Альберт Вахнов
ОБРАЩЕНИЕ К СЕБЕ ДАЛЁКОМУ.

(Автобиографическое повествование)

Москва, 2007

© Вахнов А.Г., 2007
Разрешение на публикацию получено.

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Когда Силаев спросил меня о ежемесячном налете индийских пилотов я, особенно не задумываясь, опрометчиво и легкомысленно ответил, что их ежемесячный налет составляет в среднем около 30 часов (250-300 часов в год). Я со стыдом вспоминаю это эпизод своей службы в Индии. Силаев, выслушав мое утверждение, мгновенно высек меня, как мальчишку. Он, улыбаясь, сказал мне, что я большой фантазер, так как даже в США и СССР средний налет пилотов в год составляет примерно 120-150 часов. Иван Степанович произнес эти слова со снисходительной улыбкой, а я посчитал себя уличенным в своей некомпетентности в области авиации, чтобы вести предметный разговор по конкретным авиационным вопросам с министром авиастроения СССР. Слишком мне хотелось показать себя компетентным по всем вопросам, и попал впросак. Мальчишка! А ведь мне было уже 54 года. Этот урок я запомнил на всю оставшуюся жизнь и больше никогда ничего подобного в своей дальнейшей службе не допускал. Черт меня дернул за язык. Я привык общаться с высокими руководителями по самым разнообразным вопросам и всегда, как до того, так и после, в беседах с ними оперировал только проверенными данными. Не могу объяснить и простить себе допущенную вольность. Не думаю, что Силаев обратил серьезное внимание на этот факт, но допущенная мной оплошность не дает мне покоя до сих пор, хотя после той беседы минуло почти четверть века.

Прошло пару месяцев, и в Индию с визитом прибыл командующий ВВС СССР главный маршал авиации Кутахов. До его визита было подписано соглашение о поставке в Индию самолетов МиГ-25, в соответствии с которым и было поставлено пять самолетов этого типа. Визит проходил гладко. Однако на одной из бесед в штабе ВВС Индии, на которой, по обыкновению, присутствовал весь высший командный состав, один из индийских генералов неожиданно для меня высказал совершенно необоснованные и несправедливые претензии к самолетам МиГ-25, сказав, что два из них простаивают по техническим причинам. Кутахов повернулся ко мне с укором, так как я докладывал ему накануне этой беседы, что все самолеты находятся в полной боевой готовности, и спросил меня, в чем тут дело. Я подтвердил еще раз, что самолеты находятся в исправном состоянии, согласно информации, полученной от наших авиационных специалистов, работающих на авиабазе Барелли. Что касается заявления этого генерала, то мотивы его мне непонятны. Я выразил готовность вместе с ним немедленно вылететь в Барелли и разобраться с ситуацией на месте. Кутахов сделал это предложение индийскому командующему ВВС. После обсуждения этого предложения со своими коллегами на хинди он заявил, что лететь никуда не надо — с самолетами все в порядке и таким образом дезавуировал высказывание своего генерала.

Должен заметить, что подобные демарши безответственных руководителей — не редкость во время переговоров наших высокопоставленных руководителей с иностранными делегациями. Чтобы избежать вовлечения их в неприятные и нежелательные для нашей стороны разговоры, уполномоченный ГИУ должен обладать достоверной информацией относительно состояния поставленной нами техники и вооружения в реальном времени, чтобы пресекать подобные демарши на корню, независимо от того, чем они могли быть мотивированы. Для того чтобы отвечать этим требованиям, уполномоченный ГИУ должен наладить уверенную работу своего аппарата и постоянно посещать военные базы, на которых сосредоточены и эксплуатируются вооружение и техника советского производства, чтобы постоянно знать их состояние. Что касается меня, то я систематически посещал базу ВВС в Барелли, находившуюся к северо-западу от столицы страны, на которой вблизи от индо-пакистанской границы базировались самолеты МиГ-25, авиабазу в Насике, расположенную в ста тридцати километрах от Бомбея, на которой производилась сборка и облет сначала самолетов МиГ-21, а затем МиГ-23, военно-морскую базу в Бомбее, порт Кочин и учебный центр сухопутных войск в Пуне в 240 км от Бомбея, Бангалор на юге страны, где находился вертолетный завод. Там же проживал знаменитый русский художник Рерих. Я посетил его резиденцию и передал ему приветствия и наилучшие пожелания от советского посла Юлия Воронцова. Эти поездки были очень полезны для меня, как в служебном, так и в познавательном планах. Мне довелось проехать всю Индию на автомашине ГАЗ-24 «Волга» с северо-запада (Барелли) до юга (Бомбей и Кочин), посетить исторические города Джайпур и Джодпур, расположенные на пути из Дели на базу ВВС Барелли, Ахмедабад с его богатой библиотекой древней и современной литературы, живописный курортный городок Наниталь, расположенный в предгорьях Гималаев, Агру и многие другие исторические места, каждое из которых заслуживает отдельного описания. Если бог даст мне время для завершения описания своей жизни и оставит мне еще хоть какое-то время, я, возможно, попытаюсь вернуться к описанию этих памятных мест.

А сейчас я вновь возвращаюсь к прозаическим вещам, связанным с моей деятельностью в Индии.

Следующим высокопоставленным визитером был министр судостроительной промышленности СССР Белоусов. Он был «достойным» членом брежневской команды. По своему физическому и умственному состоянию он мало чем отличался от своего шефа, разве только развязностью и неуважением к индийским участникам переговоров. Не могу не остановиться на одном весьма примечательном случае. На одной из очень представительных встреч — переговорах с индийским министром судостроительной промышленности Индии, на которой присутствовали высшие руководители этого министерства, а также министерства военно-морского флота и ряда других смежных министерств, в составе советской делегации были также посол Воронцов и я. И вот этот, с позволения сказать, министр в ответ на вопрос, заданный ему индийским министром судостроения — нельзя ли организовать у них строительство кораблей, аналогичных нашему БПК (большому противолодочному кораблю), Белоусов разразился сорокапятиминутной речью. Он пересказал всю историю создания советского флота, долго говорил о советских пятилетках, перечисляя их все и даже дошел до номера пятилетки, которой и в природе не существовало.

Воронцов чувствовал себя неловко. Такое же чувство владело и мной, но ни он, ни тем более я ничего в этой ситуации сделать не могли. Надо отдать должное Воронцову, он несколько раз пытался остановить словоблудие нашего министра, но тот продолжал свою речь. Наконец, заканчивая, он сказал: «Вот так создавался наш флот, а вы хотите все сделать одним махом — это все равно что в жопе зонтик раскрыть». Многие члены индийской делегации учились когда-то в России и понимали русский язык. Они были поражены невоспитанностью и наглостью этого советского чинуши. Они стали переглядываться между собой и с откровенной неприязнью смотрели на Белоусова, а тот в этот момент заставлял своего смущенного переводчика переводить все дословно. Молодой человек растерялся и сделал это, как ему было приказано. В зале было полное замешательство. Переговоры были скомканы и вскоре, после этого эпизода, свернуты.

Оскорбленные поведением нашего министра, ни индийский министр, ни кто-либо из его высокопоставленных коллег не пошел провожать Белоусова. Все индийские члены делегации остановились у выходных дверей зала и остались в зале, в то время как наша делегация спускалась на первый этаж в сопровождении какого-то мелкого индийского клерка. Делегация Белоусова расселась по автомашинам и убыла с позором из индийского министерства судостроительной промышленности в советское посольство. Какой разговор состоялся между Белоусовым и послом, я не знаю, но мне известно, что Воронцов направил нелицеприятную информацию в центр. Надо отметить, что Белоусов оказался единственным советским министром, которого не приняла премьер-министр Индии Индира Ганди. Белоусов своим поведением дискредитировал советское правительство. Вскоре после возвращения в Москву он был отправлен на пенсию. Но лучше бы он не посещал Индию вовсе.

Следующим был визит главкома ВМФ СССР адмирала флота Горшкова. Мне кажется, он задумывался для сглаживания инцидента с Белоусовым. В целом он прошел вполне успешно, но члены делегации были разочарованы результатами его переговоров с главкомом ВМФ Индии адмиралом Перейра. Он показал себя слабым переговорщиком. Индийские официальные лица, зная его слабости, обращались к нему с просьбами, которые выходили за рамки принятых решений советского правительства. О возможных вопросах индийской стороны ВМФ СССР были мною заблаговременно информированы. Подчиненные Горшкова подготовили необходимые материалы для него. Во время переговоров он не использовал их и отвечал, как правило, положительно на все просьбы. После отъезда Горшкова в Москву в мой адрес стали одна за другой поступать просьбы о срочной поставке различного оборудования, при этом индийский главком ВМФ ссылался на обещания Горшкова, данные ему во время пребывания последнего в Дели. Я отправлял их в адрес ГИУ со своими комментариями. По большинству из них центру пришлось сохранять хорошую мину при плохой игре и отвечать, что по тому или иному вопросу Горшков, говоря о некоторых проблемах, имел в виду не то, что он их решит, а то, что индийская сторона вправе их поднимать и совместно с нами искать их решения. Не является секретом тот факт, что по некоторым вопросам советское руководство, в связи с безответственной болтовней Горшкова, было вынуждено принимать положительное решение, хотя оно и не было в пользу нашей стороны. Надо отметить, что после этой его поездки также были сделаны оргвыводы, и Горшков был отправлен в отставку.

Следует сделать неприятный для нас вывод: для того, чтобы производить замену старых кадров на новые, требовался их провал на внешней арене, когда их недееспособность становилась очевидной всему миру. Почему руководители, подобные Белоусову и Горшкову, давно потерявшие способность разумно и ответственно мыслить, продолжали занимать столь высокие посты? Да потому, что они были соратниками Брежнева, состояние которого было гораздо хуже, чем у таких его коллег, и он снисходительно относился к их, мягко говоря, проделкам, так дорого обходившихся нашей стране и народу. Благо, что их можно было рассматривать келейно, на заседаниях политбюро, состоявшего в основном из таких же маразматиков, мягко пожурить их и не предавать их деяния огласке. Они не были в состоянии осознать, что такой их подход ведет к засилью стариков, не способных эффективно руководить страной, к застою, а в конечном итоге и к развалу великой страны СССР, который их стараниями произошел буквально через десять лет. Это отбросило на десятки, а может быть, и на сотни лет поступательное развитие народов, населявших СССР, чему мы являемся свидетелями в настоящее время. Произошло то, что должно было случиться с любой организацией, не проводившей в течении многих лет закономерной и своевременной ротации кадров. Но дело в том, что при существовавшей тоталитарной системе в СССР другого и быть не могло. Не надо быть разведчиком, чтобы догадаться, что США и ведущие европейские страны (их лидеры) видели, к чему быстрыми темпами катится Советский Союз, особенно после безвольной, бездумной и безответственной сдачи Горбачевым ГДР, и им стало ясно, что развал советской империи — дело буквально нескольких лет. Они могли с удовлетворением потирать руки, наблюдая за быстро прогрессирующим процессом развала СССР без видимых миру усилий с их стороны.

Наша работа продолжалась своим чередом. Шел второй год моей службы в качестве уполномоченного ГИУ в Индии. Она была настолько интенсивна, насыщена и спрессована во времени, что мое короткое еще пребывание в Индии казалось мне вечностью. За это незначительное время я приобрел большой и многообразный опыт работы. Были установлены хорошие деловые отношения с послом, ровные отношения с экономсоветником, военным советником генералом Ермаковым, военным, военно-морским и военно-воздушным атташе в Индии. Я сумел завоевать определенный авторитет как среди советских, так и среди индийских представителей и специалистов, с которыми мне пришлось решать многочисленные проблемы. Мой рабочий день тогда длился по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки. Мое положение облегчалось тем обстоятельством, что первые полгода я находился там без жены и внучки — они прилетели в Дели только в конце июля 1980 года.

В начале 1981 года в Индию с визитом прибыл начальник генерального штаба вооруженных сил СССР маршал Советского Союза Огарков. Мое участие в работе его делегации ограничилось практически докладом Огаркову, в котором я изложил ему мое видение хода сотрудничества в соответствии с подписанными соглашениями и контрактами, возможные вопросы, которые может поставить перед ним индийская сторона. Учитывая хорошее владение ситуацией в этих вопросах, могу сказать, что мой доклад прошел гладко и полностью оправдался в ходе переговоров Огаркова с индийскими руководителями. В отличие от визитов Белоусова и Горшкова, визит Огаркова прошел на высоком профессиональном уровне. Отклики высших руководителей индийской стороны на их встречи и переговоры с Огарковым носили самый благожелательный характер.

Из множества визитов наших руководителей в эту страну, состоявшихся до посещения Индии членом политбюро, маршалом Советского Союза Устиновым, я могу отметить, как весьма полезные, визиты министра авиационной промышленности Силаева, генерал-полковника Сергейчика и маршала Огаркова. Именно благодаря этим людям визит Устинова был подготовлен на надлежащем уровне и ему был обеспечен успех. И не мудрено — их отличала высокая компетентность, хорошее образование, владение информацией и интеллигентность.

К великому сожалению, подобные эпитеты не могут быть приложены к большинству высокопоставленных руководителей Советского Союза, для которых карьера была важнее дела, за которое они должны были отвечать. Здесь уместно привести один характерный пример. Как-то пролетом из Непала в Советский Союз член политбюро Долгих совершил краткую остановку на одну ночь в Дели. В час ночи мне неожиданно позвонил посол Воронцов и попросил меня срочно прийти к нему. Я по тревоге оделся и через пятнадцать минут вошел в его кабинет. Юлий Михайлович, как бы извиняясь, сообщил мне, что Долгих потребовал, чтобы я до шести утра подготовил ему справку о ходе военного сотрудничества с Индией с приложением перечня нерешенных вопросов.

Приказ члена политбюро не обсуждается, а выполняется. Я позвонил жене и сказал ей, что приду домой только к завтраку, и приступил к составлению заказанной мне справки. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что такая справка понадобилась Долгих с единственной целью — доложить на заседании политбюро, что наряду с дружественным визитом в Непал он сделал остановку в Дели и разобрался на месте с ходом нашего военного сотрудничества с Индией, а также с трудностями и недостатками, связанными с выполнением наших обязательств перед индийской стороной по подписанным межгосударственным соглашениям. Понимая, что, если я своей справкой дам ему повод выступить на политбюро с негативными материалами относительно деятельности ГКЭС (Сергейчика), он не упустит возможности использовать ее.

Написание такой справки не представляло для меня трудности, учитывая, что мне нужно было только откорректировать одну из своих справок в нужном духе, чтобы она содержала какие-то недостатки по выполнению наших обязательств, которые на деле таковыми и не являются. В числе таких недостатков я перечислил лишь те проблемы, которые на данный момент еще не были решены, но я точно знал, что их решение произойдет в ближайшие дни. Ну, например, на момент пребывания Долгих в Дели была задолженность по поставке определенного оборудования, но я точно знал, что оно либо уже отгружается в нашем порту в Измаиле, либо корабль с этим имуществом уже находится в пути в Индию. Такой материал, содержавший якобы имеющиеся недостатки занял примерно полторы страницы из трехстраничной справки, которую я подготовил к утру.

Посол Воронцов доложил составленную мною справку Долгих, и он был полностью удовлетворен ее содержанием, так как при ознакомлении с ней создавалось впечатление о ее критической заостренности. Утром, как только самолет Долгих взял курс на Москву, я незамедлительно шифровкой направил Сергейчику полный текст справки, которую я вынужден был передать Долгих. Будущее показало, что я правильно оценил обстановку и намерение Долгих. Как впоследствии, при встрече в Москве, рассказал мне Сергейчик, Долгих действительно выступил на политбюро с отчетом о своей поездке в Непал, но основной упор он сделал на военно-техническом сотрудничестве СССР с Индией и по сути зачитал справку, которую я ему подготовил. Он акцентировал особое внимание членов политбюро на недостатках, якобы имеющих место в работе ГКЭС в этой области. От Сергейчика ЦК немедленно потребовал отчитаться за недостатки, изложенные в докладе Долгих на политбюро. Само собой разумеется, что Сергейчик легко отчитался по этим вопросам, имея заранее в своем распоряжении мою шифровку и достаточно времени для того, чтобы хорошо подготовиться к этому рандеву. В результате вместо нотаций, а тем более взыскания, чего очень желал Долгих, была отмечена плодотворная работа председателя ГКЭС Сергейчика. Таким образом, волк оказался несытым, а зайцы целы. Так плачевно для Долгих закончилась его карьеристская акция — благодаря моим действиям. Я могу гордиться этим. Сергейчик хорошо представлял себе, чем бы все могло обернуться для него, ГИУ и промышленности, будь на моем месте другой человек, который бы бездумно выполнил требование Долгих. Хитро улыбаясь, Сергейчик сказал мне: «Я должен наказать тебя за то, что ты не держишь руку на пульсе и ничего не знаешь о более серьезных недостатках в нашей работе». После обмена крепкими рукопожатиями я покинул его кабинет в очень хорошем настроении.

Близился визит в Индию члена политбюро министра обороны СССР маршала Советского Союза Устинова Д.Ф. Само собой разумеется, что для посольства и всех организаций, представленных в Индии, особенно для ГИУ, наступила горячая пора. По накалу подготовки она, по ряду причин, отличалась большей напряженностью по сравнению с той, которая предшествовала визиту Брежнева. Устинов В.Ф. отличался громадным опытом — в 1938 году он, молодой инженер в возрасте 34 лет, был назначен наркомом (министром) оборонной промышленности. Его отличала неуемная молодая энергия, знание дела, умение поддерживать высочайший уровень компетентности на любом посту — от министра до члена политбюро, маршала Советского Союза. Естественно, он всегда очень требовательно относился к своим коллегам и подчиненным, не терпел общих фраз и требовал конкретных докладов. Это давало ему возможность быстро определять деловые качества и компетентность своих подчиненных и в случае их несоответствия делу, которое им поручалось, своевременно заменять их более дееспособными специалистами. Именно по этой причине организации, возглавляемые им, успешно справлялись с самыми сложными задачами, в самой сложной обстановке, как в предвоенные годы и во время Великой Отечественной войны, так и в мирные послевоенные годы. Он до преклонных лет сохранил ясность и живость ума, компетентность, выносливость в работе, принципиальность и справедливость. Эти его качества ярко проявились во время визита в Индию, о чем я расскажу ниже. В остававшееся до визита время я делал все возможное для того чтобы ГИУ, организация, которую я представлял в Индии, и ГКЭС в целом выглядели дееспособными и не ударили в грязь лицом перед столь уважаемым человеком и руководителем, каким был Дмитрий Федорович Устинов. Выполнение этой задачи было делом моей чести. Я уже говорил ранее, что мои отношения с руководством ГИУ (Гришин, Власов) сложились таким образом, что я не имел права допускать ни малейших ошибок в своей работе, ибо они будут использованы ими в борьбе против меня. Их сильно раздражал тот факт, что мою работу высоко оценивал наш общий начальник, тогда еще заместитель председателя ГКЭС, генерал-полковник Сергейчик М.А.

Подготовка к этому визиту происходила на фоне выполнения мною многообразных текущих дел, наиболее значимыми из которых были поддержание в боевой готовности самолетов Миг-25, контроль за сборкой на местном авиасборочном предприятии и облета первых самолетов МиГ-23 с помощью советских специалистов и летчи0ка испытателя, гарантийного обслуживания большого противолодочного корабля БПК, прибывшего в конце 1981 года из Риги в Бомбей под командованием капитана первого ранга Хиранандани, с которым у меня впоследствии сложились очень хорошие деловые и человеческие отношения. Гарантийную бригаду возглавляли главный конструктор корабля Шишкин из Ленинграда и главный строитель корабля Ставицкий из Николаева. Это были весьма подготовленные и компетентные специалисты. Их недостатком являлась попытка любой ценой отвергнуть любые претензии индийских специалистов, даже тогда, когда они были справедливыми. Они бросались «на защиту своих ворот» так эмоционально и, порой, бездоказательно, что мне приходилось часто вылетать в Бомбей, чтобы на месте разруливать ситуацию и советовать этим солидным специалистам, как надо вести себя в подобных случаях.

В конце марта 1982 года посол Ю.М. Воронцов получил из МИДа информацию о том, что визит Устинова Д.ф. состоится в период с 10 по 20 апреля 1982 года. У нас с ним состоялся серьезный разговор о мерах, которые необходимо принять для обеспечения успеха этого важного визита. Юлий Михайлович попросил меня просветить его по основным вопросам, которые министерство обороны Индии, с большой долей вероятности, поставит перед Устиновым в отношении хода военно-технического сотрудничества между нашими странами и о возможных, хорошо аргументированных, ответах на них. Думаю, что Воронцов еще до того визита убедился в моей способности правильно анализировать подобные проблемы в ходе визитов Брежнева, Огаркова, Кутахова, Горшкова, Сергейчика и подготавливать соответствующие материалы. Они обеспечивали объективной информацией всех этих руководителей, особенно Сергейчика, поскольку он работал в тесном контакте с ними и по завершении этих визитов никаких претензий с их стороны к работе ГИУ по Индии не возникало. Уверен, что у Сергейчика с Воронцовым состоялcя неоднократный обмен мнениями по этому поводу. Вероятно, они пришли к выводу, что на меня можно с достаточной долей уверенности полагаться в этих вопросах.

Само собой разумеется, что я отнесся к его словам с должным вниманием и ответственностью. Вернувшись в свой кабинет, я еще и еще раз, с помощью членов моего аппарата, проанализировал состояние нашего сотрудничества, как оно видится изнутри в Индии, внес соответствующие коррективы в подготовленные материалы и направил в центр информацию, касающуюся дополнительных вопросов, которые могут быть поставлены индийской стороной и о которых ранее центр, естественно, не получал от меня какой-либо информации. Я изложил свое мнение по этим вопросам — какие из них действительно заслуживают внимания, а также те, которые не имеют под собой какого-либо серьезного основания. Обдумав складывавшуюся ситуацию, я пришел к выводу, что обязан сделать все, от меня зависящее, чтобы Воронцов, наш посол, член ЦК КПСС, был бы вооружен необходимой информацией и при разговорах с членом политбюро Устиновым мог бы проявить свою компетентность в вопросах военно-технического сотрудничества с Индией.

За несколько дней до визита Устинова я полностью обновил все свои справочные материалы и, подготовив справку для Воронцова, содержащую информацию только по масштабным вопросам нашего сотрудничества, предложил ему ознакомиться с ней. Прочтя ее, он поблагодарил меня и спросил, могу ли я передать эту справку в его референтуру. Я сказал, что не только сделаю это, но и в дальнейшем буду корректировать ее ежеквартально, а в случае необходимости и ежемесячно с тем, чтобы она на любой момент соответствовала реальному времени.

Юлий Михайлович пожелал мне успехов во время визита Устинова. Он информировал меня о том, что им получено сообщение из МИДа, что по завершении визита любого члена политбюро его высшая оценка работы посольства и всех организаций, обеспечивающих визит, может прозвучать только так: «Вы поработали неплохо» и никак иначе. Вот с таким напутствием мы приступили к обеспечению этого визита.

Второго апреля 1982 года мы, как обычно, собрались для встречи Устинова в аэропорту «Палам». Когда Устинов спускался по трапу самолета, я с облегчением вздохнул. Думаю, так поступили и мои коллеги, так как он оказался полной противоположностью Брежневу — физически крепкий, с живым лицом, на котором отражались эмоции, вызванные тем или иным событием. В соответствии с протоколом он выполнил весь ритуал встречи на аэродроме, оживленно поприветствовал послов и военных атташе стран, аккредитованных в Дели, пройдя всю длинную шеренгу и останавливаясь перед каждым их них. Мы с гордостью смотрели в их сторону, как бы говоря им: ‘’Знай наших. У нас далеко не все такие, как Брежнев». Так начался долгожданный визит. Все колесики и шестеренки завертелись в заданном режиме.

Подчеркивая значимость Устинова, индийская сторона разместила его резиденцию в президентском дворце. Естественно, этот режим был задан нам распорядком дня Устинова. В конце визита мы чувствовали себя как загнанные лошади, в таком же состоянии оказались и индийские ответственные лица, отвечавшие за организацию его приема.

Его распорядок дня был таков: на сон он отводил всего четыре часа — с двух ночи до шести утра. В шесть часов утра он совершал получасовую прогулку по саду президентского дворца, в семь тридцать — завтрак, в восемь утра проводил совещание с членами своей делегации, на котором давал им задание на рабочий день. Для нас рабочий день начинался в шесть утра. После этого он улетал на персональном самолете в различные части страны для ознакомления на местах с военными объектами, предложенными индийской стороной, которые оснащены советской военной техникой и вооружением. Поздним вечером, возвращаясь в Дели, он с борта самолета сообщал, кого и по каким проблемам он будет заслушивать до двух часов ночи. Все лихорадочно искали ответы на поставленные им вопросы. Некоторые проблемы требовали немедленных консультаций с соответствующими ведомствами и министерствами в Москве. С этой целью в посольстве был развернут узел закрытой связи, обеспечивавший такую возможность.

Несколько слов о стиле его работы. Как я уже отмечал ранее, он был человеком конкретных дел и не терпел пустой болтовни. Все его окружение знало эту его особенность и было приучено зря время не терять. Все шло довольно гладко, но вот, на третий день его визита, понадобились немедленные консультации с министром оборонной промышленности СССР, который работал под его началом с незапамятных времен, еще при Сталине. Один из членов его делегации доложил ему, что он не сумел связаться с министром, так как он находится в госпитале на лечении. Устинов сам установил контакт с министром связи СССР и приказал ему немедленно связать его с указанным министром. Конечно, обычная телефонная связь была быстро установлена. Устинов выразил крайнее удивление тем, что в палате министра отсутствует аппаратура закрытой связи, и потребовал, чтобы она была установлена буквально к утру следующего дня. Вопрос был связан с проблемами создания в Индии объектов военно-промышленного комплекса. Устинов напомнил ему о том довоенном времени, когда они решали подобные проблемы в Союзе, и спросил его: «Ты что, не помнишь, как мы тогда работали или просто разучился и не в состоянии выполнять свои служебные обязанности должным образом?». Устинов не заставлял его покинуть лечебное учреждение, в котором министр проходил курс лечения, тем не менее, утром следующего дня он уже находился на своем служебном месте и четко докладывал Устинову ответы на поставленные вопросы. Я, конечно, не присутствовал при их разговоре и описываю его со слов помощника Устинова.