 |
|
 |
|
|
|
|
|
Под общ.ред. А.В.Дегтярева
Днепропетровск 2011
Наш адрес: ruzhany@narod.ru |
На этой странице сайта:
* * *
ЭПОХА ЯНГЕЛЯ И НОВОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ …Сейчас ясно, что в Днепропетровске в 1954 году собралась критическая масса, ничуть не слабее той, что встряхнула мир годом ранее. Катализатором нового пути в ракетостроении стал Михаил Кузьмич Янгель и его сотоварищи. Нет нужды перечислять фамилии, мы все их знаем. Нет нужды раскрывать, что стоит за словами «КБ» и «завод», хотя тогда это можно было бы писать так: «КБ и завод». Энергия, выплеснувшаяся в результате, на долгие годы определила судьбу десятков тысяч людей, одержимых стремлением быть лучшими, первыми во всех своих начинаниях. Именно в последовавшей борьбе идей, проектов и «железа» становился характер янгелевской кооперации, «его» КБ и заводов, закладывалось то, что мы по-модному назвали бы основами конкурентоспособности. Это не была сегодняшняя, часто отдающая меркантильностью жажда заработать любой ценой, но стремление и способность быть лучшими во всем, что делали. А делали то, что было необходимо стране, часто вопреки устоявшимся представлениям. Заказчик всегда прав, но… дадим Заказчику не то, что он хочет, а то, что ему нужно! Не жалели сил на разъяснение своей позиции, спорили, конфликтовали, добивались понимания и поддержки. А если и не добивались, то не тратили времени на оплакивание ушедших «соток», «пятисоток» и других идей. Делали как можно лучше за те деньги, которые способна была дать страна. Четыре поколения ракет – свидетельство не безграничного бюджетного кармана, как это кто-то представляет, а критерий высочайшей эффективности вложения средств. Делом доказывали, что могли делать лучше других. И в то же время сами отдавали то, что могли уже хорошо делать другие, и днепровский куст пустил корни и на Енисее, и на Иртыше. А побеги его – тяжелые, единые, железнодорожные, высокозащищенные, высокоточные, полностью автоматизированные – держали в напряжении наших потенциальных ныне партнеров по рынку до самого развала Союза, казавшегося таким нерушимым. Сегодня удел России – быть крепкой, попытаться остаться полюсом мира… В этом ей помогают наши ракеты, «внуки» ракет Янгеля. Ростки космического ракетостроения – «Космос», «Циклон», «Зенит» – также пробились в наше рыночное время, дав надежду преемникам Янгеля на дальнейшее динамичное развитие. Судьбы «Космоса» и «Циклона» трудны и еще не вполне ясны. «Зенит» же с его уникальными техническими характеристиками стал безальтернативной основой «Морского старта», самой главной сегодня работы для КБ и завода. Эпоха Янгеля – это системность, четкость приоритетов и целей, рациональность средств их достижения, ясность постановки задач на всех уровнях, открытость принимаемых решений. Эпоха Янгеля – это концентрация на главном, решительность, инициативность и солидарность. Эпоха Янгеля – это понимание безусловного приоритета ценности идеи, задачи, проектного и конструкторского решений над собственно процессом их достижения. Эпоха Янгеля – это Идеи, Люди, Ракеты. Ракеты со временем сдают в утиль, люди уходят. Остаются идеи, но и они без людей мертвы… На границе веков и тысячелетий наша проблема в том, что одна половина нас – те, кто пришли на работу с Янгелем или при нем, другая – часто даже родилась после его ухода. Есть уверенность, что тридцать лет назад эпоха Янгеля не закончилась. Все мы остановились на минуту и продолжили реализацию его – и своих – идей, задач, решений… Так, как это сделал бы он. Со временем многое видится иначе. Кому-то хочется хотя бы сейчас побыть основоположником. Кому-то хотелось бы сделать вид, что однажды все началось с нуля, поднять тем самым свою значимость, показать, что все предыдущее не годится для нового времени… Действительно, оно изменилось, но школа – «схема КБЮ» – тем и отличается, что есть у нее стержень. И стержень этот прочно врос в эпоху Янгеля. Расшатывать его бессмысленно, на нем все держится. Из газеты «Конструктор», сентябрь 2001 г. * * *
Наум Исаакович УРЬЕВ, НОВЫЙ ТИП УЧЕНОГО И РУКОВОДИТЕЛЯ С Михаилом Кузьмичом Янгелем я впервые встретился в начале 1950 года. Он был в то время начальником отдела систем управления в головном НИИ отрасли. Мне он показался очень внимательным, спокойным и добрым человеком. Не добреньким, отнюдь! – а именно добрым. Был я тогда молодым специалистом, проработал всего несколько месяцев в Златоусте и в НИИ приехал в командировку. Человек этот меня поразил. Особенно на фоне того обширного зла, с которым, несмотря на молодость, мне уже довелось столкнуться. Он разговаривал со мной, как с равным, как будто и не было между нами такой большой разницы в возрасте и занимаемом положении. Подробно расспрашивал о делах, о жизни в Златоусте. Было мне с ним тепло и как-то по-домашнему хорошо, от этого человека буквально исходило обаяние. И уж окончательно он меня «добил», когда через два дня пришел на склад, где я упаковывал в огромный ящик приборы, за которыми приезжал в командировку, чтобы проверить, все ли правильно, как он обещал, сделано и не обидели ли меня где-то «по дороге». Позднее, в 1952–1954 гг., мы встречались с ним чаще. Он был тогда уже директором НИИ-88 и часто приезжал в Осташков, где находился филиал НИИ (и куда меня в 1952 г. перевели на постоянную работу). Но первое впечатление не изменилось. С годами оно только крепло. Для стиля работы Михаила Кузьмича характерна четкая, «железная» инженерная хватка. Запомнилось одно из совещаний, на котором обсуждались возможности создания ракеты МР-УР100. Михаил Кузьмич сидел без пиджака не во главе, а в середине длинного стола, спиной к окну, в руках логарифмическая линейка. Вызывал к себе специалистов по одному. С ходу, от дверей, забрасывал вопросами и проверял, совпадают ли ответы с его предложениями. А потом каждого оставлял в кабинете, и число людей постепенно росло. Михаил Кузьмич всех втягивал в обсуждение вопросов. Внимательно слушал мнение каждого специалиста, но спорил с ним яростно и заставлял спорить с собой как инженер с инженером. Роль Михаила Кузьмича в отечественной технике и науке велика чрезвычайно. Это слившаяся воедино роль руководителя, Главного конструктора, ученого и воспитателя. В чем ее главный смысл? В том, что он создал уникальный в нашей стране коллектив (высокого класса изделия явились как бы автоматически продукцией этого коллектива). Главное, что этот коллектив жив, он и сегодня способен решать и решает сложнейшие технические и научные задачи. Уникальность этого коллектива в высочайшей деловитости и обязательности. Главная масса и руководителей всех звеньев, и исполнителей словом своим дорожит, и ответственность – главная черта этого коллектива. Для Михаила Кузьмича характерной была активная добропорядочность. Не просто добропорядочность, а именно – активная. Можно еще сказать – воинствующая интеллигентность. Он был интеллигент настоящий: не оторванный от жизни, не хрестоматийный, а отлично знающий все мерзости жизни и скользкость многих индивидуумов самых разных рангов, иногда высочайших, и умеющий быть среди них интеллигентом – бойцом. В людях Михаил Кузьмич более всего ценил «искру божию», т. е. талант, но только в сочетании с честностью и деловитостью. А без них настоящего таланта, наверное, и не бывает. В беседах с вышеи равностоящими руководителями Михаил Кузьмич не проявлял никакого заискивания, сохранял чувство собственного достоинства и высокую деловитость. С подчиненными же он был неизменно внимательным, но беспощадно жестким в случае недобросовестности. Ошибки по разгильдяйству не прощал и случая напомнить о них человеку не упускал. При подготовке к выступлениям Михаил Кузьмич делал небольшие записи, в которых мысли были разложены по полочкам. Видимо, писать доклады полностью у него не хватало времени. Речь Михаила Кузьмича при выступлениях была простая и ясная. Слова – не казенные, не «газетные», не затертые. Цель речи – дойти до глубины сознания слушателя. Слушать его выступления всегда было интересно и, главное, полезно для дела. Сильная сторона технической политики Михаила Кузьмича, на мой взгляд, заключается в том, что он, в противовес своим конкурентам по конкурсным изделиям, никогда не «блефовал», никогда не «зарывался» в авансах. Заявлял только то, что мог сделать реально. Заказчики это знали и не зря сложили о нем всем известный куплет: «…а Янгель работает на нас». Многие в нашем КБ считали, что в этом он был не прав. Можно бы где пообещать побольше, а потом сказать: «Вы же все видели, как мы старались, но, к сожалению, не все получилось», − то есть поступать, как другие. Но тогда Янгель не был бы Янгелем и наш коллектив не был бы уникальным. Считаю, что мы должны свято блюсти эту линию технической политики, именно в этом – главная сила КБ «Южное». Февраль 1991 г. * * *
Игорь Глебович ПИСАРЕВ, МОЯ ОСОБАЯ ГОРДОСТЬ Чаще всего только через какое-то время представляется возможность объективно и по достоинству оценить происшедшие события, действия людей и т. п. Это ни в коей мере не относится к Михаилу Кузьмичу Янгелю, деятельность которого при его жизни получила всеобщее признание. Я не смею относить себя к близкому его окружению, однако, имея возможность практически повседневно (начиная с 1967 г.) в прямых или косвенных контактах работать с Михаилом Кузьмичом, я хотел бы коротко поделиться своими впечатлениями о нем как о человеке, руководителе и инженере. Прежде всего, Михаил Кузьмич был талантлив. Талантлив не в однобоком профессиональном смысле, но в умении широко и абстрактно мыслить, диалектически увязывать все происходящие события, делать исключительные по важности и перспективе выводы. Именно от него я впервые услышал фразу: «Заказчику нужно давать не то, что он хочет, а то, что ему нужно». Всей своей деятельностью Михаил Кузьмич доказал справедливость этой формулировки: тематическая направленность разработок конструкторского бюро часто (особенно вначале) встречала, по меньшей мере, недоумение, а порой и противодействие, а по истечении времени – признание заказчика, получившего именно те машины, которые ему были нужны. М. К. Янгель никогда не навязывал своих решений, но исподволь подводил собеседника (или собеседников) к признанию его технической правоты. Он был прежде всего проектант – в самом широком смысле этого слова. Иной раз ведь как бывает: придешь к какому-нибудь руководителю на обсуждение технического вопроса и уйдешь, так и не поняв, что же решили – нет четкой формулировки задачи, никаких выводов и обобщений, а только длинное и нудное обсуждение частностей. Таких «совещаний» у М. К. Янгеля не было. Он очень ясно и четко обобщал и обосновывал нужное решение. Михаил Кузьмич понимал необходимость широкой информации. По приезде из какой-либо командировки он собирал руководителей подразделений и своеобразно (иногда в лицах) отчитывался перед ними. Он был деловит. Не деловитостью «ученого сухаря», не признающего в рабочее время ничего, кроме дела, но умением просто, иногда вперемежку с шутками (а когда требовалось, и с сарказмом) направлять действия подчиненных в нужное русло. Вспоминается случай, когда два руководителя подразделений на техническом совещании затеяли между собой спор, перешедший в отвлеченную перепалку. Н. Ф. Герасюта хотел их остановить, однако Михаил Кузьмич прервал его, сказав: «Не мешай людям вести «ученый» разговор». Перепалка, естественно, прекратилась. Он умел ценить время не только свое, но и своих подчиненных. Я никогда не слышал от него телефонного звонка с указанием: «Зайди!», обычно звонок сопровождался (после приветствия) вопросом: «Ты сейчас чем занят?». Выслушав ответ, он говорил: «Когда закончишь свои дела, зайди, пожалуйста». Михаил Кузьмич заботился о техническом и научном росте подчиненных. Я знаю нескольких человек, от которых он буквально требовал, чтобы они работали над диссертациями, и добился своего – сейчас это крупные руководители подразделений КБ и уважаемые ученые. Он всегда был отзывчивым, стремился помочь людям в решении как производственных, так и личных вопросов; при этом был очень деликатен, не задевал самолюбия. Длительное время мне пришлось решать с заказчиком и смежниками не особенно крупный, но неприятный вопрос. Решить не удавалось. Я обратился за помощью к Михаилу Кузьмичу. Внимательно выслушав меня, он сказал: «Если смогу, попытаюсь помочь». И, по-видимому, смог, потому что в дальнейшем мне удалось решить с заказчиком все вопросы удивительно легко. Михаил Кузьмич никогда не устраивал разноса подчиненным. Указав на ошибку и на пути ее исправления, он становился жестко требовательным, но подчиненных перед вышестоящими организациями всегда защищал. Знаю, что на требование министра назвать неудачливого исполнителя одной из работ, чтобы наказать его, Михаил Кузьмич ответил, что за все промахи в работе КБ персональную ответственность несет он и сам в состоянии найти и своей властью наказать виновного. Мне повезло, что в период моего становления как инженера и в дальнейшем я встречался и работал со многими выдающимися деятелями нашей техники: В. П. Макеевым, А. М. Исаевым, В. Н. Богомоловым, В. П. Глушко, В. П. Радовским, А. Д. Конопатовым и другими. Всех их характеризовала искренняя увлеченность делом, доходящая подчас до фанатизма – именно это качество я считаю непременным атрибутом настоящего инженера. Предметом особой моей гордости является работа под руководством Михаила Кузьмича Янгеля – талантливого человека, инженера и ученого, у которого мне было, есть и будет чему учиться до конца моей деятельности. Из газеты «Конструктор» № 17 (222) от 1 ноября 1976 г. * * *
Александр Дмитриевич ГОРДИЕНКО, ГЕНЕРАТОР И ЗАЩИТНИК ПРОГРЕССИВНЫХ РЕШЕНИЙ Мне памятны основные стратегические направления развития нашей техники нового поколения, которые в свое время были сформулированы лично Михаилом Кузьмичом (между собой мы их называли «Панча шила», так как их было тоже пять). Благодаря исключительной настойчивости, энергии, глубочайшей убежденности в правильности выбранного пути они были приняты, легли в основу соответствующих решений, успешно реализовались и полностью себя оправдали. Письма в самые высокие инстанции со своими предложениями по важнейшим принципиальным вопросам Михаил Кузьмич чаще всего писал собственноручно. Читать их было просто приятно – настолько ясно, лаконично и грамотно были изложены в них мысли. Меня восхищала в Михаиле Кузьмиче способность выбрать из огромной массы информации узловые вопросы, являющиеся компетенцией именно Главного конструктора. Он часто подолгу отсутствовал по болезни и, возвращаясь в КБ, сразу же просил показать конспективно состояние дел, интересные подробности расспрашивал по ходу доклада и просил дать перечень вопросов, которые необходимо решить у него в ближайшие дни. Перечень составлялся. Михаил Кузьмич просматривал его с карандашом, отсеивал второстепенные вопросы, приговаривая: «Сами решите», − оставлял самые нужные и решал их без спешки, решительно и однозначно. Запомнился поздний вечер после длительного совещания, когда Э. М. Кашанов, Г. А. Кожевников и я принесли на подпись Михаилу Кузьмичу материалы одного из эскизных проектов. Михаил Кузьмич выглядел очень уставшим, непрерывно курил. Коротко спросил: «Все состыковали? Все получилось? Хорошо, немного позже подпишу, технику Вы и без меня решите. Давайте-ка я вам расскажу сегодняшнее положение дел, поразмышляем несколько шире». И стал неторопливо, с подробностями говорить, какое место, по его представлению, должна занимать тема в общей системе, кто за нее и кто против и почему, на чем дальше нужно сделать основной упор, какие могут встретиться препятствия, что нужно сделать в ближайшее время. И не только сам говорил и размышлял вслух, но и спрашивал, внимательно слушал. Такие беседы Михаил Кузьмич вел с ведущими проектантами практически регулярно, когда не был болен, и они приносили нам много пользы. Этим он оказывал нам полное доверие. Такая информация была бесценной – достоверной, из первых рук, и помогала ориентироваться в сложной обстановке, своевременно находить, разрабатывать и принимать правильные решения. Не говоря уже о том, что такие беседы расширяли кругозор, под многими решениями четко просматривалась причина, и все мы уверенно чувствовали себя творцами одного большого дела, каждый точно знал, куда и для чего нужно тянуть свою упряжку. Казалось бы, чего же больше: ценой огромного напряжения создано новое направление, успешно развивающееся, а Михаил Кузьмич уже присматривается к будущему. Сознавая, что оно неизбежно, создает подразделение М. Б. Двинина. Разве тогда было лучше с людьми, меньше стояло текущих задач? Конечно, нет. Но жизнь требовала начинать, и некоторое время спустя появилась тема 8К99. Кстати, сейчас необходимо со всей определенностью сказать, что эта тема была не просто своевременной, а опережающей требования того времени. Известно, что Заказчик не раз выражал позже сожаление по поводу ее закрытия. Эта тема стала своеобразной школой для нашего предприятия, положившей начало и утвердившей принципиально новые решения, прочно вошедшие впоследствии в новые изделия. Думается, что конгломерат двух разнородных основ изделия этой темы очень точно и мудро отвечал возможностям того периода: исходить из накопленного опыта освоенного направления и придать ему часть совершенно нового, по которому не было большого опыта вообще. Как не сказать здесь доброе слово о Главном конструкторе! А ведь было немало тех, кто советовал брать «быка за рога», немедленно и сразу делать однородное перспективное изделие на твердом топливе. Насколько прав был Михаил Кузьмич тогда, насколько трудна эта задача, мы полностью понимаем только сейчас. Постоянно убеждаешься, что куда проще придумать решение, чем реализовать, каким бы своевременным и нужным оно не было. И вот здесь помощь Главного конструктора неоценима. Сколько замечательных решений получили «права гражданства» благодаря Михаилу Кузьмичу, его инженерной интуиции, помогавшей безошибочно понять истинную ценность предложения. Если, как утверждают специалисты, предприятие – общественное лицо своего истинного руководителя, то Михаилу Кузьмичу мы обязаны многими пионерскими идеями, рождавшимися ради решения актуальных задач, а не ради пустой оригинальности. Может быть, талантом Михаила Кузьмича и был дан мощный толчок творчеству нашего большого коллектива, источник которого не иссякает и поныне. Мне, например, было приятно за всех наших толковых специалистов, когда при выпуске итогового отчета Государственной комиссии по одной теме уважаемый член другой комиссии по теме, соперничавшей с нашей, сказал: «Сколько у вас замечательных новых решений и все – к месту, а о нашем изделии и сказать в отчете нечего». Для гарантированного обеспечения заданных возможностей одного из изделий нами был предложен вариант компоновки с размещением узла, разрабатываемого В. П. Глушко, непосредственно в емкости с компонентом, что успешно до этого применялось в изделиях В. П. Макеева. Выпустили эскизный проект. Завод сказал категорическое «нет» этой схеме, объясняя свою позицию необходимостью разработки и освоения принципиально новой технологии, средств контроля, что в предписанные сроки абсолютно нереально. Меня вызвал Михаил Кузьмич со всеми материалами по этому вопросу. Состоялся обстоятельный разговор, в котором участвовал и В. Ф. Уткин. Михаил Кузьмич много спрашивал, внимательно слушал, вникал во все тонкости конструктивной и технологической реализации и сделал однозначный вывод: от предложенной схемы нужно отказаться, несмотря на потерянное время, и немедленно искать способ компенсации потерь в традиционной схеме. И нашли! И что интересно: предложили взамен практически «голую» идею, ждать предметной ее разработки и результатов расчета не было времени. Нужно было рисковать. Получили резкий отказ от всех, от кого зависело принятие решения. Пошли прямо к Михаилу Кузьмичу – он оценил сразу и дал добро. Быстро выпустили новый эскизный проект. Идея полностью себя оправдала. Мне памятны две попытки включить М. К. Янгеля в число авторов заявок на изобретения, его причастность к которым была абсолютным фактом. Ничего не вышло. Наотрез отказался. Больше к нему с этим не ходили. Жаль и несправедливо, ибо довлеющая часть отличных технических решений так или иначе связана с основополагающими идеями лично Михаила Кузьмича. Нередко удивлял Михаил Кузьмич своей хорошей памятью. Однажды он знакомился с материалами эскизного проекта за день до его защиты. Перед этим долго отсутствовал, тяжело болел. Но сам сделал доклад и отвечал на многочисленные вопросы как всегда спокойно, раздумывая на ходу. Просто не верилось, что основную информацию, позволяющую давать такие обстоятельные ответы, он почерпнул всего лишь накануне. И еще я подумал, что дилетант никогда не смог бы так быстро органично слить воедино свои предыдущие знания по теме и последнюю информацию по ней, чтобы так весомо, компетентно и исчерпывающе отвечать на сложные вопросы. Вспоминается случай, весьма характерный для стиля работы Михаила Кузьмича. Для выдачи рекомендаций по предложениям нашего предприятия и ОКБ В. Н. Челомея была создана специальная экспертная комиссия под председательством М. В. Келдыша, возглавить одну из секций которой было поручено В. П. Макееву. На совещании у Михаила Кузьмича было решено послать меня в «первую разведку». Войдя в кабинет Г. Н. Пашкова, я увидел В. П. Макеева и, как потом узнал, группу ведущих специалистов − проектантов его предприятия. Представился. Макеев сразу приступил к делу: рассказал о задачах комиссии, его секции и потребовал через два дня составить несколько емких справок по различным вопросам разработки двух тем. Я ответил, что по всем поставленным вопросам я в этот срок справок, естественно, представить не смогу, и назвал более поздний срок, учитывая необходимость приезда соответствующих специалистов. Макеев в резкой форме выразил несогласие и попросил связаться с Михаилом Кузьмичом. Я набрал номер по аппарату Пашкова, вышел прямо на Михаила Кузьмича, поздоровался с ним. Меня прервал Макеев и попросил передать трубку ему. «Здравствуй, Миша! – начал он. – Как здоровье? Что же ты прислал некомпетентного человека, который ничего делать не может?!». И передал трубку опять мне. Стало, мягко говоря, не по себе. Наверное, Михаил Кузьмич уже понял мое положение, когда я услышал его голос: «Расскажи, что там случилось, состояние дела, что от нас требуется, какие вопросы поставлены». И никаких упреков, начальствующего окрика, высокого тона. Все, что просил Михаил Кузьмич, я рассказал и в конце разговора услышал: «Передай Виктору Петровичу, что завтра с необходимыми людьми буду у вас». На следующий день прилетели Михаил Кузьмич, В. С. Будник, Ю. А. Сметанин, М. И. Галась, И. М. Игдалов, Н. М. Степанов, В. А. Серенко, А. И. Шевцов и другие. Я с товарищами от Макеева сидел за столом П. Ф. Донского (большого друга КБ, как говорил Михаил Кузьмич), когда вошел Михаил Кузьмич, поздоровался и попросил рассказать обо всем подробно. Уже после трудной работы в этой комиссии товарищи от Макеева делились со мной впечатлениями о Михаиле Кузьмиче. Некоторые видели и говорили с ним впервые и не скрывали своего восхищения располагающей простотой общения, умением по-особенному внимательно слушать собеседника, спокойной деловитостью и компетентностью. А на пленарном заседании этой же комиссии в конференц-зале организации Н. А. Пилюгина мы видели совсем другого Михаила Кузьмича: трудно сдерживающего волнение при выступлении, раздражение и гнев при ответах на вопросы одного из главных оппонентов, находчивого и интеллигентно-язвительного, настоящего бойца, убежденного в правильности и реалистичности отстаиваемого предложения. Михаил Кузьмич располагал к себе естественной простотой, демократичностью, органической неприязнью к позе, чванству, высокомерию и честолюбию. Хорошо запомнилась одна долгая беседа в небольшом кругу. Михаил Кузьмич сказал, что перед нами от него вышел хороший приятель, который просил об одном одолжении. «Я ему обещал сделать, что надо, но спросил, зачем тебе это нужно, у тебя же все есть?». «Ну это, Миша, сложно объяснить». «Не понимаю я таких людей», – продолжал Михаил Кузьмич. И еще раз повторил: «Не понимаю я этих людей. Ну, есть и у нас демонстрационный зал, но чтобы все связывалось с моим именем?! Зачем? Кому это нужно? Там молодежь должна узнавать, как мы дело делали, где ошибались. А все остальное – суета-сует, пустая трата сил и времени!». Кажется, яснее не скажешь. Январь 1981 г. * * *
Владимир Николаевич ЛОБАНОВ, ДВА ВЕЛИКИХ ГЛАВНЫХ КОНСТРУКТОРА Мне посчастливилось работать в ОКБ-1 НИИ-88 у С. П. Королева и в ОКБ-586 у М. К. Янгеля. Что было характерно для стиля работы этих двух знаменитых ракетостроителей? Оба они были строгие, требовательные к подчиненным, но доступные в общении. Конструкторское бюро в Подлипках вначале располагалось в двухэтажном здании, штат сотрудников был небольшим. Сергей Павлович, как правило, ежедневно заходил в каждую комнату, был в курсе дел всех работников. Я пришел к Королеву в 1946 году как специалист по монтажу приборов и кабелей. Мы в то время делали эскизы и чертежи элементов немецкой ракеты Фау-2, образцы которых присылали нам из Германии. Сергей Павлович обычно согласовывал с исполнителями сроки сдачи чертежей и в назначенный день и час приходил за готовой работой, спрашивая с нас очень строго. Помнится, в королевском КБ как-то проходило совещание, на котором решался вопрос, где лучше установить на ракете приборный отсек. В немецкой ракете он располагался впереди, наши же специалисты предложили поставить его между баками. На совещании в защиту нового решения выступили конструкторы, проектанты, испытатели. Королев был против этого предложения, но, внимательно выслушав доводы всех специалистов, в конце совещания сказал: «Видит Бог, я сопротивлялся, но пусть будет по-вашему». В 1950 году в ОКБ-1 пришел Янгель и был назначен начальником отдела по системам управления, в котором трудился и я, поэтому наши контакты были повседневными. Его руководство было четким и уверенным, хотя он пришел в ракетостроение из другой (авиационной) отрасли. Давления как начальника не было совершенно, он был старшим товарищем. Янгель при решении технических вопросов также, как и Королев, давал возможность высказаться всем желающим, но в конце всегда принимал решение сам. Взаимоотношения Янгеля и Королева были хорошими, пока Янгель в 1952 году не стал директором НИИ-88, то есть, начальником Королева. С этих пор между ними начались разногласия, выливавшиеся часто во время совещаний в споры, вспышки личного характера. Как-то при решении важного технического вопроса Королев, отстаивая свое мнение, сказал: «Я как коммунист считаю, что…». Янгель в ответ резко заметил: «Вы не имеете права при решении технических вопросов ссылаться на принадлежность к партии. А кроме того, Вы ведь в партии без году неделя». А незадолго до этого совещания Сергея Павловича на общем собрании принимали в ряды КПСС. Там присутствовали Янгель, Ковтуненко, Герасюта, Никитин, Двинин, которые впоследствии перешли в «янгелевское» КБ. Один из присутствовавших на собрании членов партии, зная, что Королев добывал золото на Колыме, спросил его: «За что Вы сидели?». Видимо, Сергей Павлович ожидал вопросов о его взаимоотношениях с НКВД, поэтому спокойно и уверенно ответил: «Партия и правительство разрешили этот эпизод в моей биографии не указывать». В 1954 году Михаил Кузьмич Янгель переехал в Днепропетровск и стал руководителем нашего КБ. Он сам подбирал кадры и талантливо расставлял их в зависимости от призвания и наклонностей специалистов. Он больше работал с проектантами, но заходил и к нам, конструкторам, на рабочие места. Янгель и Королев были Личностями, большими величинами в ракетостроении, они оба были прирожденными Главными конструкторами, организаторами, отстаивавшими свое направление в развитии ракетной техники. Каждый из них возглавил свой коллектив ракетостроителей, пошел в неизведанное своим путем. Из газеты «Конструктор» № 13 (509) от 22 октября 1991 г. * * *
Федор Павлович САНИН, «НЕ ЗАБЫВАЙТЕ, ГДЕ ВЫ РАБОТАЕТЕ!» С М. К. Янгелем я впервые встретился в 1957 году, после того как Михаил Кузьмич добился подключения институтов АН УССР к решению вопросов КБ. Я тогда работал в Физико-техническом институте АН УССР (Харьков) младшим научным сотрудником. Нам было поручено повысить стойкость разрабатываемых изделий. И вот не помню когда, но мне пришлось докладывать Михаилу Кузьмичу в его кабинете о результатах нашей работы. По одним вопросам дела у нас шли хорошо, так как это поддавалось нашей вакуумной технологии, которая лучше всего в то время была поставлена в ФТИ. По другим – я чувствовал себя неуверенно. Михаил Кузьмич подбодрил меня примерно такими словами: «Мы от Вас сразу не ждали чего-то сверхъестественного, но вдруг Вы, как бы с другого света, что-нибудь и подскажете». Как оказалось, результаты наши, полученные на моделях, не так уж плохи, но осуществить на натуре это было трудно. Затем я сказал, что американцы переходят на новую конфигурацию изделий – тупо закругленный наконечник (боялся, что говорю глупость). Некоторые иронически переглянулись, но Михаил Кузьмич как-то остановил на этом свое внимание, и это мне запомнилось надолго. У меня сложилось такое впечатление, что он умеет создать располагающую обстановку, и человек не почувствует себя глупым даже перед таким большим человеком, если, может быть, говорит и не то. Потом, когда я уже работал в КБ, я почему-то не боялся ходить к нему, так как, казалось, всегда говорил правильно, а ведь это, очевидно, не всегда было так. Мне приходилось наблюдать за работой Михаила Кузьмича при решении разных вопросов. Один из них касался нового покрытия с особыми свойствами. Никто не мог толком определиться с основными требованиями (эффективная поверхность), на совещании не пришли к единому мнению. Михаил Кузьмич решение сразу не принял (это было до обеда) и пригласил всех на 17 часов. Но к этому времени он с некоторыми специалистами переговорил лично в спокойной обстановке. Когда все собрались, сели за стол, он твердо сказал: «Принять R+6 %». В другой раз для одного из изделий мы решили ввести ремонтный вариант у Заказчика в случае обнаружения негерметичности. Вызвали представителей. С ними занимались три дня и не пришли к положительному решению, так как Заказчики выдвигали невероятные требования. В четверг зашли все к Михаилу Кузьмичу, рассказали ему все, он внимательно выслушал стоя. Затем позвонил по ВЧ Николаю Ивановичу Крылову, справился о его здоровье, а потом сказал: «Твои ребята (на уровне подполковников) не хотят серьезно заниматься делом». «Ребята» весь разговор слышали, так как при этом присутствовали. В пятницу решение было подписано. Наши предложения оказались правильными. Михаил Кузьмич очень часто интересовался нашими делами и все просил: «Смотрите, не подведите!». Один раз мы чуть не перестарались. Договорились у Михаила Кузьмича взять коэффициент запаса «3», а когда выпустили методику, там поставили «5». За это Михаил Кузьмич хотел меня наказать, но, видимо, только хотел, так как в общем плохого я ничего не сделал. Радовала в Михаиле Кузьмиче способность ухватить главное, на ходу усвоить и потом его утверждать, как будто он с этим имеет дело каждый раз. Мы готовили с В. А. Шапошниковым доклад на коллегию, затем вместе с М. К. Янгелем уехали в Москву. Утром, перед коллегией, встретились. Мы немного опоздали, так как бюро пропусков открывалось только в 9.00. Михаил Кузьмич нас уже ждал, спросил, почему опоздали, но не ругался, когда мы ему ответили: «Михаил Кузьмич, у нас же не такой пропуск, как у Вас». По-моему, для него это было открытием. Затем он спросил, на что надо обратить внимание в докладе. Спросил, что за единица измерения «литр-микрон в секунду». Удивляюсь, как он быстро это усвоил и потом, уже на трибуне, втолковывал генералам и министерским работникам, какие мы собираемся применять и применяем точные методы. Это действительно было убедительно и смело! Он им образно показал, что это объем булавочной головки. Потом сказал, что мы собираемся измерять величину в сто тысяч раз меньшую, т. е. 10-5 литр-микрон в секунду. О диффузии говорил как заправский специалист. В решении, которое было подготовлено по этому случаю, в исполнителях значился п/я В-2289, на что Михаил Кузьмич сказал: «Так это же должны делать мы». Мы ему сказали, что это и есть мы, он больше употреблял «ОКБ-586», а номера почтовых ящиков он, видимо, не любил. Взысканий я не имел, если не считать то, что за коэффициент «5» Михаил Кузьмич меня отругал: «Почему не доложили мне?». Он очень доверял людям и очень переживал, если его подводили. Поощрений тоже не помню, но вот запомнил, когда он мне подписывал отзыв предприятия перед защитой кандидатской диссертации. Он так тепло, так хорошо к этому отнесся, что меня это не могло не воодушевить. Уже и защищаться было не страшно. Мне в жизни повезло: я встречался с И. В. Курчатовым, многими ученымифизиками. Все они, каждый по-своему, были интересны и значительны. Михаила Кузьмича и И. В. Курчатова можно, пожалуй, сравнить по их манере спокойно, как будто без напряжения, решать сложные проблемы. В Михаиле Кузьмиче поражала легкость мышления, казалось, все так просто, а ведь за этой кажущейся легкостью – колоссальное напряжение ума, нервов. Он специально не воспитывал, просто его поведение само воспитывало, оставляло след, заставляло других быть лучше. Наиболее характерной чертой Михаила Кузьмича можно назвать доверие людям. Если доверие не оправдывалось, он больше, по-моему, переживал, чем наказывал. Михаил Кузьмич очень хорошо умел слушать, не выделяя, кто ты – начальник или простой инженер. Умел извлекать главную мысль, делать выводы и принимать решения опять же с кажущейся легкостью; у него были очень располагающая внешность, взгляд, манеры. В людях Михаил Кузьмич более всего ценил порядочность, честность. Удивительно, что при нем даже хамы старались казаться и быть порядочными. А их у нас, к сожалению, было немало. С вышестоящими руководителями, Главными конструкторами Михаил Кузьмич беседовал, по-моему, с позиции государственной необходимости и важности того дела, над которым работало КБ. Главных конструкторов он умел просто держать в руках и ставить на место. Я, конечно, редко при этом присутствовал, но один случай хорошо помню. Как-то В. Г. Сергеев пытался открутиться от гарантирования работоспособности своей системы для темы 67 в течение пяти лет, причем вел себя вызывающе. Тогда Михаил Кузьмич спокойно сказал примерно так: «Если у тебя нет ответственности Главного конструктора, мы призовем тебя к партийной, не сможешь – другие смогут. Не хочешь – положишь партбилет на стол». В. Г. Сергеев выглядел при этом как мальчишка, а Михаил Кузьмич, казалось, сделал выговор без напряжения, хотя это было и не так. С подчиненными у него была железная логика, которая убеждала без приказов и повелений. Когда он посылал кого-нибудь на другие предприятия, то говорил: «Не забывайте, где Вы работаете!» Так, однажды я приехал в Институт органической химии АН СССР по очень важному для нас делу. Типичная московская секретарша на мою просьбу пропустить к директору, членукорреспонденту Кочеткову, впоследствии академику, ответила, что он никого не принимает. Я ей сказал: «А меня он примет». И вошел в кабинет, в котором сидел уже немолодой, но довольно холеный и не обремененный заботами, подобно нашим, человек. На мою просьбу о помощи он ответил, что они очень заняты проблемой белка. Я, чувствуя невольно защиту своего Главного, может быть, даже дерзко ответил: «Ваш белок будет не раньше чем через 20 лет, а нам страну защищать нужно сегодня». Будущий академик сдался, и через неделю его представители были у нас на предприятии. Еще помню случай, когда Михаил Кузьмич поставил на место директора Московского электродного завода С. Е. Вяткина, который считал себя монополистом в поставке графитовых узлов. В связи с ухудшением их качества мы предложили тогда технологию вакуумной обработки, повышающую их свойства, но Семен Ерофеевич, отличающийся некоторой грубоватостью, хотя был очень работоспособный, от нее отказался. Тогда Главный сказал: «Не поправишь дело, сядешь в тюрьму. Если поправишь, я помогу тебе создать нужный всем нам специальный институт углеродных материалов». Качество газоструйных рулей было улучшено, и Михаил Кузьмич помог создать НИИ «Графит», первым директором которого был С. Е. Вяткин. Нужно сказать, что этот институт много сделал для развития у нас твердотопливной тематики. Однажды Михаилу Кузьмичу позвонил один подполковник, ныне генерал, и с некоторым упреком сказал: «Вот Вы проверяете свои изделия с чувствительностью 10-4, а американцы – 10-6». Он тогда ему ответил: «Я разберусь и, если это не так, попрошу Вас извиниться». Оказалось, что у американцев единица измерения на три порядка больше нашей, и мы на порядок лучше проверяем, чем они. Подполковник принес извинения, о чем Михаил Кузьмич рассказал нам. Конечно, я об этом сейчас говорю спокойно, а тогда переживал, не желая подводить нашего Главного. Я редко летал самолетом вместе с Михаилом Кузьмичом, но мне запомнился один случай. Мы приземлились в Уральске, и, естественно, все кинулись в буфет. Среди нас было несколько женщин. Он их посадил за стол, сам пошел в буфет и взял все, что нужно было, себе и им. Об этих примерах говорю потому, чтобы показать, какими высокими моральными качествами обладал этот человек. Мне пришлось быть свидетелем одного из выступлений Михаила Кузьмича на коллегии министерства. За основу выступления он взял вехи из своего доклада и главную идею. Напечатанный доклад у Михаила Кузьмича был, но он пользовался им только тогда, когда нужно было приводить цифры, факты. Михаил Кузьмич подготовился к выступлению очень быстро, но говорил так убедительно, с таким знанием, что казалось – он этим только и занимался. Когда он докладывал, создавалось впечатление, что он не отчитывался перед министром, коллегией, приглашенными из «леса» высокими чинами, а наоборот, просвещал их, после чего они должны стать его единомышленниками. О придирках к нему не могло быть и речи, этого себе никто не мог позволить. И еще я любил слушать, когда Михаил Кузьмич выступал на партийных собраниях, конференциях, делился впечатлениями о съездах, заседаниях Верховного Совета СССР. Здесь он был государственным деятелем, хотя и держал себя просто и говорил с улыбкой. Его слова доходили до каждого сердца. Тяжелых ситуаций у нас было немало. Так было с вопросом герметичности по теме 67 в 1964-1965 гг. Михаил Кузьмич острее всех понял серьезность этого дела. У нас появились предложения, как исправить дело, как поставить эксперимент. Михаил Кузьмич быстро привлек завод, многих специалистов, по субботам и воскресеньям собирал технические совещания, широко обсуждал проблемы, сам лично приходил в цехи завода, держал завод под контролем. Его можно было видеть в цехе даже ночью. Мы тогда перестроили всю технологию на заводе, заставили работать на нас наше министерство, которое привлекло другие министерства. И мы победили негерметичность, потому что серьезно к ней отнеслись! Говорят, чтобы узнать человека, нужно его сделать начальником. Михаил Кузьмич никогда не был начальником, он был руководителем высокого ранга и долга. Ему не было присуще тщеславие, но в нем была гордость человека, облеченного большой государственной ответственностью. Он требовал потому, что это было нужно государству, а не ему. В нем не было чванства, высокомерия, он был просто человеком. Март 1991 г. * * *
Владимир Яковлевич МИХАЙЛОВ, ЖИВОЙ С ЖИВЫМ И ГОВОРЯ Память о первых годах работы в КБ «Южное» выдвигает крупным планом образ Михаила Кузьмича. Эти годы незабываемы, ибо они в жизни коллектива ОКБ были годами становления, творчества, признания, верности своему делу, Родине. Михаил Кузьмич Янгель, каким я его запомнил при нашей первой встрече – средних лет, сухощав, подтянут, спортивен, загорелое лицо, бобрик русых седеющих волос. Несуетлив, точен в движениях, корректен, прост (понятен) в разговорной речи, внимателен к собеседнику. Особо хочется выделить черту его характера – внимание к собеседнику, умение до конца выслушать, ничем не поторопить. 1959–1966 гг. Кульминационный период в жизни Михаила Кузьмича. Годы триумфа! Все почести Главному конструктору: дважды Герой Социалистического Труда, звание академика, избрание в самые высшие партийные и государственные органы. Михаил Кузьмич оставался таким же простым, доступным, скромным, каким мы его знали ранее. И это не игра актера. А если и игра, то гениальная, перед такой игрой не грешно и шапку снять, низко поклониться. Михаил Кузьмич не был горьковским Лукой. Не был толстовцем. Нет! Когда он видел, что человек зарвался, – пощады не жди; рука его тяжела становилась и ее уже никто не мог остановить. Михаил Кузьмич переехал жить в отдельный дом, выстроенный около стадиона «Метеор». Он все время тяготился забором, огораживающим коттедж. «Черт знает что, − ворчал Кузьмич, − забор выстроили будто для барина, надо же, додумался кто-то. Даже неудобно с соседями встречаться». В народе принято говорить об уважаемом человеке, именуя его по отчеству. В нашем большом семействе конструкторов Кузьмич был для нас отцом, которому верили и доверяли во всем. Люди, знавшие Янгеля, поговаривали, что Кузьмич был добрым. Самому Михаилу Кузьмичу, впрочем, как и каждому из нас, небезразлично, что о нем, о нас с вами думают и говорят товарищи. Когда Янгель узнавал, что кто-то о нем плохо говорил, ему становилось больно. Так за что все-таки мы любили Янгеля? Но, к слову, будем честными до конца, не все и не всегда его любили. Были и такие, которые желали ему провалиться ко всем чертям. Кузьмич был не святой. Ой не святой. Ушибал некоторых, не приведи бог. Ладно – за дело. А бывало, и рикошетом доставалось, за компанию. Так вот, Янгель, не будучи святым, находил в себе силы всегда оставаться самим собой. Простым. Доступным. Человечным. Свои ошибки на других не валил. Если где видел промах – сам его исправлял. Но быть самим собой – это еще не все, что мы ценим в людях. Очень важно понять, какому богу поклоняется человек, оставаясь самим собой. Янгель родом из Сибири. У Михаила Кузьмича был свой бог – труд. Этому богу он всю жизнь поклонялся. Никто из его товарищей не скажет, что работал он вполсилы. Но Янгель умел не только сам работать в удовольствие, а, что важно, увлекал за собой товарищей. И не просто: раз-два – ухнем. А с красной песней. Помнится мне один из зимних вечеров рабочих будней. Зашел я к Михаилу Кузьмичу в кабинет часов в девять вечера. На улице только что выпал снег. Было тихо, небольшой морозец. Я предложил Михаилу Кузьмичу домой пройтись пешком, немножко подышать свежим воздухом. Михаил Кузьмич, смущенно улыбнувшись, сказал мне: «Страшно болят ноги. Хватит ли сил дойти до проходной?». А наутро снова работа, да какая работа! Удивительная способность была у Михаила Кузьмича: зримо, объемно представлять себе конструкцию самых сложнейших узлов и агрегатов, держать это в памяти, с учетом всех плюсов и минусов, предлагать вариант конструкции, которая вписывается в общую композицию так, что и комар носа не подточит. Удивительная интуиция где-то в своих кладовых отыскивать только единственно правильное решение. Это также одна из важных черт стиля работы Михаила Кузьмича. Вначале я попытался нарисовать внешний портрет Михаила Кузьмича, оговорившись, что этот портрет – впечатление от первой встречи с ним. Проработав много лет с Михаилом Кузьмичом, я бы попытался вкратце нарисовать его деловой портрет: исключительные технические и организаторские способности; ясность мышления; способность найти и выделить главное; дальновидность; память (феноменальная память!); реализм, абсолютно лишенный авантюризма; убежденность, твердость характера, мужество, непреклонность, непримиримость к недостаткам; человечность. У нас уважают, ценят, любят тружеников − пахарей своего дела, если так образно можно выразиться! Михаил Кузьмич проложил в нашем деле первую борозду, посеял хорошее зерно, ростки которого бесценны! Государственность Михаила Кузьмича я видел в той огромной личной ответственности перед народом, которую он нес ежечасно на своих плечах, отвечал за создание новых ракетных комплексов, обеспечивающих наш мирный труд. Михаил Кузьмич до последнего часа своей жизни оставался Великим Человеком. Февраль 1991 г. - - -Как-то, будучи парторгом КБ, я договорился с Михаилом Кузьмичом в воскресенье выехать за город на рыбалку. До ставка – рукой подать. Добрались быстро. Утро выдалось солнечным. Небольшой ветерок. Забросили удочки. Поплавки, мирно покачиваясь, как бы приглашали рыбаков к продолжению беседы. – Михаил Кузьмич, так почему все-таки расстались с Сергеем Павловичем Королевым? Ссорились? – Ссорились? Нет. Разногласия – были. К примеру, в выборе вида топлив и систем управления боевых ракет. Сделав небольшую паузу, Янгель продолжил: – Как ты знаешь, боевая ракетная техника стала развиваться с использованием автономных интегральных более защищенных систем управления и высококипящих более стабильных в эксплуатации компонентов топлив, на чем мы, оппоненты Королева, настаивали. Если говорить обо мне, жесткая борьба за свое мнение, я полагаю, не прошла бесследно. После раздумий решил окончательно: надо определяться. Пошел в ЦК партии. Там меня знали. Откровенно поделился своими проблемами. Мне ответили: «Ждите». Ждал ответа несколько недель. Сколько пачек искурил. Сколько бессонных ночей провел, − Янгель закурил, жадно затянулся, − и вот, когда казалось, «все, приехали, распрягай», меня вызвали в правительство. Принял Дмитрий Федорович Устинов. Я не буду тебе передавать всю нашу беседу. Была она долгой. Мне поверили. Вначале я был назначен руководителем НИИ-88, а затем − в Днепропетровск, в конструкторское бюро. Здесь встретился с молодым коллективом, только начинающим свою творческую жизнь. Одновременно от Сергея Павловича и из других мест прибыла «могучая кучка» опытных специалистов. Для начала получился неплохой сплав опыта и молодости. Встреча с молодежью меня не обманула. Потенциал их я сразу на себе ощутил. Горячий, бесстрашный. Все им казалось по силам». - - -Лето 1958 года. Главный конструктор вернулся с полигона из-под Волгограда, где в этот раз состоялись зачетные летные испытания баллистической ракеты-первенца с дальностью стрельбы 2000 км. Он попросил комитет комсомола организовать встречу с молодежью, зная, что к нему накопилось много вопросов. Михаил Кузьмич и сам соскучился по своим ребятам. В те годы средний возраст работников конструкторского бюро был 25-27 лет. Накануне Янгель в Москве доложил руководству Совета Обороны страны об успехах конструкторов, заводчан, испытателей. Высокую оценку, данную ракетчикам, Михаил Кузьмич спешил передать авторам первенца. Будучи талантливым полководцем своих инженерных «войск», Михаил Кузьмич хорошо знал, что широта и глубина решаемой задачи, доведенные до исполнителей, как правило, гарантируют успех, победу. Выстраивалась новая, весьма сложная и ответственная задача: создание в кратчайшие сроки межконтинентального ракетного комплекса. Актовый зал конструкторского бюро был набит слушателями, яблоку негде упасть. Кто не втиснулся в зал, стоял у входа. И в эти минуты вдруг перед выходом из кабинета в актовый зал Михаилу Кузьмичу по связи ВЧ из Москвы звонок: «Немедленно вылетайте в Москву на встречу с Н. С. Хрущевым». В моих комсомольских глазах – малая паника. «Растерзают», − пронеслось в голове. Кузьмич, видимо, шестым чувством понял ситуацию, медленно взял трубку телефона, спрашивая с усмешкой: «Попробуем?». Москва разрешила Янгелю задержаться с выездом на два часа. С трудом пробираясь и здороваясь, Кузьмич шел к сцене. Люди, как магнит, втягивали его в гущу и, зарядив огромной энергией, выталкивали на передовую. В тот вечер Михаил Кузьмич говорил с молодежью о том, каким быть ракетам завтра. Речь шла об автономности управления и эксплуатации машин, их повышенной живучести, точности, эффективности, безопасности. - - -Осень 1959 года. Ждали министра. Подготовка к встрече велась тщательно. В новых разработках хотелось заручиться его поддержкой. А это непросто. Министр знал цену деньгам и давал их в тех случаях, когда у него складывалась уверенность в успехе. Янгель собрал мозговой центр. Товарищи, приглашенные в кабинет Главного, тихо переговаривались, ожидая начала совещания. Михаил Кузьмич не торопился начинать генеральную прокрутку основных положений доклада. Он как будто ждал минутной готовности, чтобы ринуться в бой и победить. «Ну что, начнем?» – обратился Янгель к своему первому заместителю Василию Сергеевичу Буднику, приглашая сразу всех к столу жестом хозяина. Завязался деловой, весьма скрупулезный технический разбор тезисов обсуждаемого проекта доклада. Рождалась первая межконтинентальная ракета на высококипящих компонентах. Конструкторам, заводчанам, смежникам сейчас нужна была особая экспериментальная строгость к своему детищу. Но и любовь в этой строгости четко просматривалась. Вечером в Днепропетровск прилетел заместитель министра. Из аэропорта поехал сразу к конструкторам, минуя гостиницу. После детального разбора предложений ракетчиков было дано добро на представление доклада правительству. В Москве, на Совете Обороны, докладывал Главный конструктор. Большой коллектив вел Янгель за собой. Где секрет его успехов? Видно, весь секрет в том, что умел вобрать в себя силу, цвет своего времени. Он был единоверцем со смежниками, а их у него, считай, полстраны. И как дружны между собой! В таком большом деле побеждает тот, кто делает свое дело, опираясь на плечи товарищей. По докладу Советом Обороны было принято специальное постановление по разработке межконтинентального ракетного комплекса Р-16. - - -Встреча с ядерщиками. Позвонил Михаил Кузьмич, пригласил на встречу с головным смежником. Вечерний стол. Под потолком мирно горел небольшой светильник. Хозяин принимал гостей, своих друзей-ядерщиков. То, что Михаил Кузьмич был иногда резок, знали. Но что он может «выходить из берегов» у себя дома в роли хозяина, не укладывалось, не вписывалось в его образ. Однако удивительно – его горячность гостей не стесняла. Напротив. – Михаил Кузьмич, не горячись, побереги себя, дай мне объяснить, как все это получилось, − миролюбиво, уж какой раз, пытался оправдаться разработчик заряда головной части ракеты С. Г. Кочарянц. – Ну что, Самвел, ты можешь мне объяснить? Голова вон вся в серебре. – Михаил Кузьмич, по ошибке к Вам попал наш технологический макет заряда. Ведь и на мартышку бывает… – Действительно, на мартышку. Та тоже не знала, куда очки нацепить. – Да остынь, Кузьмич, тебе говорят, что уже забрали свой грех назад. – Спасибо, обрадовал. Самвел, давно мы в друзьях ходим. Ты знаешь, как я дорожу нашей дружбой. Меня за каждый день, час простоя испытаний ракеты лупят наотмашь. Живого места уже нет. А ты: «…Забрали свой грех назад». – Эх, Кузьмич, защемил ты нас, не вырваться. Завтра самолетом пришлем штатный макет заряда. – Самвел, до обеда! – Ну и хватка, ладно, до обеда у вас на площадке будет макет. Михаил Кузьмич встал, потянулся, прошелся, с удовольствием хрустнул в плечах, расправляя спину. – Друзья, я немного прихворнул. А вам не грех и бутылочку распечатать. Прямо из холодильника. – Ишь, шутник, из душителей сразу в хлебосолы перенесся, − хохотнул Самвел, принимая мировую. Когда все в одну упряжку, рождается новое качество доверия в работе, оно передается машине, и на такую ракету можно положиться. - - -Нужен флаг. Кузьмич: «Друзья мои, похоже, мы теряем инициативу в новых разработках?». Проектант, в шутку: «Стареем, Михаил Кузьмич». Кузьмич: «На что намекаешь? Хорошо бы понять, сохранится ли к нам, лет через десять, признание страны. Если да, то в каком качестве мы им будем нужны? Похоже, заказчик, насытившись жидкостными ракетами, приглашает нас к разработке твердотопливных ракетных систем». Проектант: «Михаил Кузьмич, Америка манит наших заказчиков, но янки очень богаты, они справятся с «Минитменами», а мы? Не надорвем ли пуп?». Кузьмич: «Я знаю одно – пока живет страна, она должна уметь себя защищать. Дорого нам обошелся урок последней войны. В то же время согласен, небогато, ой как небогато мы живем… Думаю, что будущее нашей работы будет связано с поиском решений по ядерной безопасности. Сами знаете, долго балансировать на лезвии ножа – штука опасная. И потом, рано или поздно, придется отдавать народу то, что мы у него берем сегодня, но отдавать с умом, не в ущерб оборонке. Другими словами, нам потребуется внедрение настоящей ракетной конверсии, скажем, на плечах боевых ракетных носителей развивать гражданские космические системы, которые у нас просит академия наук». Вот почему мудрый Кузьмич, зная это, пробивал дорогу-просеку с упорством сибиряка твердотопливным ракетам, относительно безопасным в эксплуатации. Вот почему Янгель, заглядывая на 15–20 лет вперед, утверждал интеркосмосы, находя решение подлинной ракетной конверсии. Именно поэтому он в первую очередь беспокоился о признании флага труда, о людях, которые этот флаг понесут завтра. - - -Госбанк. Михаил Кузьмич пригласил главбуха Владимира Кирилловича Мотренко. – Сегодня какой у нас день, дорогой? – Среда, 27. – Правильно, 27. Аванс выдали конструкторам? – Нет, Михаил Кузьмич. Госбанк денег не дает. А потом – днем раньше, днем позже. Целее будут. – Говорите, целее будут? – Моей вины нет. – Владимир Кириллович, слушайте меня внимательно. Зарплату и аванс будете выдавать в срок. Если нарушите наш договор, то я переведу Вас на три месяца в чертежники, чтоб лучше поняли важность получения зарплаты в срок. Мне важно, чтоб у конструкторов на работе и в семьях было хорошее настроение. Теперь Вы меня поняли? - - -Слово и дело. Утренние лучи солнца потоком света заполняли ширь магистральной улицы, концом упирающейся в ступеньки восточной проходной завода, далее беспрепятственно проникали на территорию и, легко взлетев к широким окнам корпусов, властно врывались в пока еще пустующие залы, щедро одаряя их энергией вечного светила. Приятная утренняя свежесть бодрила. Михаил Кузьмич неторопливой походкой поднялся на второй этаж в приемную, поздоровавшись с секретарем, попросил Лидию Павловну пригласить Владимира Ивановича Данельского. Именно сегодня Янгель думал принять окончательное решение по организации подразделения телеметристов. Через несколько минут в приемной, как всегда по-молодому шумно и напористо, зарокотал голос Владимира Ивановича, начальника лаборатории ОКБ. – Проходите, Владимир Иванович. Вас уже спрашивал Михаил Кузьмич, − улыбаясь, приветливо встретила вошедшего секретарь. – Как шеф? – Заходите, заходите, будьте мужчиной. – Ой, Лидия Павловна… Янгель сидел за своим рабочим столом без пиджака. Белая сорочка оттеняла полигонный загар. Привстав, он сделал дружелюбный жест, крепко пожав ладонь Владимира Ивановича. – Как, обдумал мое предложение? – Обдумал и согласен, Михаил Кузьмич. – Если так, докладывай. – А что докладывать, все ясно. Оперативный диагноз годности машины во время испытаний, без всякого сомнения, позволит существенно сократить сроки и стоимость отработки. – Стоп, стоп, стоп, Владимир Иванович. Дорогой, я рад, что в постановке вопроса мы с тобой единомышленники. Но мне бы от тебя хотелось услышать предложения, как лучше в КБ организовать оперативную диагностику. – Докладываю. Вот структурная схема, штатное расписание, проект положения телеметрического отделения. Янгель пододвинул к себе бумаги. – Не многовато ли запрашиваешь? – Маловато. Но на большее не решился. – А по людям как? Персональная расстановка есть? – Есть. – Оставь бумаги. Я с ними поработаю. Будь на месте, возможно, ты мне понадобишься. Тут же раздался звонок. Янгель приглашал испытателей. Через несколько минут вошли заместитель Главного конструктора по испытаниям Виктор Васильевич Грачев и ведущий специалист по телеметрии Борис Евгеньевич Хмыров. – Так что, создаем отделение телеметрии? – Нужное дело, Михаил Кузьмич. Однако Ваше предложение по Владимиру Ивановичу не воспринимается. – Непонятно, Виктор Васильевич. Поясни, чем не угодил. – Михаил Кузьмич, в вопросах телеметрии у него нет, к сожалению, должной технической подготовки. И потом, настораживает одна черта его характера – не в меру любит власть. – Может, тебе, Виктор Васильевич, она мешает? – усмехнулся Янгель. – Все в меру. – Преувеличиваешь, дорогой. Ловлю себя уже не раз, что моя мягкость против меня же и оборачивается. – Может быть, Михаил Кузьмич. Наступила неловкая пауза. Янгель не ожидал такого поворота. Борис Евгеньевич до сих пор хранил нейтралитет. Главный конструктор перевел свой взгляд на него, как бы спрашивая: «Ну а ты, молчун, тоже против?». – Михаил Кузьмич, – ломая паузу, выдавил из себя Хмыров, – я согласен с Виктором Васильевичем. С какой стати мы, телеметристы, будем подчиняться начальнику, который в нашем деле, простите, ни гу-гу. Речь ведь идет о создании не роты измеренцев, а ансамбля телеметристов. Нужен технический дирижер. – Да, да, дорогие мои, вот где боком вылезает моя терпимость. Разбаловал я вас. – Михаил Кузьмич, с другим бы, возможно, промолчать, с Вами говорим, как думаем. По делу согласны. Надо организовать отделение измеренцев. По начальству… Впрочем, решайте. Если будет приказ на Владимира Ивановича, поддержим его в ранге начальника. – Умно очень. Штаны поддерживать, когда пуговицы сами отрезали, − думая о чем-то своем, пробурчал Янгель. – Ладно, наговорились. Вы свободны. Спасибо за откровенность. За окном небо, с утра такое ясное, заволокло тучами. От утренней бодрости и следа не осталось. На Главного конструктора навалились тяжесть, досада, раздумье. Было о чем подумать и мне, секретарю парткома. Прошло несколько мучительных дней. Подразделение телеметристов было организовано во главе с Борисом Евгеньевичем Хмыровым. - - -Жизнь. Нечеловеческий труд свалил с ног Главного конструктора. Приехав в Москву, я позвонил от друзей Михаилу Кузьмичу. – Здравствуйте, Михаил Кузьмич. – Владимир Яковлевич, дорогой, какими судьбами? – Приехал, не выдержал. Как Ваше здоровье? – Что по телефону спрашиваешь? Приезжай. Через полчаса я был в кремлевской больнице. Разговор был, можно сказать, домашний. Я рассказывал о наших общих знакомых, вспоминали о воскресных рыбалках. Кузьмич ревниво, но тактично спрашивал, как начальство, справляется ли. Голос Янгеля звучал как всегда непринужденно. Его качаловский баритон чем-то располагал к себе собеседника и вселял надежду... Но приближался к исходу очень и очень печальный, трагический октябрь 1971 года. 2002 г. * * *
Виталий Прокофьевич ЧЕХОВСКИЙ, НАШ КУЗЬМИЧ Фамилию Янгель я впервые услышал в сентябре 1958 года от своего однокурсника Леонида Беляева, который, как и было положено получившим назначение, прибыл в Днепропетровск к 1 августа и уже успел не только перевестись с завода в ОКБ, но и увидеть «живую» ракету в сборочном цехе. В течение месяца (пока я ждал допуск) он с восторгом рассказывал мне о КБ, о своей работе в отделе, давая характеристики успевшим произвести на него впечатление сотрудникам. С особым придыханием он рассказывал о Главном конструкторе: «Знаешь, какой у нас Главный? Высокий, коротко подстриженный, спокойный и строгий. Сам принимает на работу молодых специалистов, определяет их по отделам. Если попадешь к нему − просись в 12-й отдел. Это отдел телеметрии, там будешь знать всю ракету. Только настойчиво просись. Он мужик хороший, между собой мы его зовем Кузьмичом». В начале октября пришел допуск к работе. Без особых проблем начальник отдела кадров завода со словами: «Все вы рветесь в Белый дом» и взяв с меня обещание, что я буду играть за заводскую команду, подписал перевод в ОКБ. К назначенному времени я пришел в приемную и почти сразу был приглашен секретарем к Главному. Не без внутренней робости я входил в кабинет. Основания к тому были. Я, скромный инженер-электромеханик по специальности «электрические машины и аппараты», получил (после собеседования с представителем отдела кадров завода) предложение работать в неизвестном городе, на неизвестном заводе. Все было покрыто мраком тайны. Только получив «путевку», узнал, что город назначения – Днепропетровск, а завод – п/я 186 и, как я узнал от Беляева, завод ракетный. Мои познания о ракетах сводились к следующему: держал в руках сигнальные, видел на экранах и на картинках, как стреляют «катюши» и читал о Фау, которыми стреляли по Лондону. О телеметрии, в которую меня призывал Беляев, знал только в самых общих чертах и то применительно к промышленности. Михаил Кузьмич стоял у окна. Я поздоровался и пошел к столу, по дороге сравнивая внешность Главного с тем описанием, что дал мне Беляев. Сразу бросилось в глаза его словно высеченное из камня лицо – выступающие скулы, крупные рот и нос, широкий лоб и внимательный взгляд, встречающий меня. Предложив мне сесть, Михаил Кузьмич тоже сел в кресло и попросил рассказать о себе. Затем начал задавать вопросы. Его интересовало все: состав семьи, кто мои родители, состоят ли они в партии, чем я занимался помимо учебы и т. п. Особый интерес Михаил Кузьмич проявил к моим курсовому и дипломному проектам. Особенно к дипломному, тема которого звучала приблизительно так: «Регуляторы напряжения приточного типа». В конце 50-х годов к этому направлению за рубежом возник интерес, ну и у нас в стране соответственно. Я объяснил принцип работы регулятора, его преимущества и недостатки. Несмотря на появившуюся уверенность, меня не оставляли сомнения: зачем я нужен в ракетном КБ со своими реле и регуляторами? Не примут – поеду обратно в Харьков, на ХЭМЗ, считать электрические аппараты. Неожиданно Михаил Кузьмич предложил мне работу в 3-м отделе. Я знал от Беляева, что электрика − только в 8-м и 12-м отделах, и попросил направить меня в 12-й. Михаил Кузьмич повторил свое предложение. Я же робко, но настойчиво стал объяснять, что я электрик, что к кульману у меня любви нет и что хочу в 12-й. Наверное, у Главного было хорошее настроение – он терпеливо слушал мой лепет и предложил (как мне теперь кажется) последний аргумент. «У начальника 12-го отдела сложный характер». На это я ответил, что сложностей не боюсь и для меня главное − это работа. На этом собеседование закончилось. Пожелав успешной работы, Михаил Кузьмич напутствовал меня словами: «Поработайте месяца три и, если возникнут сложности, давайте вернемся к нашему разговору». Коллектив отдела 12, в который я влился, состоял на 90 процентов из молодых людей, увлеченных своей работой и не только: в отделе были и художники, и музыканты, и спортсмены. Даже начальник отдела – Николай Николаевич Жуков, которому тогда было под сорок, увлекался волейболом. Я с головой погрузился в работу и, конечно, ни через три месяца, ни через год к Михаилу Кузьмичу не пошел, тем более что с Жуковым сложились нормальные уважительные отношения. Как говорится – от добра добра не ищут. Следующая встреча с Главным конструктором произошла 20 сентября 1960 года в самолете, летящем на Байконур. Самолет был укомплектован специалистами КБ, командируемыми для участия в подготовке к пуску первой межконтинентальной баллистической ракеты 8К64 (Р-16). Через некоторое время после взлета Михаил Кузьмич обернулся (он сидел впереди, у кабины) и обратился к сидящим сзади с предложением расписать пулю. Желающие нашлись сразу. По всему было видно, что коротать время в полете за игрой в карты – дело не новое. Пока готовился «стол», Михаил Кузьмич достал бутылку коньяку и предложил «принять участие». Игра началась. Конечно, назвать встречей ситуацию, когда ты сидишь на расстоянии двух метров напротив и внимательно, стараясь не выдать себя, наблюдаешь за Главным, играющим в преферанс, можно с чрезвычайно большой натяжкой. Интерес был неподдельный, ведь я уже почти два года работал на предприятии, и с той первой встречи многое изменилось в жизни ОКБ, Михаила Кузьмича, да и моей тоже. ОКБ расправляло крылья: наш первенец – ракета 8К63 (Р-12) прошла полный цикл наземных и летных испытаний и в 1959 году была принята на вооружение Советской Армии. На ее основе в том же году были созданы Ракетные войска стратегического назначения. На знамени КБ появился первый орден Ленина, многие сотрудники были награждены орденами и медалями. Михаилу Кузьмичу было присвоено звание Героя Социалистического Труда и вручены Золотая медаль «Серп и Молот» и орден Ленина, он стал лауреатом Ленинской премии, доктором технических наук. Я смотрел на играющего Михаила Кузьмича и видел те же внимательные глаза, неторопливые движения рук, тасующих или собирающих с импровизированного стола типа чемодан игральные карты. Голос его был негромким, реплики немногословны, а каждая удачная игра вызывала мягкую улыбку, а то и присущую месту шутку. Да, вот таким я его и представлял, и прозвище «Наш Кузьмич», как его называли за глаза и те, кто общался с ним, и те, которые его и в глаза не видели, очень соответствовало сидящему на некотором расстоянии от меня человеку. Человеку, много испытавшему, много свершившему, спокойному и уверенному в правоте своего дела. Месяц, предшествующий трагедии, запомнился постоянными доработками, которые почти всегда приходились на вечерние и ночные часы. Могу с уверенностью сказать: полигон, особенно если работаешь там длительное время, это и школа жизни, и курсы обмена опытом и повышения квалификации, и прекрасная возможность для молодежи проявить себя в глазах руководителей. Однажды «проявил» себя и я. Это случилось в середине января 1961 года. Прилетев 4 января на полигон, буквально на следующий день приступили к работе с ракетой № 2 8К64, которая прибыла 1 января. Несмотря на то, что на заводе она прошла все испытания, доработок хватало. Иногда оставались ночевать в МИКе, благо в отличие от 6-й гостиницы там было тепло. Холод в гостинице так доставал, что бритье с ледяной водой превращалось в муку. И чтобы облегчить себе жизнь, я и Николай Сорокин (старший инженер нашего отдела) заключили пари, что не будем бриться до нового успешного пуска. И не брились. Бороды начали отрастать. Однажды утром, обсуждая в гостинице со смежниками из «Прожектора» время и возможность доработки СЭС, я опоздал на автобус и пошел на работу пешком. Подходя к площадке, вижу, что у входа в МИК кто-то ходит. Прошел КПП, иду к МИКу и вижу, что это не кто-то, а Михаил Кузьмич как-то не очень спокойно прохаживается тудасюда. Я подошел, поздоровался, а мне суровым голосом вопрос: «Почему Вы опаздываете на работу?». Ответил, что встречался со смежниками. «Почему не на рабочем месте?». Объяснил, что им надо было сходить на другую площадку. А дальше я уже слушал монолог: «Почему Вы не бреетесь? Как Вам не стыдно? Молодой советский инженер, кому Вы подаете пример своей неопрятностью на лице?». Попытка объяснить, что это до удачного пуска, не удалась. И мне действительно стало стыдно своей слабости, и в тот же вечер, превозмогая боль (щетина уже была 5-6 мм), я распрощался со своей растительностью… Потом были 2 февраля, мороз за минус 30° и пуск ракеты № 2 8К64 − первый пуск, в подготовке которого я принимал непосредственное участие, и построение боевого расчета в непосредственной близости от еще теплого пускового стола, и эмоциональные выступления нового Главкома Г. К. Москаленко и Главного конструктора М. К. Янгеля, поздравивших участников с успешным пуском и благодаривших за самоотверженный труд, и наше дружное, восторженное, многоголосое «Ура». Да, этот успешный пуск был нужен РВСН, стране, но еще больше он был нужен Михаилу Кузьмичу, коллективу ОКБ, сумевшим после трагедии 24 октября устранить недостатки и успешным пуском подтвердить выбранное направление. Со мной, наверное, согласятся многие работники тех лет, что увидеть, услышать Михаила Кузьмича – это уже было событие, которое осталось в памяти на долгие годы. Может, это не относится к работникам проектных отделов, ведущим специалистам, которые по роду своей деятельности имели возможность встречаться чаще. Но я помню, как Михаил Кузьмич пригласил нас, нескольких молодых специалистов, проживающих в гостинице «Южная», к себе (он тоже жил в «Южной») и расспрашивал нас о житье-бытье. Я помню его выступление в начале 60-х годов на собрании комсомольцев ОКБ, в котором он призвал присутствующих направить всю энергию на решение стоящих задач и обещал, что сделает все возможное для улучшения условий работы и быта молодежи. Я помню, как мы брали у Михаила Кузьмича интервью для газеты «Конструктор» и как он обстоятельно отвечал на предложенные вопросы, даже шире, чем разрешалось по режиму. Мне довелось встречаться с Михаилом Кузьмичом и в домашней обстановке. Так случилось, что выступления команды КВН и не столько выступления, а подготовка: обсуждение темы, работа с текстом домашних заданий, репетиции − сплотили небольшой коллектив, состоящий из капитана команды – Саши Янгеля, режиссера – Володи Горбулина, главного болельщика – Игоря Ханина и двух исполнителей – Юры Мошненко и автора этих строк. Постепенно рамки наших отношений расширялись: мы стали чаще проводить свободное время вместе, встречаясь не только на территории ОКБ. Однажды Саша предложил принять участие в поездке на рыбалку. Накануне намеченного срока мы (Саша, Володя и я) во дворе коттеджа, в котором жил Михаил Кузьмич с сыном, часа три разбирали рыбацкие снасти, выбирая самую уловистую. На рыбалку выехали двумя машинами. В ЗИМе Михаил Кузьмич – на заднем сиденье, я – рядом с Пал Санычем (Павел Александрович Мизинов – водитель служебной машины Янгеля. – ред.). В «Москвиче» – Володя за рулем, рядом − Саша, а на заднем сиденье − знакомая девушка. По прошествии почти трех десятилетий мне не удалось восстановить в памяти весь разговор, но два момента мне запомнились очень отчетливо. Первый – это когда Михаил Кузьмич вдруг спросил: «А как поживают наши телеметристы Баранов, Брикер, Кудин? Прекрасные ребята! Это наши глаза и уши. Насколько полезна их работа, особенно в случае аварийных пусков!». А второй, когда он спросил: «А Баранов и Александров квартиры получили?». Вот в этом и был весь Михаил Кузьмич! Он помнил и «ребят»– телеметристов, профессия которых популярностью в КБ не пользовалась (особенно если вспомнить бытовавшее в определенных кругах выражение «Увидел телеметриста – убей его»), он помнил, что Баранову и Александрову должны были дать квартиру. Он постоянно помнил о молодежи и не только помнил, а и делал все, чтобы ей работалось и жилось лучше. Но вернусь к самой рыбалке. Приехали на пруд. Пал Саныч на пригорке под деревом расстелил походную скатерку, выставил какую-то снедь. Михаил Кузьмич завел беседу с девушкой, а мы втроем занялись рыбалкой. Орудием лова был небольшой бредень, который, утопая в глубоком иле, кое-как удалось затащить на глубину, а потом с пребольшим трудом вытащить. Разочарованию нашему не было предела: два карася граммов по 250–300. Не успели мы подготовить второй заход, как к нам на велосипедах подъехали два мужика. Представившись местными сторожами, взяли наш улов и выпустили в пруд. Наши объяснения упирались в забор: «Вы нас не спрашивали – ловить нельзя!». Саша стороной отошел к Михаилу Кузьмичу и рассказал о случившемся. Пал Саныч принес из машины документы. Надо было видеть физиономии этих сторожей и слышать их извинения, когда они прочитали документ, в соответствии с которым М. К. Янгелю разрешался лов рыбы во всех водоемах Днепропетровской области. И что интересно, Михаил Кузьмич молча наблюдал, как Пал Саныч показывает документы и принимает извинения. …Потом было 27 октября 1971 года. Центральный Дом Советской Армии в траурном убранстве. Венки, цветы, масса пришедших проститься, и траурная процессия, и гроб на плече, и троекратный залп расчета почетного караула. Михаила Кузьмича нет в этой жизни уже тридцать пять лет. Но он живет в памяти всех тех, кто знал этого удивительного Человека! Он был Великим Человеком, и в этом была его сила. И тот, кто соприкасался с ним, уже никогда не сможет забыть его образ! Апрель 2006 г. * * *
Алексей Александрович ПОЛЫСАЕВ, ВЕЛИКИЙ ЧЕЛОВЕК И ГЛАВНЫЙ КОНСТРУКТОР В 1954 году (кажется, весной) мне пришлось подписывать у директора завода Л. В. Смирнова письмо. Я зашел к нему в кабинет, он предложил мне сесть и подождать, так как сам разговаривал по ВЧ. В кабинете присутствовал незнакомый мне человек, который стоял у окна вполоборота к Смирнову (а когда подошел я, то и ко мне). Я поздоровался, «незнакомец» ответил, слегка улыбнувшись. Мне запомнилась характерная поза: пиджак не застегнут, левая рука – в кармане брюк, в правой руке – сигарета. Ясное, очень приятное лицо, гладко зачесанные волосы. Костюм, кажется, был коричневым, светлая рубашка, галстук. Л. В. Смирнов говорил долго. Наконец, закончив разговор по телефону, он обратился ко мне: «Что у тебя?». Взяв письмо, он прочитал его, подписал, затем обратился к «незнакомцу»: «Так вот, Михаил Кузьмич…», но я уже больше не слышал, так как вышел. У секретаря я, конечно, полюбопытствовал: «Кто это?». Ответ: «Главный инженер НИИ-88 М. К. Янгель». Так вот он какой! Мне достаточно часто приходилось от КБ завода писать письма на имя главного инженера НИИ-88 М. К. Янгеля, но не приходилось его видеть. Я считал, что это был обычный приезд, но по ОКБ прошел слух, что Главным у нас будет М. К. Янгель. Эту встречу с Михаилом Кузьмичом я считаю первой, хотя не обмолвился с ним ни словом. Я в то время исполнял обязанности начальника сектора. Позднее, когда я работал ведущим конструктором, мне приходилось встречаться с Михаилом Кузьмичом достаточно много. Бывали разные ситуации, память хранит многое, но больше всего – хорошее. Были и благодарности в личном деле (по приказам), были и выговоры, солидные, такие, что слезы из глаз лились. Но самой большой радостью для меня был момент, когда с трибуны торжественного заседания 10 апреля 1964 года в своем докладе Михаил Кузьмич сказал много теплых слов обо мне (как и о многих других). А потом кино, и – моя фотография. Это моя самая большая награда от Михаила Кузьмича. М. К. Янгель – это незаурядный, я бы сказал, выдающийся человек. Выдающийся почти во всех сферах человеческой деятельности. Он по штату был начальником и Главным конструктором, но я бы назвал его Руководителем и Главным конструктором. Слово «начальник» как-то не вяжется с именем Михаила Кузьмича, точнее будет «Руководитель». А вот «Главный конструктор» – это очень точно. Далее – воспитатель. Нужно было иметь большой талант воспитателя, чтобы из молодых, «зеленых» специалистов в короткий срок вырастить руководителей и создать коллектив. Мне особенно нравились чистосердечные беседы с Михаилом Кузьмичом. Он обычно говорил: «Лидия Павловна (секретарь Л. П. Мышковская), ко мне час-полтора – никого, буду беседовать с ведущим». Обычно он начинал примерно так: «Как дела, какие трудности, какие предложения, нужна ли помощь?». После краткого доклада ему Михаил Кузьмич обычно ставил, причем очень четко, понятно, задачу на ближайшее время: что и как надо делать. Если мы нуждались в помощи, он передавал кому-то указания или заставлял подготовить письмо, или … да много было всяких «или»! В конце беседы он обычно интересовался, как дела в семье, надо ли чем помочь. И когда однажды я сказал, что серьезно болеет жена, а путевку в специализированный санаторий получить очень трудно, то Михаил Кузьмич тут же позвонил П. М. Колосу и попросил его оказать мне помощь. Через четыре дня жена была в Симеизе. Такие беседы, по крайней мере, со мной, заканчивались обычно словами: «Работой твоей доволен» или «Увеличивай обороты!». Попадало мне (устно) от Михаила Кузьмича довольно часто, но никогда я не чувствовал себя униженным, никогда он не кричал, а всегда четко и спокойно выговаривал. Мне кажется, что эти выговоры он тут же забывал, так как не раз бывало, что через час-полтора Михаил Кузьмич вызывал меня снова и ставил новые задачи. Несмотря на его удивительнейшую память, я все же верю, что он об этих выговорах забывал. Мне представляется, что Михаил Кузьмич как ученый видел свою роль больше в организации работ, научных и конструкторских, умело их координируя и направляя. А это как раз тот тип ученого, который сейчас высоко ценится. Личный вклад Михаила Кузьмича как ученого огромен. Давая простор проектантам, он в то же время четко вел основную линию работы КБ и ради этого безжалостно отсекал те темы, в ходе работы над которыми выяснялось, что они бесперспективны или устарели. В то же время как ученый он отстаивал и (с помощью коллектива КБ и смежников) отстоял ряд новых идей, выработал принципы, которые легли в основу наших разработок и действуют вот уже более десяти лет. Трудно выбрать из всех черт Михаила Кузьмича главную. Скорее всего – это комплекс черт, присущих только ему. Как Главному конструктору ему были присущи верность идее, интуиция, техническая смелость и твердость в отстаивании своих задумок. Как человеку ему были присущи доброжелательность, внимание к людям, умение слушать и понять говорящего; если он считал нужным помочь человеку, то прилагал для этого максимум усилий (например, заботился о родителях погибшего 24 октября 1960 г. В. В. Орлинского, обращаясь вплоть до ЦК Компартии Грузии по поводу улучшения их жилищных условий). Как общественному деятелю (кандидату в члены ЦК, депутату) ему было присуще внимание к нуждам трудящихся. Мне известно, что он очень внимательно следил за ходом строительства канала Днепр–Донбасс, так как его избиратели интересовались, когда придет днепровская вода. Как начальнику предприятия ему были присущи понимание того, как правильно расставить людей, нюх, что ли, на таланты, непрерывный поиск структурной формы КБ. И когда он убедился, что в специфичных условиях КБ и завода лучше отдать опытное производство заводу, установив при этом тесное, деловое сотрудничество коллективов, – отдал сразу. У Михаила Кузьмича-воспитателя был дар не меньший, чем у А. С. Макаренко. Читая произведения А. С. Макаренко, можно убедиться в этом. Мне приходилось многократно бывать на совещаниях у Михаила Кузьмича, и я всегда поражался тому, что принимаемые решения были понятны и просты. Иногда приходилось удивляться, как же можно было не додуматься до этого самим. В людях Михаил Кузьмич более всего ценил преданность делу, честность во всем, скромность, умение превозмочь невзгоды, трудности. И, конечно же, трудолюбие. По-моему, он очень любил талантливых и умеющих отстаивать свою идею. А если обобщить, то, наверное, больше всего Михаил Кузьмич любил людей незаурядных. С вышестоящими руководителями Михаил Кузьмич разговаривал как с равными, очень и очень тонкому наблюдателю было видно, что он отдает почти неуловимую дань его титулу (если он уважал этого руководителя). Если же он его не уважал, а бывали и такие, то Михаил Кузьмич держался более сухо, стараясь убедить железной логикой, поставить перед фактом с такой стороны, чтобы решение шло на пользу дела. К Главным конструкторам Михаил Кузьмич относился ровно, но учитывал их специфические черты. Если надо, проявлял жесткость, когда не помогало ничто другое, вплоть до освобождения от занимаемой должности (случай с Е. Г. Рудяком). С подчиненными был ровен, ругал редко, наказывал тоже редко. Пожалуй, больше увлекал. Щедрым на похвалу я бы Михаила Кузьмича не назвал, но уж похвала его стоила дорогого! Вообще мне кажется, вся манера поведения Михаила Кузьмича была такова, что чувствовалось, что исполнитель пришел к Руководителю, а не к начальнику. Мне сравнительно мало пришлось наблюдать подготовку Михаила Кузьмича к Советам Главных конструкторов, коллегиям, НТС, активам. Но все равно меня поражало его умение из «вороха» вопросов отобрать несколько главных, именно сегодня и особенно завтра, и украсить их подходящими примерами. Мне кажется, многословия Михаил Кузьмич не любил, его выступления были кратки. Цифры, примеры почти всегда называл по памяти или же ему было достаточно беглого взгляда на плакат, что не все замечали. Цифры приводил только главные, как-то само собой подразумевалось, что остальные можно увидеть на плакате. На митингах он умел выступить зажигательно (ни о каком написанном тексте не могло быть и речи!). Но, увы… митингов, где он выступал, было мало. Я могу только догадываться о многих сторонах деятельности Михаила Кузьмича, в частности в проведении технической политики. Но то, что я знаю, позволяет утверждать, что он делал очень много: письма, доклады, личные беседы, выступления на НТС и НТК и т. д. Его сильная сторона в том, что, убедившись в своей правоте и осуществимости ее, он больше не колебался, шел к осуществлению цели прямо. Если считал нужным, обращался в ЦК. Без этого не было бы трех поколений машин! Я был участником событий 24 октября 1960 года, членом одной из подкомиссий. Жил на одном этаже с Михаилом Кузьмичом в гостинице, выполнял много его поручений. С утра 25 октября я застал его печальным и озабоченным, но не растерянным (он вызвал меня). К 9.00 мы были в МИКе. Михаил Кузьмич совещался с руководителями экспедиций, мне было приказано сидеть на ВЧ и, если надо, отвечать только так, как было приказано. Часов в 10 прибыла комиссия (Л. И. Брежнев, А. А. Гречко, Г. Н. Пашков, А. Г. Мрыкин и др.). Все дни до отлета мы выясняли причину аварии, составляли заключение. Потом было большое совещание у Леонида Ильича. Три министра: К. Н. Руднев, Б. Е. Бутома и В. Д. Калмыков – подписали знаменитое решение о мерах по доработке изделия и быстрейшему продолжению летных испытаний Р-16. В эти трудные дни Михаил Кузьмич и Б. А. Комиссаров большую часть вины взяли на себя. Работали днем и ночью, не жалея сил. Никакой паники, упадка духа не было. Михаил Кузьмич часто даже вечером собирал нас, советовался, выслушивал наши мнения, то есть был самим собой. Никакого самоуничижения, только улыбки, пожалуй, не было. Остальное все было, как всегда – труд, труд, труд! С первого знакомства с Михаилом Кузьмичом я отметил его обаяние. Сколько бы потом я ни видел его в разных условиях, обаяние оставалось. В неслужебной обстановке Михаил Кузьмич оставался самим собой, то есть никогда не показывал, что он – крупнейший руководитель и большой человек. В один из дней моего рождения (было это у Курушина) я пригласил ребят и, конечно, Михаила Кузьмича. Он пришел, поздравил меня. «Алеша, подарить тебе ничего не могу, вот только шоколадку». Конечно, Михаилу Кузьмичу ничего не стоило поехать (или послать «гонца») на «десятку» и что-нибудь купить, но он догадался, что дарить не надо (ребята не дарили, не было принято), а гораздо приятнее побыть с нами. Мы всласть напелись песен, наговорились. Михаил Кузьмич был равным с нами, так же пел, так же фальшивил на некоторых нотах, смеялся. Михаил Кузьмич не был тщеславным. Однажды я утвердил у него (технического руководителя) решение Государственной комиссии (его подпись в левом углу, а председателя – в правом). Но председатель комиссии А. И. Соколов пожелал быть в «левом» углу. Документ исправили. Я доложил Михаилу Кузьмичу. Он расхохотался: «А кто сказал, что левый угол главнее правого?!» – и подписал, добавив: «Пусть будет так». Февраль 1981 г. * * *
Владимир Петрович ПЛАТОНОВ, ВОКРУГ ОДНОГО ИНТЕРВЬЮ Интервью с Михаилом Кузьмичом Янгелем в «Конструкторе» публиковались несколько раз. В основном, они были предельно краткими, из трех-четырех вопросов-ответов. Лишь в номере от 30 декабря 1968 года был помещен обстоятельный разговор с Главным конструктором. Этот номер и другие номера «Конструктора» с выступлениями М. К. Янгеля, по-моему, уникальны: дело в том, что в то время ни одна газета страны не могла позволить себе такую «роскошь» – напечатать интервью с Главным конструктором стратегических ракет. Мы это делали не потому, что были отчаянными смельчаками и храбрецами, и не потому, что никого и ничего не боялись. Мы были газетчиками, пусть и не высокого ранга, но все же газетчиками: знали, с каким интересом сотрудники ОКБ будут читать разговор с Янгелем. И этим все сказано. А еще нам казалось, что у нас была надежная «крыша»: о ракетах и спутниках мы открыто не писали – шифровали все «темами», газету с предприятия выносить не разрешалось, а сам «Конструктор» не имел статуса официального печатного органа, хотя у него был вполне приличный тираж. Я знал, что некоторые «киты» центральных газет порывались взять интервью у М. К. Янгеля, но это желание испарялось мгновенно, когда любопытных тихо спрашивали: «А откуда вы знаете Янгеля?». Вопрос вроде бы простой, а звучал с подтекстом: «Зачем это вам понадобилось раскрывать государственную тайну?». Даже главному редактору «Известий» А. Аджубею, зятю Н. С. Хрущева, у которого возможностей было в то время больше, чем у других, и тому вежливо посоветовали воздержаться от освещения визита главы правительства и «коммуниста номер один» на фирму Янгеля. В то время ракетчики были под строжайшим запретом. Правда, иногда на страницах печати все же появлялись статьи К. Сергеева, В. Петровича, И. Андронова, В. Михайлова и других «профессоров». По меткому выражению одного академика: «Так их окрестили «кремлевские попы», чтобы никто не догадался». За этими псевдонимами скрывались подлинные фамилии советских ракетчиков: Сергея Павловича Королева (К. Сергеев), Валентина Петровича Глушко (В. Петрович), Андроника Гевондовича Иосифьяна (И. Андронов), Вячеслава Михайловича Ковтуненко (В. Михайлов). М. К. Янгель лишен был этой возможности. Даже под псевдонимом было «низзя». Приходилось довольствоваться «чем Бог послал» – стенной газетой. Да и эта газета, если вникнуть в суть, издавалась подпольно. В канун нового, 1969 года редакция «Конструктора» решила взять интервью у Главного конструктора, и М. К. Янгель без всяких формальностей дал «добро». Были назначены день и час встречи. Но случилось непредвиденное: к нам на фирму приехала масса смежников со всей страны. Зная обязательность нашего Главного, мы все же верили в успех, но с некоторой тревогой ждали назначенного часа. Незадолго до этого в редакцию позвонил Михаил Кузьмич и с присущей ему тактичностью извинился, что встречу придется отменить и, если у нас есть возможность, перенести на более позднее время… Ждем час. Ждем два… Когда, наконец, прозвучало долгожданное «заходите», меня в редакции не оказалось… На встречу пошли В. Чеховский, В. Маляревский и В. Песоцкий. Сижу в редакции, точнее, в приемной парткома (своего помещения тогда газета не имела), и жду итогов «визита»… Сижу час, сижу два… Стрелки часов перевалили за десять вечера. Наконец-то появляются ребята. Шум. Восторг. И слова Чеховского: «Такие встречи – как праздник!» Я понял, что лишил себя «праздника», а главное – прозевал очень и очень важную встречу… Договорились, что к утру каждый обработает свою часть ответов. К обеду следующего дня полный текст интервью напечатали на машинке. Его просматривают секретарь парткома Г. М. Пиленков и начальник первого отдела И. В. Борисов. Они охают, ахают: «Вы что, ребята, нас всех посадят…». Интервью «причесывается» – оно становится все «мягче» и «туманнее»… Когда мы остались одни, В. Чеховский высказал мнение: «Может получиться конфуз. Прочтет статью Михаил Кузьмич и что о нас подумает… Надо обязательно показать новый текст Кузьмичу». Встал вопрос: как это сделать? Сегодня суббота – день на исходе, а у Янгеля поминутный график, который к тому же удлиняется и удлиняется… Завтра воскресенье – выходной, но Янгель будет на работе, и у него весь день уже расписан… В понедельник он уезжает в командировку… Как всегда, нас выручает «добрая душа» – секретарь Главного Лидия Павловна Мышковская. По телефону объясняю Михаилу Кузьмичу наши проблемы. Янгель непривычно долго молчит, извиняется, что нет времени и «воскресенье забито до предела». Неожиданно предлагает: «У тебя есть возможность прийти ко мне домой в воскресенье часам к восьми вечера?». И добавляет: «Надеюсь, к этому времени буду свободен»… В назначенное время нажимаю кнопку звонка. Дверь открывает Люся (дочь Михаила Кузьмича Людмила Михайловна): «Проходи. Отец только что приехал с работы и спрашивал о тебе». Мы с Михаилом Кузьмичом уединяемся в кабинете. Он начинает читать интервью. Первый вопрос: «Какое событие на предприятии за прошедший год Вы считаете наиболее важным и значительным? В чем заключаются причины неудовлетворительного состояния дел по отдельным вопросам?». Янгель читает записанный ребятами и откорректированный режимом ответ: «Наступающий, 1969 год мы встречаем новыми производственными успехами. И в первую очередь – это окончание работ по теме 69…». Михаил Кузьмич задумывается. Закуривает очередную «Краснопресненскую»: «Ну нет, так не пойдет!». Берет ручку и правит: «…Коллектив создал и отработал новое изделие по теме 69 с весьма высокими характеристиками. По одному из принципов действия это изделие является единственным в нашей и зарубежной практике». М. К. Янгель читает и снова правит: «Вторым по важности событием является начало работ по теме 67П, разработка которой была осуществлена в сжатые сроки. Продолжению работ по этой теме необходимо уделить особое внимание ввиду ее технической новизны и важности. Впервые за последние годы и вообще за годы существования нашего предприятия приходится говорить о такой серьезной неудаче в нашей работе, как по теме 99...». Михаил Кузьмич правит почти каждый абзац. В это время в кабинет заглядывает Елена Матвеевна Ушакова, в некотором роде «хозяйка» коттеджа: «Чайку не хотите? У меня к чаю и пирожки есть!» «Чай нам не помешает, − говорит Михаил Кузьмич. – Только мне, Матвеевна, покрепче». Вопрос: «Каковы перспективы ОКБ на будущий год в сфере производственной деятельности?». Ответ: «В сфере производственной деятельности увеличение номенклатуры тем не ожидается. Однако, несмотря на это, перед нами стоят достаточно сложные и ответственные задачи»… Михаил Кузьмич отрывается от текста, записанного ребятами, замечает: «Странно получается: настолько просто говорить и как иногда трудно просто изложить мысли на бумаге. Предлагаю тут тоже подправить: «…Сложность отдельных тем заключается в том, что уже сейчас при проектировании и начальной конструкторской разработке необходимо найти и использовать такие технические решения, которые позволили бы считать разрабатываемый агрегат и узел прогрессивным во всех отношениях на 15–20 лет вперед». Михаил Кузьмич допивает чай. Пользуюсь случаем и говорю, что «было бы здорово, если бы Вы на страницах «Конструктора» поделились своим богатым опытом, рассказали о секретах конструкторского мастерства, ведь по сути никто в ОКБ не знает о знаменитой конструкторской школе Н. Н. Поликарпова». Михаил Кузьмич соглашается с моим предложением, но тут же замечает: «А где взять время? Живешь в вечной командировке: сегодня – тут, завтра – там, а послезавтра – неизвестно куда забросит судьба». Я не отступаю и продолжаю бубнить что-то в том же духе, но Михаил Кузьмич продолжает просматривать интервью. Я же никак не могу успокоиться. Привожу какие-то примеры, в конце концов ссылаюсь на книгу, которую только что прочел… Кажется, Михаил Кузьмич полностью поглощен текстом и совсем не слушает моего бормотания. «А что это за такая «интересная книга» о конструкторах?» – неожиданно спросил Янгель. «Цель жизни» Яковлева», – говорю. Что-то произошло, а что, я не мог понять: такого Янгеля я еще никогда не видел – он так хлопнул рукой по столу, что подскочили и чашки, и все, что лежало на столе… Вскочил и я, растерянно глядя на Михаила Кузьмича. «Прости меня. Нервы совсем расшатались, – как-то медленно, почти по слогам сказал Михаил Кузьмич. – Ты ни в чем не виноват, откуда тебе знать историю нашей авиации и ту роль, какую в ней сыграл Яковлев». И добавил: «У тебя есть время? Садись, кое-что расскажу тебе, чтобы ты имел представление об авторе этой «интересной книги»… «Читал «Записки авиаконструктора? – спросил Янгель. − Начни с этих «Записок». Затем прочти подряд все издания «Цели жизни». Иногда полезно проводить такие эксперименты. Выводы сделаешь сам…». В тот вечер я узнал, что в одно время в доме на площади Расковой и даже в одном подъезде жили заместитель наркома авиаконструктор генерал А. Яковлев и инженер М. Янгель. Дом был ведомственный, таких много в Москве, и все же это был не простой дом: на лифтах этого дома были укреплены грозные таблички: «Только для генералов!». Не для больных, стариков и детей – для генералов… Позже жена Янгеля рассказала, как ей трудно было подниматься по лестничным пролетам с двумя малышами (дочери четыре года, сыну – два), а Михаилу Кузьмичу заносить мешки с картошкой на седьмой этаж. «Бог с ним, с этим лифтом, − в сердцах сказал Янгель. – Лучше поговорим о чем-то приятном». И начал рассказывать о «короле истребителей»: «Творческое наследие Поликарпова изучают во всем мире, лишь у нас он недостаточно известен. Причина тут, очевидно, в боязни нарушить идеологические установки: Поликарпов − сын священника, окончил духовное училище, учился в духовной семинарии, после окончания политехнического института работал у Сикорского, а Сикорский, как известно, уехал в Америку… Но Поликарпов никуда не уезжал, много, очень много сделал для развития нашей авиации. Нельзя человека обвинять в том, в чем он не виноват: дети не выбирают родителей, также как не выбирают и страну, где родиться. Важна позиция, занимаемая человеком в зрелые годы, а здесь Поликарпов всегда был на высоте». «Скажу то, чего никогда не забуду, − отметил Михаил Кузьмич. – У Поликарпова был свой, простой с виду метод воспитания кадров: новичкам – максимальное внимание и задачи посложнее, чтобы думали, искали, творили. По установившейся традиции в конструкторском бюро никто не опекал молодых, не продвигал их по служебной лестнице. Как правило, пришедшие в КБ конструкторы сами определяли свой путь: одни постоянно работали с перегрузкой, решая все более сложные и ответственные задачи, другие выбирали дело попроще, занимаясь чисто технической работой, третьи, в поисках тихой и легкой жизни, отсеивались сами. Но последнее случалось нечасто: лентяев и бездельников в КБ чувствовали на расстоянии, их попросту не принимали на работу. И еще хочу отметить одну черту Николая Николаевича Поликарпова – это был образованнейший человек своего времени, настоящий русский интеллигент, он оставил интересные труды по самолетостроению и конструкторскому мастерству. И вот что любопытно: ни один из созданных им самолетов не позволил назвать своим именем, считая, что создание самолета – это заслуга не одного человека, а плод коллективного творчества. Только после смерти конструктора знаменитый учебный самолет «небесный тихоход», прославившийся в годы войны, переименовали в ПО-2. Одним словом, скажу так: технику я изучал в МАИ, но настоящую школу инженерного искусства и коллективного творчества прошел в конструкторском бюро, возглавляемом Николаем Николаевичем Поликарповым». М. К. Янгель так интересно рассказывал о своем первом наставнике, что если бы все это было записано на пленку, получился бы очерк, которого до сих пор нет в литературе по истории авиации. «Мы отвлеклись, − сказал Михаил Кузьмич. – Интервью так и не дочитали». И неожиданно предложил: «Время позднее, ты иди домой, отдохни, а я немного поработаю − вопросы остались полегче. Завтра утром заходи ко мне без звонков, поговорим и кое-что подправим…». Я шел домой через пустынный Комсомольский парк и клял себя, что все нескладно получилось: черт меня дернул задавать все эти посторонние вопросы… Наверняка интервью будет не закончено – Янгелю тоже нужен отдых. Что скажу я ребятам? После встречи с Михаилом Кузьмичом спать я уже не решился – до начала работы оставалось совсем мало времени. Чтобы как-то скоротать время, решил записать хотя бы главное, о чем говорил Михаил Кузьмич Янгель. С тех пор прошло почти четверть века. Как летит время! Перечитываю свои записи и удивляюсь: разговор шел и на другие темы, о которых я совсем забыл. Иногда думаю, кем бы стал наш М. К., если бы не был конструктором ракетно-космической техники: философом, критиком, журналистом? Уверен, с таким независимым и оригинальным складом ума он везде бы достиг того положения, которое занял в нашей отрасли техники, – был бы всегда и везде Лидером. …Еще задолго до начала работы я уже был в приемной Главного конструктора, зная, что Михаил Кузьмич, в отличие от многих начальников, не позволял себе «задерживаться», появлялся в своем служебном кабинете всегда до начала работы. 8.15, 8.20. Янгеля все нет. Странно, совсем на него не похоже. Что случилось? Заволновалась и Лидия Павловна: «Володя, во сколько вы вчера закончили работать?». Звонит в коттедж. Елена Матвеевна отвечает, что Михаил Кузьмич выехал полчаса назад. Где же он? Точно в половине девятого М. К. Янгель появляется в дверях приемной. Здоровается со всеми. В приемной человек десять – все прибыли на краткое совещание перед отъездом Главного в командировку. Михаил Кузьмич подходит ко мне и извиняется: «Я все сделал, только рукопись забыл на столе. Попросил Павла Александровича привезти, ждал у входа, а он что-то задерживается… (Павел Александрович Мизинов – водитель начальника предприятия). Я позвоню, как только интервью будет у меня. Еще раз извини, товарищи ждут». Не успел я спуститься со второго этажа, меня уже разыскивают: «Срочно вызывает Янгель!». Захожу в кабинет. Михаил Кузьмич прерывает совещание: «Вы извините, товарищи. Не могу подвести нашу газету». И, обращаясь ко мне, говорит: «Прочти. Там все ясно?». Стоя посреди кабинета, начинаю читать рукопись и чувствую, как за столом, где собрались замы Главного, начальники комплексов, начинают сверкать «молнии». Торопливо закрываю рукопись, говорю, что все понятно, благодарю и пулей вылетаю из кабинета… Ребята набрасываются на рукопись: столько замечаний, столько поправок… Когда окончательный текст интервью с М. К. Янгелем мы снова показали в парткоме и первом отделе, ситуация повторилась: «Вы все-таки посадите нас, ребята… Напечатаем все, как есть – будет скандал по части режима, не напечатаем – что скажет М. К. Янгель?». В конце концов в интервью не осмелились оставить некоторые мысли М. К. Янгеля об орбитальной ракете Р-36 (тема «69»). Газету взяли на строгий учет… Редакция «Конструктора» сочла необходимым добавить к интервью еще несколько строк: В ходе беседы М. К. Янгель тепло поздравил редколлегию с пятилетием выхода первого номера, живо интересовался работой редакции. «По моему мнению, − сказал М. К. Янгель, − наш «Конструктор» − интересная, остроумная, злободневная газета. Молодцы ребята, которые ее создают. Можно пожелать только одно: по крайней мере, держаться на этом уровне, развиваться дальше, совершенствовать свое литературное мастерство… Вместе с тем бывают случаи, − отметил Главный конструктор, – когда много места в газете отводится не очень актуальным вопросам. Это не порок, но и не очень целесообразное использование возможности газеты». Последние слова в конце интервью М. К. Янгель дописал своим «паркером»: «Писать надо коротко и остроумно, когда надо – зло, ехидно и смешно, но обязательно и поощрительно, и воодушевленно – вот, по-моему, линия совершенствования нашего газетного искусства». Почему я так подробно описал весь процесс работы над этим интервью? Во-первых, чтобы показать стиль и методы работы Главного конструктора, отношение М. К. Янгеля к любой просьбе, к любому делу (действительно, мелочей в нашей жизни не бывает!). Во-вторых, чтобы показать, как Михаил Кузьмич сам, без подготовки отвечал на все вопросы, − значит, был в курсе всех событий. В-третьих, интервью М. К. Янгеля, которому больше двадцати лет, по-моему, и сегодня звучит современно. Август 1991 г. 
|
