|
[133] - БЦВМ сохраняла работоспособность даже при нескольких отказах во всех трёх каналах, резко повышалась надежность в полете, можно было расширить межпроверочный период для СУ боевых ракет до трёх лет (т.е. на меньшее время снимать ракеты с состояния готовности к пуску) и обеспечивать 5-летний срок работы на орбите для системы управления КА;
- упрощалось программирование: программист создавал программы для одного канала, не заботясь об их синхронизации, так как резервирование и синхронизация осуществлялись на аппаратном уровне;
- обеспечивалась эффективная защита от единичных сбоев, вызванных как старением элементов, так и внешними факторами, в том числе радиационными воздействиями.
Владимир Григорьевич постоянно интересовался ходом работ по новым высоконадежным структурам БЦВК и всячески их поддерживал.
БЦВМ второго поколения – М4М (построенные на ИС со средним уровнем интеграции (СИС) поставки Воронежского завода ВЗПП и Минского объединения «Интеграл» МЭПа) – были использованы: в СУ крылатой ракеты «Метеорит»; в СУ модулей «Квант», «Природа» и других, летавших в составе связки со станцией «Мир»; в составе СУ большого ряда беспилотных космических аппаратов; в составе непрерывно работающей в течение всего срока эксплуатации наземной аппаратуры системы прицеливания ракеты Р-36М2 (15А18М); в составе СУ блоков А ракеты-носителя «Энергия». Позже – в составе СУ функционально-грузового блока (ФГБ) первого сегмента существующей Международной космической станции.
| |
Центральный процессор БЦВМ М4М
разработки НПО «Электроприбор» |
|
В конце 1970-х – начале 1980-х годов мы уже полным ходом вели разработки следующего, третьего поколения БЦВМ – с использованием появляющихся (в том числе и по договорам с нашей фирмой) больших интегральных схем (БИС) разработки Минского объединения «Интеграл» (Генеральный директор П.П. Гайденко, начальник СКБ В.А. Бобков).
Сначала это была машина на базе процессора М6. Но в серию пошел 32-разрядный процессор М6М, разработанный в исключительно сжатые сроки в лаборатории 41 отдела под руководством высококлассного специалиста и организатора Ю.Г. Нестеренко. ПЗУ для М6М впервые на программируемых у потребителя спецстойких БИС разработала лаборатория Д.М. Смурного, а самое сложное специальное запоминающее устройство (СЗУ) на ферритовых [134] матрицах для радиационностойких БЦВК – лаборатория С.П. Базюченко. В это время начальниками отделов 41 и 42 уже стали И.И. Корниенко и Н.В. Кириченко. Оба – опытные специалисты высокой квалификации.
Наша БЦВМ М6М стоит на борту созданной в период 1983-1989 годов самой мощной в мире ракеты Р-36М2 (15А18М, или SS-18, «Сатана»). Особо хочу подчеркнуть, что эта бортовая машина впервые в мире обеспечила работоспособность системы управления межконтинентальной баллистической ракеты в полете при и после воздействия ядерного взрыва. БЦВМ М6М была также установлена на центральном блоке Ц ракеты-носителя «Энергия» и обеспечила два успешных пуска и полета этой ракеты. И в этом огромная заслуга, в первую очередь, специалистов 3-го и 4-го комплексов, создавших действительно уникальные аппаратуру, алгоритмы и программы.
Владимир Григорьевич все время требовал от нас быть в курсе всех значимых отечественных разработок БЦВМ, а также анализировать получаемые по спецканалам данные по характеристикам американских БЦВМ, сравнивать с нашими и делать выводы для себя и руководства фирмы. Выскажу свое мнение по результатам такого сравнения.
| |
Центральный процессор БЦВМ М6М
разработки НПО «Электроприбор» |
|
В начале 1980-х годов, несмотря на строгую секретность разработок в области военной техники, Военно-промышленная комиссия при СМ СССР начала организовывать межотраслевые выставки, где мы могли увидеть самые передовые разработки предприятий других оборонных министерств («девятки») и, в том числе БЦВМ для авиации, флота и др. К нашему удовлетворению мы неоднократно убеждались, что БЦВМ, созданные в Минобщемаше на фирмах В.Г. Сергеева, Н.А. Пилюгина, Н.А. Семихатова, по комплексу вычислительных, габаритно-массовых и надежностных характеристик превосходили БЦВМ фирм других министерств. Это было обусловлено не только более удачным подбором специалистов и более жесткими требованиями, но и отсутствием конкуренции в Минавиапроме, Минсудпроме и других министерствах, где разработки БЦВМ были приказами министров сосредоточены только в одной фирме. Исключением можно было считать только БЦВМ НПО «Элас» Минэлектронпрома (г. Зеленоград, Генеральный директор – Генеральный конструктор Геннадий Яковлевич Гуськов), [135] которые делались в ограниченных количествах по ТЗ головных предприятий Минобщемаша для космических объектов. В основе конструкции этих БЦВМ лежало использование бескорпусных интегральных схем и многослойных плат на полиимидной пленке. Это была сложная и дорогостоящая технология. По ней изготавливались единичные комплекты (например, БЦВМ «Салют-5» для станции «Мир» и ряда других объектов). Но по габаритно-массовым характеристикам БЦВМ НПО «Элас» действительно были впереди.
Что же касается сравнения наших машин с разработками фирм нашего Главка – технический уровень их был примерно одинаков. Но у БЦВМ КБЭ эксплуатационная надежность была выше. На летных испытаниях всех ракет с СУ на базе БЦВМ, в ходе партионных пусков серийных МБР, пусков ракет-носителей с КА и в полете многочисленных КА с нашими СУ мы не имели ни одной(!) аварии ракеты или космического аппарата по вине отказов в БЦВМ. У наших же коллег такие неприятности были, и в немалом количестве.
| |
Лауреаты: Ленинской премии И.М. Брынцев,
Государственной премии СССР Г.И. Лящев и
А.И. Кривоносов – с В.Г. Сергеевым, 1982 год |
|
Вспоминаю редкий, но показательный случай применения основных блоков нашей БЦВМ в СУ другой фирмы нашего Главка. Мы только завершили автономные конструкторские испытания БЦВМ М4М в рамках создания СУ крылатой ракеты «Метеорит». Полным ходом велась отработка аппаратуры и ПО на комплексных и исследовательских стендах и шло освоение БЦВМ и остальной аппаратуры на серийном заводе им. Т.Г. Шевченко. В это время к нам на фирму приехал первый заместитель Генерального конструктора НИИ АП (нашего основного «конкурента» в ракетной технике) Владимир Лаврентьевич Лапыгин, недавно назначенный по совместительству руководителем нового самостоятельного КБ, ставшего филиалом НИИ АП. Этому КБ Постановлением ЦК партии и [136] СМ СССР было поручено в жесткие сроки создать СУ нового разгонного блока, унифицированного для ряда ракет-носителей. В.Л. Лапыгин со своими специалистами, получив в нашем Главке информацию по основным характеристикам БЦВМ нашего Министерства и проанализировав ее, пришли к выводу, что наиболее подходящим будет использование нашей БЦВМ М4М. С таким предложением Владимир Лаврентьевич обратился к В.Г. Сергееву, которого хорошо знал по совместной работе в НИИ АП до переезда его в Харьков. По совету В.Г. Сергеева он зашел сначала к Якову Ейновичу Айзенбергу, затем ко мне, рассказал ситуацию и попросил его «выручить». Потом мы собрались все (вместе с Г.А. Борзенко) у Владимира Григорьевича и договорились о передаче в режиме «максимального благоприятствования» технической документации, технологической аппаратуры, изготавливаемой нашим заводом, и инструментального ПО. Согласовали также вопрос с руководством завода им. Т.Г. Шевченко о поставках блоков процессора и ПЗУ (с «прошивками» программ КБ В.Л. Лапыгина) в нужном количестве и в нужные сроки. Эти решения были выполнены. И не прошло и года, как к нам вновь приехал Владимир Лаврентьевич, по очереди зашел в кабинеты к В.Г. Сергееву, к Я.Е. Айзенбергу и ко мне, каждого обнял, расцеловал и сердечно поблагодарил «за машину», с помощью которой была в жесткие сроки создана СУ нового разгонного блока, обеспечившая успешный вывод на орбиту космического аппарата нового класса. КБ В.Л. Лапыгина действительно сработало блестяще, и нам было приятно, что в этом есть и весомая доля нашего участия. А ведь до этого сама мысль о возможности использования какой-либо структурой НИИ АП БЦВМ нашей фирмы казалась дикой.
Каким он был – Владимир Григорьевич Сергеев?
| |
С.П. Базюченко |
|
Хочу вставить в свои воспоминания одну историю, c еще одной стороны характеризующую В.Г. Сергеева, рассказанную мне моим коллегой и другом Станиславом Петровичем Базюченко – замечательным специалистом, отличным организатором и честнейшим человеком, с которым мы вместе работаем уже более 45 лет.
«Это были 80-е годы прошлого века. Отдел 43, в котором я работал, начал разрабатывать запоминающие устройства на цилиндрических магнитных доменах (ЦМД) для управляемых боевых блоков (УББ).
Сами модули разрабатывал и осваивал Симферопольский филиал Харьковского НИТИП. Аналогичные разработки начались и в других организациях МОМ (Семихатов, Пилюгин). Мы сделали опытный образец ЗУ и после «кучи» доработок и внедрения новых технических решений (исправление ошибок с [137] использованием кодов Файра, термостабилизации генераторов напряжения и токов и пр.) он у нас заработал в «климатике», чего в то время не было ни у кого в Союзе. В то время я был начальником лаборатории запоминающих устройств на магнитных носителях.
Однажды меня позвали к телефону, и я услышал: «Это Сергеев. Зайдите ко мне». Я зашел в кабинет и Владимир Григорьевич говорит, что он был в Министерстве на каком-то совещании и сказал, что у нас ЗУ на ЦМД работает в «климатике». Ему сказали, что этого не может быть и начали задавать технические вопросы, а он, как говорится ни бэ, ни мэ, а это не годится. Поэтому я должен после работы приходить к нему и рассказывать ему без подробностей, что это такое, и как оно работает. Дает мне три недели по одному часу в день, через день. Просил никому об этом не рассказывать.
Первое занятие прошло без подробностей, а уже на втором он начал спрашивать о теории магнитных доменов (почему электроны вращаются в разные стороны, почему вообще вращаются и т.д.). Я «поплыл» (поскольку я не физик и теорию электронов не изучал), а он позвонил в ХИРЭ (Харьковский институт радиоэлектроники), с кем-то договорился о том, что я туда пойду, и мне все расскажут. Пришел я в ХИРЭ, и меня спрашивают: «Какая из пяти существующих теорий интересует Владимира Григорьевича?». И я понял, что мне больше тут ни о чем спрашивать не нужно.
Занятия продолжались. Через две недели занятий подхожу к кабинету, а мне говорят, что Сергеев в больнице, и я, конечно, пошел домой. Примерно в 7 часов вечера раздается звонок в дверь квартиры. Открываю, а там стоит водитель и говорит, что ему поручили привезти меня в больницу к Сергееву. Привез водитель меня в больницу, дали мне халат, захожу в палату, поздоровался. Владимир Григорьевич мне говорит: «Молодой человек, я занятия не отменял. Будете продолжать их здесь. Вас будут привозить после работы сюда, а потом отвозить домой».
Для меня это был хороший урок в жизни: «учиться нужно всегда, и учиться никогда не поздно».
Строгий, требовательный, жесткий во всем, что касалось основной тематики фирмы, В.Г. Сергеев во внепроизводственных вопросах был добрым и отзывчивым. Сужу по себе. У меня с начала 1960-х годов было (да и есть сейчас) два хобби: охота и горные лыжи. Сезон зимней охоты (охота – облавная, на кабана и косуль) обычно был с 7 ноября до конца декабря. В этот период каждую субботу наш дружный коллектив охотников (человек 15), куда входили из нашей фирмы мои друзья и коллеги: Е.Блошенко, В.Рясной, В.Волосенко, В.Калмыков, В.Котович, В.Сорокобатько, Д.Гончарук, В.Любар – выезжали в какое-либо лесничество на два дня. Для нас это был и отдых после напряженной недели, и праздник с песнями, музыкой (у нас было несколько гитаристов), и иногда рискованная охота на кабана. Я очень старался вырваться в субботу, если не удавалось, «догонял» на своей машине рано утром в воскресенье. В.Г. Сергеев [138] никогда не препятствовал. А потом, когда на семидесятилетие ему подарили классное фирменное охотничье ружье, он позвал меня и спросил, можно ли ему вступить в охотники (нужно было сначала узаконить наличие ружья). Мы, конечно, оформили его членом охотколлектива, и он регулярно платил взносы. Но на охоту он ни разу не выбрался, несмотря на регулярные наши приглашения.
Также и с горными лыжами. Сезон – с января по март. Выезжал я в компании Б.Конорева, Е.Блошенко, В.Котовича, иногда А.Сербина на Кавказ (Домбай, Приэльбрусье) или в Карпаты (Славское) на 2 недели. У нас были хорошие связи там, в местных гостиницах, так что удавалось подстраиваться под удобное (с точки зрения работы) время. Владимир Григорьевич знал, что я обычно беру зимой половину отпуска, и никогда проблем не было.
Или история с отдыхом моей жены. Как-то, в конце 1960-х годов она сказала мне, что по льготным ценам у нее на работе (в Институте почвоведения) есть туристические путевки в Финляндию и спросила, выпустят ли ее? Я ей сказал, что пусть попробует, если будут проблемы из-за меня, путевку просто не дадут. Она заполнила необходимые документы, указала, кто ее муж и где работает. Неожиданно для меня ей дали путевку, и она съездила в Финляндию. Ей очень понравилось, и она потом почти каждый год стала ездить в отпуск заграницу, благо в их системе такие путевки было проще доставать. Ко мне никто ни разу из нашей службы режима на эту тему не обращался. Прошло много лет, и вот собираемся на каком-то «празднике» по случаю присвоения кому-то какого-то звания или премии, где все руководители, в том числе и я, были с женами. К моей жене подошел Владимир Григорьевич (а я стоял рядом) и, хитро улыбаясь, сказал ей (он уже ранее был с ней знаком и, как и со всеми своими замами, был с ней на «ты»): «А ведь я каждый раз подписывал бумаги, что тебя можно выпускать заграницу». Вот так. А мне ничего не говорил! Просто делал для моей семьи хорошее дело.
| |
В.Г. Сергеев |
|
Но был у меня со службой режима и другой случай с участием В.Г. Сергеева. Я, защитив в 1976 году докторскую диссертацию, иногда становился научным руководителем у аспирантов из нашего комплекса 4. Как-то, в 1986 году, когда у нас полным ходом шли работы по подготовке к пуску «Энергии» и по отработке СУ для ракеты 15А18М, мы практически не «вылезали» с работы, я получил [139] на ознакомление подписанный В.Г. Сергеевым секретный приказ, подготовленный замом по режиму Г.А. Гриневым, с вынесением строгого выговора моему аспиранту и выговора мне, как научному руководителю, за упоминание в тексте секретной диссертации названия «Энергия». (Вот уж секрет! Через год это название заполнит все газеты!) Я про себя выругался, расписался об ознакомлении и отдал приказ уполномоченному 1-го отдела. Прошло буквально две недели и мне опять приносят подписанный В.Г. Сергеевым секретный приказ уже по другому моему аспиранту, у которого в подготовленной к отправке закрытой работе Г.А. Гринев нашел тоже какое-то «лишнее» слово. Теперь уже и мне, и аспиранту объявлялись строгие выговоры. Тут уж я не выдержал. Мы вкалываем день и ночь, а вместо посильной помощи Г.А. Гринев по совершенно дурацким поводам «клепает» мне и моим ведущим специалистам выговоры. Я взял в свой секретный портфель последний приказ, созвонился и пришел к В.Г. Сергееву в кабинет злой до предела. Я показал ему приказ и сказал: «Владимир Григорьевич! Если Вы накапливаете на меня приказы, чтобы уволить, так прямо и скажите, я сам напишу заявление». Он при мне прочитал приказ и сказал: «Толя! Разве я похож на бл…дь? Иди спокойно работай, а приказ оставь мне». Я сказал, что оставить не могу, он записан в портфеле. «Тогда передай мне через 1-й отдел». Я так и сделал, и через пару дней уполномоченный вновь принес мне на ознакомление откорректированный приказ. В нем слово «строгий» (в отношении меня) было зачеркнуто (с подписью Сергеева), остался только выговор. Не знаю, что он говорил по этому вопросу Гриневу, но после этого случая тот «отстал» от меня.
1986 год. Где-то 17-18 апреля, вечером, в доме нашей экспедиции на Байконуре В.Г. Сергеев обратился ко мне: « Я знаю, у тебя 20 апреля юбилей – 50 лет. Но ты, конечно, понимаешь, уехать в Харьков нереально, а здесь – пожалуйста: зал в твоем распоряжении, приглашай кого хочешь, можешь и меня пригласить. Завтра летит из Харькова самолет, дай своим ребятам в Харькове команду, пусть передадут все, что нужно». Так и было сделано.
Приехала Нина Калмыкова с вкусными деликатесами и водкой, которой на полигоне тогда не было, помогла Инесса Михайловна Говоренко. И мы хорошо посидели, конечно, с участием Владимира Григорьевича. Кстати, и следующий день рождения в 1987 году мне пришлось отмечать там же (шла подготовка к пуску первой ракеты «Энергия»), но уже без В.Г. Сергеева, которого «ушли» с должности Генерального директора и Главного конструктора НПО «Электроприбор» в августе 1986 года.
Так уж получилось, что именно в августе 1986 года я с группой друзей собрался пройти по горной речке на Приполярном Урале на надувном катамаране. Мы готовились к походу полгода. Готовили с собой ружья (там много медведей) и рыболовные снасти (там много рыбы). После второго ОСИ (огневые стендовые испытания) образовалось «окно», и я считал, что смогу вырваться [140] на пару недель. Согласовал все с В.Г. Сергеевым. И вдруг по телефону главный инженер Главка Г.В. Семенов запрещает мне уходить в отпуск (хотя даже с начальником Главка А.П. Зубовым этот вопрос был ранее согласован В.Г. Сергеевым). Когда я доложил об этом Владимиру Григорьевичу, он выругался, чего, мол, лезет не в свое дело, и далее сказал: «Ты у кого зарплату получаешь? У Семенова или у меня? Я тебя отпустил, поэтому спокойно уезжай».
Я уехал. А когда я вернулся, появился дома, и мне жена сказала, что В.Г. Сергеева сняли, я просто не поверил. На мой взгляд, это было нелогично, несправедливо, и явно в неудачно выбранное время – до первого пуска «Энергии» оставалось чуть более полугода.
Испытание «Энергией»
В первой половине 1986 года прошли два огневых стендовых испытания 2-й ступени ракеты «Энергия» – 22 февраля и 26 апреля. Для меня и для всех моих ведущих специалистов по БЦВК это было исключительно сложное время. Уже при первых комплексных испытаниях вывезенной на старт (УКСС) ракеты произошел останов вычислительного процесса машины М6М (в дальнейшем такое явление назвали «зависанием»). Когда машину заменили, эффект исчез, комплексные испытания прошли без замечаний. Снятую машину срочно отправили в Харьков. Эффекта «зависания» ни на пульте в цехе, ни на стенде не было. Как и по всем другим отказам при испытаниях ракеты, мы обязаны были найти причины отказа и разработать мероприятия по их устранению. Без этого даже на огневые испытания нас могли не пустить. Сразу определилось два направления поисков: дефект в аппаратуре и дефект в программе. Работали день и ночь, у меня раскладушка стояла в кабинете (иногда не успевал съездить домой, несколько часов спал на работе). Проверили еще раз всю документацию, особенно на сопряжение отдельных блоков. К сожалению, ничего объясняющего эффект «зависания» не нашли. Ситуация патовая: нужно выходить на ОСИ, а у нас неясный и очень опасный вопрос. Опасный даже для «прожига»: ведь если вовремя не выключить двигатели, будет серьезная авария.
В.Г. Сергеев не ругается, не торопит, понимает, что мы и так работаем на пределе сил. Остается месяц до ОСИ. Принимаем, посоветовавшись с Владимиром Григорьевичем, решение: срочно разработать и изготовить дополнительный прибор-временник, который сможет обеспечить выдачу всех команд на выключение двигателей по заданной циклограмме, что обеспечит нормальное проведение ОСИ даже при «зависании» БЦВМ. Но исследования не останавливаем. Я улетаю на полигон помогать А.С. Гончару и сглаживать вопрос по «зависанию». Каждое утро по ВЧ разговариваю с Я.Е. Айзенбергом, а позже по ЗАС со своими «ребятами» (Г.А. Чертковым, И.И. Корниенко, А.В. Сычевым, Ю.Г. Нестеренко, О.И. Плясовым и другими) и выясняю результаты за сутки по «основному [141] вопросу» (так мы с Я.Е.Айзенбергом «зашифровали» поиск причин «зависания»). До «прожига» остается несколько дней. На полигон из Харькова привозят прибор-временник и устанавливают на ракету. И тут, наконец, нам повезло: на одном из многочисленных комплексных стендов в Харькове, на которых круглосуточно отрабатывались на штатных программах все реальные и нештатные ситуации, произошло похожее «зависание». Теперь уже и мои специалисты подключились к анализу программ отделения 3. И буквально за пару дней до ОСИ Я.Е. Айзенберг сообщил мне радостную весть: причина – ошибка в программе. Я сразу перезвонил своим ребятам, они подтвердили, что нет никаких сомнений – причина «зависания» в этом. Я был настолько обрадован, что даже не поинтересовался, кто же этот программист, который заставил почти весь комплекс 4 в течение трёх месяцев «стоять на голове». Обрадовал В.Г. Сергеева (он уже был на полигоне) и А.С. Гончара. Докладывать о готовности СУ к пуску теперь было намного легче. ОСИ было очень коротким: при запуске двигатель был отключен системой аварийной защиты, предотвратив возможную аварию. В полном объеме и без замечаний прошло второе ОСИ – 26 апреля.
В книгах Я.Е. Айзенберга и А.С. Гончара, которые в большей мере были знакомы с ситуацией, в которой принималось решение о снятии В.Г. Сергеева, я прочитал две разные трактовки событий. Думаю, ближе к истине был Я.Е. Айзенберг, считавший, что это решение «пробил» В.П. Глушко через члена Политбюро Л.Н. Зайкова и при поддержке министра О.Д. Бакланова.
| |
М.С. Горбачев во время посещения космодрома Байконур, май 1987 года |
|
[142]
О том, что этот вопрос решался на самом высоком в СССР уровне можно судить по фразе Генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева, сказанной при осмотре на стартовой позиции первой ракеты-носителя «Энергия», подготовленной к пуску. Ему, очевидно, докладывали о постоянных задержках в работах по вине СУ, что на самом деле было не так: сроки срывали все (я лично участвовал на полигоне в подготовке ко всем ОСИ и двум пускам, и видел это сам). На вопрос М.С. Горбачева о готовности СУ ракеты-носителя к пуску начальник управления полигона генерал В.Е. Гудилин ответил, что все вопросы решены, и СУ готова к пуску. Тогда Горбачев сказал: «Значит, мы правильно Сергеева сняли». Мне и А.С. Гончару рассказал об этом эпизоде сам В.Е. Гудилин при встрече на обеде на следующий день в «генеральской» столовой на 2-й площадке полигона.
Жаль, что В.Г.Сергеев не участвовал в первом и втором пусках «Энергии» и не испытал вместе с остальными участниками особого чувства удовлетворения за успешное решение одной из самых сложных научных и инженерных задач прошлого века. Но его огромный личный вклад в эту победу фирмы над всеми трудностями неоспорим.
Прошло более 25 лет с момента отхода В.Г. Сергеева от руководства фирмой, ушли из жизни два его преемника А.Г. Андрющенко и Я.Е. Айзенберг, но, по-моему, никто и никогда в словосочетании «фирма Сергеева» не менял и не изменит второго слова. Оно так и останется в нашей памяти и памяти потомков. Владимир Григорьевич это заслужил.
| |
На 90-летии В.Г. Сергеева в ОАО «Хартрон», 5 марта 2004 года |
|
[143]
|
