Для окончательного решения вопросов размещения объектов нового полигона необходимо было решить вопрос об изменении ранее использованных маршрутов сезонного прогона скота через территорию полигона.
Веками в Казахстане сложилась практика массовых перегонов скота, весной с юга на север, а затем осенью прогон в обратном направлении. Причина перегона скота в том, что в центральном Казахстане уже к середине апреля трава полностью выгорает. Поэтому для выпаса скота приходится перегонять его на север, где травы еще сочные и зеленые. С приходом на севере Казахстана осенних холодов, скот перегоняется в южные районы Казахстана, где тепло и трава после осенних дождей снова зазеленела.
Центром прогонных маршрутов в районе полигона был Тирень-Узякский район. Поэтому руководством экспедиции было принято решение о посылке в Тирень-Узяк группы, для уточнения существующих маршрутов прогона скота, проходящих по району. Надо также было выяснить возможные изменения прогонных маршрутов, и оценить дополнительные затраты на обустройство новых маршрутов, устройство водопоя для крупного скота и овец, устройство колодцев и каков должен быть их дебет.
Я, как один из младших офицеров, опять оказался крайним. Меня назначили старшим группы из двух человек. Вторым был Саша Корелов. Ранее нам выдали теплое обмундирование – меховые лётные штаны и такие же куртки. В сочетании с черными полушубками и моим громадным пистолетом Стечкина в деревянной кобуре вид у нас был весьма живописным. Мне выдали также лётный планшет с подробными картами района. Так как на картах были нанесены предполагаемые места некоторых объектов будущего полигона, то карты имели гриф «Совершенно секретно», что накладывало на нас дополнительную ответственность.
Кроме наших «крутых удостоверений» нас дополнительно снабдили специальным предписанием, подписанным лично Председателем Совета Министров Казахской ССР Тайбековым и скрепленным печатью Совета Министров. В основном это было сделано для максимального содействия районных чиновников всех рангов и принадлежности. Мы выписали себе проездные документы на 4-х человек, чтобы занять отдельное купе.
К сожалению, на разъезде Тирень-Узяк останавливался только местный поезд, который ходил раз в сутки и к тому же через день. В поезде был всего один купейный вагон и поэтому билет пришлось заказать заранее. Поезд приходил поздним вечером, мы заняли своё купе, но проводница захотела подсадить к нам еще одну пассажирку, поэтому за свои места пришлось повоевать. Мы попросили проводницу разбудить нас, закрылись в купе, и немного вздремнули. Проводница постучала к нам, когда поезд уже останавливался. Поезд стоял всего минуту, и нам пришлось дернуть стоп-кран, чтобы успеть выйти. Кроме нас на станции никто не вышел. Было темно. Перрон освещался одним керосиновым фонарем на столбе. Спросить было не у кого! Станция представляла из себя маленький щитовой домик. Холодно, метет поземка. Все входы в домик закрыты и на наши стуки никто не отзывался. Окна были темны. Но мы были очень настойчивы и так начали барабанить в окна, что стекла могли вылететь. Наконец форточка открылась, и там показалось испуганное косоглазое лицо. Мы долго объясняли ей кто мы такие, и что нас надо впустить на станцию в противном случае мы пообещали ей увольнение на следующий день. Это подействовало. Наконец она нас впустила в зал ожидания. При виде моего громадного пистолета она так перепугалась, что стала заикаться. Мы при свете фонаря со свечкой, показали ей свои удостоверения и обвинили ее в саботаже и противодействию властям. Тут она начала громко плакать и просила ее простить. Кроме нее на «станции» никого не было. Телефонной связи с райцентром не было. До поселка три километра, и при морозе и метели добираться до поселка было весьма проблематично! Решили дожидаться утра, когда на лошади на санях приедет «начальник» станции. Испуганная дежурная снабдила нас матрацами и одним одеялом. В комнате было достаточно тепло. Мы хорошо заблокировали входную дверь и улеглись на станционных диванах. Попросили дежурную не спать и разбудить нас сразу по приезду начальника станции.
Утром в 7 часов дежурная нас разбудила, напоила чаем с печеньем и попросила не говорить начальнику, что она нас не пускала в зал ожидания. Вскоре приехал начальник, казах - молодой толковый мужик и он сразу понял, кто мы такие. Мы попросили заказать нам отдельное купе для обратного отъезда. Он ответил по военному «будет выполнено товарищи начальники!» Усадил нас в сани, ноги закрыл попоной, и мы поехали вместе с дежурной в город.
Вскоре в голой степи показался город-поселок-райцентр. Поселок производил удручающее впечатление! В поселке было только четыре одноэтажных щитовых дома, похожие на бараки. Остальные дома (около трех десятков) были целиком глинобитные с одним или двумя маленькими стеклянными окошечками без рам. Стекла, как было принято, прямо вмазаны в стену.
Подошли к зданию, где, как сказала дежурная, был Исполком. На двери висел замок. Тогда, оглядевшись, мы в одном из зданий обнаружили чайную. Там был только повар - старый казах. Он предупредил нас, что у него только мясо «казы» (так казахи называют конское мясо). Я согласился, а Саша ничего не понял. Повар приготовил нам сборную солянку и плов из казы. Мясо было мягкое и плов, приготовленный с добавкой бараньего сала, очень вкусный. Саша кушал и нахваливал. Он думал, что плов из козьего мяса. Чай был свежезаваренный, сладкий. Когда мы вышли из чайной, я не удержался и говорю Саше, ну как тебе «ИГО-ГО»? Какое «Иго-го?», переспросил Саша, и я ему популярно объяснил, что сейчас в Казахстане происходит массовый забой на мясо целых табунов лошадей, так как такое их количество не нужно для современной Армии. Когда до Саши дошло, что он кушал с удовольствием конину, его вырвало. Я никак не предполагал, что он такой брезгливый. Даже в нашей столовой, в Джусалах, плов и азу часто готовились из конского мяса на любителя. Мясо немного красноватое, но очень мягкое и вкусное. Лошади ведь были вольные из табунов. А Саша даже на меня обиделся!
В соседнем здании располагался Райком и Исполком и мы пошли туда. Слух о нашем приезде быстро распространился по поселку, и когда мы пришли в исполком, то председатель исполкома был уже на своем месте. Я предъявил ему предписание Тайбекова и мое «крутое удостоверение». Он внимательно по два раза все прочитал, и сказал, что сейчас же отдаст указание, чтобы нам принесли все схемы маршрутов прогонов. Я на словах пояснил нашу задачу. Он предоставил нам для работы свой кабинет, а сам перешел в кабинет секретаря райкома, который был в командировке.
Но шло время, а документы нам не приносили. В кабинет заглядывали, какие то личности и дверь захлопывали. Я понял, что решили потянуть время. Мы достали с Сашей свои пистолеты и положили их перед собой. Через некоторое время я вышел в приемную и повышенным голосом говорю секретарше (странно, но русская), что если председатель сейчас не появится и мне не дадут телефонную связь с Кзыл-Ордой, то я буду это рассматривать как государственный саботаж и вредительство, и я лично доложу об этом Тайбекову. Секретарша сказала, что все нужные документы хранятся в сейфе председателя. Тогда я сказал, что сейчас же из пистолета бронебойными пулями собью замок с сейфа, так как наше время ограничено.
Буквально через 3-5 минут в кабинет постучал и зашел русский молодой человек и представился начальником КГБ района. Я потребовал показать его документы, и он сразу их отдал, а потом попросил мои. Мы были примерно одного возраста. Когда мы приехали, он находился в районе. Его разыскали и по телефону сообщили, что в райком прибыли какие-то подозрительные лица. А перед этим в Кзыл-Орде был задержан американский шпион, с заданием выявить все вопросы, связанные со слухами о строительством полигона. Он нам сказал, что удостоверился в подлинности наших документов, так как совпали особые скрытые отметки на них. Он очень извинялся и сказал, что берет всю подготовку нужных документов под свой контроль. Потом доставит нас к любому проходящему поезду, остановит его и посадит нас.
Работа буквально закипела, нам все документы подобрал КГБ-шник, а секретарша быстро все отпечатала и без ошибок. Обед нам принесли прямо в кабинет, он был весьма неплохой и без «казы».
К вечеру мы окончили подготовку, документов. Вызвали председателя исполкома только для подписи. Он стал заговаривать со мной, но я его заискивания проигнорировал. Потом КГБ-шник отвез нас на машине к поезду Алма-Ата-Москва, который сделал остановку по требованию на 1 минуту, мы сели, и проводник проводил нас в отдельное купе.
Мы без приключений вернулись в Джусалы. Командованию наши материалы понравились своей полнотой и обоснованностью.
Мои полеты
по территории полигона
Для обеспечения работы экспедиции нам был придан авиаотряд, который дислоцировался на сельскохозяйственном аэродроме в Джусалах. Перед нашим приездом аэродром модернизировали, и он получил возможность принимать двухмоторные самолеты типа ЛИ-2, ИЛ-12 и ИЛ-14. В авиаотряде, приданном нам, было два самолета ЛИ-2 (предшественник ИЛ-12) на 24 места и пять самолетов АН-2 и АН-4 (4-8 мест). Один из ЛИ-2 был оборудован специальной аппаратурой для точной аэрофотосъемки. На нем одна из наших групп постоянно совершало полеты. На одном из АН-ов было установлено дополнительное электрооборудование, салон был утеплен, имел отопительное устройство на солярке и приспособлен для размещения и крепления приборов. С командиром этого самолета (ст.лейтенантом) меня познакомили. Сказали, что я буду летать с ним. Но эта работа постоянно откладывалась.
Наконец в феврале был дан приказ о начале работ. Видимо, обещанный специалист не приедет, а надо закрывать план выполнения работ. Выдали откорректированную в сторону сокращения измерений методику. Количество приборов было ограничено двумя. Первый был предназначен для определения высот ионизированных слоев в стратосфере в дециметровом и метровом диапазоне волн. Прибор имел индикатор на электронно-лучевой трубке с нониусной шкалой определения расстояний между импульсами. К нему прилагались две директорные антенны для разных диапазонов волн. При проведении измерений они направлялись в зенит. По отраженному сигналу определялась высота ионизированного слоя и его интенсивность. Второй прибор нашего производства, для определения электропроводности почвы путем измерения поглощения радиоволн при опускании в скважину (колодец). Многодиапазонный приемник (от сверхдлиных до коротких волн) со стрелочным индикатором уровня сигнала. Антенны - штыревая, магнитная и рамочная. Измерение на поверхности земли и при опускании в скважину (колодец).
Мне пришлось при производстве измерений налетать на АН-2 наверное несколько тысяч километров. В своих полетах пришлось охватить почти весь северо-восточный Казахстан. Это должна была быть моя основная работа в экспедиции. Северная граница наших полетов вышла даже за границы Казахстана в Челябинскую область.
Во время длительных полетов я близко подружился с экипажем АН-2. Летчик старший лейтенант (Володя) и штурман лейтенант (Витя), такие же, как и я, молодые лейтенанты. В полетах, необходимо было иметь при себе оружие, и это постоянно отравляло жизнь. Нам выдали штатное оружие, т. е. то, которое было записано в удостоверении личности офицера (право на ношения оружия). Мое штатное, начальника отделения БРК, оружие - пистолет Стечкина. Он грамм на 300 тяжелее пистолета Макарова. Пистолет имеет деревянную кобуру, которая может подсоединяться к пистолету как приклад. Пистолет имеет магазин на 20 патронов. К пистолету прилагается подсумок с пятью снаряженными магазинами, который тоже не легкий! Пистолет может стрелять одиночными выстрелами и короткими очередями. Но постоянно носить такой громоздкий и тяжелый пистолет было очень неудобно.
Второй пистолет, Макарова, был у штурмана. У нас было две радиостанции основная и аварийная батарейная. Имелся аварийный запас консервов на неделю. Во время полета местонахождение определяли по радиокомпасу. Был на самолете радиовысотомер и прибор «свой-чужой», если мы попадали в поле зрения локаторов ПВО. На случай длительной вынужденной посадки была также аварийная теплая палатка. Разогрев пищи делали на бензиновой плитке. За световой день мы делали от 3-х до 8-и посадок.
Помню, один раз сделали посадку на метеостанции. Когда подлетали — увидели ветряк и маленький домик рядом. Там жили двое — муж с женой, оба из Ленинграда. Зарабатывали деньги на кооператив. Они нам очень обрадовались, так как с октября не видели «живых» людей. Радио -единственная связь с «Большой землей»! В полет мы на промежуточной посадке на аэродроме в Кызыл Орде захватили пачку свежих газет и журналы, зная по опыту, как они дороги этим вынужденным отшельникам на метеостанциях.
Сели на ровную площадку у самой метеостанции. На метеостанции жили муж с женой. Люди еще молодые, лет по 25-30. Нашему неожиданному прилету они очень обрадовались. Все-таки новые живые люди. Но сокрушались, что с нами не передали им почту из дома в Ленинграде. Оба с высшим образованием. Она окончила гидромет, а он институт связи имени Бонч-Бруевича. Я вспомнил, что там училась моя двоюродная сестра Рита Сосновская. Оказывается, он ее знал. У них в Ленинграде остались у бабушки двое детей – мальчик и девочка. Они подписали договор на 5 лет и за это время накопят на кооперативную квартиру. Раз в два года их отпускают в 2-х недельный отпуск. Хорошо, что вблизи, километров за 5, живут пастухи-казахи. Они помогают поить и кормить скот при его прогонах. Весной косят траву и запасают в кошарах сено. Иногда они приходят послушать радио и посмотреть газеты и журналы. Сами они безграмотны и читать не умеют. Метеорологи угостили жареным мясом из сайгачатины. Мы оставили им старый аккумулятор, а летчики налили еще канистру бензина. Главный и самый надежный источник энергии это ветряк, который качает воду из колодца и заряжает аккумуляторы. Подобных встреч при полетах у нас было очень много, но эта запомнилась, видимо потому, что метеорологи были родом из Ленинграда.
В основном, мы делали посадки у кошар, где были колодцы. Кстати, около колодцев были вкопаны высокие шесты, на вершинах которых развивались какие-то пучки веревок. При перегонах скота это позволяло быстро найти колодцы.
Я в ИЛ-12
После посадки мы выполняли положенные измерения и летели к следующему пункту. Самое интересное было в том, что никто в экспедиции не знал, зачем эти измерения делаются. С майором Гребенщиковым из НИИ-4. мы жили в одном купе. Я его то же спросил — он предположил, что это делается по заданию радио управленцев из НИИ-4. или института связи из Мытищ. А тот, который эти задания составлял, не смог приехать.
Когда мои летчики, узнали, что мои родители живут почти рядом, под Свердловском, то Володя предложили на два денька залететь к ним. Я, по молодости, согласился на эту авантюру. Это вполне можно было сделать, так как нас никто не контролировал, районы полетов были определены примерно. У нас были воинские требования-чеки для оплаты заправки самолета на любом аэродроме. Кроме того, действовало мое «магическое» удостоверение!
Но после нашего самого северного измерения, откуда намеревались стартовать, в наше путешествие вмешались внешние силы в виде сильного снегопада и метели, и нас не выпустили с промежуточного военного аэродрома под Челябинском. Мы просидели там четыре дня, дожидаясь лётной погоды. Вынуждены были связаться по рации с авиаотрядом и доложить о задержке по погодным условиям. Я порядком устал. Этот гул самолетного мотора проникал во все тело и даже снился ночью. Напоминало известную сейчас песню «То взлет, то посадка, то снег, то дожди…»
В общем-то, хорошего мало!
Прилет в
Джусалы генерала Вознюка
Наконец, когда работы в экспедиции близились к завершению, прилетел к нам в Джусалы наш главный и основной начальник – генерал Вознюк Василий Иванович. Он ознакомился с ходом работ экспедиции. Всех участников экспедиции собрали в «зале» штабного вагона. Вознюк устроил «разбор полетов». Разговор был деловой, иногда жесткий. За все время мы впервые собрались в одном месте. Наша работа была оценена как очень хорошая.
Не знаю с чьей подачи, но меня назначили к Вознюку порученцем. У него был адъютант – старший лейтенант, очень толковый малый. Он постоянно занимался какими-то оргвопросами. Я был как секретарь с ним. На совещаниях старался все записать, чтобы вечером, пока не забыл, расшифровать. Находился рядом с ним, иногда он говорил – запиши это. Передавал поручения, собирал материалы, отдавал машинистке печатать. На второй день Вознюк спросил меня, кто я и откуда и похвалил. Даже в столовую брал меня с собой. Увидит, какой-то непорядок – говорит «Запиши».
Иногда расспрашивал о работе в экспедиции, и я, по мере своей осведомленности, ему докладывал. К его чести он ни разу не дал повода к доносительству. Разговоры были чисто деловые. Он пробыл у нас больше недели. Перед отлетом сказал нашему начальнику, что меня он забирает с собой. Так неожиданно кончилась моя командировка.
Мой метеоначальник приказал собрать все материалы моих измерений и передать в группу обработки. Я быстро собрал их в чемодан, Сдал на склад свой черный полушубок, штаны, валенки забрал свои вещи, На машине с провожающими доехал до аэродрома. Там сели в самолет (по моему Ил-12) и полетели в Аральск на базу, которая обслуживала точки падения ракет, запускаемых из Капустина Яра. Самолет генерала был приспособлен под рабочий кабинет, были там и спальные места. Внутри салон самолета разделен на отсеки-помещения, они имели дополнительную звукоизоляцию, и поэтому там было значительно тише, чем в обычном самолете. Что меня очень удивило, так это отсутствие в самолете свиты сопровождающих. Прилетели на базу в Аральск. Офицеры, обслуживающие точку падения, во время дежурства жили в степи. Там на одной из возвышенностей были построены «комфортабельные» землянки, имеющие сверху метровый накат из толстых бревен, а поверх него бетонные плиты и слой земли. По мнению строителей такая защита необходима, если ракета отклонится от намеченной точки падения. Рядом, в капонирах из сборного железобетона, размещались два поисковых вертолета. Внутри землянки были обшиты досками. Только в некоторых был пол из досок.
Семьи офицеров жили в Аральске. Условия их жизни были не очень хорошие. Дома из соснового бруса, двухэтажные старого типа, довоенной постройки. Удобства во дворе, вода в колонке на улице. Вознюк со строителями решал вопросы капитального строительства сооружений на базе, а также строительства современного жилья в г. Аральске для офицеров и их семей.
В Аральске и на базе точки падения мы пробыли два или три дня. Потом сели еще где-то часа на два-три. Самолет взял курс на Капустин Яр. На аэродроме «Конституция» нас встретила «Волга» и «ГАЗ-69». Степь уже местами покрылась тюльпанами.
Потом еще 4 или 5 дней я помогал в группе обработки составлять отчет по новому полигону. Тут только я и почувствовал громадный размах будущего полигона межконтинентальных ракет.
Группу обработки курировал заместитель Вознюка по науке полковник Шубравый. По специальности он был радист-локаторщик. Я его спросил о цели моих измерений. Он ответил, что это было в задании экспедиции, но он этими вопросами не занимался, так как инициатива исходила из НИИ-4. Одновременно дал указание свести результаты в таблицу по рекомендованной форме.
Шубравый мне сказал, что сейчас разрабатывается генеральный план внедрения ЭВМ для обработки данных всех полигонных измерений. (Несколько забегая вперед, скажу, что впоследствии Шубравый стал моим руководителем в Ростовской адъюнктуре). Шубравый спросил, на какую должность я назначен. Я ответил, что начальником отделения БРК. Он сказал, что в настоящее время полигон обслуживают прикомандированные из частей расчеты БРК. Они часто меняются, и это отрицательно влияет на цикл и качество испытаний. Необходим постоянный расчет БРК.
Сам Генерал Вознюк произвел на меня очень сильное впечатление! Он сразу схватывал суть вопросов, в которых иногда и не был специалистом. И мгновенно принимал решение. Это был выдающийся государственный человек! В быту он был очень скромен, с подчиненными вел себя вежливо, корректно. Если бы все наши генералы были хоть чуть похожи на него! За время нахождения около него у меня создалось впечатление, что он рассчитывает стать начальником нового полигона.
В командировке я пробыл почти четыре месяца. Заплатили нам командировочных по 3,6 руб./сутки + полевые по 1руб 30коп.+15% от зарплаты за секретность. За питание с нас ничего не вычли, хотя начфины и грозились. Примерно через полгода меня нашла еще премия около 2 тыс. рублей. К слову сказать, тогда «Победа» стоила всего 5 тыс. рублей, а мотоцикл ИЖ-350 – 2700рублей. Но тогда к таким приобретениям, я был равнодушен, а мог бы купить сразу «Победу»
В начале 2003 года мне случайно попалась статья журналиста Сафронова из газеты «"ПРЕЗИДЕНТ"», которая была посвящена нашей экспедиции. Считаю целесообразным привести ее полностью с небольшими купюрами и исправлениями явных ошибок. Итак – газета.
БОЙКОНУР – НАЧАЛО ИСТОРИИ
Когда в 1954 году спецкомиссия Совмина СССР искала место для строительства нового ракетного полигона для испытаний первых советских межконтинентальных баллистических ракет Р-7, в расчет брался только фактор географический. Главное – относительная безлюдность района и южные районы.
Ракетчики попали в цель
Рассматривалась, но была отвергнута Пермская область, а затем и Северный Кавказ (территория Чечни). Выяснилось, что для полигона как нельзя лучше подходит степной, почти пустынный район юго-восточнее Аральского моря. Необходимо было свободное от населенных пунктов пространство для падения отработанных первых ступеней ракет.
В декабре 1954 года в район предполагаемого полигона была направлена большая экспедиция, которая включала в себя десятки военных специалистов различных специальностей: ракетчики с ракетного полигона Капустин Яр, строители-проектировщики военных объектов из ЦПИ-31, ученые-специалисты из ракетного НИИ-4 МО, медики-зпидемиологи из соответствующего НИИ МО, специалисты по распространению радиоволн, военные топографы и др.
Экспедицию возглавил начальник Капустино-Ярского полигона генерал-лейтенант Вознюк.
Экспедицию разместили в десятке купированных и плацкартных пассажирских вагонов, для которых на станции Джусалы был выстроен специальный тупик. Вся территория была обнесена двухрядным заграждением из колючей проволоки. На этой территории располагался прикомандированный из Туркестанского ВО автобатальон для выполнения транспортных функций. Аэродром с/х авиации в Джусалах был модернизирован и расширен. Туда была перебазирована транспортная эскадрилья в составе 3-х самолетов типа ЛИ-2 и шесть легких самолетов АН-2. Данному району было присвоено кодовое имя «Район Леоновки». Этот шифр значился в командировочных предписаниях.
Экпедиция в Джусалах работала почти весь 1954 год (ошибка в статье – Фактичести с декабря 1954 до апреля-мая 1955 года). Она выполнила огромный объем изыскательских работ. Исследованы и изменены маршруты сезонного прогона скота. Обследование в степи нор сусликов и диагноз зверьков, показал, что около половины их являются носителями чумных микробов.
Массовое обследование местных жителей-казахов района предполагаемого полигона, произвело на начальство эффект разорвавшейся бомбы – до 70% из них заражены наследственным сифилисом. Вопрос оказался настолько серьезным, что встал вопрос об изменении дислокации полигона. Потом экспедиция перебралась (не было этого) на постоянное место на разъезд Тюра-Там, который за пару месяцев превратился в большую станцию (туда прибыли строители). Были построены заводы железобетонных конструкций и мощные заводы по производству растворов бетона.
В январе 1955 (опять ошибка, к середине 1955) года почтовым адресом строящегося суперсекретного полигона стал Ташкент-90. Название же "Байконур" появилось в официальных сводках и открытых документах лишь в 1961 году, после полета Юрия Гагарина. Так назывался (и до сих пор называется) поселок, расположенный почти в 400 км к северо-востоку от полигона. В переводе с казахского слово "байконыр" означает Просторный, обширный край, преимущественно с бурым или рыжеватым оттенком почвы. Сейчас центр казахстанского полигона – это город Ленинск.
В мае 1957 года с полигона стартовала первая боевая ракета. Официально в документах это 5-й научно-исследовательский испытательный полигон Минобороны. Этот полигон стал основным не только для запуска опытных межконтинентальных баллистических ракет (МБР), но и для запуска космических носителей различного назначения. Именно с него выводились на орбиты пилотируемые корабли, навигационные и разведывательные спутники, научные спутники, а также межпланетные станции, отправляемые на Луну, Венеру и Марс.
И хотя с 1968 года формальное лидерство по количеству запусков ракет перехватил северный космодром Плесецк, пик популярности "Байконура", пришелся на конец 80-х, когда ракеты стартовали отсюда практически каждую неделю. Всего с Байконура за годы его работы стартовало более 1100 МБР и свыше 1200 космических ракет, которые вывели на различные орбиты почти 1300 спутников, из них около 100 иностранных. После исторического полета Юрия Гагарина в космос в апреле 1961 года более 120 землян (94 гражданина СССР и России, а также 30 иностранцев) стартовали с Байконура на околоземную орбиту. Среди них были и два представителя Казахстана.
Когда распался Советский Союз и формальным собственником огромного космического хозяйства в одночасье стал Казахстан, там понимали, что из-за отсутствия финансовых возможностей и специалистов поддерживать работоспособность космодрома самостоятельно республика не сможет.
Москве тоже было ясно, что без Байконура не обойтись. Северный Плесецк не мог принять все программы с Байконура, поскольку только в Казахстане имелись стартовые комплексы единственной российской тяжелой ракеты-носителя "Протон", а также только оттуда могли стартовать пилотируемые корабли "Союз", На, сооружение стартовых комплексов для -"Протонов"' в Плёсецке требовалось, по оценкам специалистов, $450-500 млн. и 6-7 лет.
Россия попыталась создать новый космодром в южных широтах. Альтернативой Байконуру должна была стать переоборудованная база дивизии межконтинентальных баллистических ракет в Амурской области, станция Ледяная, близ города Свободный
(где я когда-то служил начальником группы телеметрии, хотя от боевой телеметрии отказались и она не была принята на вооружение). Но полноценного космодрома из "Ледяной" (Свободного) не получилось. К тому были причины.
Незаслуженные амбиции Казахстана
Именно во времена всеобщего развала наших Вооруженных сил президент Казахстана Нурсултан Назарбаев предложил Москве взять Байконур в аренду за $150 млн. в год. У России таких денег не было, поэтому Россия настаивала на своей более низкой сумме - $80 млн. Компромисс пришлось искать президентам двух стран. На встрече в Москве в декабре 1994 года Борис Ельцин и Нурсултан Назарбаев сложили эти две цифры, и результат поделили пополам. Получилось $115 млн. Именно эта цифра и была указана в подписанном тут же договоре об аренде. Россия арендовала Байконур на 20 лет, начиная с 1991 года.
Впрочем, при подписании договора забыли о главном: механизме выполнения соглашения. О том, как именно Россия будет платить, в документе не было ни слова. В Алма-Ате ждали «живой» валюты, а Москва сочла, что деньги будут просто списываться с большого казахского долга и дополнительных расходов аренда Байконура не потребует.
Неопределенность продолжалась до 1998 года, когда Ельцин и Назарбаев нашли новый компромисс. К тому времени государственный долг России Казахстану составлял $1,294 млрд. (без учета аренды Байконура), долг Казахстана России - $1,844 млрд. Президенты сошлись на «нулевом варианте». Они простили друг другу долги и решили, что Москва начнет реально платить за космодром с 1999 года:$50 млн. "живыми" деньгами и $65 млн. товарами. Причем оплата должна была производиться равными долями поквартально.
Пустующие дома в городе Ленинске при полигоне отдали казахам-кочевникам, чтобы приобщить их к цивилизации. А они прямо на полах комнат стали разжигать костры, как в юртах. Часть квартир сгорели. Пожарные почти ежедневно выезжали на тушение пожаров в домах.
Бесконтрольный и безответственный отвод воды на орошение из Аму-Дарьи привел к ее катастрофическому ее обмелению и, как следствие, к обмелению всего Аральского моря!
Продолжение регулярных пусков
Сегодня коммерческие запуски иностранных спутников на «протонах» приносят российской космической отрасли не менее $300 млн. ежегодно. А эксплуатация новой тяжелой ракеты «Ангара», которая придет на смену «Протону» и будет запускаться из Плесецка, возможна только с 2005 года. Даже если эти планы будут реализованы, «Протоны» все равно будут запускаться с Байконура до 2010 года. Именно «Протонами» были выведены на орбиту все элементы российского сегмента Международной космической станции (МКС). Только с Байконура будут осуществляться и пуски к МКС ракет-носителей «Союз» с одноименными пилотируемыми кораблями, а также грузовиками «Прогресс».
Еще около $200 млн. могут приносить ежегодно также вышедшие на рынок коммерческих пусков носители среднего класса «Союз-У», оснащенные разгонными блоками «Икар» и «Фрегат». Так что, по меньшей мере, до окончания действия нынешнего договора об аренде Байконура он будет необходим России.
Сейчас на космодроме приступили к подготовке запуска космического аппарата Mars Express, ракетой-носителем «Союз-ФГ» с разгонным блоком «Фрегат». Старт запланирован на 23 мая 2003 года. Уникальность первого европейского автоматического марсианского зонда состоит в том, что он оснащен спускаемым аппаратом Beagle-2, созданным английскими учеными и конструкторами.
