Николай Юдин
Мои воспоминания о службе в РВСН

© Юдин Н.В., 2019
Публикуется на сайте с разрешения автора

Мнение редакции об отдельных событиях и фактах истории
может не совпадать с мнением публикуемых авторов...

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Как ракетчики взаимодействовали
с особистами и прокурорами

В ракетной дивизии было три категории неприкасаемых людей: первая – это шифровальщики, 8 отделение дивизии. Они хоть и входили в штат дивизии, но всегда были на особом положении, отличающем их от всех остальных военнослужащих. Об этих специалистах и их специфике работы я уже писал несколько раньше.

Вторая, были «чекисты – особисты», которые были не то чтобы независимые, а вообще существовали в дивизии, как отдельная каста с особыми полномочиями. Их никто ни в чем не мог ограничивать, а вот они могли, да и еще как! Никто и никогда не знал, чем они на самом деле занимаются … и об этом я уже тоже писал. Только вот время смены общественно-политических формаций здорово поменяло их статус.

Когда была принята «Декларация о независимости Украины», они сразу, все как один, незаметно ни для кого, перешли в СБУ (службу безпеки Украины). И чего бы это им не перейти под «новые знамена». В этой, сегодняшней жизни, у них были все блага: квартиры, дачи, машины, возможность, через военторг, получать любые вещи и продукты. И потом, кто из них хотел менять «шило на мыло» – цветущую и благоухающую Украину, в то время, на такую безрадостную, неизвестную Россию, с её трудностями, и Президентом, не всегда трезвым. Опять переезд, опять получение квартиры и её ремонт, и прочее, и прочее, поэтому-то, ни один из 20 человек обслуживающих дивизию, в Россию не поехал. Они, как я уже писал, в дивизии были ничем не ограничены. Машины заправлялись всегда по полные баки, а движение их, кто мог отследить? Да никто. Вот они и катались, куда и когда им вздумается.

В дивизии было 10 машин «особистов – чекистов». Так вот, когда я узнал, что они уже перешли под «жовто-блакитные» прапора, все их машины я своим приказом остановил, кроме «Волги» начальника, которой выделил всего 20 литров на месяц. Взвыли, как волки воют на Луну. Были конечно попытки заправиться, на полковых АЗС, через давление на командиров полков, но после первого же месяца эта практика прекратилась, после того как нач. ГСМ дивизии мне об этих случаях доложил, а командиры получили соответствующее внушение и разъяснение им, моих позиции. Они пожаловались Командующему армии и в особый отдел армии. Командующий армии генерал Кирилин, пытался, повоспитывать меня, однако, когда я задал вопрос: «Пусть покажут мне удостоверение личности и особенно лист, особые отметки и вопрос будет решен», дальше вопрос, как-то отпал сам собой и больше никогда не поднимался.

Ни один «чекист – особист», так в Россию и не вернулся, в отличие от истинно русских офицеров, которые переезжали в Россию на должности даже с понижением. Что же вы ребята с горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками вот так быстро изменили присяге, которую принимали? Видимо каждый из них думал, что в Украине им будет лучше…  Да Бог с ними, лучше так лучше, а вот я их посчитал предателями и первыми изменниками, хуже, чем те прапорщики принявшие прилюдно присягу…

И наконец, третья, самая независимая даже от «особистов», это работники прокуратуры, хотя они иногда работали в тандеме. Каждую дивизию в то время, обслуживал один помощник военного прокурора Винницкой армии. Надо сказать, и его вполне хватало.

В Луцкой дивизии это был капитан Рыбалко Николай Алексеевич. Когда я пришел «на дивизию» он там уже был. Какие эмоции не только у нас, но и любого гражданина вызывает слово Прокуратура? Скажу прямо, вызывает какую-то опаску, сразу начинается крутиться в мозгу: «А что я мог совершить такое, что мной заинтересовалась Прокуратура?» Поэтому в дивизии к-н Рыбалко Н.А. – прокурор, внушал ужас и уважение. Он ходил, как хотел, и куда хотел – для него всегда и везде были открыты все дороги. Прокурор! Кто же ему и в чем мог отказать? Не знал, я таких среди командиров дивизий. Да и среди командующих армий, тоже не встречал. Рыбалко никуда не лез, информацию добывал своими методами, известными только ему, частенько общался с КГБ. Он был среднего роста, всегда идеально одет, чист и опрятен (некоторым нашим офицерам не мешало бы поучиться у него), наглажен и чисто выбрит. Ботинки блестели так, как будто они были новыми и только, что получены с вещевого склада. Я никогда не знал, когда он приходит и когда он уходит, да, по большому счету это мне было и не интересно. Но когда в дивизии случалось происшествие или преступление он всегда был на месте, и говорил, что нужно делать. Высокий профессионал своего дела был. Как-то он обратился ко мне в плане замены квартиры 2-х комнатной, на 3-х комнатную в новом доме, хотя она ему по метражу и не положена была. Да не вопрос, Николай Алексеевич. Я не стал гусей дразнить и, конечно же, выполнил его просьбу, хотя и «получил» за эту как сказал командующий «махинацию» по полной.

Жена его, Люба, была ему полной противоположностью. Вздорная, крайне некультурная, беспринципная, всюду подчеркивающая, что она жена Рыбалко – прокурора и ей все можно. Она была значительно крупнее Николая Алексеевича, широка в плечах и заднице, талии вообще не наблюдалось, грудь было похожа на два молочных ведра, крутизну и изгиб бедер надо было измерять лекалом. В общем – полный антипод Рыбалко. На этой почве у них достаточно часто возникали ссоры и, по-моему, даже с «мордобитием», потому что иногда по понедельникам ко мне в кабинет заходил Рыбалко и предупреждал меня, что у него жена заболела, и её не искали, а потом я её видел с синяком под глазом. Она служила у меня же в дивизии начальником КПП (контрольно пропускного пункта) в звании старшины. На КПП у неё был идеальный порядок, а ее подчиненные, тоже женщины военнослужащие, звали её «цербер» в юбке. Пила спиртное она тоже неприлично много, и даже у себя на КПП, в кабинете, и когда мне докладывали об этом, я передавал эту информацию Рыбалко, и он увозил ее домой. Видимо после этого она и не выходила на службу дня три… Кроме того она его сильно ревновала к другим женщинам, а это было видно невооруженным взглядом, и всячески провоцировала его на ответные действия. Видимо поэтому-то Николай Алексеевич очень любил рыбалку и часто пропадал на трое, а в праздники и на пять суток от этой «мегеры», чтобы нервы ему не портила.

В Советской армии была создана удивительно идиотская система оценки состояния дел в подразделении. Мы называли ее между собой, палочной системой. «Палка» – это происшествие, или преступление, совершенное в подразделении, полку, дивизии. Порой на подведении итогов за год, или период обучения весь доклад был сфокусирован именно как раз вот на этих «палках», а не на боевой готовности и других показателях успешности того или иного подразделения или дивизии. Поэтому естественным желанием каждого командира было не допустить у себя в подразделении эти самые происшествия и преступления, а уж если они совершены, то как-то скрыть их, или сделать так, чтобы эти происшествия или преступления имели для этого командира, как можно меньшие последствия и желательно без наказания. На уровне полка, эти «палки» почти не учитывались при оценке состояния дел в подразделении, если конечно не было чего-то экстраординарного. Командир полка должен был знать истинное состояние дел и объективно оценивать все составляющие и прежде всего состояние боевой готовности, состояние воинской дисциплины, боевой подготовки и другие показатели боевой готовности. А вот при подведении итогов в дивизии, армии и, особенно, при подведении итогов на уровне Ракетных войск основным «мерилом» оценки состояния дел было исключительно наличие «палок», потому как состояние других показателей в дивизиях, было примерно на одном уровне.

Скрыть от прокуратуры преступление было почти невозможно, хотя, прямо надо сказать, у некоторых командиров получалось и это, конечно не без участия в этом деянии помощника прокурора, который постоянно находился на страже закона и правопорядка в дивизии. Все зависело от того, какие между собой отношения были у пом. прокурора и командира дивизии, и это было основным показателем. Пом. прокурора иногда и сам подсказывал, что и как надо сделать, чтобы преступление было расценено как грубое нарушение воинской дисциплины, и «палкой» не считалось. Но такие подарки со стороны прокуратуры случались крайне редко, но иногда все-таки случались. У меня с моим «юридическим помощником» – пом. прокурора капитаном Рыбалко этого не случилось ни разу, хотя у нас и были добрые, можно сказать душевные, дружеские отношения.

Такие дружеские отношения с прокурорскими работниками у меня складывались на протяжении и последующей моей службы на космодроме «Плесецк». Прокурором на космодроме «Плесецк», в те годы, был замечательный человек, «душа компании» и грамотный военный юрист – Скляров Александр Иванович, человек с «бородой», такую он имел партийную кличку. Умница во всех отношениях человек. Все дела, связанные с происшествиями и преступлениями нач. космодрома генерал-лейтенант Журавлев Ю.М. почему-то всегда, «разруливать» поручал мне, а не заместителю по воспитательной работе, хотя это было по его «столу», а именно мне начальнику штаба. Сколько бессонных ночей я провел вместе с Александром Ивановичем, расследуя то или иное происшествие или преступление, сейчас уже и не сосчитать. Видимо вот эти бессонные ночи и расследование других «Про и Пре» сблизили нас и между нами образовались добрые, дружеские отношения. Скляров А.И. был рассудителен, профессионально въедлив, дотошен и справедлив.

Он был объединяющим звеном в системе правоохранительных органов космодрома. Прокурорские и судебные работники по вторникам и пятницам постоянно играли в волейбол, и достаточно не плохо, по крайней мере, не на уровне дилетантов. При его командовании всю прокуратуру он ставил на лыжи, и они даже участвовали в итоговых гонках, на призы космодрома. Мне часто в бассейне доводилось плавать с его офицерами Мосиным Олегом и Землянухиным Денисом, которые плавали на уровне 1 разряда, и уж мне-то как специалисту в этой области, было понятно, что они не один год провели в бассейне, прежде чем научились так плавать. Они всегда участвовали в соревнованиях на первенство космодрома по плаванию, и почти всегда, были в первой тройке. В общем, был сплоченный, во всех отношениях работоспособный коллектив, с которым командованию, и мне, в том, числе было приятно работать.

Но, как поется в песне В. Высоцкого, «но был один, который не стрелял», ну вот не вписывался в этот дружный коллектив один человек в толстых роговых очках» – от которого так и попахивало 37 годом прошлого столетия. Когда, что либо, случалось, я вынужден был заходить  к этому человеку, особенно тогда, когда Александр Иванович отсутствовал, по каким-либо причинам. А возникшую проблему надо было решать.  Он всегда поднимал на меня свои тяжелые надбровные дуги и роговые очки и спрашивал так, как будто бы я, а не кто-то другой, был уже преступником. Я его, как мог, осаживал, говоря, что я не преступник, на что он мне почти всегда отвечал: «А что вы не имеете к этому никакого отношения? Еще как имеете!» Так вот он и работал. Его, если откровенно, на космодроме никто не любил, и к нему не обращался, если не было жгучей необходимости, ждали Склярова, а когда он выходил, все на космодроме облегченно вздыхали. Да уж, Скляров был для всех прокурорских работников этакой «Глыбой, монолитом», на которого равнялись все его подчиненные. В последующем он стал прокурором Владимирской армии, что, мне кажется, им было вполне заслуженно, и он же сыграл решающую роль в юридическом становлении моего сына…  Но, я опять, немного отвлекся. Так вот, если преступление в армии, скрыть было практически не возможно, то с происшествиями, была как раз обратная картина. Командирами всех степеней, если это было юридически возможно, происшествия скрывались, чтобы не было пресловутой «палки», за что, как известно, по голове не гладили. Вот и умудрялись командиры всеми правдами и неправдами уходить от этого.

Случалось, это и у меня в дивизии. 9 мая 1991 года, день победы, который в те годы на Украине, и в Луцке в частности, отмечался как национальный праздник, с размахом на мемориальном комплексе, на который весь народ перемещался после парада. В параде участвовали мы ракетчики и военные авиаторы, от РВСН 26 коробок, а от авиадивизии – 6, а всего где-то порядка 3500 военнослужащих, достаточно много. И вот стою я на трибуне, а ко мне «тылами» пробирается Уфимцев – начальник политотдела дивизии и на «ушко», чтобы никто рядом не слышал, говорит: «Командир! У нас ЧП, труп на ПКП дивизии!» Больше ничего сказать не успел, торжественным маршем пошли части дивизии, отвлекаться уже нельзя было, а у самого в голове уже крутится: «Какой труп? Почему? Когда это случилось?» Потом вместе с «правителями» Волынской области, во главе колонны переместились на мемориал «Памяти» и там тоже торжественные мероприятия. Опять ко мне «тылами прокрался» Уфимцев и задал один вопрос: «КДС (командир дежурных сил дивизии) спрашивает, докладывать ему или нет?» Дело все было в том, что в РВСН, существовал «неписанный закон», без разрешения командира дивизии «На Верх», то есть КДС армии и дежурному генералу Ракетных войск, никто ничего раньше его, командира дивизии, о ЧП докладывать не мог. Только тогда, когда на это даст разрешение командир! Я ответил – «Не докладывать! Закончиться это мероприятие и я, разобравшись, сам об этом доложу! А пока сами поработайте!»

Мероприятие затянулось, после мемориала был прием, в облисполкоме с «возлияниями», как положено, посвященных дню Победы. Всегда. На это мероприятие приглашалось высшее руководство Волынской области, и мы с нач. политотдела. Столы накрывались и ломились от «явств», как ни на одно другое. Дело было все в том, что область в первые дни Великой Отечественной войны, была захвачена фашистами, и испытала все «радости и прелести» фашистской оккупации и Волынской резни, а многие среди стоящих за столом, как раз-то и были свидетелями этих кровавых событий. Разве я мог подумать тогда, что в Украине, полюбившейся мне тогда, когда я туда приехал, все поменяется, и к власти придут именно «бандеровцы», с которыми я боролся. «Совещание» затянулось, а меня «сверлила» одна мысль: «Что же могло там, на ПКП (подвижный командный пункт) дивизии случиться?». Председатель облисполкома, в то время Блаженчук Владимир Иванович, видя на моем лице какую-то озабоченность, спросил у меня: «Николай Владимирович! Что вы сегодня, какой не такой как всегда! Что-то случилось?» Что мне ему было ответить: «Да! Владимир Иванович! У меня труп на ПКП и только этим я сейчас и озабочен!» Конечно, я ответил, у меня все в порядке, что было мне еще ответить! «Вечер» продолжался и закончился далеко за полночь.

Наконец-то я приехал в штаб дивизии, где зам. командира дивизии, ответственный за этот пункт управления, доложил о том, что произошло. Как оказалось, накануне, то есть 8 мая, мой уж чересчур «уставной командир ПКП» подполковник Иванюшин, о котором я уже писал раньше, согласился на уговоры своих прапорщиков, чтобы отпраздновать 9 мая – день Победы и, половить карасиков в «ставке», так на Украине называют озера, тем более, что все орудия лова (сети) были готовы. Выехав со службы, они завернули к ближайшему «ставку». «Ставки» на Украине – это такие озера, что плюнул раз и плевок очутиться на другой стороне озера. В этом случае озеро оказалось чуть больше, надо было сделать два плевка, чтобы доплюнуть до противоположного берега… Рыбалка началась. Вытащили первый заброс, показалось мало, сделали второй и этого всем не хватило. Как говориться «между первой и второй, промежуток не большой», вот бы и уехать уже…  Нет! Надо еще, да и еще и у костра, и с выпивкой, как же остановиться? А когда сделали третий заброс, прапорщик, который был в лодке, сделал это как-то неудачно, запутался в сетях, «бухнулся» в воду и все попытки его спасти ни к чему не привели, захлебнувшись в холодной воде, он скончался.  Вот тебе и труп, получите пожалуйста!

Первый мой вопрос был: «Рыбалко, проинформировали?» «Нет! Жена сказала, что он на рыбалке и будет не раньше 13 числа», значит у нас было время… К трем часам ночи, определились с планом действий. Все действо было так, как было с одной особенностью, перед тем как «утопленник» упал в воду и утонул, он схватился за левую часть груди (якобы сердце) с криком «Ой! Больно!» и упал в воду. Вот на этом и была построена основная версия, которую мы совместно с замкомдива, начпо, и выработали. Осталось найти судмедэксперта, который бы с этой версией согласился, и потом не «кочевряжился», стоял на своем и всем доказывал, что именно от сердечной недостаточности и скончался этот прапорщик! Нашелся такой! Как тогда на Украине, а уж тем более сейчас, всегда можно было найти людей, которые не очень-то отличались принципиальностью и тем более неподкупностью. Этому судмедэксперту, что мы нашли, надо было сделать на даче душ и ограду, и еще на свадьбу дочери ему нужна была большая палатка. Душ и забор на даче был сделан уже к 11 числу, а палатка была обещана «по первому требованию», и справка о смерти была готова: «Смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности», что нам и надо было.

Дело было сделано, от «палки» в день Победы удалось уйти. А что было бы, если бы мы доложили о происшествии в тот же день. Красная была бы не только редиска на столе, но и телефоны были бы еще красней, чем редиска, причем не только у меня в кабинете, но и у уважаемых людей, Командующего армии и Главкома Ракетных войск, да и на ЦКП Генерального Штаба от этой новости. Радости уж точно, ни у кого бы, не добавилось. Где в это время были «Чекисты – особисты», не знал никто, они никогда не ставили нас в известность, где они будут, и чем будут заниматься, да нам было и не до этого. Видимо, как всегда ловили «шпионов», которых за все командование мною дивизией не было поймано ни одного! Может быть, работали с «агентурой» или следили за офицерами, слушающими «Голос Америки» или «Немецкую волну», не сделают ли они в этот праздник, дорогой для Советского народа, что-либо противоправное, что резонансом отзовется на Западе. Не знаю, что они в этот праздник делали, потому, что мы их видели только в «рентгеновских» лучах…

13 числа, когда уважаемый помощник прокурора Рыбалко Н.А. прибыл на службу, я его проинформировал об этом «маленьком инциденте» (происшествии). Он, как-то скептически улыбнувшись, тут же уехал на ПКП. Но там уже все, кто был на рыбалке, были предупреждены и стояли в своих ответах «насмерть», подтверждая, что именно так и было дело. Прокурор РыбалкоН.А. с версией, и обстоятельствами дела согласился… Жена получила пенсию, по утере кормильца, муж то все-таки «погиб при исполнении обязанностей на военной службе»…

Вот на этом и закончилась эпопея с этим инцидентом (происшествием), которое как бы было, но которого не было! «Это нужно не мертвым, это нужно живым», не раз повторял я, на своем жизненном пути и на самом деле, кто бы выиграл, доложи тогда мы всю правду. А никто! Дивизии была бы поставлена так не нужная ей «палка», а жена прапорщика с тремя детьми, осталась бы без пенсии. «Очковтиратели», можете сказать вы, может быть и так, но опять вернемся к фразе: «Это нужно не мертвым, это нужно живым». Пусть уж простят меня, сегодняшнего, правоохранительные органы несуществующего ныне государства – Советского Союза, и грозные правоохранительные органы, существующие и по сегодняшний день – прокуратура РВСН. Уж и не знаю, поступают ли нынешние командиры дивизий Ракетных Войск, таким образом, или нет, как поступали мы, мне доподлинно, не известно. Но мне кажется, что по-человечески, по совести и справедливости я в тот раз поступил правильно и никто меня в этом не переубедит…

Был в моей практике и совершенно уникальный, на мой взгляд, случай. А случилось вот что. Как-то раз, проведя очередное совещание с начальниками служб в субботу, зашел в кабинет в хорошем настроении, и как говориться «ничего не предвещало», вдруг ко мне в кабинет буквально врывается Уфимцев и спрашивает: «Полковник Калугин (615-й ракетный полк, который был дислоцирован в Славуте, Хмельницкой обл.) вам ничего не докладывал?» «Нет! Ничего не докладывал! А что-то случилось?» «Да ничего командир! Если не доложил, значит еще не так все плохо!» Заинтриговал! Спрашиваю у него: «Мне звонить ему?» Валерий Сергеевич отвечает: «Нет, не надо, надо будет – сам позвонит». Уточнил у КДС дивизии: «КДС полка Славуты ни о чем не докладывал?» «Нет! Ни о чем не докладывал! Я приказал КДС дивизии уточнить состояние дел в полку и доложить мне. Через некоторое время КДС дивизии доложил, что все в полку в порядке, один человек госпитализирован с подозрением, по-моему, на аппендицит. На этом я и успокоился.

Прошла суббота, и воскресенье, а по понедельникам был еженедельный мой доклад командующему армией, а мне предварительно, о состоянии дел докладывали командиры всех частей. Задержался в этот понедельник, только командир 615-го рп, я уже доложил Командующему о том, что у меня за неделю все в порядке и тут на тебе… «Докладывает командир 615-го ракетного полка. Товарищ командир дивизии у меня в полку совершен суицидальный поступок. Рядовой Петров, совершил попытку суицида в субботу в автопарке и далее, как это бывает все подробности об этом военнослужащем: национальность, где родился, где и кем был крещен, ну и тому подобное…» Я задал ему один вопрос: «Он жив?» Ответ был исключительно бодрый и для меня более чем обнадеживающий: «Так точно! Жив! Живее всех живых! Врачи, которые вывели его из комы, наблюдают положительную динамику и говорят уверенно, что жить будет…» Мне бы слетать или съездить на худой конец проверить этот доклад, но как не поверить командиру полка, который командовал полком уже почти 6 лет. Как всегда, встретились с Рыбалко – пом. прокурора, и я его проинформировал, что все у нас в порядке, причин для волнения нет (знал бы он, а причины то были, и серьезные).

Где-то после обеда во вторник (а прошло уже четверо суток, после попытки суицида, и смерть может быть квалифицирована, как естественная убыль) звонит Евгений Афанасьевич Калугин, и с грустью в голосе сообщает, что несмотря на все усилия врачей, их пациент умер, хотя вчера, как им казалось, уверенно шел на поправку… Что было ему сказать? От «палки» – то ты ушел, а вот что ты скажешь родителям, спросил я? А он так радостно уже мне и сообщает, что с родителями он уже договорился, якобы они, родители этого, того что он повеситься, уже давным-давно ждали. Как оказалось, он был наркоманом и это, был его не первый суицид, и они претензий никаких к командованию части иметь не будут. Это уже было кое-что. Я сказал Калугину, чтобы родители подтвердили это письменно, когда им привезут «тело» с гробом, что они и сделали.

Я уж не знаю, как Калугину удалось, держать «труп» в госпитале, считая его живым. И об не узнает никто и, наверное, никогда, по той простой причине, что Калугина Евгения Афанасьевича на этом свете уже нет, умер. Я конечно понимал, что была подтасовка, да еще какая, но что было – то было. Николай Алексеевич Рыбалко, ездил в Славуту разбираться с этим случаем, и ничего криминального не нашел, а может и не хотел…

После «разгона» дивизии он был прокурором Ровенской общевойсковой армии в ВСУ, стал полковником, и мы с ним, когда я приезжал к дочери погостить на Украину, всегда тепло и по-дружески встречались за «рюмкой чая» у него на даче – «бойцы вспоминали минувшие дни, где вместе когда-то рубились они!» К большому моему сожалению, его уже тоже нет в живых.

Вот так в Советское время правоохранительные органы работали с командирами, а командиры взаимодействовали с ними с целью поддержания закона и правопорядка в войсках…