Еще раз про заправку и отношение к службе

За время службы в 867 ракетном полку мне пришлось участвовать в нескольких десятках комплексных занятиях с заправкой КРТ в составе инструкторских групп в качестве инструктора по заправочному отделению. И я, не кривя душой, могу сказать, что практически все КЗ с заправкой КРТ проходили успешно, и я не могу вспомнить ни одного случая, когда бы стартовая батарея не выполнила учебно-боевой задачи по вине отделения заправки. Думаю, что в этом свою роль сыграли и качественное поддержание средств заправки в постоянной боевой готовности, и тщательная подготовка техники и личного состава к КЗ с заправкой КРТ. Хотя было два случая во 2-ом дивизионе, которые хоть и не повлияли на выполнение учебно-боевой задачи, но могли привести к тяжелым последствиям. Один случай произошел на КЗ с заправкой 8-ой батареи и о нем мало, кто знает, другой в 6-ой батареи, и который достаточно хорошо известен, хотя и не привел ни к каким последствиям, кроме дисциплинарных. О случае в 6-ой батарее чуть ниже, а пока о том, что произошло на КЗ с заправкой 8-ой батареи. А произошло следующее.

Во время заправки окислителя из ДПК бака окислителя произошел выплеск небольшого количества окислителя, который в виде мелкого дождичка опустился вниз к подножью ракеты и попал на шею номера расчета 3-его отделения, устанавливающего ампульные батареи на борт ракеты в лючек, расположенный как раз под ДПК бака окислителя. У номера расчета был откинут капюшон защитного спецкостюма с головы и капли окислителя попали ему на шею. Почувствовав жжение, он спрыгнул с лестницы и бросился бежать, срывая с себя противогаз, но не к водообмывщикам, которых было на стартовой позиции два, готовых немедленно смыть окислитель, не к пожарной машине, которая находилась тут же в составе АСК, а со старта. Вдогонку бросились солдаты из АСК, еле поймали и притащили к пожарной машине, обмыли. Медики из АСК тут же оказали первую медицинскую помощь и отправили в медпункт. И хотя поражение было небольшим, пришлось его госпитализировать, потому что после химического ожога кислотой требуется пересадка кожи.

Капли окислителя попали и на другого солдата, номера расчета 2-го отделения, который стоял на нижнем мостике установщика 8У210, но он абсолютно не пострадал, потому что одет был по всем правилам. И хотя на него попали капли окислителя, он не поддался панике, не бросился бежать, куда глаза глядят, а спустился с мостика только по команде начальника отделения для того, чтобы смыть капли окислителя с защитной одежды и противогаза водой из стоящего рядом с цистернами 8Г131 водообмывщика 8Т311. Солдат был молодой и точно следовал инструкции по ТБ и инструктажу начальников, в отличие от другого номера 2-го отделения, который стоял у ПЩС, одет был, как положено, но запаниковал, когда несколько капель окислителя попали ему на маску противогаза и на перчатки, и вместо того, чтобы смыть капли окислителя с перчаток и одежды тут же из стоящего рядом водообмывщика расчета заправки перекиси, водитель которого во время заправки стоит со стволом в руках в готовности немедленно выдать струю воды, попытался сорвать с себя маску противогаза руками в перчатках, на которые попал окислитель, тем самым подвергая себя опасности попадания капель окислителя с перчаток на лицо. Конечно, своевременно его остановили, смыли следы окислителя с маски противогаза, с перчаток и защитного костюма. Тут же медики из АСК проверили состояние его кожных покровов, к счастью, ничего серьезного не обнаружили.

Этот случай с выплеском окислителя из ДПК был классическим примером того, что, во-первых, нельзя нарушать установленные правила защиты от КРТ (откинутый с головы капюшон защитного костюма), во-вторых, нельзя поддаваться панике и срывать с себя защиту, подвергая себя опасности поражения КРТ, в-третьих, что используемые защитные средства полностью обеспечивают защиту от КРТ и личную безопасность. В дальнейшем при подготовке личного состава к работе с КРТ, при инструктажах перед КЗ с заправкой КРТ я всегда использовал этот случай для иллюстрации того, как надо и как не надо себя вести при возникновении подобных ситуаций.

Выплеск окислителя из ДПК произошел вследствие перелива, перезаправки ракеты окислителем сверх установленного полетным заданием уровня. Перелив мог произойти по нескольким причинам, которые в итоге сводились к двум. Или несвоеременная команда на прекращение заправки, или несвоевременное выключение насоса ЗАК 8Г113. Контроль заправки осуществлялся 3-им отделением с помощью пультов заправки 8Г014, а заправляло ракету 4-ое отделение. Заправка велась до установленного полетным заданием уровня, который задавался с помощью пульта заправки 8Г014. Для страховки и надежности заправщики всегда сами подсчитывали объем заправки в литрах, суммируя объем заправки, который соответствовал установленному уровню заправки, и объем заправочной коммуникации от насоса до наполнительного соединения и определяли ориентировочное время заправки в минутах и секундах, исходя из производительности насоса агрегата 8Г113, а также оператор агрегата 8Г113 контролировал объем заправленного окислителя по показаниям счетчика, установленного в кабине управления агрегата 8Г113, хотя это и не предусматривалось нормативными документами. Главным, определяющим был контроль заправки до нужного уровня пультом заправки 8Г014. Оператор агрегата 8Г113 должен был действовать по команде начальника отделения заправки, который в свою очередь должен был получить доклад о достижении «Предварительного уровня» и «Уровня» от номера 3-его отделения, работающего с пультами заправки 8Г014, при загорании соответствующих транспарантов на пульте.

По команде «Предварительный уровень» оператор агрегата 8Г113 должен был немедленно уменьшить подачу окислителя в ракету, по команде «Уровень» — выключить насос. Промедление в выполнении этих двух команд вело к перезаправке ракеты, вплоть до перелива окислителя через ДПК. И хотя пульты заправки 8Г014 устанавливались между пусковым столом 8У217 и агрегатом 8Г113 прямо на бетонке, в условиях, когда все одеты в противогазы и средства защиты и на стартовой позиции стоит шум от работающих двигателей агрегатов, требовалось четкое взаимодействие между номерами 3-го и 4-го отделений и быстрое, без промедления доведение исполнительных команд оператору агрегата 8Г113, что было не так просто, учитывая, что оператор, зачехленный по всем правилам, стоял в кабине управления агрегата 8Г131 спиной к пультам заправки и к своему начальнику отделения, также зачехленному по всем правилам. Чтобы облегчить ситуацию и гарантировать своевременное выключение насоса агрегата 8Г113, исключив посредников между пультом заправки и агрегатом 8Г113, сделали мы вместе с начальником 3-го отделения 8 батареи капитаном М.Бочкаревым самовольную доработку агрегата 8Г113 8-ой батареи, обеспечивающую и автоматическое снижение производительности агрегата при достижении «Предварительного уровня» (загорания транспаранта «Предельный уровень» на пульте заправки 8Г014) и выключение насоса агрегата 8Г113 при достижении заданного «Уровня» (загорания транспаранта «Уровень» на пульте заправки 8Г014), благо пульт 8Г014 это позволял, так как имел соответствующий разъем для выдачи нужных команд на насосную установку. Почему насосные установки, агрегаты 8Г113 не были соответствующим образом оборудованы, не понятно до сих пор. И ведь ничего сложного в этом не было. Нужно только было изготовить кабель с разъемами на концах для соединения пульта заправки 8Г014 с агрегатом 8Г113, в электрическую схему управления насосной установкой поставить реле, соединенное со штепсельным разъемом, установленном на панели управления насосной установкой агрегата 8Г113. Что мы с капитаном Бочкаревым и сделали, вернее, своими руками , как электрик, сделал капитан Бочкарев. В течение нескольких лет наша доработка без сбоев работала при КЗ с заправкой КРТ 8-ой батареи, надежно обеспечивая заправку окислителя без сбоев и нервотрепки. Сделать в других батареях подобные доработки не получилось, мы и так с Мишей Бочкаревым взяли грех на душу, самовольно изменив электрическую схему агрегата 8Г113.

Другим результатом моего сотрудничества с начальником 3-го отделения 8 батареи капитаном М.Бочкаревым стало электрифицированное табло, на котором отображалось в процессе заправки количество окислителя в литрах, заправляемого в ракету. Конечно, тогда мы не могли использовать ни светодиодов, ни жидких кристаллов и использовали обычные автомобильные электролампы на 12 вольт, собранные на табло и включенных в электросхему табло таким образом, что при прощелкивании кругового переключателя, установленного на табло, высвечивались цифры — 0,1,2,3,4,5... и так до 20, что означало: заправлено 1000 литров окислителя, 2 тысячи, 3 тысячи, 4 тысячи и т.д. Табло вывешивалось на заднюю стенку кабины агрегата 8Г113, подключалось к электросети агрегата и на табло загоралась цифра «0». При заправке окислителя оператор агрегата 8Г113 одновременно с установленным докладом: «Заправлено 1000 литров окислителя» поворачивал переключатель и устанавливал его на цифре 1. Оператор агрегата, контролируя количество заправленного окислителя по литромеру агрегата, докладывал через каждую тысячу литров количество заправленного окислителя, одновременно устанавливая переключатель на соответствующую цифру круговой шкалы. Если доклад оператора, одетого в противогаз, было трудно услышать в шуме работающих агрегатов, то табло, висевшее достаточно высоко, было видно всем, особенно ночью, позволяя командиру батареи постоянно держать на контроле процесс заправки. В других батареях также использовались табло для информации о количестве заправленного окислителя, но достаточно примитивные — оператор агрегата просто вставлял в табло картонки (или фанерки) с написанными цифрами. Понятно, что подобного рода табло не шло ни в какое сравнение, особенно, в ночных условиях, с электрифицированным табло в 4-ом отделении 8-ой батареи.

А теперь о случае, произошедшем на КЗ с заправкой в 6-ой батарее. Случай, который, я думаю, был единственным в своем роде в РВСН. При проведении КЗ с заправкой 6-ой батареей в декабре 1969 года после успешного выполнения учебно-боевой задачи и слива КРТ при снятии ракеты с пускового стола, когда тележка с ракетой опускалась на бетонное покрытие стартовой позиции, обнаружилось, что основное горючее ТМ-185 с ракеты не слито. А это не много-не мало, а 7 с лишним тонн дополнительной нагрузки на установщик 8У210. Я не принимал участие в этом КЗ с заправкой, КЗ проходило под контролем инструкторской группы дивизиона, а я в июле 1969 года перешел в службу РВО полка на должность помощника главного инженера полка по заправочному оборудованию, поэтому принимал участие в разбирательстве и установлении причин случившегося чрезвычайного происшествия, а это было именно ЧП, к счастью, не приведшее к трагическим последствиям. 6 батарея проводила плановое КЗ с заправкой под командованием командира батареи майора Милованова. Ответственным от полка на КЗ был заместитель командира полка подполковник Латунов, ответственным от дивизиона — командир 2-го дивизиона майор Баталов. Отделением заправки руководили начальник отделения капитан Бакун и старший оператор (старший техник) старший лейтенант Рузанков. Тут стоило бы упомянуть и начальника двигательного отделения, ведь именно номер двигательного отделения работает с наполнительным соединением основного горючего: присоединяет его к заправочно-сливному штуцеру бака горючего, открывает заправочно-сливной клапан бака горючего при сливе горючего с ракеты, снимает наполнительное соединение с заправочно-сливного штуцера после слива горючего. Но, к сожалению, я не помню фамилии начальника двигательного отделения 6-ой батареи в то время. Следует заметить, что о произошедшем происшествии знали только сами участники КЗ и командование полка и дивизиона.

Широкую огласку оно получило только через несколько дней, когда начальник штаба дивизиона майор Перескоков при проверке планирующих документов дивизиона офицерами штаба дивизии заявил одному из них в ответ на какое-то замечание: «Вы придираетесь к мелочам, а у нас в дивизионе ракеты снимают с пускового стола вместе с КРТ». Это был, если называть вещи своими именами, донос. Почему он это сделал? По дурости или злонамеренно, сейчас трудно сказать, хотя он, бывший командир батареи, начальник штаба дивизиона, не мог не понимать последствий своего доноса для некоторых должностных лиц полка и дивизиона. В общем, говоря прямо, подложил в портянку кому-то. Кому? Не знаю.

Естественно, происшествие стало известно командованию дивизии, к счастью, доносчиков в штабе дивизии не оказалось и происшествие не вышло за пределы дивизии, судя потому, что никакой ответной реакции вышестоящих штабов, как это всегда бывало в подобных случаях, не последовало. Разбирались собственными силами. В результате разбирательства выяснилось, что, когда тележка с ракетой опустилась градусов на 45, из ДПК (дренажно-предохранительного клапана) бака горючего начало капать горючее. Почувствовав неладное, начальник отделения капитан Бакун и старший оператор старший лейтенант Рузанков бросились к цистерне горючего 8Г112, вскрыли люк цистерны и к своему ужасу обнаружили, что цистерна пуста. Тут же вспомнилось, что при опускании ракеты каким-то необычным, другим был звук работающего электродвигателя и всего грузоподъемного механизма установщика 8У210, таким, как-будто он работал с перегрузкой. Вспомнилось, что при опускании тележки с ракетой почему-то и у одноосного тягача МАЗ-529В установщика огромные колеса чуть ли не отрывались от бетона.

Почему же не произошел слив горючего из ракеты в цистерну 8Г112 и почему никто не заметил этого и посчитал, что слив произведен? Во-первых, потому, что номер двигательного отделения по неопытности не сумел открыть заправочно-сливной клапан бака горючего толкателем наполнительного соединения горючего, а начальник двигательного отделения не проконтролировал. Во-вторых, заправщики не убедились, что слив действительно идет. Проконтролировать слив возможно, но в отличие от окислителя визуально трудно.

Никаких мерных приборов на агрегате 8Г112 не было, кроме мерного штока, опущенного в цистерну через крышку люка. Чтобы проверить количество горючего в цистерне, необходимо было мерный шток полностью вынуть, стряхнуть, чтобы удалить горючее из круговых бороздок, нанесенных на штоке, затем снова опустить в цистерну и снова аккуратно и строго вертикально поднять, чтобы определить уровень горючего в цистерне по заполненным горючим бороздкам. Очевидно, после «слива» мерный шток не вынимали до конца и не стряхивали и бороздки были заполнены горючим, показывая уровень горючего в цистерне перед заправкой ракеты, тем самым вводя в заблуждение заправщиков. Хотя даже если и вынимали, и стряхивали, то все равно можно было ошибиться, как ошиблись заправщики 6-ой батареи. По результатам разбирательства мы с начальниками заправочных отделений решили впредь при сливе горючего для полной гарантии слива открывать люк цистерны и визуально контролировать слив.

А ракету с горючим в баке осторожно снова установили на пусковой стол, надеясь на качество и запас прочности советской ракетной техники. И она не подвела незадачливых ракетчиков 6-ой батареи. Горючее благополучно слили. Какие были дисциплинарные последствия, не знаю, но, судя по тому, что все «герои» этого экстраординарного события остались на своих местах, дело ограничилось просто выговорами.

Из множества комплексных занятий с заправкой, в которых мне пришлось участвовать в составе инструкторской группы дивизиона, полка или дивизии, запомнилось КЗ с заправкой 7-ой батареи. Запомнилось тем, что это было КЗ с заправкой перед поездкой 7-ой батареи на полигон Капустин Яр для проведения учебно-боевого пуска ракеты Р-12, что наряду с инструкторской группой дивизиона в КЗ участвовала инструкторская группа управления дивизии во главе с заместителем командира дивизии полковником И.Ф.Николаевым, что мне пришлось включиться в работу инструкторской группы дивизиона при довольно необычных обстоятельствах.

КЗ с заправкой КРТ перед поездкой на полигон — это завершающий этап подготовки стартовой батареи, подводящий итог работы командования дивизиона и полка, командира и офицерского состава батареи, службы РВО дивизиона по подготовке личного состава батареи к учебно-боевому (а для личного состава боевому) пуску ракеты на полигоне. 7-я батарея уже прошла весь цикл подготовки к поездке на полигон с проверкой подготовки личного состава и принятием зачетов на допуск к работе комиссией полка с оформлением соответствующих протоколов, проведением обычных КЗ под контролем инструкторской группы дивизиона с оценкой каждого номера боевого расчета батареи. Сразу скажу, что вопреки имеющемуся у кое-кого мнения, на полигон выезжал именно личный состав соответствующей батареи, а не сборная дивизиона. Если и иногда происходила замена, то только офицеров и только действительно по уважительным обстоятельствам. Остался заключительный этап — КЗ с заправкой КРТ, которое уже было спланировано на определенный день. Наступает этот день, однако, КЗ не начинается — из дивизии поступила команда КЗ не начинать до приезда инструкторской группы дивизии во главе с заместителем командира дивизии полковником И.Ф.Николаевым. Ждем, время идет — инструкторской группы дивизии нет. Обед — инструкторской группы дивизии нет. Заканчивается рабочий день — инструкторской группы нет и, главное, неизвестно, когда будет, и будет ли вообще сегодня. Никто не может дать определенного ответа. Не помню, находилась ли 7-я батарея в это время на боевом дежурстве, но было понятно, что офицерам батареи и другим причастным к КЗ с заправкой лицам уезжать в Добеле-2 нельзя — надо ждать. А чего, спрашивается, сидеть в дивизионе и ждать комиссии из дивизии мне, когда Жагаре, где в это время находилась моя семья, под боком и в нужный момент можно прислать машину за мной и через 20 минут я буду в дивизионе? Командир дивизиона майор Баталов со мной согласился и мы с лейтенантом А.Е.Шапошниковым, будущим начмедом Винницкой ракетной армии и Академии имени Дзержинского, а тогда начальником медпункта 2-го дивизиона убываем в Жагаре вместе с жагарскими аборигенами, работавшими в полку. По установившейся традиции поднимаемся на второй этаж, где обнаруживаем тогда еще сверхсрочника командира взвода ЭРР Порошенко, одиноко сидящего за одним из столиков в практически пустом зале. Увидев нас, он обрадовался, подлетел к нам и пригласил за свой столик, захватив бутылку водки в буфете, чтобы отметить вместе с ним его возвращение из отпуска. Он так умолял составить ему компанию, что мы с Анатолием Шапошниковым не отказали ему, здраво рассудив, что бутылка на троих не нарушит нашу боевую готовность, если придется возвращаться в дивизион. Но, как известно, сто грамм не стоп-кран, дернешь — не остановишься. А сто пятьдесят, тем более. За дружеской беседой не заметили, как оприходовали еще бутылку водки... И покинули «приветливый кабак», хоть и «подогретые», но на твердых ногах и с ясной памятью (мы были уже не настолько молоды и еще не настолько стары, чтобы потерять голову) о возможности возвращения в дивизион, поэтому, придя домой (к теще), прошу жену приготовить термос кофе с коньяком на всякий случай для ночной работы, а сам, не переодеваясь, стал ждать дальнейшего развития событий... Очнулся я от чьего-то прикосновения, открываю глаза — надо мной стоит боец, водитель командира дивизиона. Все ясно, комиссия дивизии все-таки приехала — надо ехать в дивизион. Сразу прихожу в себя, вскакиваю, взбадриваю себя двумя изрядными глотками кофе с коньяком из термоса (термос с собой не беру) и в машину.

На этом месте я сделаю небольшое отступление, не имеющее вроде бы отношение к данному событию, но имеющее отношение к поведению офицера, к его отношению к службе и способности взять себя в руки, когда это необходимо. О способности преодолеть себя, несмотря на все трудности. Не хочу выглядеть нравоучительным, тем более, что сам и в данном случае и вообще далеко не ангел, я о другом. 60-е годы, молодой полк, молодые офицеры, в основном холостяки. Боевое дежурство и редкие свободные воскресенья, а в воскресенье — столовая тире ресторан в Добеле, кафе, танцы в Доме культуры с заходами в кафе или в столовую тире ресторан. Чего греха таить — иной раз перебирали, а утром надо на службу, а служба за 40 километров и кроме служебного транспорта — «лунохода» ЗИЛ-157 ничего другого нет. И как ни тяжело, как ни трудно, а надо было подняться и к 7.00 быть на месте отправки служебного транспорта в дивизион. Поднимались, но не все — некоторые не могли, вернее, не хотели себя заставить встать и, как бы не было тяжело, дойти до служебного транспорта, тем более, что условия нашей ракетной службы позволяли, если уж совсем было невмоготу, после приезда на службу придавить пару часов в офицерской гостинице дивизиона. Не своевременное прибытие на службу утром в установленное время в любой день недели не сулило ничего хорошего, а в понедельник в особенности, потому что в понедельник командиры всех степеней докладывали по команде о прибытии офицеров на службу и доклад шел по линии КП до Москвы. Сокрытие отсутствия офицера в понедельник на службе было чревато серьезными последствиями для командиров. Скрыл командир батареи или командир дивизиона, или командир полка, что кто-то из офицеров не прибыл утром на службу, а вдруг с ним что-то случилось серьезное и это серьезное обязательно вылезет наружу. Естественно, что командование при первой же возможности старалось избавиться от таких офицеров. И избавлялось, как, например, от капитана Кистанова, начальника двигательного отделения 7-ой батареи, хотя и сам он был отличным специалистом, и отделение у него было отличное, и с личным составом он умел работать. Но была у него такая слабость — регулярно по понедельникам не прибывать на службу, и так все к этому привыкли, что даже не докладывали об этом, но подвернулась возможность и избавились от него, как и от некоторых других, уволив из рядов Вооруженных сил.

Но это будет позже, а сейчас я снова возвращаюсь к КЗ с заправкой 7-ой батареи. Время позднее и, хотя по календарю июль месяц, уже темно. Въезжаем в дивизион и сразу сворачиваем налево, на техническую зону. Подъезжаем к стартовой позиции 7-ой батареи — я из машины ныряю в темноту и боком-боком выныриваю уже среди агрегатов заправочного отделения с деловым видом инструктора. Ракета уже установлена на пусковой стол, заправщики разворачивают заправочные коммуникации, а я, стараясь не привлекать внимания к своей персоне начальствующих лиц дивизиона, полка и дивизии, выполняю свои обязанности инструктора. К счастью, внимание к моей персоне никто из начальства не проявил, только майор Иван Егорович Лавренов из оперативного отделения управления дивизии, проверявший стартовое отделение батареи в составе инструкторской группы дивизии, увидел меня, подошел и сразу опытным взглядом, вернее, носом учуял специфический запах, помянул соленый огурец и посоветовал держаться подальше от начальства и сопровождавших его лиц. Что я благоразумно и сделал, быстренько облачившись в защитный костюм и противогаз, как и положено заправщику, растворясь среди личного состава батареи и контактируя только с начальников заправочного отделения капитаном А. Костюковым.

Отделение заправки под командованием начальника отделения капитана А.Костюкова и старшего оператора старшего лейтенанта В.Пинина сработало отлично, без всяких прикрас и скидок. Собственно, так оно и должно было быть — лучший начальник отделения заправки в дивизионе капитан А.Костюков, через год сменивший меня на должности старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию, опытный старший оператор старший лейтенант В.Пинин, подготовленный, натренированный личный состав отделения. 7-я батарея успешно выполнила учебно-боевую задачу с реальной заправкой КРТ, проведя условный пуск ракеты на отлично по оценке инструкторской группы дивизиона.

Как было принято, после выполнения учебно-боевой задачи состоялось подведение итогов с оценкой каждого отделения, командира батареи и батареи в целом. Разбор КЗ проводили в сооружении, которое находилось на стартовой позиции и предназначалось для хранения в нем обмывочно-нейтрализационной машины 8Т311, но никогда не использовавшееся для этого. В сооружении собрались офицеры батареи, офицеры инструкторской группы дивизиона, ответственные от дивизиона и полка и офицеры комиссии дивизии во главе с заместителем командира дивизии полковником И.Ф.Николаевым. В состав комиссии дивизии входили офицеры оперативного отделения управления дивизии: майор Лавренов — инструктор по стартовому отделению, майор Жевтун — инструктор по двигательному отделению, майор Кириллов — инструктор по электроогневому отделению, майор Никоненко — инструктор по заправочному отделению. Разбор проводился по уже опробованной схеме, позаимствованной на полигоне — сначала докладывал свои замечания и оценку отделению инструктор дивизиона, а следом — инструктор дивизии, который дополнял сделанные замечания и соглашался или не соглашался с оценкой инструктора дивизиона, выставляя свою оценку. Конечно, приоритет принадлежал инструктору вышестоящей комиссии и его оценка была окончательной. Надо сказать, что в ситуации, когда две инструкторские группы проверяли батарею перед поездкой на полигон, была двойственной и задачи инструкторских групп несколько различались. Если задачей комиссии дивизии было как можно больше накопать и даже занизить оценку батареи, чтобы личный состав не расслаблялся и не почивал на лаврах перед полигоном (такая же задача была бы и у нас, комиссии дивизиона, если бы мы проверяли одни), то в присутствии комиссии дивизии нашей задачей было дать объективную оценку батарее, нет не приукрасить, но и не занизить в глазах командования дивизии реальное положение дел с подготовкой батареи к полигону, ведь заниженная нами, пусть и из-за благих побуждений, оценка батареи в присутствии комиссии дивизии становилась оценкой и командования полка, и командования дивизиона, и нас самих, офицеров-специалистов службы РВО, готовивших батарею к полигону. Когда подошла моя очередь дать оценку работы отделения заправки, я совершенно объективно, сделав несколько мелких замечаний, поставил отделению оценку «отлично», чем вызвал большое недовольство полковника И.Ф.Николаева, обрушившегося на меня с упреками в несерьезном подходе к проверке готовности батареи к полигону и чуть ли не в низкой моей компетенции, затронув мою честь как специалиста и инструктора. Я, естественно, начал огрызаться и мог капитально влипнуть, если бы майор Иван Егорович Лавренов, с которым мы были в нормальных, товарищеских отношениях (до конца его жизни) своевременно меня не остановил, оттеснив на второй план, подальше от полковника Николаева. В такой ситуации майору Никоненко — инструктору по заправочному отделению комиссии дивизии ничего не оставалось, как придумать еще пару замечаний и снизить оценку до «хорошо». Подводя итоги проверки, полковник И.Ф.Николаев, конечно, как положено в таких случаях, отчитал командование дивизиона, офицеров батареи и нас, инженеров дивизиона, но мы понимали, что это был традиционный ритуал, батарея успешно выдержала проверку, что и требовалось показать.

Моя небольшая стычка с заместителем командира дивизии полковником И.Ф. Николаевым никаких отрицательных последствий для меня не имела, хотя он меня запомнил (у него была хорошая память). И потом мне несколько раз приходилось общаться с полковником И.Ф.Николаевым и в качестве командира дежурных сил дивизиона, и на учениях и эти общения были вполне благополучными для меня. И когда он уходил из дивизии к новому месту службы в Москву и приезжал в наш полк, чтобы проститься с офицерами и личным составом, на общем построении офицеров управления полка и офицеров и личного состава 2-го дивизиона, обходя строй офицеров, протянул мне конфету, одному из немногих (была у него такая форма поощрения офицеров), сказав при этом:

— Меньше болтай.

Чем привел меня в некоторое замешательство, и я даже переспросил его:

— Вы не путаете, товарищ полковник?

На что он мне ответил:

— Не путаю, я знаю, что говорю.

И пожелал успехов в службе. Я думаю, что если бы я служил в то время, когда полковник И.Ф. Николаев был заместителем командира дивизии, в управлении дивизии, то, возможно, моя военная судьба в дальнейшем сложилась бы по-другому.

Полковник И.Ф.Николаев оставил заметный след в дивизии и ветераны 29 ракетной дивизии до сих пор его хорошо помнят за его требовательность, строгость и всестороннюю подготовку и эрудицию. Честно сказать, его приезда в полки побаивались командиры и начальники, особенно, тыловые. Была у него одна привычка, кроме неожиданного приезда в дивизион с осмотром стартовых позиций и посещения КП дивизиона с беседой с дежурным по КП дивизиона или командиром дежурных сил дивизиона — посещение солдатской столовой с проверкой состояния солдатских кружек. И не дай бог, если на кружках обнаруживался чайный налет, а он образуется всегда и обычной мойкой посуды, как это обычно делалось в столовых, его не удалить. Поэтому тыловики, только прослышав, что в полк должен приехать полковник Николаев, бросали все силы на очищение кружек от чайного налета, пока не сообразили использовать для этой цели пергидроль, которая очищала кружки без всякого участия человека. После непродолжительного выдерживания кружек в растворе пергидроли оставалось только ополоснуть их в чистой воде и кружки блестели, как первозданные. А с пергидролью у нас проблемы не было — мы же ракетчики.

Подготовка к поездке на полигон

С 1966 года начинаются регулярные поездки стартовых батарей на полигон Капустин Яр для производства учебно-боевых пусков ракет. Первой батареей, которой выпала такая честь и на которую легла высокая ответственность продемонстрировать уровень боевой подготовки и способность выполнить поставленную боевую задачу, стала 8 батарея под командованием майора В.Н.Лихолетова. Стартовая батарея, выезжающая на полигон, представляла не только самою себя, но практически показывала уровень боевой подготовки дивизиона, полка и даже дивизии, ведь по результатам выполнения ею боевой задачи — проведения учебно-боевого пуска ракеты фактически оценивались уровень и организация боевой подготовки в дивизии. С получением распоряжения на выезд стартовой батареи на полигон и до отъезда в батарее и дивизионе начала проводиться интенсивная подготовка к полигону.

Я сейчас уже не помню точно, какой срок нам отпускался до отъезда, но за это время надо было сделать максимум возможного, чтобы качественно выполнить предстоящую задачу на полигоне. Все прекрасно понимали важность предстоящего испытания полигоном для батареи, полка, дивизии и свою ответственность за то, чтобы оно прошло успешно, а кто не понимал, тому настойчиво объясняли. В итоге, и офицеры и личный состав были настроены решительно на лучший результат — и теоретически, и практически, и морально. 8-я батарея не исключение. Точно так же готовились к отъезду на полигон в дальнейшем и другие стартовые батареи полка. Забегая вперед, скажу, что 8-я батарея успешно выполнила учебно-боевую задачу, защитив боевую честь 867 ракетного полка и 29 ракетной дивизии. А до отъезда батареи на полигон предстояло провести ряд мероприятий по боевой подготовке и мероприятий организационного характера, которые включали в себя:

— Доукомплектование батареи офицерским и личным составом, если такой некомплект имелся. Подчеркиваю, не замену и подмену, а именно, доукомплектование. Если в дивизионе при несении боевого дежурства в постоянной боевой готовности или даже при выполнении боевой задачи можно было допустить некоторый некомплект офицерского и личного состава в батарее без ущерба для боевой готовности, то на полигон стартовая батарея должна была прибыть полностью укомплектованной по штату. Я могу ошибиться, но мне кажется, что в 8-ю батарею в качестве заместителя командира батареи по технической части был включен старший лейтенант Латышев вместо капитана Гомонова, назначенного на другую должность.

— Теоретическая и практическая подготовка личного состава батареи с принятием зачетов на допуск к КЗ с заправкой КРТ комиссией дивизиона (полка). И, как заключительный этап подготовки и проверки готовности батареи к учебно-боевому пуску на полигоне, КЗ с заправкой КРТ под контролем инструкторской группы дивизиона, полка или дивизии с оценкой каждого номера боевого расчета пуска (батареи) с оформлением протокола на допуск личного состава к учебно-боевому пуску на полигоне.

И в теоретической, и в практической подготовке личного состава большую роль играли инженеры службы ракетного вооружения дивизиона. Они должны были обеспечить качественную подготовку личного состава своей помощью офицерам батареи, прямым участием в подготовке личного состава, постоянным контролем хода и качества проведения занятий, в качестве инструкторов на КЗ проверки и оценки практической подготовки личного состава и приеме зачетов на допуск личного состава в составе комиссий дивизиона и полка. Фактически, оценка батареи и отделений батареи инструкторской группой полигона рассматривалась командованием полка, как оценка и самого старшего инженера дивизиона в качестве специалиста и инструктора.

Теоретическая и практическая подготовка батареи была успешно завершена комплексным занятием с заправкой КРТ и оформлена официально приказом по полку на допуск личного состава 8-ой батареи к проведению учебно-боевого пуска ракеты на полигоне. Но мы знали, что это проверка не последняя, что на полигоне батарею ждет проверка комиссией полигона на допуск к учебно-боевому пуску ракеты и, надо сказать, с тревогой и волнением ждали этой проверки, наслышавшись от знатоков о строгости комиссии полигона.

— Формирование и подготовка инструкторской группы дивизиона, которая должна была под контролем инструкторской группы полигона оценить работу батареи при подготовке и проведении пуска ракеты. Укомплектовывалась инструкторская группа, как правило, офицерами службы РВО дивизиона с привлечением офицеров службы РВО полка и при необходимости офицеров стартовых батарей (обычно, старшего оператора машины подготовки 8Н213). Естественно, что мы, инструктора, должны были быть подготовлены не хуже, чем инструктора полигона, чтобы не ударить в грязь лицом и квалифицированно оценить батарею и суметь аргументировано защитить свою оценку, если в этом возникнет необходимость. А для этого необходимо было, кроме технических и эксплуатационных документов, отлично знать нормативные документы — боевые графики, временные нормативы, порядок оценки работы номеров боевого расчета и отделения, и батареи в целом. Успешное выполнение учебно-боевой задачи — проведение пуска ракеты боевым расчетом 8-ой батареи подтвердило, в частности, что подготовка инструкторской группы была на должной высоте.

Следует заметить, что задача инструкторской группы на полигоне не ограничивалась только оценкой батареи. Не менее, а может быть даже, большее значение имело обеспечение офицерами инструкторской группы качественного приема ракетной техники личным составом батареи и подготовки ее к работе. Инструктор дивизиона на полигоне должен был выполнять две противоположные задачи. С одной стороны, как инженер дивизиона — специалист, обеспечить успешное выполнение боевой задачи батареей, отделением. С другой стороны, как инструктор, объективно оценить под контролем инструктора полигона работу батареи, отделения таким образом, чтобы, с одной стороны, не занизить оценку (во вред батареи, полка и дивизии), а с другой стороны, чтобы не выглядеть в глазах инструктора полигона малограмотным специалистом или необъективным, пристрастным инструктором. И то, и другое было чревато крупными неприятностями для инструктора.

— Комплектование и подготовка аварийно-спасательной команды (АСК), которая должна была вместе со стартовой батареей убыть на полигон и при подготовке ракеты к пуску находиться на стартовой позиции в готовности к аварийно-спасательным работам. Надо было укомплектовать АСК личным составом, оснастить необходимыми защитными, техническими и аварийно-спасательными средствами и средствами нейтрализации КРТ. Подготовить личный состав АСК теоретически и практически с принятием зачетов на допуск к проведению аварийно-спасательных работ. Опыт комплектования и использования АСК в дивизионе уже был, ведь на каждое КЗ с заправкой КРТ в обязательном порядке привлекалась АСК. К счастью, без практического использования. Но одно дело в своем дивизионе, когда личный состав АСК собирается из разных подразделений на несколько часов на время проведения КЗ с заправкой КРТ и все под руками. Возникающие проблемы с оснащением, укомплектованностью АСК можно было решить на месте, и совсем другое — на полигоне, когда АСК формируется на несколько недель и уже превращается в подразделение, которое требует постоянного командирского надзора и в пути следования, и на полигоне. Если с комплектованием и оснащением АСК проблем не было, то сразу возникла проблема с начальником АСК, который должен был подготовить АСК к поездке на полигон, представить АСК на полигоне инспектору по технике безопасности полигона для сдачи зачетов на допуск и проверки ее оснащенности и обеспечить сдачу зачетов. Эта проблема возникала при каждой поездке на полигон стартовых батарей дивизиона и каждый раз командир дивизиона возлагал обязанности начальника АСК на меня, старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию, несмотря на мое отчаянное сопротивление и приводимые доводы, не считая нужным посылать на полигон еще одного офицера в качестве начальника АСК. Правда, в итоге был достигнут разумный компромисс: АСК включалась в состав батареи в пути следования и на все время пребывания на полигоне и подчинялась командиру батареи. С меня снимались командирские обязанности и оставалось только техническое руководство АСК и ответственность за подготовку, оснащенность и за допуск к работе на полигоне инспектором по технике безопасности полигона. До убытия на полигон, наряду с подготовкой личного состава стартовой батареи, приходилось заниматься уже лично мне, как начальнику АСК, сбором и обучением личного состава АСК, который пока оставался в своих подразделениях, оснащением необходимыми средствами. Подготовка АСК прошла успешно, мои труды не пропали даром, и на полигоне АСК выдержала проверку инспектором по технике безопасности полигона. К счастью, показать на практике свою подготовку АСК не пришлось.

— Формирование и подготовка всей команды, отправляемой на полигон, так называемой «цепочки», которая помимо 8-ой стартовой батареи, АСК и инструкторской группы включала в себя и расчет стыковки ртб с начальником расчета стыковки и старшим от ртб, как правило, начальником группы ртб. За давностью лет не помню фамилию старшего от ртб — начальника группы сборки 2-ой бригады ртб, помню только, что это был плотный, среднего роста, очень коротко подстриженный майор, напоминающий по внешнему виду киноактера Сергея Векслера, играющего крутых парней в современных сериалах. В состав «цепочки» входил и расчет ОПД дивизиона с начальником ОПД дивизиона капитаном Ященко. Для обеспечения питания личного состава в пути следования «цепочке» придавалась полевая кухня с расчетом поваров.

Руководителем команды («цепочки»), отправлявшейся на полигон, был назначен заместитель командира полка подполковник В.А.Ганин, его заместителем — заместитель командира 2-го дивизиона майор А.М.Баталов. Обязанности начальника штаба команды («цепочки») исполнял помощник начальника штаба 2-го дивизиона старший лейтенант Г.Ф.Дубровин (в 1963 г. уже побывавший на полигоне с 1-ым дивизионом). Обязанности тыловика «цепочки» — помощника руководителя «цепочки» по тылу были возложены на начальника продовольственной и вещевой службы дивизиона лейтенанта ... Не помню его фамилии. И, по-моему, еще был кто-то из автомобилистов, возможно капитан Денисов? В состав «цепочки» входил и начальник медпункта дивизиона лейтенант А.Е. Шапошников, на которого возлагалось медицинское обеспечение личного состава, убывающего на полигон.

Если для проведения пуска ракеты стартовая батарея использовала технику полигона, то для обеспечения жизнедеятельности личного состава «цепочки» на полигоне нужно было некоторое количество автотехники, которую «цепочка» брала с собой. Обычно вместе с личным составом на полигон отправлялись: ГАЗ-69 (или УАЗ-469) командира полка или заместителя командира полка (в зависимости от того, кто руководил «цепочкой»), автобус дивизиона, бортовой ЗИЛ-157, санитарная автомашина УАЗ-452, обмывочно-нейтрализационная машина 8Т311 (как цистерна для воды для приготовлении пищи при движении по железной дороги и как пожарная машина для АСК).

Дорога на полигон

Наконец, в конце мая 1966 года пришел день погрузки и отправки 8 стартовой батареи на полигон. Все приготовления закончены, полностью сформированная и укомплектованная «цепочка» выезжает на станцию погрузки Гардене, находящуюся в трех километрах от Добеле-2, где уже нас ждет воинский эшелон. Эшелон состоял из одного купейного вагона для офицерского состава и двух плацкартных вагонов для личного состава. Надо сказать, что в 1966 году нам повезло с вагонами, в последующем приходилось довольствоваться обычными грузовыми вагонами (теплушками) и для офицеров, и для солдат, как летом 1968 года, когда на полигон выезжала 7-я батарея. Или, в лучшем случае, плацкартным вагоном для офицеров. Кроме пассажирских вагонов в состав эшелона входили товарный вагон (теплушка) для полевой кухни, товарный вагон для караула и несколько платформ для автотехники, следующей вместе с «цепочкой».

Офицерский состав занимает купейный вагон, личный состав распределяется по плацкартным вагонам. Автотехника грузится на открытые платформы и закрепляется надлежащим образом к платформам, чтобы исключить всякую возможность перемещения автомашин по платформам в пути следования. Крепили автомашины проволокой, скрученной из нескольких ниток, как это обычно делалось при перевозке техники по железной дороге. Хотя уже применялись при перевозках техники специальные крепления из цепей для многократного использования. Но были ли они у нас? Или они принадлежали железной дороге? Как бы то ни было, автотехнику погрузили на платформы, полевую кухню вместе с набором продуктов на путь следования, дровами, водой тоже погрузили, но уже в крытый вагон (теплушку) и повара под руководством тыловика «цепочки» приступили к приготовлению пищи для личного состава. По-моему, еще до отправления эшелона обед (ужин?) был готов, и личный состав успел поесть на дорогу. Назначенный заранее караул вместе с начальником караула разместился в вагоне, специально предназначенный для караула, и занялся его обустройством.

В эшелоне организуется несение внутренней и караульной службы в соответствии с Уставом внутренней службы и Уставом гарнизонной и караульной службы Вооруженных Сил СССР. Назначаются: старшие по вагонам на весь путь следования из начальников отделений стартовой батареи; дежурный по эшелону на сутки; дневальные по вагонам на сутки; караул на сутки. Последний инструктаж всего личного состава «цепочки»: объявляются начальник воинского эшелона (им был назначен приказом командира полка майор Баталов); номер воинского эшелона; правила поведения личного состава при перевозке по железной дороге и необходимые меры безопасности, которые требуется соблюдать; порядок действий отставшего от эшелона военнослужащего. К отъезду все готово. Занимаем места в вагонах и ждем, когда наш воинский эшелон подцепят к проходящему мимо железнодорожному составу.

Дождались, и двинулись в путь из «совсекретного леса» в Латвии в «совсекретную» астраханскую степь. Надо сказать, что с этой поездкой на полигон нам повезло — и офицерам и личному составу. Купейный вагон для офицеров и плацкартные вагоны для личного состава обеспечили достаточно комфортные условия в пути следования. Тем более, что мы с Анатолием Шапошниковым — начальником медицинского пункта дивизиона, разместились вдвоем в купе, которое было отведено для медпункта эшелона. Так как, к счастью, медицинской помощи никому в дороге не потребовалось, то ничто не отвлекало нас в свободное от занятий время от чтения и философских бесед, тем более, что у врача дивизиона, кроме средств оказания медицинской помощи, было еще кое-что тоже медицинское, способствующее беседам «за жизнь». А жизнь и воинская служба продолжалась и в поезде в соответствии с уставами внутренней и гарнизонной и караульной службы и утвержденным командирами распорядком дня. А в распорядке дня, кроме подъема и отбоя, завтрака, обеда и ужина, которые не всегда приходились на одно и тоже время из-за особенностей передвижения в воинском эшелоне, но всегда были, важное место отводилось проведению занятий с личным составом по специальной подготовке, ведь впереди нас ждал не только учебно-боевой пуск ракеты, но и сдача зачета по специальной подготовке комиссии полигона. В соответствии с распорядком дня время после завтрака и до обеда отводилось на специальную подготовку личного состава, поэтому после завтрака офицеры батареи, ртб, инструкторской группы, начальник ОПД дивизиона, расходились по вагонам для проведения занятий со своими солдатами. На мне, как начальнике АСК по совместительству, лежала еще и задача по проведению занятий с личным составом АСК для закрепления знания химико-технических свойств КРТ и действию АСК в различных аварийных ситуациях. И хотя плацкартный вагон удобнее теплушки и более пригоден для занятий, однако одно дело проводить занятия с несколькими воинами в одном отсеке плацкартного вагона и другое дело, когда воинов 20 человек и в один отсек они просто не вмещаются. К тому же мерный стук колес, покачивание вагона и тепло за окнами вагона и в самом вагоне, исходящее от молодых тел, действовало убаюкивающе на молодых парней. Но, как бы то ни было, занятия проводились, несмотря на неудобства и прочие сопутствующие обстоятельства, вроде дремоты.

И однажды кому-то в голову пришла шальная мысль перенести проведение занятий с АСК из вагона в салон нашего дивизионного автобуса, перевозимого на грузовой платформе в составе нашего эшелона. Вместимость салона автобуса позволяла разместиться в нем всей аварийно-спасательной команде во главе с начальником АСК. Что мы и сделали после завтрака во время очередной остановки поезда. Удобно рассаживаемся в салоне нашего автобуса и начинаем занятия. Однако выясняется, что при движении поезда проводить занятия в салоне автобуса, стоящего на грузовой платформе, не так уж и комфортно, как это нам представлялось. Оказалось, что стук колес и шум от движущегося поезда значительно сильнее, чем в плацкартном вагоне, и надо напрягать голос и слух, чтобы тебя услышали, и ты услышал других. Конечно, мы позанимались до очередной остановки поезда, но от затеи проводить занятия в автобусе отказались, тем более, что нахождение людей на платформах, в кабинах и кузовах автомашин при движении поезда было грубейшим нарушением требований главы 12 «Особенности внутренней службы при перевозке войск» Устава внутренней службы Вооруженных Сил СССР. Нам повезло, что это нарушение не обнаружил соответствующий военный комендант на железной дороге.

А наш воинский эшелон, между тем, продолжал движение в заданном направлении, делая короткие, на несколько минут — на перегонах, и длинные, на несколько часов — остановки на станциях переадресовки, когда можно было выйти из вагонов, размяться, пройтись по станции и даже за ее пределами, купить свежие газеты и еще кое-что, зайти в вокзальный ресторан... Надо сказать, что в 1966 году на вокзалах были неплохие рестораны, с неплохим ассортиментом и обслуживанием. Тем более, когда в ресторане вдруг появлялись молодые офицеры — летчики (мы же носили авиационную форму), оживляя монотонную жизнь женского персонала шутками и разными байками, в том числе и о том, что следуем во Вьетнам воевать с американцами, как в ресторане на одной из станций пошутил начальник отделения заправки 8-й батареи капитан И.Е.Артюхин, чтобы покрасоваться перед официантками и вызвать особое внимание к нам. Можно было даже посидеть и полежать на травке в тенечке (погода в пути следования была солнечная и жаркая — все-таки конец мая) в ожидании отправки нашего эшелона, как это было на станции им. Максима Горького на подъезде к Волгограду. Запомнилась именно эта станция по двум причинам. Во-первых, из своего необычного названия. Во-вторых, из-за одного случая, оставшегося в памяти. На этой станции наш эшелон простоял несколько часов. Голая степь, жара, несколько домов пристанционного поселка, кусочек лесозащитной полосы, посаженной еще в 1949 году по сталинскому плану преобразования природы для защиты степных районов от суховеев. Заброшенные при Хрущеве, части этих полос кое-где сохранились и к 1966 году представляли уже неплохие рощицы, где можно было укрыться от солнца и отдохнуть. По-моему, на этой рабочей, сортировочной станции даже не было вокзального помещения, зато, когда мы высыпали из вагонов, обнаружилась рядом с железнодорожным полотном водозаборная колонка. Кто-то дернул ручку колонки и, о, чудо!, из колонки ударила струя чистой холодной воды, вызвав радостное оживление среди офицеров и солдат, утомленных недельным путешествием в воинском эшелоне. Естественно, началось умывание, обмывание по пояс и полоскание в струе холодной воды, такое приятное при температуре воздуха за 30 градусов.

Наше радостное оживление с омовением из водозаборной колонки охладила какая-то женщина, подошедшая к нам, плескавшимся у колонки. Она попросила нас не плескаться у колонки, потому что вода после наших омовений через грунт попадет в подземный резервуар, над которым стоит колонка и который является единственным источником воды для жителей этой станции, загрязнив ее. Оказалось, что на станции им. Максима Горького вода привозная, поэтому-то подземный резервуар и водозаборная колонка находились рядом с железнодорожными путями. Женщина объяснила, что воды не жалко, ее регулярно доставляют на станцию в железнодорожных цистернах, что можно использовать воды для омовения, сколько надо, только надо отойти в сторонку от колонки, чтобы вода не могла попасть назад в резервуар. Конечно же, просьба была немедленно с извинениями исполнена. А эта станция в голой, жаркой степи и этот эпизод в памяти остался.

Полигон. 1966 год. 8 батарея

Наконец, наш эшелон прибывает на станцию Капустин Яр. Далее вглубь полигона, до станции выгрузки эшелон, без проводниц пассажирских вагонов, тащит уже мотовоз с военным экипажем. Станция выгрузки, она же конечная станция железнодорожной ветки. По ней, по утрам, доставлялись поездом (или, как тогда говорили на полигоне, мотовозом) сотрудники полигона и прочие заинтересованные лица на объекты полигона, разбросанные в астраханской степи, и по вечерам возвращались домой или в гостиницы на 10-ю площадку, как в ракетных войсках именовались жилые городки полигонов и ракетных дивизий.

Разгружаемся, освободившиеся вагоны и платформы мотовоз оттаскивает назад на станцию Капустин Яр, где они вместе с проводницами наших пассажирских вагонов будут дожидаются завершения нашей полигонной эпопеи. «Цепочка» следует на расположенную в километрах трех от станции выгрузки площадку №20. На этой площадке или объекте (военном городке) в те годы размещались прибывшие на пуск боевые расчеты наземных и шахтных комплексов РСД. Здесь же предстояло расположиться и нам. Площадка №20 оказалась военным городком, занимавшим участок степи прямоугольной формы, обнесенный забором из колючей проволоки с КПП в правом углу прямоугольника. Слева от КПП вдоль забора стояло в ряд несколько стандартных двухэтажных казарм, а всю остальную территорию городка занимали стандартные сборно-щитовые бараки, точно такие же, как в ракетных полках РСД. Среди сборно-щитовых бараков возвышались одинаковые кирпичные здания солдатской и офицерской столовых такого же вида, как солдатские столовые в наших ракетных дивизионах, и здание клуба.

В сборно-щитовых бараках располагались штаб и службы площадки №20, солдатский магазин и чайная, а также гостиницы, для офицеров, прибывших вместе с боевыми расчетами на пуск, и прочих командировочных. Но, как выяснилось после нашего прибытия на площадку №20, места для офицеров нашей «цепочки» в офицерских гостиницах не нашлось. Дело в том, что в 1966 году начались регулярные поездки стартовых батарей ракетных полков РВСН на полигон Капустин Яр для проведения учебно-боевых пусков ракет Р-12 и Р-14, и к нашему приезду на полигоне уже скопилось несколько «цепочек», ожидавших своей очереди на проведение пусков. Надо к тому же, сказать, что стартовыми батареями проводились не только просто учебно-боевые пуски ракет, но и пуски ракет с экспериментальными или исследовательскими целями с участием представителей НИИ и промышленности, что иногда приводило к сдвигу запланированного времени пуска и, соответственно, к продлению пребывания «цепочки» на полигоне. По-моему, и 8-я батарея проводила подобного рода пуск. Короче говоря, все офицерские гостиницы на 20-й площадке были заняты офицерами ранее прибывших «цепочек» и представителями промышленности. Для нашего руководителя, подполковника Ганина, нашлось место в гостинице для руководящего состава (была и такая на 20-й площадке), а всем остальным офицерам нашей «цепочки» пришлось размещаться в одной солдатской казарме вместе с личным составом, используя Ленинскую комнату и другие подсобные помещения казармы для cна и отдыха.

Наше пребывание на полигоне затянулось почти на месяц. Но, нет худа без добра, хотя не таким уж худом было находиться на полигоне в июне-месяце без боевого дежурства и рутины повседневной службы в дивизионе. Пару раз в выходные дни, а выходные дни они и на полигоне выходные дни, офицеры «цепочки» смогли съездить на нашем автобусе на «экскурсию» на 10-ю площадку, посмотреть и военный, и гражданский Капустин Яр и даже побывать на Ахтубе и искупаться в ней.

Чем запомнилось пребывание на полигоне, кроме сдачи зачетов на допуск к пуску, приемом и сдачей специальной техники, пуска ракеты? Конечно же, в первую очередь, жаркой солнечной погодой, когда температура воздуха далеко превышала 30 градусов в тени и при такой температуре надо было не прятаться от солнца в помещениях, а готовить и проводить пуск ракеты, находясь в средствах защиты от КРТ (спецкостюм, резиновые сапоги, резиновые перчатки, противогаз) в течение нескольких часов. Для предотвращения перегрева и обезвоживания в условиях жаркой погоды на полигоне еще перед отъездом все бойцы были обеспечены флягами, которые на полигоне постоянно имели при себе, заполненные кипяченой водой, чтобы не только утолять жажду, но и для того, чтобы предотвратить употребление сырой воды личным составом из случайных источников для исключения заражения дизентерией.

Как ни странно, в условиях жаркой погоды запомнилась и полигонная грязь, с которой и близко не могла сравниться наша родная прибалтийская грязь. Это мы почувствовали, когда однажды набежала тучка, и пролился на полигонную степь кратковременный, но сильный дождь. Высушенная жарким солнцем глинистая почва полигонной степи превратилась в грязь, в глинистый раствор — скользкий, как лед, и прилипчивый, как клей. Про такую грязь говорят: подметки рвет. И хотя между казармами, солдатской и офицерской столовыми, гостиницами и другими зданиями площадки №20 были проложены дорожки, полностью исключить контакт с грунтом было невозможно. И каждый на своих сапогах ощутил, что это такое земля полигона, когда на входе в казарму или офицерскую гостиницу соскребал ее со своих ног. К счастью, наше противоборство с землей полигона продолжалось недолго. Через пару дней жаркое солнце подсушило землю. И мы снова твердо стояли на земле, готовые к предстоящим испытаниям.

Еще одной достопримечательностью полигона, оставшейся в памяти наряду с грязью, стали мелкие мошки из семейства комаров, или мошкА, как ее называли на полигоне, которые появлялись в июне-месяце из плавней междуречья Волги и Ахтубы и доставляли массу неудобств, особенно при работе на технике. Единственное спасение от этих кровососущих насекомых — защитный спецкостюм от КРТ с противогазом и резиновыми перчатками. Но в условиях 30-40 градусной жары длительное пребывание в таком виде чревато перегревом и тепловым ударом. Вот и приходилось заправщикам, которые раньше всех облачались в спецзащиту и позже всех разоблачались, находясь на предстартовой позиции в ожидании команды на занятие стартовой позиции при подготовке ракеты к пуску, балансировать между опасностью перегрева и опасностью быть искусанным мошкОй, если снимешь противогаз, чтобы избежать опасности перегрева. А опасность быть искусанным мошкОй была велика, потому что потная голова без противогаза привлекала мошкУ. Хорошо, когда был ветерок и рассеивал мошкУ, давая возможность, хотя бы в течение нескольких минут побыть без противогаза. А если не было ветерка, то оставалась единственная возможность снять противогаз и подышать без противогаза — залезть в кабину автомашины. Так и приходилось делать периодически, несмотря на то, что в кабине было, как в финской бане, да и мошкА успевала проникнуть следом за тобой, правда в значительно меньшем количестве, от которого можно было отбиться.

Наше пребывание на полигоне летом 1966 года запомнилось еще двумя обстоятельствами, не имеющими отношение к выполнению стоящей перед нами задачи, но дающими представление о некоторых деталях быта на площадке №20 в 1966 г.

Во-первых, переполненность офицерской военторговской столовой, которая размещалась в типовом здании солдатской столовой ракетного дивизиона РСД, во время завтраков, обедов и ужинов. Офицерская столовая была обычной столовой самообслуживания и в установленное время приема пищи очередь, желающих принять эту самую пищу, начиналась от входа в зал столовой и тянулась через весь зал к раздаче. Но девушки на раздаче работали быстро, быстро продвигалась и очередь. Выбор и качество блюд были вполне удовлетворительными, а цены вполне приемлемыми.

Во-вторых, и это была приятная неожиданность, в столовой был и буфет с сухим вином и пивом, что несколько скрашивало наше затянувшееся нахождение на полигоне. В последующие годы подобных приятных неожиданностей на площадке №20 уже не было. В 1967 году началась в стране очередная кампания по борьбе с пьянством...

Стоит, пожалуй, сказать еще об одном нюансе, связанным с порядком использования нашей автомобильной техники на полигоне и делавшим этот порядок, по моему мнению, более удобным, чем у нас в ракетных полках. Так же, как и в полку, выход нашего автотранспорта за пределы площадки №20 планировался накануне. Выписывались путевки на машины, при выезде с площадки №20 на КПП машины проверялись контролером КПП, но, если в полку машина планировалась и путевка выписывалась на одного конкретного человека — старшего машины, то на полигоне не было жесткой привязки к одному старшему машины. Машину можно было использовать при необходимости с другими старшими и неоднократно в течение суток. Для этого надо было только вписать в путевку фамилию нового старшего машины. Что, на мой взгляд, было разумно и позволяло без излишней суеты рационально использовать автомашины для наших нужд.

Особенности пребывания на полигоне мы познавали в процессе всей нашей жизнедеятельности, а сразу после размещения на площадке №20 перед личным составом «цепочки», помимо самого пуска ракеты, встали две важные задачи:

— сдача зачетов комиссии полигона на допуск личного состава стартовой батареи и АСК на допуск к учебно-боевому пуску;

— прием техники для подготовки и проведения пуска у местной (полигонной) стартовой батареи или предыдущей стартовой батареи, уже отстрелявшейся.

И офицеры, и личный состав «цепочки», за исключением, может быть, нашего тыловика и нашего врача, с волнением ждали дня сдачи зачетов. И вот, через несколько дней после нашего прибытия на полигон, этот день наступил. Комиссию полигона, она же инструкторская группа, возглавлял майор Халип — начальник отдела (как он назывался, к сожалению, не помню, но занимался он проведением пусков ракет) полигона. Из этого же отдела были и члены комиссии — инструктора инструкторской группы. Подготовку АСК проверял инспектор по технике безопасности полигона. Неприятных неожиданностей не было. Личный состав 8-й стартовой батареи и АСК успешно сдал зачеты и получил допуск к учебно-боевому пуску ракеты. Одну задачу мы выполнили. Но оставалась еще одна, не менее важная задача, успешное выполнение которой определяло в конечном итоге и успешное выполнение основной нашей задачи — проведения учебно-боевого пуска ракеты. Это — прием техники. Однако, выполнение этой задачи затянулось. Нам пришлось ждать недели две, пока отстрелялись другие батареи и, наконец, подошла наша очередь. Поскольку пуски в 1966 году следовали один за другим, то отстрелявшиеся батареи передавали технику не местным хозяевам этой техники, а сразу другим батареям, готовившимся к пуску. И 8-й батарее пришлось принимать технику непосредственно у отстрелявшейся батареи, а офицерам инструкторской группы дивизиона обеспечивать качественный прием техники своим личным участием в технической проверке и в решении возникающих вопросов в процессе приема-передачи. Надо было очень внимательно и качественно принимать технику, чтобы не пропустить недостатков или неисправностей, которые в случае пропуска становились недостатками и неисправностями принявшей стороны.

После приема техники батареей никаких претензий и жалоб полигонными хозяевами техники не принималось — вся ответственность за готовность техники к пуску ложилась на плечи принявшей «цепочки». И даже отказ или какая-либо неисправность техники, появившиеся во время подготовки ракеты к пуску, относились на счет принявшей технику батареи. Полигонная техника, в отличие от нашей штатной батарейной техники (особенно средства заправки КРТ), подвергалась интенсивной эксплуатации при проведении пусков ракет, что, естественно, отражалось на ее состоянии, даже внешнем. Так что смотреть надо было, как говорится, в оба, в том числе и нам, офицерам инструкторской группы дивизиона, тем более, что сдающая батарея старалась как можно быстрее спихнуть с себя использованную технику принимающей батарее. В приеме-передаче техники участвовала и третья сторона — хозяева этой техники — солдаты и сержанты подразделения полигона, эксплуатирующего эту технику. Они выполняли роль третейских судей при возникновении спорных вопросов между сдающей и принимающей сторонами. Поэтому определенную положительную роль в процессе приема-передачи техники играло и установление дружеских отношений с хозяевами, солдатами и сержантами полигона, как при приеме, так и при сдаче техники. Прием-передача техники стартовыми батареями оформлялся актом, в котором перечислялись все штатные агрегаты ракетного вооружения, используемые при подготовке и пуске ракеты с указанием их технического состояния. Акт подписывался командирами сдающей и принимающей батарей и утверждался главным инженером площадки №20 (не помню, как эта должность называлась официально, но хорошо помню, что это был подполковник, запомнившийся своим «образным» языком). Прием-передача техники проходила непосредственно на стартовой позиции, у 8-й батареи это была, по-моему, площадка №4 — старая. Одновременно с приемом техники проходил и прием площадки №4, которая переходила в наше распоряжение и под нашу ответственность. На «цепочку» ложилась обязанность — осуществлять охрану площадки, расположенной на ней готовой к работе техники и контрольно-пропускной режим, чтобы посторонние не могли попасть на площадку, до передачи техники после пуска другой «цепочке» или полигонным хозяевам. Итак, техника, после тщательной проверки, принята и в оставшееся до пуска время еще и еще раз опробовалась, чтобы исключить какие-либо непредвиденные неожиданности во время подготовки и пуска ракеты.

После приема техники оставались еще два важных мероприятия — прием и транспортировка боевой ракеты Р-12 на стартовую площадку №4 и забор заправщиками батареи боевых КРТ на складах КРТ полигона и доставка их также на стартовую площадку. Ракеты, поступающие на полигон для отстрела стартовыми батареями, проверялись специалистами (подразделением проверки ракет) полигона, переводились в постоянную боевую готовность в присутствии и под контролем офицеров той стартовой батареи, для которой они предназначались, документально принимались стартовой батареей и силами и средствами стартовой батареи транспортировались на стартовую позицию. Проверка ракет проводилась в специальном здании на технической позиции полигона, не помню сейчас номер этой площадки, расположенной в нескольких километрах от стартовых площадок №4 — старая и №4 — новая. Накануне дня пуска, а может быть и за два-три дня до пуска, 8-я батарея в лице командира батареи майора Лихолетова и начальников двигательного отделения лейтенанта (ст.лейтенанта?) Федоренко и электроогневого отделения капитана Бочкарева с участием, естественно, инструкторов инструкторской группы — старших инженеров дивизиона капитана Татаринова(?) и капитана Андреева, который сам в свое время был начальником отделения проверок ракет в технической батарее 1-го дивизиона, в присутствии заместителя командира дивизиона майора Баталова и руководителя нашей «цепочки» заместителя командира полка подполковника Ганина, приняла боевую ракету Р-12 (8К63). А потом была транспортировка ракеты с технической площадки на стартовую площадку №4. И хотя расстояние между этими площадками всего несколько километров и их связывала прекрасная «бетонка», транспортировка проводилась с соблюдением всех установленных правил, которыми мы руководствовались при транспортировке ракет у себя в полку, за одним исключением — в светлое время суток вместо темного времени суток. Под руководством заместителя командира полка подполковника Ганина ракета была перевезена на площадку №4 и приведена в исходное состояние постоянной боевой готовности.

Осталось только получить КРТ на складах КРТ полигона, чтобы батарея была полностью готова к проведению учебно-боевого пуска ракеты. Накануне дня пуска отделение заправки 8-й батареи произвело забор КРТ в средства заправки на складах КРТ полигона. В отличие от приема ракеты, забор КРТ не сопровождался шлейфом из руководящих и контролирующих лиц. Заправщики обошлись (и обходились в дальнейшем) своими силами, естественно, с участием старшего инженера дивизиона — инструктора инструкторской группы дивизиона. Особенность забора КРТ была в том, что склады окислителя, горючего и перекиси водорода размещались не рядом, как в ракетных дивизионах, а в разных местах на значительном удалении друг от друга. И обычно, чтобы обеспечить руководство и безопасность, офицеры-заправщики распределялись по расчетам. А так как в отделении заправки батареи было только два офицера, а расчетов три, то подключался, естественно, и инструктор инструкторской группы дивизиона — старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию, в качестве руководителя расчета перекиси водорода. Таким образом, при заборе КРТ на складах начальник отделения руководил расчетом окислителя, старший оператор — расчетом горючего, инструктор — расчетом перекиси водорода. Так было и в 8-й батарее, когда забором окислителя руководил начальник отделения капитан Артюхин, забором горючего и пускового горючего — лейтенант Маев, забором перекиси водорода — я, старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию и инструктор инструкторской группы дивизиона. Инструктор инструкторской группы полигона при заборе КРТ на складах не присутствовал. Забор КРТ давал возможность еще раз проверить работоспособность агрегатов заправочного оборудования и еще раз убедиться в их готовности к работе. Следует заметить, что КРТ отпускались «цепочке» не просто так, а по предъявлению накладных, которые выписывались в штабе (службе тыла) площадки №20. После транспортировки КРТ на стартовую позицию (площадку №4) из каждой подвижной емкости с КРТ отделения заправки батареи лаборантом химической лаборатории полигона проводился отбор проб для анализа, и агрегаты опломбировались установленным порядком. После получения положительных результатов анализа КРТ в средствах заправки стартовая батарея была готова к бою. Оставалось только ждать команду. Забегая вперед, скажу, что, как правило, это был перевод из постоянной боевой готовности в полную боевую готовность и пуск из полной боевой готовности.

После прибытия со складов КРТ на стартовую позицию подогревателя-заправщика перекиси водорода 8Г210 проводилась одна процедура, не предусмотренная эксплуатационной документацией, но крайне важная с точки зрения обеспечения безопасности при заправке перекиси водорода в ракету. Не знаю, как поступали заправщики других «цепочек», но у нас было принято проверять фильтр наполнительного соединения перекиси водорода заблаговременно до подготовки ракеты к пуску на контакт с боевым раствором перекиси водорода. Перекись водорода, тем более боевой концентрации, крайне взрывоопасна и требует очень аккуратного обращения. Катализатором разложения со взрывом перекиси водорода служат органические вещества, масла, соли тяжелых металлов, поэтому при обращении с перекисью категорически было запрещено использовать свинцовые пломбы и свинцовые припои при пайке металлических изделий, контактирующих с перекисью. Фильтр наполнительного соединения представлял собой стаканчик, спаянный из очень мелкой металлической нержавеющей сетки. В качестве припоя должен был быть использован оловянистый припой. Для того, чтобы убедиться, что использован действительно оловянистый припой, а не свинцовый, мы и проводили всегда на полигоне испытание на контакт с перекисью, потому что внешне разницу определить было невозможно, а случаи подобного рода нарушения технологии изготовления фильтров, к сожалению, имели место. Мы сами один раз при очередной поездке на полигон обнаружили во время такой проверки подобный факт и с ужасом подумали о том, что случилось бы при заправке боевой перекиси в ракету. А что случилось бы, через 12 лет продемонстрировал взрыв ракеты во время заправки перекиси на полигоне в Плесецке в марте 1980 года с гибелью 50 человек. Проверка фильтра проводилась очень просто, но эффективно. В алюминиевое ведро или в ведро из нержавеющей стали из агрегата 8Г210 наливалось полведра боевой перекиси водорода, которая разбавлялась таким же количеством воды, чтобы снизить концентрацию раствора до невзрывоопасного уровня. Затем в ведро опускалось наполнительное соединение с установленном в нем фильтром. Если фильтр был нормальный, никаких признаков разложения перекиси не происходило, но если начиналось интенсивное образование пузырьков, это означало, что начался процесс разложения перекиси водорода под воздействием какого-то катализатора на воду и кислород с выделением большого количества тепла. В таком случае механик-водитель водообмывщика 8Т311 немедленно добавлял в ведро воду для снижения концентрации перекиси водорода, а наполнительное соединение тут же вынималось из ведра. В 8-й батарее проблем с фильтром наполнительного соединения не было.

Вместе со всеми к пуску готовился и тыловик «цепочки». Перед ним стояла ответственная задача — ко дню пуска подготовить все необходимое для обеда офицеров и личного состава «цепочки», а в день пуска приготовить обед, который традиционно проходил после пуска ракеты и подведения итогов. Собственно говоря, это был не обед в обычном смысле слова. Обед ждал личный состав в солдатской столовой на площадке №20, а офицеры ждали открытия военторговской столовой там же, если хотели есть. Это потом, через несколько лет, когда «цепочки» размещались непосредственно на площадке №4 — старая или №4 — новая и питались там же, обычный обед совмещался с послепусковым застольем. А тогда в 1966 году, как, впрочем, и в 1967, и в 1968, и в 1969, и в 1970, и в 1971 это было именно легкое застолье, чтобы отметить пуск ракеты.

Личный состав отмечал кефиром, лимонадом, печеньями, конфетами, консервами, которые наш тыловик закупал в военторге специально для личного состава ко дню пуска. Это было не сложно, но кроме этого он должен был обязательно добыть в астраханской степи барашка к офицерскому столу, для этого ему представлялись необходимые полномочия и бортовой автомобиль ЗИЛ-157. Результатов его экспедиции вглубь степей ждем с интересом. Это последний шаг на нашем пути из Прибалтики к пуску. И вот он сделан — барашек из глубины степей доставлен. К пуску все готово.

Наступает день, ради которого сто человек готовились, проводили занятия, сдавали зачеты, перемещались за 2000 километров, снова готовились и сдавали зачеты. День пуска. После завтрака офицеры и личный состав «цепочки» выезжает с площадки №20 на стартовую площадку №4, где и пребывает в тревожном ожидании приказа «Занять боевые посты». Вместе с 8-й батареей, стыковочным расчетом ртб, расчетом ОПД, офицерами инструкторской группы дивизиона, руководителями «цепочки» заместителем командира 867 рп подполковником Ганиным и заместителем командира 2-го рдн 867 рп майором Баталовым в тревожном ожидании находится и АСК, которую еще ждет непосредственно на стартовой позиции проверка оснащенности инспектором по технике безопасности полигона. Наконец, откуда-то сверху (наверное, с КП полигона?) приходит долгожданный приказ на «Пуск», вернее, приказ «Занять полную боевую готовность», и командир батареи майор Лихолетов отдает команду «Занять боевые посты». Занимает на стартовой позиции свое место и АСК, развертывает свою технику — обмывочно-нейтрализационную машину 8Т311 и санитарную машину и раскладывает на «бетонке» предусмотренные средства. Представляю АСК инспектору по технике безопасности полигона, который проверяет нашу укомплектованность и готовность к работе личного состава. Проверка проходит успешно, и я могу теперь полностью переключиться на выполнение своих инструкторских обязанностей. Работа стартовой батареи в принципе ничем не отличается от наших комплексных занятий с заправкой КРТ, если только климатическими особенностями.

Жарко, температура воздуха под тридцать градусов и палящее солнце осложняют работу личного состава в средствах защиты. Чтобы как-то облегчить тепловую нагрузку, офицеры и личный состав, участвующий в работе на стартовой позиции, переодевались в простое солдатское нательное белье, комплект которого на всю «цепочку» был привезен именно с этой целью на полигон, и сверху надевали защитный костюм.

Подготовка ракеты к пуску — перевод из постоянной боевой готовности в полную и пуск из полной боевой готовности проходила в соответствии с боевыми графиками и инструкциями. Особенностью проведения учебно-боевого пуска на полигоне, реального пуска в отличие от имитации пуска при проведении КЗ, было то, что после выполнения всех технологических операций по подготовке ракеты к пуску, которые должны были быть выполнены в установленное боевыми графиками время, от чего, собственно, и зависела окончательная оценка батареи (уложилась батарея в установленное время — отлично, если не было других недостатков, не уложилась — неудовлетворительно однозначно), давалось дополнительное время, по-моему, 10 минут для эвакуации ВСЕХ с площадки №4, за исключением нескольких офицеров, остававшихся в защищенном бункере пуска, где командир батареи и старший оператор машины подготовки 8Н213 нажимали кнопки «Пуск» на пультах пуска.

Идут последние минуты подготовки ракеты к пуску из полной боевой готовности. Расчет перекиси свое задачу успешно выполнил и покидает стартовую позицию, отгоняя со старта агрегаты 8Г210 и 8Т311 на безопасное расстояние. Батарея успешно подготовила ракету к пуску в установленное время — осталось только нажать кнопки «Пуск» в бункере пуска.

Весь личный состав, включая офицеров и инструкторов, покидает стартовую позицию и на машинах выезжает за пределы площадки №4 по бетонной дороге на расстояние более 3 километров, откуда с волнением cмотрит назад на ракету, одиноко возвышающуюся над степью, и ждет пуска ракеты. Внезапно раздается оглушительный грохот, подножье ракеты окутывают клубы дыма и газов, они растут, поднимаются выше и выше и вот уже вся ракета окружена желто-оранжевым облаком. Грохот и рев двигателей нарастает и из облака газов ракета начинает выдвигаться вверх. Кажется, что она с трудом преодолевает земное тяготение, но движение ее становится все быстрее и быстрее и она с грохотом уходит в голубое небо под наши аплодисменты, оставляя после себя только инверсионный след от работающего двигателя и нас в томительном ожидании результата пуска. Успешный или неуспешный пуск, попала ракета или не попала?

Около 30 минут ожидания. Мы ждем команду на возвращение, без команды никто не имеет права вернуться на стартовую позицию, а команда будет только тогда, когда с полигона в Казахстане, сообщат о результате пуска ракеты. Наконец, есть команда на возвращение. Бросаемся к машинам и мчимся назад на стартовую позицию. Проскакиваем КПП площадки №4 и подъезжаем к старту. Солдаты и офицеры высыпают из машин и бросаются к пусковому столу. Стол, покрытый копотью, еще хранит в себе тепло раскаленных газов ракетного двигателя. Солдаты прикладывают пальцы к закопченному столу и оставляют отпечатки пальцев в своих военных билетах — память о своей сопричастности к пуску стратегической ракеты Р-12.

Ракета успешно поразила цель и теперь можно снять средства защиты и привести себя в состояние постоянной боевой готовности. На сегодня все работы, связанные с техникой закончены. Осталось подвести итоги работы стартовой батареи и можно садиться за стол, чтобы отметить успешный пуск ракеты.

Подведение итогов проводилось в одном из сооружений стартовой позиции, где собрались офицеры инструкторских групп полигона и дивизиона, офицеры стартовой батареи и командование нашей «цепочки», по уже известной нам схеме: сначала работу отделения оценивал инструктор дивизиона, затем инструктор полигона, который соглашался или не соглашался с оценкой инструктора дивизиона. Работу заправочного отделения 8-й батареи я оценил на отлично, инструктор полигона согласился с моей оценкой. И так по всем отделениям по порядку, затем по командиру батареи, которого оценивал майор Баталов. Естественно, приоритет принадлежал инструкторам полигона. Обычно перед подведением итогов мы, инструктора дивизиона, старались обговорить, обсудить с инструкторами полигона оценки отделений, придти, так сказать, к общему знаменателю, чтобы выступать на подведении итогов с единым мнением. Как правило, это удавалось сделать, хотя и не всегда. Инструктор полигон был беспристрастен, ему не было никакого резона ни завышать оценку, ни занижать. Инструктор дивизиона был лицом заинтересованным, он находился в двойственном положении на полигоне — и проверяющий, и обеспечивающий. Как обеспечивающий, он должен был постараться обеспечить общий положительный знаменатель с инструктором полигона таким образом, чтобы не снизилась общая оценка батареи до удовлетворительной. В случае с 8-й батареей этого не потребовалось. Окончательный вердикт — оценку батарее выносил начальник инструкторской группы полигона майор Халип. Оценка 8-й батарее — отлично.

Теперь можно было с чувством отлично исполненного долга садиться за праздничные столы, накрытые для личного состава в одном из помещений площадки №4, а для офицерского в другом, где нас ждал приготовленный соответствующим образом барашек, пока мы готовили и проводили пуск ракеты. О солдатском столе я уже говорил, повторяться не буду, а об офицерском скажу, что кефир за столом мы не пили и кроме лимонада, на столе было еще кое-что, естественно, в разумных пределах, хорошо идущее под горячую баранину. Вернее, хороша была свежеприготовленная баранина под «ракетное горючее», которое на ракетах Р-12 не применялось, но применялось ракетчиками, если была такая возможность. На полигоне как раз и был такой случай, когда был привезенный с собой на всякий пожарный случай спирт этиловый ректификованный и был законный повод для его применения — успешный пуск ракеты.

После праздничного застолья возвращаемся на отдых, на площадку №20, чтобы завтра приступить к обслуживанию техники и подготовке ее к передаче следующей «цепочке». Осталось только передать технику и можно убывать с полигона назад к себе в совсекретный прибалтийский лес. Задача трудная, но решать ее надо. Общими усилиями офицеров батареи, личного состава батареи, офицеров инструкторской группы дивизиона под контролем полигонных хозяев техники передаем технику другой «цепочке» с оформлением, как положено, акта приема-передачи. Подписано и с плеч долой! Уже ничто не связывает «цепочку» с полигоном, осталось только успешно погрузиться в воинский эшелон, в свои заждавшиеся нас вагоны и в дорогу назад, когда не лежит на плечах груз ответственности за предстоящий пуск, когда не надо думать о предстоящих зачетах...

Через несколько дней после пуска «цепочка» убыла с полигона, но без инструкторской группы. Рассудив здраво, решили, что целесообразнее будет офицерам инструкторской группы не тащиться неделю в воинском эшелоне, а вернуться в полк самостоятельно с помощью «Аэрофлота». У меня к тому же был и свой интерес — на пару суток приземлиться в Москве, ведь Москва мой родной город, где меня всегда ждали родители, сестры... Подполковник Ганин согласился с нами и разрешил добираться домой самостоятельно. Кстати, в последующем, инструкторская группа самостоятельно добиралась и до полигона и возвращалась назад. А тогда мы проводили воинский эшелон, сами на мотовозе доехали до площадки №10. Ближайший поезд на Волгоград шел только ночью, поэтому, поболтавшись по городку, вечером вернулись на железнодорожный вокзал станции Капустин Яр и ночью выехали в Волгоград. В Волгоградском аэропорту разделились. Я рванул в Москву, товарищи мои полетели в Ригу. В дальнейшем при возвращении с полигона инструкторской группы использовались различные варианты в зависимости от обстоятельств — и напрямую в Ригу, и транзитом через Москву.

В 1968 году учебно-боевые пуски ракет на полигоне провели: в июне — 7-я, а в декабре — 6-я батареи нашего пока.

Полигон. 1968 год. 7 батарея

Подготовка 7-ой батареи к полигону проходила установленным порядком. Комплексное занятие с заправкой перед поездкой на полигон проводилось под двойным контролем инструкторских групп полка и дивизии, впрочем, об этом я уже писал. Как водится, меня опять назначили начальником АСК в дополнении к инструкторским обязанностям, несмотря на мое сопротивление, поэтому пришлось заниматься обучением личного состава и укомплектованием АСК необходимыми средствами, но в эшелоне я АСК уже не сопровождал. В отличие от предыдущей поездки с 8-ой батареей офицеры инструкторской группы дивизиона добирались до полигона не в воинском эшелоне вместе со всей «цепочкой», а самостоятельно, выполняя попутно обязанности квартирьеров, поскольку приезжали на полигон раньше «цепочки». До Волгограда мы долетали самолетом по маршруту Рига — Волгоград, а из Волгограда до Капустина Яра — поездом Волгоград — Астрахань. Правда, один раз, не помню сейчас какая батарея выезжала на полигон, самолетом АН-2 из Волгограда. Оказывается, был и такой рейс, билет на который можно было купить в здании аэропорта в неприметной кассе только при предъявлении командировочных документов. После приезда в Капустин Яр, а поезд приходил вечером, для того, чтобы определиться на ночлег и вообще легализоваться в закрытом городе, направляемся в центр города, где в Главном здании штаба полигона, сбоку в правом торце находилось бюро пропусков. Отстояв очередь, предъявляем свои документы, получаем пропуска (?) и направление на постой в одну из гостиниц города. Проболтавшись день или два по городу, утром вместе со всем служивым людом полигона на поезде (мотовозе) добираемся до конечной станции железнодорожной ветки, ведущей вглубь полигона. На станции уже ждут автобусы, которые подаются к приходу поезда с разных площадок полигона, чтобы развести пассажиров по этим площадкам. Подсаживаемся в один из автобусов, идущих на площадку №20. В город (площадку №10) мы уже возвращаться не будем, наша задача — самим получить место в одной из офицерских гостиниц площадки №20 и определиться со службой тыла площадки с размещением прибывающих в скором времени офицеров и личного состава «цепочки». Поэтому, пройдя контроль на КПП площадки №20, сразу направляемся в службу тыла площадки, где получаем всю необходимую информацию о том, в какой солдатской казарме будет размещаться личный состав «цепочки», и в какой офицерской гостинице будут размещены офицеры, в том числе и мы. В сопровождении бойца тыловой службы осматриваем предназначенные для «цепочки» помещения, получаем ключи от казармы и гостиницы, занимаем места в гостинице. И ждем приезда нашей «цепочки». Ждем два-три дня, периодически осведомляясь в штабе площадки о времени приезда. Встречаем на станции выгрузки и препровождаем к местам размещения на площадке №20. Личный состав занимает солдатскую казарму и обустраивается там, офицеры размещаются в офицерской гостинице.

А дальше все в соответствие с установленным порядком — сдача зачетов на допуск к пуску комиссии полигона, прием техники и площадки №4, приобретение в глубине степей барашка и пуск. Отличие от 8-й батареи в том, что нет наплыва «цепочек», поэтому меньше срок нашего пребывания на полигоне, много свободного места и офицеры размещаются не в казарме с личным составом, а в офицерской гостинице. Короче стали очереди в военторговской столовой, но не стало в ней буфета с сухим вином и пивом. В остальном все — по-прежнему: жара за тридцать градусов, чувство восторга и удовлетворения от пуска ракеты, томительное ожидание результатов пуска, отпечатки пальцев, ощутивших тепло пускового стола, в военных билетах. И хотя жара была за 30 градусов, пуск 7-я батарея провела успешно с оценкой «отлично».

Чем еще запомнилось нахождение на полигоне 7-й батареи? Знаменитым докладом тыловика «цепочки» лейтенанта Рака руководителю «цепочки» заместителю командира полка майору Юрьеву: «О бане договорился. Бани не будет».

Надо было организовать баню для личного состава и лейтенанту Раку, как тыловику, было поручено договориться о бане с соответствующими должностными лицами площадки №20. Он и договорился... Баню, конечно, провели, только договариваться пришлось другим. Еще одной, более неприятной историей, у истоков которой тоже стоял лейтенант Рак. Он был назначен дежурным по солдатской столовой площадки №20. Надо сказать, что на площадке №20 дежурными по солдатской столовой назначались офицеры — тыловики прибывших на полигон «цепочек», но со своими обязанностями лейтенант Рак не справился или не угодил какому-то руководящему чину тыла площадки №20 и этим чином был отстранен от дежурства по солдатской столовой. Надо его было заменить другим офицером. И дежурным был назначен начальник ОПД дивизиона капитан В.М. Ройзман (Белов), ни к тылу, ни к солдатской столовой никогда никого отношения не имевший, а если и имевший — то только к курсантской столовой в бытность курсантом военного училища и к офицерской столовой в дивизионе, когда завтракал, обедал и ужинал по пятой летной норме. И во время его дежурства произошел неприятный казус: не был оставлен заявленный расход на обед на личный состав одной «цепочки», которая задерживалась на стартовой площадке. Возможно, Слава закрутился с непривычки и забыл, как дежурный по столовой, оставить расход, возможно не получил своевременно заявку на расход от «цепочки», но, когда личный состав прибыл в столовую, оказалось, что обеда нет. На беду, руководителем этой «цепочки» оказался молодой и шустрый командир полка, который вместо того, чтобы решить вопрос конструктивно совместно с нашими командирами, поднял шум с обвинениями дежурного по столовой чуть ли не в воровстве и махинациях. Все это было страшно неприятно и обидно и в первую очередь для капитана Ройзмана. Людей, конечно, накормили с помощью нашего «доблестного» тыловика — лейтенанта Рака, за счет наших продовольственных запасов и за счет закупки в солдатском магазине кое-каких продуктов. В остальном все шло по установившемуся порядку — 7-я батарея успешно передала технику другой «цепочке» и благополучно убыла с полигона в родимые края. Инструкторская группа добиралась до родимых краев самостоятельно.

Полигон. 1968 год. 6 батарея

В декабре 1968 года на полигон убыла 6-я батарея. Это была первая поездка стартовой батареи 2-го дивизиона на полигон в такое время года. От 30-градусной жары в июне-месяце с 7-ой батареей до 30-градусного мороза с ветерком в декабре с 6-ой батареей. Своего рода контрастный душ. Подготовка батареи к поездке на полигон проходила установленным порядком с выполнением всех необходимых мероприятий. В этот раз мне удалось отвертеться от обязанностей начальника АСК, поэтому подготовкой и оснащением АСК я не занимался, сосредоточив свои усилия на подготовку заправочного отделения 6-ой батареи вместе с начальником отделения капитаном А.Бакуном и старшим оператором старшим лейтенантом Е.Рузанковым. Но перед самым отъездом на полигон командир дивизиона преподнес мне неприятный сюрприз, объявив, что назначенный начальником АСК офицер, по уважительной причине, не может поехать на полигон и обязанности АСК на полигоне придется исполнять мне, чем очень огорчил меня. На этом мои неприятности не закончились. На полигоне уже во время подготовки ракеты к пуску, когда АСК развернулась на старте, и инспектор по технике безопасности полигона проверял укомплектованность АСК необходимыми средствами, обнаружилось, что диэлектрические перчатки из комплекта электрика АСК — бракованные. Штамп на перчатках с надписью крупными буквами «BRAKS» и без перевода не оставлял никаких сомнений. Как они оказались в комплекте, уму было непостижимо. Естественно, гневные взоры командиров «цепочки» обратились на меня, а у меня самого челюсть отвисла от такой наглости — ехать на полигон с бракованными диэлектрическими перчатками. Моей вины в этом не было, я не занимался подготовкой АСК и не мог проверить оснащенность АСК перед отъездом. Но на полигоне-то я мог и должен был проверить, однако, не проверил, обиженный тем, как поступили со мной, снова повязав на меня АСК. Конечно, работу батареи по занятию полной боевой готовности не прекратили, и 6-я батарея успешно заняла полную боевую готовность в неблагоприятных погодных условиях конца декабря месяца — низких температур воздуха и ветра. Если низкие температуры были нам не в новинку, ведь мы проводили комплексные занятия круглый год, то степной ветер был для нас дополнительной неприятной нагрузкой. Неожиданная проблема возникла при подготовке пуска из полной боевой готовности при заправке в ракету перекиси водорода. Обычно заправка перекиси водорода из подогревателя-заправщика 8Г210 происходит с помощью подаваемого в бак с перекисью водорода агрегата 8Г210, сжатого воздуха, который выдавливает перекись водорода из бака агрегата 8Г210 в бак ракеты через шланги и наполнительное соединение с фильтром, подсоединенное к заправочно-сливному клапану бака перекиси водорода ракеты. В установленное время расчет перекиси начал заправку ракеты перекисью водорода с помощью сжатого воздуха. Номер двигательного отделения на нижнем мостике стрелы установщика 8Т210 периодически докладывает: «Перекись идет. Течи нет. Бак не греется. Система герметична», следя через глазок наполнительного соединения за движение перекиси и рукой, через лючок, ощупывая бак перекиси ракеты. Ничего не предвещало никаких неожиданностей. Однако, через 3-4 минуты заправки, уровнемер, установленный на крышке бака перекиси агрегата 8Г210, показал, что уровень перекиси в баке снижается очень медленно, пока не остановился окончательно, ставя под сомнение возможность уложиться в установленное время заправки, а, значит, и в установленное время пуска из полной боевой готовности. Внимание всех должностных лиц, присутствующих на старте, приковывается к расчету перекиси водорода. От него сейчас зависит оценка не только 6-ой батареи, но и оценка уровня боевой подготовки и дивизиона, и полка, и даже дивизии. Принимаем решение стравить воздух из бака агрегата 8Г210 и продолжить заправку вручную с помощью ручного насоса СКФ-4, установленного на агрегате.

Такая возможность была предусмотрена конструкцией агрегата 8Г210. Но и это, оказалось, сделать непросто. Обычно достаточно легко перемещаемая одним номером расчета ручка насоса СКФ-4 потребовала приложения усилий двух номеров расчета, чтобы с трудом сделать один двойной качёк ручки «вперед-назад», за который насос перекачивал один литр жидкости, а таких качков надо было сделать более 500 (всего в ракету заправлялось 586 литров перекиси водорода). Через несколько качков другая пара номеров боевого расчета пуска, не только заправщиков, бралась за ручку насоса. Было такое впечатление, что перекрыта напорная магистраль от агрегата 8Г210 до ракеты. В какой-то момент это сопротивление исчезло, и насос заработал в обычном для него режиме. Ракета была заправлена и пуск проведен успешно, немного превысив время, отведенное боевыми графиками, но, не выйдя за пределы согласованных с инстанциями границ времени пуска, при превышении которых надо было или объявлять задержку пуска, или откладывать пуск. Осталось только определить, на чей счет отнести это превышение, чтобы справедливо оценить батарею. Чем и занялись ответственные и заинтересованные лица сразу после возвращения на площадку №4, чтобы к подведению итогов пуска и оценки батареи иметь объективное мнение о причинах задержки заправки перекиси водорода в ракету и виновниках этой задержки. В результате осмотра наполнительного соединения и шлангов напорной магистрали выяснилось:

во-первых, что фильтр наполнительного соединения, сделанный в виде стаканчика из очень мелкой металлической нержавеющей сетки, полностью забит мельчайшими волокнами какого-то материала, поэтому и перекись и не проходила сквозь фильтр.

во-вторых, фильтр прорван, он просто не выдержал напора перекиси, когда начали заправлять ракету вручную насосом СКФ-4. Но откуда взялись эти волокна, которые засорили фильтр и чуть не сорвали пуск ракеты? Остановились на следующей версии: заправочные шланги, входящие в комплектацию агрегата 8Г210, изготовлены из слоев перхлорвиниловой ткани, стойкой к воздействию перекиси, но из-за интенсивного использования произошло расслоение ткани и вымывание мельчайших частиц ткани, волокон в процессе заправки, приведшее к засорению фильтра наполнительного соединения. Главный вывод: вины личного состава батареи в произошедшем нет

Шланги, действительно, были достаточно изношены многочисленными заправками, и внутренние просветы у них были несколько сужены из-за разбухания внутренней поверхности шлангов. После установления истины инструктор инструкторской группы полигона отвел меня в сторону и настоятельно попросил, сегодня же выписать в службе РВО площадки №20 новый комплект шлангов, получить и укомплектовать агрегат 8Г210, а старый комплект выбросить, причем, так, чтобы его больше никто не нашел. Что было исполнено. Батарея, по-моему, получила общую оценку «хорошо».

Только рассчитались с проблемой заправки перекиси, а она напрямую касалась и меня как старшего инженера дивизиона по заправке и инструктора инструкторской группы дивизиона, как на меня, в буквальном смысле слова, пролилась еще одна проблема — открывая банку шпротов во время традиционного застолья после пуска, врач дивизиона старший лейтенант А.Е.Шапошников опрокинул ее на меня, залив маслом мой мундир, который пришлось потом долго и упорно очищать. Но и на этом мои проблемы не закончились. Руководитель нашей «цепочки» заместитель командира полка подполковник Юрьев не разрешил мне отбыть с полигона самостоятельно, как это было ранее, а приказал ехать со всеми воинским эшелоном. Чем он руководствовался, трудно сказать, возможно, таким образом, хотел показать мне мое место в «стаде» после перенесенных им волнений при подготовке и проведении пуска. Это было обидно, но не страшно, хотя я планировал Новый год встретить в Москве.

В пятницу, 27 декабря 1968 года, когда «цепочка» собиралась покинуть площадку №20 для погрузки в воинский эшелон на железнодорожной станции, подполковник Юрьев вызвал меня к себе в гостиницу и объявил мне, что он меня отпускает, и я могу самостоятельно добираться до полка после подписания двух документов. Оказалось, что тыловик «цепочки» не оформил счета на закупленные для личного состава продукты в Управлении военторга на площадке №10, а это отчетные денежные документы, и не оформлен до конца акт приема-передачи техники, который должен быть представлен на утверждение главному инженеру площадки №20. Все это предстояло сделать мне, что, конечно, у меня энтузиазма не вызвало. Явственно замаячила перспектива встретить Новый год, в лучшем случае, в поезде. Ведь была пятница 27 декабря, а впереди выходные дни — суббота 28 декабря и воскресенье 29 декабря. К тому же я остался без пропуска и без транспорта, а мне предстояло сделать два дела в разных местах полигона — на площадке №10 оформить счета в Военторге и на площадке №20 утвердить акт приема-передачи техники. Все надо было успеть сделать в один день, чтобы не зависнуть на полигоне до вторника 31 декабря. В первую очередь надо было добраться до Военторга, чтобы подписать там счета.

К счастью, исполняющий начальника штаба «цепочки» на машине ехал на площадку №10, чтобы там сдать наши пропуска в бюро пропусков. Доехал с ним до городка и расстался, чтобы найти военторг и оформить счета. Он меня ждать не мог, так как ему надо было срочно возвращаться на станцию погрузки, чтобы успеть погрузить машину на платформу. Счета я оформил, но как вернуться назад на площадку №20, чтобы успеть утвердить акт приема-передачи техники до отъезда офицеров с площадки №20 домой? Кроме попутной машины, других вариантов нет. Да и этот вариант сомнительный. Во-первых, машины днем вглубь полигона ходят крайне редко, а во-вторых, не всякий возьмет незнакомого человека на секретном полигоне. Но делать нечего, выхожу на дорогу и иду в надежде на чудо. И чудо произошло в виде бортовой автомашины ЗИЛ-164, которая остановилась рядом со мной, прореагировав на поднятую руку. В кабине оказались два гражданских мужика, которым было по пути со мной, и которые согласились подвезти меня до площадки №20. Залезаю в кабину, машина трогается и мчится довольно быстро по дороге вглубь полигона, а у меня в голове мысль о том, что впереди на дороге КПП, а я без пропуска. И словно прочитав мои мысли, мужики говорят мне, что через КПП не поедут, а поедут напрямую по степи, минуя КПП, по направлению к площадке №20. Мне только этого и надо было. И, действительно, доставили прямо к КПП площадки №20, а сами поехали дальше. Мне надо успеть утвердить акт приема-передачи техники у главного инженера площадки №20. Направляюсь в гостиницу руководящего состава, где в комнате, которую занимал Юрьев, и ключи от которой он мне оставил, должен ждать меня подготовленный к утверждению акт. Акт, действительно, меня ждал, но, к величайшему моему разочарованию и огорчению, был совершенно не готов к утверждению. Акт был не подписан принимавшей технику стороной, имел несколько пробелов в тексте, оставленных для внесения замечаний по техническому состоянию агрегатов, но так и не заполненных, что сразу бросалось в глаза. Искать командование принимавшей технику «цепочки» было бесполезно — руководство «цепочки» вместе с «цепочкой» находилось на площадке №4 и на площадку №20 могло вернуться только к ужину. Если их ждать, то тогда утвердить акт можно будет только в понедельник 30 декабря, а покинуть полигон только ночью 31 декабря.

Принимаю решение — не тянуть, и с трепетом в душе и руках сам подписываю акт вместо отсутствующих лиц и иду в штаб площадки №20 навстречу судьбе в виде главного инженера площадки. Представляюсь и объясняю, что «цепочка» убыла сегодня с полигона, но акт не успели утвердить и меня оставили, чтобы я его представил на утверждение. С некоторым удивлением главный инженер переспросил меня: «Тебя, действительно, из-за этого оставили?» По его тону я понял, что не стоило из-за этого оставлять человека, ведь техника была де-факто передана и «цепочка» убыла с полигона, так что ничего нельзя было уже изменить. Акт он утвердил, обратив, конечно, внимание на пробелы, но я объяснил наличие пробелов отсутствием замечаний. После окончания рабочего дня вместе с офицерами полигона убываю на мотовозе в Капустин Яр, а оттуда ночью на поезде в Волгоград и из Волгограда — поездом в Москву. На 28 декабря билетов на самолет уже не было.

Полигон. 1971 год. 5 батарея

Следующая поездка на полигон стартовой батареи 2-го дивизиона состоялась только в 1971 году. В апреле 1971 года на полигон убыла 5-я стартовая батарея. Возглавляли «цепочку» заместитель командира полка подполковник Латунов и командир дивизиона майор Заровный. Инструкторская группа дивизиона добиралась до полигона самостоятельно. В состав инструкторской группы был включен и я, хотя еще в 1969 году перешел с должности старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию в службу РВО полка на должность помощника главного инженера полка по заправочному оборудованию. В отличие от предыдущих поездок на мне не весели обязанности начальника АСК и ответственность за АСК. Начальником АСК был назначен один из офицеров дивизиона. Особенностью поездки 5-ой стартовой батареи на полигон было то, что батарея должна была провести не обычный учебно-боевой пуск ракеты. Она должна была участвовать в стратегическом учении ВС СССР, проводимом Генеральным штабом ВС СССР. Для участия в учении привлекались две стартовые батареи из нашей 29 ракетной дивизии — 5-я батарея 867 (Добельского) ракетного полка и одна из батарей 79 (Плунгенского) ракетного полка. Для общего руководства и контроля от дивизии на полигон прибыли заместитель командира дивизии полковник Кочин и заместитель начальника политотдела дивизии подполковник Муравьев, а также инструкторская группа дивизии. Полковник Кочин и подполковник Муравьев разместились в гостинице руководящего состава, офицеры «цепочек» 867 и 79 полков и инструкторской группы дивизии в одной офицерской гостинице, а личный состав стартовых батарей в одной из солдатских казарм. Дальше начались трудовые будни по уже отработанной схеме до пуска со сдачей зачетов, приемом техники, приемом площадки №4 (новой). Правда, с присутствием дополнительных руководящих лиц, от которых помощь не требовалась, а неприятности можно было получить. Нам не нужно было присутствие лишних глаз из вышестоящего штаба, особенно, если обладателям этих глаз не хватало ума иногда закрывать их на некоторые особенности (вольности) пребывания на полигоне офицеров-ракетчиков и донимать их мелочными разборками во время подготовки людей и техники к пуску. К сожалению, как оказалось, не хватало такого умения и нашим начальникам из дивизии.

Обе батареи располагались на одной площадке №4, где было оборудовано две стартовые позиции метрах в 100 друг от друга. Ближний старт занимала 5-я батарея 867 полка, а дальний — батарея 79 полка. Батареи одновременно начали подготовку ракет к пуску — и заняли полную боевую готовность в установленное время. Одновременно начали готовить и пуск из полной боевой готовности. Особенностью учения было то, что пуск ракеты проводила только одна батарея, а вторая ее подстраховывала, чтобы в случае необходимости при возникновении задержки из-за непредвиденных обстоятельств произвести пуск вовремя.

По плану учения пуск должна была проводить 5-я батарея нашего полка, и она его провела успешно с оценкой «отлично». А батарея 79 полка, слив перекись из ракеты в агрегат 8Г210, вернулась в состояние полной боевой готовности. Пуск из полной боевой готовности батарея провела успешно на следующий день. Разные задачи батарей определили и распределение инструкторских групп полигона и дивизии по батареям. Поскольку пуск планировалось провести нашей 5-ой батарее, то контроль за подготовкой пуска осуществляла вместе с инструкторской группой дивизиона инструкторская группа полигона.

Контроль подготовки пуска батареей плунгенского полка проводила инструкторская группа дивизии вместе с инструкторской группой из плунгенского полка. Надо заметить, что 5-я батарея проводила не просто учебно-боевой пуск, а представляла РВСН на стратегических учениях ГШ ВС СССР, и в успешном пуске были заинтересованы не только полк и дивизия, но и высшее руководство РВСН. Отсюда следовало, что несколько изменилась и функция инструкторов полигона. Они как бы становились на наше место, место инструкторов из полка, с задачей не только контролировать работу батареи, но и обеспечить успешное выполнение учебно-боевого пуска. Но особой помощи и скидок нашим батареям не потребовалось. Ну, а дальше все, как обычно, по отработанной схеме — с барашком после пуска.

На этом мои поездки на полигон в 867 ракетном полку прекратились. Позднее приходилось выезжать на полигон уже в составе инструкторской группы дивизии.

Пройдёт много лет.

И мир позабудет про наши труды,

Но в виде обломков различных ракет,

Останутся наши следы!

Рождение сына, или ракетчики тоже люди

В 1967 году стартовые батареи 2-го дивизиона на полигон не отправлялись, и остался в моей памяти 1967 год выходом 2-го дивизиона в УЗПР в июле месяце, рождением сына (9-го июля) и связанным с двумя этими событиями конфликтом с командиром дивизиона майором Тырцевым.

В субботу 15 июля дивизион вернулся из УЗПР на БСП, стартовые батареи после марша развернулись на своих стартовых позициях и заняли исходное положение постоянной боевой готовности. Осталось только начальникам заправочных отделений стартовых батарей отогнать КрАЗы (которые они получили для выхода в УЗПР в 1-ом дивизионе в обмен на гусеничные тягачи АТТ) в 1-й дивизион и пригнать свои АТТ назад. Обмен АТТ на КрАЗы проводился всегда при выходах дивизионов в УЗПР для того, чтобы исключить повреждения гусеничными тягачами при транспортировке цистерн горючего 8Г112 асфальтового покрытия дороги до УЗПР.

Проверив исходное состояние средств заправки стартовых батарей, как старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию, я свою задачу на этот день (суббота), выполнил и желал убыть в город Жагаре, где меня ждала жена с новорожденным сыном, которых я еще не видел после рождения сына и даже не мог привезти жену из роддома домой (к теще), поскольку находился в УЗПР под Добеле-2, а жена лежала и рожала в роддоме города Ионишкис в 30 километрах от города Жагаре. Жену с ребенком встретили в роддоме и привезли домой в Жагаре родители жены. Если бы жена лежала в больнице города Добеле, то не было бы и проблемы ни со встречей, ни с доставкой жены с сыном домой в Добеле-2. Но получилось, как получилось. Я хотел отпроситься у командира дивизиона на три дня, чтобы побыть с женой и сыном. Ничего особенного в этой просьбе не было. Обычно в таких случаях, а я был не первый и не последний, офицерам давали три дня, чтобы помочь в первые дни жене в такой ситуации, ведь в молодых офицерских семьях не было бабушек и дедушек. Однако, понимания у командира дивизиона майора Тырцева не нашел. В ответ на мою просьбу он начал разъяснять мне, что никакими документами освобождение от служебных обязанностей офицеров в подобных случаях не предусмотрено. Я это и без него знал, если бы это было предусмотрено, то я просто бы написал рапорт на его имя с просьбой освободить меня от служебных обязанностей на три дня, и он обязан был их мне представить. Мои доводы о том, что я даже не смог встретить и привезти из роддома жену с ребенком домой, потому что находился в УЗПР, действия на него не возымели, и он отказался освободить меня от служебных обязанностей на три дня и вместо освобождения поручил мне, вместе с начальниками заправочных отделений, отогнать КрАЗы в 1-й дивизион и пригнать оттуда АТТ, после чего я могу быть свободным и завтра могу отдыхать. А завтра было, между прочим, воскресенье и я и без его соизволения мог отдыхать, как и каждый офицер, свободный от нарядов и боевого дежурства.

Вообще говоря, если называть вещи своими именами, это было неприкрытое хамство, бездушие и высокомерное отношение к офицеру. И оно было не случайным, а проявлением высокомерия, тщеславия и пренебрежительного отношения командира 2-го дивизиона майора Тырцева к людям и, возможно, отмщением за мое открытое неповиновение ему в 1965 году, когда я категорически отказался проводить политзанятия с хозвзводом дивизиона. В 1964 году, после назначения на должность старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию, на меня повесили и проведение политзанятий с хозвзводом дивизиона, хотя никакого отношения я, как офицер службы РВО дивизиона, к хозвзводу не имел. У хозвзвода были свои прямые начальники — тыловики. Это и заместитель командира дивизиона по тылу, и начальник службы продовольственного и вещевого снабжения дивизиона, но майор — заместитель командира дивизиона по тылу, видите ли, не мог проводить политзанятия с хозвзводом, потому что это было ему не почину, а лейтенанту — начальнику ПВС дивизиона нельзя, мол, доверить проводить занятия из-за молодости и ветрености. Один учебный год я промучился с хозвзводом, но после окончания учебного года заявил соответствующим должностным лицам, что больше проводить занятий не буду. Перед началом нового учебного года в 1965 году мне объявляют, что меня снова назначили руководителям политзанятий с хозвзводом. Я снова отказался и в день начала учебного года, когда в дивизион для контроля прибывают и офицеры управления полка, и офицеры управления дивизии, в хозвзвод просто не пришел, наплевав на возможные неприятные последствия для себя.

Командир дивизиона потребовал меня к себе, но я твердо стоял на своем до конца, несмотря ни на какие приказы, уговоры и угрозы. И выстоял — с хозвзводом от меня майор Тырцев отцепился и даже без дисциплинарных последствий. Но теперь в июле 1967 года, возможно, это мне аукнулось и потому к консенсусу мы так и не пришли.

Обиженный и возбужденный выскочил я из кабинета командира дивизиона. Эмоции кипели во мне и требовали какого-то выхода, действия. Надо было как-то разрядиться, унять свои эмоции и поменять обстановку. Кто может помочь? Естественно, врач дивизиона старший лейтенант Анатолий Емельянович Шапошников. Направляюсь в медицинский пункт дивизиона, где не только исполнял клятву Гиппократа, но и обитал старший лейтенант Шапошников, с возмущением описываю ему произошедшее и предлагаю покинуть дивизион и отправиться в город Жагаре. Как врач, старший лейтенант Шапошников одобрил мое предложение и, оценив мое состояние, в качестве успокоительного средства прихватил с собой бутылку спирта.

Через дыру в заборе из колючей проволоки, которая находилась неподалеку от медпункта, по не зарастающей тропе направились мы в местечко Аугскалне, находящееся километров в двух от дивизиона, где как раз в это время проходил рейсовый автобус Добеле — Ионишкис через Жагаре. Когда автобус миновал левый поворот, ведущий в наш совсекретный лес, его обогнал ГАЗ-69, и деловито попылил в сторону Жагаре. По номеру стало понятно, что это машина командира дивизиона майора Тырцева, но настроение наше было боевое — я еще не остыл после стычки, и мне было, как говорят, море по колено. Толя был заодно со мной, тем более, что врач, он и в армии врач, и пользуется некоей «экстерриториальностью», поэтому каких-либо опасений возможности продолжения конфликта при встрече в Жагаре с командиром дивизиона у нас не возникло и мы спокойно вышли из автобуса в Жагаре.

«И двери нам гостеприимно открыл приветливый кабак, где все дышало паром винным, где лейтенанты в позе чинной, последний тратили трояк. В углу «техничка» заседала...». Правда, «техничка» — техническая батарея дивизиона давно уже не заседала, потому, что еще в 1964 году была ликвидирована в дивизионе, да и лейтенантов еще не было.

У стойки ресторанного буфета, который находился с левой стороны от входа в зал ресторана, обнаружились два майора, два Бориса — командир дивизиона Тырцев и заместитель начальника штаба полка Борис Иванович Смирнов, с которым у меня и Толи были дружеские отношения. Увидел нас, Б.И. приветливо поднял руку. Нам ничего не оставалось, как только подойти к стойке буфета и встать рядом. Ситуация была щекотливая, но командир дивизиона майор Тырцев, тут надо отдать ему должное, нашел блестящий выход из щекотливого положения и поступил, как разумный человек. Повернувшись к нам, он спросил:

— Ну что будем пить, молодежь?

Хотя не такие уж мы были юные, мне — 30 лет, Анатолию — 25, да и Тырцев со Смирновым были не такие уж старые — обеим по 37 лет.

— На Ваше усмотрение, товарищ майор, мы согласны на все, — ответил тут же я.

— Четыре по двести — заказал он буфетчице.

Возникла проблема: чем запить? Была середина июля, было жарко и ни воды, ни лимонада, ни сока в буфете в тот момент не оказалось. Буфетчица предложила нам большой спелый помидор, который, в ответ на наше согласие, тут же разрезала на четыре доли. Взяв по стакану в руки и тарелку с помидором, мы расположились за ближайшим к буфету столиком и, не теряя времени на ненужные разговоры, выпили. Надо было делать ответный ход. Я встаю из-за стола, подхожу к буфету и заказываю еще четыре по двести. Буфетчица, видя, что пошла такая пьянка, достала из холодильника и отдала мне бутылку воды, оставленную ею для себя. Ставлю стаканы и бутылку воды на стол и предлагаю выпить за моего родившегося сына. Выпили. Состояние такое, что можно бы и еще выпить, но у меня, как на зло, нет денег, ведь наша ракетная жизнь была устроена так, что при нахождении на службе сколько угодно суток, деньги были не нужны — питались мы в офицерских столовых бесплатно (вернее, за 20 рублей пайковых в месяц) по летной норме №5, жили в офицерских гостиницах бесплатно. Толкаю под столом ногой Анатолия Шапошникова, он намек понял и достает из сумки бутылку спирта. Но Борис Иванович Смирнов, поняв, что из Жагаре так можно и не выбраться туда, куда, оказывается, они с Тырцевым собрались, проявил благоразумие и от продолжения отказался, сказав, что им надо уезжать. И они покинули нас, оставив наедине с бутылкой спирта. К счастью, мы тоже проявили благоразумие, поняв, что со спиртом уже будет перебор, и благополучно разошлись.

А куда спешили майоры Тырцев и Смирнов, прояснилось в понедельник, когда мы вышли на службу после воскресенья. Оказалось, что поехали они по старым адресам в Риге, сохранившихся у майора Тырцева после 3-х месячных курсов переподготовки в Рижском ракетном училище, и погорели. Нет, не в Риге, а в полку. Собственно, погорел, в основном, командир дивизиона, когда обнаружилось, что его машина не прибыла в автопарк (в полках РВСН осуществлялся контроль по линии КП за возвращением автотранспорта в автопарки) и об этом было доложено командиру полка подполковнику Л.В.Орехову со всеми вытекающими для командира дивизиона последствиями. Не знаю, какие были последствия, хорошо, если дело ограничилось тем, что командир полка подполковник Орехов только обматерил майора Тырцева. В 1968 году майор Тырцев был переведен на новое место службы, успешно продвигаясь по служебной лестнице.

Последний раз я его встретил на сборах руководящего состава ракетных полков и дивизий 50-й ракетной армии в Поставах в 1975 году, где я, майор — старший помощник главного инженера полка, оказался потому, что исполнял обязанности главного инженера полка, который был в это время в отпуске. Я заметил его в клубе дивизиона, где проходило подведение итогов. Он уже был генерал-майор, командир дивизии. Он, командир нашей дивизии генерал-майор Глуховский, командир Островской дивизии, тоже генерал-майор, и заместитель командующего 50-й ракетной армии по боевой подготовке генерал-майор Орехов стояли в проходе между рядами кресел и разговаривали. Генерал-майор Орехов заметил меня и окликнул. Мы подошли к друг другу, и он стал расспрашивать меня о службе, о семье, о делах в полку, ведь он два года командовал полком, а потом повернулся к генералам и, обращаясь к Глуховскому, сказал:

«Вот толковый офицер, неужели не можете у себя в дивизии найти подходящую должность?» Глуховский в ответ, что-то типа «посмотрим, рассмотрим», а Тырцев барственно бросил: «По-моему, он достиг потолка», еще раз, продемонстрировав свое хамство и чванливость.

Случай на старте №7, или она упала...

1973 год вошел в историю 867 ракетного полка разными событиями, в том числе и чрезвычайным происшествием во время проведения комплексного занятия 7-й стартовой батареей, приведшему к выводу из строя ракетной техники и снижению боевой готовности батареи на несколько часов. Происшествие, наверное, единственное в своем роде в Ракетных войсках, к счастью, обошедшееся без гибели и травмирования людей. Я не был непосредственным свидетелем происшествия, но я был на месте происшествия через несколько минут и не только видел последствия происшествия, но и принимал участие в ликвидации последствий происшествия и его расследовании.

В тот злосчастный день я, старший помощник главного инженера полка, и капитан В.Леднев, помощник главного инженера полка по заправочному оборудованию, прибыли на техническую зону 2-го дивизиона, чтобы проверить порядок на стартовых позициях батарей. Начали осмотр со стартовой позиции 6-й батареи, затем перешли на стартовую позицию 5-й батареи. Со старта 5-й батареи вдоль сооружения №2-1, где хранился боезапас 5-й и 7-й батарей, дошли до стартовой позиции 7-й батареи, которая в это время проводила комплексное занятие и готовилась к установке ракеты на пусковой стол. Не задерживаясь на старте 7-й батареи, перешли на старт 8-й батареи, осмотрели его и технику, находящуюся на старте, и двинулись в сторону КП дивизиона. Когда мы проходили мимо склада окислителя, сооружение №15, за нашей спиной раздался странный звук, похожий на звук от удара упавшего предмета.

— Что это такое? — посмотрели мы друг на друга, и я пошутил:

— Ракета упала на 7 старте.

И продолжили движение, но не прошли и несколько шагов, как увидели бегущего от КП дивизиона нам навстречу командира 2-го дивизиона майора Казака с перекошенным лицом.

— В чем дело? Что случилось?

Но он только махнул рукой в сторону 7-го старта и побежал дальше. Развернулись и мы и бросились следом за ним. Первое, что бросилось в глаза, когда мы приблизились к старту 7-ой батареи, была стрела установщика 8У210, наклоненная в левую сторону и покоробленная, провисшие грузовые троса подъемного механизма установщика и отсутствие ракеты на пусковом столе 8У217. Сразу стала понятна причина странного звука.

Грунтовая тележка 8Т115 вместе с ракетой лежала на бетонной поверхности старта, вернее, она стояла на задних колесах у пускового стола, уткнувшись передом рамы в бетон, развернутая относительно оси «установщик — пусковой стол» градусов на 30 в левую сторону. На расстоянии нескольких метров от переднего днища ракеты лежала головная часть, графитовый наконечник которой был сломан. Передняя колесная пара грунтовой тележки находилась на своем месте, как ей и положено находиться при подъеме тележки с ракетой. Правая сцепка, соединяющая установщик и пусковой стол при установке и снятии ракеты, была разорвана, а левая сцепка — согнута. Пусковой стол повернут в левую сторону тоже градусов на 30. Понятно, что произошло ЧП с выводом из строя нескольких агрегатов ракетного вооружения, включая учебно-боевую ракету Р-12 и учебную головную часть. И самое главное — повреждение установщика 8У210, которое привело к снижению боевой готовности батареи. Установщик надо было срочно менять. Это был уже второй случай вывода из строя установщика в 7-й батарее. К сожалению, в полку резервного установщика не было. Как офицер службы РВО полка и управления полка, отдаю распоряжение никому ничего не трогать, отойти всем от аварийных агрегатов и ждать прихода командования полка. Ждать пришлось не долго, потому что доклад был сразу же представлен командиру полка полковнику Ганину.

В результате проведенного расследования было установлено:

— при подъеме грунтовой тележки с ракетой на 40-45 градусов от бетона, произошел разворот пускового стола вместе с грунтовой тележкой в левую сторону на 30 градусов,

— разворот привел к деформации, перекосу и наклону стрелы установщика в левую сторону, выводу из строя грузоподъемной системы установщика,

— быстрое опускание грунтовой тележки с ракетой и удар передней части рамы грунтовой тележки об бетонное покрытие старта, в результате которого произошел обрыв двух разрывных болтов, крепивших головную часть к ракете,

— отделение головной части от ракеты и падение на бетонное покрытие старта, приведшее к обламыванию графического наконечника головной части. К счастью, люди не пострадали. Поворот стола во время подъема тележки с ракетой, приведший к таким последствием, произошел из-за недостаточно надежного затягивания прижимных механизмов поворотного устройства пускового стола и некачественного контроля закрепления поворотного устройства стола перед подъемом ракеты начальником стартового отделения и командиром батареи, которые обязаны были лично его провести. Обычно командир батареи поочередно становился ногой на штанги затяжных винтов 4-х прижимных механизмов и, воздействуя своим весом, убеждался в надежности закрепления поворотного устройства пускового стола. При подъеме ракеты из-за некоторой разницы тяговых усилий между левой и правой лебедками грузоподъемного механизма установщика, которая всегда есть, при недостаточно надежно закрепленном поворотном устройстве пускового стола и произошел поворот стола.

Через несколько часов из ВШМС был пригнан установщик 8У210, и боевая готовность 7-й стартовой батареи была полностью восстановлена.

Учебно-боевая ракета 8К63, на удивление, получила незначительные повреждения: был поврежден передний шпангоут в местах крепления разрывных болтов и помята обечайка около переднего шпангоута. Но, несмотря на удар об бетон, не вышли из строя гироприборы и другие приборы системы управления, установленные на борту ракеты, подтвердив высокую надежность советской ракетной техники. Через некоторое время эту учебно-боевую ракету отправили на ремонт на один из ремонтных заводов Ракетных войск.

Грунтовая тележка 8Т115 получила незначительные повреждения: была согнута передняя опорная штанга. Повреждение было устранено собственными силами. С установщиком 8У210 было сложнее. Вышестоящими должностными лицами службы ракетного вооружения было принято решение — отремонтировать установщик собственными силами полка, используя группу регламента, продемонстрировав и проверив тем самым ее возможности по проведению ремонта агрегатов ракетного вооружения, получивших повреждения во время боевых действий. Делом чести службы РВО полка и группы регламента было такой ремонт провести. Установщик своим ходом был оттранспортирован в группу регламента в 1-й дивизион. С платформы установщика была демонтирована и снята деформированная стрела. Стрелу уложили на бетонированную площадку и выправляли деформацию, используя артиллерийский тяжелый тягач АТТ в качестве самоходного груза. Полностью таким способом, конечно, деформацию выправить не удалось, но более или менее приличный вид стрелы был достигнут, и она была снова смонтирована на платформе установщика. К сожалению, в процессе ремонта выяснилось, что сама платформа получила во время происшествия деформацию — перекос рамы платформы, который устранить силами группы регламента было невозможно. Установщик был полностью собран, проверен, но использовать его в мирное время было не целеобразно, если только в учебных целях. Через некоторое время он был отправлен на ремонтный завод Ракетных войск.

Какие были сделаны дисциплинарные и организационные выводы из происшествия? Командир 2-го дивизиона майор Казак был назначен начальником штаба 344 ракетного полка в Приекуле, заместителя командира 2-го дивизиона майора Берендяева, который был ответственным на комплексном занятии 7-й батареи, назначили командиром 2-го дивизиона, командира 7-й батареи старшего лейтенанта Петрова перевели на вышестоящую должность в один из ракетных полков 50-й армии. Что сделали с начальником стартового отделения не помню. Наверное, тоже повысили в должности.

Что такое МДК?

С 7-й батареей было связано еще одно событие, произошедшее в 1975 году в нашем полку. В полк прибыл командующий 50-й ракетной армии генерал-лейтенант Герчик со свитой для вручения переходящего Красного Знамени Военного совета 50-й ракетной армии ремонтно-технической базе (ртб), а так как штаб ртб находился на территории 2-го дивизиона, то генерал-лейтенант Герчик фактически прибыл во 2-й дивизион 867 рп. И хотя знамя вручалось ртб, в церемонии вручения должны были участвовать, кроме офицеров и личного состава штаба и 2-й бригады ртб, офицеры управления полка, офицеры и личный состав УС полка, офицеры и личный состав 2-го дивизиона, а также офицеры 1-го и 3-го дивизионов, свободные от несения боевого дежурства, потому что слишком мало людей было в ртб для такой торжественной церемонии.

Командир полка подполковник А.Д.Краснов в этот день находился на боевом дежурстве в качестве командира дежурных сил полка и должен был быть на КП полка, но было понятно, что командир полка должен руководить торжественной церемонией и вообще находиться рядом с командующим армией при его нахождении в полку. Необходимо было его заменить. Когда он сказал об этом перед строем офицеров управления полка, то я сам вызвался заменить его на боевом дежурстве, чтобы не топать торжественным маршем в строю, не подумав, что командующий может придти на КП полка, и что общение при исполнении служебных обязанностей с такого рода должностными лицами чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Довольный тем, что удалось избежать торжественной церемонии, я пришел на КП полка и безмятежно приступил к несению боевого дежурства вместе с помощником дежурного по КП.

Мое безмятежное настроение не развеял даже доклад командира дежурных сил 2-го дивизиона капитана А.Костюкова с КП дивизиона о том, что командующий объявил учебную тревогу 7-й батарее. Через несколько минут с КП дивизиона последовал новый доклад:

— Командующий прибыл на стартовую позицию 7-й батареи.

Я продолжаю пребывать в безмятежном настроении, не подозревая о приближающейся опасности, пока очередной доклад с КП дивизиона, наконец, не вернул меня в суровую реальность. Капитан Костюков доложил:

— Командующий убыл с технической зоны дивизиона.

И на мой вопрос:

— Куда убыл?

Ответил:

— По-моему, на КП полка.

Только тогда я ощутил всю серьезность своего положения. От КПП технической зоны дивизиона до КП полка нет и ста метров.

КП полка представлял из себя бетонное арочное сооружение, обвалованное землей, торцы которого были закрыты кирпичными стенами с металлическими дверями. Вдоль одной стены через все сооружение тянулся коридор, с другой стороны которого находились различные служебные помещения связистов. В центре сооружения располагалась комната, так называемый главный зал.

Не успели мы с помощником и глазом моргнуть, как в дверях главного зала появился командующий 50-й ракетной армией генерал-лейтенант Герчик, за которым в коридоре толпились сопровождающие его лица. Я вытянулся перед ним и доложил:

«Товарищ командующий! 867 ракетный полк несет боевое дежурство в постоянной боевой готовности. Боевых сигналов и приказов не поступало. Полк занимается в соответствии с планом боевой и политической подготовки. Командир дежурных сил 867 ракетного полка майор Ермолин».

Я обратился к командующему не по воинскому званию, как положено по уставу, а по должности. Это была не оговорка, в 50-й ракетной армии было принято обращаться к командующему не по званию, а по должности при официальных докладах. Об этом было известно офицерам, которые по долгу службы могли встретиться с командующим, как в данном случае я, в качестве командира дежурных сил полка.

Такое обращение, очевидно, льстило командующим, ведь генералов в армии много, а командующий один.

Командующий поздоровался за руку со мной и сел на диван, стоящий у стены под табло АСУ «Сигнал» напротив пульта АСУ «Сигнал», за который вернулся я. В главный зал втянулись и сопровождающие командующего лица: член военного совета армии, командир дивизии генерал-майор Глуховский и начальник политотдела дивизии полковник Пароль, командир полка подполковник Краснов и начальник штаба полка подполковник Кожевников, начальник ртб полковник Репин. Расположившись в проходе у стены, они ждали, поглядывая на командующего и на меня, что будет дальше. А дальше начался мой допрос. Первый вопрос командующего:

— Когда была объявлена учебная тревога 7-й батарее?

Ответ я на него знал, потому что командир дежурных сил 2-го дивизиона доложил мне об этом. Следующий вопрос:

— За сколько минут батарея заняла боевые посты?

Ответ на него я не знал, потому что КДС дивизиона мне об этом не доложил, так как докладывать время выполнения отдельных операций боевого графика был не обязан, а я с него не требовал, потому что подобного рода учет на КП полка не велся. КП полка контролировал время занятия батареями боевых готовностей и пуска ракет. Но заявить об этом командующему было бы верхом безрассудства с непредсказуемыми последствиями для себя, да и своих командиров. Я бы поставил в неудобное положение. Конкретное время занятия боевых постов я не знал, но я знал отлично нормативы занятия боевых постов и знал золотое армейское правило — на вопросы больших начальников надо отвечать быстро, без мычания и блеяния, четко и ясно. Поэтому я четко и быстро называю ему нормативное время занятия боевых постов, здраво рассудив, что командующий, вряд ли, стоял с секундомером в руках, наблюдая за действиями личного состава 7-й батареи. Возражения со стороны командующего не последовало. Еще задав пару вопросов о времени выполнения каких-то операций и получив четкие ответы от меня, он перешел к вопросам обеспечения живучести стартовых батарей, в том числе и об инженерном обеспечении марша батарей в ЗПР.

Вопросы обеспечения, повышения живучести были коньком командующего. Конечно, все вопросы обеспечения живучести стартовых батарей, распределения инженерных сил и средств были расписаны в документах, находящихся на КП в сейфе командира дежурных сил полка, но отвечать на вопросы командующего по бумажке, вряд ли бы было воспринято положительно. Бумажку процитировать может каждый дурак, а ты продемонстрируй свою подготовку без бумажки, поэтому обращаться к документам я не стал, а продолжал отвечать быстро и четко, понимая, что командующему нужны не фактические данные по конкретным батареям по обеспечению их инженерными средствами на марше и в ЗПР, а принципиальное знание распределения инженерных средств по батареям. Что я и делал, перечисляя инженерную технику в батареях, не привязывал конкретную технику к конкретной батарее, а просто говорил, в одной батарее такие-то инженерные машины, в другой — такие-то, в третьей такие-то и так далее. И среди инженерных машин назвал машину МДК.

— Что это такое? — заинтересовался командующий.

Отвечаю:

— Землеройная машина на базе АТТ, оснащенная бульдозерным ножом для расчистки дорог, снятия грунта и землеройным устройством роторного типа для рытья котлованов.

— А по буквам? — спрашивает командующий.

Честно говоря, никогда не задумывался, как расшифровывается аббревиатура МДК. Начинаю подбирать слова: М — машина, Д — дизельная, ведь машина на базе АТТ с дизельным двигателем, К — котлованная.

— Машина дизельная котлованная, — отвечаю я.

— Неправильно, — говорит командующий и снова повторяет свой вопрос:

— Что означает МДК?

Подбираю снова слова к буквам и ничего не могу другого придумать, кроме, как «машина дизельная котлованная». Неправильно! Этот же вопрос командующий задает моему помощнику, который сидит тихо в уголочке, как мышка. Помощник тоже не знает.

— Что такое МДК? — обращается командующий к сопровождающим лицам.

Все молчат, тогда он, чтобы не компрометировать командиров и начальников, выбирает самого младшего по должности среди них начальника штаба полка подполковника Кожевникова и спрашивает его:

— Что такое МДК?

Тот пускается в объяснения, пересказывая мои объяснения, но ответить точно, что такое МДК по буквам, не может. Остальные молчат. Тогда командующий спрашивает у командира полка подполковника Краснова, кто в полку самый опытный командир батареи. Командир полка назвал фамилию майора М.Бочкарева — командира 4-й батареи. Командир полка дает команду найти и представить майора Бочкарева командующему. А его и долго искать не надо было. Командиры батарей и командование дивизионов стояли у входа на КП полка, дожидаясь дальнейших указаний. Не прошло и минуты, как майора Бочкарева буквально втолкнули в главный зал КП. Не успел он открыть и рта, чтобы доложить о прибытии, как командующий ошарашил его вопросом:

— Что такое МДК?

Бочкарев понятия не имел, о чем говорили на КП полка и к чему относится этот вопрос про МДК, но он знал, как надо отвечать на вопросы начальства, поэтому быстро и четко ответил:

— Машинный дегазационный комплект.

Повергнув всех присутствующих в ступор.

— Ну, с этим все ясно, — только и сказал командующий 50-й ракетной армией, после чего Мишу Бочкарева тут же вытянули за фалды из главного зала в коридор и он выскочил из сооружения КП ошарашенный и ничего не понимающий. Ответ майора Бочкарева был завершающей точкой в допросе командующего, после чего он встал с дивана в хорошем настроении, вполне удовлетворенный беседой со мной и тем, что все-таки последнее слово осталось за ним. У командующего была в характере одна особенность, которая проявлялась при беседах с офицерами в различных ситуациях, например, при назначении на должность или, как в случае со мной, при проверке офицеров в различных ипостасях. Он любил, чтобы последнее слово оставалось за ним, то есть чтобы «посадить» хорошо отвечающего. Если этого долго не удавалось сделать, то он начинал раздражаться, а раздраженный человек может поступить несправедливо. При моем допросе командующий не успел разозлиться, я во-время споткнулся на МДК, и он довольный покинул КП полка, а вместе с ним и все сопровождающие лица. Допрос я выдержал успешно. МДК — машина дорожная котлованная. Я ошибся только в одном слове.

	Друзья — товарищи.

Разные люди — разные судьбы.
Вместо заключения

Жизнь, в том числе армейская, многообразна, а люди в погонах еще многообразней и отношение к службе у разных людей разное, и военная судьба разная. Один на всю жизнь остается лейтенантом с кругозором лейтенанта — недалекого и нерадивого, который из всей армейской службы запомнил только какие-то мелкие дрязги да пьяных сослуживцев, тяготившихся службой. Другой, пусть и лейтенант по званию, чувствовал свою сопричастность и гордость за свой вклад в защиту Родины, отбрасывая все мелкое, наносное, понимая, что со своей лейтенантской колокольни он не вправе судить о всей армии и о всех офицерах, и о всех командирах. Третий лейтенант, исполняя свой воинский долг не из-под палки, отдавая себя службе полностью в меру своих способностей и возможностей, становился ОФИЦЕРОМ — защитником своей Родины. Все мы вышли из лейтенантов.

Как офицер-ракетчик, прослуживший почти 30 лет в РВСН с момента формирования Ракетных войск, повидал всякого и всяких на своем ракетном веку. Так вот, один из всей операции «Анадырь» по переброске на Кубу и разворачиванию там ракетных полков запомнил только душный трюм морского транспорта, на котором следовал на Кубу, а другой ощущал и ощущает себя участником великого дела, защитником свободной Кубы, и гордится этим. Один, участвуя в боевых пусках ракет на полигоне, помнит только неудобства длительного путешествия в теплушке с личным составом, жару летом и холод зимой, а другой до сих пор ощущает восторг и удовлетворение от того, что ракета, в подготовке и пуске которой он принимал участие, успешно поразила цель за несколько тысяч километров от него.

Ракетные войска располагались не в самых благоприятных местах нашей необъятной Родины, причем, от места службы до места жительства надо было еще добираться за несколько десятков километров и не всегда по асфальту. И жизнь в захолустном гарнизоне, вряд ли, могла кому-нибудь нравиться, а тяготы и лишения воинской службы приводить в восторг. Служить в столицах или областных центрах удобнее и приятнее. И мы были не в восторге от мест службы, но важно не отношение к месту службы, а ОТНОШЕНИЕ К СЛУЖБЕ.

Мы свой долг перед Родиной выполнили сполна.

Содержание

К читателю

О делах и событиях

Штат полка

С.Н. Ермолин. На службе Родине

Продолжение читайте во второй части.

При описании тех или иных фактов (событий) использовались материалы, опубликованные в официальных источниках:

— Ракетные войска стратегического назначения России. Военно-исторический очерк. (ЦИПК РВСН,1998 г.)

— Главный штаб РВСН. Исторический очерк. (ЦИПК,2004г)

— М.Первов. Межконтинентальные баллистические ракеты СССР и России. Краткий исторический очерк.

— И.Афанасьев. «Сандаловое дерево». 1997 г.

— А.В.Карпенко, А.Ф.Уткин, А.Ф. Попов. Отечественные стратегические ракетные комплексы. ( Санкт-Петербург, 1999 г.)

— В.Смирнов. Забытая ракета. Авиация и космос. 1995 г.

— А.Железняков, Л.Розенблюк. Ядерные взрывы в космосе. Новости космонавтики №9 2002 г.

— Информационная система «Ракетная техника»

— Приказы Верховного Главнокомандующего в период Великой Отечественной войны Советского Союза. Сборник. (М.Воениздат,1975 г.)

— В.И.Ивкин, Г.А. Сухина. Сборник документов «Задача особой государственной важности. Из истории создания ракетно-ядерного оружия и РВСН» (Росспэм, 2010 г.)

— Военный энциклопедический словарь РВСН (БРЭ, Москва, 1999 г.)

— А.Александров. «Путь к звёздам» Из истории советской космонавтики. (Москва, «Вече», 2006 г.)

* * *