 |
|
 |
|
|
|
|
Альберт Вахнов (Автобиографическое повествование) Москва, 2007 © Вахнов А.Г., 2007 |
Примерно за месяц до срока отправки материалов в Каир Радзиевский вновь созвал совещание в том же составе. Он сказал, что совещание рассчитано на пятнадцать минут из расчета минута на выступление каждого из присутствующих, поэтому от каждого требуется без каких либо вводных и лишних слов доложить: что сделано, сколько осталось сделать, способны ли выполнить оставшийся объем работы сами, если нет, то по какой причине и какая помощь требуется лично от него. Первому слово было предоставлено генерал-лейтенанту Ломову, начальнику кафедры стратегии. Он встал и, как водится, начал с вводной части. Радзиевский прервал его, сказав, что он к докладу не готов, и приказал доложить ему отдельно через день. Таким же образом он поступил с еще целым рядом генералов. Дальше все пошло как по маслу. Очередь быстро дошла до меня. Я встал и доложил следующее: весь объем работы выполнен на восемьдесят процентов, оставшиеся двадцать процентов будут выполнены в указанный Радзиевским срок при условии регулярного поступления материалов с кафедр, помощи со стороны него не требуется. Радзиевский бросил только одну реплику: «Вот так надо докладывать«. На этом совещание закончилось. Я, майор, мальчишка по сравнению с ними, чувствовал себя неловко перед заслуженными, седыми генералами, прошедшими всю войну. Из его уст это звучало для них унизительно. Для себя я взял на заметку — никогда не делать внушение старшему по званию и положению офицеру в присутствии его подчиненных. Последний раз я встречался с Радзиевским накануне вызова к маршалу Захарову. Он был в хорошем расположении духа и поведал мне об одном ключевом эпизоде своей жизни и службы. Незадолго до начала Великой Отечественной войны он окончил академию генерального штаба. Министр обороны предложил ему должность военного атташе в США. По его словам, он отказался от этой должности и просил направить его в войска. Раздраженный министр сказал ему, что кроме Кушки (самая южная точка Советского Союза, небольшой городок на юге Туркмении), он ничего другого предложить не может. Радзиеский немедленно согласился и спросил, когда он должен выехать к новому месту службы. Ответ министра был краток: »Завтра». Этот шаг спас его от неминуемого расстрела. Направленный вместо него в Штаты другой генерал по возвращении из командировки был расстрелян. В этой связи мне вспомнилась история, приключившаяся с другим генералом — Сорокиным, с которым меня свела жизнь в Сухуми, в санатории министерства обороны в 1964 году. Мы, относительно молодые офицеры, играли в волейбол. Моей команде противостояла такая же по возрасту команда, но в ней был один приметный игрок. Он был высок ростом, солидного возраста, седой, как лунь, и достаточно грузный. Играл он для своего возраста неплохо и даже наносил атакующие удары, подпрыгивая над сеткой. Случилось так, что сначала его команда, а потом и моя проиграли. Как водится, мы сидели, общаясь между собой, недалеко от волейбольной площадки. В ходе этого общения мы узнали, что генералу было шестьдесят пять лет, возраст, который для нас, тридцатдвух- тридцатисемилетних молодцов, казался запредельным. Кто-то из нас спросил его, как ему удалось сохранить в таком пожилом возрасте хорошую физическую форму. Шутя, он ответил, что родное государство позаботилось о нем и забрало у него шестнадцать лет, поэтому ему сейчас всего сорок девять. Прозвучал этот его ответ весьма иносказательно. Тут уж завязался заинтересованный с нашей стороны разговор, в ходе которого он поведал нам свою печальную историю. В 1949 году его, молодого генерала, по навету арестовали и по 58 статье (политической) дали двадцать лет. Он пробыл шестнадцать лет в Караганде в лагере политзаключенных и был досрочно освобожден и полностью реабилитирован в 1964 году. Он был восстановлен в звании генерал-майора в отставке, ему был выплачено денежное содержание за шестнадцать лет, выдана путевка в санаторий на два срока, как бы для восстановления утраченного в лагере здоровья. Я поделился с ним печальной историей, приключившейся с моими родителями в 1938 году. Оказалось, что в начале тридцатых годов он был знаком с моим отцом (мир узок), но ничего не знал о его дальнейшей судьбе. Мы вновь поразились крепости его здоровья и духа. В ответ на это он рассказал нам, как они проводили время в лагере. Ему крепко повезло, как он выразился. Он попал в группу политзаключенных, состоявшей из ученых, проявивших себя в различных областях науки. На каком-то этапе они пришли к выводу, что для того, чтобы избежать судьбы простого, забитого каторжанина, они должны противопоставить тяжелому каторжному труду свою интеллектуальную деятельность. По вечерам они читали друг для друга лекции по областям науки, в которых каждый из них был силен. И вместо того, чтобы горевать по поводу постигшей их тяжелой доли, они передавали свои познания в смежных науках друг другу, Их ум и чувства отвлекались от горькой реальной действительности на какое-то время. Таким образом они восстанавливали свои духовные силы для оказания дальнейшего сопротивления системе подавления личности. Как утверждал генерал Сорокин, это помогло ему не только выжить в той обстановке, но и укрепить силу своего духа, а также приобрести колоссальные познания в различных областях знаний, которые ему ранее не были известны. Как сказал генерал, за время отсидки он прошел два различных курса университета, которые значительно расширили круг его познаний, за что он очень благодарен советской власти. «Из лагеря я вышел совсем другим, обновленным человеком», сказал он. Вот такая история. За неделю до завершения работ мне было передано приказание маршала Захарова прибыть к нему в 11.00 следующего дня для доклада о состоянии дел в моем хозяйстве. Он по фронтовой привычке называл подразделения академии хозяйствами. Ровно в 11.00 я прибыл в его приемную и попросил помощника доложить маршалу о моем прибытии. Он усмехнулся и сказал: «Ничего, подождешь». Я настаивал на своем, поскольку стрелка часов двигалась за одиннадцать часов, а я не имел права на опоздание. Тогда он сказал мне: «Подойди к двери кабинета и загляни в щелку, дверь приоткрыта». Я заглянул в кабинет и увидел маршала спящим в своем кресле за письменным столом. Его помощник рассказал мне, что Захаров не выдерживает напряжения рабочего дня, поэтому каждый день, ознакомившись с утренней почтой, он в одиннадцать часов засыпает, будить его никто не смеет, все делают вид, что он якобы занят делами, и ждут, когда он позовет. Помощник сказал мне, что я могу идти к себе и не волноваться. Если после пробуждения он вспомнит о своем распоряжении, мы тебя вызовем, но скорей всего этого не произойдет. Так и случилось. Он забыл о том, что хотел меня выслушать. Так мне с ним и не пришлось пообщаться один-на-один. Но мне довелось присутствовать на совещании у него после завершения всех работ и полной готовности всех материалов. На совещании присутствовали все те же генералы, и я не буду описывать ход всего совещания. Вот только один характерный эпизод: толстый, старый маршал с брезгливой миной на багровом лице, по-барски говорит: «Ну, Ломов, что скажешь?» и тотчас, не дав ему промолвить и слова, — «Хотя, что от тебя ждать, ты ведь ничего умного сказать-то не сможешь, садись». В подобном же духе он куражился над участниками в ходе всего совещания.
Я привел этот эпизод только с той целью, чтобы показать состояние и тип людей, которые вершили дела в вооруженных силах. Все они сделали головокружительную карьеру во время войны ценой большой крови, пролитой нашими солдатами и офицерами во время войны. В ходе дальнейшего повествования я расскажу об известных только мне фактах поведения членов политбюро и членов ЦК КПСС (гражданских и военных), с которыми мне пришлось лично общаться или быть свидетелем их поступков, а их было более десяти человек, включая самого генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева. Это очень важно знать, так как от таких людей зависела судьба нашей страны, нашего народа и каждого из нас в отдельности. Наша трудовая жизнь в Москве продолжалась — дочка училась в шестом классе, жена преподавала географию в старших классах средней школы, а я продолжал свою службу в академии генерального штаба. После завершения работы, о которой я говорил выше, мы неспешно начали работу по подготовке материалов для второго курса академии им. Насера в Каире. Периодически я вынужден был командировать в Каир своих переводчиков для обеспечения письменного и устного перевода на первом курсе академии. Однажды я отправил туда капитана Михаила Кондрашкина и лейтенанта Вадима Стерника. Оба они были евреями по национальности. По прибытии в академию местное руководство отказалось использовать Кондрашкина для устного перевода лекций, так как внешность его была характерной для евреев. Какое то время его использовали для письменного перевода, а позднее вернули его в Союз. Стерник не вызвал у них подозрений и продолжал работать в академии. Когда он вернулся, я поинтересовался, что его более всего поразило в Каире? Он взахлеб рассказывал мне о том, что он мог бы разбогатеть там, открыв ночной ресторан со стриптизом и т.д и т.п. Я с раздражением остановил его и попросил просто доложить мне о выполнении задачи, стоявшей перед ним в этой командировке. Своим поведением он напомнил мне аналогичный случай с полковником Рязанцевым в Дамаске, о котором я рассказывал ранее. Шел 1965 год. Со мной неожиданно связался сотрудник главного инженерного управления государственного комитета по экономическим связям с зарубежными государствами (ГИУ ГКЭС) полковник Меркулов В.Н., который знал меня по совместной работе в Сирии, и сообщил, что ГИУ готовится к привлечению новых молодых офицеров с высшим образованием и знанием иностранных языков. Он далее сказал, что готов рекомендовать меня своему руководству для работы в первом, оперативном управлении ГИУ. Мы с ним договорились о встрече для более подробного разговора на эту тему. Во время этой встречи с ним я с благодарностью принял его предложение. К этому времени мне было уже тридцать семь лет. Я задумывался о том, что мне уже давно пора бы сменить свое амплуа. Собственный опыт работы с нашими специалистами разного ранга говорил мне о том, что я вполне подготовлен к выполнению более серьезной работы. Честно говоря, я подумывал о переходе на работу в генштаб, где у меня были знакомые по совместной работе генералы и полковники, которые, в случае моей просьбы, могли бы мне составить протекцию. К моему удовлетворению, мне не пришлось к ним обращаться за содействием. Я вскоре был приглашен на собеседование в ГИУ к начальнику первого управления генерал-майору Алексееву Ивану Тихоновичу, в конце которого он сказал, что мою кандидатуру он доложит начальнику ГИУ генерал полковнику Сергейчику Михаилу Алексеевичу и, в случае его согласия, я буду назначен на должность офицера второго отдела первого управления ГИУ. Вопрос о моем переводе из 10-го ГУ ГШ, в распоряжении которого я находился с 1960 года, в ГИУ будет решаться через министерство обороны. Так летом 1965 года я был переведен в ГИУ и назначен офицером второго оперативного отдела первого управления со штатной категорией «подполковник». Начальником отдела был полковник Кузнецов Василий Егорович, которому я и рапортовал о прибытии в его распоряжение. Это был добрый, без тени солдафонства, опытный и в то же время скромный человек. По начальному образованию, полученному еще до войны 1941-1945 годов, он был школьный учитель младших классов, а к началу войны закончил пехотное военное училище. В 1941 году он в звании лейтенанта принимал участие в обороне Москвы, за что был награжден орденом Красного знамени. Надо думать, что воевал он отважно и эффективно, так как таким высоким орденом в 1941 году молодые офицеры награждались очень редко, скорее всего в исключительных случаях. Ему тогда было всего двадцать три года. Впоследствии мы общались с ним довольно близко, но он, как и основная масса офицеров, принимавших участие в той войне и награжденных боевыми орденами, никогда не рассказывал мне, за что он был тогда награжден. После войны он окончил академию им. Фрунзе. До ГИУ он служил в одном из управлений генштаба. Со мною вместе офицерами этого отдела были назначены капитаны Виталий Костыненко и Юрий Гусаковский, которые были моложе меня на четыре года. Мы, как и еще десятка два, а может быть и больше, молодых офицеров, попали в ГИУ на волне пополнения этой организации молодыми, более образованными, скорее по современному образованными, кадрами взамен пожилых офицеров, увольняемых в запас по выслуге лет. Кроме того, для приема в ГИУ ставились два условия: наличие высшего военного образования, знание хотя бы одного из европейских языков и наличие квартиры в Москве. Здесь будет уместно сказать несколько слов о 1-м управлении главного инженерного управления ГКЭС. На него возлагались следующие основные задачи: — прием иностранных военных правительственных делегаций и ведение переговоров с ними (включая составление программ пребывания делегаций в Советском Союзе, организацию самих переговоров и консультаций по отдельным видам военной техники, включенных в проекты соглашений, а также, по согласованию с Министерство обороны СССР, организации показов этой техники членам делегаций); — рассмотрение и проработка заявок на вооружение и военную технику, переданных на правительственном уровне, и подготовка докладов в ЦК КПСС с проектами распоряжений Совета Министров СССР по их удовлетворению; — подготовка проектов межправительственных соглашений, решение всех вопросов, связанных с оказанием технического содействия по подготовке национальных кадров, включая заключение соответствующих контрактов на командирование советских военных специалистов в дружественные страны и прием иностранных военнослужащих на обучение в ВУЗах Минобороны СССР; — передача технической документации по эксплуатации и войсковому ремонту (сверх переданных вместе с техникой) и лицензий на изготовление вооружения, военной техники и боеприпасов; — расчеты, связанные с указанным техническим содействием; — подготовка справочных материалов для ЦК КПСС, руководства ГИУ и для советских делегаций, выезжавших за рубеж, а также руководство и контроль за работой уполномоченных представителей ГИУ в странах-партнерах. Следует отметить, что вся работа 1-го управления была сложной и деликатной и требовала большого, а временами и предельного напряжения сил от всех сотрудников. Как правило, просьбы о поставках военного имущества поступали от иностранных делегаций, прибывавших в Советский Союз (при этом сроки их пребывания обычно были ограниченными), или же через советские правительственные делегации, возвращавшиеся из-за рубежа. Такие просьбы сразу же брались на строгий контроль в ЦК КПСС и по ним давались поручения для исполнения в сжатые сроки, особенно, если руководство какой-либо иностранной делегации желало подписать соглашение на поставку военного имущества до своего отъезда из СССР. В подобных случаях сотрудникам 1-го управления необходимо было оперативно проработать поданную заявку, согласовать доклад в ЦК КПСС с проектом постановления Правительства, с Министерством обороны, Министерством иностранных дел, Госпланом СССР и другими заинтересованными министерствами и ведомствами. Как правило, отдел, курировавший данную страну, переводился на круглосуточную работу. Часто возникали ситуации, когда доклад в ЦК КПСС с проектом постановления доставлялся в экспедицию ЦК КПСС ночью или под утро. При этом нельзя было допустить в тексте составленных документов даже орфографическую ошибку или, еще страшнее, ошибку в цифрах. В противном случае начинался «разбор полетов». Провинившихся лиц, начиная с начальника управления и заканчивая рядовым исполнителем, строго наказывали — вплоть до увольнения из ГИУ. В то время энергично и быстро развивалось военно-техническое сотрудничество со многими странами мира. Объемы его значительно возрастали с каждым годом.
Начальник ГИУ генерал-полковник Сергейчик М.А., надо отдать ему должное, пришел к единственно правильному выводу, что в новой обстановке надо срочно обновлять кадры — старые, как по возрасту, так и по образованию, были не в состоянии выполнять все более серьезные задачи, стоявшие перед управлением в новых условиях. Пробивал он это с большими трудностями при сильном сопротивлении министерства обороны, которое само переживало те же трудности, но не было готово к обновлению своих кадров и, естественно, боялось создания нежелательного прецедента. Сергейчику удалось решить эту проблему через члена политбюро ЦК КПСС Устинова Дмитрия Федоровича, который накануне войны в возрасте тридцати четырех лет возглавил министерство оборонной промышленности СССР и рекрутировал в свой аппарат много молодых специалистов. В их числе был и Сергейчик, который в 1943 году работал в Иране, а сразу после окончания войны — представителем ЮНЕСКО в Югославии. Разумеется, этот «аргумент» министерство обороны оспорить не смогло. Так началась моя служба в ГИУ и именно в 1-м управлении, которая продолжалась вплоть до моего увольнения в запас в 1986 году в звании генерал-майора. Первый год моей работы в отделе я отвечал за командирование советских военных специалистов в страны и прием иностранных специалистов на обучение в советских военных учебных заведениях. Отдел отвечал за работу ГИУ с четырнадцатью странами. Вся работа в ГИУ была весьма трудоемкой, но та, которую я исполнял в первый год службы в отделе, была каторжной. Я отвечал за всю переписку по этим вопросам с иностранными представителями как на русском, так и на английском языке, подготовку соответствующих контрактов и дополнительных соглашений, тоже на русском и английском языках, обеспечение связанных с этим переговоров с иностранными представителями. Я также отвечал и за переписку с министерством обороны СССР по тем же вопросам. Работа эта была мне в деталях незнакома, всем пришлось овладевать на ходу. Скидки на неопытность мне никто не давал, да я бы ее и не принял — не в моем это характере. Когда мне был определен круг моих функциональных обязанностей и оформлен допуск к совершенно секретной документации, я получил в секретной части портфель с документами, подлежащими исполнению, и начал с ними знакомиться. Они все мне казались срочными, и я никак не мог понять, как я могу все их исполнить в столь короткие сроки. Более того, их было так много и их количество увеличивалось значительно с каждым днем, что я запаниковал, сумею ли я справиться с этой работой. Я настойчиво работал с утра до десяти-одиннадцати часов вечера и все равно обрастал все большим количеством документов, требующих исполнения. Приходя домой, я все равно не мог освободиться от ощущения свое беспомощности. Все мои рабочие документы продолжали крутиться перед моими глазами как в калейдоскопе. Они мне не давали покоя даже ночью. Я, было, уже пожалел, что согласился работать в ГИУ, но с течением времени я начал различать среди этой массы безликих документов, каким из них я должен уделять первостепенное внимание, а рассмотрение каких можно отложить. Это явилось первым шагом к освоению так называемой штабной культуры. Буквально через полгода, несмотря на огромную загруженность, а может и благодаря ей, я стал хорошо держать в памяти все проблемы, у меня появилась способность быстро определять важность, срочность и, в этой связи, очередность исполнения поступающих документов. Появилась уверенность в своих силах и возможностях. «Жить стало легче, жить стало веселее», как когда-то сказал товарищ Сталин в одном из своих выступлений. Это не осталось незамеченным руководством. Думаю, что они поняли, что, брошенный в пучину я выплыл без их помощи. Это было хорошим знаком. Меня стали включать в состав делегаций отправлявшихся на переговоры заграницу. Словом, я стал полноценным и уважаемым членом коллектива. Уверен, что так работал не только я, но и все молодые новобранцы. В результате при подведении итогов работы ГИУ за 1965 год начальник ГИУ генерал-полковник Сергейчик М.А. доложил собранию коллектива, что эффективность работы ГИУ возросла за год на двадцать пять процентов, вопреки прогнозам тех, кто возражал против решения о пополнению ГИУ относительно молодыми кадрами, и сказал далее, что, по его мнению, в значительной степени этим ГИУ обязано успешной работе вновь принятых в начале года офицеров. В начале 1966 года мне было присвоено звание «подполковник», и я был назначен старшим офицером отдела. В это время произошел занятный случай. Раннее утро, мы с Аллой — еще в постели. Вдруг раздается междугородний телефонный звонок. Полусонный, я взял трубку. Звонила Галя, двоюродная сестра Аллы из Куйбышева. Привожу наш разговор полностью. Раздается ее возбужденный голос: «Ой, Олег, что у нас случилось! На облигацию внутреннего займа мы выиграли автомобиль «Москвич» и не знаем, что делать». В шутку говорю ей: »Давайте ее мне, я знаю, что с ней делать. А в чем проблема?» Галя ответила мне, что она хочет взять машину, а Евгений, ее муж, против. Он желает взять деньги. Я посоветовал им взять автомашину, которую сами они никогда не приобретут, а деньги быстро проедят. Они так и сделали: взяли автомашину, которая худо ли бедно служит им до сих пор. Выиграли они ее по дополнительному билету денежно-вещевой лотереи, размещенному в отделе предприятия, в котором работала Галя. Когда вышла таблица с номерами выигравших лотерейных билетов, к ним в отдел пришел сотрудник, навязавший им дополнительные билеты, и сказал, что в отделе кто-то выиграл автомобиль. Галя первая закричала: «Кто выиграл, ведет нас всех в ресторан!» Придя домой и проверив билет она убедилась, что именно она и выиграла автомобиль. На следующий день ей пришлось занять у знакомых пятьсот рублей и повести всех своих сотрудников в ресторан. Вот такая история. Вскоре я был назначен направленцем в третий отдел того же управления, ответственным за все военно-техническое сотрудничество с четырьмя зарубежными странами. Основным содержанием работы офицера-направленца является: глубокое знание истории страны сотрудничества, состояния ее вооруженных сил, экономики и финансов, ее внутренней и внешней политики и многое другое. По поручению руководства предстояло обосновывать целесообразность, объемы и номенклатуру предполагаемого военно-технического сотрудничества со страной, прорабатывать через другие соответствующие управления возможности промышленности по поставкам того или иного вида вооружения и техники, согласовывать их цены, основываясь на существующих ценах на аналогичные изделия на мировом рынке. После одобрения руководством выработанных предложений надо подготовить проект представления по данному вопросу в ЦК КПСС, состоящий из записки в ЦК не более чем на двух печатных страницах, с обоснованием целесообразности сотрудничества со страной, проект распоряжения Совета министров СССР, в котором определены основные условия будущей поставки, приложения к соглашению, содержащего перечень имущества, его количества и цены на него по каждой позиции, проект постановления Политбюро ЦК КПСС, текст указания министерства иностранных дел советскому послу в стране предполагаемого сотрудничества, содержащий информацию для президента или премьер-министра данной страны по этому вопросу. Все вышеперечисленные документы после их согласования с соответствующими министерствами и ведомствами, включая генеральный штаб вооруженных сил СССР, и визирования на соответствующем уровне направляются в адрес ЦК за подписями председателя ГКЭС и начальника генерального штаба. После утверждения указанных документов в политбюро и получения просьбы руководства страны о проведении переговоров, направленец подготавливает проекты контрактов на поставку имущества и все необходимые справочные материалы, которые могут понадобиться главе делегации на предстоящих переговорах. Затем определяется место проведения и проводятся переговоры и подписание межгосударственного соглашения и контрактов на поставку имущества. В переговорах обязательно принимает участие направленец. Это уже самая легкая часть его работы.
|
