Беличенко, ты могуч!

Никогда при жизни поэта и публициста Юрия Николаевича Беличенко не произнес бы этой фразы, вынесенной в заголовок, без имени и отчества. Я его и по имени-то называл нечасто, в редкие минуты обоюдно сердечного расположения, а так – исключительно: Юрий Николаевич. Это он меня шутливо величал: «Долинин, ты могуч!». Шла ли речь о публикациях, или о каких-то моих поступках и действиях…Теперь вот я ее перефразировал.

Открыл мне Беличенко его тезка и сослуживец – Юрий Рощупкин, инструктор политотдела шяуляйской дивизии – по культуре. Не имевший высшего образования формально Юрий Митрофанович был исключительно образован в области литературы, кино, истории, живописи. Ходячая культурная энциклопедия, а не Рощупкин. Серпуховское военное училище окончил по программе среднего. Видно, база была такая там, что не только до гаечки знали курсанты технику, а и высоты культуры постигали в этом древнем русском городе.

Документальный фильм «Версты мужества» о дивизии снял Рощупкин в качестве режиссера, о чем рассказ отдельный.. Сделал это профессионально, стал лауреатом Всесоюзного фестиваля. Любитель и большой знаток литературы, он, конечно же, обратил внимание на начинающего поэта Беличенко и его первые «тощенькие» (имея в виду только форму) сборники «На гончарном круге» и «Время ясеня». И прежде всего потому, что знал Беличенко по службе в Паплаке. Там, в местечке Вайнеде (в сорока километрах от «города под липами» – Лиепаи), стояли два ракетных полка – в Приекуле и Паплаке. Потом остался только приекульский, в котором я служил сержантом-заправщиком, в Паплаке же, «где пять домов смотрели на восток», прописались лишь «зимние квартиры» третьего дивизиона нашего полка.

Мне тоже сначала был интересен Беличенко как однополчанин. Потом я узнал о нем больше в окружной газете «За Родину», в которой он трудился начальником отдела культуры в свое время. Находилась она в Риге, на улице Муйтас, д.1. Недалеко от Даугавы. Учась в Рижском университете, с газетой я сотрудничал, частенько туда во время сессий забегал. Беличенко в ту пору служил в Венгрии. Я стал следить за его творчеством.

Позднее опубликовал его стихи в сборнике смоленских и армейских поэтов – «Вечный огонь». В газете, которую мы выпустили к открытию комсомольской конференции Ракетных войск, поместил в сокращенном варианте его поэму «Ракетная застава». Каждую строчку Беличенко искали: о Ракетных войсках писалось мало, тем более не баловали стихами.

И часы поэзии я проводил для солдат по стихам Беличенко, и читал его поэму офицерам на боевом дежурстве под землей. Обо всем этом осмелился сообщить в письме. Мэтр не ответил.

Впервые встретились мы с ним на Беговой, в «Красной звезде», году в 83-м. Запомнился он молодым, подтянутым подполковником. Дежурил по номеру, был чрезвычайно занят и на беседу у него времени не хватило. «А, детка, это вы», – протянул он артистично, и, показалось, вяло свою руку в приветствии.

Через семь лет меня неожиданно призвали в «Красную звезду», и тогда он уже проявил ко мне интерес. Ему, похоже, было приятно, что однополчанин пишет о Ракетных войсках. Никогда со мной праздно не заговаривал, но, как выяснилось, за публикациями следил и даже радовался, представил с гордостью уважаемым им и мною Алексею Петровичу Хореву и Юрию Тарасовичу Грибову: «Это наш посткор по Ракетным войскам». И глаза его при этом просто искрились. (Публикациями Хорева в журнале «Журналист» я просто зачитывался, по ним знал его давно. А кто ж не читал первый советский еженедельник «Неделя»! Думал ли я, что с главным редактором его буду дружен).

Помню, как провожали Беличенко по случаю увольнения в запас на заседании редколлегии, куда он пришел по форме. Отдел поэзии и литературы, возглавляемый им более десятка лет, сократили, посчитали в чумовом 92-ом году, что он в новый облик газеты не вписывается, обидели его этим – Беличенко и написал рапорт. К тому же он, полковник, демократично избранный председателем офицерского собрания редакции, чем очень гордился, не мог терпеть то обстоятельство, что офицерами «Красной звезды» стала «править» женщина, в качестве заместителя главного редактора.

Через несколько лет он вернулся в газету, потому что жить без нее не мог. Мне часто говорил: «Не уходи, «Красная звезда» – это непотопляемый авианосец. Это наша газета». Стал обозревателем, писал тонкие, глубокие очерки, публицистику, выступал с оригинальными литературными заметками, историческими зарисовками.

Как-то подошел и попросился в командировку: «Отбатрачу, не волнуйся. Давно в гарнизонах не был, тем более в Ракетных войсках». Раньше, при погонах, не просился, потому как связанный секретами мог лишиться возможности бывать в заграничных командировках. А тут и времена изменялись: нас уже секретоносителями не считали, да и сам он в заморские края не рвался. К тому же увидел (позднее признался), какая дружная команда у нас подобралась – признанный «боевик», добрая и цельная натура Геннадий Миранович, наш любимец, совсем юный Александр Богатырев, деятельный и инициативный Игорь Детинич. И вписался он в нее сходу. Я был «вождем», Геннадий «командиром», Александр «капитаном» (и это соответствовало истине), а Беличенко, конечно же, «мэтром» (что тоже было верно, он и не опротестовывал это имя, посмеивяась в усы). Десятки гарнизонов, все ракетные армии посетили мы с этой великолепной краснозвездовской бригадой, даже писать сообща научились, подлаживаясь под стиль друг друга. Единомыслию (по принципиальным вопросам) учиться нужды не было: понимали друг друга с лету. Какое же это было счастье – совместно работать и приятельствовать! Разные по возрасту, темпераменту, опыту жизни и стажу в журналистике, мы легко находили общий язык и доверяли друг другу. Спасибо главному редактору, что он почти никогда не препятствовал нашим дальним поездкам в гарнизоны, прекрасно понимая, что по приезде будут серьезные, интересные очерки и репортажи. Спасибо прежде всего ракетчикам, которые нас принимали. Как правило, командировочный фонд в редакции был скуден, и «принимающая сторона» житейские заботы брала на себя. Поездки эти были праздником души для нас, и, хочется надеяться, для ракетчиков тоже. Встречаясь с ними, заряжались энергией этих основательных и надежных людей. Друзей мы в поездках обрели много.

Ракетчики стали свидетелями успеха его глубокой литературоведческой книги «Лета Лермонтова» (никто тоньше Беличенко не напишет о русском поэте – воине), самого лучшего сборника его стихов, на мой взгляд, – «Арба». Вышел он при его жизни, щедро раздаривал Юрий Николаевич книгу друзьям и почитателям. Недоедая порой, он свои книги в издательстве еще и выкупал, чтобы нам дарить. В договоре не прописывал количество авторских экземпляров, а там не подсказывали. Я его долго журил за это: только стихи хорошие писать можешь… Не зря я ругался: здоровье у него барахлило, и он чувствовал это, без конца говорил о грустном. Средств на лекарства и на неизбежную, как выяснилось, операцию, понятно, не было. Хорошо, нашлись добрые люди и в редакции, и в госпитале, и проблема была снята. Однако, полный надежд после выписки протянул он недолго.

Большая часть тиража поэтической книжки так и осталась нераспечатанной в кабинете. И мы уже с Ольгой Юрьевной Ермолаевой, женой, поэтом и верным другом, «несли в массы» сборник большого русского поэта Беличенко, которого в одночасье потеряли. Тромб выстрелил, как пуля, в сердце. И упал наш могучий Беличенко, подкошенный по дороге в «Красную звезду» ранним морозным утром 8 декабря 2002 года, в ста метрах от дома. Когда об этом узнал в воскресный день дежуривший по редакции Влад Павлюткин, он тотчас позвонил мне… Эх, Юра, а ведь еще в пятницу, встретившись как-то по-особому тепло на этаже, мы мечтали об очередной командировке в дальний гарнизон.

Потом выяснилось, что день в день, только несколько лет назад, при до сих пор невыясненных обстоятельствах погиб, считаем мы, и приятель Юрия по РВСН и редакции Анатолий Васильевич Белоусов.

Не без трудностей издали мы с Ольгой Юрьевной написанный Беличенко последний сборник стихов – «Прощеное воскресение» (название символическое, его придумал он сам, читая нам новые стихи в госпитальной палате), к юбилею Ракетных войск другой – «Как первая любовь – ракетные войска» и исповедальный документальный роман – «Пишу, чтобы жить». Большую часть тиража отдали в воинские библиотеки и радуемся этому. Спасибо генералу Михаилу Солнцеву, начальнику Центрального узла связи РВСН, Александру Вовку, Елене Малашенковой и Вадиму Ковалю – из «ракетной» пресс-службы, которые знали и любили Юрия Николаевича и которые помогли доставить роман во все уголки нашей страны и в ближнее зарубежье, где стоят в ядерном карауле ракетчики.

– Саня, – сказал Юрий Николаевич как-то, – сейчас на Руси не до поэтов, но через пятнадцать лет я буду востребован.

Он как бы убеждал и меня, и себя в этом.
Не избегнув по пути ни беды, ни огня,
возвращаюсь я к нему, словно круг по оси,
ну а то, что этот город позабыл про меня –
до поэтов и сейчас на Руси?

Так он сказал на эту тему и в своем последнем, должно быть, стихотворении «Крымск», посвященном малой родине.

Если довериться предсказанию Беличенко, читатели спохватятся о нем году к 2017-му. А нам его с каждым днем все больше не хватает.

Не могу не привести, в тему же, выдержки из его документального повествования «Лета Лермонтова». Без комментариев.

«Говорят, что времена повторяются. Это не так. Повторяются не времена, а заблуждения. Как ни грустно, но наша русская история не учит нас ничему. Поскольку любое деяние ушедших из жизни людей, любое минувшее, свершенное ими событие всякий раз трактуется в наиболее желанном для живущих повороте, и подлинные причины и приметы его с течением времени так размываются в человеческой памяти, что как бы уже и перестают существовать, переходя из области быта и факта в область мифологии».

«Случается, однако, что недоуслышанный или недопонятый современниками голос поэта начинают понимать и слышать потомки. Мгновенно растущий интерес к личности, жизни и творчеству такого поэта тогда становится чем-то вроде общественного покаяния. Как будто свершается наконец и Суд, и Промысел Божий».

«Нам-то в тайне казалось, будто успехам или неуспехам своим мы сами себе причиною, сами на распутьях выбирая, куда повернуть и что потерять. Сейчас я понимаю: это не так. И возникшие на пути препоны, и наш выбор, и все, что следовало потом, было определено исторической жизнью России, увязывая нашу судьбу с ее непредсказуемой судьбой. А ее судьба, что ни век – темна, и правит ею не партийный вождь и не православный царь, не здравый смысл и не твердый замысел, а всякий раз какая-то нелепица, порыв, случай, предвидеть и предотвратить который заранее невозможно.

Одна лишь надежда, что случай этот таит в себе Промысел Божий…»

«Я, признаться, очень смущаюсь душой, если слышу порой суждение о безвременной смерти великих людей, особенно поэтов. Сюда обычно прилагаются сочувственные слова: «Как много он смог бы еще написать или сделать!» Откуда такая уверенность, что непременно бы смог? Мне кажется, любая творческая жизнь длиться ровно столько, сколько ей назначено длиться. Кем назначено и почему – это уже другие вопросы, и всякий отвечает на них по собственному верованию или разумению. Но каков бы ни был ответ, человек в своей жизни – при ее протяженности – успевает написать или сделать не более того, сколько он мог написать или сделать. Менее – случается часто, более – никогда. Почему? Потому (для меня), что любая человеческая жизнь есть Замысел Божий, и наибольших успехов достигает в ней тот, кто слышит, носит в душе этот Замысел и именно по нему «настраивает» земное свое поприще.

… Никому не мешаю думать или веровать иначе … каждая жизнь в моем понимании – единична, драгоценна и всегда внезапной конечностью своей печальна. Причем интенсивность, духовная насыщенность и отдача у каждой – своя. Иной человек за неделю проживает больше, чем его сосед за десятилетие. И это для обоих – просто нормально».

Предчувствуя и, казалось, подгоняя свой уход, он завещал мне: похоронить из «Красной звезды» и разобраться в архивах.

Беличенко, ты могуч!

Ракетчики благодарны своему Поэту. Книги Беличенко – на выставках в библиотеках, ему посвящаются поэтические вечера, стихи звучат в концертах. На здании школы в Крымске Краснодарского края, где он жил и учился, открыта мемориальная доска. Сделал это друг Владимир Иванов, кубанский казак. На могиле стараниями жены поставлен памятник с лаконичной надписью «Поэт. Офицер. Журналист «Красной звезды». Михаил Анискин – друг из Юрьи, любимой Юрием, смонтировал документальный фильм. Мечтаем об открытии музея в школе, опять надеемся на Иванова.

Самыми известными среди ракетчиков стихами Беличенко «Как первая любовь – ракетные войска» открывается книга «Стратегические ракетчики России». Издана она к юбилею РВСН под редакцией командующего.

Страстные историки РВСН и глубокие знатоки своего дела Владимир Ивкин и Георгий Сухина, сами авторы многочисленных исследований и книг, при составлении этой не забыли и о Юрии Николаевиче.

А редактор газеты «Ветеран-ракетчик» Виктор Плескач и ответственный секретарь ветеранской организации Алексей Пальчиков планируют издать новую редакцию поэмы Беличенко «Ракетная застава», которую я обнаружил не так давно в архиве поэта.

… Невидимы для глаз, – как подо льдом река, –
оберегают нас ракетные войска.
И дома, и в пути, и в ливень, и в пургу –
не надо забывать, что мы у них в долгу.

У тех, кто городов не строит на земле
и к звездам не летит на звездном корабле,
не вспашет борозды и не напишет книг.
Иная их судьба.
                   Иная цель у них.

От городов вдали, от праздников вдали,
их чуткая рука на пульсе у Земли.
Я помню, как схем, когда в глазах серо,
нам снились наяву театры и метро.

Как пили в Новый год не водку, а чаек,
у стартовых кругов дежуря свой черед.
Как ладили очаг на воинских харчах,
и небо, и детей носили на плечах.

И в сотни рук сильней была моя рука.
И личная судьба – была судьбой полка.
Как первая любовь – ракетные войска!