В моем предписании было записано, что я должен явиться в Академию к 10-му августа. Я по воинскому требованию 8-го августа взял на ст. Монетный билет до Москвы. В Свердловске пересел в какой-то проходящий поезд, следующий с Дальнего Востока. По сути, это был всего лишь второй раз в жизни, когда я ехал по-человечески в купейном вагоне. Поезд шел северной веткой через Киров, и к полудню я был на Ярославском вокзале.
Поскольку я до этого никогда в Москве не был, то выбрал оптимальный, по моему мнению, вариант – сел в такси и назвал адрес: Китайский проезд. Шофер заметил, что вот уже несколько дней они подвозят в Академию не военных, а молодых ребят с вещами. Я ответил, что нам предписано туда явиться. Доехали быстро. Я вышел около железной ограды, зашел в калитку, и мне солдат, стоящий около нее, показал, что надо зайти в дверь рядом.
В помещении Бюро пропусков я подошел к окошечку. Показал предписание. Почти мгновенно мне выдали уже готовый пропуск и сказали, что меня проводят. Солдатик подхватил мой чемодан (этим я был очень удивлен) и мы, выйдя из Бюро пропусков, пошли вдоль большого здания под арку.
Зашли в Главный вход, и мимо дежурного поднялись на второй этаж к камере хранения вещей, которые я должен был сдать. Меня там встретил старшина, который сначала пригласил меня переодеться в курсантскую гимнастерку без погон, бриджи и сапоги. Все обмундирование было тут же подобрано по размеру. Единственное затруднение вызвал подбор сапог, так как у меня был очень большой подъем ноги, и обычные сапоги на меня не налезали. Старшина куда-то звонил, и мне через полчаса принесли сапоги нужного размера. Затем я был направлен в какую-то комнату, где записали все мои размеры и предупредили, чтобы я завтра со всеми сфотографировался на постоянный пропуск и для личного дела. Затем меня проводили в большой, сводчатый зал, весь заставленный двухярусными железными койками.
Отмечу, что прием «новобранцев» в Академии был организован образцово! Видимо, сказался опыт, приобретенный при приеме «февральцев». Но, вполне возможно, что это был «фирменный» прием!
В зале находилось много подобных мне институтских новобранцев. Дежурный по залу расспросил меня, из какого я отделения, из какого института прибыл, кто я по образованию и отвел в угловую часть зала, предложив выбрать себе место. Там уже были какие-то ребята в гимнастерках, в одном из которых я не сразу узнал Валю Лукина с нашего потока! Познакомился с другими ребятами, оказались радисты из МАИ. Вообще, после нашего переодевания мы около недели привыкали распознавать друг друга.
Сравнительно молодой Ракетный факультет возглавил генерал-лейтенант Нестеренко Алексей Иванович. Он был одним из первых командиров полков реактивной артиллерии в Отечественную войну, в дальнейшем являлся начальником гвардейских миномётных частей ряда фронтов. После войны он возглавлял с момента создания в течение пяти лет первый ракетный научно-исследовательский институт (НИИ-4) в Болшеве. В 1946 году А.И. Нестеренко стал первым начальником полигона в Тюра‑Таме (Байконур). На его долю досталось самое трудное время строительства, обустройства, обучения личного состава и работа с первыми межконтинентальными ракетами Сергея Павловича Королева.
Мы с ним редко общались, только на общекурсовых или факультетских собраниях. Он производил весьма благоприятное впечатление, был в меру строгий, деловой и всегда вежливый. Говорил всегда ровно, не повышая голоса.
Так как нас, бывших студентов в составе «февральского набора» (их забрали в Армию после 1‑го семестра 5‑го курса) и нашего «августовского набора» (забрали в Армию в августе) набралось около 1000 человек, то в Академии возникли значительные проблемы с нашим размещением в общежитии.
Под общежития Спецнабора было выделено два зала. Нам достался мемориальный «Суворовский зал», где сейчас – музей Академии.
Все призванные были разбиты на учебные отделения, несколько отделений объединялись в «курс» по специализации. В основном учебные отделения формировались из слушателей призванных с одного института. Наше отделение состояло из студентов двух родственных институтов: Московского авиационного и Лениградского авиационного приборостроения. Исключением был только Шатило Марлен Степанович, который на свое счастье (это позже выяснилось), попал к нам из Горьковского Политехнического института.
Непривычным было размещение такой массы народа в одном месте. Кроме того, ранее двухярусные кровати я видел только в кино!
Кровати по своему внешнему виду, несмотря на свежую покраску, выглядели весьма допотопными. Имели очень жесткие сетки с ржавыми пружинами. Видимо, их красили в спешке, поэтому сетки были покрашены только сверху. А я спал на нижней кровати и постоянно лицезрел эту ржавчину.
Это дало повод некоторым из наших остряков пошутить, об их происхождении. Якобы они были взяты в качестве трофея у французской Наполеоновской армии, когда те бежали из горящей Москвы. К нам эта шутка перекочевала, по-видимому, от февральского набора. Шутки-шутками, но когда мой «верхний» ворочался, сетка очень сильно скрипела.
У каждой кровати стояли солдатские тумбочки, поставленные одна на другую. Все личные вещи мы хранили в чемодане в камере хранения. Лишняя одежда находилась тоже в камере хранения на вешалках. В тумбочке - только самые необходимые бытовые принадлежности. Помню, как старшина курса, проверяя содержимое тумбочки у одного слушателя (по-моему, это был Данильченко), сильно укололся иголками спортивных беговых туфель-шиповок и закричал: «Немедленно убрать эти колючки!» Тот отвечает, что шиповки взял из камеры хранения вечером, так как в 9 часов уже начало соревнований, а камера хранения открывается в воскресенье тоже в девять. «Все равно убрать «колючки» из тумбочки!» С тех пор старшину курса так и прозвали в быту «колючкой», и я даже забыл его фамилию.
У входа слева стоял стол дежурного по залу с местным телефоном и настольной лампой. При входе начальника дежурный должен был подавать команду «Товарищи офицеры!» и рапортовать что «в его отсутствие ничего не случилось!». С правой стороны от дежурного висела доска с Инструкцией и плакат крупным шрифтом с формой ответа по телефону:
«Дежурный по общежитию “Суворовский зал” лейтенант Иванов слушает!» Это напоминание довольно часто приводило к курьезным случаям, когда дежурный лейтенант Лукин ответил: «Лейтенант Иванов...». На столе дежурного под стеклом был план Суворовского зала с обозначением, где, какое учебное отделение располагается. Потом появилась тетрадь со списками, так как по телефону начальники иногда просили кому-то что-то передать.
Начались наши утомительные будни! Ежедневная, даже в выходные дни, команда дневального «ПОДЪЕМ!». Потом коллективная физическая зарядка. И частые постоянные проверки кого-то или чего-то (почищены ли пуговицы и сапоги, подшит ли чистый подворотничок к кителю или гимнастерке и т. д. и т. п.). При этом командир учебного отделения должен знать местонахождение каждого слушателя в каждый момент времени. После обеда - обязательный сон 1,5 часа.
Как я ранее говорил, первую неделю, после того как нас переодели, мы не узнавали друг друга. Не всем выданные гимнастерки подошли по размеру, и на одних форма сидела как влитая, а другие выглядели в ней, как мокрые курицы.
На другой день после прибытия нас, вновь прибывших, повели строем в фотографию. Для фотографирования там был один парадный китель на всех со стоячим воротником и с лейтенантскими серебряными погонами. Мы по очереди надевали его, фотографировались и передавали следующему. Некоторым, с тонкими шеями, сзади воротника пришлось вставлять спичечный коробок, чтобы была видимость плотного прилегания воротника к шее.
Вообще, о парадном кителе стоит сказать особо. При его пошиве не жалели ваты и сетки из конского волоса. Даже дистрофики за счет ваты на груди выглядели добрыми молодцами. Вшитая сетка из конского волоса вместе с высоким стоячим воротничком, поднимающим голову вверх, делала китель похожим на доспехи или современный бронежилет.
Выход в город до принятия присяги нам был запрещен. Нам объявили временный карантин. И мы ходили только по территории Академии, обнесенной красивым литым чугунным забором высотой не менее 3,5 метров (фото). На территории Академии, очень ухоженной, были разбиты скверы, фонтаны, установлены удобные садовые скамейки, на которых приятно было посидеть. Кушали мы в столовой при Академии, достаточно дешёвой и с хорошими поварами. Буфеты с разнообразными напитками, салатами, вареными сосисками и яйцами. Мы часто там завтракали.
В кинозале Академии всегда демонстрировались старые, но интересные фильмы.
В обычные дни у нас было мало свободного времени, и предлагаемого досуга нам вполне хватало.
С непривычки нас сильно угнетали обычные атрибуты военной жизни: эти железные двухярусные кровати, утренняя команда «Подъем!», постоянные построения, ежедневное подшивание к кителю белого подворотничка, постоянная чистка пуговиц и пряжек асидолом. Очень тяготили обязательные часы самоподготовки. Зачастую мы там просто сидели или играли в «Морской бой» с соседом. Но все отклонения от требований начальников наказывались! Были назначены командиры отделений, которые обязаны были докладывать начальству обо всех нарушениях и нарушителях воинских порядков. Наш командир отделения Володя Дёминов (МАИ) был очень воспитанный человек и поэтому на почве доносительства не преуспел. Видимо, начальнику курса подполковнику Голубеву это не понравилось. Поэтому через некоторое время его заменили нашим Львовым, который и в институте «этим» не гнушался.
Кстати, Володя Деминов в МАИ был отличником и за неординарное мышление получил в МАИ прозвище - «Архимед».
Даже сейчас, в 2014 году он не только состоит в партии коммунистов, но и является активным ее деятелем!
Но молодость брала своё, и некоторые, в основном москвичи, как-то ухитрялись исчезать на время в «самоволку», то есть в самовольную отлучку из общежития Академии, порой даже до утра. В укромном месте забора, были раздвинуты прутья, и человек нормальной комплекции мог между ними с трудом протиснуться. Эти «лазы» сделали солдаты охраны, чтобы их могли посещать девчата. Однако Московский городской военный патруль был в то время очень строг, выполняя предписанные комендатурой норму и план задержания в городе нарушителей воинской дисциплины. Самовольщиков в гимнастерках без погон было видно за версту, и патрули ловили их прямо у ограды Академии или в близлежащих улицах и переулках, после чего приводили назад в Академию.
Вскоре нас повезли на автобусе в ателье, где с каждого сняли мерки для пошива обмундирования и шинелей.
Мы, бывшие студенты, хотя нам и присвоили на военной кафедре звания лейтенантов, имели весьма слабое представление об уставах и строевой подготовке. На лагерных сборах в лётной части в Петрозаводске после второго курса института нас учили уставам и строю малограмотные сержанты, которые прошли «школу войны» в пожарной аэродромной команде. А известна крылатая поговорка: «Когда бог наводил порядок на Земле, авиация была в воздухе!» А где в это время была пожарная аэродромная команда, даже богу было неизвестно! Тем более пожарники с аэродрома никогда ни уставами, ни строевой подготовкой не занимались. Поэтому сержанты–пожарники ничему хорошему нас обучить не могли. Эти сержанты просто измывались над нашим братом-студентом, как хотели.
До принятия присяги основным нашим занятием было так называемое ускоренное прохождение курса молодого бойца, которое заключалось в изучении уставов и строевой подготовке. Поэтому мы по 4 часа в день на плацу занимались строевой подготовкой. Командовали нами строевые офицеры из батальона охраны Академии, у которых был богатый опыт подготовки к парадам. Сами они имели образцовую строевую выправку.
После строевой – 2-3 часа уставов, занятия по которым проводили преподаватели академии. Наш начальник курса, подполковник Голубев, активный, как живчик, быстро решил сделать из нас знатоков уставов. Он разработал и раздал каждому «Вопросник по уставам». Мы отчитывались по каждому пункту Вопросника. Это дало неплохие результаты. Положения уставов хорошо запомнились, и когда я прибыл в строевую часть, то знал уставы не хуже нормальных офицеров из военных училищ.
До принятия присяги нас не выпускали с территории Академии. Мы гуляли в скверике перед главным корпусом Академии или вдоль наружного забора. Вся территория была огорожена высоким литым чугунным забором. Здания Академии представляли единый комплекс, объединенный внутренними переходами. Наши залы находились в центральном, административном корпусе. Окна «Суворовского зала» выходили в центральный двор, из противоположных окон открывался вид на Москву-реку. Справа, во дворе главного корпуса, находилось здание общежития и учебные корпуса, в которых располагались общеобразовательные кафедры. В общежитии проживала часть слушателей Академии из «Стран Варшавского договора», а также китайцы. Венгры и румыны имели форму, близкую к советской. Немцы и поляки имели форму с сероватым оттенком, при этом у поляков были четырехугольные фуражки-конфедератки. У некоторых - три и четыре звездочки на погонах располагались в одну линию. Нам строжайше запретили какое-либо общение с демократами. Даже если кто-то из них что-то спросит, то следовало вежливо кратко ответить, а в разговоры не вступать. Ведь Академия была артиллерийская, но в ней был особо секретный Ракетный факультет.
Внешний забор Академии выходил прямо на набережную Москвы-реки, но мы могли любоваться ею только через решетку. При этом на территории Академии запрещалось пользоваться фотоаппаратами, дабы случайно мы не сфотографировать что-то недозволенное. Но мы этого не признавали, а старались использовать фотоаппараты «втихую», так что все фотографии в этих воспоминаниях сделаны моим ФЭДом.
Нас
знакомят с историей Академии
Во время карантина нас познакомили с Историей академии.
Академия является одним из ведущих заведений высшего военного и высшего технического отечественного образования. В течение почти двух веков она неоднократно меняла предназначение и, соответственно, наименование. Академия ведёт свою историю от офицерских классов Артиллерийского училища, официально открытого 25 ноября (по старому стилю) — 8 декабря (н.с.) 1820 года в Санкт-Петербурге. В 1845 г. училищу было присвоено наименование Михайловского. С 1855 — Михайловская артиллерийская академия; с 1919 — Артиллерийская академия РККА; с 1925 — Военно-техническая академия РККА; с 1926 — Военно-техническая академия имени Ф. Э. Дзержинского; с 1932 — Военная артиллерийская академия РККА; с 1934 года — Артиллерийская академия РККА имени Ф. Э. Дзержинского. В 1938 г Академия была переведена в Москву, в 1941—1944 дислоцировалась в г. Самарканде. В 1945 в академии создан факультет реактивного вооружения и начата подготовка инженеров-ракетчиков. С 1953 - Артиллерийская инженерная академия имени Ф. Э. Дзержинского.
7 декабря 2010 года исполнилось 190 лет со дня открытия Артиллерийского училища в Петербурге. Правопреемником этого учебного заведения считается Военная академия РВСН им. Петра Великого. 24.03.1960 она была введена в состав РВСН. С 1963 — Военная инженерная академия имени Ф. Э. Дзержинского; с 1972 — Военная академия имени Ф. Э. Дзержинского;
Академия награждена орденами Ленина (1938), Суворова I степени (1945) и Октябрьской Революции (1970).
Указом президента Российской Федерации от 25 августа 1997 г. академия, в целях возрождения исторических традиций Российской армии и учитывая исключительные заслуги Петра I в создании регулярной армии, переименована в «Военную академию Ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого».
В 1998 Постановлением Правительства РФ № 1009 реорганизована в Военную академию Ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого с филиалом в г. Кубинка (бывшим Московским высшим училищем радиоэлектроники противовоздушной обороны).
В 2008 году на правах обособленных подразделений (фактически — филиалы) в рамках реформы военного образования по распоряжению Правительства РФ в состав академии вошли Серпуховской военный институт ракетных войск и Ростовский военный институт ракетных войск имени главного маршала артиллерии Неделина.
Главный вход в Академию сохраняется до настоящего времени таким же, каким был при ее основании. В настоящее время, Военная академия ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого (ВА РВСН им. Петра Великого) – командное и политехническое высшее военное учебное заведение России, крупный научно-исследовательский центр в области военной и технической науки.
Министр Обороны Сердюков пытался выселить Академию из центра Москвы, но не успел это сделать до своей отставки.
Наша
присяга
Как помню, 21 августа, в день моего рождения, мы принимали присягу.
Как нам было сказано, официальное принятие присяги произойдет в первой половине сентября. После принятия присяги ожидалось разрешение беспрепятственного выхода лейтенантов в город. Естественно, большинство с нетерпением ожидали этого события.
Я не помню, принимали ли мы присягу позже, но в Военном билете указана дата 14 октября.
К этому времени, через военные ателье, мы получили всю повседневную и парадную формы одежды. Особенно нас удивлял офицерский китель со стоячим жёстким воротником и с блестящими пуговицами, которые необходимо было ежедневно чистить асидолом. Асидол был в специальной металлической баночке с завинчивающейся крышечкой и представлял собой кашицу из мелкодисперсионного мела в нашатырном спирте. Аммиак растворял окислы на латуни, а мел ее механически счищал и адсорбировал. Чтобы китель или гимнастерка при чистке не запачкались мелом, применяли специальную колодочку, в которую вставлялись по одной все пуговицы в полный ряд. На пуговицы наносился асидол и после его высыхания пуговицы чистили жесткой специальной щеточкой.
Китель был сшит из материала, который сильно мялся, поэтому его почти каждый день приходилось гладить. В условиях жизни в Суворовском зале это создавало дополнительные трудности. Поэтому его сдавали на плечиках в камеру хранения, а предпочитали ходить в практичных гимнастерках.
Парадный китель в то время имел одиозную конструкцию. Это мы усвоили еще при фотографировании. Парадный китель шился в обтяжку и человек чувствовал себя в нем как в гипсовом корсете. На концах рукавов были пришиты массивные латунные прямоугольники. Говорили, что они берут свое начало от Петра 1. Тогда зачисляли в армию сопливых малолетних дворян, и Петр 1 распорядился: « Отныне в концы рукавов вшивать медные шевроны, дабы отвадить господ офицеров рукавами мундира сопли вытирать!»
На принятии присяги был какой-то дряхлый генерал (так нам, по крайней мере, показалось) из заместителей командующего. После принятия присяги нам здесь же вручили серебряные погоны техника-лейтенанта, и мы их прикрепили к своим гимнастеркам. А потом под оркестр мы прошли строем перед импровизированной трибуной. Прошли, в общем-то неплохо, как констатировали наши начальники.
Наконец мы вышли за стены Академии. На фото, слева виден злополучный забор вокруг Академии, через который мы с надеждой смотрели на московскую жизнь и ждали свободы. Наконец свободный выход свершился. Саша Вышкварко приехал, чтобы сделать с нами: мной, Юрой Розовым и Олегом Замараевым (он фотографирует) экскурсию по городу Москве.
Нам, вскоре, выдали постоянные пропуска в Академию. Москвичей стали отпускать на воскресенье домой, а остальных выпускали по записи в журнале о времени выхода в город и времени прихода по возвращении из города. Так как журнал вел помощник дежурного по Академии, то это позволяло контролировать состояние возвращающихся из города слушателей. Но мы как-то стеснялись вначале даже выходить за ворота Академии.
Начальником над всеми «студенческими» курсами был назначен полковник Предко, который был заместителем по строевой части начальника нашего факультета генерала Нестеренко. Предко - коренастый плотный хохол, с приличным выступающим животиком. Он всегда говорил с ярко выраженным украинским акцентом, растягивая, намеренно для эффекта слова.
Дисциплинарные проступки наших товарищей
Утром каждый понедельник нам всем «студентам» Предко устраивал в Большом актовом зале Академии общий «разбор полетов». Наши предшественники из февральского набора лидировали в части дисциплинарных проступков.
Ну, а для Предко это было очередной возможностью проявить свое красноречие и остроумие (так ему казалось!). Читать нотации он очень любил. Запомнились некоторые выдержки из его выступления. (Я намеренно сохранил колоритную речь отца-командира): «Лейтенант Ям-щщ-ыыы-ков, напиввв-шшщысь пья-ным, связался с жен-шщщыы-на-ми легко-го по-вэ-дэе-ния и при-полз утт-ром в Академию мертвецц-ки пьяным!»
Вообще-то проступков наша братия совершала по молодости довольно много. Были грубые нарушения, грозившие серьезными неприятностями, но начальство Академии, видимо учитывая нашу молодость и неопытность, а, главное, не имея желания выносить сор из избы, ограничивалось часто мерами воспитательного характера и дисциплинарного воздействия. Конечно, при этом играл роль и определенный фактор - выпустить из Академии столько специалистов, сколько по разнарядке ЦК ВКП (б) было призвано из Вузов.
Слушатели нашего, августовского набора вели себя более дисциплинировано, и проступков у нас было значительно меньше, чем у февральцев.
Запомнился один «проступок», который состоял в том, что один слушатель с нашего потока нарисовал схематично ракету Циолковского ручкой на полях газеты. Кто-то (предположительно Львов) донес начальству. Поднялся страшный шум, что он нарушил секретный режим! Доложили генералу Нестеренко о «проступке», но тот ограничился замечанием и просьбой ко всем слушателям-ракетчикам «соблюдать сдержанность».
Для уменьшения возможных нарушений нам временно запретили при выходе в город переодеваться в гражданское платье. Дело в том, что патрули задерживают пьяных лейтенантов своими силами, тогда как переодетых лейтенантов можно было задержать только с помощью милиции, и в этом случае огласка происшествия неизбежна.
Запомнилось одно из «выдающихся» похождений «февральцев». Группа лейтенантов во главе с капитаном (участником войны) решили отметить день рождения в одной из московских квартир. Видимо, было много выпивки, так как в те времена водка была дешевой. Громко пели, плясали, топали. Нижний сосед не вытерпел и пришел их урезонить. Дверь ему открыл капитан, очень слабо державшийся на ногах. Спрашивает: «Что тебе надо?» Пожилой дядя отвечает: «Вы слишком шумите, а время уже позднее!» «А мы, здесь, с бабами развлекаемся, и ты нам не указ!» «Я Вас попрошу, капитан, меня не тыкать – я генерал!» «Пи*да ты, а не генерал!»,- ответствовал капитан и захлопнул дверь.
Генерал спустился к себе, позвонил в комендатуру и вызвал комендантский патруль. Вскоре он приехал, некоторые, активно перебравшие, попытались оказать патрульным офицерам сопротивление, но их повязали, потом всех отвезли на гауптвахту в комендатуру. Позвонили дежурному по Академии, а тот утром доложил начальнику Академии. Начальник вызвал генерала Нестеренко, а тот послал полковника Предко вызволять слушателей с гауптвахты. Но, комендант провинившихся не отпустил, и тем пришлось отсидеть на гауптвахте 10 суток, определенных комендантом гарнизона.
Тем временем на факультете приняли решение провести суд офицерской чести над провинившимися слушателями. Капитана разжаловали до старшего лейтенанта, остальные были предупреждены о неполном служебном соответствии. После окончания Академии старшего лейтенанта послали служить под Аральск на точку падения ракет, запускаемых с полигона Капустин Яр. Других участников пьянки разослали по разным частям.
Естественно, для кадровых офицеров-слушателей академии, с великим трудом завоевавших право получения высшего военного образования, поведение каких-то техников-лейтенантов, не ценивших этого, было в высшей степени странным и неподдающимся их здравому смыслу. На нас они смотрели «странными» глазами, и, будучи дежурными по академии, ловили опоздавших из увольнения, а также бдительно выискивали среди прибывших из города тех, кто нетвёрдо стоял на ногах от чрезмерного принятия спиртного.
В материальном плане мы обеспечивались невиданными для студенческой жизни деньгами: вместо 350 рублёвой студенческой стипендии мы имели на холостяцкую жизнь, при полном обмундировании, 1450рублей (500 рублей за воинское звание техника-лейтенанта плюс 950 рублей слушательской стипендии). Не так много, но в, то время это позволяло нам быть достаточно независимыми. Для справки скажу, что мой отец, зам главного инженера предприятия, имел в то время оклад 1600 рублей.
Подготовка
к секретному делопроизводству
Особое внимание уделялось соблюдению секретности на занятиях и самоподготовке.
В ЛИАПЕ на 4-ом курсе у нас были объявлены секретными некоторые разделы специальных курсов. Начальник «1-го отдела» зачитал нам какие-то правила ведения секретных записей, мы расписались в списке «что ознакомлены…». Мы пронумеровали и прошили ниткой принесенные 50-ти листовые тетради и сдали их в 1-ый отдел. Там приклеили силикатным клеем квадратные бумажки на концы ниток и поставили печати. На занятия тетради получал староста, выдавал их нам под роспись, а после занятия мы их возвращали. Но секретными тетрадями мы практически не пользовались. Часто преподаватели во время лекции нам говорили: - это не записывайте.
Но секретность на нашем Ракетном факультете в Академии была выше на два порядка.
Для оформления допуска к совершенно секретным работам нам пришлось изучать специальные приказы, а затем давать специальную подписку о неразглашении сведений, составляющих государственную тайну. Этому предшествовало скрупулезное изучение наставления по секретному делопроизводству. Кроме того, нам пришлось заполнять многочисленные анкеты с подробными сведениями обо всех близких (биографии родителей) и дальних родственниках. Все ответы в анкете должны были быть полными. Они не должны содержать кратких ответов типа «Да» или «Нет».
Отвечать на некоторые вопросы анкеты надо было только так:
«ни я, ни мои ближайшие родственники в оккупации не были»;
«ни я, ни мои ближайшие родственники в оппозициях не участвовали»;
«ни я, ни мои ближайшие родственники в полицаях не служили и им не помогали»;
«ни я, ни мои ближайшие родственники за границей не были»;
«ни я, ни мои ближайшие родственники в плену не были»;
«ни у меня, ни у моих ближайших родственников колебаний относительно линии партии не было» и т. д.
И так на двух развернутых листах.
Нам выдали папки для временного, в течение занятий, хранения секретных документов. Это фибровый чемодан средних размеров. Выдали круглые латунные печати для опечатывания мастикой. Печати было предписано держать при себе. Ее носили в брючном «часовом» карманчике, на длинной крепкой нитке. Крышка папки при выходе на перерыв из аудитории обязательно опечатывалась мастичной печатью. Нарушителей строго наказывали. (Обычно лишали права выхода из стен академии.).
Именно в это начальное время из уст в уста передавались следующие строки:
Бог в одно мгновенье создал Академии
И решил туда студентов взять
Дал шинель и шапку, сунул в руки папку
И привесил к поясу печать!
Был бы инженером, стал он офицером,
В 7-00 подъем, зарядка, завтрак, и в 8-50 мы должны сидеть в аудитории. Утром занятия обычно начинались с лекций. Затем лабораторные работы и освоение материальной части.
Занятия у нас продолжались с 9-00 до 14-00, потом перерыв на 3 часа на обед и отдых (сон), Затем с 17 часов обязательная самоподготовка до 19-00. После ужин, личное время, включая прогулку, по территории и в 22-00 команда «отбой» и сон.
В учебном процессе все было сильно засекречено. Совершенно секретные тетради и учебники мы носили в специальных чемоданах (звали их «Папка»), как я ранее написал. Выходить из аудитории можно было только с опечатанным чемоданом. Для получения чемодана надо было отдать специальный жетон с фотографией, а позже надо было оставлять пропуск в Академию. Это «изобрели», чтобы мы не ушли из Академии, не сдав чемодана.
Ко всему этому надо было привыкать. Главное – после выхода с территории Академии «забыть все, что там нам было сказано и записано»!
Необычной была повышенная секретность, даже в мелочах. Так как наш Ракетный факультет был организован в обычной Артиллерийской Академии, то были приняты особые меры, чтобы мы были лишены общения с обычными слушателями. Кроме того, в то время в Академии учились еще и офицеры из стран Народной демократии. Общаться с ними, нам было категорически запрещено!
К Главному корпусу Академии, где расположено все начальство Академии и наши «ЗАЛЫ» примыкает Основной учебный корпус. Все старые корпуса Академии были 4-х этажными. Учебный корпус состоял из 4-х корпусов, расположенных квадратом с внутренним двором и полуподвальными помещениями. Все помещения Академии имели высокие 4-х метровые потолки. В полуподвале потолки были пониже – 3 метра. Там располагались лаборатории с ракетной техникой.
Нашему факультету выделили для занятий аудитории, находящиеся на разных этажах здания и в разных его частях. Выгородили эту учебную зону решетками, в проходах поставили солдат, которые тщательно проверяли наши пропуска. Эти «выгородки» напоминали лабиринт. Иногда, чтобы перейти из одной аудитории, в другую на этом же этаже, приходилось подниматься на следующий этаж, а уже потом спускаться по другой лестнице снова на свой этаж. Поэтому первые недели мы часто блуждали, когда надо было отыскать нужную аудиторию. Это, по-видимому, связано с тем, что с образованием нашего сверхсекретного факультета занятия с обычными слушателями (в том числе и с иностранными) не прерывались, а перебазировать тяжелую технику артиллерийских систем из одной лаборатории в другую было не просто.
