Антонина Кочергина работала в отделе защитных покрытий. Во многом от работы её сотрудников и неё самой зависела надёжность выпускаемой заводом спецпродукции. В ракете немало мест, где ставятся уплотнительные, демпфирующие, изолирующие резиновые комплектующие, разного рода и конфигурации резиновые манжеты. Здесь главным было прочное, надёжное приклеивание их к металлу. С этим дело обстояло неважно: нередко обнаруживалось до 15 процентов неприклея. Резина попросту отслаивалась от металлической поверхности. Это был брак. От Кочергиной постоянно требовали исправления положения, стабильного качества. Проходило два-три дня упорных поисков, проб, анализа и исследований, а результат оставался прежним. Надо отметить, что использовавшаяся тогда «химия» — клеи, композитные материалы, пластмассы, — здоровью никак не способствовали. Но кто же обращал внимание на такие «мелочи», когда речь шла об интересах государства!
Заболела Кочергина. Причём, очень серьёзно. Возможно, конечно, что на появление и развитие её недуга повлияли и трагические события с близкими, пострадавшими во время ташкентского землетрясения, но цирроз печени только лишь от этого не возникает.
Говорят, беда одна не приходит. В то время, когда отдел Антонины Кочергиной мучался с клеями да резиной, в цехе головных частей один из рабочих по неосторожности порезал кабельные датчики. Случай был настолько серьёзным, что им стала заниматься следственная группа Комитета государственной безопасности. И человек не выдержал напряжения, покончил с собой.
Есть такая категория — микроклимат коллектива. От того, насколько он здоровый, насколько люди, составляющие этот коллектив, ладят между собой, в значительной степени зависит и результат их труда. С некоторых пор психологический климат в лаборатории приготовления химических материалов изменился в худшую сторону. На работе сплошные неполадки, начальство требует дисциплины, люди раздражены, ошибаются. И этим навлекают на себя дополнительные неприятности. Кому, скажите на милость, понравится, если ему вместо бензина в бак машины воду зальют? А ведь нечто похожее в лаборатории и произошло: вместо двуокиси циркония в цех выдали стеариновую кислоту. И то, и другое вещество — порошкообразные, и по цвету одинаковые. Вот только стеариновая кислота, в отличие от двуокиси циркония, никакими клеящими свойствами не обладает. Это и обнаружили рабочие цеха № 79, выполнявшие технологическую операцию. Обнаружилось и ещё более непонятное обстоятельство: двуокись получали, но куда она подевалась, никто сказать не мог. А вот кислоту наоборот — никто не получал, но откуда-то она появилась. Могли, например, перепутать на складе. Да мало ли где могла произойти ошибка — сам завод эту кислоту не делал. И снова происшествием занялся КГБ. В лаборатории, где и без того отношения обострились, люди были на нервах, вообще стало трудно работать. Нервничало и заводское начальство, его тоже приглашали на беседы в соответствующие органы. Решение тогда было принято радикальное — расформировать лабораторию. Этим и занялись. Не сразу, постепенно, заменили весь штат.
Сегодня такой подход и такие меры, такая цена за исправимые, в общем-то, упущения и ошибки могут показаться чрезмерными. Но, если вдуматься, то цена за них вполне могла бы быть более дорогой. Ракета с термоядерным зарядом, запущенная с Йошкар-Олы в сторону Северного полюса, пролетит над Пермью и другими малыми и большими населёнными пунктами страны. А ну как упадёт по пути?
* * *
Нет, совсем не розами была усыпана дорога пермских ракетостроителей. Каждое изделие, выходящее из ворот завода, забирало у своих создателей немало сил и нервов. Как серьёзнейшего экзамена ждали всегда на предприятии результатов контрольного пуска. Такие пуски были обязательными: из каждой партии в 20 ракет одна отстреливалась. Если испытания завершались успешно, вся партия принималась как годная в войска. Но эту партию ещё надо было сделать, провести её через заводские испытания: прозвонить все системы, опробовать все механизмы управления, проверить работоспособность всей контрольно-измерительной аппаратуры. Времени, особенно в конце месяца, квартала, года, как обычно, не хватало. И тогда люди не считались ни с чем.
...Как всё-таки причудливы человеческие судьбы, извилисты людские дороги, неожиданны повороты. Ну, кто мог предсказать в конце пятидесятых студенту Александру Еропкину, что одна случайная встреча, переменит его жизнь и приведёт к делу, которое станет для него самым главным? Сидел себе Саша Еропкин на узле связи Пермэнерго и ни о чём таком глобальном не помышлял. Дежурство давало возможность готовить институтские задания, и парень был очень этим доволен. В самой же работе интересного было мало. Да и отношения в коллективе далеки от идеальных. Правда, до поры до времени он с этим мирился. Думал: вот получу диплом, а уж тогда-то!.. Но, как оказалось, «его величество случай» уже стоял на пороге. Начальник техбюро одного их цехов «Мотовилихи» Юрий Леонидович Кузнецов, впоследствии ставший директором завода, зашёл как-то в Пермэнерго к приятелю и за разговором поинтересовался, нет ли на примете хорошего инженера-электрика.
— Просто дозарезу нужен специалист, — объяснял Кузнецов. — У нас, знаешь, теперь машины с приборами разными идут, работы прорва.
— А вон спец сидит, — то ли в шутку, то ли всерьёз кивнул на Еропкина приятель.
— Да какой я спец, — отмахнулся Александр. — Я ведь пока только на третьем курсе учусь.
Но Кузнецов оказался человеком цепким: слово за слово, и Еропкин даже не заметил, как выложил Юрию Леонидовичу чуть не всю свою биографию. И что служил на военно-морском флоте, где был классным специалистом — руководителем радиотехнической службы «Большого охотника». И что под началом у него тогда были радиометристы, акустики, радисты, сигнальщики. И что нравится ему очень всё связанное с радиотехникой.
— Вот, что, парень, — выслушав Александра, сказал Кузнецов, — напиши-ка ты мне кратенькую свою биографию, да и заявление о приёме на завод на всякий случай напиши. Если всё будет нормально, придёшь к нам. Только предупреждаю, трудно тебе придётся одновременно учиться и работать. На то, что ты студент, никто скидок делать не будет, планы у нас напряжённые. Но ты не унывай, не боги горшки обжигают. Так что жди, вечерком позвоню...
Кузнецов, действительно позвонил вечером. Сказал, что заявление Сашино подписано, и теперь дело за ним. Так в октябре 1958-го года Александр Еропкин стал работником мотовилихинского завода.
В ту первую встречу с Кузнецовым не сказал он, что тот в какой-то степени ускорил его планы на будущее. Ведь уже давно решил для себя Еропкин, что обязательно пойдёт на производство. Вспомнились ещё довоенные разговоры с родным дядей, беседы с ним продолжившиеся и после войны.
— Ты Саня, обязательно должен стать инженером, — наставлял родственник. — А выучишься, ни в какую контору, где бумажки перебирают, не ходи. Если хочешь настоящего дела, то только на завод. Там всегда здоровый коллектив, всегда интересная и нужная работа. Только там человеком станешь.
И вот — сбывается! Всё, о чём тогда они говорили, сбывается!
«Я как будто попал в другой мир! Душа просто пела, когда увидел, какие люди здесь работают. Многие уже прошли стажировку в Днепропетровске. Какие это были инженеры! Не просто классные, а я бы сказал, выдающиеся. Их дальнейшая карьера подтверждала это моё первое впечатление. Юрий Ожогин начинал начальником участка и вырос до заместителя главного конструктора.
Илья Хальфан и Вадим Титов работали на испытаниях изделий. Титов потом уехал на один из южных заводов заместителем главного инженера. А Илья Данилович так и прикипел к «Мотовилихе», стал авторитетнейшим специалистом.
Трудно перечислить все имена, но некоторые до сих пор в памяти. На мой взгляд, кроме уже названных, отцами-основателями ракетного производства завода были инженер-электронщик Юрий Логинов, начальник участка Евгений Шелухин, начальник цеха, впоследствии главный инженер ПЗХО, Аншель Подольский, инженеры Валентин Задерей и Евгений Бушмакин, заместитель главного инженера Геннадий Князев ( он потом стал начальником производства на ПЗХО) и, конечно, Юрий Леонидович Кузнецов. Блестящая когорта молодых, одарённых специалистов. Выпускники Ленинградского Военмеха, Бауманки, других престижных вузов страны, они обладали неисчерпаемым запасом энергии, без неё дела, которое они делали, было просто не поднять.
Попав на мотовилихинский завод, эти люди быстро приняли его порядки. Атмосфера высочайшей ответственности, которая царила на предприятии, была им по нутру. Их окружали талантливые руководители, они постоянно видели мастерство рабочих, их сметку, их желание выполнить работу с блеском. Разве в такой обстановке можно было трудиться вполсилы? Да они и не могли вполсилы!» |
А.Д. Еропкин,
ветеран завода. |
Когда в сборочном цехе организовывался приборный участок, Александр Еропкин активно включился в эту работу. Он же стал и руководителем нового цехового подразделения. Забот у небольшого коллектива было немало. Изделия уже оснащались телеметрией, и после испытаний, во время которых записывались все необходимые параметры, Еропкин и его коллеги расшифровывали полученную информацию. Они должны были знать всё: как работают рули, как идёт отсечение двигателя, как ускоряется ракета во время полёта. Да и неполадки, если они случались, тоже нужно было видеть. Ведь выявление дефекта уже означает, что он будет исправлен.
А.Д. Еропкин |
Начиная с 1960-го года, сборка выдавала «на-гора» по двадцать машин в месяц. И каждый месяц — контрольный отстрел. Нормально отстрелялись — все довольны, уходит беспокойство за судьбу партии.
Когда из месяца в месяц выпуск изделий и их испытания проходят благополучно, наступает некоторое благодушие. К хорошему-то быстро привыкаешь. Тем оглушительнее бывает невесть откуда свалившаяся неприятность. А уж если она настигает тебя на самом финише дистанции протяжённостью в месяц, то тут, как говорится, поохаешь.
Специалисты знают, что самое страшное явление, с которым можно столкнуться при испытаниях машины, это так называемый самоустранившийся дефект. Именно такое и произошло во время проверки одной из ракет: стрелка 124-го прибора дёрнулась, а потом встала в нормальное положение. Это был сигнал, что где-то произошло короткое замыкание. При дальнейшей проверке определили, что прибор не работает. Сняли его, прозвонили — верно, не действует, сгорел. Но вот в каком месте питающей цепи коротнуло — это был вопрос. Причём вопрос со многими вопросительными знаками. Ведь сразу после обнаружения неполадки скрупулёзно были проверены все электроцепи — норма. Но ведь коротнуло же! Прибор-то сгорел!
Случилось это ЧП поздно вечером, но домой никто не пошёл. Вот и ночная смена появилась, тоже подключилась к поискам. Безрезультатно.
Утром появилось начальство, подошли военпреды, среди которых было немало грамотных инженеров, таких, как Г.Н. Пшеничников. Но они ничем не могли помочь.
Завод попал в тяжелейшее положение. Идут первые числа декабря, а цех забит изделиями ещё октябрьской и ноябрьской сборки. Произошло это по вине предприятия, поставлявшего «Мотовилихе» пневмореле. Эта нехитрая машинка постоянно выходила из строя. Так что пришлось забраковать целую партию. Ракеты по-прежнему собирались, но сдавать их не было возможности из-за отсутствия этого злосчастного прибора. Продолжалось это полтора месяца. Когда же, наконец, пневмореле поступили, начался самый настоящий аврал: все собранные изделия требовалось срочно прогнать через испытания. Был составлен плотный график, люди оповещены, об отмене выходных и отпусков. Какие выходные, когда столько работы! Напомним, что шли первые числа декабря, и с чем завод подойдёт к Новому году, никто толком не знал. Загадывать опасались. Как оказалось, не напрасно. Короткое замыкание произошло на первой машине поставленной на проверку. Всё!
Что такое электросхема ракеты 8К63? Это бумажный рулон длиной двенадцать метров. На этих метрах прорисованы все разъёмы, все провода, которых в кабельных стволах изделия уже не десятки, а сотни метров. Попробуй, найди в этой паутине место, где произошло замыкание. Тем более, что группы проводников обмотаны изоляцией и групп этих не одна и не две. Да ещё есть и резервные провода.
Пошли вторые сутки, как Еропкин и его ребята начали поиски. Утром и вечером к ним приходил В.Н. Лебедев, глядел на их усталые лица, покрасневшие от недосыпа глаза. На вопросительный взгляд директора Александр Дмитриевич отрицательно качал головой. Виктор Николаевич понимающе кивал, спрашивал, чем может помочь. Постели добровольным арестантам по его распоряжению уже доставили. С завтраками, обедами и ужинами тоже определились. Только работай. Они и работали: разматывали жгуты, прозванивали каждый тонюсенький гибкий проводок, снова всё заматывали и брались за следующий жгут. Всё было в норме. Попробовали «плясать от печки» — от сгоревшего прибора. Тоже ничего не нашли. Был, конечно, выход — заменить весь кабельный ствол. Но это означало почти полную разборку изделия. Но при этом никак не проясняло причину появления дефекта. А найти её было жизненно необходимо.
Всё производство с надеждой смотрело на этих людей. Директор настрого запретил вмешательство в их работу, приказал не дёргать по пустякам. Это подействовало. Поток доброжелателей с постоянными вопросами «Ну, как?», «Ну, что?» сократился, но не иссяк. Среди тех кто интересовался ходом поисков, были и люди, приходившие с дельными предложениями. Как-то один из таких посетителей пришёл с предложением отрезать концы у запасных, резервных сетей. Больше, мол, и искать-то негде. Вроде стоящим было предложение, но остригать провода всё-таки решили не сразу. В ракете каждая деталь, каждый мельчайший проводок просчитаны. И если в технологии указано, что этот проводок должен быть именно такой длины, то это далеко не случайно. Однако другого решения пока не просматривалось.
«Таких резервных концов было 15-16 штук. Мы их вскрывали, отрезали проводки, каждый вкладывали в пакетик и пломбировали. Пакетик отдавали представителю заказчика, и тот нёс его своему коллеге, который уже ждал в отделе главного металлурга у электронного микроскопа. Так постепенно, по 4-5 пакетиков мы и отправляли. И, о счастье! Обнаружился на одном проводке следочек — оплавление. Бросились вторую половинку смотреть, и там нашли! И ведь как хитро оплавилось-то, — с бочка. Оплавление было настолько мизерным, что я простым глазом и разглядеть его не смог. Только наощупь чуть-чуть прослеживалось.
Вся причина была в укладке проводов в самом жгуте. Они ведь гибкие, нежные, их изоляцию очень легко нарушить. Так и произошло, когда жгут обматывался.
Семь дней не выходили мы из цеха. Семь дней простояли в декабре, но машину спасли. А с ней и всю программу.
Многое из того, что случалось, мы просто не могли предвидеть. Правда, всегда удавалось разбираться. А это главное». |
А.Д. Еропкин. |
За десять лет производства Пермь поставила в войска около 600 изделий 8К63 и 8К63У — ракеты шахтного базирования. Ими были вооружены десять дивизий и бригад РВСН. Эти изделия несли боевое дежурство в ракетных войсках стратегического назначения в течение четверти века. Участвовали эти машины и в космических программах. И всё-таки есть в их биографии страницы, которые, без всякого преувеличения, значимы для всей планеты. Одна из этих страниц пришлась на начало 60-х годов прошлого века. Тогда над миром нависла реальная угроза термоядерной войны. И с полным основанием можно утверждать, что мир на Земле отстояли ракеты «Мотовилихи». Итак, вернёмся почти на полвека назад.
* * *
|