Николай Юдин
Мои воспоминания о службе в РВСН

© Юдин Н.В., 2019
Публикуется на сайте с разрешения автора

Мнение редакции об отдельных событиях и фактах истории
может не совпадать с мнением публикуемых авторов...

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

НАЧАЛО СЛУЖБЫ – БЕЛОРУССИЯ

Как начиналась служба в ракетных войсках

Мне исключительно приятно всегда было общаться с молодыми офицерами, прибывающими после училищ, для прохождения службы в ракетных частях. Уже в средине 80-х годов был разработан целый ритуал встречи и ввода в строй, обеспечения жильем, устройства детей в детский сад или ясли, учитывались и другие маленькие бытовые хитрости, без которых жизнь молодого офицера иногда превращалась в сплошные мучения. Поэтому в каждой ракетной дивизии разрабатывался план приема молодых офицеров и ввода их в строй, где были учтены все ранее перечисленные вопросы.

Все офицеры-выпускники приезжали в основном из городов миллионников, и районные центры не всегда их радовали, особенно их жен. Бывали на этой почве, чего скрывать, что жены уезжали, и семья распадалась, но системой это не становилось.

Луцк был особым местом, куда служить стремились все, как говорили в офицерской среде Луцк – это край, похожий на рай. Наверное, так и было! Областной центр Западной Украины, город с тысячелетней историей и самобытной культурой, где офицеры были почти на 100% обеспечены квартирами. Недалеко от центра города был даже специальный квартал ДОС, где проживали офицеры управления дивизии, полков и ЧСВТ. Поэтому-то офицеры очень дорожили службой в Луцке и не стремились уезжать на повышение в другие, Богом забытые места… Молодые офицеры тоже почти все хотели служить в Луцке, но одно дело хотеть, а другое дело, куда тебя назначат – большая разница! Да и кто тебя туда направит, если у тебя нет никакого блата?

В 70-е годы никто и не думал про ритуал встречи прибывающих офицеров, командованию видно было не до нас, решали более важные с их точки зрения вопросы, а молодежь пусть сама узнает, «почем сотня гребешки», и порешает сама, те трудности, с которыми столкнется! После выпуска я попал не в самое плохое место в Ракетных Войсках – в 170-й ракетный полк, который дислоцировался в городе Лида. Чистенький, аккуратненький, компактный районный городок, где уже к 6 часам утра все улицы были подметены, а в жару политы водой.

В тот, 1971 год в Лиду, в штаб 49 ракетной дивизии, нас прибыло человек 25. А вот, в Лидский полк, в/ч 23462, нас попало всего 5 человек, два истинных ракетчика из Пермского ВКИУ, я и Володя Щербинин, выпускник 2-го факультета, два медика из Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова, один спец по ракетным топливам и ГСМ из ак.Дзержинского. Остальных судьба разбросала кого куда. Кто-то поехал в Слуцк, кто-то в Гезгалы, и Новогрудок. По большому счету, все были довольны, кроме тех, кто попал в Гезгалы: 5 домов, школа, детский сад, клуб, большое озеро, а кругом… лес, лес и лес и никакой работы для жен. В дивизии нас уже ждали … Сначала нас всех принял командир 49 ракетной дивизии генерал – майор Глущенко, затем начальник штаба полковник Ахудзянов, а потом  зам. командира, главный инженер, начальник оперативного отдела – он же нач. инструкторской группы полковник Пилипенко В.В., и конечно кадровик. Все они рисовали нам, молодым офицерам, светлое будущее при правильной нашей службе. Принял нас и начальник политотдела дивизии полковник Сергеев. Лысый, какой то, весь скользкий и не приятный, с мешками под глазами, как будто пил, не просыхая целую неделю. В его глазах не было вообще никакой радости при встрече с нами. Он спросил у нас кто коммунист, а кто комсомолец. Мы все были коммунистами. Тогда он попросил показать партийные билеты. Мы показали. Но у двоих из нас партийных билетов с собой не оказалось. Что тут началось – гром и молнии, показались бы детской шуткой. Он на них кричал так, что стекла дребезжали. Остановил этот крик, только зашедший генерал Глущенко, который немного пожурил этих двух офицеров, и отпустил всех нас с Богом в части, где нам предстояло нести свой не легкий крест армейской службы. С частей уже стояли машины, которые пришли за нами, чтобы отвести нас в части, в которых мы, будем проходить службу.           

И вот мы, пятеро, в парадной форме, начищенных сапогах, как новые, только что выпущенные на Пермской фабрике Госзнака, медные пятаки, предстали перед командиром 170-го ракетного полка полковником Горшковым Валентином Ивановичем. Полковник Горшков В.И. был старой, еще той фронтовой закалки – под два метра рост, с бородавкой на носу и прямой спиной, будто бы лом проглотил – он своим внешним видом внушал неподдельный страх. Говорил он медленно, четко выговаривая каждое слово и делая небольшие паузы, но всегда – по сути. В последующем, только увидев его издалека, я всегда старался обойти его стороной: не дай Бог, задаст какой вопрос, а хуже того – даст какую-то работу, или поставит, какую либо, задачу. Потом «кадровик» представил нас заместителям командира полка, а потом нас двоих отвел к командиру 1-го дивизиона подполковнику Неверову. Это уже был совсем другой человек, как потом мне стало известно, у него была кличка – «трясогузка», а народ даром клички не дает, вечно куда-то спешащий и всего боящийся, говорил неразборчиво, проглатывая слова. Он спросил только, куда нас распределили, и отправил нас со Щербининым, во вторую батарею, к командиру батареи гвардии майору Старовойтову Иван Ивановичу.

Иван Иванович в батарее был единственный офицер, имеющий высшее образование, и этим очень гордился. Помимо главных задач – сдача на допуск к самостоятельной работе – он задал нам вопрос: «А где вы разместились и как устроились?» Он был первый, кто задал такой вопрос, остальные, у кого мы успели побывать, видимо посчитали, что для них это не вопрос и не стоит заострять на нем внимание – сами решайте свои вопросы. Мы ответили, что живем с женами и детьми в общежитии, что деньги кончаются, а в общежитии за проживание «дерут» неподъемные для нас деньги, как будто, мы приехали не служить, а находимся в командировке. Он сказал, что разберется, посоветовал к кому обратиться и дал два дня на обустройство и поиск квартиры. С помощью вездесущих прапорщиков батареи, достаточно быстро нашли съемные квартиры и через два дня были уже в строю батареи, начали осваивать технику и знакомиться с заведенными порядками. Моя жена, надо сказать, со своим высшим фармацевтическим образованием, уже на второй день была принята на работу – зам. управляющей районной больничной аптеки, а с помощью главного врача этой больницы, сын был устроен в детские ясли. Бытовые проблемы моей семьи на этом этапе, были решены!

Попали мы, с Володей Щербининым, с освоением своей военной  специальности, «как кур в ощип». В училище учили и войсковую стажировку проходили на 8К84, а попали служить на «старушку» 8К63. Я был назначен на должность старшего оператора 4-го отделения (отделение заправки КРТ), а он – старшим оператором НКС. Достаточно быстро мы сдали на допуск к самостоятельному дежурству, базовые знания, данные в училище, позволили это сделать.

Еще не успел познакомиться с расчетом, как из дивизии вызвали на сборы по плаванию. А там – лафа, 2 часа тренировки, а остальное время свободное – делай что хочешь. Зато в батарее, куда меня распределили, радости как-то не было. Появился самый натуральный балласт в виде офицера. Вроде бы он и есть, а реально его нет. К радости своей я это быстро понял и постарался все исправить. И… понеслось!

Дежурили тогда по неделе, причем не так сейчас, «прикован» цепями к креслу и пульту пуска. Вся дежурная смена находилась на территории жилого городка, а в боевую зону мы прибегали только по сигналу «Тревога» и дальше приступали к подготовке ракеты к пуску или к регламенту и обслуживанию техники. Дежурил я всегда с комбатом и все подъемы и отбои, л/с были естественно мои, «молодого», как он любил меня называть. А было еще три, а то и четыре караула при гауптвахте за смену, и все это ложилось на мои плечи. Я не роптал, понимал, что комбату, который был уже в возрасте, утром хотелось поспать, а вечером почитать книгу или просто расслабиться и отдохнуть. К концу смены уставал страшно, еле ноги волочил, а в кунге, который вез офицеров на «зимние квартиры», где все играли в карты с момента посадки и до самой высадки, моментально засыпал и просыпался только тогда, когда уже после остановки меня кто-нибудь толкал, говоря, что уже приехали. 

4- е отделение, куда я был распределен, наверное, самое хлопотное отделение в стартовой батарее. Нас еще называли «бочкарями», да наверное так и было: – две «бочки» 8Г131 с окислителем АК-27И и СРГС-овскими шлангами, а «таскали» эти «бочки» КРАЗы-214; – «бочка» с горючим ТМ185 и пусковым горючим ТГ-02 с тягачом АТТ; – машина для заправки перекисью 8Г210 на базе «Захара» – ЗИЛ-157; – заправщик окислителем 8Г113; – два «водообмывщика» 8Т311 на базе ЗИЛ-157 и была еще одна машина на две батареи 8Г11 – для хранения и транспортировки перекиси водорода. Такое вот было хлопотное хозяйство, у товарищей «бочкарей». И все это «хозяйство» в нужный момент должно было доехать до старта, заправить ракету всеми четырьмя компонентами ракетных топлив и еще успеть своевременно «смыться», т. е. уехать со старта при заправке из полной боевой готовности.

Начальник отделения капитан – а в то время начальники отделений уже все были капитанами – Ефименко Николай Афанасьевич, был уже в возрасте, и все что касалось обучения и воспитания подчиненных, а также обслуживание техники «возложил» на мои широкие плечи. Сам он редко появлялся на регламенте, да и на занятиях по специальной подготовке, когда я не был в карауле, почти не появлялся. Его страстью была игра в карты, причем не в преферанс, а в элементарную «буру». Проигрывал часто и много, потом отыгрывался, но почти всегда оставался в минусе. Много раз я пытался его оторвать от этой пагубной страсти, но у меня так ничего и не получилось, он по-прежнему продолжал играть и проигрывать. Он был «упертым» в этом отношении белорусом, а в остальном это был прекрасный человек и первый мой начальник!

Помню, как сейчас мой первый самостоятельный выход на полевые позиции на учениях «Запад-72». Все началось действительно внезапно в ночь на 9 марта, когда страна еще не отошла от поздравлений женщин, не так как теперь, когда всем все известно заранее. Моя задача была доставить 8 «бочек» с окислителем АК-27И в полевой район, который находился на расстоянии 120 километров. Погода в это время в Белоруссии мерзкая, моросящий дождь, на асфальтовом покрытии гололед. Колеса цистерн еще на 15 сооружении к бетонке «прилепились» так, что сдвигать одну цистерну приходилось двумя тягачами в сцепке. К 23 часам вечера колонна была готова к маршу, старшие на КРАЗах – сержанты начальники расчета окислителя и водители проинструктированы мною, тронулись… Я передней машине, возглавляю колонну. Скорость 20 км в час, не больше – гололед. Приблизились, к маленькому подъёмчику, и мой КРАЗ забуксовал. Колонна встала! Цистерну – на стояночный тормоз, и подсыпать под колеса КРАЗа песок. Отцепил цистерну. Еле-еле КРАЗ вылез на горку. Что делать? К первому КРАЗу, прицепил второй, что шел сзади. Прицепили цистерну, сняли со стояночного тормоза, засыпали всю дорогу песком, а под КРАЗЫ постоянно сыпали песок, и в натяг удалось цистерну сдвинуть с места и потихоньку вытащить на горку. Но это всего одна, а еще семь. По наприехали, «советчики» из полка, а точнее из города, почти все не трезвые и начали учить меня, как правильно все делать. Послал всех на известные три русские буквы, в том числе и главного инженера полка, и потихоньку вытащил все оставшиеся 7 цистерн, и далее продолжил марш уже без проблем и советчиков. А с главным инженером полка вышел спор нешуточный. Он всех старался подчинить себе, а меня убрать в сторону. Тогда я его спросил: «Вы в дежурной смене? Нет! Так вот отойдите и не мешайте мне выполнять задачу, а если хотите сами возглавьте колонну». После этих моих слов он отошел в сторону, и в моё руководство и то, что я делал, больше не вмешивался. Правда,  мою наглость, он запомнил надолго…  

Набегавшись на холодном ветру, проникающем под теплую одежду, на переживавшись, за выполнение задачи, сел кабину КРАЗа, но здесь появилась другая напасть, просто смертельно, захотелось спать, как впрочем и водителю, ведь шел второй час ночи. Остановил колону, вызвал старших к себе, рассказал, что делать, и мои водители и старшие, в том числе и я, сделали пробежку от начала колонны до её конца. Когда у меня сон прошел, снова «двинули» в путь дорогу. Еще раза три или четыре я поступал точно также и в 8 часам утра мы, организованной колонной, все прибыли на полевую позицию, называемую раньше СЗПР.

Позже, я и мои «бочкари», помогали 1-му отделению устанавливать СП-6, копая и вгрызаясь в промерзлую землю ломами и лопатами БСЛ-110, чтобы в последующем установить на СП-6 пусковой стол. Задачу на этих учениях дивизион выполнил, а вот как – мне это было не известно. Результаты, до «сопливых» лейтенантов, в ту пору, почему-то не доводили.

Вот так закончился мой первый боевой самостоятельный выход на полевые позиции, который многому меня научил и много дал командирской практики. Сколько будет их еще впереди, я тогда, и представить не мог…

1971 год. Выпускник Пермского ВКИУ лейтенант Юдин Н.В.

Служба молодого лейтенанта в строевой ракетной части «медом не покажется». «Молодой» не набрал еще той офицерской «бурости», твердости характера, «стали» в голосе, а если говорить в общем, то и практических навыков во всех сферах армейской жизни, даже играть в «буру» не научился. Иногда в игру «молодого» просто не принимали, а когда научили, «обдирали» как липку, и пощады никакой и скидки на молодость со стороны старших «товарищей» не было. Стезёй молодого лейтенанта оставался караул при гауптвахте – раз по семь в месяц в период дежурства, проведение занятий с л/с, обслуживание и регламент на технике и вооружении, «походы» на контроль подъема и зарядки, вечернего отбоя «любимого» л/с. «Старшие товарищи» в это время занимались чем им заблагорассудиться – летом собирали грибы и ягоды, играли в волейбол, под руководством нач. фин. службы полка (фанат волейбола был), рассказывали друг другу байки, играли в «буру» и страшно боялись, если за этим занятием или бездельем их застанет командир полка или командир дивизиона. Их «разборки» были очень круты, и после них долго никто из офицеров в гостиницу уже не заходил, да и в учебных классах игра надолго прекращалась, и приходилось «вечным» капитанам – начальникам отделений выполнять прямые свои обязанности, отнимая горький «хлеб молодых». Наступал период относительного затишья, но ненадолго, а потом все повторялось сначала, с точностью как было в первый раз. Как то раз днем, меня вызвал к себе начальник особого отдела полка. С чего бы это? Вражеские голоса не слушаю, Родину предавать и покидать не собираюсь. Так в чем же дело? Посоветовался с начальником, спросил, что делать и как вести себя. «Да он тебя вербовать будет, чтобы ты у него работал, стукачём!» ответил он. Теперь понятно, этого он от меня никогда не дождется. Пошел к «особисту», как на эшафот. Зашел к нему в кабинет, представился и доложился. «Особист» был в звании майора, невзрачный на вид, лысеват, слегка располневший, без особых внешних примет. Он постоянно курил папиросы «Беломорканал», и кабинете, стоял устоявшийся запах табака. Он пригласил мне сесть и начал неспешную беседу. Он никуда не торопился. Попросил меня рассказать биографию, кто я, что я, и в подробностях. Я ему долго рассказывал, кто я такой, а он внимательно слушал, и что то, записывал. Когда я закончил свой рассказ, он задал мне один вопрос: «Владею ли я иностранными языками, а если владею, то какими?» Я ответил, что почти в совершенстве владею французским языком, английским со словарем. Он задумался и долго молчал. Потом задает вопрос: «А как вы смотрите на то, чтобы поехать учиться в академию Советской Армии? Там, такие как вы, очень нужны!» Я уже знал, что это за академия, но прямого ответа сразу на поставленный вопрос, не дал, сказав, что надо все обдумать, посоветоваться с женой. Он сказал: «Ну что же посоветуйтесь, а через две недели, я вас снова вызову. О нашем разговоре, никому ни слова. Кроме того  надо пройти  медицинскую комиссию вам, жене и ребенку. С госпиталем я договорился, чтобы вашу семью, пропустили вне всякой очереди». Я посоветовался с женой, она согласилась. Но не все было так просто. Надо было пройти медицинскую комиссию, а вот её то, я и не прошел. На этом моя разведывательная деятельность и закончилась, не успев начаться! Больше меня, к себе «особист» не вызывал, и вопросов не задавал. А может и правильно, что я не попал в эту академию, позже я закончил их две…   

 В 1973 году меня назначают на должность начальника 4 отделения 6 батареи этого же полка. Командовал отделением заправки, а через 1 год  назначают на должность командира батареи.

Командир стартовой батареи – это, на мой взгляд, самая тяжелая должность в войсках. Это «собака», которую все пинают, а она не может даже тявкнуть, иначе вырвут язык. Разные приходилось решать задачи, но приоритетной задачей для меня на всех должностях была дисциплина. Без решения этой задачи все остальное не решались. Батарея, которую я принял, была на последнем 60-м месте в дивизии, на последнем месте в полку и в дивизионе по всем показателям – от дисциплины и боевой готовности, до поддержания техники и вооружения в боеготовом состоянии. Не буду описывать, какие я меры принимал, но то, что через год батарея была 6-ой в дивизии, а еще через год – второй, это должно о чем-то говорить. Мои усилия были потрачены не напрасно.

А не обогнал я только своего командира 4 батареи, у которого был начальником заправочного отделения – майора Жируева А.Н. Это был командир с большой буквы. У него я научился очень и очень многому и, по сей день, благодарен судьбе, что мне повезло у него учиться. По итогам года я был выдвинут на должность заместителя командира 1-го дивизиона 306-го ракетного полка.

Когда я приехал в Слуцк командиром полка в то время полковник Муравьев В.А. (в последующем зам. ГК РВСН). Он принял меня и устроил у себя в кабинете форменный экзамен по проверке моих знаний техники и вооружения ракеты Р-12. В этом деле он был большой специалист. Моими знаниями он остался доволен, и отправил меня в 1-й дивизион к командиру дивизиона подполковнику Шелап Н.Б.  Полковник Муравьев и подполковник Шелап – это два человека, такие разные по существу, были похожи только в одном – беззаветной преданности своей Родине СССР.  Муравьев – уставник, до мозга костей, но не «сухарь», как принято считать, а вдумчивый, грамотный в военном деле, порядочный во всех отношениях человек. Второй Шелап,   полная противоположность – неказистый, сухой, можно даже сказать поджарый, про которого и сказать, что это военный человек, было бы просто неправильно. Так, пиджак, из двухгодичников. Но! «Внешность обманчива, сказал еж, слезая с сапожной щетки». А на самом деле, это был человек с огромной силой воли, всесторонних знаний, досконально знающий технику и вооружение, доступный для людей, конкретно решающий их проблемы. В тоже время, это был требовательный в меру командир. Не дурелом! Он много не говорил, это была не его стезя. Он просто делал хорошо свою военную работу. Дивизион занимал 1-ое место в дивизии и Смоленской армии. К нему привозили учиться других командиров. А для меня находиться под командованием подполковника Шелап Николая Борисовича было одно удовольствие. Я всегда с радостью ехал на службу, и знал, что без дела не останусь, а если будет необходимо, мне будет оказана помощь. Когда он уходил на должность начштаба РТБ, он выдвинул мою кандидатуру на должность ком. дивизиона и отстоял ее перед вышестоящим штабом. Вскоре состоялось мое назначение на эту должность.

Работы в полку всегда хватало! Чего только стоила одна «безумная» идея обваловать старты четырехметровым валом, со всех сторон, якобы для защиты от нападения бомбардировщиков НАТО. Вот, задаюсь до сих пор одним вопросом: «А как это бомбардировщики НАТО долетели бы до нашего позиционного района и наших стартов ракет Р-12, если у «НАС» на Западе стояла мощнейшая группировка войск, Стран Варшавского Договора и Группа Советских Войск в Германии?» До сих пор объяснения не нахожу. А ведь старты всей Смоленской ракетной армии, да и часть Винницкой армии были обвалованы с 1972 по 1974 год. Принимал участие в этой обваловке и я, со своим заправочным отделением выделяя людей и КРАЗы-214. Сколько техники было «угроблено» при этой самой обваловке, вряд ли об этом знает хоть один высокий военачальник, а вот мы, которые каждый день разгружали КРАЗы с песком, об этом знали! КРАЗы-214 итак «на ладан дышали», а тут только на них и возили песок. Они каждый день ломались, водители день и ночь их ремонтировали, а утром снова ехали загружаться песком. Вопрос о том, что кто-то устал, никто не задавал, а вот вопрос: «Почему ты отстаешь от графика? Почему у тебя КРАЗ не на ходу? Когда закончишь ремонт?» – задавали, и почти каждый день, причем высокие начальники. А вот комбат нас понимал и входил в «положение», но его «бедолагу», «драли» как солдата на «курсе молодого бойца» за невыполнение плана. Постройка валов с использованием штатной техники, стоящей на боевом дежурстве на мой взгляд, нанесла огромный вред боеготовности частей Р-12… Валы построили, и л/с батарей стал задыхаться в парах окислителя АК-27И, который смогом, как в Лондоне, висел над стартом при безветрии, когда стравливалось давление с подвижных «бочек» 8Г131, и все, были вынуждены работать в противогазах. Да, уж! Так, наверное, и стоят, по сей день, эти валы, на прежних стартах Р-12, как памятники «бестолковых» решений, принятых кем-то из высшего руководства МО СССР.

Потом наступила эра строительства «будки» комбата, так его, «домик комбата», называли в войсках – при этом не выделялось вообще никаких средств. Идея-то была хорошая, да исполнение как всегда подвело. Стройте, как хотите и из чего хотите, а к сроку, чтоб «будка» стояла. Как предполагалось эта «будка» была предназначена для того, чтобы комбат мог не всегда находиться на «бетонке» у стартового стола при подготовке ракеты к пуску, а иногда мог «заглянуть» в «будку» погреться, попить чайку (кофейку), если была холодная погода, а также мог оттуда руководить процессом подготовки. Кроме того, «будка» предназначалась для работы с секретными документами и проведения совещаний с офицерским составом, обогревом нескончаемых проверяющих «особ» и угощением их «чем Бог послал». Вот и «лепили будку из того, что было». Рук хватало, наш советский солдат, из «топора кашу мог сварить», а как раз вот этого-то топора и не было. Но и эта задача была успешно решена, правда у каждого комбата, по-своему. У некоторых комбатов, которые были в приятельских отношениях со службой ИТС, это были дома, похожие на жилые дачи, у других – домики, очень похожие на «будки». Потом началось строительство сооружений 15У111К, из дерева, с целью введения в заблуждение наших «американских друзей», как их сейчас называют. Американцы «присели» от такого количества «ПИОНЕРОВ» – 15Ж45 – на Западе СССР, напряглись, начали морщить лбы и чесать уши, потными руками быстренько подписали с Советским Союзом договор «О сокращении ракет средней и малой дальности» и начали выводить «ПЕРШИГИ» из Европы. Не зря значит, мы старались, тратя силы и средства, нервы на строительство этих деревянных сооружений, которые сыграли успешно, свою стратегическую роль…