 |
|
 |
|
|
|
|
А.С. Гончар
© Гончар А.С., 2008
Наш адрес: ruzhany@narod.ru |
Аварийная комиссия приступила к работе в тот же день в 11.00. Первое заседание проходило в кабинете Гудилина. Как и заведено в таких случаях, были намечены все возможные направления работ, в общем, перечне которых маскировалась истинная причина, которая к этому времени была предельно ясно установлена. Некоторым оправданием такого подхода было то, что изучались и устранялись все слабые места. Радикальным же решением была доработка световодов — телескопическое соединение которых было заменено соединением «впритык», а сила пружинных толкателей была увеличена более чем вдвое. Одновременно были проанализированы циклограммы отвода всех площадок обслуживания и, в частности, процесс отвода платы прицеливания после доработок многократно проверен на второй ракете, находящейся в МИКе. Однако еще на Госкомиссии кем-то из руководителей было высказано пожелание: повторный запуск осуществить без системы прицеливания, аналогично, как это было при пуске ракеты 6СЛ. Наши теоретики совместно с конструкторами ракеты оценили дополнительную ошибку в азимуте плоскости орбиты, которая оказалась больше пяти угловых минут. Против такого варианта пуска категорически возражал В.Л.Лапыгин, которому предстояло во многом дорабатывать математику своей системы. Вопрос дебатировался несколько дней и завершился тем, что министр «приказал» Лапыгину «согласиться» с дополнительной ошибкой, однако наша аварийная комиссия, включая прицельщика Киевского завода «Арсенал» И.А.Коваленко, настояла на пуске с системой прицеливания. Работы по рекомендации аварийной комиссии были закончены 2 ноября, о чем было доложено на оперативке, был установлен объем и порядок повторных электроиспытаний и сроки замены элементов разового действия. О степени напряжения всех участников работ в эти дни говорит то, что на оперативном совещании утром 2 ноября генерал Гудилин, первым делом, попросил участников совещания: «Не допускать эмоций и вспышек гнева!» Затем А.А.Маркин доложил об общем состоянии ракеты и о том, что на блоке 20А фильтр по окислителю забит — вот где таилась еще одна причина аварии, на этот раз в полете. На следующий день выяснилось, что примерно одна треть фильтра оказалась, забита паклей, а наша оценка работы САЗ показала, что система остановила пуск через 2-3 секунды после запуска двигателей, т.е. до старта. Новый график работ предусматривал проведение электроиспытаний в объеме, предложенном Г.Я.Шепельским с выходом на контрольный набор готовности и комплексные испытания 9 ноября. Работы с ракетой вошли в привычное русло, т.е. две оперативки и работа в две смены по двенадцать часов. Пятого ноября вернулся на полигон В.Х.Догужиев и в ту же ночь созвал совещание для рассмотрения состояния дел по отводу платы с приборами прицеливания. Докладывал В.М.Филин, но он пытался уйти от прямого ответа на вопрос, что же явилось причиной срыва пуска? Министра явно не устраивало толкование Филина «заклинивание в световодах наиболее вероятная причина». Ему необходимо было утверждение, которое не оставляло никаких сомнений в определении причины и, следовательно, в ее устранении. Видно было, что в Москве вопрос о безаварийном пуске был поставлен весьма остро. Позже, уже на официальном заседании Госкомиссии, Беляков поставил вопрос о переносе пуска на следующий год, ссылаясь при этом на приезд в СССР Миттерана. В этой ситуации любая авария была крайне нежелательна. Виталий Хусейнович, задав несколько вопросов Филину, обратился и ко мне с вопросом: «Однозначно ли выявлена причина срыва пуска?» Я ответил, что последующие тщательные исследования телеметрии, записей автоматики и изучение состояния световодов убедительно подтвердили то мое «личное мнение», которое я высказал в своем докладе на первом заседании Госкомиссии сразу же после попытки пуска. Принятые меры (я их перечислил), безусловно, гарантируют не повторение подобных аварий, более того, мы тщательно проверили и убедились в надежности работы аппаратуры и агрегатов при отводе всех площадок обслуживания, подаче воды в зону факелов, открытии замков, удерживающих ракету до старта и т.д. В этот момент министру позвонили со стартовой позиции и сообщили о том, что эксперимент по генеральной проверке отвода платы подготовлен, и мы все выехали на ВКП. После удачного отстрела платы министр предложил мне зайти к нему в кабинет и самым подробным образом рассказать, на чем основана моя уверенность и что было сделано. Как и в те времена, когда после оперативки под ракетой, лежащей в МИКе в горизонтальном положении, я ему докладывал с предельной откровенностью положение дел, так и сейчас я ему рассказал о состоянии исследования отвода площадок. Этот разговор длился минут сорок, пока все участники досматривали прямо в пультовой американский полицейский фильм. Меры по обеспечению безаварийного отстрела платы прицеливания не вызывали сомнения. В этом убедились все и убедили министра, проведя комплексные испытания с отводом площадок, отстрелом злополучной платы и с фиксированием фактического времени срабатывания датчиков, сигнализирующих об ее отделении. У меня состоялся еще один разговор с министром о системе прицеливания — о возможности ее использования. Я твердо заявил, что нужно работать по штатной технологии, которая многократно проверена, а любое отклонение от нее может таить в себе неожиданные осложнения. В случае отказа от штатной технологии я хотел бы иметь возможность в Харькове на стенде лично убедиться, что все тщательно проверено. Я сообщил министру, что дал указание в Харьков подготовить два варианта полетного задания: с системой прицеливания и без нее и послал в Харьков заместителя начальника отдела испытаний Е.А.Сенько, который имел большой опыт стендовой отработки. Все же окончательное решение по этому вопросу было принято только на заседании технического руководства, и Виталий Хусейнович высказался за пуск с системой прицеливания.
Описание инцидента с неотошедшей платой системы прицеливания в книге В.М.Филина «Путь к «Энергии» искажено и содержит весьма примечательный и характерный момент: «Докладываю Главному. «Ищи в системе управления, — получаю от него установку, — смотри, не подведи конструкторов». Тяжелая установка! Особенно если учесть, что всему составу аварийной комиссии причина была предельно ясна. Вячеслав Михайлович под нашими ироническими взглядами разыгрывал комедию длительных поисков с единственной целью: «не подвести конструкторов». Позже его нечто «озарило», когда он смотрел на плату собранного изделия 2Л, и тогда ему стала ясна причина, а дальше начался только процесс подтверждения и принятия мер. Это очень характерный подход руководства головных организаций, особенно ярко проявляющийся в организации С.П.Королева. По-видимому, причина кроется в жестком характере Сергея Павловича, не прощавшего упущений со стороны своих конструкторов и проектировщиков. Работники уровня пониже, чем заместители главного конструктора, со значительной долей юмора подчеркивали эту особенность своего руководства, но действовать, вынуждены были, сообразно. Филин, после установки причины аварии, и дальше пытался свалить вину на сборщика ракеты — филиал Н.С.Шуракова, который якобы не смазал уплотнения на блендах. Шураков оправдался тем, что показал документацию головной организации на сборку ракеты, где смазка не была оговорена. Оставался обычный в таком случае прием: объявить чрезвычайную сложность решаемой проблемы, что и было сделано. У неискушенного читателя книги уважаемого Вячеслава Михайловича вполне может сложиться впечатление, что главное в ракете «Энергия» это трубопроводы, клапаны, баки и немного двигатели. Заправка и слив компонентов — единственные, стоящие внимания операции. Не хочется упоминать подходящую к случаю русскую пословицу о кулике. Оценка работы харьковчан описана кратко: «Харьковчане страшно отставали по срокам. Хорошо, что в огневых испытаниях их система не участвовала». Хотя в Химках, Загорске, Нижней Салде, не говоря уже об УКСС и СП, все огневые испытания велись Харьковской системой управления. Наконец злополучное заключение аварийной комиссии было подписано. Истинная причина аварии в нем фигурировала на равных основаниях с другими вероятными причинами, и с этим никто практически не спорил, но перечень мероприятий, как всегда, вызвал ряд возражений. Одним из таких мероприятий было увеличение времени ожидания команд от концевых контактов, сигнализирующих о фактическом отделении платы. Это требовало изменения многократно отработанного фрагмента программы управления. После легкой схватки с Филиным, пришлось согласиться — действительно нельзя было «подвести» конструкторов. Читая наше заключение и отчет о проведенных доработках, министр остался недоволен. Из этого документа однозначно определить, что же произошло 29 октября, было невозможно. Но таков был стиль работы. В праздничные дни 71 годовщины Октября работы шли обычным порядком. Утром 7 ноября на оперативке генерал Гудилин поздравил всех с праздником и затем пошли текущие рабочие вопросы. Нам пришлось менять один из гироскопических приборов — при проведении комплексных испытаний «мелькнул» корпус. Наши коллеги — управленцы кораблем из НИИ-885 — меняли математику, Галась докладывал, сколько ворсы отложилось в топливных фильтрах. Только поздно вечером, в «узком кругу» в номере В.М.Филина, мы отмечали весьма скромно годовщину революции, на следующий день утром «повторили» в номере В.М.Караштина и поздно вечером завершили в моем номере. В тот же день на оперативке приняли решение о вводе полетного задания в «подстольную» машину, подготовке к совместным с орбитальным кораблем комплексным испытаниям (с началом в 00 часов 9 ноября). В эти дни прогноз погоды становился все более и более угрожающим: понижение температуры и штормовые ветры 14-15 ноября. Начались последние приготовления к пуску. Я позвонил в Харьков и сообщил шефу: «Пора вылетать!» Бригада руководителей во главе с А.Г.Андрущенко и в составе Я. Е. Айзенберга, А.И.Кривоносова, В.В.Новикова, Б.Н.Гавранека, Е.В.Чепеля и А.И.Гуржиева на самолете ЯК-40 вылетела 11 ноября. Из-за погоды самолет сел в Грозном, и только 12 ноября группа прибыла на Байконур. Как обычно прошло заседание технического руководства, затем заседание Государственной комиссии, на котором Белоусов предложил перенести пуск на январь 1989 года в связи с приездом в СССР президента Франции Ф.Миттерана. Однако вся комиссия стала его убеждать, что все будет нормально и в заключение Б.И.Губанов предложил произвести пуск в соответствии с решением технического руководства 15 ноября в 6.00 по московскому времени. Так и было принято Госкомиссией. Сообщение ТАСС решили дать дважды — 12 и 14 ноября, текст сообщения согласовала Госкомиссия. Кроме того, подготовили и утвердили текст доклада в ЦК КПСС и СМ СССР: — причины аварии 29 октября выяснены и устранены;
После удачного полета ракеты 6СЛ, несмотря на аварию»Скифа 19-ДМ», и особенно после попытки первого пуска «Энергии-Буран», когда наша система предотвратила серьезную аварию, авторитет нашей организации в новой для нас фирме Королева значительно возрос. Стало понятно, что наша фирма в области динамики сложных систем, в компьютерной технологии и автоматическом управлении не имеет себе равных. Сравнение нашей работы, уровня наших специалистов и специалистов аналогичной организации НИИ-885, разработавших систему управления корабля, было явно в нашу пользу. Мы полностью и безраздельно владели всей автоматикой носителя, проверочно-пусковой аппаратурой стартовой и технической позиции, всей электроникой и математикой бортовой и наземной компьютерных систем. Сложность этих систем, изящество и обоснованность взаимодействия отдельных ее частей не давали возможности специалистам головной организации даже пытаться разобраться в ходе процессов. Все это особенно ярко проявлялось в тех случаях, когда возникали вопросы, а наши специалисты просто и доходчиво объясняли суть произошедшего и быстро устраняли осложнения. Специалисты из НИИ-885 были в гораздо худшем положении. Для них это был первый пуск и в то же время, особенно в области программно-математического обеспечения, сказывалось то обстоятельство, что работы были распределены в трех организациях: в ОКБ-1, в фирме Лозино-Лозинского и в НИИ-885. Уровень понимания вопросов компьютерной технологии в головной фирме ОКБ-1 был явно ниже требуемого значения, а амбиции головной фирмы часто были просто вредны. С другой стороны, внутри нашей фирмы наступило некоторое улучшение общей обстановки и происходило заметное налаживание отношений между нашим новым руководителем А.Г.Андрущенко и руководителями основных работ. Анатолий Григорьевич понял, насколько сложны и разнообразны те направления работ, которые велись в фирме, а постоянные и длительные отлучки из-за болезни не позволяли ему ни вникнуть, ни постоянно отслеживать суть и изменения в ходе работ. Конкретно по комплексу «Энергия» он уже и не пытался разобраться в тонкостях. На все мои попытки объяснить техническую суть возникавших вопросов, он нетерпеливо отмахивался, требовал сообщать ему конечный результат и принятое решение. На полигоне он выезжал на техническую или стартовую позицию только тогда, когда там проводились совещания на самом высоком уровне. Обычно, уезжая утром, я с ним договаривался, что позвоню в случае необходимости его личного присутствия. Это случалось очень редко: Семенова и министра я вполне устраивал, а Губанов после нескольких стычек с Андрущенко вообще его не признавал. Когда Анатолию Григорьевичу приходилось докладывать или объяснять что-либо Государственной комиссии, Губанов недовольно смотрел на меня и часто, прерывая доклад, поднимал меня. На десятую площадку в помещение нашей экспедиции я приезжал поздно — часов в 11-12 ночи, докладывал шефу о событиях минувшего дня и о планах на следующий день. На столе стоял поздний ужин, Слава Говоренко нетерпеливо ожидал, когда можно будет выпить, и все это время донимал шефа бесконечными разговорами. В свое время Владимир Григорьевич в таких случаях заставлял его замолчать. Обычно шеф был доволен ходом дела по «Энергии» и наши взаимоотношения были вполне удовлетворительными. Для меня было очень важно, что он и министр в первые минуты моего доклада на Государственной комиссии, после срыва пуска комплекса «Энергия-Буран» 29 октября по вине платы прицеливания, были на моей стороне среди явно враждебной атмосферы. Я ощущал их поддержку. Даже Яков Ейнович изменил своей обычной активности в аналогичных обстоятельствах. Он сидел в стороне и с безразличным видом перелистывал какой-нибудь журнал. Враждебность высокопоставленных членов комиссии была понятна: при первом взгляде трудно было представить, что простейшая механическая система отделения платы могла быть причиной прекращения подготовки к пуску. Невольно напрашивался вывод, что виною всему сложнейшая компьютерная система с ее математическим обеспечением, тем более что этого хотел Губанов, а Филин приложил немало усилий, чтобы создать «компанию» вероятных виновников. Члены комиссии упорно атаковали прямыми вопросами и, в конечном итоге, вынудили меня высказать свое мнение, к явному неудовольствию Губанова. Последнее оперативное совещание состоялось 14 ноября, проведены последние проверки, снята «краснота», введено полетное задание, весь боевой расчет во главе с генералом Гудилиным был сфотографирован у сооружения 261, а затем на стартовой позиции на фоне готовой к пуску ракеты. Прогнозы погоды были самыми неутешительными: дождь, снег, ветер до 15 м/с... В 23.00 закончилась эвакуация, боевой расчет и руководство заняли свои рабочие места. Ночь для нас казалась бесконечной, и только небольшая группа во главе с В.А.Батаевым вела непрерывную обработку данных ветрового зондирования и держала связь с Харьковом, где шло моделирование полета ракеты с заданием реальных ветровых нагрузок. На больших высотах ветер достигал ураганных скоростей. Однако наибольшая опасность таилась в больших перепадах скоростей ветра и даже резкого изменения направления. Но Харьков сообщал успокаивающую информацию: автомат стабилизации с необходимым запасом справляется с нагрузками, углы атаки не превосходят допустимых значений. По сути дела, вопрос о возможности пуска решался в Харькове и генерал-полковник, начальник ГУКОСа А.А.Максимов в своей статье несколько неточно описал этот критический момент. По его словам, я куда-то пошел и затем «дал добро» на пуск. В действительности, мы всю ночь не отходили от стола, где В.А.Батаев через «Пешку 19» получал из Харькова необходимую информацию, чертил свои графики, непрерывно готовил уточнения в полетное задание. В последний момент перед включением автоматики пуска я, Я.Е.Айзенберг, Б.И.Губанов и А.Г.Андрущенко без лишних слов переглянулись, и Борис Иванович разрешил «первому» после завершения заправки и набора готовности корабля «Буран» дать команду на включение автоматики. На этом работа группы Виктора Александровича закончилась, я же, зайдя на несколько минут в помещение, где размещалась Госкомиссия, только утвердительно кивнул головой в ответ на немые вопросы Виталия Хусейновича и Александра Александровича. Затем я, Айзенберг и Андрущенко заняли свои места за спинами операторов пускового пульта и стали следить за ходом процесса подготовки ракеты к пуску. Наступила «минус десятая минута». Нажата кнопка «Пуск» оператором, сидящим перед нами, и теперь автоматика полностью отсекает возможность вмешаться в ход процесса или остановить его: — 4 минута команда «Протяжка два» — работа телеметрии; Мы с трудом успеваем отслеживать ход процесса. На экране дисплея мелькают команды, успокаивающе загорается каждый раз «норма». Напряжение достигает предела, хочется вскочить и что-то делать, мы не в состоянии обмениваться словами. Прошла и та минута в ходе подготовки, когда заканчивалась работа прибора нашего Запорожского филиала с небольшим дефектом, о котором знали только 3-4 человека, мы с Анатолием Григорьевичем только переглянулись. Мощным потоком 14 кубометров в секунду хлынула защитная завеса воды, вспыхнуло пламя из сопел, затем мощный удар, клубы пара и дыма окутывают ракету облаком, из которого торжественно, набирая скорость, сопровождаемая ярким факелом, устремляется ввысь серебристая красавица-ракета с кораблем «Буран»! Неповторимый миг, ради которого затрачен громадный труд сотен тысяч людей, торжественный, ни с чем несравнимый миг! Это был «звездный час» создателей ракеты, «звездный час» нашей фирмы. Как жаль, что в этот миг не было с нами многих товарищей, жаль, что не было с нами Сергеева! Владимир Григорьевич вложил немало труда в создание важнейшей части ракеты — системы управления, к его дальновидным и мудрым указаниям мы не всегда прислушивались и понимали их справедливость гораздо позже. На третьей секунде после КП включается автомат стабилизации, на пятой и шестой — начало разворота по тангажу и крену, тридцатая секунда — первый вздох облегчения, уже любая авария ракеты безопасна для стартовой позиции. Затем, на фоне спокойных отсчетов секунд полета и докладов: «Полет нормальный», в районе 150 секунды отделение параблоков, длительный полет второй ступени, переход на конечную ступень двигателей на 413 и 440 секундах и, наконец, отделение корабля на 484 секунде. В общем зале началось что-то невообразимое! Поздравления, объятия, кто-то вскочил на стол! Зафиксировано время — 6 часов 01 минута (01,257). Я с Семеновым Юрием Павловичем обнялись и, хотя ему еще осталось пережить более трех часов, он сказал: «Андрей Саввич! Спасибо, ты меня хорошо вывел!» В этом восклицании характерно отождествление Юрия Павловича с кораблем, а меня с носителем. Вывел я, и не носитель, не корабль, а его, Семенова! Начали поступать первые сообщения с корабля. Все шло нормально, я почувствовал одновременно и необыкновенное облегчение и страшную усталость. Я плотно завернулся в меховую куртку, сел в большое мягкое кресло и, впервые за последние месяцы, спокойно уснул. Проснулся я в тот момент, когда взлетал МИГ-25 с телевизионной установкой на встречу со снижающимся кораблем, и мы вскоре увидели на экранах телевизоров вначале точку, а затем, под общие крики радости, появился корабль «Буран». С замиранием сердца мы следили за снижающимся кораблем. Создавалось впечатление, что корабль ведет умелый и опытный пилот. Вот колеса коснулись бетонки, выпущен тормозной парашют и, наконец, под новый бурный «взрыв» в зале, корабль остановился. Успех полета был полнейший! Весь состав бункера бросился к автомашинам, и вскоре мы окружили еще теплый, с опалинами на боках фюзеляжа, корабль. Опять фотографирование, объятия, поздравления! Корабль стоял почти по центру посадочной полосы, заметных повреждений на нем не было. Слегка были оплавлены кромки крыльев и носа фюзеляжа. По всей длине, начиная от передней кромки крыла и постепенно поднимаясь к килю, тянулась темная полоса — свидетельство того, как атмосфера встречает пришельцев из космоса. Подъехали машины обслуживания, стали сливать остатки топлива, продувать двигатели и т. д. У меня сохранилось несколько фотографий и светокопия газеты с сообщением ТАСС о готовящемся запуске «Энергии» с кораблем «Буран». На полях остались автографы многих участников событий тех дней, в том числе и таких людей как Афанасьев, Догужиев, Гудилин, Семенов, Потехин, Лозино-Лозинский, Лапыгин, Беляев, Вовк, Губанов и др. В тот же день состоялось торжественное заседание Государственной комиссии. Открыл его В.Х.Догужиев, затем выступил заместитель Председателя СМ СССР Белоусов и начальник оборонного отдела ЦК Беляков. Их выступления были краткими и в основном содержали поздравления от имени Правительства и ЦК партии с успешным запуском советского «Shuttle». Радовский затем передал благодарность и поздравления от имени В.П.Глушко, который из-за болезни не приехал на пуск. Выступивший А.А.Максимов много говорил о нас, харьковчанах, по-видимому, на него подействовала критическая обстановка в момент пуска из-за штормовой погоды, и то обстоятельство, что мы, не колеблясь, спокойно взяли ответственность на себя. Губанов, Семенов, Лозино-Лозинский и Бармин говорили о планах будущих пусков. На следующий день наша экспедиция почти в полном составе, за исключением нескольких человек, которых я оставил для дефектации аппаратуры стартовой позиции, во главе с А.Г.Андрущенко вылетела в Харьков. В аэропорту нас встречала большая группа сотрудников предприятия. Опять цветы, поздравления, фотографирование. Через три дня я снова вылетел на Байконур, и 24 ноября состоялось рабочее заседание Государственной комиссии по рассмотрению результатов пуска. Первым докладчиком был В.М.Филин, который совместно с представителем заказчика доложил о полете носителя, затем я и двигателисты доложили о работе своих систем и агрегатов. Общее заключение по носителю было весьма удовлетворительным, замечаний практически не было, полет проходил с высокой точностью по заданной траектории. По орбитальному кораблю доложили Ю.П.Семенов и Г.Е.Лозино-Лозинский. Юрий Павлович сообщил, что двухвитковый полет корабля по орбите прошел без замечаний, снижение и посадка корабля были выполнены с высокой точностью: колеса коснулись посадочной полосы на расстоянии всего 80 метров от расчетной точки, отклонение от осевой линии не превышало полутора метров. Глеб Евгеньевич доложил, что было потеряно всего три теплозащитных плитки, повреждено и подлежит замене еще 7 штук, в нескольких местах на крыле небольшие прогары. В целом корабль может быть легко отремонтирован и пригоден к повторному пуску. Кроме того, он сообщил о том, что может быть обеспечен запуск по одному кораблю каждый год в ближайшие три года. Губанов доложил о необходимости ввода в эксплуатацию правой «нитки» стартовой позиции. Выступлением А.А.Максимова, высоко оценившим первый пуск «Энергии-Бурана» и работу его создателей, были завершены доклады. Госкомиссия обязывала к 7 декабря составить и согласовать план дальнейших летно-конструкторских испытаний и график пусков. После заседания Госкомиссии все присутствующие были приглашены в большой зал столовой, где и была завершена работа.
|
