Степанов А.Н.

Полигон Байконур. Записки испытателя

© Степанов А.Н., 2010-2015.

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Наша семья

В 1962 году полигон не располагал возможностями для размещения семей нового пополнения. Поэтому наши семьи остались в Ленинграде в общежитиях академии, для распределенных на полигон было сделано такое исключение. Правда, на полигоне и для одиноких с местами в общежитиях было сложно, особенно на «десятке». Нам выделили места в общежитии учебного центра, километров за 30 от «десятки». Силами испытательного полка начали строить дом для семей управления и полка и к 23 февраля его сдали в эксплуатацию. Через некоторое время, однако, сказался непрофессионализм наших строителей: фундамент под одной частью дома начал проседать, при этом рвались трубы отопления. Тем не менее, получить в нем заветную жилплощадь было мечтой. Нам выделили однокомнатную квартиру. Нашим знакомым, имевшим по два ребенка в семье, выделили по комнате в двухкомнатных квартирах (переждать до ввода новых домов). В это время шло бурное строительство жилых кварталов. Для нас однокомнатная квартира в «хрущевке» казалась почти дворцом. Это после скитаний по съемным комнатам в ленинградских коммуналках. Нам даже комнатка в общежитии академии показалась раем – в ней мы были хозяевами. А здесь – отдельная квартира. Ванная комната, хотя и совмещенная с туалетом, да и туалет не надо делить ни с кем. В Ленинграде приходилось посещать бани, а здесь – купайся, сколько понравится, никуда ходить не надо. Своя кухня, правда, четверть площади в ней занимала дровяная плита, используемая лишь в качества подставки под электрические плитки и такую же духовку. Со временем я ее выкинул. В квартире был балкончик, каждый день под его дверью ветер наметал барханчик песка: вокруг шло строительство, рылись котлованы (после завершения строительных работ этого уже не было). Окна наши выходили прямо на юг, так что было светло, даже очень. Кое-какую мебель мы привезли из Ленинграда, это Нина Ивановна расстаралась и купила на мою повышенную зарплату. Правда, вместе с мебелью приехали и «коренные жители» северной столицы. Это мы очень скоро обнаружили. Слава богу, к этому времени уже изобрели дизенсекталь, и мы с ними очень скоро расстались.

Наши приятели, получившие по комнате в двухкомнатной квартире, хотя и временно, испытывали большие неудобства. У них по двое детей, и мебели они прикупили больше, чем мы. Почти все жизненное пространство было загружено этой мебелью. Где-то осенью они получили по двухкомнатной квартире. Но нам повезло, что лето они жили в нашем доме. Дело вот в чем. Перед окнами у нас был построен жилой дом с гастрономом на первом этаже. С молоком было плохо (хорошо с ним на полигоне, правда, почти никогда и не было), а у нас маленький сын. Вот Нине Ивановне и приходилось отстаивать очередь за молоком на казахстанском ярком солнышке. В одной из таких очередей с нею случился солнечный удар. Спасла ее жена одного нашего товарища, Валентина Антропова: увела к себе в квартиру, сделала укол (она была биологом по профессии), привела в чувство.

Сын наш любил ходить с матерью в гости к Антроповым: у них жила еще и бабушка, профессиональный повар. Она хорошо готовила, и сын любил у нее угощаться. Перед одним из таких походов мать его долго наставляла, чтобы был скромнее и отказывался от угощения, разве только, если предложат, сухарики. Сын все твердо уяснил. Как только зашли в квартиру Антроповых, с порога заявил:

– Мама сказала, что сегодня я ничего у вас есть не буду, только сухарики, если предложите.

Нина Ивановна продолжала заочно учиться в институте и устроилась на работу в школу, приняли ее на должность пионервожатой. Сына в детский садик устроить не удавалось, поэтому оставляла его у соседки по подъезду. Однажды мать с сыном вместе были в гастрономе, продавщица указала на нашего сына и сказала, что это тот самый мальчик, который выпрашивает копейки. Оказывается, сын уходил от своей няни, стоял с протянутой ладошкой в магазине и просил копейки. Насобирав копеек, высыпал их перед продавщицей и просил конфет. Матери было хоть сквозь землю провались.

С думой о будущем

Сын наш рос бойким и непоседливым. Казалось, что вместо ног у него пружины: если забрался на кушетку, то будет прыгать на ней, как заведённый. Поставит посредине комнаты табуретку, взберётся на неё и объявляет:

–Выступает артиста Вокса-Кокса!

На новогодней ёлке в школе, где Нина работала пионервожатой, он проявил бурную активность по завоеванию призов. Вызывался и сплясать, и стихи прочитать. В общем, на все руки мастер. С ним был наш знакомый Валентин Стуков. Он был восхищён нашим сыном: у Валентина было две дочки, и очень хотелось сына. Прошли мы с ним и период почемучек. Невозможно было закончить цепочку «почему». Так как лез во все дырки, с ним всегда что-нибудь приключалось. Очень правильно объясняет, что с огнём баловаться нельзя. Но вот во дворе солдаты соорудили деревянную беседку, и он в ней из щепочек и стружки сооружает для девочек печку.

В отпуска ездили, конечно, в Сибирь. Туда же отвозили и сына на время сессий в институте. Там он поступал на попечение бабушки. Она его баловала. Когда он был маленьким, при расставании они оба плакали, так за лето привыкали друг к другу. Однажды, провожая внука, уезжавшего в 1-й класс, «ты водочку-то от него прячь» – сказала бабушка Нине. Так я и до сих пор не знаю, в чём было дело. Надо полагать, доставлял он ей немало хлопот. Любил ходить на речку, и бабушка караулила его на берегу. Особенно её волновали его ныряния. Однажды зимой он остался со мной. Возвратившись домой, мать была очень удивлена, что ее сынок отказывается от любимых ранее щей из квашеной капусты. Это я так его закормил: не знал, что квашеную капусту надо было предварительно промывать, уж очень кислую капусту у нас в городке продавали. В 1964 году институт был окончен. В школе работа пошла уже по выбранной профессии: учителем русского языка и литературы. Дали один класс. Со временем директор школы уступила ей место и в детском садике. Однажды, когда в гостях у нас был Владимир Владимирович, ему поручили забрать сына из садика. К нашему удивлению, из садика дедушка возвратился один. Оказывается, сын, как настоящий кавалер, отпросился у него проводить домой девочку. С большими глазами мы кинулись разыскивать «кавалера».

Сын пошел в школу. От времени его учёбы в первом классе осталось письмо, которым он собирался сопроводить свою посылку детям Вьетнама. Там есть такие слова: «У нас не когда небыло войны одна ривалюцея». В первые же дни обучения в первом классе он поправил свою учительницу Анну Петровну, говорившую что-то о яичках.

– Анна Петровна, яички – это у людей, у кур – яйца, – подняв руку, уточнил он. Учительница, придя с урока в учительскую, помирала со смеху. На каждой перемене приходил в пионерскую комнату и спрашивал пионервожатую, не надо ли чем помочь. Потом он пошёл еще и в музыкальную школу по классу баяна. Когда в городе построили плавательный бассейн, он начал посещать и его.

– Подарки ведь нельзя выбрасывать? – спросил наш сын у матери, вернувшись из музыкальной школы. Та подтвердила, что, конечно, нельзя. И сын вынул из-за пазухи котёнка – подарок учительницы музыки. Мать была решительной противницей кошек в квартире, но хитро сформулированным вопросом была «обезоружена». Так у нас появился котёнок. Оригинального имени мы ему не придумали, назвали его просто «Кот». Мать наотрез отказалась от ухода за новым жильцом, сын обещал кормить и убирать, но всё пришлось, в конце концов, делать мне. Так всё и распределилось: сын у Кота стал приятелем, я – хозяином, мать – тем, кто его изредка гонял. Дело в том, что Кот любил забираться к сыну в постель и от матери прятался под одеялом, а по утрам был замечен вылизывающим волосы своему другу. Я его кормил, и утром, перед тем как мне проснуться, он усаживался на полу перед моей постелью и ждал. Как только видел, что я проснулся, бежал на кухню, требовал завтрак.

Кот подрос, ходил гулять на улицу и однажды пропал, пропал на несколько месяцев. Но однажды сидим мы на скамеечке у подъезда и видим: идёт мимо кот, очень похожий на нашего потерянного Кота.

– Кот, Кот! – позвал я его. Кот развернулся, подошёл к нам и начал кричать. В квартире он не отходил от меня; я сел на пол, а он ходил около меня по кругу и кричал, как будто на что-то горько жаловался. С тех пор, как только я брался за шинель, он начинал кричать и ходить, как будто спутывая мне ноги, – не хотел меня выпускать. Он каким-то образом чувствовал моё приближение к дому, начинал проявлять беспокойство. Через какое-то время он пропал снова, и теперь уже навсегда. Был у него в подъезде враг – наша соседка. Наверное, попросила кого-то увезти Кота подальше в степь, и на этот раз вернуться ему не удалось.

В будущем в семье у сына всегда были кот или кошка. Последняя жила у них долго, до старости, тяжело болела, её лечили, носили к хирургу, ухаживали. В семье она чувствовала себя равноправной со всеми. Когда подошёл её час, пришла к дивану, на котором лежал сын, взобралась к нему и умерла.

Сын наш рос, от музыкальной школы отбоярился, хотя учительница музыки считала, что ему надо продолжать учебу: слухач. Но уж больно не хотелось ему заниматься сольфеджио. Как-то убедил мать. В начальных классах у неё с сыном шла постоянная борьба – пыталась заставлять переписывать неаккуратно выполненные задания. Сын спасался от матери, забираясь под кровать, откуда достать она его не могла. Сейчас мать признаётся, что была не права. Мать выписывала библиотечки «Психологический университет» и «Педагогический университет», сын читал эти брошюрки, и, повзрослев, стал упрекать мать в том, что она воспитывает его неправильно. Физико-математический цикл был за мной. После работы я всегда старался проверить выполнение домашних заданий. Проверял и переводы по английскому языку. Сын удивлялся, что я его «усекаю», когда он врёт при переводе. Я в школе учил немецкий, но в академии некоторое время занимался самостоятельно и английским. Оба языка германские, и уловить неправильный перевод школьного текста труда не представляло.

Года через 3 переехали мы в «сталинку», в двухкомнатную квартиру. Небольшой зеленый двор, обсаженный тополями. Есть даже рядок яблонь, которые по весне красиво цвели, но вот плодов их мы ни разу не видели: ребятишки обдирали их еще в завязях. Нина Ивановна долго привыкала к новой квартире: однокомнатная была солнечной, а у этой окна смотрели на север и на запад, и было в ней темнее. Да еще и прежние хозяева были не очень аккуратными, долго потом пришлось приводить ее в порядок. Из Сибири осенью мы получали посылки с солёными груздями в жестяных банках из-под томатной пасты. Эти банки ухитрялся запаивать Анатолий, муж Лиды. Так что всю зиму я был с груздями, о чём и до сих пор вспоминаю с тоской.

У сына всегда были друзья и товарищи, и хорошие, и плохие. А так как он с детства был всегда готов к приключениям, с ним частенько что-то случалось. Зимой ему с соседским мальчиком зачем-то понадобилось побывать на реке, походить по льду. Здесь они успешно провалились в воду. Хорошо, что домой бежать было недалеко. Мать, с её учительским опытом, стала подозревать сына в том, что он начал курить. Я долго не мог в это поверить, но так оно и было. Дурной пример заразителен, а во дворе было кому подражать. Класса после восьмого отказался от моих проверок домашних заданий. Я, в конце концов, согласился, и зря. Это я понял, когда готовил его к поступлению в институт, – пропущены были отдельные разделы математики.

Сибирь. Ромашковая опушка. Саша и Таня

– Воспитательница нашлась! – заявил он однажды бабушке.

– Родили и хватит! – это нам, родителям. Было это после восьмого класса. Сын самоутверждался. В это же время самоутверждалась и его кузина Татьяна. Задружила с каким-то парнем. Меня попросили побеседовать с ней.

Дыруг! – ответила она мне на вопрос о парне.

В старших классах сын стал писать стихи, вошел в группу таких же любителей при Доме офицеров. Была даже публикация в областной газете. Подходило время к окончанию школы и выбору профессии. В городе оставаться не хотел, хотя уже был у нас филиал Московского авиационного института. Надумал было поступать в Львовское политическое училище, там готовили работников культуры для армии. Я ему очень этого не советовал делать. Тогда было принято решение ехать к бабушке в Ворошиловград и поступать в мединститут. При сдаче документов надо было предъявить справку о состоянии здоровья. Здоровье нормальное, но подвело зрение: по наследству от матери перешла цветоаномалия. Соседи-врачи говорили, что это не помешает поступлению в институт – кровь от мочи отличить может, и этого достаточно. Справку, правда, выписали без указания на цветоаномалию.

В институте устроили свою медкомиссию, и из-за цветоаномалии сына к экзаменам не допустили. Сразу же возник вопрос: что делать. Решили, что будет поступать в Ворошиловградский машиностроительный институт. Начал я готовить к поступлению в институты сына и племянницу Татьяну по математике и физике. В институты они поступили. Но сын наш учился примерно так же, как и я на первых курсах: дорвался до свободы. По окончании второго курса наш сын попал под нож хирурга. Случилось прободение язвы, но сначала дежурный хирург решил, что это неприятности с аппендицитом, и начал операцию по его удалению. В ходе операции обнаружил, что аппендицит не причём, и взялся за настоящую причину. Получив такие нехорошие известия из Ворошиловграда, мы бросились туда. Сын наш лежал в больнице в Лисичанске, где работал перед этим в студенческом стройотряде. Нина осталась ухаживать за сыном, а я через некоторое время вернулся на службу.

За время нашей жизни в Ленинске к нам в гости дважды приезжала мама. В первый раз научила нас печь блины из макарон (с мукой тогда было туго, это были хрущёвские времена). Второй раз приехала к нам уже в двухкомнатную квартиру. В госпитале ей сделали операцию на щитовидке. Однажды, когда она уже выздоравливала и гуляла по городу, мы её заждались, «потеряли». Ходила по магазинам, потом, говорит, отдыхала, сидела у памятника Ленину. Как уточнилось из разговора, памятник был Королёву. Приезжал и отчим Владимир Владимирович. Привёз с собой бидончик самогона, угощение. Правда, самому и пришлось его «реализовать». Наслушавшись маминых рассказов о Ленинске, приехали Лида с Анатолием и ребятишками, Татьяной и Андреем. Устроились на работу, строители выделили Анатолию трёхкомнатную квартиру. Продержались недолго: казахстанское солнышко выгнало их снова в Сибирь.

В городе построили еще одну школу, и Нина Ивановна перешла в нее со своим классом, там ей добавили еще один. В этой школе она проработала довольно долго, пока не «споткнулась» о любимую ученицу Аллу. Умная девочка, училась хорошо, претендовала на медаль. У нас бывала очень часто, Нина Ивановна ее любила и помогала, чем могла. Тем более, что в семье у нее были нелады: разводились мать и отец (не титульной национальности). Подвела Нину Ивановну принципиальность: в выпускном сочинении любимой ученицы оказалась ошибочка, и исправить ее она не посчитала возможным. Пропадала возможность получить медаль. Через какое-то время на Нину Ивановну поступила анонимка, о том, что ей до экзаменов были известны темы сочинений. Автор не был известен, но подозрения появились. Алла уехала на Украину к родственникам своего отца, смогла отвертеться от распределения в сельскую школу после окончания института. Передавали, она заявила, что почувствовала «зов крови». Определила свою национальность, в школе она не могла понять, русская ли она или еврейка. Несмотря на сопротивление директора школы, Нина Ивановна перешла в другую школу (самую первую в городе).

Приехав из Ворошиловграда, я в первый же день обнаружил, что со мною творится что-то неладное. Забрался в ванную, пустил воду – и вдруг все поплыло и закружилось. Закрыл воду, перевалился за борт ванны и кое-как, на четвереньках, добрался до дивана. Через некоторое время всё это кружение прекратилось. Впоследствии оно стало возникать, как говорится, «на ровном месте», ни с того ни с сего. Пошел к врачам, определили мне остеохондроз.

Зимой сын заявил о намерении жениться. Невесту мы знали ещё с приезда нашего к сыну. Её мы встретили в Лисичанске, где сын лежал в больнице. Девочка приехала к Саше, но вернуться домой в тот же день не смогла, ночевала у незнакомых людей. Это не могло не произвести на нас впечатления. После перевода в больницу Ворошиловграда она постоянно там его навещала. Отыграли свадьбу, а весной молодую семью с наметившимся пополнением мы забрали к себе в Ленинск. Сын перевелся в филиал МАИ, но, как и мать в своё время, на второй курс. Слишком не совпадали дисциплины, изучаемые в институтах. В новом институте сын стал заниматься серьёзно, устроился там же лаборантом, стал получать повышенную стипендию, потом ему ещё раз повысили её. Так как семья наша приросла невесткой Наташей, то вскоре появилась и внучка Оля.

Первый раз мы отвели Наташу в госпиталь, где был роддом, немножко раньше времени. Туда она шагала бодро, но нам сказали, что пока можно вернуться домой. Так что внучка появилась у нас со второго захода. Показала Наташа её нам в окно и сказала, что хочет назвать Олей. Как и Саша, родилась Оля в отсутствие отца – он был в санатории, путёвку дали как послеоперационнику. Забирать Наташу с Олей из госпиталя пришлось одной бабушке – я был на пуске, у кого-то попросила машину. Примерно в это же время родился внук или внучка у наших бывших соседей Чикуновых. Встретил я соседку и, конечно, разговор зашёл о внуках. Она жалуется, что у невестки не хватает молока для младенца, хотя сама она полная, что называется, в теле. Я говорю, что наша, наоборот, худенькая, но с молоком проблем, вроде, нет. Родилась Оля в очень жаркие дни, и первые купания дома стала делать молодая бабушка. Наташа посмотрела, как она волнуется, и решительно взяла это дело в свои руки. Я суховатый по натуре человек, но вот внучка разбудила во мне чувства, о существовании которых я и не подозревал. В связи с бурным ростом числа членов нашей семьи, нам выделели трёхкомнатную квартиру тоже в «сталинке», в соседнем квартале.

Со временем Наташа устроилась на работу в магазин. Здесь ей пришлось пережить стресс, совсем не связанный с работой. Около её лотка на улице провалилась в промоину под асфальтом в горячую воду женщина. Пришлось участвовать в её спасении. В восемь с небольшим месяцев Оля рассталась с материнским молоком – Наташе пришлось срочно ехать на похороны матери. Так что второй бабушки Оле увидеть не довелось. Наташа пошла учиться на курсы кройки и шитья при Доме офицеров, это и стало потом её профессией.

Нина Ивановна работала в школе более чем ответственно, на износ. Попала на городскую доску почета, получила Почетную грамоту министерства образования Казахстана. Ученики, конечно, видели её отношение к работе и к ним и оценили это: до сих пор поддерживают с ней связь. Но даром это не прошло, и, когда предложили поработать в библиотеке Дома офицеров, передохнуть, согласилась. Политотдельцы довольно скоро «раскусили» её и предложили заведование парткабинетом. На эту должность назначались только члены партии, а Нина Ивановна в партии не состояла, да никогда и не стремилась к этому. Политотдельцы сами дали ей рекомендации и по-быстрому приняли кандидатом. Должность привлекала тем, что работа была самостоятельной. Поэтому на неё были и другие претендентки из библиотеки. Политотдельцы не ошиблись, она и здесь с головой ушла в работу. Привела в порядок библиотеку кабинета и сам кабинет. Ввязалась в лекторскую работу. И работа эта ей нравилась.

Внучка наша росла. Когда ей было года три, решили мы её увезти в самое жарко время лета ( стояло + 42RС) в Сибирь, тем более, что внучка приболела. Сели на поезд до Ташкента с надеждой пересесть там на красноярский самолёт. В одном купе с нами оказалась женщина с девочкой чуть старше Оли. Та сделала ей замечание, почему она бабушку называет «бабой». Наша внучка нашлась:

– Моя бабушка, как хочу, так и называю!

В Ташкенте температура та же, что и на полигоне. Остановились у дяди Миши Степанова. Билетов на Красноярск в кассе нет, но военный комендант аэропорта обещает ночью посадить на самолёт. В конце концов, из Ташкента мы вылетаем. Посадка в аэропорту Емельяново, километрах в 25-ти от Красноярска. За бортом – + 15°С и дождь. Одеты в соответствии с температурой в Ташкенте, то есть по минимуму, внучка точно так же. Все вещи в чемодане, а чемодан в багажном отделении самолёта. На такую погоду мы никак не рассчитывали. Укутываем внучку, как можем, и бегом в здание аэровокзала. Дожидаемся выдачи багажа, одеваемся в соответствии с погодой и едем в Красноярск. До цели нашего путешествия ещё далеко, нам надо где-то переночевать. Ни моего двоюродного брата, ни моей тёти дома не оказалось, и мы вынуждены были проверить ещё один адрес – тёти Нины Ивановны. Хозяева оказались на месте, и мы у них переночевали. Потом добрались и до своего села. Впоследствии только внучка говорила об этой ночёвке:

– Эта Сибирь плохо пахнет, – в селе была другая Сибирь.

В селе ходили мы все вместе в лес по ягоды. Для внучки это было истинным испытанием: боялась паучков. А какой лес без паутинки? Так до сих пор и боится пауков. Приносили дикую клубнику, очень пахучую и сладкую. Перебирали её, сидя на крылечке. Когда Оле надоедало брать ягоды руками и отправлять в рот, она ложилась на животик и брала их из тазика прямо губами, баловалась. С молоком для неё у меня получился «прокол». Договорился со знакомыми, покупал прямо после дойки, отказалась пить, а надеялись подкормить её натуральным сибирским молочком. Домой добрались без приключений.

Жизнь шла своим чередом: мы работали, сын учился, Наташа ходила на курсы кройки и шитья, внучка росла. Любила побаловаться. Игрушек у неё было много, и места им обычно не хватало: расползались по всей квартире. Начали убирать их в большую картонную коробку – возьми то, с чем будешь играть, остальное пусть лежит. Ей всё время надо было высыпать все. Начинала выпрашивать. Разрешали с условием, что собирать и укладывать их перед сном будет сама. Ну а со сбором, как всегда, сложности, потому что игрушки лежат по всему полу залы. Тогда следует призыв:

– Деда, помоги! – знает, к кому обращаться за помощью.

Любила пошалить, и, если остановить шалости не было никакой возможности, всегда срабатывал такой трюк. Подносил руку к губам, как телефонную трубку, и «вызывал» милицию. Смотрела недоверчиво на меня, на телефон, стоящий на удалении: «Деда, ты шутишь?», поколебавшись, шалить все-таки переставала. А один раз такой шуткой даже напугал её. Укладывал спать на нашей кровати, уложил и предупредил, чтобы не шалила. Сам тоже прилёг и отвернулся от неё. Через некоторое время говорю ей, чтобы она не делала что-то. Угадать, чем она занимается, было несложно. Мои слова её озадачили:

– Деда, а как ты видишь?

Объясняю, что у меня есть глаз на затылке. Через минуту:

– Деда, я боюсь!

Пришлось успокоить, сказать, что шучу. Потому и спрашивала меня всякий раз в таких ситуациях, не шучу ли я.

Довольно долго не выговаривала звук «Р». Это её очень огорчало: все в детском садике давно «рычат», а ей это никак не удаётся. Однажды я что-то делал, а она, как обычно, крутилась около меня, подавала инструменты, она их уже знала. Она вообще любила заглянуть, сидя у меня на руках, в мою кладовку. Там стояли баночки с болтиками и гаечками и прочей мелочью, висели инструменты. Вдруг произнесла какое-то слово, и в нём прорезался непокорный звук. Попросил повторить слово – и мы «зарычали». Это был успех. В доме у неё были подружки, с которыми она ладила. Один только случай огорчил их дружбу. У подружек был попугай, и они вынесли его на скамеечку на улицу. Не знаю, по какой причине Оля взяла попугая за хвост, и тот частично остался в её руке. Вот было огорчений! В подвале ощенилась собака, и все её подружки, а вместе с ними и она, стали компанией навещать её. Как только мы ни запрещали, визиты в подвал продолжались.

Внучку её родители с рождения пристрастили к музыке. Музыка в их комнате звучала постоянно, под неё ребёнок и засыпал, под неё пытался что-то своё танцевать. Петь тоже пыталась: «Глядя на луч пурпурного заката...», «Миллион, миллион алых роз...» – повторяла она вслед за мамой и Аллой Пугачёвой. Ещё любила сочинять сходу какие-то сказки и, конечно, как все дети, рисовать. Фломастерами дедушка снабжал её регулярно. Остались у нас и «портреты» дедушки с бабушкой. Когда мы у неё спрашивали, старые ли у неё дедушка и бабушка, она отвечала, что нет, и обосновывала это тем, что у дедушки нет бороды и усов, а у бабушки на голове нет платочка. Увлечение музыкой, танцами и пением продолжились и в последующем, танцы стали профессией, остальное осталось в виде хобби.

Летом, когда я возвращался с работы, она, раскинув руки и с криком «Деда!», бежала мне навстречу. Я боялся, что споткнётся и упадёт, а она подбегала и прыгала мне на руки. В эти моменты мне очень завидовал сослуживец, с которым мы обычно шли вместе, – у него было две взрослых дочери, но не было внуков.

Сыну иногда доставалось от меня, особой послушностью он не отличался, мог и повредничать. Вообще молодые родители к детям относятся, наверное, более строго, чем те того заслуживают. Очевидно, сказывается не очень большой жизненный опыт родителей. К внукам отношение совсем иное.

– Деда на меня не так посмотрел, – могла заплакать внучка. Её я и пальцем не мог тронуть. И, однако, один раз я её всё-таки под попу шлёпнул. Дело было в том, что некоторое время назад у одного из офицеров нашего отдела пропала маленькая дочка. Поиски не дали никаких результатов. Ходили слухи, что её украл и увёз из города кто-то из командировочных, которых в городе всегда было много. Так получилось, что вдруг куда-то исчезла наша внучка, игравшая перед этим во дворе под окном. Я обежал весь большой двор, заглянул во все уголки, но её не нашёл. Можно представить моё состояние: без спроса внучка никогда не уходила. Слава богу, тревога оказалась напрасной. Появилась наша внучка: ходила с «молодым человеком» в магазин за конфетами в соседний двор. Вот и получила шлепок под попу, но, похоже, не обиделась – чувствовала за собой вину.

Учёба сына подошла к концу. При распределении был выбор: аспирантура в Ленинграде, завод или НИИ в Ульяновске. Жилплощадь гарантировалась только в Ульяновске. Выбран был НИИ. Действительно, выделили ему в этом НИИ комнату в семейном общежитии с душем в подвале и коммунальной кухней. В пределах комнаты был только туалет. Через некоторое время дали тоже комнату в «семейке», но уже с кухней и ванной, примерно то же, что получили мы по приезде на полигон. Правда, вид из окна был на природный парк, протянувшийся по левому берегу Волги. На полигоне с видами из окна и климатом было несколько похуже. С родителями уехала и наша внучка. Встретились мы очень скоро – это было совместное путешествие по Волге. Об этом позднее. Ненадолго заехали мы к ним в гости. Расставание при нашем отъезде было со слезами: Оля никак не хотела, чтобы мы уезжали.

Расставание побудило её к овладению письмом. В школе она ещё не училась, знала печатные буквы. Вот и начала писать нам письма. Сначала вдоль и поперёк листа, с пропуском букв, потом дело стало налаживаться. Завязала с нами оживлённую переписку. Сочиняла нам сказки в 2-3 предложения, загадывала загадки, поздравляла с праздниками и днями рождения. Писала, чем занимается в садике, спрашивала о своих подружках и собачке Муське и т.д. Круг вопросов широкий, а выражение мысли лапидарное. Когда пошла в школу, начала нас удивлять своим чутьём к знакам препинания. Причём, не только к точкам и запятым. Сначала в её письмах были иногда ещё и простейшие просьбы. «Деда, купи мне шхматы», надо полагать, ей потребовались шахматы. Потом попросила «хадьящию» куклу. Заказал в Москву, не будучи уверенным, что есть такие. Потом был заказ на «летаючую» птичку, в существование такой я уж и совсем был не уверен. Но как раз случилась командировка в столицу, зашел я в «Детский мир» и такую птичку, голубя, обнаружил, с резиновым мотором. Последняя её просьба была такая: «Дедушка, у тебя нет свободной ракеты?» Не знаю, зачем ей в детском садике понадобилась ракета. Больше просьб от внучки не было, подросла. Теперь мы уже сами предлагали ей что-то.

На следующее лето мы забрали внучку к себе. Я полетел в командировку в Москву, а при возвращении взял билет на поезд. Олю её родители привезли мне к поезду в Сызрань. Там мы и встретились. Олю подали мне в вагон, она обхватила меня за шею руками и уже никакого внимания на родителей не обращала. А они прыгают, машут руками, прощаются. Так стала внучка гостить у нас каждое лето, забирали её родители, тоже приезжали погостить. Занималась ею, конечно, бабушка, брала с собой на работу в парткабинет. Гостить у нас ей нравилось. Но иногда заявляла, что хочет к маме. Тогда дедушка становился на четвереньки и приглашал ехать. На этом всё и заканчивалось, настроение поднималось.

Для комментариев.

Вы должны быть зарегистрированы в Facebook.