А. Г. Гринь

Поворот в моей судьбе

Спецнабор-53

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Прибытие на полигон

Получив назначение на полигон в Капустин Яр, надо было отгулять отпуск. Конечно, дома. Хотя я своим домом ещё не обзавёлся, но родительский-то дом был, и я поехал в Харьков. Здесь были встречи со старыми друзьями Лёней Завгородним, Васей Самойловым. Тогда же был отмечен мой день рождения – 24 года. И…

Как я добирался после отпуска до Капустина Яра не помню. Несомненно, на поезде Харьков-Сталинград, потом на пароме через Волгу (плотину гидростанции через реку построили позднее). От станции Пост-Паромная, что на левом берегу Волги, напротив Сталинграда, до Астрахани ходил поезд со старыми, обшарпанными и грязными вагонами. Станция – это громкое название: стоял маленький, списанный вагончик, полузанесенный песком. Сошёл на станции Капустин Яр, представлявшей из себя тоже вагон, правда, более солидных размеров, но тоже весь в песке, а вокруг него несколько строений и… степь без края и конца. Растительности, кроме полынной травы и колючек перекати-поле, не было ни возле станции, ни где-либо на горизонте.

Подошёл грузовик, приспособленный под автобус. Изнывает и душа, и тело: жара несносная, солнце палит. Куда я попал, я представлял, будучи здесь на войсковой практике. Но чтобы так вот, оказаться здесь надолго, в такой жгучей и дикой степи… Да, заманили-таки нас сюда в научно-исследовательский институт. Настроение – хуже некуда. Лишь после того, как миновали контрольно-пропускной пункт в военный городок, и, увидев новенькие аккуратные двухэтажные дома, главную площадь с Домом офицеров и огромным зданием штаба, а везде деревья, хотя ещё и небольшие, настроение несколько поднялось.

Поселили в общежитие, комната на четверых на втором этаже, устроились вместе со старым харьковчаниным Лёней Завгородним, а с ним А.Батурин и Виталий Иванов.

Получили команду прибыть на 2-ую площадку, в войсковую часть 31925, к командиру подполковнику А.Я.Березину, участнику первого пуска ракеты А-4 здесь же рядом с площадкой №2. Этот человек по натуре был довольно деликатным, можно сказать застенчивым, и в силу своего характера мало подходил к тому, чтобы управиться с солдатской вольницей, которая главным делом для себя считала – ракету, а не солдатскую выправку и соблюдение армейских уставов.

Три-четыре дня сидим на завалинке штабного финского домика, ждём определения своей судьбы. Но служба пошла: ходим на обед, а вечером, покинув завалинку, на мотовозе едем на площадку № 10, то есть в военный городок. Конечно, первые впечатления излил в письме на родину, не подумав о последствиях. Пришлось потом пожалеть: родители были огорчены, что единственный сын, надежда семьи, попал в трудные условия; невеста расстроилась из-за той «дыры», куда придётся ехать и там жить. Командование же решило, что этот лейтенант нытик, плохо переносящий трудности, и вряд ли на него можно будет положиться по службе (письма-то перлюстрировались в гарнизоне).

Получаю первое своё назначение на должность начальника расчёта автономных проверок приборов ракеты на технической позиции. Мой командир батареи майор Зуев Александр Егорович объяснил мне, что в расчёте две машины: машина автономных проверок электроприборов и машина для зарядки и проверки аккумуляторных батарей, устанавливаемых на борт ракеты перед стартом. Аккумуляторным хозяйством заведывает участник Великой Отечественной войны старшина Николай Истомин и на него можно положиться во всём. Это был молодой человек, но старше нас, высокого роста, видный и красивый. В деле очень серьёзный и обстоятельный.

В той же части из наших выпускников назначили: Николая Серова – начальником стартового отделения, которое занимается установкой ракеты на пусковой стол; Бориса Фёдорова – начальником расчёта наводки ракеты в цель перед её пуском; Виталия Капитанова – заместителем командира батареи по специальному (то есть ракетному) вооружению в стартовую команду, командиром которой был капитан Михаил Васильевич Терещенко, Анатолия Гончарова – начальником электроогневого отделения.

Моё назначение совершенно не вяжется с полученным образованием, ни в институте (профиль: турбинист-механик), ни в академии (профиль: двигатели ЖРД-механик). Мне же придётся работать в качестве электрика-прибориста, то есть осваивать специальность с нуля. Подал рапорт для определения меня по специальности, по крайней мере, по профилю механика. Но пока что приходится идти в наряд, назначили помощником дежурного по части. На дежурстве моим начальником оказался лейтенант Игорь Черепенин, который на год раньше меня окончил здесь же на полигоне Курсы усовершенствования офицерского состава после среднего военного училища. После строгих порядков в академии поразила солдатская расхлябанность в казарме, пришлось наслушаться и насмотреться. Солдаты и сержанты, многие из которых служили уже третий и четвёртый год, вели себя нарочито вызывающе по отношению к офицерам, да ещё лейтенантам. По казарме ходили в расхристанном виде, подворотнички растёгнуты. На общем построении разговоры в строю, потихоньку матерятся. Однако почти все из них основную службу, то есть работу в качестве номеров расчёта на стартовой и технической позициях, и даже обязанности писарей, киномехаников и т.д. выполняли осознанно, не за страх, а за совесть, не подводили своих командиров.

Тут подоспела команда из штаба полигона: отправить офицера и двух солдат для сопровождения в г.Долгопрудный (под Москвой) оборудования центральной аэрологической обсерватории (ЦАО). Затем заехать в г.Пугачёв Саратовской области и доставить на полигон вагон с тротилом, взрывчатым веществом, для снаряжения головных частей ракет. Майор Зуев, старый служака, зная ответственность задания, выделил со мною в этот трудный и долгий путь двух солдат, старослужащих, как он их охарактеризовал «заслуживающих доверия» - грузина Ломтадце и украинца Гетало. Для них командировка – поощрение, глоток свободы, побывать почти в гражданской жизни. Я же был назначен, по-видимому, исходя из того, что ещё не определён был к делу, и на работах по испытаниям ракеты без меня могли безболезненно обойтись.

Спасибо нашему Зуеву, что послал меня на такое дело. Александр Егорович прошёл фронт в Великую Отечественную войну, в Германии попал в формировавшуюся там первую ракетную бригаду, с которой прибыл в Кап.Яр. Он был участником первого пуска ракеты А-4 18 октября 1947 года, и его имя занесено на мемориальную доску у памятника-ракеты, откуда был произведен первый пуск баллистической. Это место называется «Интеграл», рядом с площадкой № 2.

С особой благодарностью вспоминаю я моих спутников-солдат, которые помогли мне в первые дни службы понять многое в армейской жизни. Разница в нашем возрасте была почти незаметна, я старше их на два-три года, но от них получил больше, чем дал им. Общение с ними помогло моему становлению. Дело было довольно серьёзное: солдаты получили патроны, автоматы, сухой паёк на дорогу, взяли шинели, в общем, собрались основательно. Я по неопытности и легкомыслию, ни с кем не посоветовавшись, отправился налегке только в гимнастёрке, уже успевшей выгореть, просолиться и запылиться, но с пистолетом и тоже с патронами.

В самом начале командировки я получил серьёзный жизненный урок. Три дня наш вагон не прицепляли к эшелону. Стояла несносная жара, помыться и охладиться негде и нечем, нет воды даже для питья, ночью – холод, а мы со своими двумя теплушками стоим без движения. Мои солдаты настроили меня на решительные действия, и я отправился к военному коменданту станции Капустин Яр (запомнилась даже его фамилия – капитан Макаров). Я застал его на рабочем месте в невменяемом состоянии, он был пьян. Мы долго, долго не могли понять друг друга: я, лейтенант, из субординации к старшему по званию стеснялся говорить на равных. Когда же он стал мне угрожать, то я решил уйти. Однако в дверях вагона появились мои солдаты с автоматами. Ребята смекнули сложность ситуации и решили помочь своему командиру. Появление вооружённых людей возымело действие на коменданта. Мы ушли в свои вагоны и... проснулись под стук колёс, мы таким образом отправились к месту назначения.

Едем в теплушке, на полу сено (ребята успели где-то раздобыть), дорога длинная, мимо нас в открытую дверь проплывают быстро сменяющиеся картины нашей обширной многонациональной страны. Почти в самом начале совершаю «прокол»: замешкавшись у коменданта станции Урбах с отправкой нашего вагона, я к своему ужасу отстал. Пришлось догонять вагон на пассажирском поезде. Но тревога была напрасной, от сердца отлегло, когда увидел свой вагон и чётко несущий службу наш «гарнизон».

В Долгопрудном заместитель директора организации встретил нас по-королевски, полигон обеспечивал пуски метеорологических ракет в интересах этой обсерватории, и люди в нашем лице выражали благодарность полигону. Мы сдали им на хранение своё оружие и патроны, отметили неделей вперёд командировку в обсерваторию. Заместитель директора ЦАО рекомендовал нам провести время в Москве: 1 августа 1954 года после войны наконец-то открылась вновь Всесоюзная выставка достижений народного хозяйства страны (ВДНХ). «Вот и проведёте с недельку на нашей выставке, а там есть что посмотреть и с пользой провести время», – заключил милый человек...

Солдаты отпросились у меня, заявив, что в Москве им есть, где остановиться. Всё будет нормально, каких-либо нарушений они не допустят, а чтобы я не беспокоился, они мне будут звонить по телефону каждый день. Мне трудно было устоять, и я им доверился! Как оказалось впоследствии, они меня не подвели, несмотря на строгости патрульной службы в то время. Договорились встретиться на Павелецком вокзале через неделю. Я остановился по давно обкатанному московскому адресу у своей тётушки, и всё время провёл на территории ВДНХ. Прекрасное место для отдыха и ума, и души, и тела.

В школьные годы я коллекционировал почтовые марки. Была у меня одна подборка с видами ВДНХ из красочных серий по Советскому Союзу. На нескольких десятках марок были изображены красавцы – павильоны выставки. В моём детском сознании рисовался сказочный мир. И вот я, наконец, оказался в нём воочию.

Дни стояли солнечные, зелень ещё была буйной, цветы не потеряли своих красок, газоны аккуратно подстрижены. В воздухе весёлое чирикание и доносится приглушённо-разливающаяся музыка народных и классических мелодий. И это после зноя, пыли, безысходности дальнейшей судьбы, после серо-бело-жёлтой выжженной бесконечной астраханской степи. И я среди пёстрой, нарядной, брызжущей смехом, весёлой отдыхающей толпы. Смотрелся я тогда непрезентабельно: в выгоревшей гимнастёрке, с тёмной полосой там, где лежали ремни портупеи, в видавших виды, разбитых сапогах.

Почему они могут, когда захотят быть здесь, а я нет? Вот каким философским вопросом я был занят тогда.

С первыми лучами солнца я стремился сюда, а уходил перед самым закатом. Тётушка моя, Мария Захаровна Чеботарёва-Гринь (двоюродная сестра моего отца) работала в Военно-политической академии имени В.И.Ленина (там теперь Военный университет готовит «воспитателей» для российской армии). Летом академия выезжала в подмосковный военный лагерь, в Кубинку, поэтому её не было дома. Я жил в её комнате, в коммунальной квартире. Мария Захаровна лишилась мужа, жизнь прожила далеко не безоблачную. Её муж Чеботарёв в своё время был начальником одного из управлений в Минобороны, служил по артиллерийской части. Его служба начиналась на артиллерийском складе в городе Нежине, где он и присмотрел весёлую хохлушку. Военная служба привела их в Москву, куда из родного Нежина приехали ещё три сестры тётушки. У меня сохранилась любительская фотография, на которой запечатлены сёстры, а в центре – мой отец. После кончины мужа тётушку, оставшуюся без рабочей специальности, без пенсии, без каких-либо средств к существованию, переместили в коммуналку. Помогли сослуживцы мужа, и её пристроили на работу в академию, выручила «клановая» солидарность военной среды.

Здесь надо сказать и о моей маме – Гришечкиной Клавдии Фёдоровне. Она родилась в 1905 году в русской семье в городе Пинске, что в Брестской области. Её отец, а мой дедушка, Фёдор Григорьевич происходил из крестьянской семьи, жившей в деревне Милеево Калужской губернии. Так что, теперешнее моё «имение» (дом с приусадебным огородом) в Калужской области оказалось неслучайно, корни пошли от моего дедушки. Крепким мужиком, мастером на все руки был мой дед: знал престижное на селе кузнечное дело, работал и слесарем, и токарем. Но работу тогда, до революции, было найти непросто, дедушка вместе с семьёй колесил по весям и городам Руси. Только, когда моя прабабушка, зажиточная крестьянка, которая имела доход от сада и сдачи земли в аренду, купила, младшему сыну, то есть моему дедушке Фёдору Григорьевичу, дом в городе Брянске, большая семья из пяти детей (три сестры и два брата) обрела, наконец, свой угол. Другой, старший, сын прабабушки Константин Григорьевич получил даже военное образование, он закончил юнкерское училище, воевал в Первую мировую войну, дослужился до чина штабс-капитана. На фронте попал в плен к немцам. После Октября 1917 года вступил в Красную Армию, провоевал до конца Гражданской войны.

Во время Отечественной войны мама работала на заводе в системе общепита. В детстве она окончила несколько классов гимназии, так как её бабушка (моя прабабушка) имела средства, чтобы учить внучку. На Урале, в Нижнем Тагиле, где мы были в эвакуации, маме пришлось работать кассиром в столовой. По возвращению в Харьков мама стала швеёй-надомницей. Но после войны заработали на полную мощность текстильные, пошивочные фабрики и надомниц сократили. Поэтому ей не хватило рабочего стажа для пенсии. Мои родители жили на пенсию отца, которая составляла 132 рубля. Когда же мать овдовела, то ей «присудили» пенсию («за потерю кормильца») в 27 рублей.

Задумывался ли я тогда, гуляя по Москве, о своей карьере, о том, что ждёт меня в жизни? Нет, и нет. Мне просто было в то время обидно. Не горько, не жалко себя, а обидно, что не принадлежу самому себе...

Бродя от павильона к павильону, я подолгу задерживался перед новенькими тракторами, автомобилями, самолётами, тепловыми и газовыми турбинами, станками и другими образцами техники. Заводы уже освоили мирную технику, перейдя от военно-мобилизационной программы к гражданской. Надоевший зелёный цвет сменился голубым, оранжевым, жёлтым. На выставке звенели фонтаны, журчала вода в ручьях, шумели водопады. На просторных площадках-выгонах с сочной травой паслись элитные быки, коровы, овцы, лошади. В искусственных искрящихся на солнце протоках плескалась рыба...

На ВДНХ поражала необычность обстановки после капярского захолустья и неустроенности: везде чистота и порядок, добротность павильонов, кафе, радовала чистота и нарядная культурная публика, многочисленные аттракционы, глаза не могли оторваться от зрелища восхитительных фонтанов с переливающимися каскадами воды. А везде, на каждом шагу, обильная еда и напитки: вино, пиво, закуски, мороженое. Есть где посидеть и полюбоваться природой, в парке много прудов, катание на лодках. Рай, да и только! Теперь, посещая ВДНХ, сравниваю увиденное запустение и повсеместную торгашескую обстановку с тем блеском и радостью прошлого этой чудесной выставки. Минуло всего лишь каких-то восемь лет с той страшной войны и перенесенной разрухи в стране, и жизнь вошла в нормальную колею, по крайней мере, в столице.

Однако вспоминается один эпизод из тех московских дней, который принёс огорчение. Я зашёл перекусить в кафе в самом начале улицы Богдана Хмельницкого (теперь этой улице вновь вернули историческое название Маросейка). День жаркий, душный. В кафе с трудом нашёл место, сразу же подошла официантка и грубо бросила мне в лицо: «Водки и пива нет!» Стало быть, - уходи, здесь тебе не место. Обожгла обида не только за себя, но и за нашего брата офицера, создавшего такой, как мы теперь говорим, имидж. Да, на мне пыльная, выгоревшая гимнастёрка, на погонах с одним просветом всего лишь две звёздочки, но ведь в мою голову сразу не залезешь, а там?.. Но жизнь есть жизнь: после Великой Отечественной войны у части обслуги сложилось отрицательное отношение: мол, эти люди с кошельком, но склонны подебоширить, много пьют, кроме водки их ничто не интересует. Как говорится, ушёл оттуда несолоно хлебавши.

В условленный день мои старослужащие солдаты Гетало и Ломтадце ждали меня на Павелецком вокзале. Я через военного коменданта вокзала взял билеты на пассажирский поезд до Пугачёва. Нас уже заждались, был готов вагон с ящиками тротила, а к нему теплушка для моего «гарнизона». Моментально наши вагоны прицепили к составу и сразу же мы тронулись в путь, на этот раз без остановок до самого Кап.Яра. Так успешно закончилась моя первая командировка, которой я остался очень доволен, не говоря о солдатах, побывавших практически в отпуске.

«Дома», то есть теперь уже в военном городке, меня огорошили две новости. Главная из них – это приезд моей будущей жены. Никак не ожидал такой отваги с её стороны.

Второй радостью оказался сюрприз со стороны начальства, которое вняло обоснованности моего рапорта использовать знания по специальности, и меня назначили инженером-испытателем 1-го отдела Первого испытательного управления полигона, в войсковую часть 15646. Мне сразу стало легко, оттого что в моём непосредственном подчинении не будет солдат срочной службы. Попал я в группу испытаний наземного оборудования ракетных комплексов. Её начальником в то время был инженер-майор Коршунов Аркадий Фёдорович. Это был энергичный, довольно шумоватый человек, с очень хорошо развитым чувством ответственности за порученный участок работы. Он в течение нескольких лет был бессменным секретарём партийной организации нашего управления, и уже хотя бы поэтому старался, как мог опекать и нас, молодых инженеров, ещё не вставших на ноги.

Работать я начал в группе, которую возглавлял Пётр Петрович Яцюта, заядлый курильщик, который даже на рабочем месте непрерывно дымил, прикуривая новую сигарету от предыдущего «чинарика». Это был уравновешенный по характеру, истинный хохол, что называется себе на уме, с неплохо развитым чувством юмора. Для нас молодых Яцюта являлся авторитетом, он основательно знал материальную часть наземного оборудования и свою специальность по стартовому оборудованию и прицеливанию ракеты. 18 октября 1947 года участвовал в подготовке и проведении первого пуска ракеты здесь, на капярской земле. О Яцюте я мог бы рассказать многое, но это отдельная тема, я ещё расскажу о нём. А тогда он доверил мне вести испытания стартового оборудования в составе установщика ракеты на пусковой стол, самого пускового устройства, то есть стола и весовое хозяйство стартовой позиции. Дело в том, что пусковой стол установлен на металлическую платформу, смонтированную на огромных весах, которые размещены под столом в бетонированной квадратной яме. Конечно, всё это тоже было весьма далеко от специальности, полученной в институте, но я понял, наконец, что с ней мне не придётся сталкиваться.

* * *