 |
|
 |
|
|
|
|
Ратнер В.М.
Воспоминания
Операция «ОСОАВИАХИМ»
© Ратнер В.М., 2004
|
Здесь представлены страницы 19-32 принт-макета опубликованного на сайте Института космических исследований РАН.
Ратнер Владимир Михайлович Родился 23 апреля 1922 года в Москве. С 1939 учился в Ленинградском Высшем военно-морском училище, которое досрочно закончил 1 августа 1941 года. Во время войны служил техником в частях дальней авиации. После войны откомандирован в состав группы советских специалистов по ракетной технике Сергея Королева и Бориса Чертока, прилетевших из Москвы. Непосредственный участник операции «ОСОАВИАХИМ». В 1946-1950 гг. учеба в Московском автомеханическом институте. В дальнейшем — работа на полярной станции «Мыс Челюскина», в ПВО, в НИИ-1 (с какого-то времени гл.конструктором был назначен Александр Надирадзе), на полигоне Капустин Яр. С 1966 года работал в Институте космических исследований Академии наук СССР (ИКИ АН СССР). Трудовую деятельность завершил в 1996 году в возрасте 74 лет в должности советника директора Института, переименованого к тому времени уже в ИКИ РАН. Впоследствии, жил в Германии, где и написал эту книгу. Рукопись завершил в нроябре 2003 года. Умер в 2004 году... |
 |
В какой-то степени это соответствовало действительности. В Москве еще задолго до окончания войны стали интенсивно готовиться перенимать технические решения и немецкий опыт строительства ракет дальнего действия. Все крупные специалисты испытательного ракетного НИИ-1 получили соответствующие офицерские звания и были откомандированы на фронт. Их задача состояла в том, чтобы отлавливать всю информацию, касавшуюся ракетного производства, изымать образцы такой техники и всю документацию. Борис Черток, который в НИИ отвечал за прямоточные воздушно-реактивные и жидкостные ракетные двигатели, прибыл в Пенемюнде, например, в звании майора. Много лет спустя, в начале 90-х годов, он вспоминал, что это место было «первоклассным исследовательским центром». Разбирая немецкие архивы, советские ученые в полной мере узнали, «в какой огромной мере развилась ракетная техника в Германии».
И все же спустя какое-то время основной интерес московских специалистов по ракетной технике сместился с Пенемюнде на Нордхаузен в Тюрингии. Отсюда только что ушли американские войска. И именно здесь, а не в Пенемюнде, началась операция советской тайной службы, получившая название «ОСОАВИАХИМ» — аналог американской операции «Пэперклип».
«ОСОАВИАХИМ» была второй из трех операций по вывозу немецких ученых и авиационной и ракетной техники в СССР. Свое название операция получила от основанного в 1927 году Общества содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Очевидно, это непонятное и совершенно не военное сокращение было выбрано потому, что стратегическое военное внимание СССР, прежде всего, сконцентрировалось на областях оборонной, авиационной и химической промышленности.
5 июля 1945 года, через один день после ухода американцев из Тюрингии, советские специалисты по ракетной технике прибыли в Нордхаузен. Для размещения своих служебных помещений они выбрали город Бляйхероде. С этого момента Борис Черток и его коллега Александр Исаев стали заниматься в меньшей мере самолетостроением, а в большей всем тем, что относилось к производству ракет и что не успели вывезти американцы. Прежде всего составлялся перечень всех оставшихся деталей производства и осуществлялись демонтаж и разборка немногих оставшихся ракет типа V-2, готовых к применению.
По сути, без согласования с Москвой, они основали на месте институт РАБЕ по строительству ракет, который должен был послужить, прежде всего, сохранению немецких ноу-хау для их использования в собственных разработках ракет дальнего действия.
Черток сам назначил себя директором института и стал приглашать на работу ведущих специалистов, которые остались в Германии. Местом жительства он случайно или намеренно (скорее — второе) выбрал как раз ту виллу, на которой последним жил Вернер фон Браун.
|
Хотя институт РАБЕ по понятным причинам вел скрытую работу, каждый день туда приходило все больше специалистов, которые до этого работали в авиационной промышленности Германии или в области разработки ракет. Для многих из них в эти послевоенные месяцы главным была не перспектива устроиться на работу и получить вознаграждение за нее, а просто-напросто гарантированное снабжение продуктами питания. По согласованию с военной администрацией немецкая группа, которая вскоре возросла до 200 человек, снабжалась мукой, белым хлебом, сливочным маслом и салом, — а на сало, как говорится, ловятся мыши. Этому опыту последовали и американцы в баварском городе Ландсхуте. Там в то же самое время семьям бывших сотрудников центра в Пенемюнде предоставлялась привилегия делать покупки в магазине, предназначенном для снабжения оккупационной власти.
Уже месяц спустя, в конце июля 1945 года, в южном Гарце полным ходом шла подготовка к воссозданию производства ракет типа V-2. В Клайнбодунгене, недалеко от Бляйхероде, перестраивался завод по ремонту, на котором проверялись и готовились к сборке не вывезенные американцами остатки ракет А4. Рядом с каждым советским военным инженером непременно работал немецкий специалист. Привлечение все новых инженеров и ученых-ракетчиков к работам осуществлялось без проблем, поскольку в окрестных гостиницах и пансионах жили около трехсот эвакуированных из Пенемюнде специалистов со своими семьями. Все они имели соответствующее документальное подтверждение своей прошлой деятельности.
Там исполняющий обязанности директора д-р Эрнст Штайнхофф увольняющимся специалистам по ракетной технике выдавал свидетельства, в которых была четко названа приобретенная ими в Пенемюнде техническая квалификация.
Инженеру Лео Шлюсселю из Фрайбурга, например, было выдано свидетельство, в котором «гражданскими выражениями» говорилось о том, что он с 1941 года занимался «подготовкой сбрасывания испытательных предметов и их сбрасыванием» и что он лучшим образом сотрудничал с «испытательной группой свободных полетов больших ракет дальнего следования».
Директор Штайнхофф всегда желал своим прежним сотрудникам «всего хорошего в дальнейшей профессиональной карьере», как будто он был абсолютно уверен в том, что они вскоре смогут применить свой профессиональный опыт в области военной техники на американской или на советской стороне.
В институте РАБЕ привлечением и переманиванием из других оккупационных зон высококвалифицированных немецких специалистов по поручению Чертока занимался старший лейтенант Василий Харчев, выпускник военной Академии военно-воздушных сил в Москве. Любопытно, что такой агитацией в нашу пользу занимался не только никому не известный младший офицер (ему это вменялось служебными обязанностями), но и всемирно известный ученый Альберт Эйнштейн: еще в 1946 году он советовал своим немецким коллегам подавать заявления о приеме на работу в СССР начальнику Советской военной администрации Василию Соколовскому.
Старания советской стороны оказались успешными. Среди многочисленных ученых и инженеров, которые в те времена добровольно перешли на нашу сторону, были дипломированный инженер Хельмут Грёттруп, который «как одержимый ракетчик с богатым опытом и умением» в Пенемюнде работал ассистентом у д-ра Эрнста Штайнхоффа; специалист по аэродинамике д-р Вернер Альбринг и специалист по гироскопам д-р Курт Магнус из гёттингенского университета.
По всей вероятности, их решение пойти на договорной основе на долгосрочное сотрудничество с советскими властями опиралось на самые различные мотивы. Политических симпатий, однако, ни в одном из этих случаев не существовало.
Скорее всего, соблазнительным был шанс сразу и на месте в наилучших условиях продолжить деятельность в узко специализированной области исследований. О чевидно, военная конечная цель их деятельности ученым, которым тогда было едва за тридцать лет, не казалась нравственно неприемлемой, тем более что большинство из них уже на протяжении нескольких лет выполняли исследовательские задачи для немецкой военной промышленности.
Генерал-майор Лев Гайдуков, начальник чрезвычайной технической комиссии, предлагал им гарантированное рабочее место в сфере ракетных исследований в Германии. Вместо военного плена или лагеря им обещали, как и их коллегам, которые перешли к американцам, немедленное продолжение карьеры в качестве ученых. Это означало не только лаборатории, разработки, испытательные и производственные устройства, но и квартиры, специальное снабжение продуктами питания, в том числе и для семьи, и, не в последнюю очередь, высокую зарплату.
К осени 1945 года основная советская команда в Бляйхероде значительно увеличилась. Специалисты самых разных направлений включались в нее либо путем откомандирования из оккупационных войск, либо по переводу из московских научно-исследовательских институтов. В их числе были и многие будущие главные конструкторы советской ракетостроительной промышленности: В. Кузнецов, В. Мишин, Н. Пилюгин, М. Рязанский. Все они были одеты в строгую военную форму, хотя сами чувствовали себя глубоко гражданскими «технарями».
Так как вскоре выяснилось, что не хватает значительной части технической документации, касающейся конструкции и производства ракет типа V-2, В. Мишин начал ее систематические поиски в других странах, оккупированных Германией в период войны, и, в конце концов, кое-что нашел в Чехословакии.
С помощью немецких инженеров разбирали все, до самой маленькой детали, проверяли принцип работы каждого узла и составляли новые чертежи. Чем больше работа продвигалась вперед, тем сильнее возрастала заинтересованность Москвы. Участились всевозможные проверки, в том числе с участием военных самого высокого ранга.
Вслед за комиссией, которую возглавлял заместитель министра обороны Рябиков, вскоре последовала другая, которой руководил 37-летний генерал-полковник Дмитрий Устинов. Забегая вперед, отметим, что позже, после долгих лет партийной и военной службы, этот человек станет одним из самых влиятельных государственных деятелей Советского Союза. Будучи очень подкованным технически, обладая великолепной интуицией, высочайшей работоспособностью, он, занимая пост Министра обороны, умел увязывать интересы своего ведомства с государственной политикой, направлять оборонную промышленность в нужное русло и жестко реализовывать все свои идеи, подчиняя их интересам партии и народа.
Устинов моментально понял, что институт Чертока по ракетостроению (РАБЕ) не соответствует масштабам важности проблемы. Воссоздать всего лишь производство V-2 по немецкому образцу — этого было недостаточно. Дмитрий Федорович безошибочно оценил перспективность идеи и нащупал главное: используя немецкие разработки, советское ракетостроение в состоянии совершить «прыжок через время».
Первым шагом в этом направлении стал тут же созданный институт «Нордхаузен», которому РАБЕ был подчинен как филиал, занимающийся разработкой систем управления.
Генерал-майор Лев Гайдуков, который до этого занимался ракетами типа «Катюша», стал директором института и в первую очередь уделил внимание реконструкции, дальнейшему развитию производства и испытаний V-2. При этом он, кроме предприятий в Тюрингии, подключил к этой теме берлинские и пенемюндские оккупационные учреждения.
Заместителем и главным инженером у Гайдукова стал Сергей Королев, который, таким образом, впервые после шести лет заключения в лагере получил возможность занимать ответственную должность в сфере ракетных исследований. В период между осенью 1945 года и весной 1946 года чрезвычайная техническая комиссия создала так называемый центральный завод на севере Тюрингии, в котором были объединены прежние испытательные и производственные учреждения «среднего завода» и учреждений-правопреемников Пенемюнде. В октябре 1946 года тут снова работало более 5000 немецких специалистов. Руководил этим предприятием в качестве генерального директора Хельмут Грёттруп. Отсюда исходили и связи с исследовательскими учреждениями в Берлине и Пенемюнде.
|
К многочисленным причастным учреждениям относилось, например, «Совместное советско-германское конструкторское бюро» на бывшем Рейнском металлургическом заводе в городе Зёммерде. Пенемюндские инженеры, конструктор ы, химики и физики восстанавливали по памяти инструкции, протоколы и технологические карты производственных процессов.
Результаты сравнивались с данными и описаниями технического бюро и пенемюндской чрезвычайной комиссии, и, таким образом, пробелов в сумме документов по реконструкции V-2 становилось все меньше и меньше.
В то же самое время на разных отдельных предприятиях «Центрального завода» уже началось производство, заключались договоры с предприятиями-поставщиками в советской оккупационной зоне, а оплачивались эти заказы в основном поставками продуктов питания.
Вагоностроительному заводу в Аммендорфе даже заказали специально оборудованный поезд, в котором размещался полный мобильный институт по исследованию ракет с лабораториями и мастерскими. Советская сторона была особо заинтересована в дальнейшем развитии старого пенемюндского проекта двухступенчатой ракеты типа А9/А10, который существовал только на чертежах. Эта ракета планировалась для нанесения ударов по объектам непосредственно на территории Америки. При этом особое внимание уделялось дистанционному управлению полетом ракеты.
Осенью 1946 года на так называемом советско-германском центральном заводе начинали монтировать сегменты ракет из первых реконструированных приборов и деталей конструкции. Однако вскоре советская сторона сначала перенесла сроки окончания всех работ. Затем были отменены отпуска. Никто здесь не догадывался, что все это — лишь прелюдия предстоящих грозных событий.
Между тем еще за полгода до этого, 13 мая, в обстановке строжайшей секретности в Москве было принято решение не продолжать производство ракет в Германии, а в рамках тайной операции перевезти тщательно отобранных специалистов и оборудование в СССР. Это и было началом операции «ОСОАВИАХИМ».
20 октября 1946 года немецкие и советские специалисты обсуждали свои дальнейшие планы, касающиеся центрального завода. Хельмут Греттруп только в 22 часа закончил совещание. Так как генерал Гайдуков после этого пригласил всех на дружеский ужин в ресторан «Япония», день подошел к концу с большим количеством водки и искренними тостами за сотрудничество между русскими и немцами.
Тем временем полным ходом шла подготовка секретных служб к предстоящей эвакуации центрального завода. Генерал НКВД Иван Серов, который после 1954 года стал руководителем всего КГБ, уже за несколько недель до этого приказал проверить возможности использования всех 5000 немецких специалистов, которые работали для советской военной промышленности, и составил узкий круг особо нужных лиц.
Поиск, конечно же, распространялся и на учреждения в Пенемюнде. Поскольку и советские специалисты, и военные обладали только небольшой информацией о предстоящей операции, неожиданный удар в ночь на 21 октября был нанесен обеим сторонам. Генерал тайной службы Серов, который во время войны отвечал как за контрразведку «СМЕРШ», так и за диверсии и разведку в тылу вермахта, и после войны остался верен своим методам. Он привлек к выполнению задачи оперативные группы, привыкшие действовать жестко и быстро.
Имея на руках списки имен и адреса, в которых были перечислены и члены семей востребованных лиц, они начали операцию ранним утром между 3:00 и 5:00 часами. Первым делом растерявшихся немецких ученых и инженеров принудили подписать заявление о том, что они согласны впредь продолжать свою работу в СССР. За этим последовал приказ об их немедленном вывозе. Каждый из «избранных», независимо от того, подписал ли он такое заявление сразу или еще не подписывал, был вынужден за несколько часов собрать все свои вещи. На армейских грузовиках их отвезли на вокзал Клайнбодунген и оттуда на поезде особого назначения — в Москву.
В общей сложности из советской оккупационной зоны в Советский Союз отправились 92 поезда с людьми и оборудованием.
Интернирование касалось специалистов-ученых самого разного профиля, но, прежде всего, из областей, важных для техники вооружения, а также инженеров и квалифицированных рабочих. Таких «избранных», не считая членов их семей, набралось 175 человек. И для них, таким образом, началось многолетнее принудительное пребывание в СССР. Только в декабре 1951 года первые группы стали возвращаться в ГДР. Хельмут Грёттруп в ноябре 1953 года последним покинул СССР и переехал в ФРГ.
К «багажу», который советские ракетостроители из Бляйхероде и его окрестностей взяли с собой в Москву, в свой новый НИИ-88, помимо ряда реконструированных ракет типа А4, относилось и тринадцатитомное «Собрание материалов для изучения захваченной реактивной техники».
В написании этих материалов активно участвовал Сергей Королев. В частности, он оценивал в них сильные и слабые стороны немецкой ракеты типа А4 и намечал уже тогда новые подходы советских исследований в ракетной технике.
К сентябрю 1947 года в безлюдной степи, переходящей в пустыню, недалеко от городка Капустин Яр на Волге был учрежден первый в Советском Союзе ракетный полигон. А уже 18 октября 1947 года там была запущена и первая реконструированная ракета типа А4. Вслед за первым последовало еще 11 запусков. Все это — при непосредственном участии немецких специалистов.
По высказываниям Бориса Чертока сразу же после этого советские ученые и инженеры взялись за создание собственной, «отечественной ракеты». Немецкие специалисты к этому времени сделали то, что от них ожидалось, но их еще долгое время не отпускали домой.
Время течет неумолимо. Члены руководящего состава операции «ОСОАВИАХИМ», которых я упомянул, своим гигантским трудом заложили основу оборонного щита нашей Родины. Все они ушли... Пусть земля благодарной России будет им пухом!
Мое участие в работе группы советских специалистов по ракетной технике продолжалось до 17 августа 1945 года, то есть вплоть до начала работ по демонтажу объектов в Пенемюнде. Это был сравнительно короткий период жизни. Но именно он послужил фундаментом дальнейшей жизнедеятельности и практической работы.
Отсюда я начал свой путь в послевоенное мирное время. Колоссальный опыт, накопленный мной за период работы в группе, — это неоценимое богатство, которого хватило на всю жизнь. С большинством из членов этой группы совместная трудовая деятельность продолжалась еще многие годы.
За время моего нахождения при группах Бориса Чертока и Сергея Королева в связи с проходившими переформированиями боевых частей не стало и моего родного подразделения.
Берлин-Москва, 22 ноября 2003 года
 Два директора: ИКИ АН СССР — Р. З. Сагдеев и ИКИ АН ГДР — Г. Фишер. В центре - В.М. Ратнер |
|
|
|