Ермолин Сергей Николаевич.
На службе Родины

Начало

В 1961 году я закончил 1-й факультет Военной ордена Ленина и ордена Суворова Артиллерийской инженерной академии им. Дзержинского по специальности «Конструкции и двигатели специальной техники» с присвоением квалификации «военного инженера-механика» и воинского звания «инженер-лейтенант». Назначение получил в ракетную дивизию, расположенную в гор. Таураге Литовской ССР, на должность «заместителя командира стартовой батареи по технической части».

17 августа 1961 года я и двое таких же молодых инженер-лейтенантов — моих однокурсников прибыли в штаб ракетной дивизии в г. Таураге. За давностью лет не помню, как мы нашли штаб в незнакомом городе, но нашли, и в сопровождении начальника отделения кадров дивизии майора М.А. Клочкова, предстали перед глазами начальника штаба дивизии полковника Ю.В. Торопова. Командир дивизии генерал-майор А.А.Колесов в это время находился в одном из полков дивизии.

Ознакомившись с нашими документами и обнаружив, что мы прибыли на два дня позже установленного срока, он, как потом мы по ходу службы узнали, в своей манере с использованием народной лексики, отчитал нас, распорядился незамедлительно отправиться по полкам, куда мы были уже распределены, и пригрозил, что, если мы и в полки опоздаем, то к нам будут приняты соответствующие меры. Мы прибыли с опозданием в штаб дивизии не из-за разгильдяйства, а по уважительной причине, на наш взгляд, резонно рассудив, что ничего страшного не случится, если мы опоздаем на день-другой, но перед отъездом на дорогу получим в академии денежное содержание за август месяц. Незамедлительно отправиться означало, что на следующий день мы должны были убыть в свои полки. Я — в гор. Добеле Латвийской ССР для дальнейшего прохождения службы в инженерной должности заместителя командира 8-ой стартовой батареи по технической части, мои товарищи — один в гор. Плунге Литовской ССР, а другой в пгт. Приекуле Латвийской ССР. Дежурный по управлению дивизии объяснил нам, каким образом нам добраться до своих полков. Переночевали мы в штабе дивизии вполне комфортно, то есть в комнате с 4-мя заправленными кроватями.

Рано утром автобусом Калининград — Рига я убыл к определенному мне месту службы и к вечеру добрался до Добеле-2 — место расположения жилого городка для офицерского состава, теперь уже моего полка, и штаба полка. Нагруженный чемоданом с офицерским приданным и картонкой для фуражки вылез из автобуса в Добеле-2, огляделся по сторонам: с левой стороны от шоссе тянулся длинный забор, за которым виднелись какие-то здания и сооружения, как оказалось потом, территория расположения некоторых частей и подразделений 24 учебной танковой дивизии ПрибВО. На этой же территории находился штаб ракетного полка, казарма для личного состава, автопарк и клуб полка.

Справа от шоссе — между деревьев, в основном сосен, жилые дома в два-три этажа и отдельные одноэтажные домики. Куда пойти, куда податься...? На помощь мне пришел какой-то старший лейтенант, оказавшийся рядом, который сразу понял, что прибыл новоиспеченный лейтенант. Да и понять это было не сложно, увидев молодого лейтенанта с чемоданом и картонкой в руках, озирающегося по сторонам. Узнав от меня, что прибыл я в войсковую часть 23460 для дальнейшего прохождения службы, он посоветовал мне устроиться в офицерскую гостиницу полка, переночевать, а уже завтра с утра прибыть в штаб полка для представления начальству.

Идти сразу в штаб полка не имело смысла — было уже поздно. Предложение было разумным, и я его принял. Старший лейтенант, как выяснилось, офицер ртб Цареградский, проводил меня до гостиницы, которая оказалась сборно-щитовым бараком, выкрашенным в зеленый цвет, как я потом узнал, называемым его обитателями-офицерами полка и ртб с символическим намеком «Зеленым змием». Женщина — дежурная по гостинице, без проблем оформила меня и указала номер комнаты, в которой можно было разместиться. В комнате оказалось три кровати, стол у окна и платяной шкаф. Стандартная обстановка стандартной сборно-щитовой офицерской гостиницы в ракетных полках и ракетных дивизионах РСД Р-12, в которых пришлось за годы службы провести немало времени и в первые годы службы до женитьбы, и на боевом дежурстве, и на учениях, и в командировках. На одной из кроватей у стола сидел, скрестив по-турецки ноги, худощавый темноволосый парень с заметной щетиной на лице (как у нынешних демократов и либералов, вроде Сванидзе) в майке и спортивных штанах и ел печенье, которое доставал из надорванной пачки, лежавшей на столе. Больше никого не было, кровати были застелены свежим постельным бельем. Познакомились, парень оказался офицером 1-го рдн, лейтенантом Николаем Назарчуком, сменившимся с боевого дежурства, которое для него продолжалось целый месяц, потому что пришлось, отдежурив со своей батареей положенные две недели, продолжить боевое дежурство с другой батареей, подменяя отсутствующего офицера той батареи. Назарчук в общих чертах ввел меня в курс дела, благо у нас был целый вечер впереди, а он никуда не торопился, уставший от месячного боевого дежурства.

Утром, к началу рабочего дня, прибываю в штаб полка, который располагался точно в таком сборно-щитовом бараке, как и гостиница, рядом с КПП. Представляюсь, как положено, командиру полка полковнику М.П. Данильченко, который по-отечески, доброжелательно побеседовал со мной о предстоящей службе и дал несколько напутственных советов по службе и внеслужебной жизни. Назвал несколько фамилий молодых офицеров, с которыми он рекомендовал ограничить общение только служебной деятельностью, из-за их подмоченной репутации, связанной со злоупотреблением спиртными напитками. Надо сказать, что такое предостережение командира полка не было лишено основания в то время, потому что молодые, недавно сформированные или еще формирующиеся ракетные полки были укомплектованы, в основном, молодыми офицерами, в подавляющем большинстве своем холостяками, кроме того, многие из офицеров полка, кто был женат, вынуждены были временно обходиться без семей из-за отсутствия жилья, которое только строилось. Что не могло не сказаться на поведении в свободное от службы и боевого дежурства время, поэтому рестораны (столовые-рестораны) в населенных пунктах дислокации полков были заполнены по вечерам офицерами, особенно по субботам и воскресениям, с вытекающими отсюда неприятными последствиями для некоторых.

Надо сказать, что полковник М.П. Данильченко довольно точно назвал мне несколько офицеров, с которыми пришлось впоследствии через несколько лет расстаться из-за злоупотребления спиртными напитками — уволить или перевести в другие части. Хотя с лейтенантом Штыковым он ошибся. Виктор Штыков, старший техник 2-го отделения 8 стартовой батареи, куда я был назначен заместителем командира батареи по технической части, через два года стал начальником 2-го отделения 7-ой батареи, еще через некоторое время поступил в академию им. Можайского, закончил ее и был назначен командиром полка в Тейковской дивизии. Да, шло время, лейтенанты взрослели, обзаводились семьями, и жизнь все расставляла по своим местам.

В конце беседы, закончив наставления и пожелав успешной службы, командир заявил, что нечего мне болтаться здесь до следующего утра, а надо добираться до дивизиона сегодня же на попутном транспорте (имелся в виду, конечно, полковой транспорт), который из автопарка проезжает мимо штаба полка к КПП. Возможно, какая-нибудь автомашина пойдет во 2-ой дивизион. Я вышел из штаба и стал ждать. Действительно, минут через 20-30 к штабу подъехал бортовой КРАЗ-214, который, как выяснилось, ехал во 2-ой дивизион, или, как тогда говорили, в Жагаре. Я уже узнал, что Тервете означает 1-ый дивизион, Жагаре — 2-ой дивизион, Элея — 3-ий дивизион. Залезаю в кузов, машина трогается, я с интересом смотрю по сторонам. Проезжаем краем Добеле мимо памятника советским воинам — танка Т-34 на постаменте и следуем по дороге на Жагаре. Через несколько километров заканчивается асфальт и начинается грунтовая дорога, по которой офицерам полка пришлось проехать не одну сотню километров в течение многих лет, прежде чем появилось асфальтовое покрытие дороги. Наконец, не доезжая до литовской границы километра три, машина поворачивает налево на грунтовую дорогу, проложенную в лесу, приближается к мосту через небольшую речку, переезжает через мост, проезжает мимо двух столбов с надписями на латышском и литовском языках «Запретная зона. Проезд и проход запрещен» и углубляется в лес по дороге, которая заканчивается перед КПП с надписью «Техсклады».

Из помещения КПП выходит солдат, проверяет документы, открывает ворота, КРАЗ-214 въезжает на территорию 2-го рдн 867 рп. Ворота закрываются... И так в течение 17 лет изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год, за исключением дней боевого дежурства, учений, занятий, командировок, отпусков...

Однажды Бог бинокль взял

И глянул он с небес.

И сквозь туманы увидал он

Наш сов. секретный лес.

И задал он вопрос тогда:

Скажи-ка, ангел мой,

Кого же черт занес туда

В лес темный и сырой?

Ему ответил он: Всевышний!

Их жизнь в твоих руках.

Состав людей живет там лишний.

Им нету места в городах

Какой же черт занес меня, москвича, учившегося в свое время в Московском высшем техническом училище им. Баумана (МВТУ им. Баумана), сюда, в лес темный и сырой, на долгие 17 лет?

В моем дипломе об окончании Академии им. Дзержинского написано: «...в 1955 году поступил в Московское высшее техническое училище им. Баумана и в 1961 году окончил полный курс Военной ордена Ленина и ордена Суворова Артиллерийской инженерной академии им. Дзержинского...». Как же произошло, что поступив в МВТУ им. Баумана, я окончил академию им. Дзержинского? Стране были нужны квалифицированные кадры военных инженеров-ракетчиков для разворачивающихся ракетных полков и соединений. Поэтому в один прекрасный день в начале мая 1959 года нас, нескольких студентов 4 курса факультета «Тепловых и гидравлических машин», вызвали в деканат факультета, где нас ожидали два подполковника в артиллерийской форме, как оказалось, из Военной Артиллерийской инженерной академии им. Дзержинского. Огорошив нас сообщением о нашем переводе в академию, без долгих разговоров раздали нам по анкете и чистому листу бумаги и предложили заполнить их и написать свои автобиографии, а после этого пройти медицинскую комиссию в нашей студенческой поликлинике. На естественное наше недоумение и даже возмущение абсолютно неожиданным для нас сообщением, тем более, что мы и понятия не имели о том, кого в действительности готовит академия, считая, что если она называется артиллерийской, то и готовит артиллеристов, а наша будущая специальность — инженеров-конструкторов по газовым турбинам имела больше отношение к авиации, чем к артиллерии. Подполковники, строго храня государственную и военную тайну, даже словечком не обмолвились, чем мы будем заниматься в академии и кого из нас будут готовить. Нам однозначно разъяснили, уже со стороны деканата, что тот, кто откажется заполнять бумаги и проходить медицинскую комиссию, не будет допущен к весенней экзаменационной сессии, отчислен из училища, а, значит, будет призван в армию в соответствии со своим конституционным долгом, но не офицером, как выпускник академии, а солдатом, как недоучившийся студент. Перспектива, не окончив училище, оказаться на три года в армии в качестве рядового бойца была малоприятной. Заполнили мы бумаги, и пошли на медицинскую комиссию, которую быстренько прошли, хотя кое-кто и не прошел по медицинским показателям. Я — прошел, хотя носил очки из-за близорукости, на что обратил внимание комиссии, но мне популярно разъяснили, что близорукость и очки — не помеха для учебы в академии и для того, чтобы стать офицером и служить в армии, ведь в очках я вижу нормально. Что стало для меня в определенной степени неожиданностью и сюрпризом. Дело в том, что, как многие послевоенные мальчишки тогда, я хотел быть офицером и, конечно же, мы страшно завидовали суворовцам и нахимовцам, но попасть туда не было никакой возможности, зато была возможность после 7-го класса поступить в военную спецшколу. Спецшколы были созданы перед войной и предназначались для подготовки юношей для поступления в военные училища. Спецшколы были разного профиля: военно-морские, военно-воздушные и артиллерийские со сроком обучения три года (8 — 10-е классы). Прием в спецшколы осуществлялся через военкоматы с прохождением медицинской комиссии. Поскольку в Москве была артиллерийская спецшкола, то я сделал попытку после 7 класса поступить туда.

Кстати, наш боевой товарищ и сослуживец по 867 рп Николай Иванович Андреев — начальник отделения технической батареи 1-го рдн, старший инженер по электроогневому оборудованию cлужбы ракетного вооружения 2-го рдн закончил в свое время артиллерийскую спецшколу в Москве.

Моя попытка оказалась неудачной из-за обнаруженной близорукости. Женщина — врач-офтальмолог сказала мне тогда: «Молодой человек, к сожалению, Вы никогда не сможете стать офицером». Чем огорчила меня до слез. Это был приговор окончательный, обжалованию не подлежащий.

Естественно, что после окончания школы о поступлении в военное училище я и не помышлял, хотя половина моих одноклассников (я учился в мужской школе) поступила в военные училища.

Однако, оказалось, что вынесенный мне приговор оказался не окончательным, и я попал в артиллерийскую, но не спецшколу, а академию, через два года закончил ее и стал все-таки офицером. А пока, после встречи с подполковниками, мы продолжали учиться, сдавать весеннюю экзаменационную сессию, в душе надеясь, что пронесет и все останется по-прежнему. Не пронесло. Но почему именно нас выбрали из десятков студентов для перевода в академию? Да потому, что заранее были отобраны по успеваемости, анкетным данным и по результатам проверки на допуск к работе с секретными документами по форме №1. В конце июня, когда мы сдавали последний экзамен, нас снова вызвали прямо с экзамена в деканат, где декан факультета объявил нам, что в соответствии с приказом министра обороны мы призваны в ряды Вооруженных сил и зачислены на 5-й курс Академии им. Дзержинского, где продолжим обучение в течение 2-х лет в качестве слушателей. Было сказано, что на производственную практику мы не едим, как планировалось, и нам предоставляется отпуск до конца июля, а 31 июля к 8.00 необходимо прибыть в Сокольнический райвоенкомат для получения дальнейших указаний. Утром 31 июля прибыли мы в военкомат, где обнаружили, что мы не одиноки, кроме нас, студентов МВТУ им. Баумана, там оказались и студенты МАИ, и МАТИ. Принял нас районный военком в своем кабинете, отобрал паспорта и объявил, что завтра, то есть 1 августа, мы должны прибыть снова сюда же, имея при себе личные вещи и туалетные принадлежности.

Утром 1 августа 1959 года во дворе военкомата нас уже ждали офицеры академии и несколько крытых тентами автомобилей ЗИЛ-164, в которые мы и погрузились после проверки и напутствия райвоенкома и представителя академии. После недолгой поездки по улицам утренней Москвы наша небольшая автомобильная колонна оказалась перед КПП академии со стороны улицы Солянка. Ворота открылись, машины въехали на территорию Военной Артиллерийской инженерной академии им. Дзержинского. Ворота закрылись... Впереди два года учебы в качестве слушателей без звания, так называли нас в академии, защита диплома, присвоение звания «инженер-лейтенант» и направление в 29 ракетную дивизию для дальнейшего прохождения службы.

Офицерская юность моя

Итак, 19 августа 1961 года КРАЗ-214 въезжает на территорию 2-го рдн 867 рп. Ворота закрываются... Что ждет впереди молодого инженер-лейтенанта? Машина, отъехав от КПП, поворачивает направо, затем налево и едет по бетонке, по обеим сторонам которой стоят сборно-щитовые бараки, в одном из которых с правой стороны от бетонки и расположен штаб 2-го дивизиона, куда я направляюсь для того, чтобы предстать перед командиром дивизиона майором Пармоном. Разговор с командиром был недолгим, чувствовалось, что он чем-то озабочен и ему в данный момент не до меня, поэтому он меня быстро направил в 8-ю батарею. Чем он был озабочен стало понятно, когда я пришел в казарму 8-ой батареи, чтобы представиться командиру батареи, тогда еще капитану А.В. Сомову и определиться с дальнейшей службой. Казарма 8 батареи располагалась в одном из сборно-щитовых бараков, расположенных через плац напротив штаба дивизиона. 8-я батарея занимала левую половину здания, а в правой половине размещалась техническая батарея под командованием капитана Терновского.

В казарме батареи было многолюдно — сновали туда-сюда солдаты, несколько лейтенантов отдавали какие-то распоряжения, среди всей этой массы людей выделялся один капитан, громко подгонявший личный состав. Это и был командир 8-й батареи капитан Сомов. Представиться по форме не получилось. Я успел ему только сообщить, что я назначен к нему заместителем по технической части, как он меня оборвал, сказав, что поговорим потом, что сейчас некогда, потому что сейчас весь личный состав батареи едет в город Жагаре, где в городском Доме культуры состоится военный суд над двумя солдатами нашей батареи. К казарме уже подъехали два бортовых ЗИЛ-157. Личный состав батареи вместе с офицерами, и я в том числе, погрузились на автомашины и двинулись в Жагаре.

Суд проходил в Доме культуры города Жагаре, потому что в дивизионе не было соответствующего помещения, где можно было бы собрать личный состав полка. Клуб дивизиона еще не был построен, солдатская столовая еще достраивалась. Как оказалось, временно солдатская столовая была размещена в автопарке в боксах нашей 8-ой батареи. Судили наших солдат, до сих пор помню их фамилии, Ланчука и Кондратюка. Судили за неуставные отношения с офицером — нецензурную брань и рукоприкладство. Происшествие, вернее воинское преступление, произошло в Жагаре во время очередной помывки личного состава в жагарской бане. Дело в том, что своей бани в дивизионе еще не было — она только строилась. Личный состав возили на помывку в Жагаре, но баня там была небольшая и не могла вместить сразу несколько десятков человек, поэтому приходилось мыться поочередно, дожидаясь своей очереди у бани. Этим пользовались некоторые солдаты, чтобы улизнуть от бани, поболтаться по городу и, возможно, и выпить, благо чепков тогда в Жагаре было достаточно. Тем более, что помывка личного состава проходила по вечерам. Выпившие рядовые Ланчук и Кондратюк наткнулись на лейтенанта Михайлова из 5 батареи и на его требование вернуться к бане ответили нецензурной бранью, а Кондратюк даже поднял на него руку.

Суд осудил Кондратюка на 7 лет лишения свободы, Ланчука — на 5 лет. Прямо из зала суда они были взяты под стражу и отправлены в Елгавскую тюрьму. Это был хороший урок для личного состава.

Стоит сказать, что личный состав полка был не простой, кроме молодых солдат, призванных на воинскую службу установленным порядком, в полку было и достаточное количество солдат, прибывших из других частей. Полк был молодым, недавно сформированный и укомплектованный не только офицерами-выпускниками военных училищ и солдатами-призывниками, но и офицерами и солдатами из разных частей — мотострелковых, артиллерийских, авиационных и даже военно-морских, сокращаемых или переформируемых. Понятно, что когда речь идет о сокращении и передачи личного состава в другие части, то командование действует по принципу «Нате вам, Боже, что нам негоже», стараясь избавиться от разгильдяев и хулиганов. Такие разгильдяи и хулиганы, как правило, третьего года службы, попали и в наш полк. Такого рода солдатами были и Кондратюк с Ланчуком. Но надо отметить, что тогда «дедовщины» в современном виде в подразделениях полка, в том числе и в 8-ой батарее не было. Были самовольные отлучки, были пьянки, были случаи воровства, разгильдяйства, и даже грабежа гражданского населения. В этой связи в памяти сохранилась одна фамилия, наверное, из-за экзотичности, обладателя которой можно назвать грабителем или даже бандитом.

Сержант Пятница — командир отделения технической батареи 2-го дивизиона. Дисциплинированный, исполнительный, инициативный, требовательный к подчиненным по службе, он по ночам, как говорится, выходил на большую дорогу, останавливал проезжающие машины и грабил в них сидящих. На его след напала местная милиция — следы привели в наш дивизион. Пятницу судили военным судом и приговорили к 10 годам лишения свободы. Надо сказать, что с преступниками в погонах в первые годы полка не церемонились. Только за один год в полку прошло 7 военных судов. Порядок с преступностью был наведен.

После суда, с которого началась моя служба в 8-ой батарее 2 рдн 867 рп, наступили трудовые будни, когда с тобой знакомилось командование полка и дивизиона, и ты начинал постигать служебную иерархию в полку и дивизионе, не говоря уже о своей батарее.

Итак, командование и управление полка:

— командир полка полковник М.П. Данильченко;

— заместитель командира полка подполковник П.Н. Дрембич;

— начальник штаба полка подполковник Моисеев;

— заместитель командира полка по политчасти подполковник Ю.П. Рачковский;

— заместитель командира полка по ракетному вооружению капитан О.А.Степанов;

— заместитель командира полка по тылу подполковник И.Г Трубачёв;

— заместитель начальника штаба полка майор Б.И Смирнов;

— начальник ОПД полка Михайлов;

— начальник связи полка В.Жаворонков,

К сожалению, не помню остальных начальников служб полка и помощников начальника штаба полка.

Командование и управление 2-го дивизиона:

— командир дивизиона майор Пармон;

— начальник штаба дивизиона майор Лысиков;

— заместитель командира по политчасти майор Тимофеев;

— заместитель командира дивизиона по ракетному вооружению капитан Самойлов;

— заместитель командира дивизиона по тылу капитан-лейтенант С. Костюкевич (не могу не упомянуть колоритную фигуру начальника офицерской столовой мичмана Петрова);

— помощник начальника штаба лейтенант В.М. Ройзман (Белов);

— начальник ОПД дивизиона лейтенант Соболев;

— начальник автослужбы дивизиона ст. лейтенант В. Денисов;

— командир взвода связи дивизиона ст. лейтенант К. Махмудов.

8-я стартовая батарея:

— командир батареи капитан А.В. Сомов;

— заместитель командира батареи по техчасти лейтенант С.Н. Ермолин;

— начальник стартового отделения лейтенант А. Родионов;

— ст. техник стартового отделения лейтенант Б.Петько;

— начальник двигательного отделения лейтенант Л. Козин;

— ст. техник двигательного отделения В. Штыков;

— начальник электроогневого отделения лейтенант Ю.Н. Семенов;

— ст. техник-оператор машины подготовки лейтенант Глухих;

— ст. техник по НКС лейтенант Кручинин;

— ст. техник по БКС лейтенант (?)

В феврале 1963 года после расформирования дивизиона транспортировки и заправки ракет (командир дивизиона майор Дмитриев) в стартовые батареи были переданы средства заправки и сформированы заправочные отделения.

5-я батарея:

— начальник заправочного отделения капитан Л. Сизов;

— ст. техник (оператор) лейтенант В.Кудрявцев.

6-я батарея:

— начальник заправочного отделения капитан А.Д. Бакун;

— ст. техник (оператор) лейтенант Е. Рузанков.

7-я батарея:

— начальник заправочного отделения капитан А. Костюков;

— ст. техник (оператор) лейтенант В. Пинин.

8-я батарея:

— начальник заправочного отделения капитан И.Е. Артюхин;

— ст. техник (оператор) лейтенант Петрунин.

Со временем, вместе с совершенствованием графиков пуска ракеты из различных степеней боевой готовности, была изменена и штатная структура стартовых батарей. Из штата батареи были выведены ст. техник стартового отделения, ст. техник по БКС электроогневого отделения, позже ст. техник двигательного отделения.

Если отбросить различные хозяйственные работы, которыми приходилось заниматься, обустраивая БСП, свои боксы в автопарке, казарму, определяющим во всей деятельности командиров, офицеров и личного состава стартовых батарей было поддержание постоянной боевой готовности ракетного вооружения, не считаясь со временем. Поэтому сутками гоняли компрессорные станции 8Г33У, добиваясь необходимой влажности выдаваемого воздуха, если она была не в норме; разворачивали подогреватели воздуха 8Г27 и сушили кабельную сеть, если сопротивление изоляции становилось ниже нормы; принимали экстренные меры, если на каких-то агрегатах возникали неисправности. Ничто не должно было помешать своевременному пуску ракет.

Должен сказать, что, несмотря на постоянную занятость личного состава, находилось время и для спорта, и для культурного отдыха личного состава. Даже для экскурсий в Ригу. Через несколько дней после моего вступления в должность я с группой солдат нашей батареи в воскресенье выехал в Ригу на экскурсию на автобусе дивизиона. Поездка прошла успешно, хотя и не без нервотрепки для меня. В Риге, после ознакомления с центром города, посетили зоопарк, а потом отправились на рижское взморье — в Юрмалу, где на пляже и провели оставшееся до отъезда время. Собрались уезжать, проверяю людей и обнаруживаю, что нет одного молодого солдата — дизелиста рядового Попкова. Начинаем искать — безрезультатно. Время идет, солдата нет. В голову лезут всякие нехорошие мысли — куда он мог деться? Но без солдата нельзя уезжать, продолжаем поиски... И, главное, никто из солдат, даже товарищ Попкова, другой дизелист, с которым они вместе работают и поддерживают нормальные товарищеские отношения, ничего не могут сказать.

Только часа через два, наконец-то, появляется рядовой Попков, объясняет, что заснул под каким-то кустом. От сердца отлегло, солдат нашелся, жив и здоров, можно возвращаться. Возвращаемся из Юрмалы по дороге через Калнциемс, Аннениеки, Добеле, Добеле-2 и далее по привычному маршруту. И теперь уже я, как я сейчас понимаю с высоты прожитых лет и почти 30 лет воинской службы, совершаю довольно опрометчивый поступок, который мог иметь самые неприятные последствия для меня. Решаю не ехать в дивизион вместе с личным составом и выйти в Добеле, ведь сегодня воскресенье и завтра с утра снова ехать на службу, а солдат отправить одних, тем самым совершаю, по крайней мере, два серьезных проступка — оставляю личный состав без контроля и оставляю автомобиль, старшим которого я являюсь. Назначаю за себя сержанта Галкина, командира отделения стартового расчета, и отправляю в дивизион, выразив надежду, что личный состав меня не подведет и без приключений вернется в дивизион. Сержант Галкин и остальные солдаты заверили меня, что все будет нормально и меня они не подведут. Слово свое они сдержали. Конечно, на душе у меня было неспокойно: как доехали, все ли в порядке? С тревогой на следующий день ехал на службу в дивизион, но все было спокойно.

Через неделю наша батарея заступила на двухнедельное боевое дежурство. Должен сказать, что, когда я прибыл в дивизион в августе 1961 года, боевое дежурство в дивизионе несли попарно две батареи в течение двух недель. Возможно, я ошибаюсь и официально 2 рдн 867 рп заступил на боевое дежурство 10 декабря 1961 года, но стартовые батареи дивизиона несли боевое дежурство и до декабря 1961 года. И двухнедельное боевое дежурство, на которое заступили 7 и 8 батареи, было последним. В дальнейшем на боевое дежурство заступали по две батареи еженедельно.

Несмотря на то, что в сентябре полк должен был проверяться дивизией, командир батареи капитан А.В Сомов был отправлен в очередной отпуск и исполняющим обязанности командира батареи назначили меня, только что прибывшего молодого лейтенанта. Мне же пришлось представлять 8-ю батарею на проверку. Итоговая проверка проводилась офицерами управления дивизии по всем вопросам боевой и политической подготовки, начиная с ТСУ с дивизионом и кончая строевой подготовкой. Не помню, кто руководил проверкой от дивизии, но помню, что доклад о результатах проверки делал начальник штаба дивизии полковник Ю.В.Торопов. Подведение итогов проводилось в помещении только что введенной в строй солдатской столовой. Батарея получила общую оценку «хорошо», что, конечно же, была очень высокая оценка, учитывая высокую требовательность инструкторской группы дивизии без скидок на отсутствие опыта у исполняющего обязанности командира батареи — молодого инженер-лейтенанта. И, кстати, такого же молодого инженер-лейтенанта, моего однокурсника Ю. Семенова, начальника электроогневого отделения 8 батареи. Как я понимаю, сам факт, что ты выпускник ракетной академии, инженер-ракетчик, а инженеров-ракетчиков тогда еще были считанные единицы в батареях, предполагал твою высокую подготовку и способность выполнять стоящие перед батареей боевые задачи — проведения пусков ракет в установленное время. Наверное, поэтому перед итоговой проверкой полка командира батареи отправляют в отпуск, оставляя вместо него только что прибывшего выпускника академии, считая, что он должен справиться с этой задачей.

С этой задачей я справился, но при проверке моей специальной подготовки потерпел сокрушительное фиаско. Проверяющий, а им был Володя Кириллов. Конечно, Володей Кирилловым он для меня стал позже, а тогда это был старший инженер-лейтенант Кириллов — офицер отделения боевой подготовки и стрельбы дивизии, безжалостно поставил мне «двойку» по специальной подготовке, кстати, первую и последнюю.

Старший инженер-лейтенант Кириллов был специалистом по системе управления ракеты и работе электроогневого отделения. И гонял он меня по пресловутой одиннадцатилистовке — общей электросхеме системы управления ракеты, наземного электрооборудования и двигательной установки ракеты. И загонял, не пожалев земляка-москвича. Причин этого фиаско было несколько:

во-первых, я по специальности инженер-механик и общую электросхему ракеты и наземного оборудования мы изучали не так детально, как электрики, причем со времени изучения прошло к моменту проверки уже более года, что не могло не сказаться на качестве моих знаний одиннадцатилистовки;

во-вторых, я только прибыл в батарею и на меня свалилась масса дел, в том числе и подготовка к работе за командира батареи, которая заключалась не в знании одиннадцатилистовки, а в умении подготовить и провести пуск ракеты в точном соответствии с боевыми графиками и другими нормативными документами;

в-третьих, и это, на мой взгляд, самое главное, не было четко определено, что должен знать по специальной подготовке заместитель командира батареи по технической части, чтобы успешно выдерживать любые проверки. Вот и разрывался зампотех между отделениями, пытаясь охватить всю технику и работу всех отделений, вместо того, чтобы в первую очередь изучить ракету — работу системы управления ракеты и наземного электрооборудования при подготовке и пуске ракеты, ведь знание именно этого требовалось от зампотеха при проверках спецподготовки. При подведении итогов полковник Ю.В.Торопов, конечно, огласил список «двоечников», нелестно его прокомментировав, что было неприятно, но не смертельно.

В дальнейшем мне неоднократно приходилось встречаться и общаться с офицерами управления дивизии, в том числе с офицерами отделения боевой подготовки, которые были в состав инструкторской группы дивизии. Монахов, Лавренов, Кириллов, Киселев, Никоненко, Жевтун…

Я перечислил только тех, с кем пришлось встретиться в начале своего офицерского пути. Конечно, сначала для нас, молодых офицеров — лейтенантов, они представлялись ассами. Так и было на самом деле, они уже прошли путь, который предстояло нам только пройти, и мы с определенным трепетом и уважением относились к ним. Потом, когда мы повзрослели и набрались опыта, ближе познакомились в процессе службы, между нами и теми из них, кто оставался в дивизии, установились товарищеские, дружеские отношения, несмотря на «двойки», когда-то полученные от них — вполне заслуженно.

Мое пребывание в должности исполняющего обязанности командира батареи закончилось уроком от командира дивизиона майора Пармона, который не могу сейчас не вспомнить. Но сначала несколько слов о командире дивизиона майоре Пармоне. «Закон — тайга, Пармон — хозяин. Вот лозунг жизни «Техскладов», — метко отметил в одном из своих стихотворений лейтенант Женя Ермошкин — ст. оператор машины подготовки электроогневого отделения 6-ой стартовой батареи. Напомню, что вывеска «Техсклады», как легенда прикрытия, висела на КПП дивизиона. Майор Пармон, действительно, был хозяином нашего лесного гарнизона — 2 рдн 867 рп.

Невысокий, ладно скроенный, подтянутый, он твердой рукой правил вверенным ему личным составом дивизиона. «Пармон — маленький Наполеон», — так иногда между собой называли его офицеры дивизиона. Жесткий, требовательный, он умел без шума и мата поставить на место подчиненных, когда это было необходимо. Его уважали и побаивались. Сейчас, вспоминая его лицо, я вижу определенное сходство с артистом, не помню его фамилии, исполняющим роль графа Каллиостро в фильме Марка Захарова «Формула любви».

Но возвращаюсь к уроку, преподанному мне командиром дивизиона. Суть такова: командир дивизиона поставил задачу командирам батарей в течение 3-х дней очистить закрепленную за батареями территорию от валежника, веток, мусора, скопившегося в лесу, ведь стартовые позиции батарей были расположены в сосновом лесу. И вывести весь этот мусор за пределы территории дивизиона. Два дня выделенный личный состав 8-й батареи очищал закрепленную территорию от мусора и складывал его на обочине дороги на технической зоне дивизиона, чтобы на следующий день, последний день, вывезти его за пределы дивизиона. Но на следующий день вышел из отпуска командир батареи капитан Сомов и приступил к своим обязанностям. Я доложил ему, что командиром дивизиона приказано очистить территорию от мусора и вывезти его за пределы дивизиона, что территория очищена и мусор собран для вывозки, что сегодня последний день и надо выполнить приказ командира. Но капитан Сомов посчитал, что есть дела поважнее и мусор не вывез. Не вывез, так не вывез — его дело, Он командир — ему и отвечать. Закончился рабочий день, командир батареи уехал домой. Мне ехать было некуда, тем более в будний день, я остался в дивизионе. Впрочем, я постоянно жил в дивизионе, иногда по субботам выезжая в Добеле, если был свободен от несения боевого дежурства. В будний день там вообще делать было нечего — только приехать, переночевать в такой же сборно-щитовой гостинице и рано утром снова ехать на службу в дивизион. Часов в 9 вечера, уже после ужина, прибегает в офицерскую гостиницу дивизиона посыльный и сообщает мне: «Товарищ лейтенант, Вас к себе вызывает командир дивизиона». Я в недоумении: почему он до сих пор в дивизионе и зачем я ему понадобился так поздно, к тому же в нерабочее время?

Быстро одеваюсь, прибегаю в штаб дивизиона, захожу в кабинет, естественно, докладывая, как положено. Командир дивизиона сидит за столом, лицо строгое, неприветливое. Жестко, как он умел распекать подчиненных, задает вопрос:

— Товарищ лейтенант. Вы, почему не выполнили мой приказ?

Я не могу понять, о каком приказе идет речь:

— Товарищ майор, какой приказ?

— Я приказывал Вам очистить территорию от мусора. Почему Вы не выполнили мой приказ?

Отвечаю, что сегодня вышел из отпуска командир батареи капитан Сомов, что я передал ему приказ командира дивизиона, но он поступил по-своему.

— Я приказывал Вам, а не Сомову. Почему Вы не выполнили мой приказ?

Я снова пытаюсь объяснить, что командир приступил к своим обязанностям и я не мог через его голову командовать личным составом.

— Запомните, лейтенант, Вы получили приказ, и Вы его должны были выполнить. Приказ должен быть выполнен сегодня. Идите.

Приказ я выполнил и запомнил, что отданные тебе приказы надо выполнять. На следующий день, встретив меня, крдн повторил, уже мирным голосом: «Запомни, приказы надо выполнять». Не знаю, возможно, он отчитал и командира батареи капитана Сомова.

Операция «парашютист»
и некоторые нюансы «ракетной» службы

Курьезным событием в жизни полка, хотя могущим иметь и неприятные последствия, стала «операция» по поиску парашютиста, якобы спустившегося рядом со 2-ым дивизионом с небес поздно вечером в одну из суббот или воскресений октября 1961 года. Источником информации, вернее дезинформации, стал лейтенант Баранник — офицер дивизиона, который возвращался из города Жагаре вместе с солдатами-строителями в кузове автомашины ЗИЛ-164. Надо сказать, что в дивизионе продолжалось строительство ряда боевых и бытовых объектов. Строительство осуществлялось военными строителями, которые и размещались в дивизионе. Было их взвод или два. В отличие от наших солдат, которых практически не пускали в увольнение, военные строители по субботам и воскресеньям отпускались в увольнение в город Жагаре. Вечером, к окончанию танцев в городском Доме культуры, за ними приезжала бортовая автомашина.

Вместе со строителями возвращались в дивизион и наши офицеры, как правило, холостяки, которые по субботам и воскресеньям ездили в Жагаре на танцы или в какую-нибудь закусочную — u?kandin?, (ресторан в 1961 году еще не был открыт). Погода была сырая, мглистая, моросил мелкий дождичек. Когда машина выехала из Жагаре, пересекла латвийскую границу и продолжила движение далее, лейтенанту Бараннику показался или привиделся после танцев или u?kandin? прямо по курсу купол парашюта, о чем он, вернувшись в дивизион, незамедлительно сообщил ответственному по дивизиону. Тот — командиру дивизиона, командир дивизиона — командиру полка. Командование полка и дивизиона немедленно выезжают в дивизион. Организуется поиск «парашютиста» — весь личный состав дивизиона получает оружие с боеприпасами. Личный состав двух батарей и других подразделений, свободный от несения боевого дежурства, вместе с офицерами, оказавшимися в это время в дивизионе (не на боевом дежурстве), выезжает за пределы дивизиона, блокирует территорию вокруг дивизиона и дороги, останавливая все проезжающие автомашины и проверяя их. В поисках «парашютиста» проверяли близлежащие хутора. Личный состав батарей, находившихся на боевом дежурстве, распределяется вдоль периметра жилой зоны, которая не охранялась караулом. Личный состав 8 батареи, которая была на боевом дежурстве, рассредоточился вдоль бетонки, идущей в сторону ртб, прикрывая часть периметра жилой зоны от технической зоны дивизиона до технической зоны ртб до тех пор, пока нам не поступила команда вернуться в казарму.

Не обошлось и без стрельбы, к счастью, не повлекшей за собой тяжких последствий — при попытке остановить машину свадебной компании жениху прострелили ухо, да кому-то из командования дивизиона (или полка?) пришлось укрываться в кювете от решительных действий нашего воина, пока разобрались в темноте и дожде — кто есть кто. Конечно, «парашютист» оказался липой, но кое-кто из решительных поисковиков загремел и на рижскую гауптвахту, как старший лейтенант Коля Зеленский — начальник 2-го отделения 7-ой батареи, который, находясь сам в сильном подпитии, ведь было нерабочее время, с группой солдат начал «искать парашютиста» на близлежащем хуторе. Попытки урезонить его со стороны солдат успеха не имели, не могли же солдаты применить к нему силу, тогда один из солдат прибежал в дивизион и доложил кому-то из командования. Туда срочно выехал заместитель командира полка подполковник Дрембич (или кто еще из руководства полка). На его приказание «покинуть хутор», Зеленский отвечал:

— «Не мешайте мне выполнять задание».

Пришлось его скрутить и посадить в машину. Всю эту «операцию» с юмором описал наш дивизионный поэт лейтенант Женя Ермошкин. Жаль, что стихи эти не сохранились. Остались в памяти две строчки, касающиеся как раз Коли Зеленского:

— «Застава, слушайте, «Застава», Зеленский Коля говорит» (тогда позывной полка был «Застава»).

Это Зеленский звонит в полк, чтобы доложить о проделанной работе по поиску «парашютиста». И о том, как Зеленский «воспитывал» хозяина хутора:

— «Ты, вижу, дед, не комсомолец, а я-то сам — партийный член».

Когда Коля Зеленский вернулся с рижской гауптвахты, в дивизионе шутили, что на стене камеры Коля оставил надпись:

— «Здесь сидел Калинин, Зеленский и другие революционеры».

Калинин, действительно, сидел там за революционную деятельность при царском режиме.

Кстати говоря, в «поимке шпиона» участвовала милиция с поисковыми собаками, войска прикрытия от ПрибВО, КГБ. И тогда было не до шуток.

Изменение продолжительности несения боевого дежурства личным составом батарей с двух недель до одной недели, которое произошло осенью 1961 года, конечно же, несколько облегчила жизнь офицерского состава стартовых батарей, хотя и не сняло многие проблемы жизни и службы офицеров. Да, ситуация, связанная со спецификой службы в РВСН, изменилась в лучшую сторону, по сравнению с 1959–60 г. — периодом массового формирования ракетных полков РСД. Были в достаточной степени обустроены предстартовые жилые городки для размещения личного и офицерского состава, введены летная норма питания №-5 для всех офицеров и техническая форма летного образца для рядового и офицерского состава батарей. Летная норма и офицерские гостиницы в дивизионах, а также полковая гостиница в Добеле-2, где жили офицеры-холостяки или офицеры без семей и где всегда можно было остановиться при приезде в Добеле-2, существенно облегчали нашу холостяцкую офицерскую жизнь, но не до конца. Проведя неделю на боевом дежурстве или, просто, оставаясь в дивизионе в будние дни, хотелось в субботу вернуться домой к семьям, отдохнуть от службы в воскресенье и провести время по своему усмотрению — танцы, ресторан, встречи, свидания... Съездить в Елгаву, в Ригу... Вот тут и возникала проблема. Батареи заступали на боевое дежурство через неделю на неделю. Смена с боевого дежурства проходила тогда в субботу. Сменившиеся офицеры, естественно, стремились уехать из дивизиона, кто к семьям, кто к подругам, кто просто на свободу. Но ведь батарею не оставишь без присмотра, кто-то должен был остаться ответственным на субботу или прибыть в воскресенье утром в батарею, а в следующую субботу снова на боевое дежурство. И оставались у офицеров, назначенных ответственными, свободными или вечер субботы, или скомканное воскресенье. Вот и получалось, что иной раз удавалось выбраться из дивизиона только один-два раза в месяц, проводя остальное время в дивизионе или на боевом дежурстве. Поэтому в будние дни ехать в Добеле-2 для того, чтобы только переночевать там, не имело смысла. Иное дело женатые офицеры, в Добеле их ждали жены и дети. Проблема с ответственными в батареях была снята только с переходом в 1965 году на несение боевого дежурства дежурными сменами батарей, когда в батарее постоянно находилось два офицера, входящих в состав дежурной смены батареи.

До 1964 года я, если удавалось выбраться из дивизиона на выходные дни, ездил в Добеле. Потом пришло осознание того, что зачем ездить за тридевять земель на «луноходе» (так в шутку называли ЗИЛ-157), когда рядом находился целый город — Жагаре. С танцами по субботам и воскресениям, рестораном и u?kandin?, куда можно было смотаться и в будние дни, свободные от дежурства, и вернуться назад в тот же вечер на свое койко-место в офицерской гостинице дивизиона. Часть офицеров 2-го дивизиона давно так поступала. У офицеров 1-го дивизиона, кроме Добеле-2 выбора не было. Кроме того, 1-й дивизион находился от Добеле на расстоянии вдвое меньшее, чем 2 дивизион. У офицеров-холостяков и прочих одиночек 2-го дивизиона был выбор — или 40 км до Добеле, или 5 км до Жагаре. И часть молодых офицеров сделала выбор в пользу Жагаре, кто раньше, кто позже, обретя там, в итоге, свое семейное счастье (или несчастье). Другая часть, отдавших предпочтение Добеле, нашла свое семейное счастье там. Не все, конечно, офицеры, условно говоря, жагарские или добельские, связали себя с литовками и латышками.

Таким образом, офицерский состав 2-го дивизиона разделился на две группы — добельчан и жагарян, хотя и добельчане при случае не прочь были заглянуть в Жагаре и даже загулять там. В том числе и Женя Ермошкин, поделившийся своими наблюдениями:

Жагаре, Жагаре, второй твой этаж.
Отсюда начало берет кобеляж.
Отсюда дорога в Елгаву бежит.
На заднем сиденье Артюхин лежит.

Он выложил «Т» и, как истый пилот,
Он тело повел в боевой разворот,
Но в штопор свалился, с сиденья упал.
И чуть всю обшивку себе не порвал.

А рядом поручик глазеет в окно,
И мысленно видит он только одно:
Елгава, Елгава, второй твой этаж...

Некоторые пояснения к стихотворению: «второй этаж» — рестораны в Жагаре и в Елгаве; «кобеляж» — думаю, в пояснениях не нуждается, «Артюхин» — Иван Егорович Артюхин — капитан, начальник заправочного отделения 8-ой стартовой батареи, женат; «поручик» — Валентин Пинин — ст. лейтенант, ст. оператор заправочного отделения 7 стартовой батареи, женат.

Евгений Ермошкин и сам, хотя был женат и имел квартиру в Добеле-2, не прочь был при случае наведаться в Жагаре на второй этаж или в u?kandin?, посещение которых и состояние Ермошкина после посещения не всегда оставались не замеченными и становились достоянием гласности, с не очень приятными последствиями для него. Правда, иногда из-за созвучия фамилий за его проступки перепадало мне от полкового начальства. Мне оставалось только отнекиваться, не мог же я заявить, что виноват Ермошкин, а не Ермолин, тем самым выдав его. Я помню, как отчитывал меня принародно замполит полка майор Моисеев на еженедельном совещании офицеров полка, которое проводилось по понедельникам в клубе 2-го дивизиона и на котором проводился «разбор полетов» за предыдущую неделю. Я думаю, что возможно еще с того времени за грехи Ермошкина был у политорганов полка и дивизии ко мне особый счет, из-за которого меня в течение нескольких лет не могли взять к себе в службы ни главный инженер дивизии полковник Рылов, ни начальник оперативного отделения дивизии полковник Лихолетов.

Полковник Рылов откровенно мне сказал после очередной неудачной попытки перевести меня к себе в службу ракетного вооружения дивизии, что мою кандидатуру не пропускает политотдел, причем, без объяснения причин. Потом, уже работая в службе РВО дивизии помощником главного инженера, я сам столкнулся с подобной практикой, когда политотдел не пропускал отобранную нами для нашей службы РВО кандидатуру офицера из-за мнимых или действительных грешков лейтенантской молодости.

Кстати, если первую двойку мне поставил Володя Кириллов, то первое взыскание в виде выговора за грубое нарушение караульной службы обеспечил мне Женя Ермошкин. Я вообще никогда не назначался начальником караула, когда караул в дивизионе несли стартовые батареи. Даже дежурным по дивизиону заступал всего один или два раза в самом начале моей службы в качестве зампотеха 8 батареи, потому что в соответствии с установленным порядком зампотехи батарей назначались оперативными дежурными дивизиона, начальники отделений батарей — дежурными по дивизиону (иногда — начальниками караула), ст. техники (ст. операторы) батарей — начальниками караулов.

Причина грубого нарушения лейтенантом Ермошкиным караульной службы мне была понятна, так же как и то, что он был не первый и не последний нарушитель. Говорят, что понять, значит, простить. Нет, простить нарушение устава, тем более, устава гарнизонной и караульной службы нельзя, ведь уставы пишутся кровью. Понять в данном случае, означает, найти объективную причину, по которой нарушался Устав гарнизонной и караульной службы во 2-ом рдн 867 рп. Причина эта была в том, что отъезд офицеров дивизиона на «зимние квартиры» и смена караула происходила в одно время. А это значит, что если смена караула проходила в соответствие с Уставом, то начальник сменившегося караула не успевал к отходу автотранспорта в Добеле-2, вынужден был ночевать в дивизионе, и мог попасть домой только на следующий день вечером. Вот и уходили начальники караулов из караульного помещения, грубо нарушая Устав гарнизонной и караульной службы, перепоручив сдачу караула помощнику начальника караула, чтобы успеть на отъезжающий автотранспорт. Вообще несение караульной службы было тяжелым бременем для стартовых батарей, практически «через день на ремень», как говорят в армии, в течение недели, свободной от несения боевого дежурства. Это бремя было снято только в марте 1964 году, когда в штат рдн была введена рота охраны — рэзм (рота электрозаграждения и минирования).

После этого небольшого экскурса в особенности караульной службы, вернемся в Жагаре. Командование полка, дивизиона и ртб, в лице отдельных представителей, тоже не чурались города Жагаре, особенно его «второго этажа». Это ведь из жагарских чепков и ресторана был запущен в оборот майором Борисом Ивановичем Смирновым, заместителем начальника штаба полка, «Раствор Моисеева», большим почитателем коего был начальник штаба полка подполковник Моисеев. Это в его честь был назван бодрящий напиток Борисом Ивановичем, продолжившим традицию употребления сего раствора в городе Жагаре вместе с другими офицерами управления полка и дивизиона.

Про «луноходы» и транспортную проблему

Была, и я считаю, что до конца она так и не была решена должным образом, транспортная проблема, а точнее проблема перевозки офицерского состава, сверхсрочнослужащих (прапорщиков), вольнонаемных лиц из жилого городка полка к месту службы и обратно. Штатный автобус дивизиона Курганского производства на базе ГАЗ-51 и автобус Павловского автомобильного завода ПАЗ 652 (с количеством посадочных мест до 24) не могли обеспечить перевозку большого количества человек физически. В дивизионе насчитывалось до 100 человек, указанных категорий, и, хотя часть офицеров и прапорщиков была занята на боевом дежурстве, в нарядах, командировках и отпусках, все равно, чтобы вместить оставшихся надо было иметь, по крайней мере, три таких автобуса. Кроме того отдельные крупные подразделения, как УС, ГР, ББО, вообще не имели штатного транспорта для перевозки офицеров и личного состава.

Не было другого выхода, кроме использования бортовых автомашин с тентами (ЗИЛ-157) — знаменитых «луноходов», до тех пор, пока не появились другие варианты перевозки людей.

Итак: и зимой и летом, осенью и весной, в зной и в холод, в пыль и в грязь приходилось добираться на службу и со службы в кузове автомобиля ЗИЛ-157 на расстояние более 40 км до 2-го дивизиона и штаба полка по, большей части, грунтовой дороге. Я уж не говорю о холоде зимой в продуваемом ветром кузове, хоть и под тентом. Особенно неуютно было тем, кто оказывался у заднего борта «лунохода», когда пыль летом, снег зимой, грязь из под задних колес автомобиля попадали в кузов. Согреться чем-либо в таких условиях было практически невозможно. Многие офицеры одевались в техническое зимнее обмундирование, в технические куртки. Пытаясь хоть как-то согреться — разводили огонь в ведре, поставленном в кузове. Толку от этого никакого не было, в лучшем случае могли согреть руки над огнем близсидящие к ведру. А что было делать тем, у кого не было теплых курток, или тем, кто жил в дивизионе и, вырываясь в город, переодевался в гражданскую одежду — туфли, пальто или куртки на рыбьем меху? Дрожали, думая о том, как бы быстрее доехать до города, если возвращались со службы, и принять на борт что-нибудь горячительное сугрева для. Если утром ехали на службу, то хотелось побыстрее попасть в офицерскую столовую к горячему завтраку по летной норме.

Тут необходимо сделать пояснение об установленной системе использования автотранспорта в РВСН.

Во-первых, на каждые сутки автослужбами дивизионов составлялся план выхода машин, который передавался в полк, где и утверждался командиром полка. На основании утверждённого плана в полку выписывались путевые листы и ставилась на них печать. Кроме того, в каждом дивизионе были «тревожные» путевые листы, а у командира дивизиона — чистые, на случай экстренного выезда машин.

Во-вторых, на каждое транспортное средство назначался старший машины, фамилия которого указывалась в путевом листе.

В-третьих, старший машины лично должен был получить машину в автопарке и после возвращения сдать с соответствующей отметкой в журнале учета выхода машин у дежурного по автопарку.

Конечно, допускались исключения, но только для персональных машин командира полка, его заместителей, командиров дивизионов.

В-четвертых, были установлены требования к старшему машины и водителю, которые были нанесены краской на лобовое стекло машины следующего содержания: «Приказ! Старший машины, руководи водителем, не отбирая руль!» и «Приказ! Водитель машины, не превышай установленной скорости движения в 40 км/час!».

Конечно, все это создавало определенные неудобства в использовании автотранспорта, хотя было и понятно, что все эти правила были приняты не от хорошей жизни, а из-за печального опыта использования автотранспорта при становлении РВСН. Должен сказать честно, хотя это для ракетчиков, конечно же, не секрет, что если приказ старшему машины: «руководить водителем, не отбирая руль» в принципе соблюдался, то приказ не превышать установленную скорость движения в 40 км/час больше не соблюдался, чем соблюдался, что иногда приводило к печальным последствиям. Такие последствия случались и в нашем ракетном полку.

Как-то в один из летних дней 1969, а может быть, 1970 или 1971 года, когда офицеры управления полка еще не разошлись по кабинетам после обеда, перекуривали или просто кучковались на бетонке перед офицерской столовой и штабом полка, произошло два события, с собой вроде бы и не связанных, но которые оба могли иметь трагические последствия. Сначала поступило сообщение из медпункта дивизиона о том, что требуется срочно отправить в елгавский госпиталь капитана Гомонова — начальника службы ГСМ полка. Ему по какой-то надобности сделали клизму в медпункте дивизиона, но вместо дистиллированной воды по ошибке влили 30% перекись водорода — пергидроль, перепутав каким-то образом бутыли с водой и перекисью водорода, хотя по всем медицинским правилам бутыли должны были быть соответствующим образом подписаны. В результате у него пошла бурная пена из всех щелей — требовалась срочная промывка организма и нейтрализация перекиси водорода. Наверное, многие испытали на себе, как пенится перекись водорода при обеззараживании мелких ранок и ссадин слабым раствором перекиси водорода.

Опыт применения пергидроли перекиси водорода не по назначению в дивизионе был. О нем мало кто знал, кроме участников и непосредственных свидетелей этого случая, когда один из офицеров, запивая спирт, хватанул по ошибке изрядный глоток пергидроля из стакана, в котором вместо воды оказалась пергидроль, заготовленная для отбеливания волос крашеной блондинкой — продавщицей солдатского магазина — чайной, где этот случай и имел место после закрытия магазина. Дело закончилось тогда благополучно, ограничившись обильной пеной изо рта потерпевшего, благодаря тут же проведенной нейтрализации обильным количеством выпитой воды.

Возвращаюсь, собственно, ко второму событию этого летнего дня — автомобильному. Не успели мы очухаться от медицинской истории, воспринятой нами скорее, как трагикомической, как поступило сообщение о том, что только что произошло ДТП с неизвестными последствиями с автомобилем 2-го дивизиона на дороге, ведущей из поселка Букайши в сторону дивизиона. Кто-то из офицеров возвращался из Жагаре в дивизион на автобусе и подхватил на дороге солдата, бежавшего в дивизион c места происшествия, чтобы сообщить о ДТП.

Заместитель начальника штаба полка майор Смирнов, я и еще кто-то из офицеров заскакиваем в автобус, благо он в этот момент находился на стоянке рядом со штабом полка, и мчимся к месту происшествия. Выскакиваем из нашего леса на дорогу Жагаре — Тервете, поворачиваем налево на Жагаре, через несколько сот метров сворачиваем направо на дорогу, ведущую к поселку Букайши. И уже издалека видим что-то неладное: автомобиль УРАЛ-375 находится не на дороге, а лежит на боку в стороне от дороги в поле. Подъезжаем. Действительно, УРАЛ-375 лежит на левом боку метрах в 20 от дороги, в поле. У машины топчется с убитым видом старший машины старший лейтенант Петрунин — командир взвода рэзм 2-го рдн. К счастью никто не пострадал. Без слов было понятно: водитель превысил установленную приказом скорость; старший машины не руководил водителем, не отбирая руль; на крутом повороте (почти 90 градусов) водитель не сбросил скорость, не справился с управлением и не вписался в поворот. Автомобиль перелетел через кювет, опрокинулся на левый бок и пропахал метров 20 по земле, сорвав при этом крышку бензобака. Самое страшное, кроме разбитого автомобиля, было то, что вокруг на земле был разлит бензин, причем, высокооктановый, марки Б-70. На этот раз обошлось — из дивизиона прибыла команда с подъемным краном, пожарной машиной и разбитый УРАЛ притащили в дивизион.

Но не всегда ДТП ограничивались только разбитой машиной. В ДТП погибли заместитель командира полка по тылу подполковник Луговой, капитан (майор?) Шевелев (не помню должность), капитан Пустовалов.

Я отвлекся. Возвращаюсь снова к нашим «луноходам» для перевозки офицерского состава. Понятно, что надо было что-то делать. Вывод напрашивался само собой: нечего ждать милости от природы и начальства и проблему надо решать самим и самым естественным образом — уставить на ЗИЛ-157 вместо тента будку. Что со временем и было сделано начальником автослужбы дивизиона старшим лейтенантом В.Денисовым с помощью то ли колхозных мастерских, то ли мастерских сельхозтехники. Будку сразу в народе окрестили «душегубкой» по аналогии с немецким «газвагеном» из-за отсутствия окон и вентиляции, учитывая еще и то обстоятельство, что в нее набивалось человек 20-25. Опыт эксплуатации потребовал модернизации, хотя бы в виде открывающихся окон. Застекленные окна были поставлены. В окончательном варианте это сооружение получило название ДДМ — душегубка Денисова модернизированная.

Проблема перевозки людей была в какой-то степени решена только тогда, когда в войска стали поступать КУНГи — кузова универсальные герметизированные, которые устанавливались на шасси ЗИЛ-157 вместо бортовых кузовов, а позднее на шасси ЗИЛ-131.

Конечно, КУНГ — не салон автобуса, как и подвеска армейского грузовика — не мягкие рессоры автобуса, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. КУНГи возложенную на них задачу выполнили, оставаясь основным средством перевозки личного состава в частях РСД. Думаю, что и сейчас их продолжают эксплуатировать в РВСН, используя универсальность КУНГов для перевозки людей.

Но и после появления КУНГов в дивизионах продолжались поиски путей улучшения условий перевозки людей, повышения комфортности перевозки. Собственно говоря, выбор был невелик, точнее, его вообще не было — нужны были автобусы. Естественно, что ни купить, ни обменять грузовик на автобус полк не мог, оставалось одно — налаживание отношений и взаимодействие с местными АТП и прочими организациями, имеющие автотранспорт, в том числе автобусы, подлежащие списанию. Таким образом, были добыты списанные автобусы, которые после соответствующего ремонта, какое-то время использовались в дивизионах для перевозки офицерского состава на службу и со службы.

Некоторые детали из истории перевозок офицерского состава в полку и дивизионах, дающие определенное представление об особенностях нашей ракетной жизни тогда.

Автобус управления полка ПАЗ-652, постоянный старший автобуса — начальник финансового довольствия полка капитан В.Кибирев. К своим обязанностям старшего относился крайне ответственно, всячески оберегая автобус от проникновения посторонних лиц, а проще говоря, офицеров дивизиона, пока не займут места офицеры управления полка. И только, если оставались свободные места в салоне автобуса, пропускал посторонних в автобус. Справедливости ради надо сказать, что офицеры дивизиона и не стремились воспользоваться полковым автобусом, не желая ощущать свою второсортность в качестве просителей. А вот транспортные средства дивизиона, особенно КУНГи, были открыты для всех желающих. Помню автобус дивизиона, произведенный на курганском автобусном заводе и сделанный на базе ГАЗ-51, — типичный автобус сельской глубинки в 50-60 гг. прошлого века и войсковых частей, расположенных там же. Грязнозеленого цвета он выглядел как гадкий утенок рядом с белоснежным лебедем — автобусом павловского завода ПАЗ-652.

Старшим автобуса назначался кто-нибудь из командиров батарей, не находящихся на боевом дежурстве. Если это был человек не курящий, то, как старший автобуса, он пресекал попытки закурить курильщиков, вызывая, естественно, недовольство у курильщиков и не только у них. Это сейчас считается само собой разумеющимся, что в автобусах не курят, и никому в голову не придет закурить, но 50 лет назад дело обстояло иначе, как иначе обстояло дело с употреблением мата и ненормативной лексики. Чего греха таить, мат в армии использовался, особенно никого не шокируя в мужских коллективах, но совершенно недопустимым было использование его и другой ненормативной лексики в кино, на телевидении, в книгах и СМИ, в отличие от нынешних «демократических» времен, когда мат распространился из солдатских казарм в кино, на телевидение, на страницы книг, газет и журналов.

На почве курения в автобусе случались и конфликты, если в наш автобус подсаживался кто-нибудь из курящих старших офицеров не нашего дивизиона. В связи с этим вспоминается один случай, свидетелем которого пришлось быть мне при поездке в Добеле-2. Однажды, при отъезде из дивизиона в Добеле-2, случилось так, что в автобусе не оказалось никого из командования дивизиона. Возможно, кто-то поехал с командиром дивизиона майором И.Г.Пармоном на его машине ГАЗ-69, возможно, кто-то был занят по службе, зато вместе с нами, офицерами дивизиона, в автобус сел командир дивизиона транспортировки и заправки КРТ майор Дмитриев, заняв место на сиденье за спиной водителя автобуса. Старший автобуса, как обычно, занял место старшего у двери автобуса с правой стороны салона, чтобы руководить водителем, не отбирая руля, и дал команду водителю «Трогай». Автобус тронулся в путь.

Майор Дмитриев — бывший летчик, здоровый, крепкий мужик, через какое-то время достал сигарету и закурил.

— Товарищ майор, у нас не курят, — сделал замечание старший автобуса. На что майор Дмитриев ответил:

— У вас не курят, а я курю. И кто дал тебе право, капитан, делать замечание старшим по званию и должности?

Это был нокдаун, но капитан еще пытался сопротивляться:

— Я Вам говорю ни как офицер, а как человек.

На что последовал безжалостный удар:

— А кто тебе сказал, что ты человек?

И, повернувшись к офицерам майор Дмитриев, добавил:

— Закуривай, ребята!

Это уже был нокаут. Ребята оживились и с радостью закурили. Старший автобуса молчал, ни на кого не глядя, потрясенный нанесенным ударом. Я понимаю, что в душе у него все клокотало от обиды и возмущения. Требовалось дать выход своему возмущению, что он и сделал, когда автобус проехал Кроньауце. Он дал команду водителю остановить автобус и вышел вон в осеннюю тьму и сырость, нарушив обязанности старшего автобуса. Должен признаться, что может быть это было и нехорошо, но горевать никто не стал по этому поводу, а с еще большим оживлением мы продолжили путь в Добеле-2.

Особенности размещения
и хранения ракетного вооружения

Хотелось бы отметить некоторые особенности в состоянии ракетного вооружения в постоянной боевой готовности, о которых сейчас мало кто помнит и знает. Сказать, что наземное оборудование развернуто на боевой стартовой позиции и подготовлено к работе, значит, ничего не сказать. Поэтому уточним детали. Непосредственно на стартовой позиции или в непосредственной близости от нее в спецсооружениях находились:

— пусковой стол 8У217,

— электропреобразовательный агрегат 8Н214,

— дизельные электростанции ЭСД-50 и ЭСД-20 — 2 шт.

Остальная техника, включая установщик 8У210 — в паркогаражной группе технической позиции дивизиона. Кабельная сеть свернута и хранилась на катушках в двух кабельных машинах 8Н215 и 8Н216 электроогневого отделения.

— 4-х баллонная батарея (именно 4-х баллонная батарея, позже было добавлено еще 2 баллона и батарея стала 6-ти баллонной) и металлические коммуникации подачи воздуха высокого давления к ПЩС (пневмощиток стартовый) были уложены в машине ЗИП двигательного отделения 8Т325. Одна деталь — до 1963 года в 7 и 8 стартовых батареях отсутствовали машины ЗИП электроогневых отделений 8Т331. ЗИП электроогневых отделений 7 и 8 батарей уложен был в специальные ящики и назывался ЗИП «НС». (Кто расшифрует?). Хранился ЗИП «НС» в сооружениях №2. Хотя, может быть, я ошибаюсь, и хранился он в отдельном здании на территории БСП, где позднее был размещен склад стрелкового вооружения (надо уточнить). Характерная особенность содержания техники в автопарке — все машины, разумеется, кроме установщика, установлены на колодки. Со временем от колодок отказались. Здравый смысл победил, ведь ракетный полк не арсенал и не база хранения техники, а боевая часть, которая должна быть способна в максимально короткий срок выполнить боевую задачу. Кроме того, что снятие тяжелых машин с колодок увеличивало время занятия стартовой позиции, оно было и небезопасно для личного состава.

Шло время, совершенствовались боевые графики — уменьшалось время подготовки и пуска ракет, вместе с этим изменялось и исходное положение наземного оборудования. Установщик 8У210 устанавливается на стартовой позиции у пускового стола 8У217 в готовности к работе. Нахождение установщика 8У210 у пускового стола 8У217 в зимнее время потребовало принятия мер для гарантированного запуска двигателя установщика и угона его от стола. С этой целью на установщиках устанавливаются электрические подогреватели для разогрева масла в картере двигателя.

Наконец-то, развертывается кабельная сеть на стартовой позиции и машина подготовки 8Н213 размещается в предназначенном для нее сооружении. Кабельная сеть укладывалась в деревянных коробах, которые были установлены на столбиках, и протянута от машины подготовки 8Н213, электростанций ЭСД-50 и ЭСД-20 к элетропреобразовательному агрегату 8Н214, пульту пуска и установщику 8У210. Короба закрывались металлическими крышками, изготовленными из листового железа, на столбики для защиты кабелей от грызунов устанавливались металлические «юбочки». Развертывание кабельной сети в постоянной боевой готовности не только значительно облегчила работу по подготовке ракеты к пуску личного состава электроогневого отделения и не только электроогневого, потому что развертывание и свертывание кабельной сети — трудоемкая операция и для ее выполнения приходилось привлекать личный состав других отделений батареи, но и существенно понизило износ кабельной сети из-за постоянных развертываний и свертываний кабельной сети во время комплексных занятий, которые проводились два раза в месяц, не считая внеплановых во время всевозможных проверок.

6-ти баллонная батарея, заполненная воздухом до установленной нормы, и воздушные коммуникации размещаются на стартовой позиции в местах, предназначенных для них.

В феврале 1963 года радикально изменилось положение со средствами транспортировки и заправки КРТ. Дивизион транспортировки и заправки КРТ расформируется и средства заправки вместе с личным составом передаются в стартовые батареи, образуя заправочные отделения. Изменяется и исходное состояние заправочных средств в постоянной боевой готовности. Цистерны окислителя и горючего размещаются на складах КРТ в готовности к забору окислителя, горючего и пускового горючего. Подогреватель-заправщик перекиси 8Г210, заправщик окислителя 8Г113 и две обмывочно-нейтрализационные машины находятся в боксах батарей в автопарке в готовности прибыть на склад КРТ для забора перекиси водорода и окислителя.

В 1965 году с целью повышения боевой готовности и сокращения времени подготовки ракет к пуску производится забор окислителя и горючего в подвижные емкости 8Г131 и 8Г112. Заполненные цистерны продолжают находиться на складе КРТ. Впоследствии 2 цистерны окислителя 8Г131 и цистерна горючего 8Г112 в постоянной боевой готовности будут размещены на стартовой позиции на своих штатных местах с левой стороны от установщика.

После того, как окислитель и горючее были забраны в цистерны, встал вопрос об одновременном заборе перекиси водорода со склада в подогреватели-заправщики перекиси (ПЗП) водорода 8Г210 4-мя расчетами. Где-то в 1966 году на базе 2-го рдн было подготовлено и проведено показное занятие с офицерами дивизии, имеющими отношение к КРТ, по одновременному забору перекиси водорода 4-мя расчетами 8Г210. Руководил занятием заместитель командира дивизии по тылу полковник Ларионов. Занятие прошло успешно, но в дальнейшем необходимость одновременного забора перекиси водорода со складов отпала, так как было принято решение о хранении перекиси водорода для первого пуска в автоцистернах 8Г11 в специально выделенном, утепленном, отапливаемом боксе в автопарке. Для этого было получено по две автоцистерны перекиси водорода 8Г11, которые во 2-ом дивизионе были переданы в 6 и 8 батареи. Цистерны были заполнены перекисью водорода и размещены вместе с двумя обмывочно-нейтрализационными машинами 8Т311 в выделенном боксе. Ежедневно осуществлялся контроль температуры перекиси в цистернах, с докладом на КП дивизиона. При подготовке ракет к пуску забор перекиси водорода из автоцистерн 8Г11 в подогреватели-заправщики 8Г210 должен был проводится на территории склада КРТ.

Следует добавить, что после передачи отделений заправки в состав стартовых батарей во 2-ом дивизионе были построены два сооружения — сквозные боксы для скрытого размещения в них цистерн 8Г131, но по своему назначению они практически не использовались или использовались крайне редко (не помню, какие цистерны там размещались — заполненные или пустые).

Ракеты Р-12 размещались в предстартовых хранилищах. Предстартовые хранилища боезапаса, сооружения №2, представляли собой арочные обвалованные сооружения с двумя металлическими воротами с каждой стороны.

Позднее, для исключения протечек воды внутрь сооружений, над ними были установлены двускатные крыши из шифера. Располагались они между стартовыми позициями батарей и предназначались для хранения ракет 1-го и 2-го пуска двух батарей, между позициями которых они располагались. Во 2-ом рдн это были 5 и 7, 6 и 8 батареи. Таким образом, в хранилище размещалось 4 ракеты — 2 ракеты одной батареи и 2 ракеты другой батареи. Для посещения хранилища в воротах были сделаны 2 двери — одна дверь с одной стороны, другая — с другой стороны хранилища. Для защиты от проникновения в хранилище грызунов снаружи по углам ворот были сделаны ловушки для грызунов — углубления в бетоне с залитой туда водой. Предполагалось, что мышки пойдут вдоль стенки и упадут в эти ловушки, из которых уже не выберутся. Изнутри хранилищ проемы ворот были защищены съемными щитами, наклоненными в сторону ворот. Бетонный пол хранилищ был покрыт «кузбасслаком», образующим глянцевое покрытие черного цвета. В хранилищах должен был поддерживаться и поддерживался определенный температурно-влажностный режим.

Контроль температуры и влажности в хранилищах осуществлялся с помощью термографа, гигрографа с графическим отображением показаний температуры и влажности на бумажных лентах и психрометра, установленных на специальной подставке в каждом хранилище. Проверка показаний приборов проводилась ежедневно.

Как с течением времени претерпевало изменение размещения наземного оборудования в постоянной боевой готовности, так менялись и условия хранения ракет в хранилищах. Первые годы боевого дежурства грунтовые тележки 8Т115 с уложенными на них ракетами устанавливались на деревянные колодки с металлическими «юбочками» для защиты от грызунов. Сами ракеты были зачехлены чехлами из прорезиненной ткани. Чехлы заклеивались резиновым клеем и проверялись на герметичность. Гироскопические приборы сняты с борта ракеты и упакованы в специальные ящики. В дальнейшем, с изменением боевых графиков подготовки ракет к пуску, отказом от горизонтальных испытаний ракет при подготовке к пуску, приобретенным опытом эксплуатации ракет, были изменены и условия хранения ракет в постоянной боевой готовности. Конечно, требования к температурно-влажностному режиму остались прежними, но грунтовые тележки были сняты с колодок (возобладал здравый смысл, как и в случае с техникой в автопарках). Чехлы не стали заклеиваться, а только застегивались на застежки.

Гироскопические приборы оставались на борту ракет и снимались только во время транспортировки ракет.

Следует также добавить, что одно время наземные дивизионы имели и ракеты для третьего пуска. 4 ракеты для третьего пуска 2-го дивизиона находились в одном из двух хранилищ, расположенных рядом с технической зоной ртб. Со временем в дивизионах остались только ракеты 1-го и 2-го пуска в пристартовых хранилищах.

В дополнение к сказанному следует добавить, что каждое хранилище для ракет — сооружение №2 — обозначалось своим номером по порядку: №2-1, №2-2, №2-3, №2-4.

Таким образом, во втором дивизионе

— ракеты 1 и 2 пуска 5 и 7 стартовых батарей находились в хранилище №2-1,

— ракеты 1 и 2 пуска 6 и 8 стартовых батарей — в хранилище №2-2,

— ракеты 3-го пуска дивизиона — в хранилище №2-3,

— ракеты 3-го пуска 3-го дивизиона — в хранилище №2-4.

В первом дивизионе

— ракеты 1 и 2 пуска 1, 2, 3 и 4 стартовых батарей находились, соответственно, в хранилищах №2-1 и №2-2,

— ракеты 3-го пуска дивизиона — в хранилище №2-3,

— ракеты 2-го пуска 3-го дивизиона — в хранилище №2-4, в котором была также размещена дополнительная электроаппаратура для проведения проверок ракет Р-12У 3-го дивизиона, которые проводились отделением регламентных работ (позднее, с образованием группы регламента в 1970 году — отделением регламентных работ группы регламента полка).

Ракеты первого пуска 3-го дивизиона перед проведением полугодового и годового регламента в 3-ем дивизионе извлекались из шахт и транспортировались в 1-ый дивизион. Надо сказать, что транспортировка боезапаса — мероприятие ответственное, требующее обеспечение при своем проведении секретности, скрытности и безопасности, исключающее повреждение ракет. Поэтому транспортировка боезапаса проводилась только по письменному приказу командира полка, только в темное время суток и только под руководством, как правило, заместителя командира полка по РВО (главного инженера полка), командира полка, или заместителя командира полка.

О проверке боезапаса и еще кое о чем

Если подготовку ракет к пуску и пуск ракет проводили стартовые батареи, то проверки ракет при годовых и полугодовых регламентах проводило специально для этой цели предназначенное подразделение в каждом наземном дивизионе. До 1964 года в наземных дивизионах, наряду со стартовыми батареями, были технические батареи, состоящие из двух отделений проверок ракет.

Техническая батарея 1-го дивизиона. Командир — капитан В.П. Малышев, начальники отделений — лейтенанты Н.И. Андреев и В.М. Борисов,

Техническая батарея 2-го дивизиона. Командир — капитан Терновский, начальники отделений — лейтенанты В. Агапов и В.Овсянников. Запомнилось, наверное, потому, что техническая батарея размещалась в одной казарме с 8-ой батареей, где с 1961 по 1964 год заместителем командира батареи по технической части был я.

Пятилетний опыт эксплуатации ракет, показавший высокую техническую надежность ракет, совершенную систему проведения технического обслуживания ракет, и связанное с этим уменьшение объема выполняемых работ на ракетах, повлекли за собой и штатные изменения. В 1964 году технические батареи в дивизионах расформировываются. В каждом дивизионе вместо технической батареи остается по одному отделению проверок ракет.

В первом дивизионе начальником отделения проверок ракет становится ст. лейтенант В.Демьяненко, бывший начальник электроогневого отделения стартовой батареи 1-го дивизиона. Ст. лейтенант Н.Андреев назначается на должность старшего инженера по электроогневому оборудованию службы РВО 2-го дивизиона, ст. лейтенант В.Борисов переводится на должность начальника электроогневого отделения стартовой батареи 1-го дивизиона. Во втором дивизионе начальником отделения проверок ракет остается ст. лейтенант В.Агапов. Ст. лейтенант Овсянников переводится на должность начальника электроогневого отделения 5-ой батареи.

В 1966 году проводится новое оргштатное мероприятие. В полку остается только одно отделение проверок ракет. Таким отделением под названием «отделение регламентных работ» (ОРР) становится бывшее отделение проверки ракет 1-го дивизиона во главе с начальником отделения капитаном В.Демьяненко. Отделение проверок ракет 2-го дивизиона вместе с офицерами и личным составом отделения переводится к новому месту службы в город Ужур. В 1966 году не только отделение проверок ракет было переведено к новому месту службы (к полковнику М.П. Данильченко), но и несколько других офицеров полка, в частности старший инженер по стартовому и двигательному оборудованию службы РВО 2-го дивизиона капитан А.Родионов, начальник стартового отделения 5 батареи капитан Поддубный, зам. командира 1-го дивизиона по снабжению капитан Цибизов. Это было время массового развертывания в восточных районах страны полков МКР с шахтными ПУ или, как тогда их называли, полков «ОС». Для их укомплектования требовались офицерские кадры, которые набирались, в том числе и из частей РСД, как правило, на вышестоящие должности. Чуть было не загремел в Казахстан и я, но не на вышестоящую должность, как Агапов, Родионов, Поддубный, а на равнозначную капитанскую.

Однажды ранним летним утром 1966 года в комнате офицерской гостиницы 2-го дивизиона, где я обитал, раздался телефонный звонок. Звонил дежурный по КП полка капитан Калтан, который сообщил мне: что отделением кадров дивизии моя кандидатура намечена для перевода к другому месту службы на равнозначную должность; что это место находится в Казахстане и называется Жангизтобе; что командиру полка подполковнику Л.В.Орехову эта информация доведена; что командир полка выехал из дома на службу и должен будет позвонить начальнику отделения кадров дивизии подполковнику М.А.Клочкову. Это известие, конечно, ошеломило меня, и не только неожиданностью. В конце концов, переводы, переезды — неотъемлемый атрибут, специфика воинской службы, хотя не все так однозначно и прямолинейно. Есть одно обстоятельство — переводятся, как правило, на вышестоящую должность или по каким-либо личным причинам на равнозначную или даже нижестоящую должность, или в качестве наказания в дисциплинарном порядке.

Никаких личных причин для перевода в Казахстан у меня не было, как не было и причин дисциплинарных, поэтому это известие не только ошеломило меня, но и обидело, тем более, что других офицеров полка не просто перевели к новому месту службы, а предложили перевестись на вышестоящие должности. В разговоре с капитаном Калтаном я, конечно, высказал всё, на что он мне посоветовал не вешать носа, а быстро одеваться и идти к штабу полка, чтобы перехватить командира полка, который уже должен был приехать с минуты на минуту, и просить его не отдавать меня на заклание кадровикам дивизии. Быстро собравшись, прибежал я к штабу полка и стал ждать командира, перебирая в уме возможные причины для аргументации своего нежелания переводиться в степи Казахстана. Объективных причин для отказа у меня не было, я даже не был женат, оставалось полагаться только на милость командира полка и его желание отстоять меня. А отстоять он мог.

Подполковник Л.В.Орехов, впоследствии генерал-майор, заместитель командующего 50 ракетной армии по боевой подготовке, оставил заметный след в истории 867 ракетного полка. За два года, пока он командовал полком, было много сделано для поддержания высокой боевой готовности, укрепления воинской дисциплины и улучшения бытовых условий личного состава полка. Его отличали энергичность, требовательность, настойчивость, инициативность, что он требовал и от подчиненных. Да, он был груб с разгильдяями и нарушителями воинской дисциплины. Под горячую руку мог отчитать любого, используя весь арсенал великого и могучего русского языка с применением большого количества самых разнообразных идиоматических выражений. Не был злопамятным, а это очень важно, не любил лодырей и нарушителей, но хорошо относился к добросовестным и толковым офицерам — специалистам. Он внешне и манерой был чем-то похож на генерала Лебедя — такой же высокий, здоровый, острый, вернее, крепкий на язык мужик.

Не хотелось бы разочаровываться в нем — мы же земляки и даже из одного исторического района Москвы, из Лефортова. У меня были хорошие отношения с подполковником Л.В.Ореховым, хотя он один раз выгнал меня с совещания офицеров полка. А в другой раз крыл крепкими словами через весь плац 2-го дивизиона. Да и познакомился я с ним (или он со мной) при довольно любопытных обстоятельствах. Так случилось, что в тот день, когда новый командир полка подполковник Л.В.Орехов знакомился с личным составом 2-го дивизиона, я ушел в отпуск и на построении дивизиона не присутствовал. Встретился я с ним только в тот день, когда вернулся из отпуска и утром вместе с офицерским составом приехал в дивизион из Добеле-2. А поскольку я жил в дивизионе постоянно, то и в дивизион я вернулся после отпуска в гражданской одежде и в таком же виде пошел на завтрак в офицерскую столовую. Все офицеры питались в то время по 5-й норме — завтракали, обедали, а те, кто находился на боевом дежурстве, оставался или задерживался по службе в дивизионе или вообще жил постоянно в дивизионе и ужинали. Надо сказать, что ни командир полка, ни командир дивизиона ничего не имели против того, чтобы на завтрак офицеры приходили в гражданке. Офицеры, приехавшие утром из Добеле-2, сразу после приезда в дивизион шли в офицерскую столовую, а идти переодеваться тем, кто жил в дивизионе, в форму, а потом — на завтрак, просто не имело смысла. Поэтому и я захожу в столовую вместе со всеми офицерами, направляюсь к столу, за которым обычно сидели офицеры службы РВО дивизиона, и вижу, что во главе стола, за которым обычно питалось командование (командир полка с заместителями и командир дивизиона) сидит незнакомый подполковник. Так случилось, что наш стол, стол офицеров службы РВО дивизиона, располагался рядом с командирским столом и подполковник меня сразу узрел. По его взгляду я почувствовал его неудовольствие от моего вида. Сажусь на свое место спиной к командирскому столу и слышу, как подполковник спрашивает у офицеров, сидящих с ним за столом:

— Это что за ...?

— Это капитан Ермолин — инженер дивизиона.

Спиной чую, что разборки мне не избежать. Быстренько поел, встаю из-за стола, чтобы побыстрее ретироваться, но слышу командирское:

— Стой! Вы, почему в таком виде?

Пытаюсь объяснить:

— Я сегодня прибыл из отпуска, живу здесь, в дивизионе, сейчас пойду в офицерскую гостиницу и переоденусь.

— Я спрашиваю: почему в таком виде? — снова вопрошает он.

Начинаю по новой повторять уже сказанное и добавляю ссылку на прежнего командира полка полковника М.П.Данильченко:

— Полковник Данильченко разрешал живущим в дивизионе в таком виде приходить на завтрак.

Ссылка на прежнего командира полка новому командиру полка не понравилась:

— Я не Данильченко! Он разрешал, а я не разрешаю! Чтобы больше в таком виде я тебя не видел. Иди.

Естественно, что в дальнейшем это требование пришлось выполнять и, прежде, чем идти на завтрак, если возвращался из Добеле-2 по гражданке, бежать в гостиницу, переодеваться и только потом приходить на завтрак. Этот эпизод в самом начале службы с Л.В. Ореховым никак не повлиял потом на наши служебные отношения.

И еще, если уж я вспомнил эпизод в офицерской столовой, несколько слов об офицерской столовой 2-го дивизиона, где питались офицеры управления полка, 2-го дивизиона, управления и сборочной бригады ртб, УС полка. Командир полка подполковник Л.В.Орехов много сделал для улучшения бытовых условий личного состава. Не обошел он вниманием и столовые, в том числе и офицерские. При нем, вернее, по его распоряжению в офицерской столовой 2-го дивизиона появились хорошая радиола рижского радиозавода им. Попова, на ножках, с набором пластинок, столик с самоваром и чайным сервизом. Во время обеда звучала популярная музыка.

Так вот о музыке. Со временем к имеющимся пластинкам добавились еще несколько пластинок, в том числе пластинка с песней в исполнении тогда очень популярного Эмиля Горовца «Люблю я макароны» и пластинка с «Песней про зайцев» из кинофильма «Бриллиантовая рука» в исполнении Юрия Никулина. И только офицеры заполняли зал столовой, как кто-нибудь из офицеров, как правило, из лейтенантов, включал радиолу и ставил пластинку с символическим названием «Люблю я макароны» и в зале звучали слова:

Люблю я макароны,

И знаю я всем сердцем,

Любовью к ним пылаю неземною.

Что нет на свете блюда,

Люблю я макароны –

Вкусней, чем это чудо,

И что хотите, делайте со мною!

Вреднее, чем оно.

Люблю я макароны……

Вроде бы вполне безобидные слова, но чувствовался в этой песне какой-то иронический подтекст, учитывая место макарон в рационе армейского питания. Это, конечно, все понимали, но не всем это нравилось.

Не успевала закончиться эта песня, как другой лейтенант тут же ставил на ее место «Песня про зайцев»:

В темно-синем лесу,

На поляне траву

Где трепещут осины,

Зайцы в полночь косили,

Где с дубов колдунов

И при этом напевали

Облетает листва.

Странные слова:

А нам все равно,

А нам все равно.

Пусть боимся мы

Волка и сову.

Дело есть у нас

В самый жуткий час.

Мы волшебную

Косим трын-траву.

А нам все равно….

Песня в контексте с «темно-синим лесом» звучала не как безобидная шутка, не как намек, а как самый настоящий вызов командирам. Эти ежедневные «Макароны» и «А нам все равно» и «трын-трава» так надоели командирам, что в один прекрасный день эти пластинки исчезли, а со временем исчезли и радиола вместе с самоваром. Но это случилось уже после Л.В.Орехова.

Я отвлекся, возвращаюсь к Л.В.Орехову в 1966 год. Хорошие отношения у меня с Л.В.Ореховым были не из-за того, что мы были земляками, об этом он, наверное, и не знал, не настолько мы были близки, чтобы делиться своими биографиями. Хорошие отношения были из-за того, что я был хорошим специалистом (как я думаю), на кого можно было положиться командиру полка, особенно при проведении комплексных занятий с заправкой КРТ. Он был ответственным за проведение занятия и отвечал за безопасность и безаварийность, а я, старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию, как раз и должен был обеспечить и безопасность, и безаварийность при заправке КРТ в ракету и сливе КРТ из ракеты. И обеспечивал.

Пока я размышлял над превратностью своей судьбы, подъехал командир полка, вышел из машины и направился в штаб. Не успел я открыть рот, как он, проходя мимо меня, спросил на ходу:

— Я слышал, что ты собрался уходить от нас?

— Нет, товарищ подполковник, никуда я уходить не хочу, — жалобно промямлил я.

— Подожди, — бросил он на ходу и поднялся на второй этаж в свой кабинет, который находился в конце коридора с правой стороны. Я поднялся следом за ним и остался в коридоре, с волнением ожидая решения своей судьбы. Голос командира хорошо был слышен в коридоре, он всегда говорил громко, особенно тогда, когда кого-то распекал в кабинете или по телефону или высказывал свое мнение кому — либо или о ком либо. Я слышу:

— Нет!

— Мне он самому нужен!

— Будете настаивать, я его сегодня же отправляю в госпиталь на комиссию! И его не только отстранят от работы с КРТ, а и, вообще, признают негодным к службе в армии!

Прошло несколько секунд, командир полка вышел из кабинета, махнул мне рукой:

— Иди, работай!

Боезапас: «Не навреди!»

Возвращаюсь к проверке боезапаса. В 1967 году начальник ОРР капитан В.Демьяненко был уволен из армии по болезни и на его место назначен капитан Ю.Смирнов, который командовал ОРР до 1970 года. Затем был переведен на должность заместителя командира группы регламента (ГР) вновь образованного подразделения, объединившего ремонтные, регламентные и транспортировочные подразделения полка. Отделением регламентных работ, которое вошло в ГР полка, командовали: 1970 — 1971 гг. капитан Вавилов, 1971 — 1973 гг. — капитан Слепнев, 1973 — 1977 гг. — капитан Д.И.Штукатуров и с 1977 до момента переформирования полка в 1982 году — капитан Лазарев.

В силу служебных обязанностей до 1973 года я прямого отношения к проверкам боезапаса не имел. Конечно, как заместитель командира батареи по технической части с 1961 по 1964 гг. отвечал за хранение боезапаса своей батареи в хранилище — сооружении №2: за исходное состояние ракет в соответствие с нормативными документами; за соблюдение температурно-влажностного режима в хранилище; за порядок в хранилище. Находясь на должностях старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию с мая 1964 года по июль 1969 года и помощника начальника службы РВО полка по заправочному оборудованию с июля 1969 года по декабрь 1972 года, отношение к проверке боезапаса имел весьма отдаленное. И только с назначением меня старшим помощником заместителя командира полка по РВО — проверка боезапаса стала входить в круг моих прямых обязанностей. Содержание боезапаса — важнейшая функция службы РВО полка. Все работы на боезапасе, за исключением подготовки ракет к пуску, должны были проводиться ОРР только под личным руководством и контролем заместителя командира полка по РВО и его старшего помощника. На практике сложилось реально так, что проверка боезапаса целиком легла на плечи старшего помощника заместителя командира полка по РВО и не только в нашем полку, а во всех полках РСД с ракетами Р-12 и Р-14. Пришлось детально вникать в организацию регламента боезапаса, в специальную подготовку личного состава ОРР, в состояние и подготовку техники ОРР для проведения регламента ракет, ведь на мне, старшем помощнике главного инженера полка, фактически лежала ответственность за состояние боезапаса в полку и его готовности к применению по назначению.

Задача облегчалась тем, что,

— во-первых, за одиннадцать лет службы в РВСН на технических должностях, связанных с эксплуатацией ракетного вооружения, накопился определенный опыт организации и проведении работ на ракетном вооружении, так что общее направление деятельности было понятно,

— во-вторых, главный инженер полка (мой предшественник в должности старшего помощника) подполковник Анатолий Степанович Костюченко заложил и поддерживал крепкие основы организации и проведения регламента ракет, к которому он относился крайне ответственно и требовал такой же ответственности от других, так что оставалось следовать этой традиции,

— в-третьих, начальником ОРР в 1973 году стал старший лейтенант Дмитрий Иванович Штукатуров, опытный специалист, почти десять лет занимавшийся проверкой ракет, до тонкостей знавший и ракету, и свое дело, так что было на кого опереться. Кроме того, с Д.И. Штукатуровым мы были друзья, что, впрочем, никак не отражалось на служебных отношениях. Никогда ни он, ни я не допускали фамильярности во время работы. Познакомились мы в 1963 году, когда лейтенант Штукатуров после окончания Серпуховского училища прибыл в наш полк для дальнейшего прохождения службы. Я к тому времени уже два года отслужил, и год как стал старшим лейтенантом. В этом знакомстве не было ничего удивительного, хотя мы служили в разных дивизионах. Лейтенант Штукатуров — в первом дивизионе, я — во втором. Молодые офицеры, холостяки, быстро нашли общий язык, когда удавалось вырваться из дивизионов в Добеле, чтобы отдохнуть от тягот армейской службы, тем более, что мы оказались земляками-москвичами. И хотя армейская служба и жизнь развели нас друг от друга, мы до сих пор поддерживаем дружеские отношения, а ведь прошло уже, страшно сказать, 47 лет. Четыре года мы вместе занимались регламентом боезапаса полка без происшествий и неприятностей. Капитан Д. Штукатуров — в качестве начальника ОРР, я — в качестве ответственного от службы РВО полка. В 1977 году наше успешное сотрудничество завершилось по объективным причинам. Капитан Д.Штукатуров был назначен на должность заместителя командира ГР, я был переведен в управление дивизии на должность старшего помощника по заправочному оборудованию заместителя командира дивизии по РВО.

Хотелось бы отметить одну очень важную особенность регламента на ракетах. В медицине есть такое понятие — не навреди. Как при лечении человека — не навреди человеку, так и при проведении регламента на ракетах определяющим понятием было кроме, разумеется, качественного проведения самого регламента — не навреди ракете, не выведи ее из строя. И это была наша общая забота. А возможностей навредить ракете было предостаточно, причем, я не говорю о грубых технологических нарушениях регламента и о грубейших ошибках личного состава вкупе с бесконтрольностью со стороны должностных лиц, вроде перепутывание штепсельных разъемов, приводившее к выводу из строя кабельной сети ракеты. Я имею в виду опасности, которые подстерегали личный состав при регламенте ракет, и которые надо было исключить.

Что вызывало озабоченность начальника ОРР и ответственного?

— Во-первых, возможность выпадения инструмента из рук номеров расчета при работе на борту ракеты — в отсеках и камерах сгорания ракетного двигателя. Особенно в камерах сгорания, толщина внутренней стенки, которой всего 1 мм. Царапина, вмятина на внутренней стенке камеры сгорания от выпавшего из рук номера расчета ключа при снятии заглушки камеры сгорания, например, однозначно означали выход из строя ракеты. Чтобы исключить подобные случаи требовалось работать на борту ракеты только с привязанным к руке инструментом. Нарушение этого требования вело к самым тяжелым последствиям — выводу из строя боевой ракеты и, как следствие, неприятные оргвыводы для некоторых должностных лиц. К счастью, подобных случаев у нас в полку не было, но имел место подобный случай в одном из шахтных дивизионов 344 рп нашей дивизии, когда при проведении регламента номер расчета, работавший на площадке, уронил ключ в шахту. Ключ упал вниз, попал на отбойник пускового стола, отскочил, залетел в сопло камеры сгорания ракеты Р-14 и нанес ссадину на внутренней стенке сопла камеры сгорания.

— Во-вторых, оставление инструмента на борту ракеты, что могло привести к непредсказуемым последствиям при пуске ракеты. Что требовалось, чтобы исключить подобные случаи? Привязывать к руке инструмент и осуществлять контроль наличия инструмента после окончания работ на борту ракеты — а для этого хранить инструмент в специальных ящиках с гнездами для каждого инструмента, чтобы отсутствие какого-либо инструмента было заметно.

— В-третьих, возможность образования сколов пластмассовых вкладышей штепсельных разъемов при стыковке и расстыковке. Особую опасность представляли плоские штепсельные разъемы на переднем днище ракеты, к которым стыковались разъемы головной части. При малейшем сколе вкладыша, хотя он никак не влиял на целостность электрических цепей ракеты, требовалась замена сколотого вкладыша на новый в штепсельном разъеме. Скол вкладыша любого штепсельного разъема на борту ракеты рассматривался как чрезвычайное происшествие с немедленным докладом по команде на самый верх — в Главное управление эксплуатации ракетного вооружения (ГУЭРВ) Ракетных войск. Проблема заключалась в том, что замену сколотого вкладыша могли проводить только представители завода, занимающегося ремонтом ракет. Своими силами проводить подобные работы, в войсках, на борту ракеты категорически запрещалось. Впоследствии, где-то в конце 70-х годов, ГУЭРВ было принято решение о допуске к замене вкладышей штепсельных разъемов на борту ракеты специалистом из ГР, прошедшим соответствующую подготовку на одном из ремонтных заводов Ракетных войск. С этой целью из группы регламента полка на один из ремонтных заводов Ракетных войск был командирован прапорщик Матяш, который прошел курс обучения там и получил официальный допуск к проведению замен вкладышей штепсельных разъемов на борту ракеты.

К счастью, ни вызывать представителей завода для замены вкладышей, ни менять вкладыши своими силами не потребовалось, так же как и удалось избежать других повреждений ракет при проверке боезапаса. Возможно, что этому способствовало одно правило, установленное Анатолием Степановичем Костюченко при проверке боезапаса. Правило это заключалось в том, что при возникновении каких-либо неполадок на технике, задержек в работе ОРР, приводящих к излишней нервозности офицеров и личного состава, ответственный за проверку боезапаса старший помощник главного инженера полка, а потом и главный инженер полка А.С. Костюченко не форсировал работу, не подгонял, не распекал личный состав во время работы, а, следуя принципу «Не навреди», прекращал работу на боезапасе, чтобы остыть, спокойно разобраться с неполадками и все еще раз перепроверить. И только потом, как правило, на следующий день продолжить проверку боезапаса. Не стал менять этой традиции и я, когда стал старшим помощником главного инженера полка. Правда, последовать этому правилу мне пришлось только один раз. И не в связи с какими-то неполадками при проверке боезапаса, а в связи с трагическим событием, произошедшим в то время, когда шла проверка боезапаса 1-го дивизиона. Отделение регламентных работ проверяло ракету в одном из сооружений №2, когда кто-то с КП дивизиона сообщил, что в песчаном карьере рядом с дивизионом произошел несчастный случай с сыном начальника склада артвооружения полка прапорщика Глушкова. Мальчика, по-моему, ему было лет 8, засыпало песком, когда он и другие дети играли в песчаном карьере, и что спасти его не удалось. Начальник склада с семьей жил рядом с дивизионом в поселке Тервете. Трагическое сообщение, конечно же, потрясло нас, и офицеров, и солдат, учитывая и то обстоятельство, что начальник склада артвооружения входил в состав службы РВО полка. Проверка боезапаса была прекращена в этот день, чтобы исключить какие-либо неприятные последствия этого трагического события, и продолжена на следующий день.

Если при проверках боезапаса в полку не произошло ни повреждения ракет, ни, тем более, вывода их из строя, то, к сожалению, боевая ракета была выведена из строя при транспортировке. Произошло это в 1977 году.

Отделение транспортировки ГР полка перевозило боевые ракеты 3-го дивизиона в 1-ый дивизион для проведения регламентных работ. Все установленные правила транспортировки были соблюдены: ответственным за транспортировку был назначен главный инженер полка майор Михеенко, руководил транспортировкой командир ГР майор Новосельцев, старшим машины — тягача КРАЗ-214 был начальник отделения транспортировки капитан Костин. Транспортировка проходила в темное время суток, то есть ночью. Колонна с ракетами и машинами сопровождения благополучно преодолела путь от 3-го дивизиона до 1-го, въехала на жилую зону дивизиона и продолжила движение к воротам технической зоны дивизиона, на которой находилось сооружение №2-4 для хранения ракет 3-го дивизиона во время проведения регламента. Контролер КПП технической зоны открыл ворота, причем следует заметить, что створки ворот открывались не во внутрь технической зоны, а наружу, то есть навстречу движения колонны. Колонна двинулась через открытые ворота. Благополучно проехали УАЗ-469 с главным инженером полка, который возглавлял колонну, машина сопровождения ЗИЛ-131, но во время проезда автопоезда с ракетой (КРАЗ-214 с грунтовой тележкой 8Т115 с уложенной на ней ракетой) одна из створок ворот начала самопроизвольно прикрываться и коснулась рамы грунтовой тележки. Оказалось, что эта створка ворот при открытии не защелкнулась на защелку, установленную на земле и предохраняющую ворота от самопроизвольного закрывания.

Вертикальная стойка створки ворот скользила вдоль рамы тележки, пока не уперлась в выступ на раме тележки — цапфу, предназначенную для установки на тележку блока с тросами от установщика 8У210. Этого никто не заметил, и автопоезд продолжал движение. Стойка створки ворот, представляющая из себя металлическую раму, сваренную из труб и обшитую листовым железом, начала прогибаться, а верхний угол створки ворот стал приближаться к корпусу ракеты, пока не уперся в обечайку бака горючего. И при дальнейшем движении автопоезда углом створки ворот обечайка бака горючего была деформирована — проделана глубокая горизонтальная борозда на корпусе ракеты. Боевая ракета была выведена из строя.

Боевая подготовка: «Делай, как я»
и «Подготовь себе замену»

Но я забежал вперед на 15 лет, поэтому возвращаюсь назад, в 1962 год. Главным событием 1962 года в нашей ракетной жизни был, конечно, так называемый Карибский кризис и связанное с ним боевое дежурство в повышенной боевой готовности. Хотя наш полк и не принимал непосредственного участия в операции «Анадырь», как Плунгенский ракетный полк, но подготовка к этой операции в какой-то степени коснулась и других полков дивизии, в том числе и нашего. Но это произойдет только в середине лета, и об этом я скажу ниже, а пока полк, дивизионы, батареи продолжали нести боевое дежурство в постоянной боевой готовности и заниматься в соответствии с планами боевой подготовки, совершенствуя подготовку личного состава, в первую очередь специальную подготовку — теоретическую и практическую. Надо сказать, что в первые годы после формирования ракетных полков требования к специальной подготовке личного состава были очень высокими, в том числе к теоретической подготовке. Со временем основное внимание стало обращаться на практическую подготовку, а требования к теоретической подготовке значительно уменьшились. Но это произойдет со временем по мере накопления опыта эксплуатации ракетного вооружения и опыта подготовки и проведения пусков ракет.

Специальная подготовка личного состава проводилась офицерами стартовых батарей в учебном корпусе дивизиона, размещенном в таком же сборно-щитовом бараке, как и казармы. Собственно говоря, во 2-ом дивизионе было 2 учебных корпуса, размещенных по обе стороны от бетонки, ведущей к солдатской столовой, даже два с половиной. С правой стороны, сразу за КП полка по направлению к солдатской столовой, сборно-щитовой барак, где размещался учебный корпус дивизиона и секретная часть дивизиона. Далее — сборно-щитовой барак, в одной половине которого располагался штаб дивизиона, а в другой — учебные классы, но сначала, пока не было построено здание офицерской столовой, в этой половине размещалась офицерская столовая. С левой стороны от бетонки — сборно-щитовой барак другого учебного корпуса, половину которого занимали классы связистов УС, а половину — спортивный зал. Но спортивный зал появится позже, а в 1962 году в этой половине было устроено женское общежитие для появившихся в 1963 году женщин-военнослужащих.

Прошло время, и после женщин-военнослужащих какое-то время там жили семьи офицеров, жены которых работали официантками в офицерской столовой дивизиона и которые предпочитали жить в дивизионе, чем каждый день мотаться на «луноходах» (ЗИЛ-157) за 40 км в Добеле-2, в свои квартиры.

С этим учебным корпусом связано еще одно событие, которое могло иметь самые негативные последствия для командования полка, свидетелем и участником которого мне пришлось стать. Я находился на боевом дежурстве в качестве командира дежурных сил полка, когда, в одно прекрасное летнее утро 1975 года, меня разбудил громкий стук в дверь комнаты в гостинице для офицеров управления полка, где я спал, и громкий крик подполковника Винокурова, главного инженера РТБ, тоже находящегося на боевом дежурстве и спавшего в соседней комнате:

— Сергей! Вставай! Пожар! Горит учебный корпус!

Взглянул на часы — 6 часов. Быстро одеваюсь, выскакиваю из гостиницы и по бетонке бегу в сторону учебных корпусов, а в голове страшная картина: пылающий учебный корпус вместе с секретной частью. Приближаюсь ближе — слева, где основной учебный корпус вместе с секретной частью, тихо — ни дыма, ни огня. Немного отлегло, но справа от бетонки у второго учебного корпуса с торца стоит работающий водообмывщик, водитель с брандспойтом в руках, снуют несколько солдат и дежурный по дивизиону. Открытого огня нет, но дым идет из окна учебного класса, из чердачного окна и из дверей учебного корпуса. Дежурный по дивизиону, к сожалению, не помню его фамилии и должности, доложил, что, проходя мимо учебного корпуса, заметил огонь в окне класса связистов. Горела электропроводка и кусок поверхности внутренней стены класса под ней, поэтому-то и были видны через окно всполохи пламени. Очевидно, недавно произошло короткое замыкание. Он не растерялся, не стал искать вышестоящих начальников, а немедленно вызвал пожарную команду дивизиона, которая из пожарного депо на пожарной машине сразу же прибыла к учебному корпусу и водой из пожарной машины сбила открытое пламя в классе. Но, очевидно, продолжалось тление или скрытое горение внутри перегородки и в потолочном перекрытии класса потому, что выделение дыма не прекратилось — класс, коридор и чердак были сильно задымлены. Когда я подошел, пожарной машины рядом с учебным корпусом не было. Она убыла для заправки водой. Вместо нее работал водообмывщик, вызванный дежурным по дивизиону из автопарка. Опасность возникновения открытого очага огня и распространения огня по внутренним перегородкам и, особенно, по потолочному перекрытию сохранялась, а, значит, сохранялась возможность пожара, способного за несколько минут уничтожить деревянное, хорошо просушенное за 15 лет эксплуатации здание. И такие случаи в ракетных частях были — сборно-щитовые бараки горели, как порох. Поэтому для надежности даю команду дежурному по дивизиону вызвать остальные водообмывщики дивизиона из автопарка, кроме двух, находящихся в боксе с агрегатами 8Г11, заполненных перекисью водорода. Это еще 5 водообмывщиков, естественно, заполненных водой. Продолжали заливать водой здание изнутри и с чердака, пока не убедились, что опасности возникновения огня нет. К 7 часам утра, как раз к подъему личного состава, все противопожарные мероприятия были завершены, и можно было оценить урон, нанесенный зданию учебного корпуса огнем и водой. По сравнению с тем, что могло быть, урон был мизерный. Обгорела часть внутренней стены одного класса, были залиты водой сам класс, коридор, часть чердака и потолочное перекрытие над частью учебных классов. Отпускаю всех участвовавших в тушении пожара людей и технику. На всякий «пожарный случай» оставляю у учебного корпуса один водообмывщик с водителем с задачей следить за зданием и при необходимости немедленно использовать воду, а сам иду на КП полка, чтобы позвонить и доложить командиру полка подполковнику А.Д.Краснову о происшествии. Наверх докладывал сам командир полка, если докладывал.

Возвращаюсь к учебно-материальной базе. Излишне говорить, что учебно-материальная база дивизиона создавалась и совершенствовалась силами офицерского и личного состава дивизиона. Конечно же, она была достаточно скромная, конечно же, не было никаких электронных тренажеров и стендов, не было и тренажеров механических, позволяющих отрабатывать те или иные технологические операции, как на борту ракеты, так и на наземном оборудовании — агрегатах и пультах. Со временем, когда появилась возможность, кое-какие механические тренажеры были сделаны, учебные классы были соединены циркулярной связью, что позволяло провести командиру батареи комплексный тренаж со всеми отделениями. А пока, учебные классы были оборудованы развешанными на стенах рисунками узлов и механизмов, графиками и схемами, иллюстрирующими принципы действия и работу приборов и агрегатов, иногда электрифицированными, и классными досками с мелом. Можно сказать, что специальная подготовка в учебных классах была сугубо теоретической. Практикой овладевали непосредственно на технике во время технического обслуживания (регламента) и на комплексных занятиях (КЗ) — высшей форме специальной и тактико-специальной подготовки офицеров и личного состава стартовых батарей.

Основным средством обучения личного состава была учебная литература: секретная, для служебного пользования, несекретная. Все, что касалось ракеты: боевые графики, инструкции, технические описания и инструкции по эксплуатации некоторых агрегатов наземного оборудования (Руководства службы) носило гриф «секретно», поэтому никаких тетрадей для записей у личного состава не было и быть не могло. Офицеры же, обязаны были иметь секретные рабочие тетради для специальной подготовки. Обучение и усвоение учебного материала личным составом проходило только на слух и по схемам, чертежам и рисункам. Офицеры получали необходимые секретные документы в секретной части дивизиона и доводили до личного состава нужный материал в части касающейся того или иного номера боевого расчета. Но был один документ, который должен был знать весь без исключения личный состав стартовых батарей, причем знать очень хорошо (как «Отче наш»). Это Инструкция по технике безопасности при работе с КРТ — знаменитая Ин-21, без знания которой никто не мог быть допущен к работе на ракетной технике, к подготовке и проведению пусков ракет.

Учитывая секретную специфику всей службы в РВСН, а так же и постоянное обращение с секретными документами офицерского состава, требовалось знание и соблюдение требований еще одного важнейшего документа, определявшего порядок обращения с секретными документами — приказа МО СССР №010. Нарушения требований этого приказа, я уж не говорю об утрате секретного документа, могли иметь самые негативные последствия для служебного роста нарушителя.

Забегая вперед, скажу, что, к сожалению, в полку имела место пропажа нескольких листов из секретного документа. Где-то в конце 1964 или в начале 1965 года случилась пренеприятная история, связанная с секретной инструкцией по технике безопасности Ин-21. Один из офицеров службы РВО полка, получая Ин-21 в секретной части полка, обнаружил отсутствие двух листов в инструкции. Поиски вырванных листов в секретной части и попытки найти их в штабе полка ни к чему не привели. Это было ЧП. Естественно, что к выяснению обстоятельств происшествия, поискам злоумышленника и самих пропавших листов подключились офицеры особых отделов, офицеры соответствующих служб дивизии, армии и ГШ РВСН.

И хотя это ЧП произошло в штабе полка, косвенное участие в работе комиссии пришлось принять и мне, старшему инженеру дивизиона по заправке. Надо было объяснить, что пропавшие листы не содержат секретной информации и тем самым несколько снизить остроту ситуации и возможные отрицательные последствия ЧП. Это мне удалось, потому что пропавшие листы действительно не содержали секретной информации. На пропавших листах описывались физико-химические свойства пускового горючего ТГ-02 и меры безопасности при обращении с ним. ТГ-02 это известное еще со времен войны ракетное горючее, использовавшееся немцами под названием «Тонка» и описанное в нашей открытой печати. Для доказательства этого факта я представил членам комиссии, имевшиеся у меня книги по ракетной тематике. Мои объяснения были приняты, хотя, конечно же, сам факт наличия документа с описанием ракетного горючего на «Техскладах» (такова была легенда прикрытия) был секретным и оставался открытым вопрос: кто вырвал листы из инструкции Ин-21, и с какой целью? Шпионская версия была отвергнута сразу, какой смысл было вырывать два листа, тем более с несекретными данными, когда можно было похитить саму инструкцию. Оставались еще две версии: первая — злонамеренное похищение листов из секретной инструкции с целью доставить крупную неприятность конкретному офицеру и вторая, совершенно нелепая — возможно кто-то из писарей, не думая, воспользовался этими листами вместо туалетной бумаги. Версия, конечно, мало убедительная, но она давала направление поиска пропавших листов, тем более, что и в случае первой версии злоумышленник мог смыть листы в туалете штаба полка или, если это был кто-то из солдат-писарей, выбросить их еще и в наружном туалете рядом с казармой. Поиски начали с ближайшего к казарме писарей наружного туалета. Надо было вскрыть выгребную яму и исследовать ее содержимое, а для этого содержимое извлечь из ямы и разложить на поверхности. Хорошо, что была зима, и содержимое было в застывшем состоянии. Вскрыли, извлекли, разложили, исследовали каждую бумажку... Безрезультатно. Но в итоге туалетно-канализационное направление поиска пропавших листов оказалось плодотворным. Листы были обнаружены на станции перекачки канализационных стоков, расположенной в лесу за пределами территории дивизиона, — зацепились за решетку сливной трубы. ЧП завершилось достаточно благополучно — пропавшие листы обнаружили, хотя злоумышленника так и не нашли. Какие были дисциплинарные последствия, не знаю, наверное, были.

Возвращаюсь к особенностям специальной подготовки личного состава и используемой для этого учебной литературы. Гриф «Для служебного пользования» имели инструкции по обслуживанию наземного ракетного вооружения (регламенты) — агрегатов и отдельных пультов и приборов, руководства служб на отдельные агрегаты наземного оборудования. Кроме секретных документов и документов для служебного пользования для обучения личного состава и для эксплуатации некоторых агрегатов наземного оборудования, как правило, общевойскового назначения, вроде компрессорной установки 8Г33У или дизельных электростанций ЭСД-20 и ЭСД-50, использовались и несекретные документы — руководства служб на эти агрегаты. Можно сказать, что учебной литературы было достаточно для качественного обучения личного состава. Но, как известно, теория без практики мертва, а на практике требовались номера боевого расчета, способные вовремя и качественно с соблюдением всех мер безопасности выполнить боевую задачу — подготовить и провести пуск ракеты, то есть каждому на своем месте выполнить ряд технологических операций на ракете и наземном оборудовании. И тут на первый план выходила практическая подготовка личного состава и, как средство быстрой и надежной подготовки номеров боевых расчетов, два основополагающих принципа обучения номера боевого расчета номером боевого расчета. Первый — «делай, как я», второй — «подготовь себе замену». Применялись эти два принципа обучения при работе на технике, и на комплексных занятиях.

Что такое комплексное занятие? Это занятие различных степеней боевой готовности, перевод из одной степени боевой готовности в другую и имитация пуска ракеты из различных степеней боевой готовности личным составом стартовой батареи, проводимое на своей штатной ракетной технике и учебно-боевой ракете.

О некоторых особенностях проведения КЗ, в том числе во 2-ом рдн 867 рп, хотелось бы сказать несколько слов. В соответствии с планом боевой подготовки каждая стартовая батарея должна была проводить по два КЗ в месяц — 24 КЗ за год. Причем, в месяце одно КЗ должно было быть дневным, другое — ночным. Кроме плановых КЗ были КЗ и неплановые — при проверках различного уровня, при подготовке к выезду на полигон для проведения учебно-боевых пусков ракет. Кажется со стороны, что два КЗ в месяц это совсем немного и надо проводить, по крайней мере, КЗ каждую неделю. Так показалось и мне, молодому лейтенанту, только что прибывшему в дивизион, когда командир дивизиона майор Пармон беседовал со мной и в общих чертах знакомил меня с обстановкой в дивизионе, с задачами и проблемами, решаемыми личным составом дивизиона, и со стоящими передо мной задачами как заместителем командира батареи по технической части. В том числе он упомянул комплексные занятия и необходимость скорейшего получения мною допуска к работе за командира батареи при подготовке и проведении пусков ракет. По молодости лет и неопытности я выразил сомнение в достаточности 2-х КЗ в месяц, на что майор Пармон с усмешкой мне ответил:

— Посмотрим, что ты скажешь через два-три месяца.

Надо сказать, что о комплексных занятиях у меня было довольно смутное представление, вернее, его не было никакого. Во время учебы в академии мы были на полигоне Капустин Яр, наблюдали с безопасного расстояния учебно-боевой пуск ракеты Р-12, но не присутствовали на стартовой позиции во время подготовки ракеты к пуску боевым расчетом. Были на полевой технической позиции, где отделение технической батареи, проверяло боевую ракету Р-12 перед пуском, но проверка ракеты на технической позиции технической батареей и подготовка ракеты к пуску на боевой стартовой позиции стартовой батареей вещи совершенно разные и несопоставимые. В чем я и убедился в течение ближайших месяцев службы в должности заместителя командира стартовой батареи по технической части и понял, что кроме боевой подготовки и КЗ батарея должна нести караульную службу, обслуживать технику, выполнять массу хозяйственных работ по обустройству боевой стартовой позиции, паркогаражной группы, своей казармы... Так что скоро предсказание командира дивизиона майора Пармона сбылось и мои сомнения относительно количества КЗ развеялись, и стало понятно, что два КЗ в месяц — самая оптимальная норма.

«Все на тележку!»

Для проведения комплексных занятий стартовыми батареями каждый ракетный дивизион укомплектовывался учебно-боевой ракетой Р-12 (8К63), предметом заботы и головной боли главного инженера дивизиона, который должен был обеспечить ее постоянную боевую готовность к использованию стартовыми батареями для проведения комплексных занятий.

В первые годы, во втором дивизионе, учебно-боевая ракета хранилась в сооружение №2-4, расположенном рядом с технической зоной ртб, Это создавало определенные трудности для стартовой батареи, потому что перед проведением комплексного занятия ракету надо было доставить на БСП стартовой батареи и расположить ее рядом с сооружением №2 — хранилищем боезапаса. А это значит посылать офицера с машиной и личным составом для ее транспортировки из сооружения №2-4 через жилую зону дивизиона на БСП стартовой батареи. Но это только полдела, после окончания комплексного занятия ракету необходимо было оттранспортировать к сооружению №2-4 и вручную закатить ее задом в хранилище, обеспечив безопасность личного состава и сохранность ракеты с тележкой и ворот хранилища. Дело в том, что, как правило, эту операцию приходилось выполнять в темное время, вечером или ночью, после окончания комплексного занятия с уставшим личным составом, мечтавшим об ужине и отдыхе. Вот такая была одна из особенностей проведения КЗ во 2-ом рдн 867 рп. В последующем эта особенность была снята: учебную ракету стали оставлять после комплексных занятий на БСП дивизиона.

Надо сказать, и это еще одна особенность при проведении комплексных занятий, что все перемещения ракеты с грунтовой тележкой на стартовой позиции батарей проводились вручную, для чего приходилось привлекать почти весь личный состав батареи, находящейся на стартовой позиции. Необходимо было грунтовую тележку с ракетой переместить от сооружения №2 на стартовую позицию и установить тележку с ракетой у пускового стола строго по оси «установщик 8У210 — пусковой стол 8У217» с другой стороны пускового стола.

Руководил транспортировкой командир батареи. По команде командира «Все на тележку!» личный состав батареи бегом бросался к тележке, распределялся вдоль тележки с обоих сторон, два воина брались за дышло тележки и по команде командира батареи начиналось перемещение тележки с ракетой к пусковому столу, корректируемое командами командира батареи: «Дышло влево», «Дышло вправо», «Все к столу», «Все от стола» и снова «Все к столу» до тех пор, пока тележка с ракетой точно не устанавливалась по осевой линии «установщик — стол». После установки ракеты на пусковой стол и опускания тележки снова подавалась команда «Все на тележку» и команда «Все от стола», по которой тележка откатывалась от пускового стола за пределы стартовой позиции. После проведения условного пуска ракеты и подготовки к снятию ракеты с пускового стола опять звучала команды «Все на тележку», «Дышло влево», «Дышло вправо», «Все к столу», тележка подкатывалась к столу... После снятия ракеты со стола тележка с ракетой под эти же команды откатывалась к сооружению №2. Учитывая габариты грунтовой тележки (длина 22,85 м, ширина 2,72 м), общий вес тележки и ракеты (около 18 т) и расстояние от сооружения №2 до пускового стола (около 100 м), перемещение тележки с ракетой вручную требовало определенных физических усилий от личного состава.

К особенностям проведения комплексных занятий можно отнести развертывание и свертывание кабельной сети на стартовой позиции — операций достаточно трудоемких, требующих для своевременного выполнения привлечения в помощь номерам расчета электроогневого отделения номеров расчетов стартового и двигательного отделений в качестве живой силы для переноса кабелей и раскладывания их по желобам. Эта особенность была устранена только после того, как с совершенствованием боевых графиков кабельная сеть в постоянной боевой готовности была развернута на стартовой позиции.

К еще одной особенности проведения комплексных занятий во 2-ом дивизионе можно отнести и доставку ГЧ на стартовую позицию батареи. Дело в том, что во втором дивизионе техническая зона (БСП) дивизиона и техническая зона ртб были разнесены и отделены друг от друга жилой зоной дивизиона, в отличие от первого дивизиона, где техническая зона ртб размещалась на технической зоне дивизиона. При проведении комплексного занятия командир батареи второго дивизиона с доверенностью должен был прибыть вместе с машиной прикрытия с личным составом к технической позиции ртб, встретить там расчет стыковки со стыковочной машиной 8Т318 с ГЧ и машиной обогрева ГЧ 8Н217 и сопровождать их на свою стартовую позицию.

* * *