Григорий Сухина, Александр Ясаков, Владимир Ивкин

Сергей Павлович Королёв.
Где правда, где вымысел?

Размещена с разрешения В.Ивкина по исходнику на CONT.WS

2017

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

ЧАСТЬ 2

«Откуда есть пошла» управляемая ракетная техника нашей страны? Где и когда начали формироваться условия, благодаря которым Советский Союз стал обладателем сначала боевых управляемых дальних ракет, а затем почти сразу космических? В каком месте шкалы времени нужно искать точку отсчёта, с которой стартовал советский ракетный проект, в итоге закончившийся феноменальными результатами? В настоящее время это одни из самых острых, триединых и до конца нерешённых отечественной исторической наукой вопросов.

Каких только ответов на них не приходилось встречать, в том числе в научных исторических трудах! Ряд военно-научных работ по этой тематике выводит советское управляемое ракетное оружие непосредственно от «Катюш». Кто-то в качестве предпосылок к его созданию определяет накопленный опыт ракетостроения в Газо-динамической лаборатории [ГДЛ] и в Группах изучения реактивного движения [ГИРД], а началом – экспериментальные пуски первых ракет этих лаборатории и групп. Прямиком от тех самых, что везли на руках в трамвае на окраину города, а потом несли пешком за несколько километров от неё, чтобы вдали от людей и строений произвести их запуски. Некоторые (причём достаточно известные в своих кругах учёные мужи) идут много дальше и «реальные технико-экономические предпосылки для создания ракет в нашей стране» находят «во второй половине XIII в., когда русскими мастерами был освоен секрет получения пороха» [???!!!]. Во как оказывается! А что ж, интересно, сразу не в каменном веке, в период, когда был изобретён лук со стрелами? Ведь стрела, пущенная из лука, летит по баллистической траектории, совсем как головная часть ракеты! Подобных исходных и по сути своей псевдонаучных посылок, в посвящённых ракетной технике работах, можно найти много. Проблема в другом.

До сих пор ни в одном научном труде, ни в одной научно-популярной или биографической книге прямо и открыто не было сказано, что:

‒ советские управляемые ракеты, в первую очередь дальнего действия, зенитные и самолёты-снаряды, а, следовательно, и крылатые ракеты в основе своей и в большинстве своём имеют исключительно германские корни;

‒ условия для скачкообразного развития советских управляемого оружия и в первую очередь ракет начали формироваться на заключительном этапе Великой Отечественной войны, по мере осознания советским военно-политическим руководством масштабом деятельности Третьего рейха в этой области;

‒ точкой отсчёта, давшей старт советскому ракетному проекту, явились решения советского правительства о детальном изучении немецкой ракетной техники всех типов и о начале работ по её воссозданию.

‒ перечисленные утверждения являются однозначно установленным и неоспоримым историческим фактом.

Нет, безусловно, о масштабном изучении нашими специалистами германской ракетной и реактивной техники на заключительном этапе Второй мировой войны написано и сказано очень много. В этом плане мы здесь Америку не открываем. Но, во-первых, подаётся этот материал всегда в сильно усечённой форме и, во-вторых, с ура-патриотичным толкованием. Типа, да, действительно, немцы далеко шагнули в вопросах создания, разработки и применения ракетного оружия и реактивной техники. Но наши, мол, ведь тоже были не лыком шиты! Им самим и без того многое уже было известно и понятно. Ведь и ГДЛ с ГИРДʹом, и школу РНИИ-НИИ-3 с НИИ-1 прошли, и в закрытых КБ, «шарашками» прозванными, над оружием для Красной Армии поработали! Вот для наших спецов особого труда и не составило скоренько с нацистской техникой познакомиться, быстренько все ошибки немецких конструкторов и инженеров определить, всё улучшить, поднапрячься и сделать уже своё, передовое, отечественное. А в качестве доказательства о знаниях и дальновидности наших спецов приводят, к примеру, проекты баллистической ракеты Д-1 и крылатой Д-2, разработанные Сергеем Павловичем Королёвым в конце войны и предложенные к освоению в письме замнаркому авиационной промышленности Дементьеву В.П. Вот, видите, молвят, и проекты, оказывается, были, и ракеты в них не экспериментальные сконструированы, а уже дальнего действия!

Или другой подход к подчеркиванию каких-то особых знаний и практических результатов наших специалистов ракетного дела на момент знакомства с ракетами Третьего рейха: «Помогли ли Фау-2 нашей ракетной технике?» ‒ спрашивал в своей книге о Королёве С.П. Ярослав Голованов. И тут же отвечал: «Бесспорно помогли».

Да что значит «помогли»?! Когда и кому? Да мы [в значении наша страна] увидели впервые управляемые баллистические ракеты дальнего действия и узнали об их возможностях только при знакомстве с германской Фау-2! И делать свои собственные начали с точного воспроизведения её же! И не только их и с неё. Самолёты-снаряды – с Фау-1. Зенитные ракеты – с «Вассерфаля», «Шметтерлинга», «Рейнтохтера» и «Энциана», реактивные авиационные торпеды – с «Хеншеля-293» и «Фрица-X», реактивные самолёты – с «Мессершмидта-262», «Хейнкеля-162», «Хейнкеля-280» и «Арадо-234», самонаводящиеся авиационные бомбы – с самонаводящихся немецких, гранатомёты – с фаустпатронов, и даже бóльшую часть неуправляемых пороховых реактивных снарядов, ДРСП-1 со всеми ТРС-ами например, тоже делали с немецких образцов. И знаний такого уровня и масштаба, как у немцев по ракетному оружию у нас не было, а опыта и подавно! Даже в мечтах, очень похоже, никому не грезилось, что ТАКОЕ в ближайшем обозримом вообще возможно, в том числе и Сергею Павловичу Королёву!

ГДЛ и ГИРД пишут. Да они на кружки юных техников больше походили, чем на организации, способные обеспечить прорывы в ракетостроении – ни планов, ни программ, ни обеспечения нормального не имели. Работали по принципу «мастерю, что сам хочу».

Из докладной записки члена коллегии Народного комиссариата рабоче-крестьянской инспекции СССР, начальника военно-морской инспекции Куйбышева Н.В. председателю Совета труда и обороны СССР Молотову В.М. от 14 июня 1933 года:

«ГДЛ – является наиболее старой и крупной организацией (организована в 1929 году [реально в 1921-м как «Лаборатория для разработки изобретений Н.И. Тихомирова»]), ведущей изучение реактивного движения. ГДЛ располагает штатом около 200 чел., находится в ведении Управления воен. изобретений [УВИ], числясь для сего времени нештатной единицей. Газо-дин. лабораторией осуществляются работы по реактивному движению и его боевому применению. Работа лаборатории велась и ведётся в крайне неблагоприятных условиях… ГДЛ не имеет ни нужного оборудования, ни фондов на цветные и другие металлы, необходимых для производства реактивных двигателей и снарядов, ни приспособленного помещения для сосредоточия всех работ в одном месте… ГДЛ, находясь с момента своего возникновения в ведении УВИ, не имела со стороны последнего должного руководства и помощи; УВИ не интересовалось работами лаборатории и тем, в каких условиях протекают эти работы…

Группа изучения реактивного движения… организована в 1931 году при Центральном Совете Осоавиахима и в первое время своего существования, совершенно не располагая средствами, помещением и необходимым оборудованием, проводила лишь теоретические работы. К концу года, получив небольшие средства и помещение от Осоавиахима группа, под руководством инженера Цандера, начала разработку реактивного двигателя и снаряда. В 1932 году Упр. воен. изобретений поручило ГИРДʹу разработку ряда объектов на вооружение Красной Армии. Таким образом, с 1932 года ГИРД переходит на субсидирование УВИ, оставаясь в то же время в ведении Осоавиахима. Необходимо констатировать, что как со стороны УВИ, так и со стороны Осоавиахима отсутствовало должное руководство и помощь ГИРДʹу.

ГИРД до сего времени не имеет приспособленного помещения, транспорта, кадров, оборудования и материалов, необходимых средств, а также полигона для испытаний.

Настоящее положение группы и её двойственное подчинение УВИ и Осоавиахиму чрезвычайно вредно отражается на работе; неблагоприятное положение группы ещё усугубилось недавней смертью её руководителя инженера ЦАНДЕРА…

ВЫВОДЫ:

Дальнейшее существование ГДЛ и ГИРДʹа как самостоятельных организаций нецелесообразно ввиду распыления средств и незначительных кадров научно-исследовательских работников по реактивному движению, а также нечёткой организацией работ и параллелизма в них.

1. Исходя из изложенного, Военная инспекция считает необходимым для объединения небольших кадров по изучению реактивного движения и для форсирования проводимой в СССР необходимой, оборонного значения работы, обе группы слить, организовав для этого Научно-исследовательский институт.

2. Вновь организованный институт изъять из ведения Управления военных изобретений и для более тесной связью с промышленностью и обеспечения производственной базой подчинить его ГУАПу НКТПрома [Главному управлению авиационной промышленности Народного комиссариата тяжёлой промышленности]…».

Заслуживающие внимания работы (имеющиеся достижения), выполненные ГДЛ и ГИРДʹом за период своей деятельности, также перечисляются в приводимой докладной записке.

Газодинамической лабораторией были сделаны:

«а) сконструирована пороховая ракета (достигнута гироскопическая устойчивость, попадание при расстоянии в 120 метров);

б) двигатель на жидком топливе силой тяги до 200 кг;

в) работы по катапультированию ракетными снарядами взлёта самолётов (сокращение пробега самолёта)».

Группой испытания реактивного движения:

«а) сконструирован реактивный двигатель силою тяги до 100 кг;

б) двигатель с давлением 60 атм.;

в) воздушный ракетный двигатель;

е) реактивный двигатель на металлическом горючем.

Кроме этих работ, относящихся к 1932 году, имеются:

1) ракеты, действующие с помощью твёрдого бензина, по принципу ракетного действия;

2) находится в стадии проектировании ракета с металлическим горючим».

Приведённый документ достаточно информативен и позволяет воочию убедиться, что наши первые организации ракетного дела – и ГДЛ, и ГИРД – в области проектирования и экспериментального моделирования ракетной техники к моменту их слияния делали только самые начальные и в полуслепую шаги. Никоим образом это не приуменьшает героизм и труд пионеров отечественного ракетостроения, тех, кто в непростых условиях, при большой неустроенности, отсутствии должного внимания со стороны непосредственного руководства, тем не менее, честно, с фантастическим упорством и непостижимым в наше время энтузиазмом делал свою работу, делал, пытаясь и стремясь новый принцип физического движения поставить на служение обществу и Человеку. Всё это бесспорно, в том числе и по отношению к Сергею Павловичу Королёву – одному из первых в числе этих самоотверженных.

Но. Речь о другом. О том, что тот самый зачаточный, совсем ещё маленький, первый опыт проектирования, конструирования и испытания ракет в ГДЛ и ГИРД, хотя, безусловно, и очень важный, не может считаться одной из предпосылок к появлению управляемой ракетной техники дальнего действия в нашей стране. Ибо любая предпосылка, в том числе и историческая, и техническая, и всякая другая есть то, что способствовало или способствует появлению чего-то. А первые наши ракеты, если говорить в действительности о реальных, а не надуманных предпосылках, стали одной из таковых лишь для пороховых снарядов реактивной артиллерии РС-82, РС-132 и последующих образцов аналогичного действия и назначения – М-13, М-8, М-30, М-20, М-31 и др.

Тоже самое относится и к образованному путём слияния ГДЛ и ГИРД осенью 1933 года Реактивному научно-исследовательскому институту (с декабря 1936 г. – НИИ-3), к его преемнику с июля 1942 г., Государственному институту реактивной техники, и к другим отдельным подразделениям, занимающимся двигателе- и ракетопроектированием, как то Ленинградскому ГИРД, КБ-7 Наркомата обороны, реактивной секции Осоавиахима, заводам №№ 67 и 75, группе Курчевского.

Более 150 ракетных двигателей разных типов и порядка 80 реактивных летательных аппаратов было разработано в СССР до Великой Отечественной войны. Но внушительное количество тех и других не переросло в надлежащее качество. Полный цикл испытаний прошли лишь вышеуказанные РС-82, РС-132 и один из последующих образцов пороховых реактивных снарядов М-13, они же только и были приняты на вооружение. Из всего остального списка двигателей, ракет и аппаратов с реактивным движением большая часть на испытания [здесь речь ведётся о полигонных, не стендовых испытаниях] вообще не представлялась и оставалась лишь в моделях или в проектах на бумаге. Та же часть, что всё-таки полётным испытаниям подвергалась, показывала, мягко сказать, ну очень скромные результаты. Да и если быть до конца принципиальными, то сами эти так называемые испытания таковыми, в полном понимании это слова, не являлись. А представляли они собой лишь экспериментальные пуски, основной целью которых было получение ответов на вопросы: взлетит или не взлетит та или иная вновь созданная конструкция, а если взлетит, то как далеко улетит?

Отсутствие в среде советских конструкторов и инженеров единого мнения о том, какие из компонентов ракетных топлив должны использоваться при создании мощных ракет, в условиях выделения государством на ракетную технику и без того не слишком высоких денежных ассигнований, приводило к неоправданному распылению сил и средств. Создаваемые в силу такого положения вещей твердотопливные, гибридные, комбинированные, жидкостные, на высоко- и низкокипящих компонентах, электрические, прямоточные воздушные реактивные двигатели были несовершенными и не обеспечивали достижения высоких и хотя бы надёжных показателей.

Одной из самых серьёзных ошибок на пути развёртывания работ по созданию ракетной техники в середине 30-х годов стало решение руководства РНИИ в лице его директора Клеймёнова И.Т. и главного инженера Лангемака Г.Э. на фактическое свёртывание в институте работ по кислородным ракетным двигателям. И это притом, что топливная пара «жидкий кислород – этиловый спирт» на то время обеспечивала один из самых больших удельных импульсов ракетного двигателя – показатель его эффективности [Jy=3150 м/сек]. Не взяли во внимание даже те факты, что жидкий кислород и спирт использовал в своих работах, как практических, так и теоретических один из основоположников теоретической астронавтики, австрийско-румынский физик и инженер Герман Юлиус Оберт.

Другой основоположник теоретической астронавтики, француз Робер Эсно-Пельтри, после ряда практических опытов свой выбор также остановил на кислороде, а германскими инженерами Клаусом Риделем и Рудольфом Небелем в 1931 году был запатентован ракетный двигатель, работающий на жидком кислороде и 70% спирте. Мало того, о начале широкого использования этой топливной пары в ракетном двигателестроении с приходом тридцатых успела протрубить открытая печать передовых капиталистических государств. Протрубила ещё до того момента, как всяческая информация о ракетах и о том, что с ними связано, «неожиданно» пропала из прессы и научных изданий, то есть была засекречена. Причём обо всём об этом не мог не знать Иван Терентьевич Клеймёнов, который с 1929 по май 1932 год работал в Германии, в Советском торгпредстве, и в круг его прямых обязанностей входило своевременное информирование нашего военного ведомства о новых разработках, изобретениях и характере развития германской авиационной промышленности. А для этого он должен был денно и нощно штудировать всю прессу, специализированные и научные издания, слушать и анализировать все технические и военные новости, собирать слухи, одним словом, вести полномасштабную техническую разведку. И чтобы при таких обязанностях для него оставались тайной нарастающая интенсивность работ по созданию ракет на жидком кислороде, или, к примеру, активная деятельность Рудольфа Небеля на находящемся в черте Берлина «ракетном аэродроме – Raketenflugplatz»? Из области чего-то невероятного!!!

И, тем не менее, без учёта общемировой конъюнктуры в ракетостроении, только лишь на основе мнения Георгия Эриховича Лангемака и ведущего инженера Реактивного института Валентина Петровича Глушко о том, что наиболее перспективным горючим для ракет являются топливная пара «азотная кислота – горючее углеводородной группы», было принято решение о фактическом свёртывании в институте работ по кислородным ракетным двигателям. Причём на тот момент не являлось тайной, что удельная тяга двигателя, работающего на азотной кислоте и керосине [Jy₂] имела меньшее значение, чем аналогичный показатель у двигателя, работающего на жидком кислороде и спирте, или другим языком – эффективность оставляемых в разработке двигателей была заведомо более низкой, чем эффективность отвергаемых:

Jy₂=3115 м/сек < Jy₁=3150 м/сек.

Здесь значение Jy₂ приведено для самой эффективной пары «азотная кислота – горючее углеводородной группы», для азотного тетраоксида и нессиметричного диметилгидразина. Для обыкновенной азотной кислоты и керосина, этот показатель был ещё меньшим.

Да, безусловно, от применения жидкого кислорода в боевых ракетах в конечном итоге отказались. Но это имело место уже значительно позже, в шестидесятых. На тот же момент, повторимся, выбор германскими учёными и инженерами в качестве компонентов топлива для ракетных двигателей жидкого кислорода и спирта обеспечила их стране быстрый и грандиозный качественный скачёк в ракетостроении и безусловное мировое первенство в создании управляемого ракетного оружия. Наши ракетные конструкторы и инженеры решили идти тогда своим путём.

При всём этом примечательно, что когда 16 мая 1932 года за № 16288сс заместитель народного комиссара по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета СССР Тухачевский М.Н. представил председателю Комиссии обороны СССР товарищу Молотову В.М. свой доклад-обоснование об организации Реактивного института, в нём были совершенно чётко оговорены задачи, требуемые к скорейшему разрешению этим предполагаемым к созданию учреждением. Цитируем:

«а) теоретическая и практическая разработка вопросов реактивного двигателя с целью использования такового в различных областях военной техники, в первую очередь в области авиации, артиллерии и химии;

б) конструирование и постройка опытных образцов реактивных моторов, работающих на жидком топливе с изысканием наиболее эффективных видов реактивных смесей [здесь и ниже подчёркнуто авторами] и наибольшего коэффициента полезной работы реактивного мотора;

в) организация производства широких опытов с жидкостными реактивными моторами в области их артиллерийского, авиационного и химического применения, с целью получения в кратчайший срок практически эффективных результатов для массового использования реактивных моторов в артиллерийском и авиационном деле».

Ещё бóльшие конкретика, осведомлённость и видение советского военного руководства по проблемам реактивной техники (в первую очередь с жидкостными ракетными двигателями) содержится в докладе заместителя начальника вооружений РККА Николая Алексеевича Ефимова на имя Секретаря ЦК ВКП(б), члена Политбюро ЦК ВКП(б), ближайшего соратника Сталина И.В. Лазаря Моисеевича Кагановича «К вопросу об организации Реактивного Института РККА», датированном 21 октября 1932 года:

«В настоящее время можно указать следующие перспективы реактивного движителя:

1. Сверхдальнобойная артиллерия.

В этой области возможно осуществление тяжёлых, в несколько тонн снарядов для стрельбы на сотни и даже тысячи километров.

2. Наземная ракетная артиллерия, отличающаяся необычной лёгкостью, простотой и подвижностью благодаря ничтожному весу орудия.

3. Высотная авиация. Подъём летательных аппаратов в стратосферу и получение весьма больших скоростей полёта.

4. Вооружение авиации ракетными орудиями крупных калибров.

5. Тяговые ракеты всевозможных назначений, например, для старта и посадки самолётов, для танков, сухопутных мин и т.п.

6. Ракетные аппараты для полётов в межпланетные пространства.

Разрешение всех перечисленных перспектив применения реактивной проблемы теоретически вполне возможно… Реальная проблема неразрывно связана с необходимостью разрешения основного вопроса о реактивном двигателе на жидком топливе, что может быть и должно быть разрешено при создании серьёзной научно-исследовательской и испытательной базы по реактивному делу [здесь подчёркнуто авторами настоящей статьи].

Во всех капиталистических странах ведутся интенсивные работы в области реактивного движения, причём техническое руководство работами принадлежит видным учёным и инженерам. Три-четыре года назад организацией и финансированием работ занимались частные фирмы и предприятия, но уже сейчас наиболее выдающиеся деятели, как, например, Годдар в САСШ [фамилия и аббревиатура таким образом написаны в тексте доклада], Оберт в Германии и ряд других привлечены на службу в военное ведомство, и их работа окружена строгой тайной. Мы имеем сведения, что в Германии организован специальный реактивный аэродром [тот самый, что организовал Рудольф Небель в пределах Большого Берлина, и о котором, выходит, прекрасно знал Клеймёнов И.Т., как, впрочем, и о том, «что по чём» в германском ракетостроении!]; там же в 1929 году основан союз исследователей реактивного дела. Имеются сведения об организации международного об-ва по реактивным проблемам, которое ставит своей задачей очень солидную организацию работ. В 1931 г. группа Небель /Германия/ произвела 120 опытов с горением, 86 пусков с моторами на жидком топливе и 30-ю ракетами. По некоторым данным ещё в 1924 году ракеты Годдора /работает с 1915 г./ поднимались на 30, 90 и 100 километров. В течение 1931 и 1932 г.г. участились сведения о разработке реактивных /ракетных/ снарядов сверхдальнобойного действия. В крупных буржуазных государствах ведётся усиленная работа в этой области. Сообщение норвежской прессы в марте с.г. о сенсационном полёте реактивного снаряда на расстояние около 1.000 км, который упал 31.3.32 г. в Осло и о котором перед этим сообщалось в Берлине, что снаряд предполагается выпустить в районе Мазурских озёр. Это сообщение является лишним подтверждением ведущихся работ с реактивными снарядами сверхдальнобойного действия. Не подлежит никакому сомнению, что в случае войны ракеты немедленно появятся в системе вооружения, и с этой стороны, несомненно, будут иметь место самые разнообразные неожиданности [выделено и подчёркнуто авторами настоящей статьи]».

Осведомлённость Ефимова Н.А., а за ним и высшего военно-политического руководства страны уже в 1932 году поразительна. Предвидение скорого грядущего ошеломляет. Перспективы развития ракетных вооружений определены в докладе в полном объёме. Постановка проблемы предельно ясна – первостепенное значение имеют работы по реактивному двигателю на жидком топливе. Причём, упоминание в докладе уже ставших широко известными в мире имен в области ракетостроения, таких как Обберт, Годдард, Небель, не оставляют сомнений в том, что речь в нём велась в первую очередь именно о кислородных ЖРД. На том же ставило акцент и вышедшее 31 октября 1932 года, то есть год спустя после доклада Ефимова Н.А., Постановление № 104сс/о Совета Труда и Обороны «Об организации Реактивного Института» за подписью его председателя Молотова (Скрябина) В.М.:

«Учитывая имеющиеся достижения и огромные перспективы в деле применения реактивных двигателей и, особенно, жидкостных реактивных моторов [подчёркнуто авторами настоящей статьи] в различных областях военной техники и, в первую очередь, в области артиллерии, авиации и химии, СОВЕТ ТРУДА И ОБОРОНЫ постановляет:

1. Организовать в систем НКТяжпрома [Народного комиссариата тяжёлой промышленности] Реактивный Институт […]».

Сопутствующее уточнение. Бытующее в настоящее время и широко распространённое мнение, что «умный» и деятельный Тухачевский М.Н., видя перспективы ракетного оружия, всеми силами и быстро пытался организовать в стране Реактивный институт, а «тупой» наркомвоенмор Ворошилов К.Е. всячески это дело тормозил и ему препятствовал, не является исторически достоверным. Затягиванию принятия решения об учреждении такого института более чем на год способствовали совершенно другие ответственные должностные лица, в том числе и сам Михаил Николаевич Тухачевский. Но об этом, как к неотносящемуся напрямую к теме данной статьи, мы расскажем как-нибудь в другой раз (может быть).

Итак. В качестве главной задачи созданному путём объединения ГДЛ и ГИРД Реактивному научно-исследовательскому институту была определена интенсивная работа над жидкостными ракетными двигателями с одновременным изысканием наиболее эффективных для них видов реактивных смесей. А что же происходило на практике, после начала научно-исследовательских, опытно-конструкторских и экспериментальных работ?

Декларируя в докладах государственному руководству на словах о серьёзных перспективах ракетного оружия с жидкостными ракетными двигателями, о своих достижениях, которых в реалиях ещё не было, и, запрашивая на реализацию этих целей крупные ассигнования (например, в докладах Клеймёнова И.Т. от 27 октября 1935 г. на имя Сталина И.В. и от 4 ноября 1935 года «Боевое применение ракет» в Совет труда и обороны СССР, направленный за подписью Лангемака Г.Э.), первые руководители РНИИ на практике поступили иначе. Вместо того чтобы развернуть исследования и проектные работы широким фронтом по основным обозначенным направлениям, рамки деятельности института и его подразделений были ими значительно сужены. Помимо отмеченного выше фактического прекращения работ над кислотными жидкостными двигателями, остановили и работы по созданию баллистических ракет на жидкостных ракетных двигателях. Все основные усилия коллектива РНИИ были переориентированы:

‒ на разработку и усовершенствование 82- и 132-мм пороховых реактивных снарядов и на их основе – химических снарядов ближнего действия, осветительных, сигнальных и дымовых ракет, реактивных ускорителей взлёта самолётов;

‒ на проектирование жидкостных и комбинированных ракетных двигателей, работающих на высококипящих компонентах топлива (азотная кислота/керосин; азотная кислота/керосин/порох НГВ), планируемых для установки на летательные аппараты различного назначения;

‒ на создание и испытания планерных конструкций, именуемых сотрудниками РНИИ «крылатыми ракетами» и «воздушными торпедами»;

‒ на проектирование и разработку авиационных реактивных бетонобойных бомб.

Недостаточно обоснованное и скоропалительное решение о фактическом свёртывании работ по кислородным ЖРД и баллистическим ракетам повлекло за собой серьёзный внутренний конфликт внутри РНИИ. Часть способных и уже с бесценным опытом конструкторов и инженеров, таких как Полярный А.И., Чернышёв Н.Г., Корнеев Л.К., Зуев В.С., Иванов П.И., Эйхманс М.И., Ионов А.Ф. и др., не примирилась с волюнтаристским решением руководства института и уже в 1935 году покинула его стены. Последовали неминуемые в таких ситуациях дробление потенциала, вслед за ним – выделяемых государственных средств, начало работ отделившейся группы на необустроенном месте (в составе вновь образованного КБ-7 Наркомата обороны), и в итоге – непозволительная потеря времени и возможностей в целом.