Прибытие, жизнь в общежитии. Вступительные экзамены
Оставив Нину у своих родителей, я прибыл в Ростов. Нормальный вокзал, привокзальная площадь. Чемоданы оставил в камере хранения, с собой взял только маленький «тревожный чемоданчик» с самыми необходимыми вещами. Спросил у патрулей, как проехать в Артиллерийское Училище, оно тогда открыто функционировало как
в/ч 86608.
Сел на трамвай, и он довез меня прямо до проходной. Узнал номер телефона секретарши факультета, назвался и сказал, что прибыл по вызову, для сдачи экзаменов в адъюнктуру. Она сразу позвонила в бюро пропусков и мне выписали разовый пропуск, объяснили, как пройти на факультет. Чемоданчик попросили сдать в камеру хранения. Здание — типичная 30-х годов двухэтажная казарма из красного кирпича. На входе проверили пропуск и я зашел. У проходящего курсанта спросил, как пройти к начальнику факультета. Он сказал, что надо подняться на 2‑й этаж, кабинет — вблизи лестничной площадки. Постучал, зашел, в приемной секретарша, я поздоровался и назвался. Она сказала, что всё факультетское начальство на совещании у начальника училища, и придется намного подождать. Потом добавила, что лучше подождать на кафедре. Сказала, как пройти. Нахожу нужную комнату, захожу и вижу: сидят два полковника и старший лейтенант. На меня обратили внимание, я подошел к полковнику, который сидел ближе, представился. Тот сразу вскочил, поздоровался и представился: полковник Крейтан. Я поздоровался с другим полковником и старшим лейтенантом. Крейтан подозвал меня к себе, усадил рядом и поведал мне, что отзыв на мой реферат делал он, так как преподает курс «Системы боковой радиокоррекции», потом он вдруг вспомнил, что был у меня на позиции БРК‑1 во время практики курсантов, и я тогда рассказывал курсантам о системе. Признаться, у меня так часто бывали на позиции слушатели и офицеры с курсов переподготовки, что полковника Крейтана я не запомнил. Он был маленького роста, с не командирским голосом, поэтому я его и не запомнил. Но ему сказал, что хорошо помню тот момент, но перед этим мы ночь готовились к раннему пуску и я, возможно, был не совсем в форме. Он мне возразил, что курсантам и ему мой рассказ очень понравился, тем более что я рассказал много такого, о чем не написано в боевой документации.
Потом он перешел к теме моего реферата. Ему понравилась теоретическая часть глубиной и последовательностью изложения теории. Но на его взгляд и взгляд других преподавателей особенно важной была вторая часть реферата с подробным расчетом всех импульсных схем, фотографиями самого тренажёра и осциллограмм. К реферату прилагался акт испытаний тренажёра, подписанный главным инженером подполковником Васильевым и утвержденным командиром полка. Тренажёром лично заинтересовался начальник факультета. Он высказал мнение, что целесообразно по прибытии автора тренажёр изготовить в кратчайшие сроки в лаборатории и задействовать его в учебном процессе.
Как раз окончилось совещание, и меня вместе с заведующим кафедрой пригласили к начальнику факультета полковнику Дроздову (точно фамилию сейчас не помню). Тот поздоровался со мной и сразу начал с того, что в интересах факультета было бы целесообразно в кратчайшие сроки изготовить действующий образец тренажёра и запустить его в учебный процесс. Он сказал, что в Училище сейчас нет тренажёров, а командованием одной из задач поставлена задача разработки тренажной техники.
Я сказал, что пока рано говорить об изготовлении тренажёра, поскольку мне предстоит еще сдача вступительных экзаменов. Он меня сразу обнадежил, сказав, что надеется на благополучный исход вступительных экзаменов, которые являются формальной стороной. — «В любом случае Вас следует оставить при кафедре или на факультете. Вы обладаете очень большим опытом практической работы на БРК, и это кафедра должна использовать.»
Затем он вызвал к себе зам начальника факультета и дал ему задание, чтобы секретарь подала сегодня же заявку на постоянный (зам. переспросил — «Постоянный?» и тот подтвердил — «Постоянный») пропуск и выписала направление на мое размещение в общежитии.
Зашел в бюро пропусков, сдал свой временный пропуск и фото для постоянного, забрал свой чемоданчик из камеры хранения и пошел в общежитие, которое было на территории училища.
В комнате, куда меня поселили, жил еще один кандидат в адъюнкты - Володя (сейчас он уже в отставке и живет в первом подъезде нашего дома). Он поступал на приборный факультет, приехал на неделю раньше меня и в Ростове уже обжился. Он сказал, что для семейных адъюнктов есть особое общежитие в этом же здании, но вход с улицы.
На другой день в бюро пропусков я получил постоянный пропуск. Это уже означало, что в свою часть я не вернусь! И было приятно на душе, но расслабляться нельзя. До экзаменов две недели, а надо выучить кучу материала. Я усиленно готовился. Экзамен по специальности сдал на "отлично". Экзамен по моей нелюбимой дисциплине - истории партии - сдал хорошо. Экзамен по английскому языку больше, чем на тройку, не вытянул. В школе я изучал немецкий, в институте – английский. Но в результате большого перерыва я растерял общий запас слов. А тексты на экзамене дали не технические, которые я переводил ранее, а политические и почти каждое второе-третье слова были незнакомыми, пришлось часто залезать в словарь. Вот я не уложился в отведенное время. Поэтому и оценка – «три».
Нас было трое на два места, все набрали одинаковые баллы, но главный экзамен по специальности я сдал на «5», а те двое — на «4». Кроме того, у меня реферат был оценен на «5+». Я прошел. Дал телеграмму Нине, чтобы выезжала.
Надо было найти частную квартиру, на которую бы пустили пару с маленьким ребенком.
После выхода приказа о моем зачислении встал вопрос о выборе темы и утверждении руководителя.
Выбор темы
диссертации
Я решил выбрать тему: “Использование цифровых вычислителей в радиосистемах управления ракетами”.
Как сказано ранее, в Манзовке я подписывался на американский журнал «Электроника». Его в полном переводе (практически без купюр) издавало Бюро Новой Техники (БНТ), которое затем «выросло из пеленок» и превратилось в ВИНИТИ (Всесоюзный институт научной и технической информации).
При ВИНИТИ было издательство “Советское Радио”, издававшее оригинальную и переводную литературу по актуальным вопросам разработки и использования новейших электронных технологий. Они финансировались Министерством Обороны. Руководство этих организаций и основной штат составляли военные. ВИНИТИ, кроме открытых изданий, выпускал также обзоры с грифом «ДСП» («Для служебного пользования») и с грифом «Секретно».
Так вот, из журнала ЭЛЕКТРОНИКА я узнал, что в настоящее время одним из актуальнейших вопросов является использование ЭВМ в военном деле и, в частности, в управлении ракетами. Следовательно, если поручить ЭВМ по результатам траекторных измерений вырабатывать сигналы, корректирующие полет ракеты по оптимальной траектории, то мы получим значительный выигрыш в точности попадания.
Подобная система радиоуправления разрабатывалась в институте Рязанского (там, где разрабатывались системы БРК-1 и БРК-2) для точного наведения межконтинентальных ракет Королева Р-7 и Р-9, но решатель был фактически аналоговый, близкий по структуре к цифровому анализатору.
Тему “Использование цифровых вычислителей в радиосистемах управления ракетами” на заседании кафедры утвердили, отметив ее актуальность. Но оказалось, что в Ростовском училище специалистов по этим вопросам практически не было, и с выбором научного руководителя я оказался «на мели». Никто не надоумил поехать в Академию им. Дзержинского и там выбрать руководителя. Много позже профессор Пятибратов А.П. мне сказал, что в то время можно было даже перейти в их адъюнктуру.
На нашей кафедре был только один кандидат технических наук подполковник Панфилов. Он всего полгода назад получил диплом кандидата технических наук. Защитился он по моделированию процессов на аналоговой вычислительной машине МН-3. К тому времени это была уже устаревшая машина. Появилась более точная и компактная аналоговая ЭВМ типа МН‑7, а также более мощные МН‑8 и МН‑9.
В цифровой вычислительной технике Панфилов разбирался слабо. У него был уже адъюнкт ст. лейтенант Валя Горбин. Он тоже был из ЛИАПа, но с более раннего, февральского набора. В институте он был мой босс, так как был председателем профкома, в котором я был членом. У Вали папа был генерал-лейтенант, старший преподаватель Академии им. Фрунзе. Поэтому Валя сразу распределился в Ростов. Там его поселили в семейное общежитие, как только он женился.
Другой поступивший вместе со мной адъюнкт, Витя Пырский также был сыном генерала, первого начальника Ростовского Училища. Естественно, он сразу получил однокомнатную квартиру в новом доме.
Мне пообещали, что возможно через год-другой, и я получу комнату в семейном общежитии.
Вообще, оглядываясь назад, вспоминая те времена, могу сказать, что родители воспитали меня слишком деликатным, скромным и вежливым. Мне почти всегда не хватало определенной настырности и умения «показать себя» начальству, просить настойчиво о своем выдвижении. У меня была куча благодарностей от Главкома, но перемещались вверх другие. По-видимому, начальство считало меня надежным подчиненным, которого лучше оставлять при себе, что давало возможность на мне наживать собственный капитал. Отпустив меня, они теряли эту возможность.
Я выбираю
руководителя. Полковник Шубравый
Я узнал, что другой кафедрой на факультете «Радиотехника» руководит полковник Шубравый В.И. с полигона. После некоторых раздумий, я пошел к полковнику Шубравому. Он меня сразу узнал, тепло поздоровался и, когда я попросил стать моим руководителем, он согласился. Я написал рапорт с просьбой руководителем моей подготовки назначить половника Шубравого. Положение осложнялось тем, что Шубравый был начальником совсем другой кафедры “Радиотехника и импульсные устройства”, а там по штату не полагалось адъюнкта. В конце концов с помощью Шубравого проблема была решена.
С Василием Иосифовичем Шубравым я был немного знаком по службе на полигоне Капустин Яр. Впервые я встретился с ним, когда вернулся вместе с Вознюком из экспедиции, где был его временным порученцем. Он дал мне задание подготовить краткий доклад по материалам экспедиции. Я попросил разрешения доработать свои материалы, которые были с собой. Он спросил о тематике материалов, и я ответил, что они касаются распространения радиоволн. Он дал разрешение. Я быстро написал черновик доклада, потом пришел его штатный порученец, разбитной майор (не помню ни его имени, ни фамилии). Он оказался толковым, грамотным и нормальным человеком. Мы за день переделали весь материал, поскольку он знал, что нужно Вознюку и командованию и в какой форме. Вознюк любил короткие четкие формулировки. И вот на следующий день у нас в комнате возник полковник, при виде которого порученец вскочил и поздоровался. Оказывается, это пришел зам начальника полигона по научной части полковник Шубравый. Он быстро пробежал глазами написанный доклад и одобрил, сделав только некоторые замечания.
Потом он обратился ко мне с вопросом, какие у меня есть материалы по прохождению радиоволн. Я ему показал журнал наблюдений и сказал, что это последний, а три предыдущих находятся в экспедиции. Потом показал ему карту с точками наблюдений, и он удивился, как я смог за такое короткое время сделать столько замеров на такой большой территории. Я объяснил, что перемещался от точки к точке на самолете, а поскольку была ясная летная погода и летчики были молодыми и активными, то мы на одном месте долго не сидели.
Он спросил, откуда я, из какой части. Я ответил. И вдруг он предлагает посещать семинар по кибернетике, который он ведет. Я выразил свое согласие. Стал, по мере своего присутствия в гарнизоне, семинар посещать. Узнал впервые о такой науке, кибернетике, основоположником которой был Норберт Винер. Шубравый получал американский журнал «Кибернетика» и знакомил нас с его содержанием, а интересные статьи сам с ходу переводил. Я впервые увидел живого человека, который читал иностранный текст свободно, как русский. Наиболее значимые статьи он отдавал в отдел переводов, который был в его подчинении, и мы получали переводы, отпечатанные на пишущей машинке в нескольких экземплярах.
Но вскоре заместителем начальника полигона по науке вместо Шубравого назначили другого полковника, которому всякие “кибернетики” были до лампочки. Семинар продолжили уже на 2-ой площадке, но под другим руководством. Это было рядом с нашей позицией БРК, и я стал его активным участником.
Только через месяц я случайно узнал, куда перевели Шубравого. Оказывается, его разыскала «Инюрколлегия» с сообщением, что он наследовал около миллиона долларов от своего американского дядюшки, которого он никогда не знал. Его вызвали в политуправление войск и предложили сдать сумму в пользу государства. Он отказался, ему объявили строгий партийный выговор и сослали в Ростов на подполковничью должность преподавателя. Училище тогда находилось на этапе становления. Он был единственным кандидатом технических наук на факультете. После того, как он пожертвовал какую-то часть денег из наследства на приобретение для Ростовского Училища ЭВМ “Урал-1”, с него сняли партийный выговор и назначили заведующим кафедрой.
Итак, Шубравый стал моим руководителем. Я много и часто с ним беседовал о планах моей работы. Но вскоре случилось непредсказуемое. Как только Шубравый через полгода достиг возраста 50 лет, его увольняют из армии, хотя обычно полковники, к. т. н. служили до 55 лет и старше. Так, у нас в училище был профессор Мошкин, которого перевели из Академии Дзержинского в возрасте 56 лет.
Шубравый уехал в Москву, где на улице Зои и Шуры Космодемьянских купил 4‑хкомнатную квартиру. Стал работать в ВИНИТИ руководителем секции «Радиотехника».
Я очень жалел, что потерял такого умного и знающего руководителя. При его руководстве я бы наверняка написал диссертацию в срок.
Вместо него моим руководителем снова назначили Панфилова. Он к тому времени получил должность старшего преподавателя и звание полковника. Но это не добавило ему ни знаний, ни способности быть научным руководителем. Сейчас я понимаю его, он был еще молодым ученым–теоретиком, специалистом только по теме своей диссертации. Панфилов не обладал тем научным кругозором и опытом, который был у Шубравого. Валя Горбин у него так и не смог никогда защититься! Позже, когда я был уже в НИИ-4 старшим научным сотрудником, Валю перевели в НИИ-4 в отдел аналогового моделирования младшим научным сотрудником.
Знакомлюсь
с Ростовом, ищу частную квартиру
Сразу после приказа о зачислении, стал подыскивать квартиру в частном секторе. Оказалось это не простое дело! Как узнают, что есть маленький ребенок, то отказывают. Частный сектор сохранился только поблизости от центра. Началось «Хрущёбное», как его позже назовут, строительство пятиэтажек.
Ростов — типичный купеческо-торговый город! В центре построены добротные 3-4‑этажные дома. Каждый купец для самоутверждения строил отличающийся от соседей дом с причудливой архитектурой. В моем родном Свердловске (Екатеринбурге) подобных домов было мало (известен дом купцов Строгановых). В Одессе, подобно Ростову, ими застроен весь центр.
Вскоре я нашел частную квартиру. Квартира была вблизи от центра, рядом трамвайная остановка и рынок и магазины. На рынке в этой части Ростова торговали в палатках только евреи. Видимо, здесь родился анекдот: «Русские захватили в городе все “теплые” места у мартеновских печей, в кочегарках, а бедным евреям достались самые холодные - палатки на базарах, заведующих продуктовыми складами и холодильниками на мясокомбинатах».
Ростов исторически поделен на две части: центральную еврейскую и Нахичевань — армянскую. Центр города озеленен плохо. Зеленой осталась только часть со старыми домами.
Приехали
Нина с Леной
Комната, которую я снял, была в частном доме, в еврейской части, вход через большую хозяйкину комнату. Комната была небольшая (12 кв. м) и темная, так как большое окно выходило во двор, на северную сторону, где под окном были деревья.
Была маленькая «прихожая-кухня» (2-3 кв.м), она имела малое оконце. Там у нас стоял маленький столик, на котором Нина готовила еду, и там кушали. Мы купили стиральную машину. Она стояла рядом со столом и на ней, как на троне, восседала Лена. Теснота была страшная. Для вещей старинный, дореволюционный шкаф с болтающимися дверками. Шкаф я отремонтировал, сделал полки. Когда пришел багаж из Манзовки и ящики с книгами, сразу встал вопрос, где и как их разместить.
Перед отъездом из Манзовки я все наши громоздкие вещи и книги, уложил в два или три крепких армейских ящика, забил их, прибил фанерки с адресами и оставил на хранение в Манзовке. Если я поступлю в адъюнктуру, то Саша мне их сразу вышлет. Но с высылкой наших вещей он не особенно спешил. Пришлось даже повторять просьбу телеграммой.
Вскоре после приезда мы с Ниной нанесли визит к родителям Сашиной жены - Эры. Чистокровная еврейская семья – мама не работает, дом полная чаша, папа – зам. завмага крупного продуктового магазина. Они занимали три большие комнаты в огромной коммунальной квартире в центре города. Очень сокрушались, что Эра живет так далеко. Ее сестра мне сказала, что Эре родители нашли такую блестящую партию, правда, старше Эры, но она влюбилась в Сашу и сказала, что с ним не расстанется. А мама Эры как-то сказала: «Плохо, что у них нет детей».
Адъюнктской зарплаты едва хватало, чтобы после уплаты квартирных, жить еще целый месяц. Нина много времени проводила в поисках работы, но вначале нашла место рабочей на спиртзаводе, который был недалеко от нас. Я был против этой работы и просил поискать что-то по ее специальности. Работа там была тяжелая, и платили мало. Но, к радости, Нину на рабочую должность не взяли, так как она имела высшее образование. Она продолжила поиски.
Нина нашла место в НИИ «Гипропластмасс». Все ее окружение, включая начальника, было титульной, «самой умной» национальности. Успешно «толкли воду в ступе», а молодому инженеру хотелось научной работы! Она, по молодости, была слишком активна! Поэтому там у Нины не сложились отношения, и через некоторое время она уволилась по собственному желанию. Лену определили в детский сад, но она сразу его не полюбила и начинала истерически плакать еще на подходе к садику.
Через некоторое время Нина устроилась работать на завод «Лакокраска» мастером в цех. Это было далеко от дома.
Когда Лена болела и не могла ходить в садик, то с ней за отдельную плату оставалась сидеть хозяйка Мария Степановна. Это была женщина исключительной «ростовской» жадности.
Если ей, когда она сидела с Леной, надо было куда-то съездить по личным надобностям, то потраченные на поездку деньги она плюсовала к гонорару за сидение.
Раз произошел возмутительный случай, который к счастью окончился благополучно! Мария Степановна осталась с Леной. Дала ей каких-то старых кукол от своих дочек, а сама ушла во двор, по-моему, у нее была какая-то живность. На средине комнаты на полу она оставила керогаз с кипящим борщом и ушла к соседке. Там задержалась. Лене надоело сидеть на кровати. Слезла с нее (2 года) подошла к керогазу, так как ее заинтересовало шипение проливающегося борща на керогаз. Она взяла эмалированную кружку, зачерпнула жижи из помойного (для писанья) ведра и стала доливать кастрюлю с борщом до тех пор, пока не прекратилось кипение. Потом плеснула на керогаз, и он потух. Заходит Мария Степановна и застает Лену с кружкой полной помоев. Ту чуть не хватил апоплексический удар! Ведь испорчен борщ, который стоит деньги. И когда мы пришли с работы, она набросилась на нас, чтобы мы оплатили ей все ее убытки! Я ей сказал, что не только убытки, но и оплату этого дня мы ей производить не будем, поскольку она подвергла смертельной опасности нашу дочь. И добавил, что мы будем вынуждены подыскать другую няньку. Тут она сбавила тон и признала свою вину. Инцидент был исчерпан.
Жадность ее была безгранична! Еще до нашего поселения к ней, ее сын с товарищем попался на воровстве. Ей предложили дать в суде «отмазку» через адвоката, т.к. другая мать уже дала. Мария Степановна отказалась, и всю вину в суде свалили на ее сына. Он был осужден на несколько лет тюрьмы.
Для размещения наших книг и, книг «будущего» преподавателя, мы решили заказать стеллаж. У Нины на работе был знакомый плотник, который за весьма умеренную плату сделал стеллаж по моим чертежам. Стеллаж состоял из 2-х секций - одинарной и второй - двойной. Я проморил его в коричневый цвет марганцовкой, пропитал от долгоносиков парафином, растворенным в скипидаре, а потом покрыл лаком. Вид стал вполне нормальным. На стеллаж мы разместили все книги, магнитофон. Мы часто заводили магнитофон, на который были переписаны более 150 пластинок, собранных мной за годы студенчества. Лена выучила большинство из них и часто напевала: «Марфуша все хохочет, Марфуша замуж хочет и будет верная она жена!» И так без конца. Она в детстве очень любила петь!
Мы спали на раздвижном диване, Лена на железной кровати, которую дала хозяйка. Жили бедно, экономя на всем.
Мои
адъюнктские дела
Я в первый год сдал все экзамены кандидатского минимума, но не очень хорошо. Первый по специальности - широкий профиль – «Основания и теоретические вопросы радиотехнических систем управления и наведения ракетного оружия» - сдал на "отлично". Второй по специальности - узкий профиль - «Устройство и проектирование ЭВМ» - сдал на удовлетворительно, хотя знал не менее чем на "хорошо"! Причиной был мой непримиримый характер. Я стал спорить со старшим преподавателем полковником Соколовым, который, не зная вопроса, стал нести околесицу о будущем запоминающих устройств на электронных запоминающих трубках и линиях задержки. Он был прав ровно 5 лет назад. В учебнике из рекомендованной нам литературы, говорилось именно так. Но в журнале “ЭЛЕКТРОНИКС” за прошлый год, в аналитической статье, посвященной развитию ЗУ, говорилось что будущее за миниатюрными ферритовыми кольцами или другими устройствами с двумя двоичными состояниями. В Ростовском Училище этот журнал не выписывали. Доказать я мог бы, если мои вещи пришли. Это я и сделал публично, на заседании кафедры, при всех, показав и прочитав при всех преподавателях эту статью. Соколов, конечно, признал свою ошибку. Позже я понял, что этого не надо было делать! Я заработал коварного тихого врага.
Главной трудностью при подготовке к экзаменам по специальности было отсутствие литературы по вычислительной технике в библиотеке училища! Когда я высказал свои претензии, то заведующая сказала, что подавали большой список, но там в аннотации иногда встречалось слово «Кибернетика», и эти книги вычеркнули из списка. Позже я прочитал воспоминания Китова, Пятибратова, Лебедева о роли «партийцев» от науки в пятидесятых годах в торможении развития отечественной вычислительной техники. Убедился в наличии подобных «партийцев» и в Ростовском училище.
Философию я сдал на «отлично». Один из вопросов был ”Буржуазная лженаука КИБЕРНЕТИКА и опровержение ее роли марксистско-ленинской философией”. В этом вопросе я был очень “подкован” и не оставил от буржуазной науки камня на камне! Я процитировал вначале определение КИБЕРНЕТИКИ из краткого философского словаря, где говорилось буквально следующее.
КИБЕРНЕТИКА буржуазная, схоластическая наука, догмы которой противоречат основам марксистско-ленинской философии. Провозглашает примат машин перед человеком. Создатель этой лженауки мракобес–«ученый» Норберт Винер.
У меня были переводы всех книг Н. Винера, и зная их содержание, я их «раздраконил» достаточно подробно! Послушал бы меня Шубравый! Но я запомнил строгий выговор всем комсомольцам «за посещение семинаров по буржуазной науке КИБЕРНЕТКЕ» на 2-ой площадке. Правда, выговор меня не нашел, так как думали, что я служу на полигоне в в/ч 15644, а я, на самом деле, служил в бригаде полковника Гарбуза.
Трояк по английскому получил вполне законно, хотя регулярно посещал все занятия по английскому языку для адъюнктов. Но они проводились нерегулярно. Не было у меня ни соответствующей базы, ни практики. Я понял разницу, когда тебе 18 лет и когда 26. В том возрасте за 4-5 дней можно было выучить даже китайский язык.
В Ростове адъюнктам регулярно выдавали “книжные” деньги по 1200 р. на год. Я всегда использовал эти деньги по назначению, и мне удалось, пополнить свою библиотеку по радиоэлектронике. Я выписывал газету «Книжное обозрение». Там публиковалась информация о всех вышедших из издательств книгах. Кроме того, в конце года, я приходил в книжный магазин и, прочитав тематические планы издательств, оставлял заказы-открытки. Делал я это позже и в Свободном, и в Козельске, и тем более, в Москве, в НИИ-4.
У меня в утвержденном плане адъюнктской подготовки был пункт: «Практическое освоение работы на ЭВМ УРАЛ-1 и составление программы расчета траектории ракеты методом Рунге-Кутта». Эта работа потребовала огромных временных затрат. Машина была на больших электронных лампах типа 6Н8С. Программа записывалась на специальных бланках в двоичных кодах ЭВМ. Машина часто ломалась, как раз в часы, выделенные для моей работы. Программу приходилось набивать самому на перфоленте, на основе обычной 35 мм засвеченной черной кинопленки. Исправить ошибку пробивки было очень трудно. Надо выло найти место неправильно пробитого двоичного числа и заклеить миниатюрным кружочком от пробивки (позже их программисты назовут «мозгами»). Если пробивка отсутствовала, то использовали ручной перфоратор.
Крупные программные ошибки устранялись либо перебивкой всей программы, либо старую ошибочную часть надо было вырезать и вклеить новый кусок ленты. Это был адский труд, поэтому все предпочитали решать численные задачи вручную на полуавтоматических электрических калькуляторах, о которых я писал в главе, посвященной учебе в Академии.
Быстродействие ЭВМ УРАЛ-1 было всего 100 операций в секунду. А лампы выходили из строя почти ежесуточно. Поэтому иногда даже не удавалось прогнать программу до получения решения в период между отказами. Не работа, а маята. Но мне удалось решить два варианта программы, и я написал (так требовалось) специальный отчет о решении задачи.
От перенапряжения у меня начались постоянные головные боли, которые выбивали из учебной и ученой колеи. Таблетки от головной боли не помогали, я пошел в поликлинику к невропатологу, а врач успокоила: «Это нормальная болезнь всех адъюнктов!» И выписала таблетки глютаминовой кислоты. Но они мало помогали.
Поздней осенью, когда стал падать снег, пришла новая напасть - нас “бросили” на уборку кукурузы. Ночевать пришлось в простых, холодных, не отапливаемых палатках на земле, прикрытой только пустыми матрасниками, поскольку “забыли” нам привезти соломы для их набивки. Почти половина слушателей и преподавателей сильно простудилась, и их отправили в Училище. Я подхватил такой радикулит и застудил почки, что не мог ходить и мочился кровью. Так как простуда была массовой, то начальство запретило обращаться в городские больницы, чтобы скрыть свое преступление. А поликлиника Училища не имела стационара, и лечили там только амбулаторно. Радикулит лечили кварцевой лампой, давая дозу в 2-3 раза больше допустимой. На спине у меня появились волдыри, и я не мог спать на спине. Кроме того, болели почки и тогда мне стали через мочеиспускательный канал прокачивать антибиотики. После 10 процедур анализ мочи улучшился, но нормы не достиг. Тогда назначили антибиотики принимать внутрь. Я проболел более месяца. При этом, несмотря на постельный режим, почти каждый день или через день приходилось ездить на трамвае в Санчасть Училища для приема процедур.
Болезнь не давала усиленно заниматься диссертацией. А зав кафедрой требовал выполнения плана.
Панфилов оказался очень плохим руководителем. Я зашел в тупик и не мог из него выйти. Проконсультироваться было не у кого. Я попросился разрешения съездить на консультацию в Академию им. Дзержинского, но меня не отпустили.
Как-то в Ростов на межвузовскую научную конференцию приехали адъюнкты из Академии. Они сказали, что согласно положению об адъюнктуре я могу к ним или в другую организацию поехать в годичную стажировку. Но командировка полностью оплачивается только до 3-х месяцев, а далее оплачивается в половинном размере. Но я был согласен на все! В Академию на стажировку меня снова не отпустили (непонятно почему), но разрешили ехать в НИИ-88 и к Главному конструктору п/я 2427 Борисенко, где разрабатывались БРК-1 и БРК-2. У меня там были хорошие товарищи, но они не знали, как надо писать диссертации, а в Академии знали!
ВСТАВКА Адъюнкту необходимо за время учебы провести не менее 40-50 часов занятий со слушателями. Под эту марку мне поставили условие, что отпустят меня только после проведения мной педагогической практики. Я согласился, думая, что это займет не более месяца. Зав. кафедрой сказал: — «Проведешь занятия – поедешь». Дело в том, что в это время на переподготовку в Ростовское Училище прислали моряков – капитан - лейтенантов. Ранее они окончили Тихоокеанское и Бакинское Высшие Военно-морские училища. Но в это время усиленно резали на металлолом новые противолодочные крейсера и другие корабли и выпускники- лейтенанты больше двух лет «били баклуши», находясь в кадрированных частях (т.е. без техники и личного состава). Наконец им предложили перейти в Ракетные войска и пообещали, что после переподготовки на трёхмесячных курсах их направят в дивизии, расположенные в европейской части СССР и там им предоставят квартиры. Конечно, значительная часть из них поверила этим побасенкам, и дала согласие на перевод в РВ. Итак, обучение решили спихнуть на меня.
На моем потоке их было около 40 человек, две учебные группы. Когда мне выдали учебный план по дисциплине “Радиоэлектронные средства управления и контроля ракет”, то оказалось, что план рассчитан на 300 часов учебного времени, т.е. — на целый семестр.. Я пошел к заведующему кафедрой за получением разъяснения, но он меня успокоил, сказав, что я буду проводить только первую часть курса “Радиотехнические средства боковой коррекции”, а последующие части курса будут вести ст. лейтенант Занин (с февральского потока Спецнабора) и полковник Крейтан. Я не успокоился, пошел к своему руководителю полковнику Панфилову и доложил ему, что это нарушает мои планы подготовки и на командировку в Москву у меня останется чуть больше полугода. И совсем не останется времени для обработки накопленного материала. Но тот сказал, что в данный момент Крейтан только начал подготовку курса по БРК‑2, а я эту систему знаю. Надо войти в положение! Пришлось смириться. И я начал занятия. Надо сказать, что молодые лейтенанты по специальности “Радиолокационные приборы” оказались очень хорошо подготовленными в таких базовых дисциплинах, как “Радиотехника”, “Электровакуумные приборы”, “Импульсная техника” и “Основы радиолокации”. Во всяком случае, их уровень подготовки был гораздо выше уровня выпускников Ростовского Училища. Это я судил по тем выпускникам из Ростова, с которыми встречался на полигоне Капустин Яр. Даже мой друг Саша Романов уступал им в базовой подготовке.
Например, когда я говорил им, что в модуляторе магнетрона используется тиратрон с водородным наполнением, и спрашивал “почему?”, то несколько слушателей подняли руки и правильно пояснили.
Среди своих слушателей я заметил знакомое лицо и старался вспомнить, где его я встречал. Однажды в перерыве подошел к нему и спросил, где мы могли встречаться. Он, не задумываясь, ответил, что в поезде, где они и я с товарищем играли в преферанс. И поинтересовался, где мой товарищ сейчас. Я ответил, что он ростовчанин, но командование не отпустило его для поступления в адъюнктуру, и он продолжает служить на Дальнем Востоке.
Он мне рассказал, что их, окончивших по первому разряду, направили тогда служить на Балтику, в Клайпеду. Но вот, службы не получилось.
Интересно, что через много лет мы встретились у нас в НИИ-4. Оба были в звании подполковников (он — капитан второго ранга). Он, оказывается, отслужил почти 6 лет на Камчатке на космическом ИП (Измерительном пункте) и год назад перевелся в Космический институт. Когда он служил на Камчатке, то сдал в Петропавловском Университете кандидатский минимум по философии и иностранному языку. И это сыграло большую роль при его переводе.
Потом я встречал его уже в гражданском, в нашем городке, но он меня, по-видимому, не узнал. Вот какие интересные встречи бывают в жизни.
