А. Г. Гринь

Поворот в моей судьбе

Спецнабор-53

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Виктор Иванович Меньшиков

В строй инженеров-испытателей каждый из нас входил по-своему. Лично на меня большое влияние оказал Виктор Иванович Меньшиков. Жаль, что осознание его роли, его участия пришло много лет спустя, когда его уже нет с нами. И выразить слова благодарности некому, вот разве что отметить память о нём данными строками. А в то время моё взаимодействие с ним приносило мне, наряду с пониманием, удовлетворением, подчас боль и обиду.

Судя по воспитательным мерам, у него была своя методика, чтобы поставить «академиков», как нас тогда называли, в строй. Эта методика выделяла его своей яркостью, приверженностью уставам, пунктуальной требовательностью при выполнении служебного задания. Примерно каждый понедельник, когда не было работ на стартовой позиции, он выстраивал нас, подчинённых офицеров за монтажным испытательным корпусом (МИК) на 2-ой площадке, и устраивал осмотр на внешний вид, точь-в-точь, как для солдат первого года службы. Обходя строй, он последовательно останавливался против каждого офицера, будь то майор или лейтенант. Внимательнейшим образом осматривал подчинённого с головы до ног: правильно ли надет головной убор, выбрито ли лицо и не требуется ли стрижки волос, надраены ли до блеска форменные пуговицы, отутюжены ли брюки и видна ли стрелка на них, надраены ли сапоги и нет ли на них сбитых каблуков. Как водится, находились среди нас те, кто оплошал либо со стрижкой, либо подворотничок глубоко сидит в воротнике гимнастёрки, или слишком торчит над ней, либо не подбиты каблучки на сапогах.

Наша служба в Кап.Яре проходила в условиях, которые желали быть лучшими: летом угнетала тридцатиградусная жара, вездесущая пыль, даже в помещении, порой ураганные ветры, по весне людей заедала мошка, а зимой к степным ветрам добавлялся мороз под тридцать градусов. А тут начальник требует свежий подворотничок, блеск на пуговицах и сапогах, – такой подход вызывал, по крайне мере у нас, ещё не оперившихся лейтенантов, крайнее удивление. Однако те, кто окончил средние военные училища или прошли даже фронтовые дороги, это мероприятие воспринимали как должное.

Виктор Иванович, обнаружив то или иное нарушение во внешнем виде офицера, делал немногословное замечание, не употребляя обидных и уничижительных выражений, но строго требовал устранения и непременного доклада лично ему в установленный срок. Например, – доложите об устранении нарушения завтра в 12 часов 15 минут! Надо было точно в назначенное время явиться и по всей уставной форме доложить: «Товарищ подполковник! Докладываю, что ваше замечание устранено». Уклонившемуся от доклада по забывчивости или по другой причине не миновать выговора от Меньшикова, точно также, если нарушитель являлся с докладом ранее или позднее назначенного времени. В таких случаях провинившийся вынужден был выслушивать от начальника нечто вроде нотации на предмет соблюдения дисциплины, которая обычно заканчивалась уставным – замечанием или даже выговором без занесения в учётную карточку.

Особенно был нетерпим Меньшиков на стартовой позиции при подготовке ракеты к пуску, и во время пуска. Здесь нельзя было ограничиться ролью пустого созерцателя, – каждый должен быть при деле, и делать его не спустя рукава, а по совести, осознанно. Перед «созерцателем» начальник стартовой команды Меньшиков возникал неожиданно, и, прожигая его своими чёрными, пронзительными глазами, грозно вопрошал: «Какую задачу решаете, товарищ лейтенант»? В таких случаях, как говорится, не дай Бог замешкаться или того хуже – ляпнуть: «Никакую». В этом случае, справедливо возмущённый начальник, удалял тюху-матюху со стартовой позиции, или указывал такому на его прямые обязанности, которые он должен выполнять.

Этот подход Виктора Ивановича корреспондировался с методом воспитания уважительного отношения к предмету и улучшения усвоения материала по математике в аудитории профессора Н.Ф.Бржечки в Харьковском механико-машиностроительном (тогда ещё) институте. Закончив вывод на доске, он, вытирая мел на руках, шёл к аудитории, и, выхватив нерадивого слушателя, поднимал кого-либо из студентов (обычно это были студенточки), спрашивал: «О чём вы задумались?» И, как правило, ответ был: «Ни о чём». Тогда он театрально воздевал руки вверх, бежал назад к кафедре, громко причитая: «Как же можно! Такое красивое математическое выражение мы с вами вывели. А вы... Не думаете ни о чём!» Аудитория оживала, материал усваивался активнее, и лекция продолжалась.

С Николаем Фёдоровичем Бржечкой у меня была и индивидуальная памятная встреча. Шёл заключительный экзамен на четвёртом семестре. Семинары по математическому анализу в нашей учебной группе вела доцент Александра Фёдоровна Спенглер, она и пришла принимать экзамен. При этом в аудитории периодически появлялся Бржечка. Я взял билет и начал готовиться к ответу, но не уверен был в решении задачи. Прежде чем спрашивать, Спенглер смотрит в мой черновик, где решена задача, и выдаёт заключение: «Решение неверное! Идите!» Значит, у меня по математике – двойка, а это значит, что горит моя стипендия (даже тройка не обеспечивала её получение). Зная характер нашей преподавательницы, я даже не пытаюсь что-либо возразить или оправдаться. Ухожу в расстроенных чувствах.

Во дворе дома встречают мои друзья В.Щенявский и Ю.Евсеев, успокаивают и тащат меня в кино. Во время сеанса мысли крутятся вокруг злополучной задачи, никак не могу найти свою ошибку в её решении. Нервы не выдерживают и я, не досмотрев фильм, бегу в институт, чтобы застать преподавателя на месте. Запыхавшись, вбегаю в аудиторию, застаю и доцента и профессора. Обращаясь к Александре Фёдоровне: «А всё-таки у меня задача решена верно! Разрешите ещё раз взглянуть». Она отвечает с заметным высокомерием: «Нечего смотреть, терять время. Неправильно...». Но тут вмешивается Николай Фёдорович: «Давайте всё-таки найдём записи». Профессор, перебирая ворох черновиков студентов, обращается к своей помощнице и говорит: «Ишь ты, заело! Прибежал!», и обнадёживающе говорит мне: «Приходите завтра ко мне на кафедру. Я лично приму экзамен у Вас». Мне неясно и теперь, то ли профессор не стал умалять авторитет своего доцента, то ли действительно я неправильно решил задачу, но ему импонировала моя настойчивость. На следующий день он мне дал разложить математический ряд Тейлора, и выставил оценку «хорошо».

Полагаю, что как человек, и как педагог он поступил правильно, снизошёл до рядового слабоватого студента. А ведь Николай Фёдорович имел степень доктора физико-математических наук, возглавлял кафедру высшей математики известного в стране ВУЗа, некогда носившего имя императора Александра I, основанного в середине прошлого века (технологический институт имени императора Александра I). Добавлю, что Н.Ф.Бржечка был в немецкой оккупации, что тогда вызывало определённые подозрения в сотрудничестве с врагом. Но наш профессор остался заведующим кафедрой, значит, знания и умение его ценились высоко.

Первым моим самостоятельным делом на полигоне, хотя и технически простым, но довольно тяжёлым, стали дорожные испытания грунтового лафета (установщика) для ракет 8А11 и 8Ж38. (Испытания эффективности стопорного устройства задней тележки лафета.) Конструкция ходовой части лафета в точности воспроизводила немецкий вариант для ракеты ФАУ-2 и не была приспособлена для транспортировки по грунтовым, особенно «колейным» дорогам. Передний ход лафета, влекомый мощным тягачом, шёл за тягачём, выбиваясь из колеи, а задняя тележка продолжала двигаться в колее. Это могло привести в лучшем случае к поломке лафета, а в худшем – к опрокидыванию и повреждению ракеты. Немцы возили свои ракеты по бетонным и шоссейным дорогам, а у нас для пуска ракет были предусмотрены полевые старты, на которые надо было добираться по бездорожью.

Можно представить, что пришлось испытать на 3000 километровой трассе по грунтовым дорогам в жару, пыль, в грязь, в мороз, двигаясь с нашим секретным грузом. Наш испытательный расчёт – несколько водителей, вооруженная охрана, – машина сопровождения и артиллерийский тяжёлый тягач (АТТ) долго-долго колесили по дорогам между многочисленными площадками нашего полигона. Марш-броски делали по 70-80 километров, останавливаясь на заправку машин горючим, кратковременный отдых и приём пищи. Только на воскресенье солдаты отправлялись в казарму, а я домой, в городок.

Да, трудности... Но даже теперь, спустя почти полвека, не без дрожи вспоминается эта тяжелейшая эпопея. Когда сидишь в огромной кабине АТТ, то грохот его дизельного двигателя в пятьсот лошадиных сил в течение нескольких часов может вывести человека из равновесия даже с крепкими нервами. Вдобавок в кабину постоянно вползает густой шлейф тончайшей степной пыли, так что в носу можно сломать палец. Кабина перегрета теплом мощного двигателя, неимоверно раскаляется под жгучими лучами летнего солнца, и мы обливаемся солёным потом до самого вечера. Но всё наконец-то кончилось благополучно, и мы не вывели из строя оборудование, не повредили и не опрокинули ракету. Разумеется, во время пробега я производил фотографирование узлов и креплений, фиксировал результаты испытаний, в том числе состояние дороги, по которой мы проехали. Заключение отрицательное: тяжеловоза невозможно превратит в трепетную лань.

Что ж, можно ожидать теперь благодарности от начальства за успешно выполненную работу. Оперативно составил и подготовил на утверждение отчётный материал. Согласовал его со своим шефом подполковником Яцютой и пошёл не без подъёма и душевного трепета первую свою самостоятельную работу докладывать В.И.Меньшикову, который тогда уже был начальником отдела. Он читает его со всем вниманием, возражений по существу изложенных вопросов у него нет. Однако Виктор Иванович что-то помечает карандашом в отчёте. Я наклоняюсь и вижу его добавку – букву «в», вставленную в фразу «следствии чего» (у меня было «следствием чего»). Его правка совершенно не изменяет смысл написанного, поэтому считаю необходимым возразить, и оставить прежнюю редакцию. Я был ещё неопытным в этих тонкостях взаимоотношений с начальством, подумаешь какая-то буква, и бес толкнул меня возразить ему. Чтение продолжается, и строгий карандаш натыкается на опечатку. Начальник спрашивает меня: «а здесь? Тоже можно оставить без изменений»? Действительно, вместо необходимого «на лафете» написано «не лафете». Окончив чтение, Виктор Иванович вместо благодарности за тяжёлый труд, встав со стула (мне тоже пришлось вытянуться перед ним), сверкнув глазами чеканит: «Товарищ лейтенант! За небрежно подготовленный материал на подпись начальнику объявляю вам замечание! Идите».

Выговоры запоминались... Но по существу начальник был прав. Этот отчёт был моей первой пробой пера в техническом плане, когда я ещё не набил руку в таком непростом деле. Наверняка в моём изложении явно проступали недочёты и изъяны, о которых в «Литературной газете» от 16 ноября 1966 года рассказала профессор математики нашей Военной академии, выступавшая в литературе под псевдонимом И.Грекова: «Каждый инженер должен уметь написать отчёт, статью, доклад, научную работу. А что они пишут? Тусклое, вялое многословие, неправильное словоупотребление, неумение отличить важное от второстепенного». Меньшиков, наверное, в моём отчёте почувствовал несвязность изложения полученных фактов, разрыв между ними и выводами. И на первом отчёте молодого офицера необходимо было заострить внимание, повысить ответственность за написанное слово. Виктор Иванович прекрасно понимал, с каким настроением я нёс ему отчёт: на крыльях! Столько труда! Осталось начальнику только подписать...

Внимательный и искушённый читатель данных воспоминаний, очевидно, не прошёл мимо стилистических, логических и образных погрешностей, допущенных мною. Писать дело непростое, на этих страницах просматривается, с каким трудом я справляюсь со словесными глыбами, неловко ворочая их и так, и сяк. Поэтому формулировка - «небрежная подготовка отчётного материала» - дана Виктором Ивановичем не за орфографические ошибки, а за то, что материал был изложен нечётко, без должной последовательности, не говоря о стиле и языке.

На стадии лётно-конструкторских испытаний (ЛКИ) нового образца ракеты, а также при отстреле ракет от изготовленной серийной партии, обязательно проводилось несколько этапов взвешивания. Сперва определялся «сухой» вес ракеты (с пристыкованной головной частью), стоящей на пусковом столе. Затем последовательно определялись веса заправленных компонентов топлива: горючего и окислителя, и вычислялся полный предстартовый вес ракеты. Весовые данные позволяли расчётчикам и нашей группе анализа оценивать точность тарирования, правильность срабатывания сигнализаторов уровня заполнения топливных баков ракеты. Фактические данные сравнивались с формулярными, записанными на заводе-изготовителе, и производилась при необходимости корректировка полётного задания, ранее рассчитанного по данным формуляра. Это необходимо для обеспечения точного попадания головной части ракеты в цель.

Ещё пример из моей практики. Наконец я обрёл полную самостоятельность, начал работать без опеки Петра Петровича Яцюты. Все этапы взвешивания прошли успешно. Однако заключительные операции по подготовке ракеты к пуску (освобождение ракеты из объятий установщика, его отвод от пускового стола, контроль прицеливания ракеты, снятие ветрового крепления, контроль убытия расчёта в укрытие, оформление записей в Журнале предстартовых испытаний), как мне показалось, не оставили времени для доклада «стреляющему», то есть Меньшикову, о результатах взвешивания окислителя (жидкого кислорода). Пуск ракеты прошёл отлично, получен доклад с места падения головной части в рассчётный квадрат, так называемая «квитанция». Настроение от успешных праведных трудов самое радужное, впереди дорога в автобусе и дом. На следующий день прибываю на службу, на площадку №2 с чувством хорошо исполненного долга, но тут меня вызывают к Меньшикову. Я неплохо сделал дело, - иду спокойно, но, войдя к нему в кабинет, был огорошен вопросом: «Вы, почему вчера не доложили на стартовой позиции о результатах взвешивания окислителя»? Чистосердечно признаюсь ему, что он был занят (что не подлежит сомнению), и я не посмел его отвлекать в горячие минуты перед стартом ракеты. К этому я добавил, что результат был в норме, о чём есть запись в Журнале подготовки. В который раз передо мною встаёт начальник и изрекает: «Товарищ лейтенант! За нечёткое несение службы на стартовой позиции объявляю вам выговор! Идите». Конечно, обида опять захлестнула мой рассудок: всё было «о’кэй», а начальник вспомнил мой промах. Так-то это так. Набравшись опыта, мне впоследствии стало ясно, что не попади ракета в цель, могла бы возникнуть зацепка и претензия к результатам взвешивания этого злосчастного кислорода. В этом случае выговором бы я не отделался.

Меньшиков, как начальник и воспитатель нас, молодых инженеров, прививал нам ответственность и можно сказать вырабатывал у нас рефлекторное отношению к немедленному докладу о выявленных при испытаниях, даже казалось бы незначительных, недостатках, замечаниях. Надо было во время испытаний схватывать отклонения от привычных признаков работы агрегатов, механизмов, приборов, например, даже реагировать на необычный звук, нештатную скорость работы и т.д., то есть воспринимать возникающие ситуации на уровне органов чувств. Виктор Иванович не отмахивался от любого доложенного ему замечания, пусть бы и незначительного. Если дело становилось серьёзным, то начальник стартовой команды, докладывал по команде, в том числе главным конструкторам, одновременно организуя привлечение дополнительных специалистов и проведение повторных проверок. В особо сложных случаях повторялись генеральные испытания ракеты с включением систем телеметрического и радиотехнического контроля. (Во время генеральных испытаний вертикально стоящей на пусковом устройстве ракеты происходит полный набор схемы пуска с задействованием электропитания от бортовых батарей, работой всех систем и приборов управления, вплоть до гироприборов).

Хотелось бы, чтобы о Меньшикове у читателя не складывалось неверное мнение, как о человеке, придирчиво и предвзято относившемся к нам, молодым инженерам. Виктор Иванович на нашем полигоне был авторитетным и признанным руководителем работ на стартовой позиции. Его хорошо знал главный конструктор Сергей Павлович Королёв и доверял ему, как надёжному и скрупулёзному исполнителю программы лётных испытаний ракетного комплекса. К слову сказать, Меньшиков среди офицеров выделялся, помимо высоких профессиональных качеств и превосходного знания дела, особенностями своего характера: как мы видели – приверженностью уставам, строгому и пунктуальному выполнению всех предначертаний начальства, а также «побуквенному», как он сам любил повторять, выполнению требований конструкторской и технической документации во время испытаний и пуска ракеты. Несомненно, обладая такими чертами характера, как казалось некоторым чрезмерной требовательностью, даже в незначительных вопросах, он не мог нравиться тем, кто склонен в работе к самодеятельности и «партизанским» действиям. Эти люди, на первых порах и я грешный, считали его въедливым и педантичным человеком. Потом стало ясно, что его требовательность диктовалась суровой необходимостью проведения испытаний сложной и опасной ракетной техники без происшествий, аварий и катастроф.

Все также знали Меньшикова, как смелого руководителя, берущего ответственность на себя за неординарные действия в трудных ситуациях. При возникновении отказов в работе техники, поломках по вине испытателя, происшедших авариях, он, прежде всего, старался исправить положение, обезопасить последствия. При этом не снимал с себя ответственности, не пытался свалить вину на другого и убедить в безупречности своих действий и распоряжений. В отличие от общепринятой в таких ситуациях несдержанности начальства он никогда не употреблял нецензурных выражений, а если распекал разгильдяя, то не унижал его бранными эпитетами.

По прошествии многих лет, обретя жизненный опыт, прихожу к пониманию, что Виктор Иванович Меньшиков был неравнодушным человеком, горячо болевшим за дело, к которому приставлен, тщательно и со всем рвением выполнявший свой долг по службе, умело, опираясь на требования уставов, наставлений и приказов командования. Он создавал сплочённый коллектив, способный выполнить все задачи, связанные с испытаниями и пусками ракет. Последующее показало, что ему это вполне удалось: все испытания и пуски ракет под его руководством в Кап.Яре прошли без аварий по вине личного состава, тем более отрадно, что не случилось ни одной катастрофы. Но по молодости лет въедливая придирчивость, пунктуализм Меньшикова казались нам совершенно излишними, другие-то начальники, например, подполковник Иоффе на своей технической позиции, не требовали точного выполнения уставов. Такое сопоставление вызывало у нас непонимание действий Меньшикова, а в душе оставляло боль и обиду.

Обиды возникали на психологической почве: по нашему, молодому мнению проступки вроде бы были мелкие, незначительные, мимо которых можно было начальнику и пройти. Но он, воспитывая, собирал команду испытателей, на которую можно было положиться.

В начале шестидесятых годов в наш, уже специализированный отдел испытателей наземного оборудования, прибыли выпускники академий: Кузь, Моисеенко, Вартанов, Поликарпов, Аринушкин, Анищенко. Среди них был Вячеслав Варопаев. Он прекрасно освоил систему дистанционного управления заправкой ракеты компонентами топлива и сжатыми газами (СДУЗ) на шахтном комплексе 8К63У. Работал самостоятельно. Но времени на выработку слаженности в работе, работе в комплексе не было. При отработке графика повторного пуска ракет на шахтном комплексе «Двина» Варопаев выпустил из-под контроля работу оператора СДУЗ. Офицер-оператор лейтенант Мыльников был из стартовой батареи, прибывшей на полигон по плану боевой подготовки линейной ракетной части. Этот лейтенант, не имея соответствующего опыта и знаний, оставленный без внимания со стороны контролёров полигона, действовал так, что вызвал нештатную операцию по выбросу ядовитого окислителя внизу шахты, в результате чего погибло несколько человек и много номеров расчёта получили те или иные поражения кожи, лёгких. В то время пострадал и наш Николай Григорьевич Костиков, которому с трудом удалось выбраться из шахты, но он получил ожоги лица и надышался парами азотной кислоты.

Виктор Иванович Меньшиков дал путёвку в большую жизнь Александру Александровичу Курушину. Когда на Байконур уехал начальник отдела подполковник Носов Александр Иванович, его должность занял Меньшиков, а заместителем начальника этого отдела по стартовой позиции назначили Курушина, до того работавшего в лаборатории автономных испытаний приборов системы управления ракеты. Курушин – участник Великой Отечественной войны, с золотой медалью окончил Военную артиллерийскую академию имени Ф.Э.Дзержинского. На полигоне из старших офицеров он был единственным в то время соискателем на защиту диссертации кандидата наук. Несомненно, выдвижение Курушина состоялось по предложению Меньшикова, который предварительно вывозил его на стартовую позицию, и присматривался к его работе. Меньшиков помог Курушину сформироваться в грамотного руководителя испытаний и пуска ракет. Когда в октябре 1960 года на Байконуре погиб полковник А.И.Носов, Курушина перевели на этот полигон.

А.А.Курушин, пройдя на новом месте успешно должности начальника управления, заместителя начальника полигона по научной и опытно-испытательной работе, с 1965 по 1973 год возглавлял полигон на Байконуре. Меньшиков, также переведенный на Байконур, возглавил испытательное управление, и получил звание генерал-майора. Так что служебная деятельность этих незаурядных ракетчиков переплеталась и на Байконуре.

С Виктором Ивановичем Меньшиковым у меня связано ещё два воспоминания. Когда он служил уже в Болшево в НИИ-4, то через Борисевича передавал мне привет, то есть своему бывшему подчинённому, которого он помнил. Видимо, воспитывая меня, он сопереживал вместе со мною мои прегрешения по службе, это жило в нём, как у педагога. Однажды на Байконуре, как-то на совещании офицеров его управления, на котором я присутствовал, он, обращаясь к начальнику службы тыла, и указывая на меня (в то время я находился там уже полгода, до глубокой осени), сказал: «Вы, знаете, что это за офицер! Выдайте майору Гриню тёплую одежду!» Правда, за этой одеждой я не пошёл, а что он имел в виду произнося, «что это за офицер» – до сих пор не знаю. Тогда это испытательное управление, куда я был командирован из Москвы, проводило трудные испытания межконтинентальной двухступенчатой жидкостной ракеты УР-100 (индекс 8К84), главного конструктора В.Н.Челомея, и мне пришлось оформлять множество документов, отчётных материалов. Весьма знаменательно, что Виктор Иванович их все утверждал или подписывал без замечаний, интересуясь общим положением дела.

Если мне, не без помощи подсказки товарищей по совместной службе на полигоне, удалось несколько приоткрыть характер Виктора Ивановича Меньшикова, показать его воспитательное значение в становлении нас как офицеров, так и испытателей, то считаю свой долг выполненным перед его памятью. Это был труженик, отдавший всего себя делу укрепления обороноспособности Родины. Мир праху его…

* * *