Альберт Вахнов
ОБРАЩЕНИЕ К СЕБЕ ДАЛЁКОМУ.

(Автобиографическое повествование)

Москва, 2007

© Вахнов А.Г., 2007
Разрешение на публикацию получено.

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Внимательно выслушав мой доклад, маршал Огарков поблагодарил меня за сообщенную ему информацию и сказал, что сейчас он готов ехать на доклад к Председателю Совета Министров товарищу Косыгину.

В конце 1971-го года я вернулся в Аден. Алла еще некоторое время оставалась в Москве с дочерью. Основное время, оставшееся до нового 1972 года, я посвятил двум вопросам: подготовке годового отчета и поездке в город Макаллу, где дислоцировалась одна из пехотных бригад йеменской армии, c целью ознакомления с состоянием и качеством обслуживания техники и вооружения, поставленных из СССР, йеменским персоналом. В Макаллу я вылетел самолетом в сопровождении одного из офицеров йеменского генштаба. Меньше часу лета, и мы в Макалле. По прибытии в бригаду я почувствовал какое-то очень уж предупредительное ко мне отношение со стороны командования бригады и был этим очень удивлен. Когда мы пришли в штаб бригады, мне дали ознакомиться с приказом командира бригады и планом проверки частей и подразделений бригады. Я пытался объяснить им, что я не имею права исполнять роль инспектирующего, так как не служу в йеменской армии. Я прибыл к ним только для того, чтобы ознакомиться с состоянием их вооружения и техники и выслушать их возможные замечания и просьбы для того, чтобы учесть их в работе аппарата уполномоченного ГИУ в Адене. Однако командир бригады настаивал на своем, ссылаясь на приказ начальника генштаба Ахмада ад-Дали. Мы с ним остановились на следующем: поскольку, в соответствии с этим планом, командир бригады уже отдал письменный приказ своим подчиненным подготовиться к инспектированию, я буду действовать в соответствии с этим планом, но никакого акта проверки составлять и подписывать не буду. Так и пришлось мне по воле Ахмада ад-Дали выступать там в роли инспектора. Несколько суток я провел в их бригаде, подробно ознакомился с содержанием техники и вооружения, вплоть до автоматов Калашникова, йеменским персоналом. Надо сказать, что, вопреки моим ожиданиям, впечатление у меня сложилось вполне удовлетворительное. В заключение проверки они провели показательные стрельбы из всех видов стрелкового оружия. Для участия в стрельбах они предложили мне выбрать по десять солдат и сержантов из каждого подразделения, я посоветовал, чтобы это было сделано соответствующими йеменскими командирами. Все участники стрельб выполнили свои задачи вполне удовлетворительно. По завершении стрельб командир бригады собрал весь офицерский состав в штабе бригады для подведения итогов и предоставил мне слово. Я выступил с подробным анализом проверки, отметил положительные моменты и сделал некоторые свои замечания и пожелания. Выслушав их просьбы, я собирался проститься с ними, но, оказалось, командование в одной из комнат штаба приготовило маленький прощальный прием «а ля фуршет». После приема до возвращения в Аден самолетом у меня оставалось некоторое время для ознакомления с городом Макалла, что я и не преминул сделать. Поездка моя была полезна и в рабочем плане, и в познавательном.

Макалла — важный морской порт восточной части НДРЙ, расположенный в 560 километров от Адена на юге Аравийского полуострова, на побережье Аравийского моря. Город раскинулся в естественной гавани у подножия горы Аль-Кара на узком каменистом мысе. В гавани на рейде стоят многочисленные суда с товарами со всех уголков Аравийского побережья. В городе находятся многочисленные кустарные предприятия по производству сигарет, корзин, циновок, по обработке рыбы, кругом мелкие рыбные рынки, на самом берегу под соломенным навесом — какие-то металлообрабатывающие мастерские В центре Макаллы стоят многоэтажные старинные каменные дома, а пригороды застроены соломенными хижинами. В порту постоянно производят ремонт сумбук. Сумбуки — это местные небольшие суда. В центре имеются отделения банков, страховых компаний и транспортных фирм, занятых обслуживанием морских судов, входящих в порт, и большая мечеть. Закончив знакомство с городом, я направился в аэропорт.

Благополучно вернувшись в Аден, я интенсивно готовил доклад в ГИУ о работе аппарата уполномоченного за 1971 год. Моя поездка в Макаллу была весьма кстати. Она обеспечила мне получение достоверных данных о состоянии нашей техники и вооружения при эксплуатации в условиях влажного и жаркого климата и частых пыльных бурь (эти матениалы я использовал при составлении годового отчета), а также позволила мне сделать ряд обоснованных предложений по подготовке техники и вооружения планируемых к поставке. В конце декабря 1971 года отчет был отправлен в Москву.

Вскоре мы всем коллективом встречали новый 1972 год. Столы были накрыты во дворе нашего представительства под открытым небом. Это самое комфортное время для Адена, температура в районе 24 градусов Цельсия, влажность не самая высокая. Советник и я поздравили всех с наступающим новым годом, пожелали всем присутствующим и их родным и близким счастья и здоровья и с боем московских курантов осушили свои рюмки и бокалы. В этот миг, как бы пафосно это ни прозвучало, каждый человек испытывает особое, обостренное чувство любви к Родине. Это чувство хорошо известно тем людям, которым пришлось встречать Новый год вдали от родины и от своих близких. Как всегда в таких случаях, празднество пошло своим чередом. Через некоторое время общий праздник стал разбиваться на отдельные фрагменты застолья, грозившие превратить его в элементарную выпивку, потому что устроители торжества недостаточно продумали его сценарий и не подобрали соответствующих исполнителей. В этой обстановке внезапно поднялась из-за нашего стола моя супруга, Алла Федоровна, взяла микрофон из рук опешившего ведущего и пошла между столиками, подходя к каждому из них. Я не помню, что говорила Алла, какие слова она находила, как сумела не упустить нити ведения празднования, сумела вернуть его в лоно коллективного русла. Хорошо помню только благодарную реакцию всех присутствующих на ее шутки и пассажи при общении с тем или другим членом нашего коллектива. Сразу исчезла атмосфера какой-то напряженности официального начала вечера, все почувствовали себя раскрепощенными, в хорошем понимании этого слова, — вечер удался на славу. Праздновали долго и весело до самого утра, много танцевали и пели. Особенно прочувствованно пели песни «Московские окна», вспоминая наших друзей в Москве, и «Много я стран перевидел, шагая с винтовкой в руке, и не было горше печали, чем быть от тебя вдалеке. Желанья свои и надежды связал я навеки с тобой, с твоею суровой и ясной, твоею завидной судьбой». Эти песни очень сильно затрагивали чувствительные струны наших душ. Алла, что называется, вошла в роль и организовала конкурс на лучшую песню стола, а столики были на четырех человек, лучший анекдот или просто смешную историю. То и дело над нашей площадкой, за оградой которой начиналась площадка посольства, где тоже были накрыты столы, раздавались то взрывы хохота, то хорошие песни. Где-то в часа два ночи посол Старцев В.И. с целой группой своих сотрудников пришел на нашу территорию, поздравил нас с Новым годом, а затем и говорит: »Нас разбирало любопытство, почему у вас так весело, а у нас как-то тихо и скованно». Все присутствующие, чуть ли не хором, сказали, что мы должны быть благодарны за это Алле Федоровне Вахновой. Я, зная способности своей жены в этом плане, все равно был удивлен, как она легко и естественно сумела создать домашнюю атмосферу вокруг нашего праздника, все присутствовавшие легко превратились в участников шоу под названием »Новогодняя ночь». Алла была в ударе. Мне тогда пришла на ум аналогия с фильмом «Карнавальная ночь»

Посол провел остаток новогодней ночи у нас. Уставшие, но веселые, мы разошлись только на рассвете первого января 1972 года. Я спросил у Аллы, как это все произошло? Она мне ответила, что не может объяснить — это было какое-то спонтанное действие. Почувствовав, что вечер пошел не в нужное русло, она, как в школе или во время самодеятельного спектакля, принялась спасать положение. Сделала это она так органично, естественно и успешно, что поразила всех присутствующих и побудила их легко и свободно включиться в эту игру. Вот такой была мама Ирины, бабушка Лены и моя незабвенная супруга Алла Федоровна.

Новый год начался с захода в порт Аден на отдых советской дизельной подводной лодки, которая к тому времени находилась в плавании около четырех месяцев. Когда лодка пришвартовалась к пирсу, военный атташе и я приняли рапорт командира подлодки. Были выполнены все процедуры, связанные с выходом экипажа на берег, командир лодки нанес визит в посольство. Затем был приглашен на ланч к военному атташе, на котором присутствовал и я. Командир подлодки рассказал подробно о своей подлодке, об океанском походе. Через час или полтора он был доставлен к подлодке на автомашине военного атташе. Не успели мы разойтись, как в наше посольство поступила радиограмма от командира о том, что один из матросов потерял сознание, и срочно требуется его госпитализация. В Адене была единственная возможность поместить его в местный госпиталь, в котором не было врачей и медсестер, способных к общению на русском языке. Алла Федоровна, являясь председателем женсовета, срочно организовала круглосуточное дежурство женщин у постели больного. Звали матросика Сережа, ему еще не было и девятнадцати лет. Связь с йеменским медицинским персоналом обеспечивал военный переводчик из аппарата военного советника. Его ежедневно навещали врачи посольства и аппарата экономсоветника. Сережа около месяца находился в коме. Затем постепенно к нему стало возвращать сознание. По указанию врача наши жены готовили бульоны и другую пищу, которую он мог принимать в состоянии, в котором он находился. Все наши женщины относились к Сереже, как к своему сыну, очень за него переживали и желали ему скорейшего выздоровления, но в связи с долгим нахождением в коме у него, вероятно, произошли какие-то необратимые процессы в мозговой деятельности. Он с трудом выговаривал некоторые слова, еле вспомнил свое имя. Когда Сережа стал транспортабельным, его отравили самолетом в Москву в госпиталь Бурденко. В Москве было проведено следствие для установления причины столь внезапной болезни Сережи. Как мы узнали через некоторое время, в Москве было установлено, что Сережу за какую-то провинность в качестве наказания оставили на вторую подряд вахту в машинном отделении, где температура постоянно держалась в районе плюс 60 градусов по Цельсию. В результате Сережа получил тепловой удар. По заключению московских врачей, существует большая вероятность того, что у него никогда не восстановится память в полном объеме. Учиться в институте он не сможет, он будет в состоянии выполнять только элементарную работу. Как наказали, и наказали ли вообще, командиров, виновных в этом преступлении, неизвестно. Думаю, что нет, так как честь мундира во многих случаях оказывается дороже правды и справедливости.

После обучения в Союзе вернулись в Аден йеменские летчики. Местное командование решило провести показательные полеты йеменских летчиков на самолетах МиГ-17 с боевыми стрельбами, назначило день проведения этих полетов и пригласило на полигон в пустыне недалеко от Адена всех военных атташе, аккредитованных в НДРЙ. Мы добрались туда с происшествиями. Наша «Волга» застряла в песке одного из барханов, выбраться сами мы не смогли. Единственная надежда была на то, что по нашему следу пойдет какая-нибудь машина и поможет нам выбраться из песчаного «плена». Удача нам сопутствовала. Нас увидел один из офицеров штаба ВВС Йемена, который ехал по нашему следу на вездеходе, он помог нам, и дальнейший путь мы проделали вслед за ним. Благополучно добравшись к месту проведения показательных полетов и, раскланявшись с сидящими на трибуне военными атташе и другими представителями иностранных посольств в Адене, мы заняли свои места на сколоченной из досок трибуне с навесом. Тут же состоялся пролет первого самолета. Справа от трибуны был слышен рокот самолетного двигателя. Все обратили свои взоры в эту сторону и увидели самолет, приближавшийся на низкой высоте (около 50 метров). Подлетая к площадке полигона, на которой размещались различные цели в виде старых списанных грузовиков и другой техники, находившихся в пятистах метрах от трибуны, он делал резкий вертикальный подъем (горку) и выполнял петлю Нестерова. При выходе из петли, летчик открывал огонь на поражение указанной ему мишени и на такой же низкой высоте самолет скрывался слева от нас в мареве пустыни. Мишень была поражена точным попаданием в нее c первого захода. Подобным же образом выполнили свои задания еще восемь самолетов, пилотируемых йеменскими летчиками. Все военные атташе возбужденно комментировали увиденное, забыв, что в соответствии с программой должен вот-вот появиться десятый самолет. Вновь услышав рокот двигателя, все стали искать глазами летящий самолет, но он летел настолько низко, что сливался с поверхностью земли. Он стал виден только за несколько секунд до подлета к полигону, так как летел с гораздо большей скоростью и на более низкой высоте, чем все предыдущие самолеты, и, совершив тот же маневр и стрельбы, что и предыдущие самолеты, ушел влево от нас на очень низкой высоте и мгновенно скрылся из вида. Разница в скорости выполнения этого маневра была впечатляющей. Все присутствовавшие были шокированы такой высокой выучкой йеменского пилота. У них возникли сомнения, и они обратились к командующему ВВС Йемена, который подтвердил, что это действительно был йеменский летчик. Мне он шепнул на ухо, что последним летел наш советник ВВС полковник Виктор Чернов. Узнав об этом, я срочно направился на аэродром. Увидев его живым и здоровым, я успокоился и поинтересовался, на какой высоте он выполнял маневр. Он сообщил мне, что высота полета была не более десяти метров, и добавил, что на этом тракторе (так он обозвал МиГ-17) можно пешком по земле ходить. Я просил его больше не повторять подобные мальчишеские выходки, которые зачастую приводят к печальным последствиям. Ничего нового я ему не сказал. Ему и самому были известны многочисленные аварии самолетов, приводившие к гибели летчиков в результате лихачества пилотов во время совершения полетов. Вечером того же дня я устроил маленький прием по случаю успешно проведенных показательных полетов, на который пригласил нашего военного атташе полковника Пивнева Л.Е., советника ВВС полковника Виктора Чернова, начальника генштаба йеменской армии майора Ахмада Ад-Дали и йеменских летчиков. Мы отметили первые успехи йеменских военных летчиков, подняли бокалы за их здоровье, за благополучие йеменского государства и его вооруженных сил, за дружбу и сотрудничество между нашими государствами и народами. На сей раз военный атташе не пытался задавать начальнику генштаба каких-либо вопросов, подобных тем, на которые он уже однажды безуспешно пытался получить ответы. Вечер удался — все участники были удовлетворены теплой, дружеской беседой. Утром следующего дня мне позвонил посол Старцев и попросил зайти к нему. Он поинтересовался каким будет ближайший очередной этап нашего сотрудничества. Я рассказал о скорой поставке торпедного катера пр. 201. Тут Старцев мне и говорит, что мой друг, военный атташе Пивнев, отмочил штуку, которая заключалась в том, что он, якобы тайным способом, с риском для жизни, достал английские боеприпасы, в которых заинтересовао министерство обороны СССР, привез их ночью в посольство и сгрузил в подвал под своим кабинетом. Он просил разрешения подержать их там до того, как появится возможность их отправки в Союз. Старцев был ошарашен этим неразумным действием Пивнева и приказал ему немедленно вывезти их из посольства, пока он не подорвал его. Пивнев расшумелся, обвинил посла в неправильном понимании задач военного атташе. Посол настоял на том, чтобы Пивнев вывез эти английские боеприпасы в арендованный им дом, что он и был вынужден сделать. Спустя несколько дней посол имел встречу с министром обороны, который сообщил ему, что министерство обороны НДРЙ, по просьбе нашего военного атташе, передало ему по накладной старые английские боеприпасы. После этого посол узнал, что эти боеприпасы были привезены в посольство йеменскими военнослужащими на их машине, которую встречал и дал разрешение на въезд в посольство сам военный атташе. Справедливому возмущению посла не было предела, и он, вызвав Пивнева к себе, высказал ему все, что он о нем думает. Вот такой конфуз приключился с нашим военным атташе в Йемене.

После этого случая Пивнев и резидент КГБ Лев Баусин, который, по всей видимости, был за что-то в обиде на посла, решили подсидеть Старцева, направив в Москву подготовленную ими докладную о его некомпетентности и недалекости. Перед отправкой своей докладной они попытались убедить меня в своей правоте и предложили мне подписать ее вместе с ними. Я им ответил, что, несмотря на мои хорошие отношения с ними, я этого сделать не могу, потому что по всем вопросам, связанным с моей службой, я всегда нахожу у него полное взаимопонимание и поддержку и никаких претензий у меня к нему нет, и, сделав это, я поступил бы против своей совести. Они все-таки свою докладную в Москву отправили и ждали желаемой ими реакции центра на нее. Однако центр никак не отреагировал на их докладную. Мне неведомо, узнал ли Старцев об их демарше, но их отношения с послом были испорчены напрочь, что говорит о том, что он, вероятнее всего, был поставлен центром в известность об этом.

Летом я получил сообщение из ГИУ, что торпедный катер проекта 201, подлежавший поставке в соответствии с подписанным соглашением, выходит в море; оно также содержало ориентировочное время его прибытия в Аден. Я информировал об этом начальника генштаба и командующего ВМС Йемена. Это было знаменательное событие для йеменского военно-морского флота. Они впервые пополняли свой флот довольно современным кораблем. советского производства. До этого у них были во флоте несколько стареньких английских кораблей, которые большую часть времени простаивали в доке на ремонте. Начальник генштаба дал указание командующему ВМС продумать и доложить ему проект плана приема корабля и организации торжества по этому поводу с приглашением на него советских и иностранных представителей, аккредитованных в НДРЙ. Командующий ВМС был очень непосредственным в общении человеком, он с нетерпение ждал прихода корабля и когда тот прибыл в порт Аден, радовался, как ребенок. Все приглашенные собрались в конференц-зале штаба ВМС. Мне первому было предоставлено слово. Я произнес короткую речь. Пожелав успехов йеменскому военно-морскому флоту, я предоставил слово командиру прибывшего корабля, который, поприветствовав всех присутствующих в зале, сказал, что все члены экипажа с нетерпением ждали встречи с йеменским коллегами, умельцы подготовили свой памятный подарок им. В течение длительного перехода они своими руками сделали, из материалов, имевшихся на борту, макет этого корабля и попросил своих подчиненных внести его на сцену. Макет был точной копией корабля, выполненной весьма профессионально. Командир вручил этот макет командующему ВМС. Надо было видеть, как он неподдельно, по-детски, радовался — смеялся, приплясывал на сцене, держа макет высоко поднятым над головой. Впоследствии он поставил его на почетном месте в конференц-зале штаба ВМФ.

Интересная встреча состоялась у меня на одной из улиц Адена в районе Кратера. Однажды, въехав в Кратер на очень малой скорости в поисках нужного мне магазина, я услышал громкий мужской голос, окликнувший меня. Я остановил машину и увидел в поравнявшейся со мной встречной машине бывшего начальника армейских складов капитана Али Сабри. Мы оба вышли из своих машин и пошли навстречу друг другу. Когда мы сблизились, я хотел подать ему руку, но он внезапно обхватил своей ладонью мой подбородок и потряс его легонько. Я сначала опешил и не знал, как мне реагировать на этот его жест, но через мгновение я интуитивно ответил ему тем же. Мы постояли какое-то время посреди улицы, оживленно разговаривая, Али Сабри рассказал мне, что после гибели Али Антара его арестовали без какой-либо причины, продержали под арестом некоторое время, а затем выпустили, но в армии не восстановили. Он начал вполне успешно заниматься бизнесом и живет неплохо. Он пригласил меня встретиться со мной у него в офисе. Такая встреча у нас не состоялась. Я проявил осторожность, потому что не знал точно причин, которые повлекли его арест, и в этом случае ее последствия для меня могли быть непредсказуемыми и, кто знает, могли негативно повлиять на мои отношения с министром обороны и начальником генштаба, которыми я очень дорожил, так как для моей успешной работы в Йемене они имели непреходящее значение. Да и чисто по-человечески мне не хотелось, чтобы мои дружеские отношения с ними и их расположение ко мне изменились в худшую сторону.

Я приехал в посольство и рассказал об этой встрече и непонятном для меня поведении Али Сабри и о моем ответном жесте. Один из арабистов посольства объяснил мне, что это у йеменцев традиционное, наивысшее проявление радости и дружелюбия после долгой разлуки, и мой ответный жест был единственно правильным действием в данном случае.

Когда я вернулся домой, Алла дала мне письмо от бывшего советника по авиации в аппарате главного военного советника полковника Чернова Виктора Николаевича. В этом письме он сообщил мне, что Гореленков направил в генштаб характеристику на него, с которой даже в тюрьму не возьмут, а ведь он был еще достаточно молод, что вопрос о его новом назначении будет решаться после его прибытия из отпуска и просил моего содействия в восстановлении его справедливого реноме и просил сообщить начальнику десятого главного управления генерал-полковнику Дагаеву мое мнение о его работе в Адене. Я незамедлительно выполнил его просьбу, так как в моей памяти еще были свежи воспоминания о попытке Гореленкова опорочить меня, которые мною были успешно и с достоинством парированы. Я немедля доложил о получении письма от Чернова и о его содержании послу Старцеву ладимиру Ивановичу и сказал ему, что направлю Дагаеву свою докладную записку с моей весьма положительной характеристикой на Чернова. Посол, не задумываясь, сказал мне, что в своей докладной Дагаеву я могу отметить, что она согласована с ним. Не откладывая ни дня, я направил эту докладную Дагаеву и вопрос о новом назначении Чернова был решен положительно. Я был очень рад, что сумел оказать помощь хорошему человеку и высокопрофессиональному специалисту, полковнику авиации, которая позволила ему сохранить свою честь и достоинство.

В результате двух с половиной лет работы в Адене все связи, как с нашими сотрудниками, так и с местным руководством, были отлажены, и дальнейшая работа носила рутинный характер и шла, как говорится, по накатанной колее без каких-либо серьезных осложнений. Появилось больше свободного времени, которым можно было воспользоваться для совершения ряда туристических поездок. Мне удалось попасть на остров Сокотру, съездить в Северный Йемен (города Таиз и Сана), посетить небольшой рыбацкий городок, расположенный в 70 километрах к востоку от Адена на берегу моря. Какая-либо дорога к нему отсутствует. Добраться к нему можно только по образуемой в результате отлива песчаной отмели ровной как асфальт. К сожалению, название того городка выпало у меня из памяти.

На остров Сокотра я попал по воле случая. В Йемене у нас работали два пассажирских самолетов АН-24. Их полеты обеспечивали два советских экипажа. При полете одного из самолетов на Сокотру случилось непредвиденное: при подготовке к вылету с аэродрома острова оказалось, что пускач не сработал в связи с выходом из строя генератора. Отремонтировать его на месте не представлялось возможным. Летчики связались по радио с Аденом и попросили доставить им по воздуху запасной генератор, используя второй самолет АН-24, находившийся на аэродроме в Адене. Узнав о предстоящем полете нашего самолета на Сокотру, я решил воспользоваться этой представившейся мне возможностью, чтобы хоть в какой-то степени ознакомиться с этим экзотическим островом.

Остров Сокотра входит в состав НДРЙ. Он расположен в Индийском океане в 850 км юго-восточнее Адена. Его размер 160 на 48 км. Там живет около 50 тысяч человек, занимающихся рыболовством в прибрежных районах и скотоводством в центральной гористой части острова. В центре острова возвышается горный массив высотой до 1500 м. Климат острова субтропический с обильными дождями с октября по май, что создает условия для произрастания богатой тропической флоры. Население необразованное, бедное. Там нет ни школ, ни больниц. Люди на побережье живут либо в низеньких глинобитных строениях, схожих с собачьими конурами, где и сидеть то нельзя, либо в пещерах, вырытых в склонах возвышенности, расположенной довольно близко от береге моря.

Название острова Сокотра в переводе с санскрита означает «остров блаженства». Согласно преданию на северо-восточном мысе острова жили женщины, красота которых была настолько лучезарной, что путешественникам приходилось отводить глаза, чтобы не потерять зрение. У этого мыса, носящего название Радресса, разбивалось множество кораблей, которых якобы заманивали на рифы красивые сирены. В действительности причиной частых кораблекрушений являются сильные ветры, которые сносят корабли, идущие ближе сорока морских миль от побережья, на рифы, окружающие восточную часть острова.

Один из арабских историков писал, что на острове Сокотра растет много целебных растений, которые в древности употреблялись для приготовления ценных лекарственных снадобий. Александр Македонский, решив захватить этот остров, послал туда своих воинов, которые победили проживавших на острове индусов и поселились на нем. Позднее жители острова — потомки греков приняли христианство.

Марко Поло, посетивший остров в конце ХIV века, обнаружил там действовавшие христианские церкви. Сейчас жители острова исповедают мусульманскую религию. В административном центре его — городе Хабибу имеется мечеть

В жилах жителей Сокотры течет смешанная кровь. На острове в разное время жили индусы, греки, португальцы, сомалийцы, арабы. В течение веков они смешивались между собой, и сейчас трудно определить, к какой этнической группе можно отнести островитян. Разговорным языком жителей прибрежных районов служит замысловатая смесь португальского и арабского языков. В центре острова в ходу язык, похожий на старые библейские языки народов Ближнего Востока. Они в основном язычники и ведут примитивный образ жизни. Достаточно сказать, что они до сих пор добывают огонь путем трения двух дощечек. В 1973 году по решению властей НДРЙ на острове должны были быть построены три школы и больница.

Когда мы прилетели на остров, к нам подошел худой, грязный, неопределенного возраста человек в тюрбане и юбке, вооруженный какой-то допотопной берданкой. Он что-то пролопотал на своем языке, вероятно, представился как начальник охраны аэродрома. Мы с уважением выслушали его тираду, так ничего и не поняв. Тут же подошел к нам другой молодой человек, говорящий на ломаном английском языке. Он представился нам в качестве представителя НДРЙ на Сокотре. Мы его успокоили, сказали, что мы русские люди, работающие по приглашению правительства НДРЙ в интересах республики. Пока оба экипажа занимались заменой генератора, у меня появилась возможность побеседовать с этим человеком. Он мне рассказал кое-что об этом острове и его жителях. Разумеется, мое описание острова и его жителей основано не на его рассказе, а на литературных источниках. Этот человек, назовем его Мухамад, сопроводил меня на берег океана, весь усеянный большими и малыми раковинами. Я был ошарашен таким, никогда невиданным изобилием раковин, торчащих из песка. Вначале я поднял одну, другую, третью и шел держа их в руках, выковыривая из песка ногой все новые и более живописные раковины. Я начал их складывать в кучки с тем, чтобы отобрать из них самые интересные — унести их все я бы не смог. Отобрав довольно большое количество раковин, я понял, что даже вдвоем с моим сопровождающим нам их не отнести к самолету. Нас охранял все тот же воин с берданкой. Мой сопровождающий объяснил ему суть проблемы и тот сложил отобранные мною раковины в какую-то большую тряпку — жалкое подобие одеяла, и понес к самолету. Я же взял еще несколько раковин в руки и пошел за воином, с сожалением оглядываясь назад на горки раковин, которые мне пришлось оставить на берегу. Я прекрасно осознавал, что такое чудо я больше никогда в жизни не увижу. Летчики, увидев мою добычу, бросились к берегу, чтобы тоже увезти с собой такие сувениры. Положив их в самолет, я подошел к воину и в благодарность за помощь, которую он мне оказал, предложил ему деньги — металлические монеты НДРЙ. Он долго рассматривал их и не мог понять, что они означают. На его лице было написано недоумение. Сопровождавший меня представитель администрации острова Мухамад объяснил мне, что жители здесь ведут натуральное хозяйство, поэтому деньги эти не представляют для него какой-либо ценности.