Нине приходилось вставать рано утром будить Алешу, собирать его и почти спящего вести, а иногда и нести, когда он уставал, садился на землю и говорил: «Мама у меня ножки устали!»
И «маме» – Нине приходилось его нести до яслей. А путь был не близкий! Часто она водила в садик ДСК-160 Алешу, буквально, из последних сил. Кроме того, там летом Алеша часто простужался, т. к. воспитательницы были очень полными и при малейшей жаре они устраивали сквозняк, чтобы им было попрохладнее. Но, что хорошо взрослым толстым теткам, совсем не подходит для ясельных детей. А дети простужались. Положение изменилось после того, как воспитателям перестали платить премии, если родители детей брали бюллетень. Алешка перестал болеть, а Нина перестала брать бюллетень..
Наша квартира, (смотри чертеж), по существу, была полуторокомнатной квартирой, так как большая комната была вдвойне проходной. Через главную комнату проход на кухню и в маленькую комнату (обозначено стрелками). Прихожая маленькая, а туалет совмещенный. В прихожей я сделал две антресоли для вещей. Над плитой я спроектировал, а Нине изготовили в цехе, вытяжной тент. После установки вытяжки, потолок кухни перестал быстро засаливаться.
Но мы были молодыми и эти трудности нас не смущали. В кладовке слева я устроил столик для радиолюбительства и фотографии. Слева в верхней части я построил антресоль для больших чемоданов, всю правую часть кладовки оборудовал под стеллажи для средних и малых чемоданов и других вещей.
Лена была очень хорошей сестрой и нянькой для Алеши. Она самоотверженно защищала Алешу от всех напастей.
Соседи нам попались очень хорошие – Володины, Вася и Софа. Он, как и я – капитан. Мы с ними подружились на многие годы. У них была одна дочка Марина одногодка с Леной.
Запах науки.
Моя работа младшим научным сотрудником в отделе «Учебные средства» была достаточно скучной. Наукой не пахло. Я, естественно, жалел, что попал в Управление эксплуатации, вместо ВЦ. В нашем отделе даже «запах» науки можно было почуять только обладателям очень извращенного обоняния.
Я был уверен, что в основе любых рекомендаций должен быть не только здравый смысл, но и определенные научные знания, полученные ранее в исследованиях, посвященных данной теме. Наверняка существуют научные знания, накопленные ранее. Но для этого надо активно искать их в опубликованных источниках. Нельзя, основываясь на «еще сырой» документации по ракетам и наземному оборудованию, писать «дурацкие» инструкции и такие же методики для обучения личного состава, обслуживающего технику. Более глупой и никчемной работы трудно придумать!
Можно разработать тренажер, повторяющий работу оборудования, но необходимо разработать эффективную методику его использования. Для этого надо знать по крайней мере основные правила обучения практическим навыкам. Надо определить эффективную периодичность повторения для сохранения знаний и навыков на требуемом уровне. Надо определить критерии уровня знаний. И т. д. и т. п. И это будет наука!
Позже, часто бывая с инспекционными поездками в частях РВСН, я спрашивал офицеров о методических материалах, выпущенных Управлением боевой подготовки и НИИ-4 по обучению личного состава, но их, «никто, никогда не видел». Тогда, зачем Управление БП давало задание на их разработку?!
Это напоминает «Задание безграмотному – разработать букварь»!
В своем отделе я хорошо вписался в коллектив. Сотрудники, особенно гражданские, постоянно интересовались у меня практическими вопросами эксплуатации аппаратуры. Сказывалось отсутствие взаимодействия с войсками. Я был своего рода ходячей энциклопедией по всем ракетным комплексам. Постоянными моими собеседниками, интересующимися вопросами создания тренажерной техники, инженерной психологии и электронными обучающими машинами были: Виталий Марьяненко, Вячеслав Петрик, Василий Руденко, Светлана Рыбакова, Николай Сергушев.
Половина нашей лаборатории продолжала «курировать» разработку тренажера в Кировограде.
Положительным фактором в нашем отделе была возможность посещения научных библиотек и различных технических выставок в Москве. Докладываешь начальнику лаборатории, куда собираешься поехать на следующий день и едешь.
Время бежало неукротимо быстро. Кажется, что я совсем недавно прибыл в НИИ-4, а между тем подошел конец моего первого рабочего (фактически это был конец третьего) квартала. Я написал и выпустил свой первый, промежуточный отчет по НИР.
Мое участие в выпуске научного промежуточного отчета было достаточно успешным, поскольку написанный мной раздел отчета по обоснованию инженерно-психологических характеристик тренажеров понравился даже проверяющему отдел начальнику планового отдела института майору Лопаченок. Он отметил ясность и четкость формулировок, и доступное изложения материала. Для меня это имело как положительные, так и отрицательные последствия. Но об этом скажу ниже.
Майор Лапоченок был «головной болью» многих начальников отделов в НИИ. Его проверок боялись все, и начальники, и исполнители НИР. Рассказывали такую историю появления в НИИ-4 этого человека. Якобы однажды, начальник Института генерал Соколов решил познакомиться с одним из отчетов по космической тематике. Стал отчет читать и был поражен косноязычием изложения материала и грамматической безграмотностью! Собрал совещание начальников управлений и учинил разнос. Но после этого грамотность научных отчетов улучшилась незначительно. Поэтому Соколов решил вопрос по-своему, кардинально. Говорили, что на полигоне, в Капустином Яре, он нашел выпускника педагогического вуза капитана Лапоченок, редактора местной многотиражной газеты. Ему понравились стиль и грамотное изложения публикуемых материалов. Он перевел капитана Лапоченок к себе в Болшево и сделал начальником планового отдела. Капитан Лапоченок не разбирался ни в науке, ни в технике, но как истинный гуманитарий, хорошо знал основы русского языка, синтаксис, грамматику и доступный для понимания стиль изложения.
Внешне майор Лапоченок был небольшого роста, неказист и это усиливало неприязнь к нему. Как я ранее написал, все боялись этого далекого от науки человека, которого поддерживал сам Соколов. Но результаты оказались хорошими – отчеты, наконец, стали излагаться грамотным настоящим русским языком!
Майор Лапоченок считал своим долгом при каждой проверке научных отчетов отделов НИИ находить какие-либо грамматические и стилистические ошибки (особенно отсутствие запятых), нечеткое изложение сути материала и потыкать носом в них провинившихся. В научную ценность материалов он подчеркнуто не пытался вникать, вполне справедливо полагая, что это должен делать заказчик. Но, если во всем отчете (200-300 стр.) он находил 10 и более описок или грамматических, синтаксических ошибок, то проверяемому отделу часто ставился «Невып», он лишался премии, а главный виновник (3-5 ошибок) обычно получал выговор от своего непосредственного начальника. Поэтому начальники отделов перед сдачей отчета в машбюро заставляли начальников лабораторий тщательно проверять материалы. После получения отчетов из машинописного бюро проводилась тщательная сверка материала. Научный сотрудник мог разработать изобретение, сделать научное открытие, но если при их описании он допустил грамматические ошибки, то за это строго карался и лишался премии. Позже, обиженные Лапоченком сотрудники, назвали этот период «Лопочатиной».
В ноябре истекали 4 года нахождения меня в звании инженер-капитана. Служба в отделе и лаборатории шла у меня нормально, все задания я выполнял в срок, без замечаний. У начальника лаборатории инженер–майора Шифрина Наума Руввимовича никаких претензий ко мне не было. В НИИ и центральных ведомствах МО, в отличие от войск, было принято посылать представление на звание заранее, за месяц до истечения срока, с тем, чтобы представление подписывалось точно в срок. Шифрин написал на меня представление на майора, но Клычников под любыми надуманными предлогами его не подписывал.
Пришлось мне непосредственно обратиться к Клычникову за разъяснением, но он начал говорить, что меня еще недостаточно знает, что нет еще и полугода, как я пришел к нему в отдел. Что у меня однажды было нарушение устава, когда я выступил в прениях на научной конференции по эксплуатации ракетной техники без его разрешения. Что я занимался среди сотрудников отдела вредными разговорами о недостатках разрабатываемого тренажера. И т. д. и т. п. Он вывел меня из себя, и я сказал, что иду с жалобой к начальнику управления Тарасову. Тогда он на меня закричал, что запрещает мне это делать, а если я пойду, то он примерно меня накажет! На это я ответил:
– Аркадий Михайлович, Вы не знаете устава! Офицер, если нарушаются его права начальником, имеет право без разрешения непосредственного начальника обратиться к вышестоящему начальнику, вплоть до Министра Обороны.
Вышел от него и пошел прямо к Тарасову.
Секретарша доложила, и он меня принял. Увидев мое нервное состояние, Георгий Лазаревич говорит:
– Сядьте, успокойтесь и все подробно расскажите! Выпейте воды.
И подает мне стакан.
Я все подробно рассказал и про то, как Клычников почему–то выразил неудовольствие моей хорошей стрельбой. О том, как он запретил мне даже ознакомление с ходом работ по тренажеру комплекса 8К64, работы по которому, я ранее курировал. И еще что-то рассказал. А сейчас уже больше месяца не подписывает представление на очередное звание под надуманными предлогами.
Я был взвинчен и не стал скромничать. Я заявил, что за все время службы в армии не имел ни одного взыскания, только благодарности – более 20-ти. Только от Главкома РВСН имею пять благодарностей и был награжден им лично именными часами. Что в отдел Клычникова попал по его сговору с начальником отдела кадров, вопреки приказу Главкома.
– Вы к нам прибыли недавно из войск, расскажите кратко, где Вы служили.
Я рассказал.
Тарасов задал еще мне несколько вопросов. Я ответил.
– Я думаю, что Вы достойны представления к очередному званию. Слышал, что Вы активно работаете, и о Вас хорошо отзывается замполит управления. Не волнуйтесь и служите так же активно. У Вас есть еще ко мне вопросы?
– Нет!
Он пожал мне руку. Я, окрыленный, вышел из кабинета.
Клычников со мной с тех пор стал, подчеркнуто вежлив. Но я был начеку и не допускал каких-либо промахов. Через два дня позвонил наш куратор из отдела кадров и сказал, что мое дело на присвоение очередного звания выслано в Перхушково. Полковник Тарасов сдержал данное мне слово!
Приказ Главкома о присвоении мне очередного звания "майор", пришел, естественно, с опозданием.
На «обмыв звездочки» я пригласил к себе на квартиру весь отдел, кроме Клычникова. Нина приготовила обильную холодную и горячую закуски. Было тесновато, но вечер прошел хорошо.
Из Молдавии Юра Почиди (муж Нининой сестры, Риты), прислал десятилитровый бочонок марочного молдавского коньяка и пачку этикеток на бутылки. Я налил четыре бутылки и наклеил фирменные этикетки. Но коньяк так всем понравился, что все стали пить только его. Бутылки быстро опустели, и пришлось под радостные крики присутствующих достать бочонок. Естественно, зашумели весьма громко и разбудили Алешку, который спал в своей кроватке в соседней комнате. Шум «подвигнул» его на подвиг. Он еще не умел даже ходить, но ему удалось, как-то выбраться из кроватки, открыть двери и предстать на четвереньках перед нами. Все сразу затихли и уставились на него.
Клычников исподтишка стал мне мстить. Вообще он был очень непорядочной личностью. Так он под предлогом большой работы отобрал у меня, несмотря на возражения Шифрина, помощника-инженера и мне пришлось разрабатывать проект тренажера по системе радиоуправления одному.
Когда после проверки промежуточного отчета Лапоченок отметил как лучший материал мой раздел в отчете, то Клычников сквозь зубы отметил это, но одновременно сказал, что отныне поручает мне проверять на стиль изложения все материалы РМ в РТ (рабочие материалы в рабочих тетрадях) сотрудников отдела перед сдачей их в машбюро. С одной стороны, это престижно, а с другой очень трудоемкое занятие, отнимающее массу времени. Я посетовал на эту несправедливость начальнику лаборатории Шифрину. Он, как человек конструктивный, ответил, что будет включать эту работу в квартальный план.
Наконец мне представился случай «отомстить» Клычникову за гонения на меня. Из годового отчета по НИР «Разработка тренажеров…» Академии им. Дзержинского, присланного нам, как головной организации, я увидел в числе исполнителей фамилию Томашевич. Оказалось, что это мой товарищ по нашему дивизиону Анатолий Томашевич. Вот, что значит поговорка «Мир тесен»! Я связался с Томашевичем по телефону, он заказал на меня пропуск, и я получил возможность ознакомиться с их тренажером. Выглядел он, конечно, внешне хуже нашего, поскольку наш изготавливался на хорошем ремонтном заводе, а не в кустарных мастерских Академии. Я сказал своему начальнику Шифрину, что не плохо бы нам съездить в Академию и ознакомиться, с создаваемом ими тренажером. Он отвечает:
– Съезди, я не возражаю. Но я уже подходил к Клычникову с предложением съездить в Академию всем отделом, и Аркадий Михайлович мне сказал, что ехать нам туда не целесообразно.
Мы с Толей Томашевичем быстро нашли общий язык. Конечно, то что я бываю в Академии Дзержинского, я не афишировал. Оформлял местную командировку в библиотеку им. Ленина, а ехал в академию. Томашевич рассказал о новшестве, которое они ввели – специальный самописец временных интервалов выполняемых операций. Я ему ответил, что я тоже предлагал сделать в нашем тренажере подобное, но начальник запретил мне этим заниматься. поэтому я для будущих своих экспериментов начал сам изготавливать в домашних условиях компактный 6-ти канальный самописец временных интервалов. Я сказал Анатолию, что когда был на заводе, то вместе с разработчиками решили ввести в состав тренажера наряду с «Регистратором выполняемых действий» еще «Блок ввода нештатных ситуаций». И оформили это как рацпредложение. Он заинтересовался, но посетовал, что сейчас, когда тренажер практически готов, изменять схему нецелесообразно, и это может не позволить его начальство. Я сказал, что для ввода неисправностей можно использовать разработанные мной автономные малогабаритные «модули имитации неисправностей – МИН», которые можно установить в любое свободное место в готовых блоках аппаратуры. И это не потребует доработки самой аппаратуры. Модуль представляет собой миниатюрную плату с электромагнитным или полупроводниковым реле, управляемым с пульта. После подачи на него управляющего сигнала он разрывает или блокирует определенную цепь. Тем самым можно имитировать различные неисправности. К тому времени я подал заявку на это изобретение в Комитет и ждал ответа. Я предложил Толе сделать для их тренажера простой модуль на основе малогабаритного реле РЭС-15 или малогабаритного релейного дистанционного переключателя. Образец такого самодельного модуля я привез с собой. Тут же мы вместе разработали конструкцию модуля.
Через некоторое время Толя Томашевич позвонил мне и сообщил, что его руководство одобрило дополнение о введения в тренажер пульта ввода нештатных ситуаций. В итоговом отчете, присланным нам – Устройство имитации неисправностей было уже описано. Я посоветовал Толе заказать через свое начальство и управление ВУЗами РВСН, на Кировоградском ремонтном заводе металлические каркасы стоек и передние панели блоков, производство которых там уже было освоено. Подобные каркасы и передние панели они делали для нашего тренажера. В простых заказах завод нуждался. Смогли ли они сделать заказ, не знаю, так как у меня появились новые заботы со своим тренажером.
Введение пульта имитации неисправностей давно было у всех на слуху. Впервые об этом заговорили летчики и ввели подобное устройство в состав пульта управления своими тренажерами. На конференции в Ногинске я понял, что для грамотной разработки тренажеров надо изучить науку инженерную психологию и психологию обучения, запоминания и формирования навыков практической работы операторов оборудования. Я прочитал много литературы по этим вопросам, заказывая копии дефицитной литературы в библиотеке им. Ленина и в Центральной технической библиотеке. Познакомился с учеными по психологии обучения и по инженерной психологии в МГУ. Участвовал у них в научных конференциях.
Командировка за БРК-2.
Однажды меня подозвали к внутреннему телефону. Я взял трубку:
– Клычников. Евгений Анатольевич, вас вызывает Тарасов.
Причину вызова он не сказал.
– Слушаюсь.
Иду к Тарасову. Секретарша говорит: «Заходите».
Захожу.
– Садитесь. Евгений Анатольевич, Вы в своей части эксплуатировали систему БРК-2?
– Да, на полигоне и позже, в части.
– Вам приходилось принимать на заводе эту систему?
– Конечно, три раза.
– Нам для Отдела эксплуатации средств радиоуправления выделили полный комплект системы БРК-2. Но начальник отдела доложил мне, что его сотрудники не имеют опыта приемки комплектного оборудования.
Он сделал паузу и продолжил:
– Вы можете выполнить эту работу?
– Могу.
–Тогда получите необходимые документы. Свяжитесь с командиром батальона охраны и выезжайте, как только в батальоне подготовят караул.
– Ясно.
– Но Вам придется ехать обратно в качестве начальника караула, поскольку в батальоне нет сейчас свободных офицеров.
– Ну, если надо, то «вспомню старину».
– Желаю успешной командировки.
Он пожал мне руку, и я вышел. По дороге в отдел вдруг подумал: «А зачем отделу эксплуатации сейчас нужна БРК-2? По дошедшим до меня сведениям ее, для повышения мобильности, уже исключили из состава ракетного комплекса 8К51М.»
Пришел в отдел доложил Клычникову о командировке. Он, вскользь, заметил:
– Вы напрасно согласились.
Я промолчал, хотя это задание никак не стыковалось с моей работой в отделе. Я помнил, как, по-отечески, меня встретил Тарасов, когда я к нему обратился из-за отказа Клычникова подписать представление к очередному званию. Не мог ему я сказать «нет»!
На мой взгляд, нежелание и боязнь «научных сотрудников» ехать вместе с караулом было истинной причиной отказа сотрудников того отдела ехать за получением аппаратуры. Но мне было непонятно, зачем этому отделу система БРК-2, когда даже некоторые полки с ракетой 8К51М, начали снимать с боевого дежурства, и заменять на ракеты Янгеля. Для какой практической цели в этих условиях «ученые мужи» отдела собираются использовать старую систему БРК-2? Непонятно… «Рекбус», как сказал бы Райкин.
Кстати, еще на полигоне Капустин Яр от разработчиков я узнал, что их группа, еще во время «копирования» БРК-1 с немецкой системы «Mtssina», пришла к выводу, что немецкая система боковой коррекции очень требовательна к наклонам местности. Поэтому в инициативном порядке начали прорабатывать эскизный проект системы радиокоррекции использующий сантиметровый диапазон частот. Но в то время возникли трудности с выбором магнетрона сантиметрового диапазона.
На следующий день, я с караулом, сформированным из солдат и сержанта батальона охраны, выехал поездом в Саратов на базу, где хранились выпущенные с завода машины и аппаратура системы БРК-2.
Приехал, у офицеров базы узнал, что за последнее время они приняли на хранение несколько комплектов БРК-2. Сказали, выбирайте любой, мы его погрузим, платформы заказаны. День ушел на проверку работоспособности аппаратуры. Сержант с солдатами тем временем подготовили «теплушку» для жилья и получили продукты. При проверке выявилась неустойчивая работа передатчика. Заменили, принял. Технику погрузили и без приключений через три дня приехали по специальной ветке на Болшевские склады РВСН для выгрузки..
Доложил в отдел вооружений «Техника прибыла, можете разгружать». Разгрузили и установили в ангаре корпуса № 105.
Самое забавное в этом эпизоде было то, что, как оказалось, «специалисты» отдела сами не смогли БРК-2 включить и проверить. Позвонили мне. Я пришел, включил и в работающем состоянии ее сдал. Мне было непонятно, как в течении нескольких лет отдел проводил научные исследования и выдавал рекомендации по эксплуатации системы БРК-2.
Во время испытания системы БРК-2, я не видел сотрудников НИИ-4 МО на полигоне Капустин Яр
При сдаче и установке системы, я познакомился с начальником отдела полковником Бурназяном (?). В разговоре с ним я поинтересовался, не из его ли прежнего отдела должны были ехать сотрудники в «Тюра-Тамскую экспедицию? Он ответил, что «Да, отдел готовил материалы и методики измерений прохождения радиоволн в различных частотных диапазонах в Казахстане. Но потом дали отбой на поездку».
Начальник отдела попросил, чтобы я провел с сотрудниками отдела короткие практические занятия по работе системы. Я ответил, что это не в моей власти. Обратитесь к Клычникову, и он примет решение.
При общении, некоторые сотрудники сказали, что во время учебы в академии они, практически изучали только старую систему БРК-1. Но я в эти «байки» не поверил.
Клычникову я доложил, что «технику привез, сдал». От него никаких указаний не получил. Мне эта командировка обошлась в десяток потерянных дней.
Проблема с разработкой тренажера по системе РУП.
Я в инициативном порядке стал продумывать создание тренажера по системе РУП. Имел на эту тему некоторые переговоры с офицерами Управления БП. Они пообещали прислать нам задание на разработку Технического задания на тренажер РУП.
Некоторое время спустя, вызывает меня Клычников и сообщает, что в Управлении БП РВСН ему предложили разрабатывать тренажер для системы радиоуправления ракеты УР-100 (я предлагал заняться этой тематикой с первых дней в отделе, но предложение было тогда отвергнуто). Но он был вынужден, отказаться от этой работы, так как у нас в библиотеке нет нужной документации. В НИИ-4 нет денежных средств, для ее приобретения. Поэтому тему разработки тренажера по системе РУП открывать не будем.
Я попросил Аркадия Михайловича дать мне неделю-полторы, и я постараюсь вопрос с документацией решить положительно. На что он ответил, что доложил уже свое мнение об этом начальнику управления полковнику Тарасову и передокладывать, не намерен. Я попросил разрешения обратиться лично к Тарасову по этому вопросу, и он милостиво разрешил.
Полковник Тарасов среди сотрудников управления зарекомендовал себя, как очень грамотный руководитель. Все отмечали его компетентность, тактичность, интеллигентность и вежливость. Поэтому я зашел к секретарше и попросил записать меня на прием. Она спросила: «По личному вопросу?»
– Нет, по служебному.
– Подождите.
Она позвонила по внутреннему телефону.
– Георгий Лазаревич, к Вам майор Ягунов по служебному вопросу, можете его принять?
– Пусть заходит!
Я зашел, представился
– Майор Ягунов!
Я доложил, что привело меня к нему и что у меня есть достаточно влиятельные связи в НИИ-885, которое разрабатывает систему радиоуправления для ракет Р9А и УР-100. Поэтому я попытаюсь получить у них проектную документацию.
Он говорит:
– Да, эта документация нам нужна, но учтите, что денег на оплату у нас нет!
– Я знаю.
– Тогда я даю добро.
Не откладывая дело «в долгий ящик», я позвонил в НИИ-885 в военную приемку Володе Старцеву. Он заказал для меня пропуск. Володя в это время уже был заместителем старшего военпреда (районного инженера). А заместителем главного конструктора по организационным вопросам там был мой друг Гена Семенов, мой профсоюзный единоверец, но только с приборного факультета. С его женой, Верой, мы учились в одной группе и вместе делали все лабораторные работы. В общем, все данные для «коррупции» были налицо! (Полный комплект документации стоил около 12-14 тыс. рублей, для сравнения «Москвич-412» – 5 тыс. рублей).
От меня друзья только потребовали написать собственноручное заявление, что по заданию Главкома в/ч 25840Е поручена разработка тренажера по системе радиоуправления, просим оказать содействие и выслать в наш адрес комплект конструкторской документации. Я, превысив полномочия, был вынужден написать подобное заявление. На заявлении Семенов наложил резолюцию: «В счет заказа № хххххх, зам. Главного. Срочно исполнить до ... (три дня)». В подтверждение мне дали копию накладной. Все.
То, что не могли решить совместно Управление Боевой Подготовки и Инженерное управление в течение года, было решено за 2 часа. Вот так работали в те времена «коррупционные» схемы.
Прошло около недели. Звонит мне начальник нашей секретной части, капитан Воронин и говорит:
– Ну, Евгений, получили по твоему заказу громадную кучу документов с разными грифами секретности. Некоторые как толстые книжки, а другие – всего один лист в обложке. Приходи, помоги разобрать эту гору.
Пришел и увидел, действительно, гору документов. Оказалось, что не менее трети из этой «горы» составляют: «Извещения на доработку», причем, каждый листик в отдельной картонной папочке. Гриф «ДСП» (Для служебного пользования). Для нас – это макулатура. Составили акт на уничтожение. Еще отобрали около двух тысяч (!) «листов для замены» в основных документах.
Разбирая эту гору конструкторской документации с сотнями «доработок», вспомнил анекдот:
Кеннеди говорит Хрущеву:
– Скажи Никита. Вот мы у Вас украли чертежи новой ракеты. Построили ее, а получилась не ракета, а водовозка. Почему?
– А потому, отвечает Никита, что надо было украсть еще два миллиона доработок к тем чертежам ракеты.
Мы эту гору (конструкторская документация по РУП) разобрали и довели ее до приемлемых размеров, отправив все не нужное на уничтожение.
Впервые наше управление эксплуатации получило возможность изучения и разработок документации по новой технике еще до официального принятия ее на вооружение. Тарасов объявил мне благодарность «За инженерную грамотность и инициативу, проявленную при выполнении задания».
Особенно обрадовались сотрудники того Отдела эксплуатации Систем радиоуправления и телеметрии. Эта документация нужна была им как воздух. Без нее стопорилась работа.
Поехал согласовать задание на разработку тренажера в Управление БП. Тренажер вначале решили создать только по имитации наиболее сложных для эксплуатации отдельных систем радиоуправления – системе обработки данных (СОД) и системе наведения антенн.
СОД представляла собой специализированную ЭВМ для расчета и коррекции траектории полета ракеты по заданному алгоритму, которая состояла из 3-х идентичных ЭВМ. Управляющие действия система вырабатывала только в том случае, когда, по крайней мере, решения 2-х ЭВМ совпадали, т. е. использовался «метод голосования». Если не было совпадающих решений, то назначался пересчет данных. Такая «Система голосования» позволяла добиться высокой результирующей надежности при малой (недостаточной) надежности отдельных составляющих. Каждая ЭВМ состояла из десятка сменных элементов. Имелась развитая система диагностики с указанием номера отказавшего элемента. Система допускала замену элементов в горячем режиме (т. е. без ее выключения). Надежность отдельных элементов СОД была недостаточной. Поэтому во время испытаний при подготовке и боевой работе оператор СОД должен быстро реагировать на сигнал об отказе и заменять отказавший блок. Для этого его надо соответственно обучать и тренировать. Не особенно удачное решение устройства наведения антенн так же требовало специальной тренировки.
При передаче изготовления СОД на серийный завод из-за слабой технологической дисциплины и низкой надежности основных комплектующих – транзисторов - увеличилась частота отказов всей системы. Это потребовало разработку специального испытательного стенда для СОД. По сути это был стенд-тренажер. Сами наладчики и тренировались на нем, и проигрывали разные ситуации перед выездом на объекты.
Еще будучи в Козельске, я набрал большую статистику по динамике обучения операторов антенн навыкам быстрого и безошибочного считывания показаний индикаторов положения антенн при выполнении ими операции нацеливания антенн системы РУП. Работа по наведению антенн проходила в очень напряженных условиях при дефиците времени. Тогда у меня было мало свободного времени для обработки этих данных. Да и мои познания в области обработки данных были весьма скудными. Стал знакомиться с методами обработки данных экспериментов.
Все методы обработки в своей основе базировались на теории вероятности и теории математической статистики. К сожалению, в Академии эту дисциплину нам преподавали настолько плохо, что у меня не осталось в памяти даже основных понятий из этой дисциплины. С тех времен в моей домашней библиотеке сохранилась книга известного математика Гнеденко «Основы теории вероятности». Но это был сугубо теоретический учебник, очень трудный для понимания. Он мало помог. Будучи в отпуске в Свердловске, нашел в букинистическом магазине книгу-брошюру местного издательства «Основы обработки данных эксперимента». Книга была написана доступно, доходчиво со множеством примеров и табличным представлением данных расчета. Все примеры решались с использованием обычных счетов, счетной логарифмической линейки и арифмометра «Феликс». Прочитав книжку, я сразу понял роль теории вероятности в обработке данных и как практически реализовать подобные расчеты. В нашей службе был арифмометр «Феликс», логарифмическая линейка сохранилась у меня еще со студенческой поры. Удалось, из-за дефицита времени, сделать только некоторые пробные расчеты.
Здесь в НИИ-4 у меня появилась возможность обработать эти статистические данные с использованием ЭВМ. Но для этого, надо было изучить программирование на имеющихся ЭВМ.
Путь в пользователи ЭВМ.
Кроме плановой работы по тренажеру я решил активно заняться машинной обработкой статистической информации результатов моих экспериментов по быстрому распознаванию, считыванию показаний приборов наведения антенн и установки антенн по новым координатам. Дело оказалось не очень простым.
Во-первых, надо было изучить аппарат математической статистики, выбрать метод и параметры обработки исходных данных. Разработать методику расчета показателей, формулы расчета.
Во-вторых, разработать алгоритм расчета.
В-третьих, разработать программу расчета для ЭВМ. Для этого определить на какой ЭВМ будет проводиться расчет и какие языки программирования реализованы в ее программном обеспечении.
В-четвертых, изучить выбранный язык программирования и написать и отладить программу расчета статистических показателей.
В Ростове я на ЭВМ «Урал» программировал задачи в кодах ЭВМ. Но это был «Сизифов труд»! Кроме того, каждая ЭВМ имеет свой индивидуальный код, следовательно, программа, написанная для одной ЭВМ, непригодна для другой. Из литературы я знал, что в США и Европе разработаны специальные языки программирования, значительно облегчающие программирование задач на ЭВМ. В США для решения научных и инженерных задач в фирме ИБМ бал создан и широко использовался язык FORTRAN (FORmulTRANslator). В Европе и СССР использовали язык ALGOL (ALGOritmicLanguage). У нас в НИИ-4 на ВЦ использовали только Алгол. Пришлось изучать этот язык программирования.
Литературы по языку Алгол было издано много и трудностей в его изучении не возникло. Только в моей домашней библиотеке по Алголу было 4-5 книг. Изучил язык для практического использования. Примерно через месяц программа была написана, данные для ввода подготовлены. Пошел на ВЦ, где сдал в набивку программу и данные. После ввода программы в ЭВМ М-220, началась отладка.
Аксиома гласит: «Каждая программа, вводимая в ЭВМ, должна иметь хотя-бы – одну ошибку.» Отладка первой программы заняла почти неделю, поскольку приходилось вылавливать не только свои ошибки, но и ошибки при перфорирования карт. Значительно облегчили составление программ обработки данных издаваемые (на синьке) на ВЦ сборники стандартных программ на Алголе.
В те времена использовалась такая технология использования ЭВМ. Разработанные пользователями программы записывались в специальные блокноты в двух экземплярах. Блокноты сдавались на ВЦ и, там двое сотрудников на перфораторах, «набивали» каждую строку из блокнота на перфокарты. Затем оба экземпляра перфокарт пропускались через устройство сравнения данных. Если обнаруживалось несовпадение, то карта с ошибкой перебивалась или исправлялась вручную. Затем одна из колод карт вводилась в ЭВМ и проверялся синтаксис (ошибки) в программе. Если ошибок не обнаруживалось, то задача решалась. Если обнаружена ошибка, то программу на перфокартах возвращали исполнителю для исправления ошибки.
После разработки и решения первых программ обнаружился значительный недостаток языка Алгол - это непродуманная разработчиками система ввода/вывода данных. Этому можно найти объяснение. Язык Алгол разрабатывался, как язык для обработки научных данных, а для ученых был важен сам результат, а не форма его представления.
В распечатке решения независимо от решаемой задачи данные выводились в виде шести столбцов безымянных цифровых значений в форме с плавающей точкой. В выводимом числе запятая всегда располагалась после первой значащей цифры и состояло выводимое число из двух частей: самого числа и порядка степени. Например, число 1234, 5678, выводилось в виде: 1,2345678 Е 03. Такая форма вывода результатов требовала дополнительной значительной мыслительной деятельности при оценке результатов. Это было неудобно. Кроме того, числа в столбцах, после получения распечатки результатов расчета, приходилось вручную размечать, т.е. дописывать имя выводимой переменной. В противном случае разобраться «что есть что» было невозможно. Нельзя было выводить результаты расчета в виде таблиц и графиков. Все это было не только неудобно для оценки результатов, но и требовало значительного дополнительного времени для наименования каждого числа результатов расчета.
Перечисленных недостатков был лишен ФОРТРАН, но этот язык был разработан сотрудниками фирмы IBM и применялся в ЭВМ только этой фирмы. Естественно, в условиях «холодной войны» получить из США подобные ЭВМ было нереально. Европейские производители ЭВМ, боясь попасть в кабальную зависимость от фирмы IBM, приняли решение использовать в своих вычислительных машинах только язык программирования Algol, разработанный независимым сообществом программистов.
Значительную трудность составлял выбор статистических наиболее информативных показателей тренированности операторов и определения их взаимосвязей с изменяющимися условиями тренировки.
Аппетит приходит часто во время еды, поэтому я решил начать работу (инициативно) по моделированию процесса образования навыков и умений человека – оператора. А это все потребовало достаточно глубокого изучения, как курса математической статистики, так и принципов моделирования процессов на ЭВМ. А это предполагало выполнение работ очень больших и разных!
Но случилось непредвиденное. Как говорится: «Мы предполагаем, а господь располагает!» Снова (уже третий раз) мой войсковой опыт отрицательно сказался на новой службе в НИИ.
