Мы провели пуск, и с точки падения сообщили, что ракета попала буквально в кол. Испытание прошло на отлично. На пуске был Главком, ему доложили, что точная стрельба – это заслуга расчета БРК. И он перед отлетом с полигона решил посетить нас. Тем более, что от нас до аэродрома было не более 2-х километров.
После пуска мы стали готовиться в обратный путь. Вдруг нам по каналу боевой связи приходит сообщение: “К Вам выехал Главком!” Мы вначале не поверили, но сообщение продублировали. По резервной радиостанции в зашифрованном виде. Мигом стали наводить порядок. Нагладили обмундирование, начистили пуговицы, сапоги. Вскоре увидели пыль в степи и штук 5-7 автомашин.
Я построил весь личный состав (Сухова спрятали). Доложил Главкому как положено, даже сам удивился своему спокойствию.
Главком поблагодарил нас за чёткую работу. Всему личному составу отделения объявил благодарность. Солдатам - двухнедельный отпуск на родину, офицерам - значительную денежную премию, меня наградили именными часами. Я провожал Главкома до машины. Генерал Вознюк был в свите. Вдруг он обернулся, пожал мне руку и сказал: «А я вас узнал!».
Главком уехал, и мы восторженно-радостные продолжили свои сборы. Связисты стали снимать прямую телефонную линию–шестовку, радиостанция уехала.
Перед возвращением я принял решение: всем помыться в бане. Взяли чистое белье, погрузились в бортовой ЗИЛ-131 и поехали в баню на 10 площадку.
На точке остались я, лейтенант Толя Чижов, Боря Кривошея и часовой.
Внезапная болезнь
Я не предполагал, что вскоре у меня будет сильнейший болевой приступ.
Вдруг, примерно через час после отъезда солдат, у меня начались нестерпимые боли в нижней части живота. Боли нарастали, я выпил таблетку анальгина и какой-то антибиотик. Боль чуть утихла, но не прекращалась, а переходила на почки и ниже. Я подумал, что у меня острый аппендицит. Надо как-то добираться до госпиталя.
Вдоль ЛЭП проходила грейдерная грунтовая дорога и иногда по ней проходили машины. Я послал часового на дорогу. Время шло, боли стали нестерпимыми, я выпил две таблетки анальгина и решил сам ехать в госпиталь на нашем бортовом буксировщике Газ-66. Чижов имел права, но не имел практики в вождении машины, а я, не имея водительских прав, научился водить все наши машины. Сел в кабину, а Толю Чижова посадил в кузов, предупредив, что если машина начнет опрокидываться, то он должен выпрыгнуть из кузова. Дорога была грейдерная и как только машина отклонялась от центра, то она наклонялась, это было сигналом мне. Я останавливался, потом снова ехал. Так, в конце концов, я доехал до госпиталя и уже во дворе снова потерял сознание. Очнулся я уже в палате с промывочным шлангом в мочевом пузыре. Оказалось, у меня было гнойное воспаление стенок мочевого пузыря. Заболевание для жарких мест довольно частое, особенно при редком посещении бани! Поэтому в Израиле и делают обрезание крайней плоти, чтобы легче соблюдать гигиену. Но все обошлось без осложнений, так как иногда по мочеточникам воспаление переходит на почки. В госпитале я пробыл 21 день.
Мне дали первый летний отпуск. Помню, что в Баскунчаке купил в подарок родителям арбуз диаметром около 50 см. В Саратове и Челябинске у меня были пересадки, так, что пришлось помучиться с ним. Но удивление дома было беспредельным! Они впервые видели такой громадный арбуз!
Премию мы получили, солдаты по очереди съездили в отпуск (кроме Сухова), а мои именные часы где-то застряли по дороге. Но запись в личном деле о награждении меня Главкомом именными часами была сделана. Часы отыскались, когда я был уже капитаном! Об этом позже.
Кстати, о той ЛЭП–120. Под ее опорами на высоте 1 метра от земли мы протянули изолированный провод, один конец для безопасности заземлили, на концах провода оказалась наведенное напряжение около 110 вольт. Его хватало, чтобы пользоваться нашим ламповым радиоприемником и электробритвой.
Некоторое продолжение эпопеи с Суховым. По моей просьбе, командир дивизиона перевел Сухова от нас в хозяйственный взвод. Там, боясь самосуда, он оставил свои вредные привычки. Потом дослуживал дней 35-45 за все дни, проведенные на гауптвахте за время службы у меня (был тогда такой хороший приказ Жукова). После знаменитого пуска, когда я попал в госпиталь, отделение вернулось на свою старую постоянную позицию в нашу землянку. Там все сохранилось, так как для ее охраны я оставил двух надежных солдат.
После приезда из отпуска мне однажды пришлось быть свидетелем аварийного пуска морской ракеты.
Получение новой техники БРК-2 для своей части
Зимой 1956-1957 года я получил приказ сдать нашу БРК-1 в другую часть полностью укомплектованной и быть готовым выехать с караулом в Москву в п/я 2427 на Авиамоторной ул. для получения новой техники БРК-2. Наша бригада начала готовиться к переходу на новую ракету 8К51 с дальностью стрельбы до 1300 км.
Готовясь к поездке, я приступил к подбору состава караула, в который включил только своих солдат. Я к ним привык и знал, что от каждого можно ожидать. Правда, по просьбе помощника гл. инженера бригады Героя Советского Союза майора Бутылкина, взял его писаря, который был из Москвы. Я его хорошо знал, так как часто бывал по делам у Бутылкина.
Для охраны нашей землянки на полигоне я оставил лейтенанта Чижова, лейтенанта Низамова, ефрейтора и трех солдат.
В командировку мы ехали с оружием, поэтому нам выписали воинские перевозочные документы в купейный и плацкартный вагоны. Мы заняли купе, в котором разместился я, сержант, два солдата и всё оружие - семь автоматов АК, к каждому по 4 рожка с патронами и мой пистолет Стечкина со 100 патронами. В соседнем плацкартном вагоне ехали 4 солдата без оружия.
По приезде в Москву оружие сдали на хранение в охрану предприятия. Солдат с сержантом разместили в общежитии завода.
У нас был свободный день, и я решил своим «воинам» сделать экскурсию по Москве. Мы посетили Красную площадь, Кремль. На память сделал ряд фотографий. Солдату всегда приятно отсылать такие фото домой.
Техника (два комплекта) была уже готова к погрузке и стояла в цехе, опечатанная военпредом. Но я, основываясь на том, что я не просто перевозчик, а еще и её испытатель, потребовал повторного испытания аппаратуры в моем присутствии, что предусматривалось существующими положениями. Райинженер полковник Липкин (гл. венный представитель на предприятии) не согласился с повторной проверкой. Пришлось его убеждать, и это удалось благодаря тому, что зам, гл. конструктора системы Чигирев Ростислав Александрович меня хорошо знал, а инженеры-разработчики Володя Соколов и Володя Леонтьев были моими друзьями. Тем более, что я при испытании опытного экземпляра помог им избежать многих неприятностей, да еще досыта поил спиртом.
И я оказался прав: магнетронные передатчики на обоих комплектах работали неустойчиво. Пришлось несколько раз менять основной и запасной блоки передатчика, пока не отобрали устойчиво работающие экземпляры. Это заняло три дня, но потом с этой техникой я не знал забот. Тогда я не предполагал, что нашему дивизиону предстоит скорый переезд на Дальний Восток и последующее развертывание в ракетную дивизию.
После проведения проверок аппаратуры, погрузили всю технику на платформы. Здесь тоже пришлось потрудиться, проверяя надежность крепления машин и прицепов. Под колеса устанавливались деревянные колодки, а затем из 6-ти мм железной проволоки-катанки делались четыре растяжки на каждую машину. Для проезда караула и размещения ящиков с ЗИПом к платформам прицепили товарный пульмановский вагон. В вагоне для отдыха были нары, а для отопления большая чугунная печь-буржуйка. Солдаты у меня были деятельными, и пока мы стояли на территории завода, кроме тех дров, что нам дали, натащили старых ящиков и еще “прихватили” где-то два рулона толстой гофрированной упаковочной бумаги для утепления вагона.
Наконец, мы поехали. Часовой выходил из вагона-теплушки только при остановке поезда и ходил вдоль наших платформ. На узловых станциях нас либо встречал железнодорожный военный комендант, либо я заходил к нему и докладывал, что все нормально. Вся ракетная техника тогда перевозилась под строгим контролем.
Погода благоприятствовала нам: мороз был не более 5-10 градусов, стояли солнечные дни. Я иногда во время движения залезал в кабину машины и ехал так до остановки. Вид был изумительный.
О
системе БРК-2
Один комплект БРК-2 состоял из трех машин ЗИЛ-131 высокой проходимости с КУНГами (аппаратная, вспомогательная и машина контрольного пункта, прицепа с антенной на лафете от 75-ти мм зенитного орудия, двух прицепов бензиновых электростанций типа 8Н01, таких же, как на БРК-1, мощностью 12,5 кВт).
Принципиальное отличие БРК-2 от БРК-1 в том, что передатчик работал не в метровом, а в сантиметровом диапазоне радиоволн. Поэтому диаграммы направленности антенн наземной и бортовой на ракете были очень узкие, и это значительно повышало, помехоустойчивость системы к возможным помехам со стороны противника. Кроме того, было трудно запеленговать узкий наземный луч.
Аппаратура главной аппаратной машины состояла из стойки блока питания, модулятора и стойки контроля. Вся аппаратура была на электронных лампах. Блок передатчика с магнетроном и антенным коммутатором находился непосредственно на антенном прицепе под антенной. Антенна с помощью маховиков поворачивалась в вертикальной и горизонтальной плоскостях.
Антенна была рупорно-параболической, т.е. в вертикальном сечении это был рупор (рис., а в горизонтальной плоскости отражатель представлял параболу, в фокусе которой находился излучатель передатчика). На антенне в специальные держатели крепилась зрительная труба с 6-ти кратным увеличением и перекрестием для грубой наводки передающей антенны на антенну контрольного пункта.
Точная наводка и совмещение равносигнальной зоны с линией прицеливания происходила с помощью микрометрических винтов фазовращателей на антенном коммутаторе.
Антенна контрольного пункта по общей конструкции не отличалась от БРК-1. Только вместо приемной дипольной антенны была рупорная квадратная с раскрывом 10х10 см.
В горизонтальной плоскости передающая антенна имела ширину основного лепестка диаграммы направленности менее 0.50. За счет рупора диаграмма направленности поднималась над землей и поэтому БРК-2 была менее критична к складкам и наклонам местности, Это подтвердили испытания БРК-2 в предгорьях Южного Урала в районе г. Миасса.
Передатчик генерировал радиосигнал в диапазоне 3-х см, в виде импульсов длительностью в 1 мксек и мощностью в импульсе 100-120 КВт. Антенный коммутатор обеспечивал качание луча в пространстве с частотой 50 раз в сек. Синхронно, вместе с качанием луча изменялась частота повторения импульсов модулятором с 5000 Гц до 7000 Гц. Это позволяло на приемном устройстве на ракете распознать, в какую сторону отклонилась ракета и с помощью газовых рулей ликвидировать отклонение ракеты. Ракета 8К51, как и ракета 8Ж38 имела отделяющуюся головную часть и несущие баки. У нее отсутствовало хвостовое оперение. Приемная антенна БРК-2 на ракете имела щелевую конструкцию, и поэтому она не оказывала аэродинамического сопротивления при полете.
Магнетронный передатчик на опытных экземплярах БРК-2 имел очень низкую надежность и иногда при предстартовых проверках выходил из строя. На замену блока на запасной по нормативу отводилось 15 мин. Мы натренировались производить замену за 3-5 минут. Для этого запасной блок заранее извлекался из ящика ЗИП и был всегда наготове.
Первый экземпляр БРК-2 мы испытывали с ракетой 8Ж38, и для надежности, он дублировался, БРК-1, которая устанавливалась в створе с БРК-2.
Затем при пусках 8К51 на полигоне использовали, как правило, два комплекта БРК-2, один был основной, а второй находился в горячем резерве - работал без подачи высокого напряжения на модулятор.
Но однажды сказался “эффект бутерброда”. Второй комплект отправили для испытаний на Урал. Остался один.
Раз мы готовились к очередному пуску, и во время предстартовых проверок, вышел из строя магнетрон блока передатчика. Поставили запасной блок, но при получасовой проверке я почувствовал ненормальную работу блока - скачки тока магнетрона. Это предвестник пробоя и выхода магнетрона из строя. Я доложил, присутствующему наблюдателю от полигона полковнику Юртайкину и попросил его доложить начальнику старта. Но он страшно перепугался и отказался. До старта 10 мин, т.е. ракета уже стоит заправленная идут последние предстартовые проверки. Что делать? Молодость бесшабашная и я решил рискнуть. Работать на токе ниже номинального. Говорю Юртайкину “Разрешите работать на токе 10 ма?”. Он говорит “Разрешаю”. Я сразу посылаю Борю Кривошея со шлемофоном на антенну для коррекции наводки антенны по сигналу с КП. Дело в том, что изменение тока магнетрона приводит к некоторому изменению частоты сигнала, что в свою очередь смещает диаграмму направленности антенны. И надо антенну довернуть до получения на контрольном пункте нулевого отклонения. Боря откорректировал наводку антенны буквально за минуту до старта.
Наконец, команда “ПУСК”. Я стою у стойки модулятора и слежу за током магнетрона. Рука на ручке регулировки тока. И вдруг на 10-ой секунде после старта стрелка тока магнетрона начала медленно двигаться в сторону увеличения, т.е. к пробою. Я регулировкой тока ее двигаю назад, ток уменьшился и продолжает уменьшаться до 10 МА. Тогда я его начинаю увеличивать, когда он начинает расти и дальше, я снова ток уменьшаю и т. д. ... И так, до тех пор, пока в шлемофоне не прозвучало “Отбой, Отсечка прошла!”. Это означало, что пуск окончился штатно. Двигатель ракеты работает около двух минут, а мне показалось, что прошла вечность. Когда я снял пальцы с ручки регулировки тока, то пальцы свело судорогой, и они не разжимались. Но в душе все пело! Удалось предотвратить пробой магнетрона и, следовательно, аварийное выключение БРК со всеми возможными последствиями.
Но мои манипуляции с током магнетрона не прошли бесследно, так как телеметрия зафиксировала небольшое периодическое качание равносигнальной зоны. Но при всем том ракета попала “почти точно в кол”. Потом на позицию приехали какие-то "хмыри" и стали выискивать причину этого качания. Я им под нос запись Юртайкина, что замечаний по работе нет. В журнале КП были отмечены незначительные качания равносигнальной зоны. А в журнале боевой работы я записал, что при боевой работе наблюдались колебания тока магнетрона. Возможная причина - неустойчивая работа модулятора из-за отсутствия стабилизации смещающего напряжения при колебании первичного питающего напряжения от бензоагрегата. А потом взял и продемонстрировал это явление практически. Вопрос был снят.
Ранее в процессе испытаний я встречался с подобной неустойчивой работой модулятора. Первопричиной был центробежный регулятор оборотов двигателя передвижной электростанции, который вызывал иногда периодические качания оборотов, а, следовательно, и выходного напряжения. Эффект качания пропадал, если обороты бензодвигателя устанавливались чуть выше номинальных. Истину я рассказал только ребятам-разработчикам: Володе Леонтьеву и Володе Сорокину, когда они приехали. Оказалось, что они, зная ненадежную работу присланных, существующих блоков передатчика, выслали с попутчиком из соседнего отдела, два новых блока. Но тот блоки привез, а нам их почему-то не передал.
Кроме того, я ребятам продемонстрировал неустойчивую работу даже на новых блоках и доказал необходимость введения стабилизации. За эту рационализацию мне выплатили потом премию из фонда гл. конструктора (не первую, кстати, но и не последнюю). Аппаратура после доработки, выполненной тут же на полигоне, стала работать очень устойчиво. И мы, как ни старались, не смогли нарушить ее устойчивую работу.
Вообще систему я изучил не хуже самих разработчиков. Все схемы электронных блоков мог воспроизвести по памяти и знал ее работу в комплексе, а разработчики только каждый свое устройство.
Я завел специальную тетрадь, в которую скрупулезно записывал все возникающие “глюки” и возможные пути избавления от них. Сам я не имел права изменять что-то в аппаратуре, а по приезду разработчиков им все показывал.
Мы обсуждали возможности повышения надежности и удобства эксплуатации БРК-2 и часто сразу вносили изменения в электрическую схему аппаратуры. С ребятами я подружился, они видели во мне своего честного, инициативного, надежного и квалифицированного помощника.
Группу конструкторов-разработчиков БРК-2 возглавлял заместитель главного конструктора радиоэлектронных систем Чигирев Ростислав Александрович. Он часто к нам приезжал, и я подолгу беседовал с ним о путях совершенствования аппаратуры. Меня он считал ассом по эксплуатации и знанию системы, поэтому относился очень уважительно.
Опять некоторое отступление от последовательного изложения.
Через несколько лет (в 1960 году) я, будучи адъюнктом, приехал к ним в НИИ радиоэлектроники (п/я № 2427) на стажировку. Разрешение на допуск к документации на новейшие разрабатываемые системы мог дать только Главный конструктор, директор НИИ Борисенко. Надо было идти к нему на прием. Я вначале зашел к Чигиреву и объяснил ему цель моей командировки. Он говорит ”Ну пошли к Главному, я тебя ему представлю” Зашли к Главному в кабинет, Чигирев меня представил, объяснил, что и как. Первая фраза Главного меня прямо ошеломила: “Водку пьешь?”, я не знаю, что ответить. Начал что-то лепетать, но Ростислав Александрович вмешался: “Пьет, пьет, но только спирт! ”. Борисенко расхохотался: “Ну, теперь вижу истинного БРКашника! Добро! Пусть работает!”
И тут Чигирев улыбаясь, говорит Главному: «А Вы его разве не узнали, ведь это тот лейтенант, который тогда на полигоне всю команду Королева и нас споил в усмерть!» «Ну, теперь я вспомнил тот случай!».
Встреча
со всеми генеральными конструкторами в «неформальной обстановке»
А дело было так. Ракету 8К51 должны были срочно принять на вооружение к какой-то дате. Назначили серию пусков. За три дня успешно отстреляли пять ракет. Все пуски прошли без замечаний. Боковое отклонение не превышало 100-200 метров. На полигон по такому случаю приехала туча промышленников во главе со своими главными конструкторами. У нас на позиции присутствовал Чигирев со своими мальчиками. Его Главный - Борисенко был на старте. Между пусками ребята уезжали отдохнуть в гостиницу на 2-ой площадке, а я с расчетом сидел на “точке” безвыездно. Напряжение было жуткое. Пуски шли один за другим, начиная с раннего утра, потом днем, потом ночью и т. д. На основании результатов этих пусков ракеты 8К51 Государственная комиссия должна была сделать вывод, можно ли принять ее на вооружение. При успешном отстреле серии главным конструкторам обещали Ленинские премии, другим ордена и медали. После пятого пуска (ожидался и шестой, но он в серию не входил) сделали перерыв, так как решением Государственной Комиссии ракету решили принять на вооружение.
На 2-ой площадке в гостинице “Люкс”, где жили Королев С.П. и главные конструктора систем: Бармин В.П. (стартовое устройство), Пилюгин Н.А. (наземное электрооборудование и система управления), Глушко В.П., Борисенко М.И. (системы радиоуправления) их заместители и др. решили отметить успешное завершение серии испытаний и принятие ракеты на вооружение.
Я был у себя на позиции, сидел в аппаратной машине и заполнял специальные бланки актов испытаний для отчета Государственной Комиссии. На следующий день ожидался еще пуск. Вдруг, около 22 часов зазвонил “городской” телефон и меня позвали. Звонил Чигирев Р.А. со второй площадки. “Женя, у тебя спирт хороший есть?”. “Есть”- говорю. “Надо срочно!”. “10 литров хватит?”, “Хватит!”, “У меня есть полынный концентрат, прихватить?”, “Возьми, я сейчас за тобой высылаю машину”.
У меня, на такой случай, была специальная, плоская, по форме тела (под куртку, чтобы со стороны не было видно) канистрочка. Куртки для боевой работы нам выдавали на полигоне летные, на меху.
Приехал солдат-шофер на ГАЗ-69 и быстренько доставил меня к гостинице “Люкс”. Я вышел, а шофер говорит “Мне приказано подождать Вас”, “Жди”- говорю.
Прохожу на второй этаж, проводили в зал. Я только зашел, предварительно достав канистру, как кто-то воскликнул “Вот наш спаситель!”. Чигирев говорит: “Это начальник БРК, который сработал на «отлично»!”. СП говорит, - “Значит надо поощрить! Садись. Ты тоже призван из института?”. Я ответил, что был призван из ЛИАПА.
Присел на конец стола. Столы стояли буквой “П”. Я растерялся, попав в такую компанию, и сидел ни жив, ни мертв. Осмотрелся. Королев С.П. сидел во главе стола, рядом все генеральные и главные конструктора, их заместители, какие-то генералы, полковники. Было, наверное, не менее 30-35 человек. Рядом со мной сидел подполковник. По-моему единственный в таком низком звании. Говорит - “Не теряйся!”
Принесенный спирт, разлили по графинам, в которых уже была налита вода, добавили туда полынную настойку. Разлили по стаканам. Встает СП и предлагает тост: “За институтских лейтенантов-чернорабочих подготовки и пусков всех наших ракет!”. Выпили. Сразу все зашумели, и я под шумок смылся. Шофер доставил меня до “точки”. Так окончилось мое первое общение с элитой главных конструкторов.
На другой день решили сделать 6-ой дополнительный пуск серии. К нам приехал Чигирев, сообщил, что всем офицерам будет объявлена благодарность Главкома. Рассказал, что спирт с полынью понравился и многие прилично “перебрали”.
Я прикинул, что 10 литров спирта эквивалентны примерно 25 литрам водки. Даже если там было 50 человек, то на каждого пришлось по 0,5 литра в дополнение к тому, что до моего приезда было выпито.
Вообще, поскольку в Капустином Яре был “сухой” закон, то разработчики систем, определяя норму спирта на профилактику систем, учитывали, на мой взгляд, этот фактор. На месяц, на комплект аппаратуры (а у меня постоянно было их два) на профилактику выдавалось 20 литров чистейшего 98 % хлебного спирта. Фактически, если полную профилактику делать по два раза в месяц, то расходовалось не более 5-6 литров, т. е. около 10-12 литров на два комплекта аппаратуры. В остатке - 28 литров спирта. Поэтому, когда приезжали разработчики, я снабжал их спиртом по потребности. В документации на серийный образец БРК-2 норма спирта на профилактику была сокращена в два раза. Но и этого было много.
С.П. Королев сдержал свое слово, и через некоторое время мне переводом пришла какая-то премия.
В ту пору конструкторы - разработчики новой техники почти всегда прислушивались к мнению испытателей-эксплуатационников.
Недостаток всех систем БРК был в том, что перед боевой работой и после ее личному составу негде было отдохнуть. Предполагалось, что для жилья будут использоваться палатки. Летом обычные, а зимой утепленные. Но обычные, армейские палатки были очень неудобны. Много времени уходило на их установку, летом в них днем было жарко, ночью холодно. А зимние палатки вообще были мало пригодны. У нас они вначале были, но оказалось, что на морозе их наружный брезентовый слой промерзал и становился ломким. Свернуть такую палатку без сильного повреждения было нельзя. Или надо было отстегнуть по краям утепляющий слой и топить печку, пока брезент не высохнет.
Мы предложили конструкторам сделать во всех машинах спальные места и даже предложили свою конструкцию, в которой ящики для ЗИП и катушек с телефонным кабелем превращались в диванчик со спинкой, которая могла трансформироваться во вторую полку. Это было предложено, когда мы работали на БРК-1. Наше предложение было одобрено и все КУНГи БРК-2 были снабжены такими раскладными спальными 2-х ярусными местами.
Для отопления КУНГов использовались дровяные печи и электропечи при боевой работе. Мы сняли со списанного гусеничного тягача обогреватель для запуска двигателя и установили в КУНГ вспомогательной машины вместо дровяной печи. Обогреватель работал на солярке и расходовал за час не более 1,5 литра. Но так как, наши конструктора использовали готовый кузов, выпускаемый другим заводом, то они послали тем наше предложение на этот завод. Года через 3, я увидел КУНГ, в котором для отопления использовался подобный обогреватель. Я, конечно, не могу однозначно утверждать, что это было реализовано наше предложение
За многие оформленные предложения мы получили хорошие премии от руководства полигоном и от гл. конструктора. (Возвращаюсь к последовательности изложения).
