А.С. Гончар
Звездные часы ракетной техники. Воспоминания

© Гончар А.С., 2008
Харьков 2008

Источник электронной версии: www.buran.ru

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

К февралю 1961 года был выпущен комплект аппаратуры по существенно доработанной документации. Последовавшие два пуска были неудачными — потеря устойчивости при полете II ступени. Это был тот период, когда в полной мере отделу стабилизации и его руководителям А.И. Гудименко и Я.Е. Айзенбергу довелось решать задачу обеспечения устойчивого полета динамически сложного объекта. Ракета 8К64 имела 4 громадных бака с жидким наполнением, изменяющимся по глубине в процессе полета, и расположенных по схеме «тандем». Конструкция ракеты, при общей длине около 30 метров, представляла собой гибкий хлыст, колебания которого существенно затрудняли обеспечение устойчивого полета. Соответствующей теории не было, а практический опыт работы с объектами такого масштаба ограничивался королевской «семеркой», имевшей принципиально отличительную конструктивную схему «пакет». Помощь многих академических ученых в основном сводилась к «советам» и общим рассуждениям, особенно плодотворным в столовой, где на стакане с чаем или компотом можно было демонстрировать колебания жидкого наполнителя. Тем не менее, задачу нужно было решать, и ответственность за ее решение лежала целиком и полностью на руководстве отдела. И задача была решена, более того, это был период, когда в Харькове зародилась и затем развилась школа динамиков, которую возглавил Я.Е Айзенберг, и в которую затем вошли такие видные инженеры и ученые, как В.Н.Романенко, В.А.Батаев, В.Г.Сухоребрый и еще целый ряд первоклассных специалистов. Впоследствии совершенствование систем стабилизации десятков объектов, для которых ОКБ вело разработку систем управления, велось с использованием самых передовых научно-технических идей, методов и оборудования. Можно с полным основанием сказать, что, в конечном итоге, была создана самая передовая школа динамиков (не только в масштабах Советского Союза), обеспечившая стабилизацию различных объектов, в том числе супер-ракеты «Энергия», по сложности динамической схемы, не имеющей близких аналогов в мире и совершившей полет в экстремальных погодных условиях. Примечательно, что при пусках «Энергии» в сложнейших условиях штормовой погоды было полное доверие к нашей организации со стороны головной организации и заказчика в вопросах обеспечения безаварийного пуска.

Замечаний, доработок по ракете 8К64 было много. Трудно налаживалось производство на серийных заводах. Большие трудности были и по системе управления, к серийному производству которой были подключены заводы Украины, в том числе и Харьковский завод им. Шевченко. Планы изготовления аппаратуры сами по себе были тяжелыми, но подлинным тормозом производства были непрерывные доработки — следствие продолжавшихся летно-конструкторских испытаний.

Уже в 1962 году, почти за два года до принятия ракеты на вооружение, началась установка ее на боевое дежурство с параллельным обучением персонала воинских частей. Если при этом учесть, что ракета имела ядерную боевую часть, и что при боевом дежурстве вводилось полетное задание, т.е. каждая ракета была нацелена на определенную цель на территории противника, то становится ясно, насколько велика была опасность несанкционированного пуска и, следовательно, несанкционированного возникновения термоядерной войны.

Установка ракеты на боевое дежурство — операция по своей ответственности и сложности не имеющая аналогов в военной технике. Эта операция для первых образцов велась под непрерывным контролем партийного аппарата на уровне ЦК, и каждая задержка в выполнении графика работ тотчас же становилась предметом разбирательства. Новую ракету, ее особенности, эксплуатирующая воинская часть знала слабо и опыта работы с ней не имела. Заводские бригады с участием разработчиков совмещали выполнение работ с обучением персонала позиции и всегда были готовы к срочному выезду в процессе эксплуатации (если возникали вопросы). Психологическое воздействие ядерной боеголовки, опасность несанкционированного пуска или аварии на позиции давили непосильным грузом на каждого. Новички, впервые попавшие на позицию, где к ракете была пристыкована боевая часть, поневоле понижали голос как в комнате, где лежит покойник.

В нашей организации в период установки первых ракет 8К64 на боевое дежурство во всех подразделениях было организовано круглосуточное дежурство ведущих специалистов. В приемной Главного конструктора у аппарата в/ч-связи дежурил инженер испытательного пятого отделения, которое отвечало за эти работы. Он обязан был принять вопрос по связи и немедленно привлечь к его решению нужных специалистов. Обстановка была настолько напряженной, что даже Сергеев редко пользовался аппаратом в/ч-связи, целиком передав его испытателям.

На этой почве возник инцидент, со временем получивший статус анекдота. В пятом отделении работал инженер с необычной фамилией — Водка. Однажды, во время его дежурства, в приемной Сергеева раздался звонок аппарата в/ч-связи:

— Свяжите меня с Сергеевым.
— Сергеев занят. Просьба аппарат не занимать.
— Немедленно свяжите меня с Сергеевым. Я полковник Рюмкин, кто у аппарата?
— Водка.
— Немедленно прекратите ваши неуместные шутки. Кто у аппарата?
— Водка.
— .......!!!!

И только потом Сергеев успокоил вышедшего из себя полковника: «У него действительно фамилия Водка! Владимир Водка».

Несмотря на принятые организационные и технические меры мир был на грани войны. Известно достаточно много случаев, когда обнаруживалось нечто такое, от чего у ответственных товарищей волосы на голове вставали дыбом. Об одном таком случае мне рассказал В.М. Михайлов — руководитель военной приемки N 257, а затем районный инженер при ОКБ-692. Дело заключалось в том, что в системе управления ракеты был прибор, непосредственно выдающий команду на пуск ракеты замыканием контактов двухпозиционного реле. Это реле имело два устойчивых положения в обесточенном состоянии: с разомкнутыми и замкнутыми контактами, выдающими соответствующую команду на пуск. Прибор и реле были последним элементом в длинной цепочке, по которой шла команда «пуск» и в которой было много различных ухищрений, обеспечивавших защиту от ошибочного пуска. Однако, как обнаружили наши военные, в случае замены этого последнего прибора на стартовой позиции, реле могло быть уже с замкнутыми пусковыми контактами, так как их положение не контролировалось ни на заводе-изготовителе, ни в воинских частях при эксплуатации. Так что все меры защиты вполне могли оказаться обойденными и при подаче питания на борт ракеты, стоящей на боевом дежурстве, или после замены прибора, мог произойти несанкционированный запуск. Это было обнаружено тогда, когда уже несколько десятков ракет стояло на боевом дежурстве и уже были случаи замены злополучного прибора, к счастью, в нужном положении реле. Военное представительство тотчас доложило об этом В.Г.Сергееву. По тревоге было поднято командование ракетных войск, и первой мерой был переданный на все позиции запрет на замену этого прибора.

Впоследствии этот дефект был устранен, но что пережил в ту памятную ночь Главный конструктор и все лица, причастные к этому! Владимир Михайлович рассказывал, что когда он докладывал об этом будущему Главкому ракетных войск стратегического назначения М.Г.Григорьеву, то последний ходил бледный по кабинету и непрерывно глотал таблетки. Неудивительно, Григорьев был председателем Госкомиссии при испытаниях ракеты и затем командиром дивизии, принявшей ее на вооружение.

Одной из самых нудных и длительных процедур при летных испытаниях ракеты и при ее подготовке к сдаче заказчику было закрытие замечаний заказчика и его служб. Вначале составлялся сводный перечень таких замечаний, указывались против каждого замечания подразделение ОКБ, автор, его руководитель, ответственный за закрытие. Затем начиналась сама процедура закрытия. Факт закрытия оформлялся соответствующим протоколом, к которому прикладывался отчет об испытаниях или исследованиях. Замечаний было сотни, были дельные и нужные замечания, но много было и перестраховок. Споры длились часами, были случаи, когда спорщики переходили «на личности»...

Но все всегда имеет конец. Так было и по ракете Р16 (8К64), которая в 1964 году была принята на вооружение, при этом точность стрельбы ее была выше оговоренной в тактико-технических требованиях, да и по другим параметрам эта ракета действительно соответствовала требованиям, предъявляемым к ракетам этого класса. Награды разработчикам посыпались как из рога изобилия. Известен и анекдот, связанный с принятием ее на вооружение. Группа Главных конструкторов во главе с М.К.Янгелем и в присутствии Главкома ракетных войск маршала Бирюзова начали рассуждать около карты куда нацелить, где расположить старты и т.д. Бирюзов остановил эти рассуждения и рассказал к этому случаю анекдот: «Попадья-матушка в постели с нетерпением ждет попа-батюшку. Он на коленях перед иконами совершал молитву, в которой часто повторялись слова «... укрепи и направь, ... укрепи и направь ...». Матушка слушала, слушала и, наконец, говорит: «Ты больше проси укрепить, а направить я сама направлю!» «Так и вы, — закончил маршал, — больше думайте, как укрепить вашу ракету, а куда направить это дело военных!»

Вообще, к месту рассказанный анекдот или реплика способствовали взаимопониманию, а мастера острого слова весьма высоко ценились. Одним из них был А.И.Гудименко, причем, он не щадил никого своими остротами и отпускал их так умело, что редко кто обижался, а если и обижался, то не подавал вида. Доставалось от него и Сергееву, который довольно часто становился мишенью острот и шуток, т.к. иногда говорил такие фразы, которые затем становились классическими. В.К. Копыл одно время записывал такие выражения нашего шефа, накопил их достаточно много и часто зачитывал нам, начальникам комплексов, когда мы собирались на совещание у Сергеева и ожидали его прихода. Однажды Копыл заявил, что кто-то из нас его предал, рассказав об этом шефу: «Смотрите, вот я при вас рву свои записи и больше записывать не буду!» Он тут же выполнил свою угрозу. А жаль, там были шедевры!

Иногда и поступки шефа были весьма экстраординарны. Сели мы в поезд Москва-Харьков. Вечер. Нас, «своих», в купе четыре человека, готовим ужин. Я нарезал колбасу и готовил помидоры, вырезал мелкие дефекты — то место, где крепится хвостик помидора. Все вырезанное складывал в кучку на листок бумаги. Вдруг шеф: «Ты, интеллигент! Что ты делаешь?» Берет всю кучку отходов и отправляет себе в рот. Или помню, как-то в разгар совещания в его кабинет заходит Н.Т.Цыпкин — секретарь парткома предприятия, подходит сзади к стулу шефа, что-то говорит ему на ухо, шеф ему отвечает, затем Цыпкин уходит. Буквально через пару минут, шеф вдруг засуетился, схватил трубку телефона прямой связи с секретарем и говорит: «Лера, соедини меня с Цыпкиным, он только что мне откуда-то звонил по телефону!» Мы все невольно рассмеялись. Одно время Владимир Григорьевич завел такой порядок: на совещание к нему в кабинет все должны являться в галстуках, даже летом, когда все ходили в рубашках с коротким рукавом без пиджаков. С нарушителями этого порядка он поступал весьма гуманно: приказывал своему помощнику А.И. Гуржиеву принести галстук (у того на вешалке было несколько «дежурных» галстуков) провинившийся надевал галстук и клал на стол один рубль. После совещания галстук подлежал сдаче.

Однажды, в жаркий день, сижу я в кабинете без галстука. Раздается прямой звонок телефона: «Зайди ко мне». Иду к нему. В кабинете большая группа высокопоставленных гостей, висят плакаты, таблицы и графики, которые готовил я для какого-то доклада. «Помоги нам разобраться тут кое в чем», — говорит шеф. Я беру указку и начинаю пояснять. Вижу, через две-три минуты шеф подзывает Гуржиева и что-то говорит ему тихо. Гуржиев уходит, возвращается со злополучным галстуком и вручает его мне. Я, завязываю галстук, достаю из кармана металлический рубль и кладу его на стол шефа, ни на минуту не прекращая своих пояснений, под удивленными взглядами присутствующих: «Вот чудаки!»

Не было на предприятии человека, которому бы Владимир Григорьевич в чем-либо не помог. Доброй и прекрасной души человек! Большой заслугой Владимира Григорьевича, несомненно, является то, что ему удалось, благодаря своему уравновешенному характеру, стабилизировать моральную обстановку в ОКБ после трагедии 24 октября. Люди были убеждены, что только выполнение той задачи, во имя которой так ужасно погибли их товарищи, может быть, в какой-то мере, компенсацией этой потери, но не оправданием. Роль Сергеева в создании на предприятии системы, исключающей подобные случаи трудно переоценить. При такой системе обеспечивалась полная отработка создаваемых систем, безопасность и безаварийность самых ответственных работ, включая установку ракет на боевое дежурство. Стенд, на котором можно было воспроизвести реальные условия и отработать все режимы функционирования аппаратуры, становился основным инструментом в ОКБ. Для этой цели было создано и укомплектовано опытными специалистами специальное подразделение. Принципом их работы становится самая скрупулезная проверка всех решений, какими бы простыми и очевидными они не казались. Впоследствии кроме комплексного стенда были созданы стенды для специализированных работ, отработки математического обеспечения, алгоритмов управления и т.д. Эти принципы были надежно привиты всему руководству ОКБ. Любимым изречением Сергеева было: «Материалы на стол!» Никакие доводы, соображения, интуиция в расчет не брались. Нужны были результаты моделирования, стендовой отработки, испытаний и расчетов.

Трагедия 24 октября являлась поворотным пунктом в истории нашего предприятия и в судьбе его работников. Сдача на вооружение ракеты Р16 как бы завершила период становления. Впереди были новые работы, все более и более ответственные. Круг интересов и тематики, в последующие годы, расширялись: системы управления для глобальной ракеты, ракеты с разделяющимися головными частями индивидуального наведения (кассетной), космические корабли и искусственные спутники Земли, ракеты-носители для выведения ИСЗ на орбиту, крылатые ракеты с самонаводящейся боевой частью, система управления для лунной программы и, наконец, как венец нашего технического творчества — супер-ракета «Энергия» многоразовой космической транспортной системы «Буран».

Система управления играет определяющую роль в совершенствовании ракетно-космических комплексов, а ОКБ становится диктатором во многих вопросах их технического построения. Только совершенствование системы управления обеспечивает фантастическую точность стрельбы при дальности 12-14 тыс. км — для моноблочных и кассетных баллистических ракет и 40 тыс. км — для глобальной ракеты, т.е. в пределах большого круга планеты Земля! При этом обеспечивается автоматизм подготовки, расчета и ввода полетного задания по любой цели; автоматизм в выполнении операций космических кораблей на орбите, включая стыковку и изменение метода выполнения заданной программы в случае возникновения неисправности в системах и агрегатах корабля. Применение в системе управления компьютерных систем, снабженных математическим программным обеспечением на уровне программы, анализирующей обстановку с помощью непрерывно поступающей информации от чувствительных элементов, позволило реализовать наведение головной части на цель по радиолокационной карте местности, предотвратить взрыв или пожар при возникновении аварийной ситуации в двигателях ракеты. Можно представить, как возрос научно-технический уровень ученых и инженеров ОКБ способных разработать теоретические основы таких систем и реализовать их в аппаратуре. Казалось, нет предела возможностям и свершениям. Вслед за «Энергией» на повестке дня становилась еще более мощная ракета «Вулкан», способная вывести на орбиту Земли груз весом до 200 тонн, универсальная космическая платформа, полеты к Луне, Марсу, Фобосу...

Трагедия 24 октября для нас, работников Хартрона, остается болезненной и сейчас, спустя многие годы. Многочисленные публикации в печати некомпетентных журналистов, на все лады трактующих события тех времен и обвиняющих нашу фирму, уже мало трогают. Однако книга глубокоуважаемого нами Б.Е.Чертока, где трагедии 24 октября посвящена целая глава и где опять звучат те же обвинения, не может остаться без внимания. Нагнетая обстановку, Борис Евсеевич заявляет: «... изделие 8К64, не покидая стартовой площадки, уничтожило больше людей, чем погибло в Лондоне, в среднем, при попадании десяти боевых ракет ФАУ-2 во время второй мировой войны». Трудно возражать против этого утверждения, но почему-то Борис Евсеевич забыл, что ровно через три года 24 октября королевская «девятка» при пожаре в незаправленном состоянии уничтожила семь человек и он при этом не говорит, что это соответствует одной ракете ФАУ-2 при обстреле Лондона. Но не это главное. В книге противопоставляются системы управления разработки Пилюгина и Коноплева, якобы Коноплев не учитывал опыт предыдущих разработок. Это просто неверно. В действительности комплексная схема ракеты Р16 разрабатывалась еще до прихода Коноплева учениками и сподвижниками Пилюгина во главе с его соратником — А.М. Гинзбургом, хорошо знавшим системы ракет Р12 и Р14. Объем отработки, методика и инструментарий были полностью позаимствованы с этих ракет. Более того, при создании Р16 сплошь и рядом звучали слова: «А мы это так делали на 8К63!» Гинзбург был, кстати сказать, Главным конструктором системы управления ракеты 8К63.

Порядок поставок аппаратуры также тщательно контролировался и военным представительством. Стендовая отработка ничем не отличалась от пилюгинской, а утверждение того, что: «Одержимость Коноплева собственными новыми идеями мешала ему объективно воспринимать многое, уже проверенное и надежное», также неверно. Борис Михайлович свои действительно новые идеи пытался реализовать на следующей ракете 8К66, к созданию системы управления которой, мы приступили еще при его жизни. Попытка обогнать «девятку» Королева или «порадовать» советский народ к Октябрьским праздникам пуском также почти не имеют отношения к делу. Нужна была именно ракета Р16, а не «девятка» — это понимали все, от техника до маршала, и это заставляло нас, разработчиков и испытателей, не считаясь с усталостью, недосыпанием, отсутствием нормальных условий жизни, наконец, с риском делать все возможное для скорейшего пуска ракеты. Удачный первый пуск ракеты — это ее рождение, затем предстоит ее «учить» летать. Маршал Неделин скорее подчинялся общему настроению, чем был его инициатором. Думаю, что он не должен был разбираться в тонкостях происходящего на старте, скорее всего, он только понимал, что должен быть со всеми.

То, что Борис Евсеевич пишет о, якобы имевших место по часовой готовности, поисков и устранения замечаний к электрической схеме, просто его догадки. В действительности шли обычные предстартовые работы, а запуск ПТРа второй ступени был произведен не по инициативе офицера, сидевшего в бункере за пусковым пультом, а по указанию В.И. Кузнецова, в последний момент высказавшего опасение, что его приборы могут оказаться не в исходном состоянии. Для нас, сотрудников ОКБ-692, как и для представителей военной приемки, картина произошедшей катастрофы ясна. Мы многократно обсуждали ход событий, и пришли к единодушному заключению, о котором я уже говорил: при работе в соответствии с принятой технологией пуск прошел бы нормально и говорить о наличии неисправностей или ошибок в электрической схеме можно только по незнанию. О блокировках в схеме, рассчитанных «на дурака», можно говорить сколько угодно долго, а потом есть такие «дураки», что и блокировок может оказаться мало. При последующих доработках действительно ввели много блокировок, большинство из которых затем были убраны. Осталось в этой части только выделение в отдельную защищенную шину питания, обеспечивающую запуск двигателей. Кроме того, убрали со стартовой позиции машину обслуживания. Другие мероприятия носили перестраховочный характер. Главные же мероприятия, в основном направленные на наведение порядка и дисциплины на стартовой позиции и допуск к ней после заправки, провел Янгель.

Единственной неясностью остался вопрос о том, знали или не знали Инна Абрамовна и Михаил Иванович о том, что будет прокручиваться ПТР второй ступени? Последствия этой операции она и Жигачев должны были знать. Остальные из наших сотрудников, бывших в это время на СП, и, тем более на наблюдательном пункте, об этой операции не знали. Это говорит только о том, что решения в эти последние часы перед пуском принимались «на ходу» без должного обсуждения со специалистами. Роль Главного конструктора системы управления В.И.Кузнецова и его «команды» вообще осталась в тени.

Нарушение порядка на стартовой позиции, и в этом вина также ложится на ОКБ-586, заключалась еще и в том, что наше военное представительство было фактически отстранено от участия в обсуждении и принятии решений. Формула, провозглашение которой, по-видимому, принадлежит Янгелю: — «испытания проводит промышленность», сыграла свою отрицательную роль. Наши военные представители, среди которых были весьма компетентные специалисты, с присущей им дотошностью и знанием комплексной схемы, несомненно, задались бы вопросом о допустимости запуска ПТРа второй ступени при наличии напряжения на борту и прорванных мембранах в топливных магистралях. Тогда еще в практике подготовки ракеты к пуску не было ставших впоследствии традиционными заседаний Государственной комиссии с заслушиванием Главных конструкторов и военных представительств о состоянии и готовности их систем к пуску.

Я не склонен разделять мнение многих моих коллег, прочитавших обвинительное заключение в наш адрес Б.Е.Чертока, что это сделано с умыслом и является элементом общей в наши дни антиукраинской кампании. Борис Евсеевич не мог опуститься до этого. Я думаю, сказалось отсутствие правдивой информации о событиях тех дней и фактических данных о степени экспериментальной отработки системы управления до вывода ракеты на старт. Ведь после катастрофы 24 октября уже через четыре месяца пуск ракеты в части электрической схемы прошел без замечаний. В такой короткий срок переделать существенно схему, отработать ее, апробировать аппаратуру, поставить ее на ракету, пройти техническую позицию и осуществить пуск невозможно. Это только подтверждает тот вывод, который сделали наши разработчики и военные представители, понимая и свою долю ответственности в страшной судьбе 126 человек: только неконтролируемое нарушение отработанной технологии выполняемых операций при пуске привели к катастрофе, а не ошибки и неисправности в системе управления, которые якобы устранялись по часовой готовности. Никогда не думал, что Борис Евсеевич может это утверждать. Обвинить же нашу организацию и, конкретно, Инну Абрамовну в нарушении технологии работ, особенно в части прорыва «с колена» разделительных мембран или в установке бортовых батарей в задействованном виде, по меньшей мере, абсурдно. И до, и после этой аварии, в нашей организации всегда придавалось первостепенное значение экспериментальной отработке. Об этом свидетельствует факт отсутствия аварий по вине аппаратуры нашей разработки ряда ракет: 8К63, принятой на вооружение в 1958 году, последующих испытаний ракет 8К64, 8К67; сотен пусков ракет-носителей 11К63 и беспримерной по своим уникальным возможностям 11К65, единственной в мире и в СССР глобальной ракеты 8К69 (королевская глобальная ракета просто «не получилась» и ее макеты в двух экземплярах возились по Красной площади «для устрашения» иностранных гостей). Ракета 11К69, которой были запущены десятки ИСов и УСов (истребителей и управляемых спутников), не имела такой массы дефектов и отказов, как модификация королевской ракеты 8К78, используемая с 1960 по 1966 год для запуска объектов к Луне, Марсу, Венере и спутников связи «Молния-1». Очень впечатляющая таблица этих пусков приведена Б.Е. Чертоком в своей книге «Ракеты и люди». Всего таблица содержит 43 пуска этой ракеты. Первые 24 пуска полностью аварийные, причем отказы чередуются между системой управления и агрегатами ракеты на всех ее ступенях. По причинам этих отказов сказать, что при этом решались какие-то сложные научно-технические проблемы, весьма трудно. Самые обычные отказы отдельных приборов, отказ клапанов, недостаточная эффективность рулевых органов(!), негерметичность, отказы двигателей, замерзание горючего еще на стартовой позиции, три отказа преобразователей тока, невыясненные причины и простое разгильдяйство. Наконец, при 25 пуске была успешно запущена «Молния-1», ее третий экземпляр. При последующих 18 пусках — опять семь аварийных.

Каждая авария объяснялась новизной и сложностью решаемых задач. Очередной объект, направляемый к Луне, Марсу или Венере, оставшийся «болтаться» на околоземной орбите, объявлялся очередным «Космосом», над назначением которого безуспешно ломали голову западные аналитики. Трудно представить, что было бы, при такой статистике, с любой другой кооперацией, с которой мы работали в это время, например, Янгеля, Челомея или Решетнева?!

Сообщения ТАСС всегда были весьма оптимистичны, мы им верили, хотя, находясь на полигоне, и общаясь друг с другом, особенно с общими смежниками и военными, мы знали многое, что было скрыто за этими сообщениями.

Мои отношения с Борисом Евсеевичем, искреннее уважение к нему, заставляет меня сожалеть о том, что я невольно ввязался в «полемику» с ним. Единственным оправданием этому может быть слишком тяжелое обвинение в гибели наших коллег, вынести которое не в силах одной организации и тем более одному человеку — женщине.