А.С. Гончар
Звездные часы ракетной техники. Воспоминания

© Гончар А.С., 2008
Харьков 2008

Источник электронной версии: www.buran.ru

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Второстепенность разработки позволяла широко использовать всевозможные новшества, т.е. идти на определенный риск. Руководство предприятия при этом оказалось как бы несколько в стороне, полагая, что в случае неудачи спрос будет невелик. Пользуясь этим в системе управления ракеты в полной мере, как в бортовой, так и в наземной проверочно-пусковой аппаратуре, были использованы новые дискретные или цифровые принципы построения в системах, которые вел мой отдел — автомат выведения, система регулирования скорости и управления тангажным разворотом. Автомат стабилизации и системы управления боковым и нормальным движением ракеты строились на аналоговых принципах. Работы по созданию дискретных приборов велись в лаборатории Д.Н.Мерзлякова, где работали энтузиасты этого направления — И.В.Бодаев, Г.С.Бестань, Д.М.Смурный и другие. Это были грамотные и инициативные инженеры, и им принадлежит заслуга не только в создании приборов этого типа — они проложили дорогу к созданию бортовых вычислительных машин, осуществивших подлинный революционный переворот в ракетно-космической технике. Принципиальным вопросом в построении таких систем было сопряжение цифровых счетно-решающих приборов с гироскопическими приборами, выходными параметрами которых были аналоговые величины, в частности, для гироскопических измерителей скорости это была угловая скорость прецессии. Решением этой проблемы было создание В.А.Маринушкиным оригинального устройства — фотодатчика. В этом приборе угловая скорость вращения любого вала преобразовывалась в частоту следования электрических импульсов. Прибор позволял различать направление вращения вала, что было весьма важно и выдавать только импульсы, соответствующие поступательному вращению вала, отсеивая помехи, рожденные колебательными движениями, вибрациями и т.д. Эта задача достаточно сложная и решалась созданием хитроумной логики электрической схемы входной части счетно-решающего прибора и сдвигом по фазе поступающих с фотодатчика двух синусоидальных сигналов. Над этой частью схемы пришлось долго поработать и испытать много разных вариантов построения. Вот почему днем рождения дискретного автомата выведения мы считаем 12 июля 1962 года, когда гироинтегратор с фотодатчиком был установлен на вибростенде, сопряжен со счетным прибором и при самых жестких режимах вибрации по всем трем независимым каналам с точностью до одного импульса мы получили одни и те же значения скорости. Этот эксперимент открыл дорогу к установке дискретной аппаратуры на борт ракеты. Первым прибором с фотодатчиком был гироскопический интегратор, разработанный Саратовским КБ под руководством А.К.Ваницкого, впоследствии фотодатчики устанавливались и на приборах разработки НИИ-944.

Изготовление аппаратуры системы управления нашим производством было сопряжено с рядом трудностей. Во-первых, дискретная аппаратура требовала нового технологического оборудования, новых специалистов по ее изготовлению и регулировке, новых комплектующих. Во-вторых, изготовление аппаратуры велось вторым планом. Во всех случаях на производстве отдавалось предпочтение аппаратуре боевых ракетных комплексов 8К67 и 8К69. Однажды был выпущен даже приказ, запрещающий в цехах нашего завода изготовление аппаратуры ракеты 11К65 в течение года. Однако энтузиастов новой аппаратуры, как среди разработчиков, так и среди производственников было достаточно много, и изготовление новых приборов шло практически в установленные сроки даже с учетом того, что молодая организация Решетнева часто меняла и уточняла исходные данные на нашу аппаратуру. Однажды, когда уже поставочный комплект был готов к отправке, потребовалось практически заново сделать прибор, управляющий двигательной установкой второй ступени. Конструкцию прибора у нас разрабатывал П.Н.Проничев, прекрасный и опытный конструктор, отличавшийся эмоциональным, взрывным характером. В данном случае Павел Николаевич, который уже неоднократно серьезно дорабатывал этот прибор по все новым и новым изменениям и уточнениям исходных данных то от разработчика двигателя М.А.Исаева, то от разработчика второй ступени — М.Ф.Решетнева, имел веские основания для выражения своего возмущения. Попытки головной организации «в рабочем порядке» заставить Проничева переделывать прибор и вслед за ним и соответствующие блоки наземной аппаратуры в весьма жесткие сроки, не привели к нужному результату, и вопрос был вынесен на уровень Главных конструкторов. М.Ф.Решетнев принял правильное решение: подключить к решению вопроса М.К.Янгеля, полагая, что только он «справится» с Сергеевым. Наиболее остро стоял вопрос со сроками необходимых доработок, которые требовали времени около полугода, а Решетнев требовал 2-3 месяца.

Решено было провести совещание в Днепропетровске в субботу, и наша бригада в составе 8-ми человек, во главе с Владимиром Григорьевичем, рано утром на двух машинах выехала в Днепропетровск. Однако сразу же выяснилось, что Решетнев сумел добраться только до Москвы, и совещание было перенесено на следующий день — воскресенье. У каждого из нас в ОКБ-586 всегда было много дел, чем мы и занялись, а на следующий день к десяти часам собрались в кабинете Янгеля. Михаил Кузьмич сидел за своим рабочим столом, Решетнев со своей бригадой за общим столом по правую руку, наша бригада размещалась напротив. Проничев начал развешивать подготовленные нами таблицы, схемы и графики, но Михаил Кузьмич, который уже слегка «принял», не дожидаясь никаких пояснений начал возмущенным голосом речь, которая для нас становилась уже привычной: «Вот ты, Сергеев, опять тормозишь дело! Ты с нами или против нас?»; затем обращаясь к нам: «Образумьте своего Главного конструктора...» и так далее, все более и более возмущенным тоном продолжал свой монолог Михаил Кузьмич. Решетнев сидел, молча, уткнувшись в свои бумаги, а мы все по очереди пытались прервать монолог Янгеля и обратить его внимание на наши материалы, но он продолжал в том же духе. Попытки Сергеева перевести разговор в русло техники вызвали только новую волну его недовольства. Наконец Проничев взорвался, он схватил папку с бумагами, грохнул ею со всего размаха о стол и, не стесняясь в выражениях, потребовал его выслушать. Михаил Кузьмич поднял голову, взгляд его быстро прояснился и, как по мановению волшебной палочки, разговор принял совершенно другой характер: Решетнев доложил суть и причину изменений, Проничев — объемы и сроки наших доработок и уже через 2-3 часа было подписано соответствующее решение. Мы смеялись и поздравляли Павла Николаевича, а он говорил: «Вот так с ними ... нужно разговаривать!»

Впоследствии молодой коллектив в Красноярске приобрел необходимый опыт. Они выполнили целый ряд очень важных работ, а их первенец, ракета 11К65, сыграла большую роль в развитии космонавтики в СССР — к 1989 году этой ракетой было запущено свыше 700 спутников самого различного назначения серии «Космос», в том числе более двадцати серии «Интеркосмос». Ракета имела прерывистый режим работы двигателя второй ступени, так называемый «пунктир», т.е. полет с выключенным двигателем и возможностью его повторного запуска, а система управления — возможность задания любых программ тангажа, настройки на выдачу команд запуска и остановка двигателя и программ регулирования скорости. Все это давало возможность самого широкого использования ракеты. С ее помощью проводилось вертикальное зондирование атмосферы, выведение спутников на высоту до 2000 км, разгон испытуемых объектов до второй космической скорости на нисходящей ветви траектории и т.д. С ее помощью отрабатывались головные части МБР, ложные цели их прикрытия и, в частности, аэродинамический макет корабля «Буран».

Первый пуск ракеты 11К65 с тремя спутниками состоялся 18 августа 1964 года, т.е. менее чем через три года после выхода Постановления на эту разработку. Подготовка к пуску длилась более месяца, электроиспытания на технической, а затем на стартовой позиции занимали, также значительный срок. Новая аппаратура требовала длительной отладки. Бригаду прибористов возглавил В. П. Леонов. В нее входили по бортовым приборам: Д.Н.Мерзляков, И.В.Бодаев, Г.С.Бестань, Э.В.Лысенко, наземной аппаратурой занимался Э.А.Вольфовский. Это были инженеры высокого класса. Единственным недостатком этой бригады было отсутствие опыта пусковых работ, отсутствие налаженных личных связей с коллегами как промышленных, так и военных организаций.

Лето в Казахстане выдалось очень жарким. Столбик термометра часто поднимался выше отметки 40°С . Вода из кранов текла слабой струйкой желтого цвета. Ночью многие накрывались мокрой простыней. В то время кондиционер был крайней редкостью и единственной возможностью отдохнуть от зноя и пыльных ветров, была Сыр-Дарья, или, как здесь любовно говорили, просто Дарья, и купание под струями бьющего фонтана соленой воды на берегу Дарьи. Но все это было на центральной площадке, на «десятке» или в городе Ленинске, куда мы приезжали редко. Основное время проводили на сороковых площадках, где, правда, был бассейн, но он, естественно, всех обслужить не мог. Вообще, страдали от жары сильно, работа по 14-16 часов в сутки, жара и всепроникающая пыль изводили людей до предела и не каждый мог выносить такие условия. Помню, поздно ночью бригада Леонова приехала в гостиницу, ребята валились на кровати, но уснуть было трудно. Я позвонил в Харьков Владимиру Григорьевичу и попросил разрешения отправить наш самолет в Ташкент за арбузами и фруктами. Разрешение было получено, и бригада добровольцев привезла полный самолет арбузов, дынь, винограда и т.д., которые в Ташкенте в буквальном смысле стоили копейки. Теперь в каждом номере в холодильниках и под душем в ванных лежали эти дары природы.

Стартовая позиция ракеты была оборудована на том же месте, где в октябре 1960 года произошла авария ракеты 8К64, унесшая столько жизней наших товарищей. Подстольное помещение было полностью залито бетоном, но запах гептила и гари был неистребим в этом злополучном месте. Нашу экспедицию в те дни возглавлял А. И. Гудименко, я был техническим руководителем работ. Одновременно шли летные испытания ракеты 8К67, и основные заботы и интересы Анатолия Ивановича были там.

Анатолий Иванович был весьма дружен с генералом М.Г.Григорьевым, председателем государственной комиссии по летным испытаниям ракеты 8К67, и они иногда устраивали выезды на рыбалку, где происходили довольно обильные возлияния. Обычно в таких «мероприятиях» участвовали все свободные от работ промышленники и военные. Выезжали на автобусах и легковых машинах, как правило, на ночь, утром все уже были на рабочих местах. Понятно, что серьезной рыбалки не было. Рыба в консервных банках и в виде колбасы всегда бралась с собой. Настоящие рыбаки выезжали небольшой группой в свои «заповедные» места, никаких излишеств не позволялось, и уловы были вполне приличными. Я предпочитал принимать участие в рыбалке именно в составе таких групп профессионалов, где основное ядро состояло из местных военных или людей типа нашего Славы Говоренко. Однажды, когда наметился очередной выезд, я по какой-то причине не смог принять в нем участие, и, более того, на приглашение Анатолия Ивановича, в присутствии Григорьева весьма пренебрежительно отозвавшись о них, как о рыбаках, посоветовав брать побольше кильки в томатном соусе и т. д. Месть «рыбаков» была своеобразной. Под утро я проснулся от того, что к моему лицу прикоснулось что-то холодное и липкое, и голоса Анатолия Ивановича: «Ну, что! Кто говорил, что мы ничего не поймаем, кто советовал запастись килькой!?» Открыв глаза, я увидел группу смеющихся и заметно подвыпивших рыбаков в полном составе, а холодным и липким была голова сома — главного их трофея. В столовой гостиницы два или три дня на первое подавали уху из сома, а на второе — его же в жареном виде. По словам очевидцев — рыбаков, он не помещался в «газике» и ему пришлось рубить хвост. У меня есть фотография, правда другого сома, но из тех же краев, размером больше человеческого роста. Была рыба в тех краях! Даже в восьмидесятые годы специалист по рыбалке Саша Акмен, отпросившись на рыбалку, никогда не возвращался без улова.

Поздно вечером, накануне первого пуска ракеты 11К65, когда все вопросы были решены, бумаги подписаны, сидели мы в кабинете А. С. Матренина. Велся обычный в таких случаях «треп». Когда мы уже собирались расходиться (вставать нужно было рано, часа в три-четыре), в кабинет зашел офицер в фуражке с красным околышем и положил перед Александром Сергеевичем шифротелеграмму. Матренин быстро пробежал ее глазами, и лицо его приняло выражение явного недоумения. Он показал телеграмму Гудименко. Анатолий Иванович с присущей ему решительностью возвратил ее Матренину со словами: «Я ее не видел и ты тоже! Скажи лейтенанту, пусть покажет ее тебе завтра!». Матренин вернул ее офицеру: «Покажешь мне завтра» — сказал он. Тот ушел, и все присутствующие с нетерпением поспешили узнать, что же было в этой телеграмме. А там было просто и ясно: «Категорически возражаю против пуска. Сергеев». И без объяснений, без обоснований, и это после того, как многодневные труды и бессонные ночи, наконец, закончились готовностью ракеты к пуску, началась ее заправка. Все многочисленные службы приведены в полную готовность, корабли вышли в море, в окрестности 10-15 км от старта все были эвакуированы, да и всего не перечислить, что было уже сделано. При этом присутствовал и А.Ф.Соболев — наш районный инженер, и он один вынужден был принять к исполнению телеграмму Сергеева. Когда рано утром мы готовились, наскоро выпив по стакану чая, занять свои места, в окна гостиницы было видно, как Аркадий Федорович в спортивном костюме занимается физзарядкой, ходьбой и направляется к бассейну.

Пуск ракеты был труден. Отбой по «не набору готовности» проходил четыре раза. Каждый раз проверяли состояние не готовой системы, имитировали ее готовность установкой соответствующей перемычки, и все начиналось сначала. Каждый раз, за пять минут до ожидаемого старта, по громкой связи звучал голос Матренина: «Объявляю пятиминутную готовность к старту!» И так четыре раза. Наконец, в пятый раз он изменил традиционную формулу на: «Объявляю пятиминутную готовность к последней попытке к старту!» И ракета, наконец, с победным ревом двигателя стартовала! Это случилось около трех часов дня, вместо плановых восьми утра, по московскому времени. Полет ракеты проходил удачно, каждые десять секунд звучал голос диктора: «Давление в норме. Полет нормальный!» Правда, мы с Валентином Павловичем Леоновым в начале полета пережили несколько тревожных секунд. Дело в том, что, когда наблюдаешь пуск с близкого расстояния, кажется, что ракета не ложится на курс по тангажу, а идет вертикально вверх. Я успел крикнуть Леонову: «Неужели отказал тангажник!», но в это время уже стало видно, как ракета наклонилась и быстро уходит в сторону от старта. Затем громкая связь извещает о разделении ступеней, а затем и об отделении поочередно всех трех спутников. Радость и торжество участников пуска трудно описать, поздравления, объятия, а вечером банкет в одной из самых больших комнат гостиницы и опять тосты и поздравления. Под общие возгласы одобрения я бросил примерно следующую фразу: «Полетела, несмотря на сопротивление Главного конструктора и лично Аркадия Федоровича!» Утром следующего дня в столовой коллеги Решетнева опять сдвинули несколько столов, и один из присутствующих повторил эту фразу, сославшись на меня. Я тотчас же попросил его впредь при повторении этой фразы не называть ее автора, и недаром. Уже по возвращению в Харьков, как-то в начале рабочего дня звонит мне Валя — секретарь Сергеева, и говорит, что меня вызывает шеф. Когда я пришел в приемную, она мне сказала, что у Сергеева заместитель министра Л. И. Гусев, и я должен подождать в приемной, что было несколько необычно и насторожило меня. Минут через 10-15 последовало приглашение зайти. Владимир Григорьевич сидел за своим рабочим столом, а Леонид Иванович — за общим длинным столом и перелистывал какие-то бумаги. Не предложив мне сесть и не ответив на мое «Здравствуйте», шеф повторил сказанную мной фразу с некоторым ее усилением и спросил, говорил ли я ее. Я начал было уточнять ее содержание в сторону смягчения, но он прервал меня и разразился довольно гневным монологом, короче говоря, отчитал меня как следует и закончил коротким: «Идите!» Что уже само по себе было неприятным — переход в обращении с «ты» на «вы». Во время этого инцидента Гусев хранил молчание, но по выражению его лица и еле заметной улыбке я видел, что он вообще-то на моей стороне. Я так и не узнал, о чем они говорили до моего прихода, и зачем этот разговор Владимир Григорьевич провел в присутствии заместителя министра, но впоследствии он никогда не вспоминал об этом и не изменил своего доброго отношения ко мне. Что же касается Леонида Ивановича, то впоследствии, при каждой встрече мы с ним всегда тепло здоровались и разговаривали как добрые знакомые, но я так и не решился расспросить его о содержании разговора с Сергеевым до моего прихода. Кто донес на меня, для меня осталось неизвестным.

Вечер в день пуска первой ракеты 11К65 закончился небольшой потасовкой между Гудименко и Соболевым на асфальтированной площадке перед входом в гостиницу. Начало первого раунда мы не видели, но затем я и В. А. Уралов с трудом растащили драчунов — оба были в тяжелом весе. Все это происходило ночью, было темно и последствий боя заметно не было, утром также мы никаких заметных следов не обнаружили.

Последующие летно-конструкторские испытания проходили практически без аварий и трудно провести черту между ее летно-конструкторскими испытаниями и эксплуатацией. Запуск простеньких ИСЗ начался с самого первого пуска, а затем задачи запускаемых спутников все более и более усложнялись, росла и их стоимость. Хотя по прогнозам Головного института министерства, в специально выпущенном отчете предсказывалось, что эта ракета-носитель, как и 11К63, не найдет широкого применения, число запусков этими ракетами достигло рекордной величины 2000!

В этот же период, т.е. в шестидесятые годы, в ОКБ велась разработка системы управления пороховой ракеты, получившей индекс 8К99. Для головной организации М.К.Янгеля это была нетрадиционная работа и, по всем признакам, «нелюбимое дитя». Это была дань моде и заокеанское влияние. Дело в том, что в этот период в Штатах шла разработка первой серии ракет «Минитмен». В открытой печати и в закрытых источниках эта разработка широко освещалась, высоко превозносились ее преимущества и это, по-видимому, не давало покоя нашему военно-промышленному руководству. Мне довелось присутствовать на многих совещаниях, где этот вопрос обсуждался. Особенно, как мне кажется, наиболее активно действовало Министерство оборонной промышленности и его министр Зверев. Наше министерство и лично министр В.Д.Калмыков относились с большой прохладцей к идее пороховых ракет, и одной из причин этого было практически невыполнимое требование по весу аппаратуры системы управления. Дело в том, что вместе с идеей порохового двигателя были позаимствованы и размеры самой ракеты «Минитмен». Вес аппаратуры системы управления по сравнению с ракетой 8К67 должен был быть уменьшен раза в три-четыре. Точность стрельбы должна быть также значительно повышенной. В целом эта разработка никак не вписывалась в тот стройный ряд непрерывно совершенствующихся ракет, жидкостных двигателей, систем управления и т. д. Как стало ясно впоследствии, эта разработка так и оставалась в рамках янгелевской корпорации тупиковым вариантом. Тем не менее, вышло Постановление, выпущен приказ по ГКРЭ (N 257 от 31.5.63 г.), определившие нашу организацию в качестве головной по системе управления, и мы принялись за дело. Наш традиционный разработчик гироскопических приборов — В. И. Кузнецов отказался делать гиростабилизированную платформу весом 25-30 кг, и мы вынуждены были искать нового смежника. К этому делу подключился лично В. Д. Калмыков. После короткого обсуждения вопроса у него, где присутствовали В. Г. Сергеев, я и Пинскер, мы с Петром Николаевичем в тот же день отбыли в Ленинград после предварительного звонка министра Главному конструктору НИИ-49 В. П. Арефьеву. Мы должны были обсудить с ним возможность создания гиростабилизированной платформы с нужными характеристиками, включая малый вес. Вячеслав Павлович встретил нас весьма гостеприимно, рассказал о своих возможностях, показал специальный цех сборки гироскопических приборов, оборудованный по последнему слову техники, и практически принял наши требования, оговорив этапность их выполнения. Эта фирма делала гироскопические приборы с астрокоррекцией для самолетов-снарядов «Буря» и «Буран» Лавочкина и Мясищева и после закрытия этих разработок осталась без работы. Нам показали уже готовые приборы, показали, как работает астрокоррекция, показали результаты экспериментальной отработки подшипников на воздушном подвесе и т. д. В заключение мы составили документ, фиксировавший достигнутую договоренность. После небольшого ужина, прежде чем уехать в Москву, мы должны были в 11 часов следующего дня докладывать министру о результатах нашей поездки. Мы решили на «полчасика» заглянуть к моему другу детства — Г.А.Блудову, работавшему старшим преподавателем в академии им. Можайского. «Полчасика» оказалось длительностью почти в целую ночь. Если к этому еще добавить, что его жена, Лида, также была моей землячкой и работала главным виноделом ликероводочного завода, и дома у них был бар с напитками самого различного свойства, то станет ясно, какой вид у нас был утром, садясь в самолет. Только в подвале министерства, в какой-то каморке, мы привели себя в порядок и вовремя явились на совещание. Все прошло хорошо, и фирма Арефьева стала нашим смежником по гироскопии, но нам еще с Пинскером пришлось в тот же день отправиться в Саратов к Ваницкому с той же миссией.

В Саратове мы пробыли два дня и привезли в министерство решение о возможности изготовления приборов Арефьева на заводе в г.Саратове. Но этим воспользоваться не пришлось, так как до массового изготовления приборов дело не дошло. Вскоре техническое задание на командные гироскопические приборы было выдано и согласовано с Арефьевым. Однако это была только часть решаемой проблемы. Главное было то, что аппаратура нашей разработки была чрезмерно тяжелой и, скрепя сердцем, мы приняли решение делать недублированный вариант. Если в других ракетных комплексах мы ставили три независимых канала и мажоритировали их по схеме «два из трех», то в данном случае любая неисправность могла привести к аварии ракеты. Таким образом, мы делали систему, в которую никто из нас не верил, энтузиастов этой системы не было ни у нас, ни у Янгеля. У них были свои трудности и, не вдаваясь в подробности, скажу, что они привели к тому, что ракета, в конечном счете, получилась полупороховая или полужидкостная, т.е. первая ступень-с пороховым двигателем, а вторая ступень-с ЖРД. В общем, ракета не получилась, несмотря на то, что принимались самые радикальные меры к ее спасению, и рассматривались самые невероятные варианты ее построения. В частности, мой отдел, вместе с В.А.Батаевым, тщательно рассмотрел вариант со стабилизацией пороховой ракеты вращением вокруг ее продольной оси. При этом основная аппаратура располагалась на первой ступени, где влияние веса на предельную дальность стрельбы было в 5-6 раз ниже, чем на второй ступени. Стабилизация второй ступени осуществлялась ее вращением вокруг продольной оси, принявшей нужное направление в плоскости тангажа. Выключение двигателя должно было производиться гироприбором, работающим в режиме выбега, т.е. без подачи трехфазного питания. Рассматривались и менее экзотические варианты системы управления, однако остановились на традиционной схеме, но без дублирования. Построение автомата дальности, системы регулирования скорости и задание программы тангажа осуществлялось приборами на дискретных принципах. Одноканальность этих приборов сильно беспокоила нас, особенно ощущалась низкая надежность новых электро-радиоэлементов, на которых строились эти приборы. Сказывалось и то, что в цехах осваивались новые технологические процессы: изготовления приборов точной механики, глубокой вытяжки, штамповки и сварки деталей из алюминиевых сплавов и т. д. Приборы в изготовлении шли очень трудно. Наконец было изготовлено 11 комплектов дискретной аппаратуры, в том числе программники. И вдруг мы обнаружили в наших расчетах ошибку... Два или три дня мы тщетно искали способ ее исправить, не переделывая приборы, на что требовалось более двух месяцев. Это притом, что сроки поставок уже и без того были сорваны. Назревал колоссальный скандал. Исчерпав все способы исправить ошибку я, скрепя сердце, пошел к Сергееву (без его санкции переделать приборы было невозможно). Захожу в приемную, а меня секретарь приглашает к аппарату в/ч-связи. На проводе Игдалов Иосиф Менделевич и, в буквальном смысле, выливает бальзам на мои раны: «У нас большие изменения в исходных данных, вам придется менять программы! Сколько вам нужно времени?» Необходимое время мы с ним быстро согласовали, и я с большим облегчением зашел в кабинет к Владимиру Григорьевичу и доложил ему о необходимости существенной доработки программирующих устройств, в связи с изменением исходных данных головной организацией.

Первые пуски ракеты 8К99 производились с северного полигона (Плесецк) и были аварийными. Сказывалось отсутствие опыта в изготовлении и эксплуатации пороховых шашек и реактивных двигателей. Растрескивание твердых порохов увеличивало площадь горения, что приводило к нерасчетному повышению давления газов и, в конечном итоге, к взрыву. Падение одной из аварийных ракет в район Братской электростанции привело к тому, что разработчики порохового двигателя взяли «таймаут», а затем разработка вообще была закрыта. Закрытию способствовало два фактора: первый — отсутствие в стране в нужных объемах производства порохов необходимого качества и второй фактор — отсутствие на то время технических решений по обеспечению длительного хранения жидких компонентов топлива в баках ракеты при ее стоянии на стартовой позиции путем так называемой «ампулизации» ее баков. Янгель и Челомей вернулись к привычной работе — созданию боевых ракетных систем с двигателями на жидких высококипящих компонентах топлива с энергетическими характеристиками (удельной тяге), значительно превосходящими твердые пороха.