В преддверии первой экзаменационной сессии в Академии начальник факультета генерал Нестеренко решил провести с нами методическое занятие на тему «Как надо готовиться к экзаменам в Академии».
Собрали наш набор в актовом зале. Перед нами выступили три слушателя основного набора, отличники, подполковники с 5 курса. С высокой трибуны актового зала они начали с нами делиться методами зубрежки при подготовке к экзаменам. Они говорили искренне и вполне серьезно, но почему-то некоторые их высказывания вызывали в зале смешки.
Объясняется все очень просто. Во-первых, нам в то время было по 20‑22 года, а им по 35‑40 лет. С точки зрения педагогической психологии восприятие новой информации и ее запоминание в 35 лет, по сравнению с 22 годами, снижается примерно в 3-5 раз. Мне, например, достаточно было один раз прочитать материал, делая заметки в тетради, для получения гарантированной оценки «четыре». Для того чтобы получить пятерку, надо было прочитать, материал второй раз и повторить трудные выводы в тетради.
Во-вторых, нас из институтов отбирали со средним баллом не ниже 4,5. А в те времена требования преподавателей к знаниям студентов были несравненно выше, не так как в настоящее время! Поэтому большинство из нас прекрасно знало, как надо «грызть гранит науки».
А старшие товарищи «слушатели» советовали нам «читать материал с пересказом не менее 3-4 раз». «Перед экзаменом, чтобы настроить себя, нельзя гулять, а достаточно побыть полчаса под форточкой или на балконе».
Это утверждение вызвало почти у всех смех, так как на весь Суворовский зал было не более 4‑5 форточек, а балконов вообще не было. Кроме того, в общежитии, учитывая нашу секретность, заниматься было запрещено. Занимались в аудиториях для самоподготовки, в которых через каждый час надо было проветривать помещение, так как плотность становилась равной 2‑3 «фунии». Для непосвященных - «Фуния» это студенческая единица измерения плотности воздуха. Одна «фуния» - это такая плотность воздуха, когда топор весом в один килограмм висит устойчиво на высоте один метр.
У нас с Толей Ларионовым еще в Институте сложился такой стиль подготовки к экзаменам. Вначале мы, каждый в отдельности, читали раздел материала, а затем по очереди пересказывали прочитанный материал. Второй напоминал забытые первым места. Иногда в институте перед сложным экзаменом мы вставали очень рано, в 4‑5 часов, и шли в институт в свободную аудиторию для окончательного повторения материала. Перед экзаменом никогда не завтракали, а только выпивали в буфете стакан крепкого сладкого чая. В этом случае пустой желудок сжимался и выжимал кровь в мозг, что способствовало лучшему мышлению.
Мы с
Ларионовым сдаем свой экзамен
по Схеме № 5 досрочно
Мы сдали «Схему» досрочно на «отлично». Накануне сдачи экзамена случилось непредвиденное событие. Я простыл, и температура подскочила до 39 градусов. Досрочный экзамен срывался, а значит, срывалась и наша ранняя поездка на каникулы в Ленинград. Досрочной сдачей мы добавляли к отпуску почти 10 дней. Что делать?
Я предложил Толе: - "Будем лечиться по-русски», т.е. пойдём в пельменную, которая в проезде Серова у Политехнического музея. Там взяли по две порции пельменей и заказали 250 или 300 грамм коньяка. Я себе налил стакан, насыпал туда черного перца и принял эту «лечебную дозу». Толя для компании выпил полстакана. Закусили салатом и двумя порциями пельменей. Пришли в общежитие и завалились спать.
Утром, перед экзаменом, температура у меня еле дотягивала до 36. Пошли на экзамен. При ответе я все время отворачивался от преподавателя, чтобы не дышать в его сторону. Ответили на «отлично». Но полковник-преподаватель вдруг меня спрашивает: «А Вы выпили вчера для храбрости?» Я честно признался, как было дело. Тогда он спрашивает: «А можно я задам Вам еще один вопрос, на который редко кто отвечает?». Задал, и я сходу ответил! Он пожал мне руку и говорит: «Вот сейчас я убедился, что Вы добросовестно во всех тонкостях разобрались. С таким уверенным знанием схемы слушатели мне пока не встречались!». Расписался в наших зачетках, и мы радостные выскочили из аудитории.
Быстро собрались и на такси поехали на Ленинградский вокзал. Но оказалось, что в кассе купейных билетов на Ленинград уже нет, есть только на «КРАСНУЮ СТРЕЛУ». А там билеты в два раза дороже купейных! Но решили ехать. Так я первый (и единственный) раз в жизни попал в двухместное купе СВ.
Съездили в Ленинград хорошо. Толя оформил брак с Томой, я был свидетелем. Была скромная свадьба, но отметить пригласили всю группу.
Покажется странным, но меня не очень тяготили военные порядки, изучение уставов и другие тяготы военной службы. Но глубоко ранили несправедливые действия и, особенно, наушничество и подчас предательство нашего командира учебного отделения Львова, которым вскоре заменили честного и порядочного Володю Деминова. Подлые повадки Львова проявлялись во время учебы еще в институте, а тут его «способности» развернулись во всей красе!
Позже, когда я был в Капустином Яре, он приехал в составе инспекции комиссии полковника Зубченко. Я был в степи и со Львовым, слава богу, не встретился. Но некоторые из наших «спецнаборовцев» на себе испытали его стиль общения с «низшей расой» при его проверках.
По слухам, его в сельском кафе, видимо по заказу, «пощипали» местные парни. Правда, Львов поддерживал себя всегда в хорошей физической форме и, думаю, что он тоже не остался в долгу.
По мере нашей учебы мы убедились, что действительно нужны Родине как кадровая основа Ракетного щита нашей страны.
Начальником нашего курса был хороший, добрый человек, подполковник Голубев. Позже я с ним неоднократно встречался на «Власихе», в Перхушкове (там располагалось командование РВСН). Он был старшим офицером отдела управления высшими учебными заведениями. Однажды он признался, что ему с нами иногда было трудно.
Практика
на полигоне Капустин Яр.
Летом 1954 года нас на месяц отправили на войсковую практику на первый в стране ракетный полигон в Астраханских степях - в Капустином Яре. Местные офицеры прозвали этот жаркий, засушливый край «Страной Лимонией».
Попали мы в 54-ю Ракетную бригаду особого назначения Резерва Верховного Главнокомандования (РВГК), которой командовал в то время генерал Иванов И.И. (позже его сменил полковник Гарбуз Л.С.). Сформирована бригада была недавно, в 1953 году. Личный состав, бригады, конечно, не обладал ни солидным опытом подготовки и пусков ракет, ни глубокими знаниями материальной части.
Бригада на лето выезжала (так было заведено в артиллерии) в летние лагеря, в голую степь. Весь личный состав бригады и мы, слушатели-практиканты, жили в армейских палатках. Днём при наружной температуре 30-350 в палатках было 40-500 и волосы вставали дыбом. По ночам температура резко падала до 100 и от холода не спасали даже дополнительные солдатские одеяла, которые нам выдали по нашей просьбе. Климат в Астраханской области — резко континентальный, даже летом к утру, температура опускалась часто до 5-7 градусов.
Во время практики мы знакомились с устройством и эксплуатацией ракетной техники.
На занятия и в столовую ходили строем в сапогах, в вечно пропитанных потом портянках, которые из-за дефицита воды редко удавалось постирать. Изучаемая материальная часть, в том числе и БРК, находилась прямо в степи. Занятия по БРК проводил с нами капитан технической службы Гавря А.С. из первого дивизиона бригады.
На практике меня поразили два факта. Первый – колья палаток и кирпичи, которыми были обложены дорожки, по приказу генерала Иванова «выравнивались по теодолиту»! Второй факт — случай. Однажды вдруг небо покрылось черными тучами, ударили молнии и разразился страшный настоящий тропический ливень, минут через 10, он кончился, но за это время степные дороги-грейдеры превратились в совсем непроходимые глинистые болотные колеи! Все движение машин по лагерю и от лагеря прекратилось часа на 3‑4, пока вода не впиталась, и дороги не подсохли.
По моему мнению, наша полигонная практика была организована очень плохо. Занятия с нами проводились нерегулярно. Офицеры-преподаватели, привлеченные из части, в основном наши предшественники из февральского «спецнабора», технику знали еще слабо. Нам они сказали, что им не предоставили дополнительное время для подготовки занятий с нами.
Кормили плохо. На первое какой-то суп-каша, на второе – опять каша-шрапнель с мясом или макароны по-флотски. Кусочек мяса обычно был представлен в виде свиного сала с мясной прожилкой. Иногда даже не было воды в умывальнике, чтобы умыться.
В памяти четко сохранился только момент, когда нас вывезли на пусковую площадку и показали весь технологический цикл подготовки ракеты 8А11 к пуску и реальный ее пуск.
Нас поразило обилие всякой техники, которая собралась около стартового стола. Ракета лежала на транспортировочной тележке. Потом ее перегрузили на ложементы установщика, который поднял ее в вертикальное положение и установил на стартовый стол. К работе приступили прицельщики. На установщике были закреплены рабочие площадки, с которых проводились работы на ракете. Проверка приборов, прицеливание, заправка перекисью водорода и подсоединение шлангов заправки горючим и окислителем. После окончания заправки установщик отбуксировали в сторону.
Нас расположили в маленьких окопчиках, вырытых примерно в 300-500 метрах от стартовой позиции. Мы с напряжением смотрели в сторону стартового стола. Вдруг там произошла сильная вспышка, (это сработало зажигательное устройство) и тут же из сопла двигателя вырвалось сильное пламя, которое спустя пять секунд превратилось в водопад огня. Вокруг ракеты образовалось огромное облако пыли, рев двигателей перешел в нестерпимый грохот такой силы, что заложило уши, воздух вибрировал. Вибрации были такой силы, что создалось ощущение, что кто-то палкой перемешивает твои кишки! Ракета сначала очень медленно стала подниматься из облака пыли. Затем она мгновенно набрала скорость. Огромный сноп пламени из ее двигателя как бы поддерживал ее и толкал все выше и выше. Наконец она превратилась в крохотную светящуюся точку, за которой потянулся след инверсии. Потом и он пропал!
Конечно, старт ракеты представляет собой грандиозное зрелище. Все слушатели были под впечатлением всего увиденного.
Именно тогда мы ощутили мощь ракеты и нашу надобность в становлении этого вида вооружения. Позже я много раз присутствовал на стартах более мощных ракет, но этот старт запомнился на всю жизнь!
Еще запомнился мне случай ночных испытаний системы залпового огня типа «Катюши». В южных районах темнеет очень быстро. Перед тем, как лечь спать в палатке, которая долго сохраняла дневную жару, мы для ее проветривания отстегивали нижнюю часть, привязанную к колышкам, и загибали полотнища вверх. Сами ложились поверх одеял раздетые в трусах. Примерно в 2-3-х км от нашего лагеря была «Испытательная прощадка № 6», с которой с которой производили пуски ракет малой дальности. Вдруг небо озарилось десятком мощных огненных полос, и через несколько мгновений до нас докатился такой мощный гром, что даже задрожали стенки палатки. Мы в изумлении выскочили из палатки. Из палаток лагеря повыскакивали все. Но кругом была кромешная южная темень и полная тишина. Мы постояли и вернулись в палатки. Вот как образно описал свои впечатления на другой день один из лейтенантов нашего потока Витя Морозов. «Вышел из палатки – т-и-ш-и-н-а! Вдруг ху-ряк-ху-ряк-ху-ряк-ху-ряк- и снова тишина!»
Курьезный случай произошел с Борей Федотовым (МАИ) из нашей палатки. По прибытии в Капустин Яр наше начальство, руководствуясь принципом «лучше пере бдеть, чем не добдеть», напугало нас до паники местными скорпионами и тарантулами. Сказали, что здесь они встречаются в изобилии, и что даже один укус этих тварей смертелен для человека! Поэтому ни шагу не ходить по степи без сапог. Особенно опасен большой паук-тарантул. Он часто заползает в палатки. Поэтому надо ставить сапоги возле самой кровати и, вставая, спускать ноги прямо в сапоги.
И вот Федотов решил ночью выйти по надобности. Спускает ноги в сапоги и ощущает под пяткой что-то гладкое и холодное. Он дико закричал «тарантул!», разбудив всех нас. Кто-то крикнул «Дави его!» И он со всей силы топнул ногой. Мы услышали хруст. Он резко снял свой яловый сапог и вытряхнул его. Зажгли спичку и в ее свете увидели на полу в песке раздавленные наручные часы. Все с облегчением захохотали.
Справка из БСЭ. Тарантул – общее название нескольких видов членистоногих животных отряда пауков. Длина до 3,5 см. Ядовитое животное. Укус смертелен для насекомых, но не опасен для человека.
Скорпионы – отряд животных класса паукообразных. Длина до18 см. Имеют клешни, на конце брюшка ядовитый крючок. Яд крупных скорпионов опасен для человека и животных.
В Капустином Яре встречались скорпионы длиной до 7 см.
Таким образом, тарантул, имеющий сферический круглый панцирь, для человека безопасен. А наше начальство было невежественно.
Не думал я тогда, что полигону Капустин Яр будет посвящено почти 3 года службы. Кстати, там я узнал от пастухов, что овцы не восприимчивы к яду скорпиона и он для них лакомство. Поэтому пастухи перед ночевкой в степи прогоняют над местом предполагаемой ночевки несколько раз стадо овец.
Наши
технологические практики
Технологическую заводскую практику мы проходили в Москве в НИИ-885 (п./я. 2427) и в КБ Рязанского на Авиамоторной улице. Там на опытном производстве мы получили представление о технологическом процессе изготовления наземной и бортовой систем Радиокоррекции (БРК). Серийное изготовление было, фактически, передано на Харьковский радиозавод.
Практика носила скорее просто ознакомительный характер с процессом производства отдельных деталей комплектующих системы, ее сборки и наладки.
Вторую заводскую практику мы проходили в городе Йошкар-Ола на заводе, выпускающем радиолокаторы наведения зенитных орудий СОН‑4. Практика была продолжительной и достаточно основательной. Нас, слушателей академии, разместили в гостинице Совета Министров Марийской ССР. Видимо руководство республики решило сделать приятное гостям из столицы.
Йошкар-Ола нам понравилась. Город небольшой, но очень чистый и ухоженный. Сравнение с нашим Свердловском явно было не в пользу последнего. Центр застроен 4-х этажными домами. Кругом скверы, газоны, цветники.
Интересная особенность: город сразу проектировался, как город-сад. Все предприятия и заводы, загрязняющие атмосферу, вынесены за черту города. Город очень зеленый. Очень большой и хороший парк, по размерам подобный ЦПКиО. Каждый вечер там играл духовой оркестр. Очень красивая, под легким навесом танцплощадка. Мы ходили туда на танцы. Марийцы очень приветливый народ.
В заводской столовой хорошо кормили. В цехах завода чистота, все ухожено. Между цехами цветники, Мы даже немного поработали на рабочих местах в цехе сборки и наладки радиолокаторов. Нам понравилась культура производства (не хуже, чем на моей последней институтской практике). Практика была для нас очень плодотворной. Мы изучили весь технологический процесс производства сложной радиоэлектронной техники.
Первый
отпуск слушателя Академии
После окончания всех практик нам предоставили отпуск. Я приехал домой. Весной нам, наконец, пошили выходную летнюю форму одежды. Она состояла из легкого полотняного белого кителя без подкладки и белого чехла, надеваемого на артиллерийскую фуражку. Китель легко продувался, но воротник был глухой, и это не давало ожидаемой прохлады. Но было намного легче, чем в обычном кителе. Родители, конечно, были очень рады моему приезду. Кроме того, им хотелось от меня лично услышать рассказ об армейской жизни и учебе в Академии. Я подробно все рассказал. Об учебе и нашей жизни. Мама расспрашивала о дальнейшей моей судьбе. Она весьма тактично спросила о нашей дружбе с Ниной. Здесь я не мог ей сказать ничего определенного, так как наша переписка прервалась. Ранней весной, когда Саша Сукин заезжал ко мне в Академию, он очень интересовался нашими отношениями. Потом я в письме его спросил, видел ли он Нину, он ответил утвердительно. Якобы, когда он был у нее в общежитии, к ней заходил какой-то парень. В то время наша переписка прервалась. Нина прислала мне фото с прощальной подписью.
Дома я встретился первым делом со своим другом Володей Плетневым и его женой Верой (Глуховой). Интересна была ее реакция на мою учебу в Академии.
Дома на Монетной все мои друзья и знакомые почему-то проводили параллель между нашей Академией и Академией наук. Они считали, что я вдруг стал «Академиком». Я их разуверял как мог, но полностью не убедил. В этом я увидел какой-то дремучий провинциализм.
Кстати, когда я по возвращении в Академию рассказал эту «хохму» нашим ребятам, те дружно посмеялись. А двое или трое признались, что их так же признали «АКАДЕМИКАМИ»!
Собрались все одноклассники, которые были в это время на каникулах на Монетке: Зоя Малыгина, Эля Новоселова, Нина Говорухина. Вначале собрались у нас и отметили мой приезд. Потом вместе ходили на танцы, вспоминая старину. Гуляли по окрестностям Монетки. Потом как то в один из дней мы решили нанести визит нашим учителям Бурдаковым. Василий Федоровичич преподавал математику, а Ольга Семеновна, директор школы, преподавала историю. Они были очень обрадованы нашим вниманием. Мы вместе сфотографировались, они угостили нас чаем. Встречей мы были очень довольны. Мои нелады с Василием Федоровичем (он мне выставил «уд» в аттестат) фактически способствовали тому, что я познал математику еще прочнее и глубже. Поэтому все вступительные экзамены по математике я «назло ему» сдал на "отлично". В обстановке дружественной встречи, он признался, что не всегда был со мной справедлив.
Снова
Академия
После возвращения с практики оказалось, что мы распрощались с «Суворовским залом» - нас разместили в комнатах общежития. Мы узнали во-первых, что наш первый февральский набор был уже выпущен. У них было очень хорошее распределение. В строевые части послали выпускников, либо провинившихся дисциплинарно, либо слабоуспевающих. Во-вторых, академию очистили от слушателей из стран Народной демократии, которые ранее занимали основной корпус общежития. Всех артиллеристов перевели в Ленинград. Правда, в комнатах были оставлены двухъярусные кровати, но это было гораздо лучше, чем в огромном Суворовском зале.
Для ускорения нашего выпуска, нам выпускную "дипломную работу" заменили на "курсовую работу" и, кроме того, назначили дополнительно сдачу Государственного экзамена.
Темой моей курсовой работы было проектирование наземного приемника телеизмерительных сигналов. У меня было желание спроектировать приемник на транзисторах. Составил блочную и принципиальную схемы. В схеме использовал отечественные высокочастотные транзисторы серий П-401-403, которые тогда были освоены нашей промышленностью. Но сказалось, что в библиотеке Академии нет литературы по расчету транзисторных схем. Переводная литература была в Технической библиотеке на Кузнецком мосту и в Ленинской. Ксероксов тогда не было, но можно было заказать фотокопии нужных страниц, со сроком ожидания 10-14 дней. Я заказал нужные страницы. Но сроки подготовки выпускной работы нам сократили, поэтому пришлось в авральном порядке перепроектировать приемник на малогабаритные радиолампы серии «желудь». Монтажную схему можно было не делать, но я ее сделал. Практически, я выполнил курсовую работу почти дважды.
К моему удивлению, наш преподаватель оценил ее как новаторскую и удачную. Даже спросил при защите, где я позаимствовал такую рациональную конструкцию монтажа деталей – с использованием малых субплат. Я ответил, что видел подобный монтаж на американском приемнике с самолета «Аэрокобра». На самом деле, этот приемник я снял с разбитого самолета «Аэрокобра» на свалке еще в 8-м классе. Сделал к нему сетевой блок питания и подарил своему другу Володе Плетневу.
За курсовую работу я получил оценку «пять».
Я ранее говорил, что включал в себя так называемый «Уравнительный курс». Поэтому с нашей высокой общей институтской подготовкой мы без особого труда одолели Государственный экзамен. Многие из нашего учебного отделения, как и я, отвечали на экзамене образцово, но к нашему недоумению нам поставили за экзамен всего «Хорошо» без объяснения причины снижения оценок. Некоторые возмутились и спросили преподавателя, но тот ушёл о ответа. Когда мы спросили начальника курса, почему нам понизили оценки, то подполковник Голубев начал что-то говорить об отсутствии у нас строевой выправки на экзамене и вообще не мог толком объяснить. Двое ребят из МАИ, у которых это была единственная четверка, безуспешно просили о пересдаче. К слову сказать, некоторым «февральцам» разрешили пересдачу одного предмета, чтобы они получили «Красный диплом».
Истину открыла для меня спустя 50 лет статья на сайте «Спецнабор 1953», в которой сказано:
«…что дипломы с отличием в июне 1954 года получили 32% выпускников-февральцев, а среди августовцев в декабре 1954 года – 16%. Это произошло не потому, что августовцы были хуже подготовлены. Просто для Академии стало неожиданностью, что результаты слушателей. Спецнабора резко отличались от остальных (около 8%).
Начальник академии генерал Одинцов Г.Ф. после июньского (первого) выпуска специально провёл с профессорско-преподавательским составом корректирующую «накачку».
Перед концом занятий, прошел слух, что те слушатели, у которых есть постоянное жилье в Москве, останутся служить в Москве. Начались массовые свадьбы с женитьбой на знакомых москвичках. Моя «москвичка» жила в Свердловске и поэтому я «загремел» в войсковую часть на полигон Капустин-Яр в Астраханской области в страну «ЛИМОНИЮ».
Я проходил войсковую практику летом 1954 года в 54-ой ракетной бригаде особого назначения Резерва Верховного Главнокомандования (РВГК), которой командовал в то время генерал Иванов И. И. Его любимыми словами были: «Мы «Академиев» не кончали, а церковно-приходскую школу, а вот – генералы!» Человек он был недалекий, малограмотный (как говорили, писал с ошибками), любил волочиться за женами офицеров. Странно, что такого человека назначили командовать частью, которая затем станет грозным щитом нашей Родины! Семья генерала жила в Москве. Он постоянно устраивал оргии на берегу Ахтубы, переспал, как говорили, со всеми машинистками штаба.
Подстать ему был начальник политотдела бригады. Про него ходил такой анекдот: вызывает он своего заместителя подполковника «Петрошкина» и говорит ему: «Как вы думаете, в бригаде должен быть хоть один дурак?» «Не знаю, может один и найдется..». «Так вот, меня отправляют на повышение, а Вы остаетесь за меня.» Был он косноязычен, груб и не мог слова сказать, не заглянув в бумажку. Нам, лейтенантам, уже тогда казалось странным, как такие люди могли дослужиться до полковников. Спустя десяток лет, я понял – виновата система!
Обо всем этом я узнаю позже, а сейчас нам вручили дипломы, нагрудные знаки и предписания о направлении к новому месту службы.
Выданный нам диплом, всегда вызывал какой-то нездоровый интерес у всех, кто с ним знакомился. Из его содержания следовало, что я «великий вундеркинд», который
в 1953 году поступил, а в1954 году уже окончил полный курс Академии. То есть, всего за один год удалось пройти весь полный курс в Академии! Невероятно!
Повышенная в ту пору секретность Ракетных войск наложила свой отпечаток и на название присвоенной нам квалификации «Артиллерийский инженер-механик». Какой же я «артиллерийский механик», если пушки видел только в кино и музее!
В "Приложении к диплому", где перечислены все сданные курсы (включая и институтские) нет ни одного, кроме «Деталей машин» имеющих отношение к механике.
Итак, меня ждал долгожданный положенный отпуск и прибытие к новому месту службы.
Наше распределение было явно несправедливым. Ряду «молчунов», имеющих более низкие показатели в учебе, были предложены хорошие места и должности. Сказались «доносы» нашего командира отделения Львова. Саша Золин, несмотря на свою отличную учебу, «загремел» в глухомань. Значительное большинство из нашего учебного отделения были назначено начальниками отделений БРК в строевые части.
Почему-то распределение во втором отделении радистов оказалось значительно лучше, несмотря на более низкие учебные баллы.
После распределения вернулись в общежитие, в свою комнату. Все подступили к Львову с требованием объяснить такое распределение. А он цинично ответил: «я вам обещал, что каждый получит свое, вот вы его и получили!». И еще сказал ряд грубостей в адрес Саши Золина. Тот не стерпел, схватил свою «двухпудовку» и метнул ее в угол комнаты, где стоял Львов. Тому к счастью удалось увернуться. Двухпудовка попала в тумбочку и превратила ее в груду щепы. Нам с трудом удалось удержать Сашу от драки. Львов «ласточкой» нырнул между ярусами кроватей и выскочил в коридор. Больше мы его до отъезда в общежитии не видели.
Так безобразно окончилась наша учеба в Академии. Многие были подавлены грубым нарушением обязательств, данных при нашем призыве в Академию.
На распределении мне была предложена должность Начальника отделения БРК в части, стоящей в Белокоровичах, но я отказался в пользу Капустин Яра.
Повезло нашему Марлену Шатило. В своём отделении он оказался в числе «передовиков». Он не ладил со Львовым еще в Институте, и неизвестно, как бы сложилась его судьба в нашем отделении.
После окончания Академии нам предоставили отпуск всего две недели, мотивируя это тем, что летом мы были в месячном отпуске. Что, как позже, оказалось, было, нарушением закона.
Хотели, якобы, еще «зажать» подъемные, но всё же выплатили. Кроме того, выяснилось, что нам по окончании должны были, согласно существовавшему тогда положению, присвоить следующее звание, поскольку мы назначались, как минимум, на майорские должности. И тут нас Государство «нагрело»! Кроме того, при агитации на перевод в Академию нам клятвенно пообещали, что мы будем проходить службу в НИИ, военной приемке, в конструкторских бюро, и только некоторая часть слушателей сможет по желанию ехать на полигоны. В действительности из нашего потока только 20% получили назначения по обещанию, а остальные «загремели» в строевые ракетные части, к службе в которых нас не готовили.
Это имело непредсказуемые последствия – некоторые «ударились» во все тяжкие, чтобы уволиться из Армии, Вооруженные силы потеряли отличных специалистов. Кроме того, чтобы командовать отделением в Ракетных войсках не нужны инженеры, достаточно иметь среднее образование. Однако, через некоторое время все военные училища, включая пехотные, сделали высшими, а на гражданке, тоже решили не отставать от военных, и избавились от техникумов. Это было величайшей очередной глупостью (не последней, к сожалению) нашего руководства, поскольку не только понизило статус ИНЖЕНЕРА, но и привело к конвейерному производству в Высшей школе неучей и бездарей!
Этот «бардак» в «Высшем образовании» продолжается более полувека до нашего времени! Куда не кинься, каждый второй или третий – бездари!
Я уже не говорю, что значительная часть выпускников современных ВУЗ-ов, фактически «купили» свои дипломы.
Очень жалко, ведь большинство из них могли стать квалифицированными рабочими или знающими хорошо практику, техниками!
Мой
отпуск на Монетной
Мой завершающий учебу в Академии отпуск был зимой и пришелся на ноябрь-декабрь 1954 года. Домой я выехал впервые скорым поездом через Казань. В предгорьях Урала железная дорога шла по живописным местам. Особенно мне запомнился проезд по виадуку, построенному над одним из уральских горных ущелий. Подобное красивое место мне встречалось позже только при переезде Яблонева хребта в Сибири.
Поезд из Москвы шел до Свердловска ровно сутки. Приехал в Свердловск на вокзал во второй половине дня. Еле успел на Монетнинский поезд. На Монетку приехал ночью. Все вещи кроме небольшого фибрового чемоданчика я послал багажом и ехал налегке.
Иду по заснеженной и расчищенной трактором дороге к дому. До дома оставалось несколько сотен метров, когда я увидел бегущую навстречу мне собаку. Вначале я даже не сообразил, что это может быть Джульбарс, наша последняя большая собака (овчарка). Летом, когда я был в отпуске, он преспокойно демонстрировал мне свои прыжки через 1,5 м штакетник забора! Сейчас он подбежал и, прыгнув в мои объятья, чуть не повалил меня в снег. Стал лизать в лицо. Было очень морозно и Джульбарс, видимо, опознал издалека меня по скрипу сапог. Так мы с ним дошли до дома. Собачья радость была неподдельная!
На Урале стояла настоящая морозная зима
Для студентов это самая горячая пора перед зимней сессией. Все учились. В поселке никого из одноклассников и друзей. Было скучновато.
Через неделю приехал закадычный друг детства Витя Добрынин на свадьбу своей сестры. Три дня шло пиршество, а потом я поехал к нему в гости в Нижний Тагил. Так и прошло время короткого отпуска.
К 10 декабря я должен был прибыть к первому в жизни месту службы - военный полигон Капустин Яр, в в/ч 77992.
