|
Вхождение в коллектив испытателей
Взаимоотношения людей дело сложное. Если с Николаем Захаровым у меня всё складывалось как нельзя лучше, то с начальником расчёта прицеливания ракеты старшим лейтенантом Козловым Владимиром Ивановичем отношения строились трудно. Володя, в отличие от Захарова, не делился своим опытом и знаниями. В силу своего характера он старался выпятить мой промах, подчеркнуть, обозначить, в том числе в присутствии начальства, моё непонимание технического вопроса. Имея за плечами среднее военное образование, Козлов очевидно стремился утереть нос лейтенанту с инженерным образованием. Приходилось терпеть. Он, по-видимому, считал, что страдало в какой-то степени его достоинство специалиста-практика. Притирание в работе с людьми проходило не без шероховатостей. Через несколько лет наши техники, с которыми мы работали, тоже получили высшее инженерное образование: Николай Захаров, Володя Козлов, Толя Бибикин (работал двигателистом), Коля Иконников, Саня Бердов, Леонид Будкин и другие.
Правда, истины ради, надо сказать, что и наш брат-инженер по отношению к товарищам по службе и работе, нашим сверстникам, не имевшим высшего образования, возможно, относился довольно снобистски. Как правило, мы, «академики», не водили дружбу с семьями из среды «неакадемиков». Общались в основном друг с другом, и в свою «академическую» среду мало кого допускали. Даже, если приходилось жить в одной квартире, то обычной в таких случаях тесной близости и бесед «на вечные темы» не наблюдалось. Спустя годы такое стереотипное поведение проявилось в таком простом факте. Для многих из нас образ «писаря Меньшикова», то есть Николая Иконникова, которого мы знали тогда, как выпускника рядового артиллерийского училища, никак не связывался с тем, что спустя почти полвека он смог написать свои воспоминания о жизни и службе в Капустином Яре. В нашей памяти Коля всё ещё оставался технарём, которого мы знали в те годы. Однако его произведение вызвало своеобразный фурор, удивление, по прочтении которого всколыхнулось наше молодое прошлое, а некоторых из нас подвигло в свою очередь тоже поделится воспоминаниями.
Надо добавить, что становление нас как инженеров-испы-тателей проходило в напряжённой обстановке. Ветераны-ракетчики нашей группы возложили на нас, молодёжь, обязанности «борзых»: мы ездили на пуски по всем стартовым площадкам полигона, выявляли конструкторские, заводские недоработки, собирали и систематизировали недостатки в ходе работы с оборудованием. Весь материал мы «на блюдечке» подносили нашим мэтрам, которые сидели в рабочей комнате на 2-ой площадке – в сравнительно комфортных условиях. Старшие товарищи, получив результаты испытаний, анализировали их, обсуждали и дискутировали возникавшие проблемы с ведущими и главными конструкторами оборудования, привлекая к этому нас, и отчёты направлялись заказчикам и разработчикам. Нам не «доверялось» дискуссировать с представителями промышленности.
Однако встречались и исключения в этом деле. Так, заместитель генерального конструктора наземного комплекса стартовой позиции Троицкий Ювеналий Леонидович (один из заместителей академика Владимира Павловича Бармина) являл собой пример демократического общения с нами, молодыми специалистами, которые ещё много не знали просто из-за недостаточного опыта. Он охотно общался с нами, обсуждая результаты испытаний. Троицкий среди промышленников выделялся своей колоритной фигурой и поведением. В пылу полемики он, например, исчерпав все аргументы и не убедив оппонента, мог нашему шефу Аркадию Фёдоровичу Коршунову бросить в сердцах: «Ты, Аркаша, настоящий зас…ц! (или в том же роде – гав…к!)», не стесняясь присутствия посторонних, в особенности его подчинённых. Правда, «Аркаша» тоже был горячим человеком, конечно, он не оставался в долгу, и отвечал противной стороне в том же духе, но более культурно. По правде говоря, Троицкий часто брал верх в обсуждениях замечаний, недостатков, когда они были слабо аргументированы. Инженер-майор Коршунов всё же уступал «буйному» темпераменту, скрываясь за частностями. Троицкий постоянно бывал на стартовой позиции. У меня по совместной работе с ним сложились доверительные отношения. Он во мне, несомненно, видел человека, заинтересованного в деле, ведущего постоянный поиск не только недостатков, но главным образом выявлению причин их появления, попытки системного подхода к решению общих вопросов разработки и эксплуатации всего комплекса ракетного наземного оборудования, докопаться до истины. Иногда наши далеко идущие в принципиально-идео-логическом отношении разговоры он прерывал, прекрасно понимая поднятые проблемные вопросы, примеряюще приговаривая: «Ты, Гринь, – философ, хватит об этом…».
Но разбираться мы начали. Стали понимать и использовать приоритет получения информации о результатах испытаний, в первую очередь знать и моментально реагировать на выявленные недостатки, отказы, неисправности и т.п. Научились оперативно фиксировать их в перечнях замечаний, прилагаемых к отчёту по испытаниям. После этого можно было ознакомить с полученными материалами представителей промышленности, военпредов и начальство из Главного управления реактивного вооружения (ГУРВО). Конечно, получая первыми в руки необходимую информацию, полигон, таким образом, помимо престижного опережения представителей промышленности, военных чиновников, командированных на испытания техники, утверждал свой авторитет, и бесспорно являлся исходным звеном в сложной цепочке принятия на вооружение нового ракетного комплекса.
Обстановка была довольно напряжённой. Не успеешь, что называется, расправиться с одной ракетой, её пуском, как за ней идёт другая. Закончился один этап ЛКИ, а на носу уже другой. Параллельно идут работы с новым ракетным комплексом, а значит и новым, с ещё не освоенным наземным оборудованием, с которым вот-вот придётся работать. Довольно значительная часть наших «спецнаборовцев», вместе со многими ветеранами Кап.Ярского полигона, весной и летом 1955 года отбыла на вновь созданный полигон в Тюратаме, получившего название Байконур, где участвовали в первом запуске искусственного спутника Земли. Естественно, на нас была переложена нагрузка уехавших товарищей. Пришлось осваивать, всё в пожарном порядке смежные специальности по работе с наземным оборудованием, в том числе новых ракетных комплексов.
Одно время мне пришлось работать в качестве специалиста-заправщика ракетного топлива (я заменил убывшего в отпуск А.С.Непомнящего). Уфимский завод освоил изготовление многослойных сильфонов для работы в агрессивной среде концентрированной азотной кислоты. Сроки поджимали, нужда в них была острейшая, и эти металлорукава, минуя обычные испытания на базе в г.Загорске, попали к нам на полигон для получения заключения об их пригодности к эксплуатации.
По утверждённой программе начались многочисленные циклы стыковки, перестыковки рукавов к заправщику азотной кислоты (ЗАК) и к цистерне, прокачки по ним окислителя. Работать пришлось на «свежем воздухе», в жару, под палящими лучами солнца, когда столбик термометра поднимается до 30 градусной отметки и выше. А работали-то мы в защитных резиновых костюмах, на ногах тяжёлые «бахилы» с толстой подошвой, руки в резиновых перчатках, а в особых случаях напяливали на голову и противогаз. Если сказать, что нам было тепло, то на самом деле мы чувствовали себя, как будто бы находились на верхней полке в банной парилке. Испытания окончились благополучно, устал неимоверно. Естественно, я запросился в очередной отпуск, но в ответ получил резонный вопрос: «А кто работать будет»? Пришлось задержаться до прибытия Толи Непомнящего. Спасение и отдых находил в вечерней рыбалке с купанием в прохладной Ахтубе. К этому времени я уже купил тяжёлый мотоцикл К-750 и без проблем ездил на природу, а иногда и на работу, на площадку № 2.
Перенапряжение в работе, которое мы постоянно испытывали, суровое воздействие жаркого климата астраханских степей, ядовитое воздействие вдыхаемых компонентов ракетного топлива, езда в накалённых вагонах мотовоза на площадку и домой – всё это в какой-то мере нейтрализовалось благодатной и щедрой рыбалкой в окружающих реках и водоёмах. С западной стороны военного городка текла в трёх километрах достаточно полноводная Ахтуба, левый рукав матушки-Волги, а вокруг них раскинулись заливные луга с многочисленными озерками и протоками. Вот там-то мы и отводили душу, сбрасывали усталость. Пойманная рыба, а для любителей и раки, - это неплохой приварок к нашему столу. В летнее и осеннее время в изобилии покупали на рынке и арбузы, в том числе знаменитые баскунчакские под пуд весом, душистые и сочные дыни. Помидоры поглощали в большом количестве и в свежем, и в солёном, и в маринованном виде. Всего этого добра было навалом, и мы могли приобрести по потребности за какие-то действительно копейки. Нередко на нашем столе красовалась хотя и самодельная, но настоящая паюсная, чёрная икра осетровых рыб. Этот деликатес местные жители разносили в пол-литровых стеклянных банках по квартирам военного городка. Любители сухого вина могли сполна удовлетворить свои потребности, зайдя на рынке в погребок, где продавалось сухое кизлярское вино.
Весенней отрадой для глаз, особенно наших детишек, были тюльпаны, которые мы срывали вблизи площадок и доставляли домой охапками. А если выезжали на мотоциклах, то полные коляски везли: и тюльпанов, и рыбы - раздавали и соседям, и просто знакомым.
В освоение быта втягивались постепенно, в течение нескольких лет. Втянулись, несмотря на пыль, жару, мошкару, комары, пронзительные летом, испепеляющие зимой пронизывающие ветры. Свежий человек, попадая в такие условия, приходил в ужас. В глазах этих людей мы, уже обвыкшие в них, читали сочувствие, непонимание и отчуждение…
Но, спустя много лет, вспоминаем край почти с восхищением. Всё было экстремальным: и рыбалка, и фрукты, и икра, и тюльпаны, и ясное солнечное небо, и ракеты…
* * *
|
