 |
|
 |
|
|
|
|
СЕРГЕЕВ К 100-летию со дня рождения |
Задолго еще до выхода на летно-конструкторские испытания этой системы решением правительства была создана Государственная комиссия по летным испытаниям также под председательством министра общего машиностроения, отвечающего за создание МТКС в целом. В состав Госкомиссии входили министры или первые заместители ведущих министерств. Определяющим техническую сущность решаемых проблем составом Госкомиссии были генеральные и главные конструкторы – разработчики основных систем и агрегатов, директора головных институтов МОМа, МАПа, ГУКОС, ВВС и некоторые ведущие ученые АН СССР. Техническим руководителем Госкомиссии – первым заместителем председателя являлся Генеральный конструктор всей системы в целом – В.П. Глушко. Госкомиссия рассматривала ход наземной отработки определяющих элементов, систем МТКС и технические проблемы, возникающие при подготовке к ЛКИ и в ходе самих ЛКИ. Чтобы повысить уровень технического руководства проектом МТКС «Энергия–Буран», объединить всех лучших специалистов ракетно-космической техники и смежных отраслей, с самого начала была создана Межведомственная экспертная комиссия (МЭК), состоящая в основном из не зависимых от разработчиков видных ученых и специалистов [230] различных направлений в количестве 70 человек. Руководство МЭК возлагалось на ЦНИИмаш как головную организацию Минобщемаша, занимающуюся ракетнокосмической техникой и отвечающую за перспективы ее развития. Председателем Комиссии был директор ЦНИИмаш Юрий Александрович Мозжорин. В нее входили также директора ведущих институтов Минобщемаша, Минавиапрома, Минобороны, Министерства здравоохранения, а также ученые АН СССР. К работе Комиссии на правах членов привлекались генеральные конструкторы-разработчики. Такой порядок работ по проектированию оказался очень плодотворным. Он позволил избежать сколь-нибудь заметных недоработок и ошибок, так как все замечания и предложения рождались в активных прениях сторон, разработчиков и экспертов, каждая из которых смотрела на проектные материалы со своей позиции. Учитывая новизну и сложность создаваемой многоразовой космической системы, требующей решения ряда принципиальных конструкторских и технологических проблем, а также плачевный опыт летной отработки сверхтяжелого носителя Н-1, с самого начала МВКС, Госкомиссией и конструкторами-разработчиками был принят курс на резкое увеличение объема наземной отработки. С этой целью было создано более 250 наземных стендов и экспериментальных установок. К их числу следует отнести прежде всего: - унифицированный комплекс стенд-старт на полигоне (УКСС), позволяющий проводить огневые испытания всего носителя в сборе с кораблем «Буран» в закрепленном состоянии и осуществлять с него в случае необходимости старт МКС «Энергия–Буран»; - комплексный стенд в Загорске для огневых испытаний I ступени носителя «Зенит» (11К77) и блока А в сборе; - стенды для отработки уникальных мощных двигателей; - комплекс уникальных стендов для моделирования работы системы автоматического управления полетом как всего МКС в целом, так и орбитального корабля «Буран»; - летающая аэродинамическая модель корабля «Буран» («Бор-4») в масштабе 1:8 для проверки работоспособности теплозащитных материалов при сходе с орбиты и движении в плотных слоях атмосферы; - летающая аэродинамически подобная кораблю «Буран» модель в масштабе 1:8 («Бор-5») для уточнения аэродинамических характеристик в условиях реального полета орбитального корабля при сходе с суборбиты, движении в плотных слоях атмосферы.
1981 год был чрезвычайно насыщен решениями принципиальных проблем по созданию многоразового космического комплекса «Энергия–Буран». К этому времени уже определились три основных направления работ, сулящие успех делу, но вызывающие тревогу. [231] Первое направление. Создание кислородно-керосинового двигателя тягой 740 т для боковых блоков ракеты-носителя «Энергия», а также в одной из своих модификаций для ракеты-носителя «Зенит» (11К77). Руководство созданием этого уникального двигателя было поручено Виталию Петровичу Радовскому, а общее руководство и соавторство – академику, Генеральному конструктору системы «Энергия–Буран» Валентину Петровичу Глушко. Боковые блоки разрабатывались под руководством академика, Генерального конструктора КБ «Южное» Владимира Федоровича Уткина и изготавливались на Южном машиностроительном заводе (ЮМЗ) в городе Днепропетровске. Директором завода там был Александр Максимович Макаров, а после его ухода на пенсию – Леонид Данилович Кучма.
Второе направление. Создание криогенного кислородно-водородного двигателя тягой 109 т в пустоте для центрального блока ракеты-носителя «Энергия» под руководством академика, Генерального конструктора Александра Дмитриевича Конопатова с освоением и изготовлением изделия на Воронежском машиностроительном заводе, где директорствовал Георгий Васильевич Костин.
[232] Третье направление. Создание системы управления коллективом НИИ АП под руководством академика, Генерального конструктора Николая Алексеевича Пилюгина.
Далее я остановлюсь только на решении проблемы с системой управления. К началу 1980-х годов ответственность за автономные системы управления ракетно-космической техники возлагалась на Андрея Прокофьевича Зубова – начальника 5-го главного управления МОМ; за радиосистемы (бортовые и наземные) – на Олега Федоровича Антуфьева – начальника 10-го главного управления; и за разработку и производство гироскопических систем – на Евгения Автономовича Желонова, начальника 6-го главного управления. Я как заместитель министра нес ответственность за работу перечисленных выше главных управлений. По эскизному проекту автономная система управления «Энергия–Буран» строилась как единая с размещением мощного центрального процессора на орбитальном корабле и терминалами на блоке Ц (центральном блоке) и боковых блоках – блоках А. Однако в 1980 году мы начали ощущать, что проблемы нагромождаются в более учащенном темпе, чем удавалось их решать. У нас в коллегии существовало негласное соревнование – никому не хотелось оставаться крайним... Работа была захватывающей, люди отдавали делу все силы, но тучи сгущались над нашими головами. Должен был состояться Совет Обороны по этой теме, министр Сергей Александрович Афанасьев нервничал... Мы с Андреем Прокофьевичем Зубовым и так и сяк прикидывали варианты и возможности расширить фронт работ. В этом – как подсказывал опыт – наше спасение. После [233] очередной (нашей с ним) «мозговой атаки» родилась сумасбродная, на первый взгляд, идея, в корне изменившая впоследствии всю структуру системы «Энергия–Буран»... Надо сказать, что на этапе, когда работа находится на полпути, сорваны многие сроки, сама постановка этого предложения была опасна...
Итак, используя возможности научнотехнического совета по системам управления, председателем которого состоял, я дал задание гипотетически оценить все «за» и «против» в случае расчленения центрального процессора и рассредоточения его на орбитальный корабль и ракетуноситель или установки дублирующего процессора на ракету-носитель с другим принципом работы. Идея заключалась в том, чтобы эту проблему спроецировать на наши научно-технические ресурсы, возможности людей, их взаимоотношения, в подключении к разработке мощного КБ электроприборостроения под руководством Владимира Григорьевича Сергеева, имевшего опыт создания СУ тяжелых носителей. При этом обнаружилось новое, очень выгодное качество системы «Энергия–Буран». Она как бы расчленялась изначально, и ракета-носитель «Энергия» могла выносить в космос на опорную орбиту нагрузку порядка 105 тонн вне зависимости от орбитального комплекса «Буран». Кроме того, появлялись пути модернизации ракеты-носителя «Энергия» по увеличению ее грузоподъемности до 200 т, открывалась возможность придать блоку Ц, в частности, возможности использовать его и двигатели... Избыточность системы управления, естественно, приводила к необходимости выискивать дополнительные резервы порядка 7 т в весовом балансе системы в целом. Это был мощный антитезис в нашей затее.
Мы утвердились в целесообразности нашей идеи. Необходимо было искать союзников. На эту технико-дипломатическую работу ушло около полугода... Главные участники и оппоненты, учитываемые трудности, которые надо было преодолевать: – академик Пилюгин: не выглядело бы это как недоверие к нему, парировали сохранением головной роли в целом по системе; – академик АН УССР Сергеев, академик Кузнецов: получали работу уже с сорванными сроками исполнения, но значимость работы подкупала; – академик Уткин: отвлечение сил Сергеева от ракеты «Зенит» (11К77). Проблематично, просим занять нейтральную позицию; [234] – академик Лозино-Лозинский: нейтрализуем усилением внимания Н.А. Пилюгина к плану ОК; – академик Глушко: самый тяжелый удар – плюс 7 т веса, родилась крылатая фраза «не ракета-носитель, а системоноситель»... Но вместе с тем он начинал ощущать и выгоды этой сделки. В этот период, как я понимаю, начали складываться наши непростые, но принципиальные и в дальнейшем дружеские отношения.
Андрею Прокофьевичу и мне (этот вопрос мы из рук не выпускали) много сил и энергии пришлось затратить, прежде чем удалось подготовить инерционную систему мышления к переходу на новую схему. Сергей Александрович занял позитивно-нейтральную, если так можно выразиться, позицию. Но ведь надо было пройти Л.В. Смирнова (ВПК) и его аппарат, аппарат Минобороны и министра обороны Д.Ф. Устинова! Надо отдать должное, наш заказчик Александр Александрович Максимов быстро уловил все «за» и поддержал нас. ЦНИИмаш в лице его руководителя Юрия Александровича Мозжорина в принципе поддержал, но, точнее сказать, занял ту же, что и С.А. Афанасьев, позитивно-нейтральную позицию. Ситуация была неясная, зыбкая. Все могло при неумелом дипломатическом маневрировании качнуться в отрицательную сторону. К тому времени я еще не был вхож к Д.Ф. Устинову. Я понимал, что, в конечном счете, решение будет приниматься именно у него. (Тактико-технические требования по комплексу «Энергия-Буран» были утверждены Д.Ф. Устиновым в ноябре 1976 года). Известно было, что он взвешенно подходит к такого масштаба решениям – будет совещаться с каждым из основных участников работ и не единожды... Поэтому так важны были союзники... На 20 ноября 1981 года было назначено заседание Межведомственного координационного совета с повесткой дня: «Состояние и организация работ по системе управления. Разделение работ по СУ и подключение В.Г. Сергеева к системе управления носителем». Нервы на пределе. И здесь произошло одно, казалось бы, незначительное в ряду других событие. Как-то поздно вечером раздается по вертушке звонок. - Добрый вечер, Олег Дмитриевич! Что-то поздно Вы работаете. Это говорит Игорь Вячеславович. – Здравствуйте, Игорь Вячеславович. Дел много, не все мы успеваем, Вы знаете.[235]
– Знаю, – отвечает он и тут же: – Я хотел с Вами посоветоваться и кое-что подсказать Вам. – Сейчас буду. Через десять минут я у Игоря Вячеславовича Илларионова – доверенного Дмитрия Федоровича Устинова, официального помощника министра обороны СССР. Уютный обжитой кабинет, в дереве, недалеко от кабинета министра. Напольные часы мелодично напомнили время: 22 часа 15 минут. Порученец, проводивший меня в кабинет, исчез. – Олег Дмитриевич! Прошу чай. И расскажите, пожалуйста, чем вызвана ваша настойчивость в коренной переделке системы управления «Энергия– Буран»? Ведь она приводит к коренной структурной ломке всей системы. Я откровенно рассказал о сложившейся ситуации, подчеркнув, что вижу открывшиеся реальные выгоды: а) расширение фронта работ и, таким образом, сокращение сроков выполнения работ по системе управления. Мы создаем некую «избыточность» и повышаем надежность системы в целом, вносим элемент конкуренции и т.д., правда, ценой дополнительного напряжения по всей сводке… б) самое главное – произойдет расчленение системы управления: получаем «независимую» от орбитального корабля «Буран» ракету-носитель «Энергия» и возможность ее модернизации по наращиванию многоразовости и грузоподъемности, мы уходим от «скованной» американской схемы... Я увлекся, чувствовал, что моя убежденность передается Игорю Вячеславовичу. У меня были «наговоренные» с оппонентами блоки аргументов по уточняющим вопросам Игоря Вячеславовича. Я понимал, он готовился к разговору и был хорошо осведомлен.
Закончил я словами: – Игорь Вячеславович! Я лично глубоко убежден в целесообразности предлагаемого решения, неофициальные проработки со специалистами, мои разговоры с генеральными конструкторами дополнительно убеждают в необходимости как можно скорее принять решение. Но все мы связаны тактико-техническим заданием (ТТЗ), выданным МО. Мы не можем быть рабами ранее принятых решений. Нам надо найти способ выйти из этого щекотливого положения. Если бы мы имели хотя бы устное согласие министра обороны, то провели бы научно-технические советы с участием ваших специалистов, я бы договорился с С.А. Афанасьевым рассмотреть этот [236] вопрос на Межведомственном координационном совете и, если наши доводы не встретят серьезных возражений, можно было бы выйти на Военно-промышленную комиссию и подготовить согласованное предложение в Совет Обороны.
Зависла пауза. Игорь Вячеславович изучающе посматривал на меня. – Другого выхода я не вижу, – добавил я. – А как вы оцениваете состояние дел по двигателям, ведь там непросто! – Да, там непросто. Я не специалист по двигателям, но коллегия и министр лично систематически уделяют много внимания двигателям и, я думаю, дело должно сдвинуться с мертвой точки... Во время нашего разговора раздался телефонный звонок, Игорь Вячеславович быстро взял трубку и несколько минут слушал, делал пометки на листе бумаги, иногда уточнял. «А если...» – получал, видимо, разъяснения, подтверждал: «Ясно». «Я еще поработаю, у меня здесь Олег Дмитриевич Бакланов. Смотрим «Энергию–Буран». Спасибо. До свидания, Дмитрий Федорович». Я посмотрел на часы, было около 0 часов 45 минут. – Ну вот, Олег Дмитриевич, Дмитрий Федорович уехал отдыхать, передал Вам привет, – задумался о чем-то своем... Сделал несколько поручений по телефону и обратился с вопросом: – Так на чем мы прервались? - Игорь Вячеславович, нужна ваша поддержка и мы получим систему лучше, чем у американцев, – полушутя-полусерьезно закончил я. - Но не раньше, – парировал Игорь Вячеславович. Подумал и завершил разговор: – Вы меня во многом убедили. Я постараюсь помочь. …Это была одна из многих встреч и бесед, которые, в конечном счете, привели к реализации нашего варианта.
С 1983 по 1988 годы я уже работал министром общего машиностроения. Бразды правления отраслью мне передал мой учитель [237] Александрович Афанасьев, который был назначен министром тяжелого и транспортного машиностроения СССР. В это время полным ходом шла реализация крупномасштабной программы «Энергия–Буран». В ней принимали участие более тысячи организаций и предприятий разных министерств и ведомств, головным был Минобщемаш. Мы ежедневно принимали важные решения и координировали ход подготовительных работ. Под нашим руководством велось строительство посадочной полосы для космического корабля «Буран», в цехах филиала завода «Прогресс», размещенных на полигоне, шла сборка ступеней ракеты-носителя «Энергия», которые по частям транспортировались на Байконур с заводов-изготовителей. Мы занимались и созданием комплексного «стенда-старта», и проведением полного цикла испытаний. Мы многое делали впервые, и трудности поджидали нас на каждом шагу. Если случался «разбор полетов», я проявлял требовательность, строгость, даже жесткость, когда это было крайне необходимо. В моей практике такой подход себя оправдал. 15 мая 1987 года на Байконуре был произведен первый запуск ракеты-носителя «Энергия». Сам пуск был успешным, но ошибка конструктора-разработчика привела к гибели космического аппарата «Скиф-ДМ». После анализа причин аварии государственная комиссия пришла к выводу, что система «Энергия–Буран» допускается к летным испытаниям с беспилотным орбитальным кораблем «Буран». 15 ноября 1988 года был осуществлен первый запуск этой системы. Испытания прошли успешно, космический корабль в беспилотном варианте благополучно приземлился на аэродроме полигона Байконур. Это свидетельствовало о прорыве СССР к самым передовым технологиям. Прекрасное будущее ожидало ракету «Энергия». Экологически чистая, она могла [238] выводить на орбиту 105 тонн полезного груза, а при последующей модернизации – 180 тонн, что почти на порядок превышало возможности серийно изготавливаемой в то время ракеты-носителя «Протон». «Энергию» можно было использовать в дальнейшем для организации пилотируемых полетов космических станций на Марс.
В работе министра была еще одна важная и обязательная составляющая – умение взаимодействовать с разработчиками ракетно-космических систем, каждый из которых был творческой личностью большого масштаба, имел собственную позицию, для решения вопросов выходил на самых высоких руководителей в Минобороны, Академии наук, правительстве и ЦК КПСС. Сегодня могу сказать, что меня, зачастую еще с заводских времен, связывали с этими выдающимися учеными, конструкторами не только добрые деловые, но и дружеские отношения. Всегда с благодарностью буду вспоминать имена Главных конструкторов В.И. Кузнецова, В.П. Бармина, Б.И. Губанова, В.П. Макеева, В.П. Глушко, В.Н. Челомея, М.К. Янгеля, В.Ф. Уткина, Н.А. Пилюгина, А.Д. Конопатова, Д.И. Козлова, М.В. Решетнева, М.С. Рязанского, Ю.П. Семенова, В.Н. Соловьева, В.Г. Сергеева. Все они не только великолепные специалисты, но и высокообразованные люди. Общение с ними обогащало и приносило радость. Не только первые лица ракетно-космической науки, но и ученые из Академии наук СССР, Академии наук Украины находились в теснейшем творческом контакте с научно-производственными подразделениями Министерства, НИИ, [239] КБ, заводами. Свидетельствую свою симпатию А.П. Александрову, Б.Е. Патону, В.А. Котельникову, Н.Г. Басову, А.М. Прохорову, Г.Я. Гуськову и многим другим ученым, которым я благодарен за десятилетия совместного и весьма плодотворного сотрудничества. До недавнего времени я был председателем Совета директоров корпорации «Рособщемаш», много делаю как председатель Регионального общества дружбы и сотрудничества народов Украины и России, председатель Международного союза общественных объединений «Киевская Русь», состою членом президиума Российской академии космонавтики. Отец мой по национальности – русский, мать – украинка, по паспорту я украинец. Когда я покупаю в кассе Курского вокзала столицы железнодорожный билет до Харькова, мне всякий раз кажется, что приобретаю билет в свою молодость. В этом городе прошли самые счастливые годы моей жизни. И Харьков, и вообще Украина – это земля моих предков, песни бабушки, необыкновенно красивая природа, трудолюбивые и гостеприимные люди. Я до сих пор помню и люблю украинский язык. Все это вошло в мою жизнь с детства и останется со мной навсегда.
[240] |
|
|
|