Альберт Вахнов
ОБРАЩЕНИЕ К СЕБЕ ДАЛЁКОМУ.

(Автобиографическое повествование)

Москва, 2007

© Вахнов А.Г., 2007
Разрешение на публикацию получено.

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

ЗАВЕРШЕНИЕ КАРЬЕРЫ

После радостной встречи с дочкой и внучкой на следующий день начались мои неприятности в ГИУ. Начальник ГИУ Власов, опустив глаза долу, сообщил мне, что у него нет вакансии, соответствующей моему опыту и знаниям и он может предложить мне только должность начальника отдела-заместителя начальника первого управления. Меня крайне возмутило это издевательское предложение, так как оно не соответствовало ни моей прежней должности, ни приобретенному мною опыту, ни званию. Мне было известно, что на момент моего прибытия была вакантной должность начальника второго управления ГИУ.

Я отправился к заместителю председателя ГКЭС Гришину, но он мне подтвердил то же, что было предложено Власовым. Я, естественно, отказался. Тогда, не мешкая, он предложил мне писать рапорт о выходе на пенсию по возрасту, Я понял, что это сговор, направленный против меня, как бы в отмщение за то, что я, человек без связей, получил генеральское звание — в ГИУ это считалось привилегией блатных. Кстати, Гришин с Власовым предпринимали все возможное, чтобы мне не было присвоено звание генерал-майора, но сорвать присвоение его мне им не удалось. Не могли же они выступить всерьез против председателя ГКЭС Сергейчика, тем более, что за время моей службы в ГИУ с 1965 года в течение двадцати одного года моя работа оценивалась высоко, я отмечался руководством ГКЭС только с положительной стороны и был награжден орденом «Красная Звезда». Кроме того, у меня был солидный опыт работы на различных должностях от офицера отдела вплоть до начальника управления и большой положительный опыт работы за рубежом, в качестве уполномоченного ГИУ. Все это я высказал Гришину, добавив, что его личную неприязнь ко мне я еще могу понять, но не надлежащее использование моего опыта и способностей ради дела я понять не могу. «Если бы я был на вашем месте, — сказал я, — и мне пришлось бы решать подобную дилемму, я бы наступил на горло своей гордыне и, в интересах службы, использовал бы генерала с таким опытом и возможностями на соответствующей должности. Вы же поступаете иначе — делаете мне предложение уйти на пенсию в то время, как ни один шестидесятилетний генерал и даже полковник того же возраста еще не увольнялся в запас в ГИУ. Очевидно, мы по разному относимся к службе». Далее я сказал ему, что именно по этой причине я буду вынужден обратиться к Председателю ГЭС Катушеву.

Но предварительно я решил сказанное мной ему в беседе изложить в форме официального рапорта. Привожу его полностью.

ЗАМЕСТИТЕЛЮ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ГКЭС
вице-адмиралу ГРИШИНУ Ю.П.

РАПОРТ

Докладываю о нижеследующем.

1. Считаю несправедливым и нецелесообразным со служебной точки зрения то, что после двадцать одного года службы в ГИУ ГКЭС в различных должностях руководство ГИУ не сочло возможным использовать меня на соответствующей должности в ГИУ, исполняя которую в течение нескольких лет, я еще мог бы принести определенную пользу на основе своих знаний и опыта, а в последующем выйти в отставку с чувством исполненного долга.

2. Начальник ГИУ контр-адмирал Власов В.А. предложил мне уйти в отставку в связи с якобы отсутствием вакантной должности в ГИУ.

В ходе беседы с заместителем начальника ГИУ по кадрам генерал-майором Сметаниным П.К. я не смог уяснить причины, по которой мое дальнейшее использование в ГИУ считается нецелесообразным. Как Власов, так и Сметанин прибегают к одному и тому же доводу — возрастной ценз. Но этот довод не выдерживает критики, так как в ГИУ и сегодня некоторые полковники моего возраста назначаются с повышением в должности.

3. В связи с изложенным выше я считаю, что объективных причин для подобных действий руководства ГИУ нет. Причины кроются в субъективной области — отношение ко мне со стороны Власова и его заместителя Абраменко. Об активной деятельности Абраменко и его шефа против меня мне стало известно еще в первой половине 1985 года. Руководствуясь личными мотивами, Абраменко всячески пытался доказать, что Вахнов хорош для работы только за рубежом. Это уже несколько новый демарш. Ранее он пытался доказать, что Вахнов вообще бесполезен для ГИУ, так как он переводчик по образованию. Как ни странно, но руководство ГИУ в таком подходе оказалось солидарным с ним. А странно потому, что в его аргументах, если их можно назвать таковыми, было явное передергивание. Мои образование и служба говорят совершенно об ином

Я был зачислен в ГИУ ГКЭС на должность офицера отдела в 1965 году. Уже через четыре года с должности старшего офицера отдела я был направлен первым уполномоченным ГИУ в НДРИЙ, в страну, недавно завоевавшую независимость от британского владычества. По возвращении из НДРИЙ в 1973 году я был выдвинут на должность заместителя начальника, а вскоре и начальника отдела первого управления ГИУ. С 1977 по 1979 год я был четырежды рекомендован первым кандидатом на должность заместителя начальника первого управления. Однако, как вам должно быть хорошо известно, в связи с противодействием одного из руководителей ГИУ, трижды вместо меня назначались на эту должность Абраменко, Свертилов и Попов. Наконец, в 1979 году я был назначен заместителем начальника первого управления с одновременным исполнением обязанностей начальника третьего отдела того же управления. А в 1980 году был назначен на должность начальника управления — заместителя советника ГКЭС, уполномоченного ГИУ в Индии.

Мое образование и уровень компетентности при исполнении этих ответственных обязанностей в течение столь длительного времени не вызывали никаких сомнений у руководства ГИУ ГКЭС. Почему же изменилось отношение ко мне сегодня?

Не могу не обратить ваше внимание на то, что тридцать девять лет моей офицерской службы распределяются следующим образом:

В 1947 году я c отличием окончил полный курс ленинградского военного училища связи по специальности радиосвязь и до 1952 года служил в войсках связи на государственном центральном полигоне (ГЦП) в Капустином Яре начальником радиостанции средней мощности, командиром взвода таких станций (11 радиостанций, 11 офицеров и 56 сержантов и рядовых). Кстати, в то время к моему взводу был прикомандирован капитан (ныне полковник ГИУ) Плотников в качестве начальника радиостанции РАТ (по штатному расписанию — радирота), заместителем командира радиороты, куда входил мой взвод, а в 1952 году командиром этой роты. Фактически это был радиобатальон (17 офицеров и 120 старшин, сержантов и рядовых).

C 1952 по 1956 год был слушателем ВИИЯ. В те годы военный институт работал по программе подготовки офицеров оперативных и разведывательных отделов армий со знанием двух иностранных языков. Общевойсковая подготовка давалась до уровня дивизия-корпус. Для сравнения: в академии им. Фрунзе — до уровня корпус-армия.

В связи с тем, что ВИИЯ составлял в то время определенную конкуренцию академии им. Фрунзе, начальник академии уговорил министра обороны Булганина принять решение о закрытии института в 1956 году, который через три года был вновь воссоздан, но как чисто языковый ВУЗ.

В 1956-1960 годах я служил офицером-воспитателем в Московском Суворовском военном училище, а с 1961 по 1965 год старшим референтом английского языка в Сирии по линии 10 ГУГШ, где тесно сотрудничал с уполномоченными ГИУ т.т. Меркуловым и Князевым, а затем начальником бюро переводов в академии Генерального штаба, где участвовал в подготовке учебных материалов для открытия в Египте академии генштаба им. Гамаль Абдель Насера.

С весны 1965 года по настоящее время в течение двадцати одного года работаю в ГИУ ГКЭС.

Таким образом, из сорока двух лет службы в рядах Советской армии (из них тридцать девять лет офицерских) переводчиком я вообще не работал. Четыре с половиной года из них я организовывал и отвечал за работу коллективов переводчиков.

Я столь подробно остановился на этом вопросе, так как кое-кто, ссылаясь на мое образование, пытается посеять сомнения в моей компетентности, как работника ГИУ.

5. Как показывает опыт, для работы в ГИУ предпочтительнее иметь образование широкого профиля. Лучше иметь среднетехническое и высшее военное образование в сочетании со знанием языков, чем узко инженерное, скажем инженер-механик корабля. Именно с такой или аналогичных должностей были в свое время приняты в ГИУ целый ряд офицеров ВМФ Узкий профессионализм для большинства управлений ГИУ не является достаточной базой для успешного выполнения обязанностей, особенно на руководящих должностях. С годами службы в ГИУ, будучи оторванными от чисто инженерной работы, они постепенно теряют свой инженерный багаж и, по сравнению с теми, кто имеет более широкий образовательный профиль, перестают обладать особыми преимуществами. Мало того, преимущества во многих областях сохраняются за специалистами более широкого профиля.

Таким образом, как первое, так и второе объяснение я считаю несостоятельными. Мой положительный опыт работы в ГИУ свидетельствует о моей компетентности. Не может быть некомпетентным человек, успешно в течение шестнадцати лет исполняющий обязанности заместителя начальника отдела, начальника отдела, заместителя начальника управления, начальника управления, уполномоченного ГИУ — заместителя экономсоветника в Индии, который в то же время за достигнутые успехи неоднократно поощрялся руководством и был награжден орденом «Красная Звезда» и которому были присвоены звания «полковник» в 1961 году и «генерал-майор» в 1982 году.

В течение всего этого периода руководство ГИУ и ГКЭС неоднократно доверяло мне проведение ответственных переговоров по подписанию межправительственных соглашений с Эфиопией, Танзанией и Нигерией, установление первых контактов с военным руководством республики Гвинея-Биссау. Включение в состав делегаций Председателя Верховного Советс СССР и министра обороны СССР маршала Советского Сюза Соколова. Все эти поручения, требовавшие высокого уровня компетентности, также были успешно выполнены мной, по оценке руководства ГИУ и ГКЭС.

Объективно оценивая свои возможности, убежден, что моя дальнейшая служба в ГИУ или ГТУ была бы общественно полезной.

В связи с изложенным, прошу Вас еще раз внимательно рассмотреть вопрос о моем дальнейшем использовании на соответствующих должностях либо в ГИУ, либо в ГТУ.

К настоящему рапорту прилагаю замечания и предложения по некоторым служебным вопросам (работа загранаппарата, кадровая работа, методы проведения переговоров с инозаказчиком), а также докладную записку о неприемлемом поведении и методах руководства коллективом Абраменко, которые тоже прошу рассмотреть.

Гришин был несколько озадачен таким поворотом дела. Подумав, он предложил мне занять должность заместителя начальника второго управления с предоставлением мне его кабинета, но вместо исполнения обязанностей по должности заняться обобщением моего опыта работы в качестве уполномоченного ГИУ, поскольку в этой должности я успешно проработал в двух странах, НДРЙ и Индии, в общей сложности около десяти лет, и мне действительно есть, о чем рассказать более молодым офицерам, а за это время, возможно, откроются какие-то новые вакансии. Я согласился с такой постановкой вопроса.

Мне был предоставлен отдельный кабинет заместителя начальника управления, где бы я мог спокойно трудиться над своим опусом. Я приходил в кабинет к началу рабочего дня и уходил после его окончания. Свои воспоминания и рекомендации я записывал в столистовую (двести страниц) секретную рабочую тетрадь. Я получал ее утром в секретной части и сдавал ее вечером туда же. Таким образом, Гришин имел возможность в любое время знакомиться с моими записями. Зная это и будучи уверенным в том, что он будет тянуть время до моего шестидесятилетия, а затем на полном основании предложит мне подать рапорт об увольнении в запас по возрасту, я решил серьезно, с полной объективностью остановиться на недостатках в работе ГИУ ничего не фантазируя и не утаивая. Я имел в виду необходимость качественного совершенствования работы ГИУ в области ведения переговоров с инозаказчиками на поставку имущества, определения цен на него; подбора кандидатов на работу за рубежом, выдвижения на высокие должности в ГИУ наиболее дееспособных, опытных офицеров и генералов ввиду того, что в настоящее время отдается предпочтение детям и близким знакомым высокопоставленных руководителей, а также флотским офицерам, в основном близким знакомым, а также однокашникам Гришина по высшему военно-морскому училищу в Ленинграде. В то же время покрывается неблаговидное поведение некоторых из них (Харитонова, Краснова, Осипова и др.).

Требует серьезного изменения система поощрений, представления офицеров и генералов ГИУ к наградам и орденам. В настоящее время существующий порядок, а правильнее сказать — беспорядок, представления к наградам дает возможность высоким руководителям устраивать дележ орденов в основном между собой, поэтому все они ходят в мундирах, завешанных орденами от груди до пояса, офицеры же и генералы, которые действительно их заслужили, остаются не отмеченными. Обычно представляются в Верховный Совет не личности, проявившие себя в том или другом деле, что привело к достижению ими незаурядных успехов в нем, а событие, по которому председатель ГКЭС просит выделить для награждения своих сотрудников определенное количество орденов, без указания, кому и за какие заслуги будет вручен тот или иной орден. Получив от Верховного Совета какое-то их количество, он своей властью распределяет ордена между ГИУ, ГТУ и главками ГКЭС, которые, получив свою квоту, представляют фамилии для награждения тем или иным орденом. В заключение он производит вручение орденов назначенным сотрудникам. Такая система распределения орденов привела к их полной девальвации.

До войны 1941-1945 годов награждения орденами производилось в небольших количествах. Ордена вручал в Кремле сам Председатель Верховного Совета СССР М.И. Калинин. Орденоносцы были большой редкостью и были очень уважаемы в обществе. Я помню, как весной 1941 года накануне войны я ехал в трамвае домой и на одной из остановок вошел в вагон трамвая молодой лейтенант-танкист с медалью «За Отвагу» на гимнастерке. Все люди в вагоне обратили внимание на него, а я так просто млел от восторга и счастья, что вижу настоящего героя.

Во время войны, особенно после победы наших войск под Москвой, а позднее и под Сталинградом, в связи с массовым героизмом, проявленным нашими людьми на фронте и в тылу, многие военнослужащие поименно представлялись к наградам в Верховный Совет. Последний принимал по ним решения, и ордена в большом количестве высылались в штабы фронтов и вручались там членами военных советов фронтов. Награждения медалями было разрешено производить командующими армиями, корпусами и дивизиями.

Только звезды Героев Советского Союза и ордена Ленина по-прежнему вручались в кремле Калининым. Вспомним хотя бы Виктора Талалихина, отважного летчика, совершившего таран в небе под Москвой. Он уничтожил таким образом фашистский бомбардировщик Юнкерс (Ю-88).

После войны была восстановлена в СССР прежняя система награждения орденами.

Однако после смерти Сталина и особенно с приходом к власти Брежнева, патологически любившего сам ритуал награждения, он дошел до того, что повесил на свой пиджак две звезды Героя Советского Союза, три звезды Героя Cоциалистического Труда и орден «Победы», которым, по положению, могли награждаться только командующие фронтами за проведенные ими успешные операции, повлиявшие на весь ход войны. Он же начал раздавать звезды Героев своему ближайшему окружению, чтобы на их фоне не выглядеть белой вороной, и производить массовые награждения орденами всех остальных. В конечном итоге все свелось к той системе, о которой я говорил выше.

Чтобы стало понятнее, о чем я говорю, приведу только один, но весьма характерный пример. В 1976 году во время Сомалийско-Эфиопской войны моему третьему отделу первого управления пришлось вынести основную нагрузку в обеспечении поставок в эти страны вооружения и боеприпасов по подписанным соглашениям и готовить к подписанию и подписывать новые. О переговорах и подписании одного из них я рассказывал ранее. Поскольку обе страны входили в компетенцию моего отдела, можете себе легко представить, как туго нам пришлось в течение нескольких месяцев. Отдел буквально лихорадило. Мы зачастую работали и по ночам. Мне трижды приходилось вылетать в Эфиопию. На время моего отсутствия вся нагрузка ложилась на моего заместителя капитана первого ранга Бобошина. В конце концов эта дурацкая война, хотя не дурацких войн и не бывает, закончилась. Мы вздохнули спокойно. Обычная, хотя и тяжелая нагрузка на отдел показалась нам раем.

Председатель ГКЭС Скачков, используя эти события попросил у Подгорного (Председателя Верховного Совета СССР) выделить ему какое-то количество орденов для поощрения своих сотрудников, при этом имелись в виду офицеры и генералы ГИУ и ГТУ, особенно офицеров первого управления ГИУ и моего отдела, в частности, который нес основную нагрузку во время сомалийско-эфиопской войны.

На все — про все ему было выделено двадцать два ордена, в том числе: два ордена Ленина, два — «Красного Знамени», три — «Трудового Красного Знамени», пять — «Красной Звезды», четыре — «Знак Почета» и шесть медалей «За Боевые Заслуги». Я могу допустить незначительную ошибку в их количестве, так как не держал их в своих руках, но в разговорах во время обсуждения кандидатов на награждение с различными должностными лицами в ГИУ они вольно или невольно называли мне цифры, очень близкие к тем, которые я здесь привел. Поэтому я считаю их почти точными.

Я настаивал на награждении орденами трех моих сотрудников и двух — медалями. Не принимая мои предложения, они мне говорили, что половину из всех наград Скачков взял себе для награждения своих гражданских специалистов, а скорее своих ближайших соратников, которые не принимали практически никакого участия в наших делах. Они просто не имели к ним допуска по соображениям секретности. В результате на мой отдел были выделены только один орден «Знак Почета» и одна медаль «За Боевые Заслуги». Я понимал, что все мои усилия ни к чему не приведут, и настаивал только на том, чтобы вместо ордена «Знак Почета» был выделен орден «Красной Звезды». Это мне удалось. К ордену я представил своего заместителя капитана первого ранга Бобошина, медаль же была вручена капитану Ильюшину, младшему сыну знаменитого авиаконструктора. Он был очень трудолюбивым офицером, не в пример Промыслову, сыну Председателю Моссовета. Мне было сказано, что я бесспорно заслуживаю награды, но в соответствии с негласно существующим порядком офицеры могут быть представлены к очередной награде только по истечении трех лет c даты получения предыдущей. После моего предыдущего награждения орденом «Красная Звезда»к тому времени прошло всего два года. Я точно знал, что такого узаконенного порядка нет и быть не могло, но настаивать на своем награждении было бы верхом нескромности. Вот так Скачков, под сурдинку, устраивал дележ орденов и других государственных наград. По приблизительно такой же модели происходило награждение и в других министерствах, включая министерство обороны. Неудивительно, что многие высокопоставленные генералы и чиновники награждались не раз в три года, а иногда по три раза в год, и их мундиры и пиджаки выглядели как иконостас от обилия золота и серебра. Места от груди до пояса им порой не хватало, чтобы разместить все ордена.

Как только в моих записях появились критические нотки, Гришин вызвал меня к себе и обратил мое внимание на то, что я выхожу за пределы той тематики, по которой он просил меня высказаться и внести свои предложения об улучшении работы. Я объяснил ему, что предметное обсуждение вопросов, о которых он говорит, не может состояться вне связи с общими вопросами работы ГИУ, и я буду в той или иной степени продолжать их затрагивать, потому что, по моему мнению, на расстоянии из Дели недостатки и ошибки в работе ГИУ выглядят рельефнее. В ответ он возмущенно настаивал на том, чтобы я прекратил писать об этом и ограничился только работой уполномоченных ГИУ и изложением рекомендаций по улучшению их работы, исходя из моего опыта. Расставаясь со мной, он сказал, что мои критические замечания ничего общего не имеют с реальной деятельностью, существующей в ГИУ. Такая его позиция только подстегнула меня к продолжению критики работы ГИУ с приведением конкретных достоверных данных, подтверждающих справедливость моих замечаний и выводов.

У Гришина не хватало ни гибкости, ни выдержки. Он огульно отвергал все, что было сказано мной, даже в тех случаях, когда я говорил о явных ошибках, которые были известны и ему. Стоило бы ему повести со мной заинтересованный, деловой разговор, повернуть обсуждение поставленных мной вопросов в деловое русло, все могло бы обернуться в конструктивный диалог, в результате которого можно было бы выйти на необходимые, согласованные меры по улучшению качества всей работы ГИУ в различных областях. Эти меры, как мне видится, привели бы к значительному приросту ежегодного поступления валюты в наш госбюджет. Однако болезненное отношение Гришина к обсуждаемым вопросам просто потому, что ставил их я, всякий раз брало в нем верх. Он уже закусил удила. Моя реакция на это была адекватной. Мне уже нечего было терять. Мое отношение к Гришину и так не доброжелательное, по известным причинам, еще более ухудшилось.

Зима 1986 года для моей жены была, как и ожидалось, очень тяжелой — два раза за зиму она перенесла воспаление легких. Во время одной из встреч я напомнил Гришину об устном заключении врачей в Дели, о котором я докладывал ему в 1985 году, о том, что моей жене, Алле Федоровне, противопоказано возвращение в Москву зимой, о чем я сообщал ему телеграммой. Несмотря на это, он не пошел мне навстречу, и мы были вынуждены вернуться в Москву в зиму и в результате заключение врачей подтвердилось. Я ему с упреком сказал, что Алла Федоровна и я «благодарны» за его «заботу» о ее здоровье. Воспаление легких и последующий за ним рецидив этой болезни нанес здоровью Аллы Федоровны непоправимый ущерб, и это полностью лежит на его совести. В ответ он сказал мне, что он не припоминает, чтобы врачи в Дели давали подобное заключение. Меня эти его слова нисколько не удивили. Он всегда помнил только то, что ему было выгодно помнить.

Далее в своих рекомендациях, исполненных в виде докладной записки на имя Гришина, я рассмотрел и проанализировал эффективность пяти последних соглашений по военно-техническому сотрудничеству, подписанных во время моего пребывания на посту уполномоченного ГИУ в Дели. Все они были подписаны с большой потерей выгоды для нашей страны. Я поднял из архивов все эти соглашения и подсчитал, что за шесть последних лет утерянная выгода составила около пяти миллиардов рублей. В начале переговоров советские переговорщики предлагали цены, приближавшиеся к уровню мировых цен на аналогичное имущество, в ходе переговоров снижали их несколько раз, и в результате при подписании соглашений они составляли 50-52 процента от мировых цен.

Рассмотрение этой проблемы и выводы, к которым я пришел, привели Гришина в бешенство. Он вызвал меня и в резкой форме настаивал на том, чтобы я убрал этот анализ и выводы, вытекающие из него, из документа, который я готовил. Я спокойно ответил ему, что не собираюсь ничего из него убирать, так как я болею за интересы нашего государства, а не отдельных персоналий ГКЭС.

Ровно через два дня он собрал в своем кабинете группу генералов и полковников — начальников некоторых управлений, решив дать мне бой и выиграть, если не умением, то числом. Он надеялся, что такой кворум смутит меня и я стану более сговорчивым. С одной стороны стола сидел я в гордом одиночестве, а против меня сидели все его сторонники, приглашенные на беседу и призванные оказать массированное давление на меня. Совершенно понятно, что я не поддался их уговорам и предложил объективно обсудить все спорные вопросы с привлечением всех документов из архива, на которые я опирался, и, если они сумеют доказать мне, что я не прав в своих рассуждениях и выводах, я соглашусь на исключение их из моего документа, в противном случае я буду настаивать на том, что сложившаяся ситуация требует тщательного и детального обсуждения поднятых мною проблем. Надо прекращать кормить других за счет нашего народа, надо хорошо кормить свой народ. Со стороны Гришина последовал отказ от дальнейшего обсуждения поставленных мной вопросов. Таким образом, Гришин, потерпел поражение в этом, неравном для меня бою.