Анатолий Корешков
За стеной секретов

© Корешков А.А., 2019
Публикуется на сайте с разрешения автора

Мнение редакции об отдельных событиях и фактах истории
может не совпадать с мнением публикуемых авторов...

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Месть

Утро 27 марта 1968 года на аэродроме Чкаловский, на базе которого создан ЦПК, выдалось хмурым. События на нём в тот день развивались следующим образом²¹. Юрий Гагарин, приступавший к тренировкам после длительного перерыва, вместе с командиром полка Владимиром Серёгиным, назначенным в качестве инструктора, пройдя медицинский контроль, готовились к полёту на самолёте МИГ-15. Запланированный на 10 часов утра, их вылет задерживался. Дело в том, что до этого в зоне пилотирования должен был произвести разведку погоды другой самолёт, команду на взлёт которого почему-то не давали. Томительно тянулось время. И Серёгин, дабы прояснить ситуацию, поинтересовался о причине задержки с вылетом самолёта-разведчика у своего начальника штаба Е. А. Ремезова. Тот ответил, что задерживает вылет начальник гарнизона генерал Пушко, но по какой причине – ему неизвестно. Тогда Серёгин направился в кабинет начальника ЦПК генерала Н. Ф. Кузнецова. О чём проходила их беседа – доподлинно неизвестно. Но, по свидетельству очевидцев, она велась на повышенных тонах, и командир полка вышел оттуда явно расстроенный, после чего ни с кем не общался.

В итоге, поднявшись в воздух с почти часовым опозданием, разведчик погоды вернулся на аэродром в 10 часов 18 минут, и только после этого руководитель полётами Б. Ярошенко дал, наконец, экипажу МИГ-15 команду на взлёт. Через 5 минут самолёт набрал высоту 4 тысячи метров и, по достижении зоны пилотирования, Гагарин, докладывая о своих действиях по рации, приступил к выполнению программы пилотажа. А уже через 4-5 минут (вместо предусмотренных программой 12-15 минут) от него поступил последний доклад:

– Я 625-й. В зоне задание закончил. Курс 320, высота 4.

На этом связь с экипажем МИГ-15 по рации оборвалась, а самолёт рухнул вниз вблизи города Киржач. При этом ни Серёгин, ни Гагарин не катапультировались, и что заставило пилотов досрочно прервать полёт, осталось тайной. Стрелки остановившихся часов на борту самолёта зафиксировали время случившейся в то утро трагедии – 10 часов 30 минут.

Для расследования причин катастрофы была создана правительственная комиссия во главе с секретарём ЦК КПСС Д. Ф. Устиновым и с заместителем маршалом П. С. Кутаховым. В неё вошло, помимо профессионалов, руководство многих министерств и ведомств, а первую скрипку в ней играли, как всегда, представители КГБ и партийной элиты. К работе в комиссии было привлечено свыше тысячи специалистов и свидетелей, а в районе падения самолёта прочёсан каждый квадратный метр земли. Казалось бы, при таком представительном составе, высочайшем уровне специалистов и обилии фактического материала установить причину катастрофы не составит особого труда. Имея в виду, что сбор фрагментов самолёта в данном случае достиг 95%, в то время как в мировой практике этот показатель составляет в лучшем случае 60-70%. Однако, несмотря на это, к единому мнению о причине гибели экипажа членам комиссии прийти не удалось: этому никак не способствовала царившая в ней атмосфера.

Вот как вспоминает об этом²² главный научный сотрудник ЦАГИ профессор С. М. Белоцерковский: «Всё происходило на фоне огромной ответственности, кипения страстей, борьбы с яростным стремлением защитить честь мундира... Когда есть много влиятельных лиц на всех уровнях, которые не заинтересованы в установлении истины, путь к ней становится почти непроходимым».

Нетрудно догадаться, какого рода «влиятельных лиц» имел в виду уважаемый профессор, которые пытались заткнуть рот даже ему, известному учёному в чине генерал-лейтенанта. А кто там правил бал, хорошо видно из такого эпизода, приведённого Мурасовым в своей книге. Когда зам. начальника Главного штаба ВВС

А. И. Пушкин начал доклад о вопиющих нарушениях лётной службы на аэродроме Чкаловский, то начальник политуправления ВВС Мороз И. М. грубо его прервал:

– Анатолий Иванович, если ты не перестанешь говорить такие вещи, то мы тебя отсюда уберём.

Но, работая даже в таких условиях, комиссия выявила множество нарушений в работе аэродрома как технического, так и организационного характера. В частности, радиолокатор отслеживания цели по высоте был неисправен. При таком состоянии техники допускать Гагарина к полёту было не то, что опасно, а никоим образом нельзя. Тем более, что в этот день с расположенных неподалёку установок ПВО производились учебные пуски зенитных ракет. А чем это чревато, наглядно показал памятный инцидент над Чёрным морем, когда в ходе учений украинской зенитной ракетой был сбит израильский пассажирский самолёт. У многих членов комиссии вызвали недоумение также действия руководителя полётами, последовавшие после вылета Гагарина: сразу же вслед за ним в течение нескольких минут в воздух были подняты два скоростных истребителя МИГ-21 в районы, прилегающие к зоне пилотирования гагаринского МИГа. В небе, выражаясь фигурально, стало тесно, и не по этой ли причине Серёгин принял решение о возвращении на аэродром раньше намеченного срока? Впрочем, для этого могли быть и иные причины, и одна из них состоит в том, что погода в зоне пилотирования оказалась хуже, чем дал прогноз.

Но главную опасность для звёздного экипажа представлял третий самолёт – сверхзвуковой истребитель СУ-15, тайно поднятый в воздух с соседнего аэродрома в Раменском и оказавшийся – вопреки всем канонам и запретам – в зоне пилотирования Юрия Гагарина. Судя по действиям лётчика этого самолёта, он имел некое сверхсекретное задание, выполнить которое ему предстояло скрытно, благо этому способствовала погода. Ради этого – чтобы сблизиться с МИГ-15 вплотную – лётчик «сушки» пренебрёг даже категорическим запретом полётов «на сверхзвуке» на высоте ниже 10-ти километров. Он ничего не боялся, ибо – надо полагать – имел могучих покровителей и был уверен, что всё сойдёт ему с рук. И он успешно выполнил предположительно поставленную перед ним задачу: факт остаётся фактом, что именно после встречи с СУ-15 самолёт Гагарина рухнул на землю.

В виду этого версия разыгравшейся в тот день над киржачским небом трагедии напрашивается сама собой: под кресло космонавта, по-видимому, была загодя заложена радиоуправляемая мина, а лётчик «сушки», сблизившись с МИГом вплотную, активировал её взрыв. И эта версия, исходя из множества проигнорированных комиссией фактов, представляется автору наиболее реалистичной, ибо только она позволяет дать исчерпывающие ответы на целый ряд вопросов, которые, что называется, повисли в воздухе. В частности:

1. Почему связь с экипажем МИГа прервалась именно в момент появления вблизи него истребителя СУ-15?

2. Почему при возникшей опасности экипажу ни Серёгин, ни Гагарин не смогли катапультироваться?

3. Почему, наконец, тело Гагарина разнесло в клочья, и его опознание (в отличие от Серёгина) удалось провести только по личным документам и обрывкам одежды?

Есть ещё целый ряд прямых и косвенных доказательств, наглядно свидетельствующих в пользу указанной версии, о которых речь пойдёт ниже.

Важные сведения о самолёте СУ-15 собрал космонавт Алексей Леонов, оказавшийся вместе с Павлом Поповичем в районе катастрофы по служебным делам. Зная, что на этот день запланирован тренировочный полёт Юрия Гагарина, он профессионально оценил происходившие в небе события и, с привлечением свидетелей, написал об этом обстоятельный доклад для комиссии. По рассказам очевидцев, картина катастрофы выглядела так. После появления в небе гула летящего самолёта вдруг раздались два взрыва-хлопка с интервалом в 1,5-2 секунды. После этого из облаков, оставляя за собой хвост дыма, показался падающий на землю самолёт МИГ. Вслед за этим оттуда вынырнул истребитель СУ-15 и, пролетев низко над землёй, снова скрылся в облаках. Причём он так «прижимался» к земле, что свидетели смогли без труда разглядеть бортовой номер самолёта – 36. Из доклада Леонова однозначно вытекало, что второй взрыв, последовавший сразу же после преодоления истребителем СУ-15 звукового барьера, произошёл на самолёте, пилотируемом Гагариным. А истребитель после этого нырнул к земле, видимо, с целью уйти от луча радиолокатора.

Таким образом, предполагаемый самолёт-убийца Юрия Гагарина был обнаружен и опознан, а по его номеру специалисты без труда «вычислили» аэродром его базирования. Казалось бы – что ещё нужно для Государственной комиссии, чтобы, вызвав лётчика этого самолёта для дачи показаний, получить исчерпывающий ответ по поводу мотивов его действий, а затем на его основе сделать объективный вывод о причине авиакатастрофы? Но этого логического шага в работе руководством комиссии не было сделано. Спрашивается: почему? На этот вопрос нет ответа. А причина тому может быть лишь одна: лётчик, совершивший столь тяжкое преступление, мог не только в этом признаться, но и выдать его организаторов. А этого власти допустить никак не могли. В результате очевидный преступник для комиссии такого высокого ранга оказался недосягаем. Не это ли обстоятельство имел в виду Белоцерковский, говоря о влиятельных лицах, не заинтересованных в установлении истины?

Исходя из этой установки, руководство комиссии делало все, чтобы сбить с толку остальных её участников, стремящихся докопаться до истины. Сокрытие ценной информации, игнорирование очевидных фактов, фальсификация и подделка документов – всё было пущено в ход. Вот наглядный тому пример. Как установил Борис Мурасов, после обнаружения места падения самолёта первыми вылетели туда на вертолёте только работники КГБ. Что они там делали и искали, осталось тайной за семью замками. Только по прибытии к месту падения членов Государственной комиссии – по свидетельству сотрудника аэродрома Валерия Галайды²³ – «чёрный ящик» самолёта, опечатанный пломбами, оказался пуст.

Вот другой пример. Согласно дневниковым записям помощника Главкома ВВС по космосу генерала Каманина Н. П., в пяти километрах от места падения самолёта был найден вырванный из его фюзеляжа люк кинофотопулемёта. Ясно, что сам по себе отделиться от обшивки фюзеляжа он не мог, а это произошло под воздействием некой силы, соизмеримой с ударной волной от возможного взрыва. Однако при обсуждении версий происшедшего руководством комиссии данный факт был проигнорирован, и версия взрыва не рассматривалась. Хотя этот люк уже сам по себе – его важное вещественное доказательство.

Вполне естественно, что при противоположных интересах и целях обеих сторон о продуктивной работе в комиссии не могло быть и речи, и в итоге её работа после долгих дебатов была властями потихоньку свёрнута. Об этом, в частности, красноречиво свидетельствует интервью, взятое Б. Мурасовым у генерала Пушкина:

– К какому выводу пришла госкомиссия?

– Ни к какому. Нам велели закрыть расследование и больше не говорить на эту тему.

– А что известно о появлении в зоне пилотажа Гагарина сверхзвукового истребителя?

– Это тёмное дело.

В этой связи вызывает недоумение тот факт, что заместителем Устинова как главы Госкомиссии был назначен не главком ВВС – Главный маршал авиации Вершинин К. А., а всего лишь его заместитель. Надо полагать, что тот, будучи порядочным человеком, не захотел марать свою репутацию участием в этом грязном деле. А на эту роль – ради карьеры – согласился маршал Кутахов.

Странно, но факт – произошёл беспрецедентный в истории мировой авиации случай, когда Государственная комиссия столь высокого уровня, располагая богатейшим фактическим материалом (всего 29 томов) и, расследуя столь важное дело, «не смогла» – даже предположительно! – установить причину катастрофы.

Как указывает корреспондент упомянутой выше «Литературной газеты» И. Морозов, в первоначальной редакции заключения комиссии, предоставленной в Политбюро, в качестве причины произошедшей трагедии была приведена ссылка на некий «комплекс обстоятельств», который, строго говоря, мог предполагать что угодно, вплоть до диверсии. Партийное руководство, видимо, уловив эту двусмысленность в формулировке, потребовало переделать заключение подобающим образом. Так родился миф о воздушном шаре-зонде, якобы при облёте которого МИГ-15 на крутом вираже сорвался в штопор и разбился. Однако, понимая, что эта версия мало убедительна, и чтобы народ об этом не узнал, все материалы расследования были засекречены, и доступа к ним для журналистов нет поныне.

Несогласные с таким заключением комиссии, девять её членов, включая А. А. Леонова, Г. С. Титова, и С. А. Микояна, составили и опубликовали тогда в журнале «Гражданская авиация» своё видение случившегося. И хотя в нём прямо не говорилось о диверсии (этого не могла позволить цензура), но – помимо прочего – содержится осторожный намёк на взрыв: «.Аварийная ситуация возникла внезапно на спокойном фоне полёта и была чрезвычайно скоротечна». Такой вывод был сделан, в частности, на основании медицинского заключения после обследования погибших. Оно показывает, что в их крови не было адреналина, а в печени – так называемого «гормона страха». А это однозначно свидетельствует о том, что происшедшее для экипажа явилось полной неожиданностью. Кроме того, в заключении прямо сказано, что герметичность самолёта была нарушена до падения его на землю.

Неудивительно, что в эпоху гласности в печати и на телевидении всё чаще начали появляться материалы, которые, мягко говоря, ставят под сомнение официальную версию гибели Юрия Алексеевича Гагарина. А её наиболее убеждённые противники, включая космонавтов Алексея Леонова и Германа Титова, под руководством профессора С. М. Белоцерковского решили провести независимое расследование этой катастрофы. Надо сказать, что Сергей Михайлович был светилом науки в области аэродинамики и на редкость порядочным человеком. К тому же он был лично знаком с Гагариным, будучи руководителем его дипломного проекта при учёбе того в Академии имени Жуковского, а потому не мог примириться с ложью, окутавшей имя его ученика. Как свидетельствует корреспондент газеты «РТ-3» от 27 марта 1998 года Д. Горбунов, некие влиятельные лица пытались оказать давление на именитого учёного («Вам больше всего надо? Гагарина с Серёгиным уже не вернуть»), но тот в намерении открыть истину был непреклонен. И вот двадцать лет спустя после катастрофы Белоцерковский со своими сподвижниками заново исследовал материалы Правительственной комиссии, провёл на современном уровне моделирование различных вариантов возможного срыва самолёта МИГ-15 в штопор и сделал соответствующие выводы, опубликовав результаты изысканий в печати²⁴.

Хотя в этом документе были освещены не все нюансы обстоятельств гибели звёздного экипажа, но сделан главный вывод о том, что срыв МИГ-15 в штопор мог произойти только при сочетании двух факторов: при опасном сближении с другим самолётом и (попав в его след) при резком манёвре. Иными словами: если «другой самолёт» пролетел буквально под носом у МИГа, и его пилоту, чтобы избежать столкновения, пришлось делать крутой вираж. Уважаемый профессор (возможно, по условиям цензуры) не говорит напрямую о преднамеренности действий лётчика самолёта СУ-15, но объективно именно встреча с ним, по его мнению, для экипажа оказалась роковой. Впрочем, эта мысль в «Заключении» выражена достаточно ясно: «Нельзя исключить также возможности столкновения самолётов. Факты, свидетельствующие об этом, комиссией не рассматривались и, видимо, не случайно».

Так или иначе, а учёный опровергнул официальную версию гибели космонавта и убедительно доказал, что МИГ рухнул на землю от встречи не с шаром-зондом, а со сверхзвуковым истребителем. Впрочем, позже в книге «Гибель Гагарина», изданной в 1994 году, автор, проведя новые изыскания, косвенно подтвердит версию взрыва, установив факт потери герметичности самолёта ещё в полёте, основываясь на показаниях приборов на панели пилота в момент удара о землю.

Алексей Леонов приступил к расследованиям с аэродрома в Раменском, куда на этот раз ему удалось-таки получить допуск. Однако встреча с пилотом истребителя СУ-15 № 36, на которую он возлагал большие надежды, в тот раз не состоялась. А проверка его маршрута по журналу полётов показала, что в последнем имеются подчистки, искажающие реальный путь следования истребителя. В частности – согласно записи в журнале – ниже 10 километров он якобы не снижался и никаких маневров в зоне пилотажа Юрия Гагарина не совершал, что явно не соответствовало действительности. У космонавта начало складываться впечатление, что некто пытается замести следы совершённого преступления.

А когда он начал работать с документами комиссии, то эта тенденция стала прослеживаться ещё более явно. Взяв в руки свой доклад о виденном в тот день в киржачском небе трагическом событии, он поначалу не поверил своим глазам: в документе (совершенно секретном) содержались грубые искажения, а его подпись под ним была поддельной. В частности, интервал между прозвучавшими тогда «хлопками-взрывами» в нём был на порядок больше зафиксированного очевидцами: вместо 1,5-2-х секунд указано 15-20 секунд. А это в корне меняло картину происшедшего, ибо падение МИГ-15 становилось как бы не связанным напрямую с появлением в небе истребителя СУ-15.

Как свидетельствует Борис Мурасов, оказалась поддельной и диаграмма локатора, осуществлявшего проводку гагаринского МИГа с аэродрома Чкаловский, в результате чего документальное подтверждение о пребывании в зоне пилотирования постороннего летательного аппарата вообще исчезло. Стремление органов КГБ во что бы то ни стало «замести следы» уже после завершения работы комиссии весьма напоминало ситуацию, о которой в народе говорят: «на воре шапка горит».

Возмущённый грубой работой спецслужб, Леонов предал гласности обнаруженные им фальсификации в материалах расследования обстоятельств гибели первого космонавта планеты, рассказывая о них в выступлениях по радио и телевидению. И власть не могла простить ему этого разоблачения. Под надуманным предлогом – за мнимое участие в ГКЧП опытнейший и заслуженный космонавт был уволен в запас, будучи полон энергии, сил и желания служить отечественной космонавтике. Для него эта кара была не менее жестока, чем убийство. Общественность, не зная истинной причины расправы над космонавтом, недоумевала. Она выглядела столь нелепо, что в популярнейшей в то время газете «Аргументы и факты» (№ 47, 1991 г.) появилась посвящённая этой злободневной теме статья известного журналиста Андрея Бинева под красноречивым заголовком «Отправим на пенсию Спасскую башню?»

Хотя довести до конца расследование всех обстоятельств катастрофы его инициаторам так и не удалось, однако, новые и объективные сведения о ней взбудоражили общественность. И, чтобы сбить её с толку, в печати в то же самое время публикуются материалы иного рода, инспирированные, судя по всему, организаторами предполагаемой диверсии. В частности, в 1994 году вышла в свет брошюра бывшего начальника ЦПК генерала Кузнецова с тенденциозным названием «Правда о гибели Гагарина». Игнорируя многие факты и основываясь лишь на домыслах, автор пытается в ней убедить читателя, что виновником катастрофы, де, является Владимир Серёгин, отличавшийся, якобы, слабым здоровьем. При этом он аргументирует своё предположение его молчанием во время последнего полёта и попыткой вернуться на аэродром раньше срока.

Однако, как уже сказано выше, у летчика на это были другие объективные причины. Тем более, что родные и друзья относительно здоровья Серёгина противоположного мнения. А поскольку медицинская книжка лётчика после катастрофы из поликлиники таинственным образом исчезла, то ни подтвердить, ни опровергнуть эту версию документально уже нельзя. На это обстоятельство, видимо, и рассчитывал автор брошюры. К тому же сам собой напрашивается вопрос: куда же смотрел тогда сам начальник ЦПК, отправляя Серёгина в столь ответственный полёт, да ещё при сложных метеоусловиях? Складывается впечатление, что Кузнецов, помимо попытки дезориентировать читателя, преследовал и другую цель – что называется, переложить вину за случившееся с больной головы на здоровую.

Судя по всему, решение о расправе над Юрием Гагариным было принято в верхах задолго до его гибели. Об этом, в частности, свидетельствует история с планами присвоения ему генеральского звания. Представление на него было оформлено примерно за полгода до авиакатастрофы, но потом было явно спрятано под сукно. Обычно такие документы – даже для военнослужащих отдалённых гарнизонов – «ходят по кадрам» не более месяца. А в столице, да ещё для людей такого уровня это время исчисляется сутками и часами. Для такой длительной задержки в повышении космонавта в воинском звании должна быть весьма серьёзная причина, и она, надо полагать, заключается именно в новых планах относительно его судьбы.

Об этом же свидетельствует и другой факт. Первый тренировочный полёт Гагарина начальником ЦПК планировался ещё в ноябре 1967 года, и также (случайно ли это совпадение?) в ненастную погоду. Тогда Каманин, резонно опасаясь за жизнь космонавта, отменил этот рискованный полёт и приказал своему подчинённому впредь выпускать Гагарина в полёт только с его, Каманина, личного разрешения.

Накануне мартовского полёта Каманин, не имея возможности присутствовать на аэродроме (был вызван в тот день в ЦК КПСС), возложил на начальника ЦПК персональную ответственность за безопасность полёта Юрия Гагарина. Но тот, видимо, выполняя чью-то волю свыше, формально отнёсся к наставлениям своего командира, и в результате случилось то, что рано или поздно должно было свершиться. И бывший руководитель первого отряда космонавтов на этот раз уберечь своего питомца от гибели не смог.

Что касается мотивов возможного участия генерала Кузнецова в осуществлении диверсии, то, по мнению редактора «Независимой газеты», они могли быть и личного характера. Дело в том, что вопрос о назначении Юрия Гагарина на должность начальника ЦПК к тому времени уже был предрешён. Генерал не мог этого не знать и, возможно, не хотел расставаться с этой престижной должностью. Так что Гагарин, помимо прочего, был для него ещё и конкурентом по службе.

Такая ситуация в отечественной авиации, как известно, бывала и раньше. Как тут не вспомнить о сложных взаимоотношениях Лаврентия Берии и Валерия Чкалова, когда судьба последнего – как возможного кандидата на должность наркома внутренних дел – фактически оказалась в руках другого кандидата на эту должность – Берии. И не исключено, что тот воспользовался данным обстоятельством, санкционировав полёт Чкалова на фактически неисправном самолёте, в результате чего лётчик погиб. Так что вполне вероятно, что такой мотив имел место и в данном случае.

Как известно, все масштабные и громкие преступления, как правило, сопровождаются физическим устранением их исполнителей, а порой и свидетелей. И данное трагическое событие, увы, характеризуется тем же. В заявлении Главному прокурору РФ генерал-полковнику Дёмину, опубликованном в качестве приложения к книге «Убийство космонавта Юрия Гагарина», её автор приводит целый список умерших не своей смертью лиц, так или иначе связанных с этим трагическим событием. Наиболее характерный пример – убийство начальника штаба космического полка полковника В. Афонькина. По завершению работы Правительственной комиссии и опубликования официальной версии происшедшей катастрофы, тот в кругу друзей имел неосторожность заявить, что по выходе на пенсию расскажет людям «всё, как было на самом деле». Но до того, как исполнить своё намерение, он был расстрелян «неизвестными лицами» на собственной даче. Это случилось в 1994 году, а через шесть лет об этом поведало и центральное телевидение²⁵. По свидетельству Мурасова, такая же участь постигла и командира вертолёта, доставлявшего сотрудников КГБ к месту падения МИГ-15 с Гагариным и Серёгиным до прибытия туда госкомиссии.

Весьма показателен в этом плане эпизод, случившийся во время интервью автора упомянутой выше книги у главного штурмана ВВС генерала Лавского. На просьбу прокомментировать позицию начальника лётной службы аэродрома Чкаловский полковника Дзюбы, считавшего, что гибель Гагарина – обыкновенная диверсия, генерал, прежде чем дать ответ, выразительно посмотрел на присутствующего при беседе А. И. Пушкина и вполголоса спросил у него:

– Он что – ещё жив?

Указанная неосторожная фраза представителя высшего руководства ВВС наглядно показывает, что и этот опасный свидетель подлежал ликвидации, и лишь по счастливой случайности смерть тогда обошла его стороной.

Примечательно, что чем дальше в прошлое отходит загадочная гибель космонавта, тем больше выявляется фактов, свидетельствующих о его преднамеренном убийстве, и тем весомей и убедительней приводятся сами факты. Так трактовка гибели Юрия Гагарина как политического убийства впервые открыто прозвучала 29 ноября 2006 года на телевизионном канале ОРТ в передаче «Пусть говорят». А один из фактов, наглядно подтверждающий версию автора, предан гласности 3 февраля 2007 года (с повтором 29 марта 2008 года) в упоминавшейся выше телевизионной передаче «Постскриптум». Он потрясает своей циничностью и жестокостью. Помимо истории с чёрным ящиком, Валерий Галайда, в частности, сообщил, что техник, готовивший к вылету самолёт с Гагариным и Серёгиным, на другой же день был найден мёртвым, задушенный проводом. При этом как сам Галайда, так и его коллеги по службе, единодушно выразили мнение, что космонавт погиб от заложенной под его сиденье пластиковой мины, а заказчиком убийства был Брежнев.

Таким образом, как убедился уважаемый читатель, смерть Юрия Гагарина имеет все признаки типичного заказного убийства:

1. Тщательное планирование акции и чёткая координация действий участников в ходе её проведения.

2. Ликвидация либо блокирование непосредственных исполнителей убийства.

3. В последующем принятие аналогичных мер в отношении опасных для раскрытия тайны свидетелей.

4. Уничтожение следов преступления и недопущение объективного расследования катастрофы на основе реальных фактов.

5. Дезинформация читателей публикацией заведомо несостоятельных версий свершившегося.

6. Фальсификации в официальных документах по расследованию катастрофы с целью уйти от ответственности перед судом истории.

На первый взгляд кажется парадоксальным, что за столь масштабное ЧП, обернувшееся для страны тяжёлой утратой, никто из высшего руководства ВВС (кроме Каманина) всерьёз не был наказан. Хотя, как отмечалось выше, в этом ведомстве и помимо того в процессе расследования было выявлено немало изъянов. Более того, наиболее активные сторонники официальной версии гибели космонавта из их среды быстро продвинулись по службе. В частности, заместитель командующего ВВС маршал Кутахов, отвечавший по долгу службы за режим полётов, через год после указанного события стал Главным маршалом авиации и возглавил этот род войск. Спрашивается – за какие «выдающиеся» заслуги? Ответ напрашивается сам собой: как заместитель председателя Госкомиссии, он сделал всё возможное, чтобы указанное преступление не было раскрыто.

Даже начальник ЦПК генерал Кузнецов, в руках которого в тот день оказалась жизнь космонавта, не только не пострадал, но и был переведён на более престижную должность в Центр управления полётами (ЦУП). И это в то время, как Каманин лично ходатайствовал перед Кутаховым о его строгом наказании – в соответствии с «Уставом внутренней службы СА» – как непосредственного виновника происшедшей трагедии.

Характерно, что командование ВВС на первом этапе расследования пыталось скрыть от общественности даже сам факт происшедшей авиационной катастрофы. Так, по свидетельству Павла Поповича, переданному в упомянутой выше телевизионной передаче «Смерть космонавта», в первоначальном извещении о смерти Гагарина, вручённом супруге, было сказано, что её муж якобы скончался от обширных ожогов в больнице. И только по требованию возмущённых коллег по отряду начальством было составлено новое свидетельство с указанием действительных обстоятельств гибели первого космонавта планеты.

Что касается Николая Петровича Каманина, пытавшегося добиться правды в расследовании гибели своего питомца, то он с той поры впал у властей в немилость и понёс самое суровое наказание – строгий выговор от ЦК КПСС и СМ СССР за № 932-331 от 28 ноября 1968 года.