Анатолий Корешков
За стеной секретов

© Корешков А.А., 2019
Публикуется на сайте с разрешения автора

Мнение редакции об отдельных событиях и фактах истории
может не совпадать с мнением публикуемых авторов...

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Не боги горшки обжигают.
Русская пословица

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ОПЕРАЦИЯ «ВСТРЕЧА»

Алексей Леонов и Валерий Кубасов накануне старта по программе «Союз-Аполлон»

Глава 1

Со вступлением в должность начальника лаборатории, будучи уже в звании инженер-майор, да ещё с партбилетом в кармане, Вершков заметно остепенился – положение к тому обязывало: дополнительный груз ответственности за подчинённых, их обращение к своему начальнику по имени-отчеству волей-неволей заставляли соответствовать своему новому статусу. И хотя в душе он оставался всё тем же необузданным в своих желаниях мальчишкой, будет более уместным в дальнейшем называть моего друга Анатолием.

На первых порах его лаборатории было поручено проводить испытания бортового синхронизирующего устройства (БСУ) спут– ника-разведчика серии «Зенит», призванного стать «неусыпным оком» державы. Разрабатывало эту систему одно из Ленинградских НИИ под руководством Бегуна. По своему устройству как бортовая аппаратура (шифр «Лиана»), так и наземная станция (шифр «Сосна») этой системы были несложны. Но, осуществляя привязку в работе всех систем спутника к единому времени, она играла важную роль в точности определения координат наземных целей.

Лаборатория, не считая начальника, вначале состояла из трёх человек: Юрия Резникова, Дмитрия Меркулова, и Владимира Иванова, причём все были в том же звании, что и мой друг. До прибытия на полигон каждый из них служил в других родах войск: соответственно в пехоте, авиации и на флоте. И наклонности у всех тоже были разные: если Меркулов отличался творческим подходом к делу, Иванов – скрупулёзной исполнительностью, то Резников – воспитанник суворовского училища – не отличаясь ни тем, ни другим, относился к работе без огонька.

После запуска нескольких спутников «Зенит», публикуемых в печати под названием «Космос», в станции «Сосна» выявился серьёзный недостаток: при появлении сомнений в правильности сделанных замеров частоты сигнала БСУ в процессе испытаний спутника – а они возникали регулярно – она не могла дать однозначного ответа: «кто виноват» – земля или борт? И приходилось в этом случае волей-неволей прерывать испытания и прибегать к помощи стандартного генератора. А на проведение этой нештатной операции требовалось около двух часов. Если на технической позиции с этим ещё можно было как-то мириться, то на старте такая задержка грозила срывом графика подготовки ракеты к пуску, что равносильно невыполнению боевой задачи.

Принятие «Зенита» на вооружение с таким существенным недостатком в системе «Лиана» Анатолий считал недопустимым и заострил на это внимание своих подчинённых. И вскоре Дмитрий Меркулов нашёл блестящее техническое решение этой наболевшей проблемы, предложив ввести в аппаратуру «Сосна» схему оперативного контроля выходного сигнала по изображению фигуры Лиссажу на рабочем индикаторе этой станции, а приведение её в действие осуществлять с помощью тумблера. Это позволяло убедиться в нормальной работе станции в ходе испытаний буквально за пару секунд – лишь щёлкнув тумблером и взглянув при этом на индикатор. Актуальность проведения такой доработки в станции «Сосна» была настолько очевидна, что с согласия представителя НИИ Морозова она была тотчас претворена в жизнь.

Однако радоваться испытателям достигнутому успеху в своей работе, как показали дальнейшие события, пришлось недолго. По прибытии в очередную командировку Морозов с горечью известил их, что его шеф Белоконь категорически против каких бы то ни было доработок «Сосны» и, устроив ему головомойку за проявленную инициативу, приказал восстановить первоначальную схему станции. Поскольку хозяин – барин, то Вершкову пришлось с этим смириться, и усилия испытателей по совершенствованию станции, таким образом, были сведены на нет. Однако, когда встал вопрос о приёмке на вооружение спутника-разведчика, то при составлении акта Анатолий включил указанный недостаток системы в прилагаемый к акту перечень замечаний.

Подобного рода замечаний в Приложении оказалось более сотни, и, предвидя негативную реакцию начальника ГУКОСа по этому поводу, Е. И. Панченко, курирующий данный вопрос, решил, по возможности, их количество свести к минимуму. Для этого он поочерёдно проводил беседы на эту тему с начальниками лабораторий. Когда очередь дошла до Вершкова, то он, доходчиво объяснив суть вопроса и используя последний шанс исправить положение, категорически отказался снимать замечание по БСУ. Панченко это обидело.

– Ну вот, – пытаясь оказать на «строптивого» испытателя давление, заявил он, – а мы-то с Гусевым хотели тебя в Москву взять на хорошую должность. Надо шире глядеть на вещи.

Последняя фраза задела моего друга за живое, и он, сжигая за собой мосты, с достоинством парировал упрёк:

– Я просто честно выполняю свой долг, Евгений Иванович. А окажись на вашем месте, я бы смотрел на вещи сообразно обстановке, но без ущерба для дела.

На сделку с совестью ради корыстных целей Анатолий пойти не мог, а потому приватная беседа с будущим генералом на том и закончилась.

По мере строительства жилья на площадке № 10 соседи Вершкова по квартире постепенно переселялись в новые дома. Ракитин к тому времени был уже полноправным хозяином трёхкомнатной квартиры. Однако Анатолию сразу стать таковым не удалось: в их половину дома «временно» подселили новую семью, которая, хотя была и бездетна, но доставляла прежним жильцам немало хлопот. Дело в том, что её хозяйка Люба – молодая жизнерадостная женщина – оказалась, как принято говорить, дамой лёгкого поведения и регулярно, проводив мужа на рыбалку либо в командировку, приводила на ночь охотников поразвлечься в чужой постели. Эти ночные оргии до того достали Регину, что она, пытаясь урезонить любвеобильную соседку, однажды устроила ей настоящую головомойку. Но та отреагировала на неё по-своему: чтобы не тревожить по ночам соседей, стала принимать «гостей», не открывая наружной двери – прямо через окно своей комнаты (то выходило во двор и было на уровне метра от земли).

Из последующей беседы женщин «по душам» выяснилось, что Люба, нигде не работая, не имеет даже среднего образования, а бездетна не по своей воле – просто «никак не получается». В итоге Регине хоть в какой-то мере удалось образумить неугомонную соседку: та поступила в вечернюю школу, а «женихаться» по ночам стала реже. У Анатолия, посвящённого супругой в детали той беседы, как у здорового, но сидящего на «голодном пайке» мужчины они не могли не вызвать тайного желания утолить неуёмную страсть этой женщины. Но до поры до времени его удерживало от этого шага одно обстоятельство: та была заядлой курильщицей, а он с детства терпеть не мог табачного дыма, и от одной лишь мысли о возможном поцелуе с соседкой его тошнило.

Между тем, в интимных отношениях с супругой через некоторое время после размолвки у моего друга вновь начались проблемы – с той лишь разницей, что в этих случаях, вместо угрозы развода, Регина использовала теперь другой «аргумент»:

– Вон иди к Любке – она не откажет!

Вода, как известно, и камень точит. Поэтому не мудрено, что этой настойчивой «рекомендации» супруги рано или поздно суждено было сбыться. А произошло это совершенно неожиданным образом.

В то памятное лето Вершкову предстояло целый месяц прожить в доме одному: Регина с детьми уехала в отпуск, сосед – в командировку, а его жена – к матери в село. Однако всего неделю спустя, Любка неожиданно вернулась. Анатолия это немало озадачило: ночлег в квартире наедине с такой женщиной мог его скомпрометировать в глазах семьи и соседей.

– Ты чего так рано вернулась из отпуска? – из вежливости поинтересовался он.

– Да делать на селе совсем нечего: фильмы старые идут, на танцах одни сопляки – от скуки подохнуть можно.

Вершков, не имея желания углубляться в женские проблемы, вышел во двор и, присев на скамейку, крепко задумался. Устоять от соблазна «впасть в грех», ночуя в своей комнате, он бы, разумеется, мог, но кто в это поверит? Порочить репутацию семьи, слывшей среди его друзей образцовой, мой друг не хотел. Выход напрашивался сам собой – ночевать на скамье во дворе дома. И он, достав со стеллажа спальный мешок, так и поступил.

Однако одно дело – ночлег у костра на охоте, и совсем иное – оказаться ночью без огня в окружении голодных полчищ комаров. И, тем не менее, до конца недели мой друг стойко выдерживал их натиск. А на воскресенье у него вместе с Анатолием Болховецким (который тоже собирался приобрести мотоцикл) была запланирована сдача прав на вождение комиссии, приезжавшей из областного центра. Ждать очереди в тот день пришлось долго, и лишь к обеду – уже с правами – они возвращались домой по улице Набережной. Впереди ехал ГАЗ-63, и Вершков на радостях решил его обогнать. Но вдруг машина, не подав сигнала, прямо перед его носом сделала поворот налево, перегородив мотоциклу дорогу. Болховецкий, справедливо опасаясь за свою жизнь, тотчас, оттолкнувшись от сиденья, соскочил с мотоцикла, «пропахав» физиономией асфальт. У Вершкова же не было иного выбора, как врезаться в автомобиль с минимальным для себя ущербом, и он инстинктивно избрал для этого заднее колесо.

Почувствовав удар, водитель тотчас остановил машину, а мой друг, намертво вцепившийся в руль, вместе с мотоциклом был отброшен назад за обочину дороги, при этом лишь слегка повредив о бордюр колено. Увидев, что оба мотоциклиста живы, солдат-водитель тут же дал ходу, а пострадавшие, придя в себя, покатили покорёженный мотоцикл в гараж, благо до него оставалось метров сто. И, несмотря на то, что один прихрамывал от боли, а у второго по лицу как будто прошлись металлической шваброй, к обоим вскоре вернулось чувство юмора.

– Это надо же, – философски изрёк Вершков, – целый год ездил без прав, и на тебе: стоило только их получить, как тут же – авария! Что же дальше будет?

– Это, наверно, оттого, что сел за руль, не успев обмыть права, – вторил ему тёзка. – А вообще, говорят, это хорошая примета – долго жить будем.

– Пожалуй, ты прав насчёт обмывки: давай закатим мотоцикл в гараж да отметим это дело, как положено.

Они умылись во дворе под краном и зашли в дом. В холодильнике у Анатолия стояла приготовленная для рыбалки бутылка слегка разбавленного спирта. С закуской тоже проблем не было, и вскоре друзья по несчастью, снимая остатки стресса возлиянием живительного напитка, уже со смехом вспоминали детали ДТП. И в тот самый момент, когда бутылка на столе была уже почти пуста, в кухню из своей комнаты вышла Любка.

– Это по какому поводу пир? – игривым голосом спросила она, – А почему дам не приглашаете?

Анатолию в ответ не осталось ничего иного, как, вкратце объяснив случившееся, пригласить соседку к столу.

– Да у вас у самих кот наплакал в бутылке, – ответила та и со смехом упрекнула: – Нет бы позвать раньше!

Было ясно, что женщина не прочь разделить с ними компанию, и хозяин, придвинув свободную табуретку, усадил её возле себя за стол. Надо сказать, что в эти дни он не видел Любку курящей, и она не вызывала у него прежней неприязни, а зато вспомнилась настойчивая «рекомендация» супруги искать утешения в объятиях соседки. И, следуя ей, он решил не упускать шанс, предоставленный ему судьбой. Любка, почувствовав это, судя по всему, тоже была не прочь закрутить очередной роман. Когда остатки спирта были выпиты, она весело объявила:

– Что-то с вашего обеда кушать ещё больше захотелось, давайте заодно уж и поужинаем!

С этими словами, встав из-за стола и распахнув свой холодильник, Любка достала оттуда домашнюю закуску и непочатую бутылку водки. После этого веселье за столом возобновилось с новой силой, а намерения Анатолия стали очевидны. Его тёзка, смекнув что к чему и сославшись на неотложные дела, вскоре откланялся. А моего друга попутал-таки бес.

Наутро, проснувшись с головной болью и спешно собираясь на работу, Вершков попытался вспомнить ход вчерашних событий после ухода Болховецкого. Но память будто заклинило: по косвенным признакам догадываясь, что неизбежное свершилось, он всё– таки не мог припомнить из этого пикантного эпизода ни единой детали. Хотя из рассказов товарищей ему доводилось слышать о потере памяти от «перебора» спиртного, но сам он такое состояние испытывал впервые. Ситуация казалась Анатолию настолько анекдотична, что он готов был хохотать над самим собой, не испытывая при этом за «грех» (поскольку ничего не помнил) ни малейших угрызений совести. Этот «домашний роман» длился недолго и остался для моего друга без каких-либо последствий.

Борьбу за использование спирта не по прямому назначению командование космодрома вело постоянно, в частности, периодически пересматривая и урезая нормы его расхода для профилактики оборудования. Но этот вопрос, видимо, был актуален для нового рода войск в целом, поэтому, экономя столь ценный продукт, командование РВСН решило заменить используемый для указанных целей спирт-ректификат на более дешёвый – гидролизный этиловый спирт. Причём эта акция сопровождалась широкой «разъяснительной работой», призванной глубоко внедрить в сознание военнослужащих мысль, что гидролизный спирт – смертельный яд, о чём свидетельствовала и броская надпись на цистернах с этим продуктом.

Но русского мужика, тем более грамотного, провести не так-то просто. «Если химическая формула у того и другого спирта одинакова, – рассуждал Анатолий, – то как же один из них может оказаться ядом? Не может быть, чтобы специально для этой цели в пищевой продукт добавляли отраву». Однако развеять эти сомнения на собственном опыте он до поры не решался. Но когда сосед рассказал, что его друзья на днях распили пол-литра гидролизного спирта и прекрасно себя чувствуют, то Вершков решил-таки рискнуть. А подходящий случай для этого представился в ближайший же выходной.

Незадолго до этого он приобрёл новый мотоцикл с коляской «ИЖ-Юпитер», и его друзья – Саша Затона и Валера Андронов, имея собственный бредень, предложили съездить с ним на рыбалку на Сырдарью. Выехали под вечер накануне выходного, и им сразу повезло: из одной заводи они выгребли столько сазанов, что улов оказался более чем достаточным. Поместив рыбу в объёмистый садок и раскинув бредень на песке для просушки, принялись готовить на костре уху. А затем, по её готовности, Саша из вынутых из ведра сазанов приготовил фирменное украинское блюдо – «карп в рассоле». Когда стол был накрыт, мой друг достал из рюкзака заветную бутылку.

– Это что – гидролизный? – подозрительно глядя на напиток, поинтересовался Затона и, получив утвердительный ответ, отодвинул кружку: – У меня с желудком проблемы, так что я воздержусь.

– А ты его уже пробовал? – в свою очередь задал вопрос Андронов и, выслушав имевшуюся на этот счёт скудную информацию, решительно махнул рукой: – Ну, тогда наливай!

Анатолий с Валерой выпили по первой.

– Спирт как спирт, по вкусу не отличишь от ректификата, – с удовлетворением отметил Вершков и, обращаясь к Саше, предложил: – Попробуй, пока не поздно, а то пожалеешь.

Но тот вновь отказался составить друзьям компанию.

– Да ладно, не уговаривай его, – пошутил Валера, – нам больше достанется!

Уха получилась отменной, а сазан в рассоле и вовсе бесподобной закуской, оказавшейся как нельзя кстати. В итоге друзья опорожнили вдвоём почти всю бутылку, оставив грамм сто для похмелки на утро. Настроение у них было превосходное, и, отдав должное песне, они вскоре угомонились. Проснувшись с восходом солнца и чувствуя себя вполне комфортно, Анатолий с Валерой собрались было опохмелиться, закусив оставшейся в ведре ухой. И тут Саша не выдержал и «прокололся» на своей мнимой болезни.

– Налейте и мне попробовать, – попросил он, подставляя кружку.

Стало очевидным, что накануне отказом от выпивки он попросту решил предварительно проверить действие «яда» на товарищах. И моего друга возмутило это до глубины души.

– А вот этого не хочешь? – вместо спирта сунул ему в нос фигу Анатолий, – уж больно ты ушлый, как я погляжу.

– Нам самим-то по капле осталось, – более деликатно выразил своё отношение к поступку друга Андронов, – а у тебя голова не болит, так что обойдёшься.

Так был развеян миф о вреде для здоровья гидролизного спирта. Вскоре об этом знали уже все охотники и рыболовы КВО№ 144, и страшное слово «ЯД!» на железнодорожных цистернах с этой жидкостью больше никого не смущало. И надо сказать, что пострадавших от потребления этого спирта среди испытателей действительно не было. А вскоре, убедившись, что «сухой закон» в городе, кроме убытков в торговле, ничего не даёт, командование космодрома пошло на его отмену, и в магазинах с тех пор появились цивилизованные спиртные напитки.

Возможности одноместного корабля «Восток» для исследования космического пространства были весьма ограничены. Да и кораблём-то его можно было назвать лишь с натяжкой: двигателя мягкой посадки (ДМП) на нём не было, и поэтому перед приземлением космонавт был вынужден покидать его, спасаясь на парашюте (о чём в советской печати стыдливо умалчивалось). Поэтому после выполнения серии полётов с установлением ряда мировых рекордов этот корабль был модернизирован и получил новое название – «Восход». Наряду с установкой ДМП, в нём удалось разместить три кресла для космонавтов, правда, при этом – с целью экономии места – от скафандров для них пришлось отказаться. Включение тормозного двигателя на посадку корабля осуществлялось, как прежде, автоматически по заложенной программе.

Наличие на борту экипажа, позволило на корабле «Восход-2» в марте 1965 года провести уникальный эксперимент – выход человека в открытый космос. Командиром корабля был Павел Иванович Беляев, вторым пилотом – Алексей Архипович Леонов. Эксперимент в целом прошёл успешно, и Леонов пребывал за пределами корабля 20 минут, из которых 12 – в свободном плавании. Однако при возвращении на его борт у космонавта возникли проблемы: попасть в шлюзовую камеру вперёд ногами, как предписывала инструкция, ему никак не удавалось. А когда Алексей, развернувшись на 180 градусов, попытался забраться туда нормальным способом, то этому воспрепятствовал скафандр, раздувшийся сверх установленных габаритов. И чтобы заползти в шлюзовую камеру, космонавту пришлось сбросить в нём давление.

Но ещё с большими трудностями экипаж столкнулся при возвращении на родную Землю. А всё началось с того, что команда на включение ТДУ в установленное время не прошла – отказала автоматика. И напрасно группа спасателей, вылетевшая с космодрома, ожидала посадки в районе города Кустанай: корабль продолжил полёт по орбите. Королёв, связавшись с экипажем, дал разрешение Беляеву проводить посадку на очередном витке вручную. Несмотря на всю сложность такой операции, она завершилась успешно, но корабль при этом приземлился в глухой Пермской тайге, где его никто не ждал. Произошло это в полдень 19 марта 1965 года, а первая весть оттуда на Байконур, где находился Королёв, пришла только в пять часов вечера. Сергей Павлович был чрезвычайно встревожен. Тем более что сведения из центра начали поступать крайне противоречивые: по одним источникам – космонавтов уже встретили и даже жали им якобы руки, по другим – в район посадки ещё только организуется экспедиция под руководством Героя Советского Союза С. Н. Анохина. Время приближалось к полуночи, а обстановка не прояснялась. И тогда нервы у Королёва не выдержали, и он принимает неординарное решение, отправить под Пермь свою экспедицию, включив в неё трёх работников своего предприятия, перворазрядников по лыжному спорту, а её руководителем назначил однофамильца командира корабля, начальника группы в/ч 25741 – майора В. С. Беляева, слывшего на космодроме опытнейшим охотником. И уже в полночь эта группа самолётом вылетела в Москву.

А между тем космонавты, оказавшись в глухой тайге, чувствовали себя неуютно. С большим трудом выбравшись из СА, для чего пришлось скинуть с петель входной люк (запасной и вовсе заклинило сосной), они долго барахтались в снегу, пока не почувствовали под собой твёрдую опору. В ожидании помощи медленно тянулось время. Только к пяти часам вечера послышался над ними гул первого самолёта, а ещё через час – второго. Затем началась пурга, и надежда экипажа на скорое избавление из плена угасла. Космонавты начали замерзать и вновь забрались в своё «жилище». Но и там мороз пробирал до костей. Тогда, чтобы совсем не околеть, они раскурочили внутреннюю обшивку СА и, надрав с неё теплоизоляции, снова выбрались наружу. А затем, нарезав из парашюта длинных лент и сняв на время скафандры, обмотали друг друга дедероном. Только после этого обоим удалось кое-как уснуть. Но ненадолго. Леонов, вскоре проснувшись от холода, придумал ещё один способ утеплиться. Он снова выбрался наружу и, стянув застрявший на ветвях деревьев остаток парашюта, заволок его в СА и, замотавшись в шёлк, наконец-то, крепко уснул.

Утром их разбудил гул самолёта. В ожидании долгожданной помощи они покинули своё «жилище», но и на этот раз их ожидания были тщетны: самолёт покружил и улетел. Космонавты негодовали, наблюдая за непрофессиональными действиями спасателей: хоть бы топор да поесть чего-нибудь сбросили! А поисковая группа, затратив почти сутки на подготовку и сосредоточась у деревни Мёртвая, что в 160 километрах от места приземления СА, ещё только готовилась выступать в поход. Владимир Беляев хорошо понимал, что по заснеженной и заваленной буреломом тайге лыжники могут преодолеть это расстояние в лучшем случае только к вечеру. И, представив бедственное положение космонавтов, он решил действовать на свой страх и риск. Увидев на окраине деревни вертолёт МИ-1, Беляев решительно направился к нему. Пилот, оказавшийся лётчиком полярной авиации, был на месте.

– Подбросишь к ребятам, – обратился он к пилоту, – хоть на полпути? Они же там замерзают.

– Не имею права – невозмутимо ответил тот, сославшись на чрезмерную высоту деревьев.

Но Владимир Сергеевич не унимался, продолжая упрашивать парня, уповая на его совесть. И своего добился.

– Ну, если ты от Анохина. – заколебался тот.

– Разумеется, от Сергея Николаевича – не моргнув глазом, соврал Беляев, и пилот сдался.

Через 20 минут полёта, сбросив пилу и топор, Владимир вместе со своим отрядом – Владиславом Волковым, Алексеем Лыгиным и Сергеем Артёмовым – высадились в тайгу и, ориентируясь по компасу, двинулись в путь. Однако дело шло у них неспоро: поваленные тут и там деревья и засыпанные снегом ёлки порой становились неодолимой преградой, и, лавируя по лесу, их приходилось обходить стороной. К тому же, обутые в унты и привыкшие ходить только по лыжне, спутники Беляева то и дело пыряли в сугроб. В результате за первый час пути отряду удалось преодолеть всего лишь пару километров. Видя, что в таком темпе к космонавтам скоро не доберёшься, Владимир предлагает своим товарищам передохнуть и дальше идти по его лыжне без спешки, а сам, прихватив топор, ускоренным маршем двинулся вперёд один.

Он торопился. Но то и дело ему приходилось сверяться с компасом: на снегу за ним оставались сплошные петли и зигзаги. Меховая куртка давно уже болталась на поясе, а взмокшая от пота спина покрылась инеем. Он потерял счёт времени и порой сомневался – не сбился ли с курса? Но вот Владимир услышал выстрел, за ним другой. А вскоре между ёлок увидел фигурки людей и, напрягая последние силы, начал продираться к ним сквозь чащу леса напрямую. И вот он у цели!

Его приближения космонавты не заметили. Павел Беляев сидел верхом на СА и выражал негодование по адресу кружащих над ним авиаторов. Леонов, после неудачной попытки разогреть на костре кофе, снова забрался внутрь корабля и, зарывшись в парашютную ткань, пребывал в дрёме. Владимир ради шутки стащил своего однофамильца за ногу на землю и заключил его в дружеские объятия. Появление в тайге офицера с полигона, который накануне провожал космонавтов в полёт, было для них сейчас истинным сюрпризом и вселило надежду на скорое избавление из таёжного плена. Прихваченный лыжником топор пригодился как нельзя кстати, и вскоре у жаркого костра Беляев и Леонов смогли по-настоящему отогреться. И хотя спасательный отряд смог добраться сюда только на третьи сутки, космонавтов уже не смущала неопределённость положения, и был не страшен мороз.

После завершения эвакуации космонавтов из тайги Анохин, самокритично оценивая свои действия по организации спасательной операции, обратился к Владимиру Беляеву с просьбой:

– Ты уж там перед Королёвым не очень вдавайся в детали. Сам понимаешь: тайга – не степь, да и впервые такое дело…

Тот обещал красок не сгущать и с сознанием честно исполненного долга отправился в обратный путь через Москву.

По случаю счастливого исхода полёта космонавтов Беляева и Леонова в Кремле был организован торжественный приём. Однако Владимир Сергеевич на него не попал: то ли в суматохе, то ли вполне сознательно, но о нём «забыли». Вечером, прибыв в столицу, он пытался было устроиться на ночлег в гостиницу ЦДСА, но из-за отсутствия мест ему было отказано. Он начал звонить друзьям – недавним спутникам по таёжной экспедиции, но каждый раз слышал один и тот же ответ: «Он на приёме в Кремле». Расстроенный, Беляев присел возле телевизора: страна ликовала, отмечая очередную космическую победу, а он – совершивший во имя её настоящий подвиг – оказался в положении изгоя… Ощущая острую потребность поделиться с кем– то своими мыслями, он подошёл к дежурной ещё раз.

– Я, можно сказать, спасал их в тайге, – неуверенно начал он, – а мне даже переночевать негде.

– Кого спасали? – не поняла администраторша.

– Как кого? – удивился Владимир и кивнул на экран телевизора, – вон их, конечно.

– Много вас таких, сказки рассказывать, – не поверила та.

И Беляев понял, что у него появился шанс. Он поспешно вынул из нагрудного кармана фото с Беляевым и Леоновым с дарственной надписью: «Владимиру Беляеву. Первый Автограф. 19 марта 1965 г.» и подал его дежурной. Та внимательно и долго рассматривала фотографию, после чего лишь спросила:

– Вы один?

– Да.

– Получайте номер «люкс» из брони.

Так завершилась для майора Беляева уникальная операция по спасению космонавтов, попавших при посадке в нестандартную ситуацию

После того, как программа полётов космонавтов на кораблях «Восток» и «Восход» была завершена, а спутник «Зенит» был принят на вооружение, перед испытателями были поставлены новые задачи. Главными из них были: подготовка человека на Луну на корабле Л 3 с ракетой Н-1, исследование её с помощью автоматических лунных станций (АЛС) типа Е-8 и испытания нового орбитального корабля «Союз». В связи с возросшим объёмом работ были проведены структурные изменения как внутри НИУ-1, так и в масштабе космодрома в целом. Для подготовки к запуску гигантской ракеты Н-1 было создано 6-е Управление, а для размещения командировочного персонала был построен целый жилой городок в районе площадки № 2. При этом 1-е Управление перешло целиком на космическую тематику, а для испытаний корабля Л 3 на этой площадке был построен отдельный монтажный корпус – МИККО-2Б. Такое же здание возводилось на площадке № 31 для испытаний АЛС, а в стартовых бункерах обеих площадок были развёрнуты станции КРЛ-САС – для дистанционного управления системой аварийного спасения космонавтов (САС) корабля «Союз».

Внутри НИУ-1 испытание всех радиосистем (кроме телеметрии) было сосредоточено в одном отделе, который возглавил Рудольф Крутов. Его замом стал Владимир Яхонтов, а начальниками лабораторий – Анатолий Вершков, Станислав Мурзин, Дмитрий Меркулов, Юрий Резников, Геннадий Опокин и Владимир Бажанов. Моему другу был доверен самый обширный и ответственный участок работы: испытания радиокомплексов кораблей всех модификаций (сокращённо – система ДРС), а также курирование станций КРЛ-САС, возложенное на него лично. Чтобы справиться с указанным объёмом работ, Вершкову требовалось, как минимум, шесть инженеров, а у него остался всего один – Владимир Иванов. Поэтому кадровый вопрос для его лаборатории требовал немедленного решения.

Проблема укомплектования кадрами новых направлений космической тематики была на космодроме головной болью для командования всех уровней, и решалась она самыми разными, в том числе и нетрадиционными способами. Первым пополнением лаборатории систем ДРС стал Виктор Мороз, с которым Вершков был знаком ещё по постановке на боевое дежурство ракеты Р-7 на площадке № 31. Ему было поручено заниматься испытаниями радиокомплекса корабля «Союз». А вскоре в напарники ему прибыл офицер из другого Управления – Виталий Валевский, при этом случился небольшой казус. Неудовлетворённый характером работы в НИУ-6, куда он был направлен после учёбы, Валевский обратился к Патрушеву с просьбой взять его к себе. В кабинете, где происходила их беседа, случайно оказался и его прежний начальник – Евгений Григорьевич Моисеев, с которым Виталий до этого лично не встречался. Мотивируя своё намерение о переводе найти настоящую, живую работу и не обращая при этом на незнакомого полковника ни малейшего внимания, Виталий Филиппович начал хулить царившие в его части порядки и обстановку в целом. Моисеев, опешив, заёрзал на стуле, но до поры молчал. Патрушев же, ехидно улыбаясь, долго слушал хулу на соседа и, в конце концов, не выдержав, задал Валевскому вопрос:

– А вы со своим начальником знакомы?

– Нет, – почувствовав подвох, ответил тот.

– Так вот, знакомьтесь – он перед вами.

Положению, в котором оказался Виталий, не позавидуешь. Но, к счастью, начальники управлений, хорошо зная и понимая друг друга, всё обратили в шутку и, вдоволь посмеявшись, удовлетворили просьбу молодого офицера, тем более, что она была продиктована благими намерениями.

Таким образом, два направления общего фронта работ для лаборатории Вершкова были, по-минимуму, прикрыты (Иванов в одиночестве возглавил работы в МИККО-2Б). Вскоре после начала испытаний на этих объектах, на площадке № 31, началась подготовка к исследованиям Луны по программе Е-8, разработанной КБ Бабакина. Помимо своих проблем, на него были возложены ещё и обязанности руководителя испытаний всех радиосистем АЛС по профилю отдела, после чего он вместе с группой офицеров от других лабораторий отбыл туда в бессрочную «командировку».

На этом направлении сложилась парадоксальная ситуация: техника, в соответствии с намеченным планом, уже поступала, а проводить её испытания было некому. И начальник космодрома Александр Александрович Курушин, чтобы хоть как-то залатать кадровую «брешь», принимает неординарное решение: временно перебросить на этот фланг часть офицерского состава НИУ-4 – как будто речь шла не о работе со сложной и совершенно новой космической техникой, а о помощи «из болота тащить бегемота». К тому же эта помощь пришла не сразу, а когда испытания в МИККО уже начались, и обучать прибывшую команду «гастролёров» было некогда. Поэтому большинство из них, не видя смысла в освоении новой для них техники и оказавшись не у дел, мало-помалу вернулись на свою «базу». И лишь единицы, которым дело пришлось по душе, быстро освоившись с обстановкой, с полной самоотдачей окунулись в работу. Именно таким инженером оказался Валентин Симоненко, с которым Вершков начинал службу на полигоне ещё в отделе РУ. И вскоре перевод этого офицера в его лабораторию был оформлен в отделе кадров.

Второго кандидата со звучной фамилией Бунин, в свой расчёт Анатолий отобрал среди прибывшего на космодром «подкрепления» из гражданского персонала, призванного на военную службу на двухгодичный срок. И хотя приём на должность испытателя такого инженера в обычной обстановке был бы немыслим, но начальство пошло на этот шаг сообразно сложившейся обстановке. И Валерий Бунин вполне оправдал оказанное ему доверие. А чуть позже – с появлением Николая Шиманского – лаборатория систем ДРС была в основном укомплектована, и Вершков уже мог уделять больше внимания вопросам руководства и обучения вверенного ему коллектива. А работать было над чем. Его коллеги, начальники других лабораторий, оказались в аналогичном положении и выделяли в его группу порой совершенно неподготовленных людей по принципу «на, тебе, Боже, что нам не гоже». Поэтому, опираясь на свой опыт, приходилось обучать их самому, начиная с самых азов профессии испытателя, и контролировать буквально каждый их шаг.

К счастью, испытания здесь – при отсутствии высокого начальства – проводились без излишней суеты и спешки, а возникавшие неувязки в работе разрешались без всякого ажиотажа, при уважительном отношении сторон. Организацией работ в МИККО площадки № 31 занимались: от фирмы Бабакина – Кологривов и Полуянов, от управления – Александр Поляков. Немаловажными факторами нормальной рабочей обстановки в трудовом коллективе были также хорошо организованное питание испытателей и обеспечение их автотранспортом самой фирмой.

Такой размеренно-спокойный ритм испытательных работ с АЛС определялся темпом запусков ракеты «Протон», создаваемой КБ Челомея, на которой предполагалась их доставка к цели. Эта ракета, слывущая ныне как одна из самых надёжных в мире, в ту пору проходила ещё только этап ЛКИ, причём весьма неудачно. В течение нескольких лет она – аналогично ракете 8К75 – при каждом очередном пуске, едва поднявшись над землёй, неизменно взрывалась, и её обломки вместе с лунной станцией падали прямо в районе старта. Получалось, что все эти годы как испытатели, так и сама фирма Бабакина работали вхолостую, а высшее руководство ради приоритета в лунной гонке – вполне сознательно шло на колоссальные расходы из бюджета страны, гробя раз за разом бесценную космическую технику.

А объяснялось это (как стало известно лишь впоследствии) весьма просто: Хрущёв, узнав о планах США к концу десятилетия высадиться на Луну, заявил: «Американцам Луну не отдадим!» и добивался решения этой задачи любой ценой, используя для этого даже самый ничтожный шанс. Досужие специалисты из фирмы тогда подсчитали, что стоимость только одной АЛС такова, что произведённой на эти средства варёной колбасы хватило бы опоясать по экватору земной шар. И это при тотальном дефиците мяса! Эти расчёты впечатляли, и хорошо, что о них не знало голодное население страны.

А вскоре испытателям пришлось выдержать настоящую проверку на прочность. На этот раз её виновником была стихия. Зима в тех краях обычно наступает только к концу декабря. Но в тот раз жестокие морозы, застав врасплох коммунальные службы, ударили в ноябре, и вся система отопления площадки № 31 вместе с котельной вышла из строя. Все усилия по её восстановлению, включая доставку батарей самолётом из Москвы, оказались тщетны. Температура в МИККО упала почти до нуля, но, несмотря ни на что, работы, не прерываясь, шли строго по плану.

Наземная аппаратура ряда систем, в том числе и КИА-ДРС, не была рассчитана на такие экстремальные условия, поэтому в помещениях, где она размещалась, по требованию конструкторов, командованием космодрома было решено установить кондиционеры. Но поскольку на это требовалось время, то – дабы не срывать графика испытательных работ – на входе в комнату, где находился расчёт ДРС, строители «временно» установили тепловую пушку, работающую на солярке. Условия для работы с такой системой обогрева были ужасны. С утра, чтобы согреть остывшее за ночь помещение, включали эту адскую машину, которая с рёвом начинала нагнетать подогретый, с запахом солярки, воздух из коридора. По мере повышения температуры, люди снимали с себя верхнюю одежду, а затем, когда становилось и вовсе жарко, агрегат выключали. После этого температура в комнате начинала быстро падать, и уже через час, чтобы не замёрзнуть, они снова одевались, а ещё через час, когда терпеть холод становилось невмоготу, снова включали агрегат.

И так продолжалось с утра до ночи. К исходу рабочего дня люди буквально тупели от шума, вони, углекислого газа и уезжали домой в полуобморочном состоянии. Но ни у кого даже в мыслях не было роптать на судьбу: несмотря ни на что, все были преисполнены решимости выиграть у американцев лунную гонку и стойко переносили выпавшее на их долю очередное испытание. Такой режим работы длился до окончания зимы: новую котельную на площадке установили только летом. Но, как говорится, нет худа без добра: смонтированные к весне для обогрева станции КИА-ДРС кондиционер обеспечил для работы на ней в летнюю жару комфортные условия для расчёта.