А.С. Гончар
Звездные часы ракетной техники. Воспоминания

© Гончар А.С., 2008
Харьков 2008

Источник электронной версии: www.buran.ru

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

На месте, где были собраны останки ракеты, все повторилось снова, потом ресторан в Омске, опять дача, где состоялись проводы комиссии и подписание заключения. Обратный путь комиссии был не менее «тяжелым», яростной болтанке была противопоставлена «кровавая Мэри» — так называлась оздоровительная смесь спирта с томатным соком. Когда же я, с целью накопления статистики, спросил у Виталия Кирилловича, что же было причиной аварии, он удивленно посмотрел на меня и начал опять что-то рассказывать о жареных гусях, высоко оценивая Омское КГБ, так как по его словам во всех случаях, а их было четыре или пять, гуси были великолепно зажарены и прямо из духовки. Должен заметить, что не только у Копыла сложилось хорошее мнение о нашем КГБ — у меня было много встреч с этой организацией, и все они оставили самые приятные воспоминания. Первая встреча состоялась сразу же после окончания института. Меня пригласили в знаменитое «серое здание» и предложили работу, я отказался. Разговор был предельно вежливым и доброжелательным. Мой отказ не имел никаких отрицательных последствий.

Ракета 8К67 формально была принята на вооружение в 1967 году, а ее установка на боевое дежурство практически началась двумя годами раньше. Моему отделу, кроме разработки инструкции по составлению боевого полетного задания, что было естественным завершением работы по любой ракетной системе, досталась чрезвычайно ответственная и настолько же рутинная работа по переводу программ тангажа, скорости и программы циклично-импульсного интегратора в импульсный код. Дело в том, что эти программы, получаемые при расчете так называемой «попадающей» траектории, получаются в физических величинах, т.е. в градусах и метрах в секунду, а запись их на магнитных носителях (проволоке) осуществляется в импульсах. И вот этот перевод был чрезвычайно кропотливой, нудной и не допускающей ни единой ошибки работой, выполняемой для каждой стартовой позиции и для каждой цели. Кроме того, необходимые для выполнения этой работы исходные данные носили чрезвычайно секретный характер и поступали к нам под грифом «Совершенно секретно. Особой важности», так как в какой-то мере раскрывали не только расположение наших стартовых позиций, но и объекты, на которые были направлены эти ракеты. Большой объем работы, а также ее секретность вынудили меня создать отдельную группу под руководством Б.Н.Березина, и ее разместить в отдельном помещении. Естественно, наши режимные службы уделяли особое внимание этой группе, материалам, поступающим и разрабатываемым этой группой. Из всей работы группы они понимали одно — ни один импульс не должен быть потерян, представляя его себе как нечто реальное и чрезвычайно маленькое. Я как-то в шутку, в присутствии начальника режима, сказал Березину, указывая на щели в паркетном полу его помещения: «Смотри, Борис Николаевич, закатится импульс в щель, не найдешь!» Какое же было удивление и веселый смех, когда появилась служебная записка службы режима с требованием настелить в этой комнате линолеум! Этого начальника службы режима вскоре Сергеев уволил за то, что он не пропустил на работу одного из сотрудников третьего отделения, отрастившего за время отпуска бороду, а фотография на пропуске была без бороды. Этот парень не стал настаивать, а преспокойно ушел и не приходил несколько дней. Ему, естественно, оплатили вынужденный прогул, а виновнику припомнили все прегрешения подобного рода и явную тупость.

Принятие ракеты на вооружение сопровождалось еще одной процедурой, которую не любили разработчики. Это было закрытие «замечаний». Эти замечания выдавались Заказчиком в лице военного представительства, управления, института заказчика, комиссией по летным испытаниям, нашим отраслевым институтом и т.д. Все замечания сводились в единый документ в виде громадной таблицы, содержащей, кроме самого замечания, указания: кто выдал замечание, срок его реализации, кто ответственен за его закрытие, метод закрытия, сроки и т.д. Кроме того, составлялся протокол закрытия, где обобщались материалы в виде отчетов, расчетов, испытаний, результатов моделирования. Некоторые замечания по договоренности снимались, опять-таки соответствующим протоколом. По тем замечаниям, по которым договориться на «рабочем уровне» не удавалось, созывались совещания на более высоком уровне вплоть до Главных конструкторов. На уровень Янгеля по ракете 8К67 было вынесено 173 замечания; разбор и принятие решений в присутствии ответственных за закрытие замечаний и выдавших их происходил на 42 площадке в кабинете М.К.Янгеля. Заседание вел сам Михаил Кузьмич. Это был тот случай, когда в явном виде проявилась неприязнь Янгеля к Сергееву. Нужно сказать, что Владимир Григорьевич при всех его положительных качествах и человеческой доброте и отзывчивости, обладал упрямым и несговорчивым характером, и не смог с самого начала сработаться с Янгелем, пристроиться в кильватере и во всем следовать за Головным конструктором, как это делали другие смежники. Закрытие замечаний шло быстро. Михаил Кузьмич умело и решительно «давил» и разработчиков, и заказчиков, но как только замечания касались системы управления, Владимир Григорьевич вносил поправки, возникали споры. Дело приближалось к полуночи, все устали, да и вопросы не были сложными. Янгель не выдержал, вспылил: «Все! Я больше не могу! Завтра звоню в ЦК — либо я, либо Сергеев!» Сергеев вскочил и вышел в коридор. Через две-три минуты тягостного молчания Янгель обратился к А.И.Гудименко: «Анатолий Иванович, бери дело в свои руки. Сергеев больше не будет работать». Гудименко, который в то время был главным инженером ОКБ, быстро закрыл несколько вопросов, соглашаясь с мнением Янгеля, но в это время вошел Сергеев, извинился перед Янгелем, зачеркнул решения по тем вопросам, которые принял Гудименко и с небольшими изменениями их закрыли. Такие случаи, как этот, суммируясь, портили отношения Сергеева с Янгелем, с одной стороны, и с Гудименко, с другой. Семейные неурядицы Гудименко, в конце концов, привели к тому, что он был снят с должности, и только с помощью Янгеля назначен Главным конструктором Киевского радиозавода. Мы все были огорчены уходом Анатолия Ивановича. Он был справедливым и решительным человеком, а меня связывала с ним дружба еще со студенческой скамьи.

Вскоре, после принятия ракеты 8К67 на вооружение, в ОКБ Янгеля родилась идея: сделать на ее базе простейший вариант кассетной головной части на три блока. Идея была простой. Каждый из трех боевых блоков устанавливался на специальных направляющих, расположенных под некоторым углом к продольной оси ракеты и при скольжении блок получал дополнительную скорость в том направлении, куда были направлены эти направляющие. Поворотом головной части и индивидуально подаваемой автоматом дальности команды на сход каждой боевой части, достигалось наведение их на отдельные цели в пределах небольшой площади. В тех условиях это было большим достижением. Простыми мерами утраивалось число боевых блоков и число поражаемых ими целей. Работа нашла широкую поддержку в политическом руководстве, в кругу военных и велась с большим напряжением — важно было и иметь, и демонстрировать наши возможности при ограниченном числе шахтных пусковых установок. Это был тот период, когда и в США, и у нас разворачивались работы по созданию разводящихся головных частей (они еще назывались кассетными или с индивидуальным наведением). Для моего отдела это была интересная и перспективная работа, прорабатывались самые различные идеи, и постепенно вырисовывался облик такой головной части, реализованной на новой янгелевской ракете 15A14, ее последующих модификациях и на «сотках» Челомея. В основу идеи такой головной части легла, по сути дела, третья ступень с двигателем малой тяги, способная к маневрированию в процессе полета с целью обеспечения таких параметров (скорости и координат), при которых отделяемая боеголовка достигала бы заданной цели в районе расположения. Роль системы управления для реализации такой идеи была определяющей, и решить такую задачу можно было только с использованием вычислительной машины с высоким быстродействием. Лучшие силы отдела во главе с начальником лаборатории С. С. Корумой занялись решением этой задачи. Однако простейшая и несовершенная система разведения трех головных частей, стоящей на боевом дежурстве ракеты 8К67, требовала привлечения значительных сил отдела, насчитывавшего в своем составе около 80 человек. Нужно сказать, что и в ОКБ в целом работы над разводящей головной частью ракеты 8К67 не пользовалась поддержкой — для многих это была рутинная работа, да и было много чисто технических возражений против ее проведения. Так, например, точность стрельбы ухудшалась, троированная система управления дальностью распадалась на три отдельных не дублированных канала, выдающих команды на три головные части и т.д. Но конечная цель — утроение числа боевых блоков, заставляла мириться с этими недостатками и с «непрестижностью» работы на фоне новых идей, работой над созданием бортовой вычислительной машины и др. Нужно еще добавить, что ОКБ-586 и лично М. К. Янгель придавали очень большое значение этой работе. Она, кроме всего прочего, показывала преимущества тяжелых боевых ракет разработки Янгеля перед легкими ракетами В. Н. Челомея, где нельзя было при существующем весе боевых частей создавать многоблочные кассетные головные части. Мне приходилось лавировать между этими двумя работами. Кроме того, в это же время отдел вел и целый ряд других работ — по ракете-носителю 11К65, глобальной ракете 8К69, пороховой ракете 8К99, разворачивались работы по лунной программе Челомея. Все эти работы были чрезвычайно интересные, их хотелось выполнять.

В этой обстановке произошла еще одна моя встреча с КГБ. Однажды звонит мне заместитель Сергеева по режиму и кадрам Н.А.Решетов, и говорит, что я должен явиться завтра к 10.00 в областной отдел КГБ, пропуск будет заказан и т.д. О цели вызова он мне не сказал, но заметил, что вопрос простой, мне не о чем беспокоиться, понимая, что приглашение в КГБ явление не из приятных. На следующий день я явился в это серое здание. Меня встретили и провели в небольшой кабинет на третьем этаже. Хозяина не было на месте, и я остался один. Обстановка в кабинете была довольно стандартная: большой письменный стол без единой бумаги на нем, приставной столик, сейф, шкаф, стулья, традиционный портрет Дзержинского... Так я сидел в одиночестве минут 15-20, пока не появился хозяин кабинета — мужчина, лет около 50, в штатском костюме. Он поздоровался со мной за руку, открыл сейф и достал небольшую папку, сел за стол и начал разговор с извинения за то, что мне пришлось его ждать. Затем изложил суть вопроса, который заключался в том, что в КГБ на меня поступило заявление, инкриминирующее мне некоторое пренебрежительное отношение к новым перспективным работам и предпочтение малоперспективной работе по ракете 8К67 и соответствующее этому распределение сил и возможностей отдела. Когда он говорил мне об этом, папка была раскрыта перед ним. Я успел оценить, что письмо было на двух страницах. Почерк, который я на расстоянии 2-3 метров не мог, как следует рассмотреть, также мне ни о чем не говорил. Я спросил у него: «Могу ли я ознакомиться с этим письмом?» Он ответил, что в этом нет необходимости, и в случае нужды он сам зачитает нужные выдержки из него, и прикрыл папку. В процессе нашей дальнейшей беседы он так и не зачитал мне ни одного отрывка из этого письма, употребляя только отдельные выражения типа «недостаточно активно», «частная модернизация», «некоторый ущерб обороноспособности» и т.д. Естественно, я не получил ответа и на вопрос, кто автор письма. Я только понял, что наши обсуждения и споры в отделе и на предприятии о приоритетности работ перекочевали сюда, в КГБ. Я обстоятельно изложил собеседнику свою позицию по данному вопросу, акцентируя его внимание на двух тезисах. Первое — значение возможности утроить число головных частей, уже стоящих на боевом дежурстве и находящихся в производстве ракет 8К67, трудно переоценить. Этой работе придается огромное значение в ОКБ Янгеля, в ЦК и в Министерстве обороны. Второе — новым перспективным работам я лично и мой отдел уделяем должное внимание. Работы выполняются по плану и на должном техническом уровне, разработаны новые методы и способы управления многоблочными головными частями, что мы работаем в унисон таким же работам у Янгеля и Челомея, и свою часть работы выполним в установленные сроки и на нужном техническом уровне. Мой собеседник оказался весьма компетентным человеком в этих вопросах и, как только я понял это, мне стало просто с ним говорить, тем более что я по некоторым признакам с самого начала нашей беседы понял, что он далеко не разделяет мнение автора письма, кем бы он ни был. Касаясь основных идей и их технической реализации для новых перспективных работ, я постарался вкратце изложить их суть и показать, что в этом плане тяжелые ракеты Янгеля по своим боевым качествам позволяют обеспечить создание таких систем, которые не будут иметь аналогов ни за рубежом, ни в Советском Союзе. Военно-политические задачи сегодня наиболее полно и дешево решаются именно «незначительной частной модернизацией» ракеты 8К67, как выразился автор письма. Наша беседа продолжалась более двух часов, и в завершение, с моей стороны, приобрела явно наступательный характер. Я приводил все новые и новые аргументы в обоснование своей позиции и видел, что мой собеседник понимает меня и склонен разделить мои убеждения. Это придавало мне уверенность и усиливало убежденность моих аргументов и доводов. Беседа завершилась тем, что Николай Иванович, так он себя назвал в ответ на мое пожелание узнать, с кем я имею дело, предложил мне кратко изложить свою позицию на бумаге. Я на предложенном мне листе изложил два своих основных тезиса и расписался. Распрощались мы с Николаем Ивановичем очень тепло, пожали друг другу руки с пожеланием успехов в работе и с заверением, что мы делаем общее дело. Дальнейших последствий эта встреча не имела. Я попытался определить, кто же был автором письма. Для этого я составил список возможных лиц, затем выстроил их в порядке убывающей вероятности, некоторое время пытался «наводящими» вопросами получить хотя бы некоторую информацию. В конце концов, в моем списке осталось всего три человека, но к окончательному выводу я так и не пришел и вскоре забросил это занятие.

Как и в любом ведомстве, в КГБ кроме умных людей, с которыми всегда можно было найти общий язык и решить любой вопрос, были и недалекие, а то и просто глупые люди. Одно время заместителем Сергеева по режиму (значительное лицо на фирме) был некто Шварчевский, в прошлом сотрудник КГБ, дослуживший до чина полковника. Мне довелось слышать его рассуждения на тему «кто есть кто». Он говорил примерно так: «Мы вас, специалистов, наняли на работу, и вы должны ее выполнять, а мы будем контролировать!» Кого он понимал под словом «мы» нетрудно догадаться, а в разряд «специалистов» включались все, вплоть до министра. Другими словами, вся страна в его понимании была громадной «шарашкой», «мы» — это охрана лагерей, а все остальные — заключенные. Его уволили с этой должности в период хрущевской оттепели, когда выяснилось, что в период Отечественной войны он командовал заградотрядом и отдал приказ стрелять по отходящему под натиском фашистов стрелковому полку. Дело происходило на переправе через Днепр, и закончилось оно тем, что командир полка переправил полк в другом месте, и ударил по заградотряду, окопавшемуся на восточном берегу Днепра, с тыла. При этом он захватил некоторые документы, которые были опубликованы в период оттепели. Все ответственные участники расстрела, включая Шварчевского, были уволены. К счастью таких людей как Шварчевский было мало. Н.А.Решетов, так же бывший работник КГБ, занимавший пост заместителя по режиму, был умным и спокойным человеком, всякие неизбежные происшествия по режиму улаживал без лишнего шума.

Параллельно с работами по баллистическому варианту ракеты Р36, велись работы по ее глобальному варианту с индексом 8К69. Это был принципиально новый вид ракеты, обусловленный схемой ее полета. Если баллистическая ракета совершала управляемый полет только на активном участке, составляющим незначительную часть полной траектории, то глобальная или орбитальная ракета совершала управляемый полет на значительном участке траектории вплоть до входа боевой части в плотные слои атмосферы в районе цели. Соответственно ракета имела участок выведения, как и баллистическая, заканчивающийся выведением головной части на орбиту искусственного спутника Земли. Затем совершала управляемый полет на орбите. В нужный момент включалась тормозная двигательная установка, обеспечивающая сход с орбиты, и только после завершения ее работы отделялась боевая часть, которая совершала свободный, т.е. неуправляемый полет до цели. При такой схеме полета функции системы управления существенно усложнялись. Много проблем возникало с обеспечением точности стрельбы, ведь предельной дальностью для ракеты был виток ИСЗ, (около 40000 км). Нами были разработаны и тщательно проанализированы несколько схем полета, соответственно требований к системе управления и орбитальной части. В конечном итоге был принят вариант, определяющие моменты в котором заключались в необходимости коррекции траектории полета с помощью радиовысотомера, работающего в двух точках орбитального полета и в обеспечении угла входа боевого блока в плотные слои атмосферы с углами близкими к углам входа обычной баллистической головки.

Последнее обстоятельство было самым трудным в реализации, т. к. требовало значительного запаса топлива при торможении, но иного способа сведения рассеивания точек падения за счет возмущений, действующих на атмосферной части падения, к приемлемой величине, мы не видели. Управление же на этом участке по ряду причин было проблематичным — не существовало рулевых органов, способных работать в условиях плазмы, значительные (до 150 единиц) перегрузки и т. д. Много сил и энергии было потрачено при обосновании предложенной нами схемы полета, много было скептиков и открытых противников этой разработки. Главным было решение М.К.Янгеля. Вооружившись расчетами, графиками и таблицами при поддержке наших коллег-баллистиков из ОКБ-586 А.А.Красовского, Н.Ф.Герасюты, И.А.Ханина и других, мы несколько дней обсуждали все варианты лично с ним.

Мне лишний раз пришлось убедиться, насколько Михаил Кузьмич был блестящим инженером, каким громадным запасом знаний и какой прекрасной интуицией он обладал! Несмотря на то, что он почти сразу принял предложенный нами вариант схемы полета, конкурирующие варианты были так же тщательно рассмотрены, многократно перепроверены и сравнены с помощью специально составленной таблички. Решение вылилось в краткую бумагу, в которой фигурировала нужная нам цифра — 42% топлива на торможение по весу орбитальной части. Это была директива для проектантов и конструкторов. После этого мы приступили к выдаче технических заданий на аппаратуру системы управления. Гироплатформу разрабатывал институт НИИ-944. Работой непосредственно руководил блестящий инженер и ученый И.Д. Блюмин. Меня с ним связывали самые тесные и дружеские отношения, он был моим официальным оппонентом. Мы с ним многократно переходили на «ты», но, по-видимому, мое уважение к нему было столь высоким, что я невольно возвращался на «Вы», а он следовал в этом отношении за мной. Под его руководством была разработана гиростабилизированая платформа на поплавковом подвесе. На ней устанавливались два гироскопических гироинтегратора и нуль-индикатор боковой скорости. Информация с гироинтеграторов с помощью сельсин — датчиков поступала на сельсин — приемники специального прибора, разработанного нашей организацией. На сельсин — приемниках были установлены фотодатчики импульсов, разработанные В.А.Маринушкиным еще для ракеты-носителя 11К65. Импульсы фотодатчика, частота следования которых, была пропорциональна действующим на гироинтеграторы ускорениям, поступали в счетно-решающие приборы, обеспечивающие задачи выведения головной части на заданную орбиту и регулирование скорости ракеты в нормальном и продольном направлениях. Начало работы тормозной двигательной установки задавалось по времени, которое корректировалось с помощью радиовысотомера, измерявшего высоту орбиты над уровнем океана в двух точках траектории. Дозирование тормозного импульса осуществлялось дополнительным гироинтегратором с осью чувствительности, установленной жестко вдоль продольной оси головной части. Счетно-решающие приборы разрабатывались нашей организацией в комплексе, руководимом А.Н.Шестопалом. Основными разработчиками этих приборов были Д.Н.Мерзляков, И.В.Бодаев, Г.С.Бестань, Э.В.Лысенко, Н.В.Бунчучная, Д.М.Смурный. Конструкции приборов были разработаны в комплексе, которым руководил И.М.Брынцев, разработчиками Н.Н.Филатовым, С.С.Матвеевым и И.А.Авраменко. Наземная проверочно-пусковая аппаратура для этих бортовых приборов соответственно разрабатывалась с использованием дискретных принципов в отделе Е.М.Михлина, Э.А.Вольфовским и Г.М.Гехтом. Разработчика радиовысотомера мы нашли в Министерстве авиационной промышленности. Им оказалась небольшая, специализирующаяся на этих приборах, организация в городе Каменск — Уральске, руководимая В.С.Фоминым. Нам пришлось работать непосредственно с его заместителем В. М. Жуковым, который руководил разработкой и был ее душой. Требования к высотомеру были чрезвычайно жесткими, подобных аналогов в авиационной технике не было. Высотомер должен был работать в условиях космического пространства до высоты 600 км и иметь предельную ошибку в измерении высоты не более 150 метров. Эксплуатационные требования были не менее суровыми и определялись условиями эксплуатации изделий ракетной техники в воинских частях. Тем не менее, организация блестяще справилась с этой задачей и заслуга в этом также, в значительной мере, принадлежала В.М.Жукову. Характерно то, что многие вопросы мы с ним решали на основе устных договоров и простых телефонных звонков, и я не помню случая, чтобы не были выполнены взятые обязательства.

Лауреат Ленинской премии Брынцев Иван Михайлович

После того как были созданы опытные образцы аппаратуры, в том числе и высотомер, и подтверждены их характеристики, что в свою очередь обеспечивало возможность создания глобальной ракеты, способной поразить с высокой точностью цель в любой точке земного шара, интерес к ракете возрос. Как это часто бывает, вокруг неё разгорелись не совсем чистые страсти. Наиболее характерным примером в этом плане было заявление М. С. Рязанского (НИИ-885) на одном из совещаний у В. Д. Калмыкова. Когда уже вся аппаратура была разработана, изготовлены первые образцы, включая летный, он сказал: «Я принял решение установить на ракете радиовысотомер. Прошу Вашего указания тов. Сергееву выдать и согласовать с институтом техническое задание». Дело в том, что в соответствии с Постановлением правительства по ракете Р36, на которой первоначально планировалось установить радиоуправление, Главным конструктором радиосистемы был назначен М.С.Рязанский. В процессе работ было установлено, что автономная система управления обеспечивает необходимую точность стрельбы, и разработка радиосистемы, использование которой было затруднено при шахтном варианте, была прекращена.