Альберт Вахнов
ОБРАЩЕНИЕ К СЕБЕ ДАЛЁКОМУ.

(Автобиографическое повествование)

Москва, 2007

© Вахнов А.Г., 2007
Разрешение на публикацию получено.

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Тогда он решил предпринять последнюю и решающую, как ему казалось, атаку и поинтересовался, приду ли я на встречу с ним в английское посольство в Адене. Наша пикировка зашла слишком далеко, отступать мне было некуда, и я без какой-либо паузы ответил утвердительно и попросил его назначить день и час такой встречи. Тут он потерпел полное фиаско, сказав мне, что он должен согласовать это со своим послом. Продолжая уничтожать его, я сказал ему, что у нас в посольстве мы скоро будем праздновать наш государственный праздник и без согласования со своим послом я приглашаю его прибыть к нам в посольство 7 ноября в 17.00. и, если он принимает мое приглашение, я встречу его у проходной посольства в указанное мною время.

В тот же вечер я доложил нашему послу о состоявшейся встрече с англичанином и сообщил ему, что без его разрешения пригласил этого джентльмена к нам на празднование 7 ноября. Старцев сказал, что я поступил правильно, что по всей видимости этот господин имеет отношение к спецслужбам и наши соответствующие специалисты займутся его разработкой. Вечером 7 ноября я встретил его у посольства с одним из моих «друзей», которому я предварительно подробно описал нашу беседу со всеми ее нюансами. Он пришел к нам в составе приглашенной группы из английского посольства. Я на какое-то непродолжительное время взял его под свою опеку, познакомил с многими сотрудниками посольства, аппарата советника по экономическим вопросам, военными и сельскохозяйственными специалистами и оставил его на их попечение, а сам действовал по своему плану, но не терял его из вида. Хорошо подвыпив, он подошел, «веселенький», ко мне с рюмкой водки и предложил выпить с ним за дружбу между нашими народами, что мы и сделали. Затем я подозвал официанта с подносом и спросил его, что он предпочитает выпить, он остановился на водке, я же взял виски с содовой. Я поинтересовался его впечатлением о нашем вечере, он с восхищением говорил, что впервые провел вечер с русскими людьми в непринужденной обстановке и они произвели на него самые благоприятные впечатления своим гостеприимством, открытостью, своим юмором, что он чувствовал себя среди них как дома. Я подковырнул его, спросив, где его дом — в Лондоне, Кении или Амстердаме и, извинившись, оставил его, сославшись на желание поговорить с одним человеком, которого только что увидел. Вечер продолжался до позднего вечера. Надо отметить, что представители западных посольств, казалось бы, люди вполне состоятельные, большие любители выпить и поесть «на халяву». Когда основная масса приглашенных покинула наше посольство, оставалось несколько человек, среди которых оказались мой знакомый англичанин и двое китайцев. Китайцы подошли ко мне, один из них был очень пьян и начал что-то лепетать о том, что американцы лучше русских, и совершенно для меня неожиданно русских взял под свою защиту мой англичанин. Он слышал развязанную речь китайца и, подойдя к нему, презрительно сказал ему: »Слушай, ты, ты пришел не в то посольство». Затем он поблагодарил меня за приглашение и выразил надежду на то, что эта наша встреча будет не последней. Однако больше я никогда его не встречал. Может быть, он срочно был отправлен на родину, чем черт не шутит.

Много работая, мы иногда вспоминали и об отдыхе. В один из выходных дней мы, представители нескольких ведомств, организовали рыбалку в открытом море. Рано утром до восхода солнца мы приехали в рыбацкий поселок, где нас уже ждал один из рыбаков этого поселка, с которым мы накануне договорились о том, что он на своей сумбуке (лодка с мотором) доставит нас к месту рыбалки в получасе хода от того поселка. C восходом солнца мы были на месте предстоящей рыбалки. Это была банка, расположенная вблизи вздымающейся над водой живописной скалы с гротом. Рыбалка началась. Вода вокруг лодки кипела от обилия рыбы, набрасывающейся на перегонки на крючок с наживой. Вода была очень чистая. С лодки было видно дно. Сначала мы начали ловить рыбу на спиннинги, но сразу сообразили, что в этих условия ловить надо не на удочку, а на мормышку. Намотав леску на палец я буквально подсовывал крючок с наживой к рыбе, которую решил поймать, и она мгновенно попадалась на крючок. Рыбак-йеменец снимал рыбу с крючка, наживлял новую наживку, и лов продолжался. Спустя час мы закончили рыбалку с громадным уловом. Продолжать рыбалку было опасно. Солнце всходило очень быстро и, задержись мы еще хотя бы на полчаса, серьезных ожогов нам бы не миновать. Благо, с нами был опытный местный рыбак, который помог нам избежать печальных последствий. Вернувшись на берег, мы расплатились с добрым человеком и щедро его отблагодарили. Мы дали ему восемь фунтов. Он был бесконечно нам благодарен, сказав, что такую сумму он мог бы заработать только за три рабочих дня, продавая свой улов скупщику. Приехав домой с таким богатым уловом, мы решили устроить рыбный день. Мужчины чистили рыбу, а женщины отбирали рыбу для жарения и варки ухи. Затем мужчины занялись ухой, а женщины жарили рыбу. Мы сварили тройную уху. Это было что-то необыкновенное. Такой ухи до того и после того я никогда не едал. Это был незабываемый день.

Выполняя свое обещание, хочу рассказать о двух занятных эпизодах, связанных с птицами.

Вокруг нашего дома стояли высокие деревья. С одной стороны здания на одном из деревьев, стоящих против моей веранды и в непосредственной близости от нее, какая-то небольшая желто-зеленая птичка ранней весной начала вить свое своеобразное гнездышко. Когда она закончила свою работу, это гнездышко имело вид яйцевидной елочной игрушки, свисающей с ветки на длинном шнурке, c круглым отверстием — входом. Когда она закончила свою кропотливую и трудоемкую работу, к ней прилетел самец, осмотрел ее работу и, не приняв ее, улетел. Надо было видеть реакцию этой самочки, которая в тот сезон лишилась возможности произвести на свет cвое потомство. Она стала с необыкновенной яростью разрушать свое гнездо, выдергивая из него одну веточку за другой и бросая ее вниз, пока не разобрала его полностью. Некоторые веточки оседали на нижних ветвях дерева. Птичка стала с ожесточением сбрасывать их на землю и успокоилась только после того, как на дереве не осталось ни одной даже мелкой детальки бывшего ее гнезда. Следующей весной эта история повторилась снова, после чего самочка, потеряв всякую надежду на продление своего рода, отказалась от своей безнадежной затеи. Все ее действия я зафиксировал на кинопленке. С сочувствием и жалостью мы наблюдали за ее безуспешными попытками завлечь к себе самца.

С противоположной стороны здания, на выезде со двора нашего офиса, на высоких деревьях вороны свили большие гнезда и выводили в них своих птенцов. Мы с любопытством наблюдали, как самки высиживали яйца, а самцы регулярно приносили им еду. Через какое-то время вылупипись из яиц три птенца. Они постоянно кричали, прося еду. Родители их подкармливали из клюва в клюв. Птенцы широко разевали свои клювики и тянулись к принесенной пище. Что любопытно, вороны строго соблюдали очередность кормления и никогда не ошибались в этом. Когда птенцы подросли, мы с интересом наблюдали, как они учили их выходить из гнезда на ветки дерева, перепрыгивать с ветки на ветку, сначала по горизонтали, а потом и по вертикали. Наконец, пришло время совершения первого полета — они стали самостоятельными в добывании пищи. Этот процесс мы наблюдали с большим интересом и во всех деталях. Все, кроме бухгалтера аппарата советника Басуматорова. Он был не очень грамотным и нелюдимым человеком. Его ничего не интересовало, кроме бухгалтерских счетов и сведения дебита с кредитом. Я ни разу не видел улыбки на его бульдожьем лице. Не случайно, поcле возвращения в Союз, жена ушла от него. Он постоянно возмущался тем, что вороны громко каркают и не дают ему отдыхать и спать, и удивлялся тому, что мы проявляем такой праздный интерес к их жизни и лояльны к ним. Он пытался разорить вороньи гнезда, но не смог добраться до них, тогда он решил отстреливать ворон из мелкокалиберной винтовки. Он успел подбить несколько птиц, пока мы не остановили это варварство с его стороны, за которое вороны долго ему мстили. Как только он появлялся во дворе, они стаей пикировали на него, пытаясь клювом ударить его по голове. Иногда это им удавалось. Однажды какой-то ловкий и бесстрашный ворон нанес ему удар, и Басуматоров, с кровоточащей раной на голове, спасся от ворон бегством в здание. На всех остальных эти умные птицы никогда не нападали — они твердо знали, кто является виновником их бед. К нашему удовольствию, этот спектакль повторялся всякий раз, когда он появлялся во дворе.

Однажды мне позвонил член президентского совета НДРЙ майор Абдала Салех, начальник единственного военно-учебного центра вооруженных сил Йемена, расположенный в двадцати километрах от нефтепромышленного центра Бурейка в Литтл Адене.

Я выехал из Адена рано утром, чтобы проскочить до учебного центра до наступления жары. Выехав из Адена я остановил машину, чтобы осмотреть солевые промыслы, расположенные на берегу моря близ Адена. Человеку, впервые попавшему на соляные промыслы Адена, кажется, что вокруг него зимний пейзаж, только жара да запах серы, бьющий в нос, указывают на иллюзию. Высокое содержание соли в морской воде позволило англичанам в период колонизации развернуть промышленную добычу соли в Адене. Во время расцвета соледобывающей промышленности ежегодная добыча достигала 400 тысяч тонн, из них более 300 тысяч тонн экспортировалось (в основном в Японию). Здесь морская вода из Красного моря перекачивалась насосами, которые приводятся в движение мельницами. Вода разбегается по каналам и затопляет обширные, но неглубокие котлованы, где остается до полного испарения. Затем вторично заливается морской водой. В результате через две недели на дне котлована остается слой соли, достигающий толщины в пятнадцать сантиметров. Далее мы поехали по дороге в нефтепромышленный центр Бурейка. Мимо мелькали дома города Аш-Шааба. Он возник десять лет назад. Англичане построили в этом месте несколько особняков и нарекли новое поселение Аль-Иттихад, что означает в переводе с арабского «федерация«. После провозглашения независимости Аль-Иттихад был переименован в Аш-Шааб («Народ»). Еще тридцать километров, и мы в Бурейке, англичане называли его Litle Aden (Малый Аден). В непосредственной близости от голых, островерхих скал поднимаются серебристые конструкции нефтеперегонного завода, связанные идущими по поверхности трубами с огромными цистернами. Из Бурейки открывается панорама порта и города Адена с нависшими над ними скалистыми утесами Шамсана. Поднимающаяся от воды дымка постепенно скрывает очертания города, и через час Аден исчезает в пелене тумана. Еще бросок, и мы в учебном центре. Меня встретил дежурный офицер и проводил к начальнику учебного центра. Не зная степень его владения английским языком, я попросил советского военного советника при этом центре выделить мне для беседы нашего переводчика, владевшего арабским языком.

После взаимных приветствий майор, ничтоже сумняшеся, решил взять быка за рога и без всякого предисловия заявил, что если завтра начнется война с северным Йеменом, то НДРЙ неминуемо потерпит поражения в этой войне, и в этом будет повинна советская сторона и лично я, как ее представитель у них в стране. Я терпеливо хранил молчание, поощряя его на продолжение им своего монолога. Он, вероятно, расценил мое молчание, как проявление слабости и с еще большим энтузиазмом продолжал излагать свои обвинения в адрес Советского Союза. Он заявил, что йеменское руководство после завоевания независимости рассчитывало на всестороннюю помощь Советского Союза, но, по всей видимости, ошиблось. После англичан пришли вы, русские, но по отношению к нам мы не видим особых перемен. Перепевая на все лады этот свой лейтмотив, он проговорил почти сорок минут, бросая мне в лицо совершенно нелепые, необоснованные и порой оскорбительные обвинения. Поскольку он являлся членом президентского совета, я терпеливо, не прерывая, выслушал его. Когда его красноречие иссякло, я спросил, есть ли у него желание добавить что либо к уже сказанному. Он ответил, что все, что он намеревался сказать, он уже сказал и готов выслушать меня.

Я начал с того, что ему, как члену высшего совета страны, должно быть хорошо известно, как мы, русские, появились в Адене. После обретения независимости Йеменом руководство страны обратилось к советскому руководству с просьбой о признании их страны в качестве независимого государства и установлении дипломатических отношений между нашими странами. Советское правительство, идя на встречу пожеланиям йеменского правительства, заявило о признании государства НДРЮЙ и о согласии на установление с ним дипломатических отношений на уровне посольств. Затем правительство НДРЮЙ обратилось с просьбой об оказании Йемену военно-техничской помощи. Эта просьба правительства НДРЮЙ была внимательно рассмотрена и удовлетворена. Вот таким образом мы оказались здесь — в Адене. Советское правительство и мы, как его представители, пунктуально выполняем подписанные между нашими странами соглашения — поставляем военную технику, обучаем йеменских специалистов, как в СССР, так и здесь, на месте с использованием высоко квалифицированных советских военных специалистов, поэтому, если йеменские вооруженные силы потерпят поражение в возможной войне с северным Йеменом, вина в этом целиком и полностью ляжет на военное руководство его страны, в том числе и не в последнюю очередь, на него самого, отвечающего за боевую подготовку их личного состава. И вообще я не понимаю, почему у него такое паническое настроение и как мне его интерпретировать. Я не могу поверить, что такого же мнения придерживается генеральный штаб и его начальник майор Ахмад-Ад-Дали, являющийся самым квалифицированным военным руководителем в НДРЙ. Далее я спросил его как мне понимать его выступление, как заявление частного лица или как заявление одного из членов высшего армейского руководства? На мой вопрос он ответил, что такого мнение придерживается все военное руководство. Выразив сомнение по этому поводу, я заявил ему, что о состоявшемся между нами разговоре я буду вынужден доложить министру обороны и начальнику генерального штаба армии НДРЙ. Он не возражал. Тогда я попросил его уточнить, чем вызвано такое его заявление от имени генерального штаба. Причина была смехотворной. Он заявил, что мы почему то не поставили им саперных лопат и противогазов, без чего возможная война будет неизбежно проиграна. Из его ответа мне стало ясно, что он совершенно не знаком с текстом подписанных соглашений, в которых специально предусмотрена резервная сумма, которую можно использовать для поставки запасных частей и вспомогательного имущества, к которому относятся и эти злополучные лопатки и противогазы. Для себя я однозначно отнес его к категории непрофессиональных, безграмотных и безответственных выскочек, порожденных смутным временем, переживаемым его страной. Тем не менее я не мог избежать разговора с руководством страны по этому вопросу, так как был обязан относиться к его демаршу на полном серьезе — он, как-никак, относился к местной военно-политической элите. Я не имел права отмалчиваться, как будто бы ничего из ряда вон выходящего не произошло. В его демарше чувствовался какой-то скрытый подтекст. По возвращении в Аден я попросил начальника генштаба принять меня и в ходе беседы доложил ему содержание моего разговора с начальником учебного центра майором Абдала Салехом, которое меня очень удивило, если не сказать больше — оскорбило. Реакция майора Ахмада-Ад-Дали на высказывание начальника учебного центра была резкой и крайне негативной. Он дал очень высокую оценку нашему сотрудничеству, выразил благодарность советской стороне за оказываемую помощь вооруженным силам НДРЙ и попросил не обращать внимания на это безответственное заявление своего подчиненного. В заключение беседы я спросил его, не следует ли мне доложить министру обороны об этом выпаде Абдала Салеха в адрес советской стороны, так как он заявил, что мнение военного руководства полностью совпадает с его мнением. НГШ сказал мне, что такой необходимости нет, так как он незамедлительно доложит об этом инциденте министру обороны лично. Я принял во внимание его совет и решил пока не докладывать министру обороны о состоявшейся беседе в учебном центре, тем более, что это могло затронуть самолюбие начальника генштаба.

На очередной встрече с министром обороны тот сам затронул эту тему, поблагодарил меня за мою информацию, которую ему доложил НГШ Ахмад-Ад-Дали и сообщил мне, что им уже приняты соответствующие меры по отношению к начальнику учебного центра.

Спустя несколько дней подтекст заявления Абдала Салеха стал для меня ясен. Оказалось, что группа антисоветски настроенных офицеров участвовала в заговоре против министра обороны, с целью его смещения. Во главе этого заговора стоял майор Абдала Салех, который намеревался занять этот высокий пост. Заговор провалился, и ряд офицеров были уволены с воинской службы, а Абдала Салех был «выслан» заграницу в одну из небольших африканских стран c назначением его заместителем военного атташе НДРЙ в той стране. Так бесславно закончилась его карьера в армии НДРЙ.

Шли последние месяцы моего длительного пребывания в Адене, где прошла значительная часть моей жизни. Я радовался скорому возвращению в Москву, предстоящему воссоединению с дочерью, новым перспективам своей службы в ГИУ. Одновременно я с грустью готовился покинуть этот далекий, суровый по климатическим условиям уголок планеты на Красном море, к которому я прикипел душой, где вскоре расстанусь со своими новыми йеменскими друзьями, дела которых на протяжении четырех лет становления государственности в НДРЙ были и моими делами. Особенную грусть вызывало предстоящее расставание с начальником генштаба Ахмадом-ад-Дали и министром обороны Мохамедом Али.

Однажды я пригласил Ахмада-Ад-Дали к себе домой на ужин. Он с удовольствием принял мое приглашение. И до этого мы не раз с ним встречались чисто по-человечески в неофициальной обстановке и проводили часы в дружеских беседах. Я никогда не пытался использовать такие встречи для получения нужной мне по службе информации даже тогда, когда он бывал в крепком подпитии. Он никогда не терял контроля над собой. Я ранее рассказывал, как наш военный атташе полковник Пивнев Леонид Егорович пытался «расколоть» его и чем это закончилось. Ахмад, я смею надеяться, искренне верил в мою порядочность и именно поэтому наши отношения носили доверительный характер, и они сохранялись до самого моего отъезда из Адена. Надо отметить, что он прекрасно понимал, что меня не может не интересовать определенная информация, связанная с развитием отношений в военной области НДРЙ с другими государствами, особенно с Китаем, и от времени до времени, как бы невзначай, рассказывал мне об этом, за что я был ему признателен.

Во время последней нашей дружеской встречи мы много говорили о его и моей личной жизни с детства и до наших дней. Он рассказал мне о своем тяжелом детстве, проведенном в забытой богом глинобитной деревушке, в многодетной бедной семье, с какими невероятными трудностями он сумел получить образование общее и военное, о своем участии сначала в подпольном движении, а затем и в военном противостоянии британскому колониальному режиму в Йемене. Меня очень растрогал рассказ о его тяжелом детстве, и, прощаясь, я спросил его, как часто он навещает свои родственников. Посетовав на чрезвычайную занятость, Ахмад сказал мне, что делает это, к сожалению, довольно редко. Тогда я обратился к нему с предложением выкроить до моего отъезда пару дней для поездки вместе со мной в деревню, где прошло его детство. Надо было видеть, как загорелись глаза у Ахмада и он, нисколько не задумываясь, обещал мне устроить такую поездку до моего отъезда.

Спустя некоторое время Ахмад позвонил мне и назначил дату и время нашей поездки в его родную деревню. В назначенное время мы выехали туда на военном вездеходе. Дорога от Адена до его родных мест заняла приблизительно два с половиной часа. К вечеру того же дня мы благополучно прибыли на место. Первыми его встретили чумазые ребятишки. Они окружили его и что-то оживленно и радостно лепетали, заглядывая ему в глаза. Затем мы двинулись к дому, в котором жили его родственники. Никто не ожидал его приезда, но его внезапное появление всех очень обрадовало. Я воочию убедился в его прекрасных человеческих качествах. Он вел себя очень естественно, искренне и с уважением беседовал с ними, находил каждому нужное слово — он чувствовал себя одним из них, а они относились к нему, как к первому среди равных, хотя в социальном плане между ним и его соплеменниками лежала пропасть. Беседа, за которой все присутствующие жевали кат, длилась очень долго. Во время разговора на лице Ахмада не было ни тени высокомерия, превосходства или даже снисходительности. Наблюдая за их общением, я с завистью и сожалением думал про себя, что в моей стране такие отношения между людьми разного положения, если и существовали когда-то, то за редчайшим исключением, и давно канули в Лету.

Кстати о кате. Кат это очень распространенное в Йемене растение, содержашее какое-то вещество подобное слабому наркотику. Внешне это растение напоминает нашу осоку. После работы можно наблюдать йеменцев, идущих домой, с пучком ката под мышкой. Дома мужчины, сидя вкружок, часами жуют это растение, выделяющее красный сок, и глотают его. Так они ловят кайф.

Когда стемнело, нас провели в небольшую комнату, постелили на пол, что бог послал, принесли тазик с водой и пожелали нам спокойной ночи. Мы, вымыв руки и ополоснув лица, выпили немного виски, закусив орешками кэшью, и легли спать. Не спалось. Лежа на полу в темноте, мы продолжали беседу. Я задавал ему интересующие меня вопросы, а он с готовностью на них отвечал. Я узнал много нового об этом человеке. Меня интересовало, кто есть кто из людей, встретивших его и проявивших к нему естественное уважение, сохраняя при этом свое собственное достоинство. Ахмад подробно рассказал мне о всех присутствовавших и принимавших участие в беседе, особо остановившись на старейшинах и родственниках. Даже в их отсутствие он говорил о них с большим искренним уважением. О многом мы с Ахмадом переговорили в ту ночь, в том числе и о необыкновенной философской мудрости людей, живущих в маленькой деревушке посреди пустыни аравийского полуострова. Именно от этих людей он унаследовал присущую ему спокойную рассудительность и мудрость в решении самых сложных вопросов, которые ему приходилось рассматривать и решать на своем ответственном посту в то необыкновенно трудное для страны и ее народа время. Я очень благодарен Ахмаду за то, что он предоставил мне редкую возможность наблюдать его не в служебной обстановке, а в кругу простых людей, куда уходят его корни, от которых он унаследовал силы и самоотверженность так необходимые для успешной борьбы за независимость страны и лучшую долю своего народа, как бы патетично это не звучало.

Усталые, мы возвращались в Аден. В пути мы почти не разговаривали, вероятно, каждый из нас, храня молчание, думал о своем. Это молчание было красноречивее всяких слов.

К сожалению, я не могу сказать, дожил ли Ахмад до наших дней, хотелось бы верить, что он еще здравствует, но несмотря ни на что, благодарную память об этом человеке, с которым свела меня судьба на дороге жизни, я сохраню до конца моих дней.

В конце июля 1974 года я получил сообщение из Москвы о дате прибытия капитана первого ранга Кирилла Бабенко, который должен был принять у меня дела уполномоченного ГИУ в Народной демократической республике Йемен.

В ожидании его прибытия я завершал свои дела, что называется, подчищал хвосты, нанес последние визиты министру обороны Мухаммеду Али, НГШ Ахмаду-Ад-Дали и еще нескольким уважаемым мною официальным лицам, заручился их согласием посетить прием в советском посольстве, который будет дан по случаю завершения срока моей командировки и моего убытия на родину. Среди приглашенных были также военные атташе стран народной демократии, аккредитованные в НДРЙ, с которыми мне приходилось поддерживать деловые контакты. Само собой разумеется присутствовали также все официальные лица советского посольства во главе с послом Старцевым Владимиром Ивановичем, представительства ГКЭС и торгпредства, а также главный военный советник.

Прием, что называется, удался уже по представительству — присутствовали все приглашенные. Прозвучало много хороших слов в мой адрес. Особенно дорогим для меня был момент, когда министр обороны НДРЙ Мухамед Али попросил меня подойти вместе с ним к послу Старцеву Владимиру Ивановичу, рядом с которым стоял секретарь партийной организации советского посольства Ахмедов, назначаемый ЦК КПСС. Министр обороны Мухаммед Али сказал советскому послу, что в успехах советско-йеменского военно-технического сотрудничества мы все в значительной степени обязаны деятельности уполномоченного ГИУ в НДРЙ полковнику Вахнову и, обратившись ко мне, сказал: »Нам всем будет очень не хватать вас, огромное вам спасибо за все, что вы сделали для нашей страны, мы вас будем помнить». Мы обменялись крепким рукопожатием. В ответ я сказал министру обороны, что весьма тронут столь высокой оценкой моего скромного вклада в дело нашего сотрудничества, который стал возможным только благодаря постоянному вниманию к этому делу лично министра и посла Старцева.

На следующий день после приема партийный секретарь Ахмедов пригласил меня к себе и, обращаясь ко мне, сказал, что его удивило, на каком высоком уровне сотрудничества проходила моя деятельность в НДРЙ и каким большим уважением я пользовался у местного руководства. Меня же удивило то, что для него это явилось откровением. Наверно, его мало интересовали люди, работавшие под крылом посольства, иначе ничем нельзя объяснить его полную неосведомленность о том, что происходит в области военно-технического сотрудничества между СССР и НДРЙ, которое в то время было определяющим в установлении и развитии дружеских отношений между нашими странами. Со временем и приобретенным опытом такое отношение партийных органов при наших посольствах к уполномоченным ГИУ, а, следовательно, и к делу, за которое они отвечают, меня больше не удивляло.

Как говорится, были сборы не долги. В начале лета я покрасил свою собственную автомашину Фиат 1100Р. Она выглядела как новенькая и продал ее одному из членов аппарата советника практически за те же деньги, которые я потратил на ее покупку в 1969 году. Мне было очень жалко расставаться с ней — я за четыре года очень привык к ней, но к этому времени мы уже оплатили и получили ордер на приобретение в Союзе автомашины «Волга» ГАЗ-24, а иметь вторую автомашину в Москве в то время было бы непозволительной роскошью. Через неделю мы с женой, Аллой Федоровной, покинули Аден на самолете ИЛ-18. Через восемь часов полета мы приземлились в Шереметьевском аэропорту Москвы, а еще через два часа с небольшим мы заключили в свои объятия единственную доченьку Ирину и мою дорогую тещу, Анну Павловну. Так закончилась наша йеменская эпопея. Мы вступали в новый московский период нашей жизни, который продлится до августа 1980 года.