчётами, после чего определить судьбу Р-1. А в случае с Г-1, несмотря на достаточно убедительные доводы немцев, НТС решил не спешить с принятием решения, а провести дополнительные исследования и заслушать ещё раз эскизный проект.

Формально решение НТС не могло вызвать протеста даже со стороны Греттрупа и его коллектива. А фактически не только НТС, но и руководство института, Министерства вооружения, по настоянию которого этот проект был выполнен, оказались в очень затруднительном положении.

Показательна в этом отношении позиция Сергея Ивановича Ветошкина. Он был в Министерстве вооружения начальником главного управления, которому был подчинен НИИ-88, и фактически являлся правой рукой министра Устинова по руководству разработкой ракетной техники. С Ветошкиным я познакомился еще в Германии, куда он прилетал в составе одной из комиссий. Его неподдельная интеллигентность, способность внимательно выслушивать сторонников самых противоположных технических точек зрения, доброжелательность и стремление не формально, а по существу вникнуть в сложнейшие научные и технические проблемы, наконец, удивительная работоспособность и бескорыстная преданность нашему делу не могла не вызвать самого доброго к нему отношения.

Я почувствовал и с его стороны с первых дней знакомства хорошее ко мне отношение. Он не раз откровенно высказывал свои взгляды и прогнозы на развитие событий по нашей технике и стремился получить от меня также не формальные соображения.

Одна из таких бесед у нас состоялась вскоре после защиты проекта Греттрупа. Мы летели, втиснувшись вдвоем с Ветошкиным в заднюю одноместную кабину самолёта ПО-2, который обслуживал нас на полигоне Капустин Яр. Когда не было времени или автомобилей, чтобы добираться от спецпоезда, в котором мы жили, до стартовой позиции и обратно, иногда пользовались таким «воздушным извозчиком».

На этот раз после взлёта прямо в степи от стартовой позиции я, будучи в какой-то степени по прежней деятельности человеком «авиационным», обратил внимание на необычно активное покачивание самолёта крыльями. Так обычно летчики поступали на малой высоте, желая кого-либо поприветствовать. Посмотрев внимательнее на крылья, которыми так интенсивно «помахивал» пилот, я увидел, что элероны, которые служат для управления креном, зажаты струбцинами. Их положено крепить на элеронах и рулях после посадки для защиты от разбалтывания ветром и, конечно, надо снимать перед взлётом. Наш пилот, видимо, в спешке забыл об этом и взлетел с зажатыми элеронами. Я решил молчать до посадки и не волновать Ветошкина, благо весь полёт занимал минут десять-двенадцать. Пилот сделал дальний заход на посадочную площадку у нашего спецпоезда против ветра, и мы благополучно приземлились. Когда мы выбрались из тесной кабинки, я показал Ветошкину на струбцины и поздравил его с благополучным приземлением, сказав, что мы могли оказаться по этой причине и в госпитале. Сергей Иванович вознамерился сделать замечание лётчику, по тот, когда мы ему показали на элероны, только заулыбался и сказал: «Ерунда, и не так летали».