 |
|
 |
|
|
|
|
324 ракетный полк
Москва, 2016 Наш адрес: ruzhany@narod.ru
|
{90}
Когда Советский Союз уже трещал по швам, опомнившийся Генсек принял решение отправить в республики для усиления власти на местах полковников и генералов из числа «национальных кадров». В Литву откомандировали генерала Альгимантаса Науджюнаса. Он стал секретарём ЦК Компартии республики. «На платформе КПСС». «Железный Альгис» родился здесь, служил в ракетной дивизии в Укмерге. Был замполитом полка. После полёта «Бурана» он, начальник политотдела Байконура, был в республике национальным героем. У него брали интервью, на телевидение выступать без конца приглашали – словом, одарили вниманием и любовью. Через каких-то два года объявили… предателем, горячо любимой Литвы … 29 марта 1991 года. Первая Всеармейская партийная конференция, среди приглашённых – Науджюнас. Его окружила делегация космических частей. Здороваются, ощупывают, в шутку спрашивают: – А почему не в бронежилете? -Оставил в гостинице. Хочу немного подышать свободно. Выступил Горбачёв. Все ждали хотя бы намёка на надежду о спасении страны. Наоборот, говорил о Союзном {91} договоре между девятью республиками, без Литвы и Прибалтики вообще. Это была катастрофа! – Как живёшь, Альгис, – спрашивали сослуживцы,- как складывается работа? – Рабочий день типовой. Вечером под охраной автоматчиков (два спереди и два сзади, да и сами с оружием) возвращаемся в гостиницу. На 12-ом этаже у нас целая секция, но мы занимаем три номера. Живем втроём, да охрана. Лифт доходит до 11-го этажа, дальше поднимаемся пешком, закрываемся и отключаем лифт. – Случаи нападения были? – Несколько раз. Однажды выломали входную дверь. – А утром? – Просыпаемся, звоним в ЦК. Если всё нормально, завтракаем, идем на работу. Пробираемся сквозь кордон ярых «саюдистов», выслушиваем град оскорблений: «Предатели, сволочи!». Это самые «деликатные» выражения. (Националистические кордоны в Литве мы, офицеры-ракетчики Кармелавской ракетной дивизии, в которой я служил до «Красной звезды», испытали и на себе – А.Д.). Огрызаемся: господа, надо быть толерантными. Прибываем в ЦК. На входе – охрана. – Поддержка народа была? – Очень мощная. Пример: мы собрали митинг в поддержку армии численностью около 80 тысяч человек! – А как с партийным пополнением? – Плохо. Начался сильный отток. Особенно после расплывчатых речей Горбачёва. – Альгис, возвращайся назад. – Не могу бросить свой народ. *** Из газеты «Правда»: «Вчера в Вильнюсе ночью неизвестные лица обстреляли общежитие политического центра. Огонь велся по окнам помещений, где живут секретарь ЦК Компартии Науджюнас и заведующий идеологическим отделом ЦК Компартии Литвы Ермолавичус. К счастью, несколько пуль, выпущенных из пистолета Макарова, лишь пробили стекла, никого не задев. В отличие от других происшествий, связанных с оружием, это носит явно политический оттенок. Одна из точек зрения – случилось покушение. Политическими силами, выступающими за выход Литвы из состава СССР, оба деятеля Компартии Литвы объявлены «врагами нации», а против Ермолавичуса Генеральной прокуратурой Литовской Республики заведено уголовное дело…» {92}
Вот ещё документ. Под грифом «Сов. секретно». «Приказ № 0009А командира войсковой части Департамента охраны края Литовской Республики. «Выполняя закон Литовской Республики о политических партиях и стремясь ослабить подрывную большевистскую деятельность других государств, приказываю: … провести операцию «Щит». Цель операции – уничтожить в районах подрывные центры других государств. Изолировать ЦК КПЛ (КПСС) от общественности и добиться, чтобы его пропаганда была недееспособна». – После 21 августа 1991 года, – рассказал Науджюнас, – жизнь пошла динамичная. В 15.00 охрана партийных работников получила приказ по своим каналам: срочно вывезти работников ЦК КПЛ из здания. Но было уже поздно. Здание со всех сторон начали «обкладывать» пьяные разношерстные типы. Вооружены автоматами, обрезами… Расстреляют, запрячут – никто и не найдет. Я позвонил в Москву. Там ответили: через пять минут сообщим план действий. Было понятно, что надо действовать без инструкций сверху. Дал команду персоналу: срочно к гаражам, вывести все машины! Но гаражи уже окружила толпа. Машин там былом много: семь «членовозов», около трехсот «Волг», УАЗы, другая техника. Через несколько минут звонок из Москвы: соблюдайте спокойствие, вас выручат. – Много вас было в ЦК? – Пятьдесят семь человек со всем аппаратом, членами ЦК.
– Охрана надёжная? – Надёжней не бывает. – В газетах писали, что в вас стреляли. – Было дело. Метров с пятидесяти, от поста дорожного патруля. – А что было 19 августа? – В то утро проснулись, как всегда, в семь часов. У меня привычка: встаю, включаю телевизор. Вместе с девицей на телеэкране делаю зарядку. На этот раз девицы не было. Скрипки «страдают», жутковато. Я к охране: что нового? Ничего не знают. Звоню Ермолавичусу: в Москве переворот, Горбачёв изолирован. Тут по телевизору передают заявление ГКЧП. Мы с охраной выбегаем из гостиницы и по утреннему Вильнюсу мчимся в ЦК. Людей мало, кто-то даже поприветствовал. Прибегаю в кабинет, звоню в Москву: в ЦК, в Министерство обороны, {93} в Главпур. Никто не отвечает. Звоню знакомому, он был членом ГКЧП, спрашиваю: что происходит? «Ерунда какая-то», – говорю. «Альгис, это не ерунда, это серьёзно», – отвечает. Знал, что накануне в Вильнюс вошли войска. Но искренне думал, что это учения. Теперь все прояснилось. Стало жутко. Нужно было не допустить кровопролития! Не для того я шёл сюда, чтобы Литве кровь пускать. Стали звонить из города: журналисты, партийные работники, все с вопросами. Кое-кто уже докладывал, что ввели у себя режим чрезвычайного положения. Разъясняю: этого делать не надо. Главное – соблюдать спокойствие. 19 августа резко возросло число партийных взносов. Более чем на 200 тысяч. Многие разыскали заброшенные партийные билеты и заплатили за несколько пропущенных месяцев. Опять звонили с мест: вводим чрезвычайное положение. Пришлось собрать совещание актива и очень жестко выступить: подобных действий не предпринимать, не дать себя спровоцировать, соблюдать спокойствие! Два дня находились в «подвешенном состоянии», в полной неизвестности, в ожидании непонятного. А 21 августа начали уничтожать документы. Все сжечь не удалось. Документы партучета остались. Нас подвела партучётчица, не пришла на работу. В суматохе так получилось, что мое личное дело попало в руки Ландсбергиса. И характеристика, в которой писалось: «Предан делу КПСС и армии», стала приговором: партия и армия государства, которым я действительно служил верой и правдой, стали, по убеждениям новых руководителей республики, врагами моего литовского народа. Поздней ночью окончательно поняли: надо выбираться из здания. Распорядился: поодиночке просачиваться сквозь окружение. Не удалось. Позвонил в Северный городок, военным, попросил о помощи. Через некоторое время подошла колонна из семи БТРов. С зажжёнными фарами, мощно и внушительно! От осады не осталось и следа, вмиг все разбежались. Солдаты улыбаются, успокаивают наших сотрудников. Мы сдали оружие, я лично передал 50 пистолетов, свой в том числе. Прибыли в местный городок, знали, что он «просматривается через микроскоп». На военной технике не выехать. Придумали, как оторваться преследователей: нас вывезли офицеры на своих личных машинах. Проходит обшарпанный «жигулёнок» через КПП – никто на него внимания не обращает. {94} Приехал на вокзал, огляделся. Все вроде спокойно. Билет брать не рискнул. Вспомнил лейтенантскую юность, подошел к машинисту, попросился до Москвы, мол, денег нет: конспирация! За бутылку сговорились. В Минске вышел на вокзале, думаю, зачем мучиться в паровозе. Подошел к военному коменданту, показал генеральское удостоверение, попросил отправить до Москвы. Комендант узнал меня. «Вчера, – говорит, – одного вашего в Москву проводил». Утром я был в столице. В 10.00 – доклад. Далее пошли скитания. То на одной квартире, то на третьей… Слежку замечал несколько раз. Потом в госпитале провалялся. Никому не нужен. Неприятно встречаться с людьми, кто дрожит за свою шкуру. Особенно с теми, кто раньше в друзья набивался.
|
Железный Альгис
 |
Замполит полка Альгтмантас Науджюнас, старший инструктор политического отдела армии по работе с семьями Алла Шумейко, старший инструктор политического отдела 50 ракетной армии по культпросветработе подполковник Юрий Семигин |
{96}
 В центре – замполит полка подполковник Альгимантас Науджюнас и помощник начальника политического отдела 50 ракетной армии по комсомолу капитан Анатолий Васильев с комсомольским активом полка |
 Через 15 минут после приземления «Бурана» на Байконуре. В центре – начальник политуправления ВКС генерал-лейтенант Игорь Куринной, третий справа – начальник политического отдела космодрома Байконур генерал-майор Альгимантас Науджюнас |
{97}
 Алексей Павликов, Галина Тимофеева, Альгимантас Науджюнас на встрече ветеранов полка в Центральном музее Вооружённых Сил Российской Федерации |
 Ветеран полка, инженер, полковник в отставке Владимир Стрильченко |
|
{98}
  Полковник Анатолий Белоусов – первый в истории газеты «Красная звезда» корреспондент по Ракетным войскам стратегического назначения (с 1975 г. введена эта должность, Александр Долинин стал третьим спецкором по Ракетным войскам, на целых 17 лет) |
Первыми прилетели два бойких иссиня-чёрных скворца. Заложив крутой вираж над казармой, опустились на маковку тополя. Чуть огляделись и принялись сноровисто, деловито обследовать новые скворечники. «Разведчики», – догадались солдаты. И точно: на следующий день подразделение проснулось задолго до подъёма – скворцы шумно справляли новоселье. Теперь, когда направляются ракетчики на позицию, в столовую или клуб. Нет-нет да и скосит кто-нибудь глаза на скворечни, из которых торчат раскрытые клювы не страдающих отсутствием аппетита птенцов а потом весело переглянется с товарищем: «Смотри-ка, нашего полку прибыло!» Эту казарму, у которой поют скворцы, называют плиевской – по имени командира подразделения майора Д. Плиева. Ловлю себя на мысли, что не с того следовало бы начинать рассказ о майоре Плиеве. Скворечни, цветы у входа в казарму – всё это конечно же не может не радовать глаз. {99} Но не это главное. Не один год коммунист Давид Ларионович Плиев командует подразделением. Последние семь лет оно носит звание отличного и неизменно объявляется лучшим в части. Когда было последнее нарушение воинской дисциплины за давностью уже и не вспомнит никто. Майор Плиев имеет два ордена Красной звезды и «За службе Родине в Вооружённых Силах СССР» третьей степени. Серьёзный, обстоятельный человек.
А вот встретился с корреспондентом, и первое, что показал в своём хозяйстве», была скворечня. Выходит, и в такой малости есть что-то от характера человека.
– В ракетной службе меня больше всего привлекает романтика, – сказал он.
Часто ли приходится нам слышать о романтике воинского труда от офицера. Прослужившего в армии не год и не два, а больше двадцати? А тут как раз такой случай. Только из желания разговорить собеседника я сделал вид, что не понял его. Какая ж, мол, тут романтика, если служба офицера-ракетчика хорошо известна: выполнение учебно-боевых задач, отдых, занятия, снова подготовка к боевому дежурству… Н а его смуглом худощавом лице не дрогнул ни один мускул. Только погрустнели карие глаза. Он сказал ровным голосом, неторопливо, как всегда говорит: – В таком случае мы, наверное, не поймём друг друга. Слышал я и раньше, что майор Плиев – человек с характером. Рассказывали: во время учёбы в академии не ладились у него отношения с одним из родственников (генерал армии Исса Плиев, командовавший группировкой войск на Кубе во время кризиса – Авт.). Собственно, не он родственника обидел, а тот его. Чтобы загладить свою вину, родственник решил направить Давиду денежный перевод. Тем более и повод для «подарка» был; у Давида и его жены Людмилы родился сын. Дело было как раз перед получкой, когда пришло извещение о переводе. Давид только увидел от кого перевод – сразу отправил его назад с припиской: « Давид Плиев в подачках не нуждается». Есть у Плиева принципы, от которых он не отступает ни при каких обстоятельствах. Не любит он, например, обращаться с личной просьбой к начальникам. И не потому, что не возникает нужды. Нужда бывает, как у каждого из нас, – то встаёт проблема жилья, то жене работать негде, то не находится места в детском саду для ребёнка. Но {100} он считает, что мужчина должен уметь решать свои проблемы сам. Смеётся, рассказывает: -Как-то приходит лейтенант и говорит: «Товарищ майор, сынишка приболел, жене надо на работу, так разрешите мне не являться завтра на службу». Жене, видите ли, надо, а ему нет…
Фамилию лейтенанта Плиев не назвал. Думаю, что сделал это не случайно. Сколь строг он к нерадивым, столь же деликатен по отношению к тем, кто допускает промахи по неопытности. Молодой офицер, о котором идёт речь, – вчерашний студент. Пока недостаточно развито у него чувство ответственности, сознание особой значимости труда ракетчика. Но коль скоро появляется у человека желание служить честно, добросовестно, Плиев считает, что особых проблем с ним не будет. Как он строит индивидуальную воспитательную работу с людьми – постичь непросто. В штабе части замполит полка майор Альгимантас Науджюнас, знающий Плиева не первый год, рассказывал. Что порой к нему переводят трудных солдат. Командование понять можно: у иного молодого командира батареи просто не хватает умения помочь воину со сложным, противоречивым характером избавиться от недостатков. А как к этому относится сам Плиев? Расценивает как особое доверие, не иначе. И не было случая, чтобы оказанное ему доверие он не оправдал. А посмотреть со стороны – как будто ничего особенного не делает. Придёт в расположение части пораньше, сядет на скамеечку у цветочной клумбы под тополем. Кто-нибудь из офицеров соседнего подразделения спешит к себе, увидит Плиева сидящим в тенёчке без дела, спросит с улыбочкой: «Чем занимаетесь, Давид Ларионович?» Плиев будто и не уловит иронии, отзовётся спокойно: «Да вот… цветами любуюсь, скворцов слушаю». «Ну-ну, – усмехнётся сосед, – мне бы, дорогой твои заботы». Потом в обратном направлении спешит офицер, опять видит Плиева под тополем – правда, уже не одного, а в окружении солдат – и ещё больше удивляется: «Надо же! Никаких забот у человека. На чём же всё у него держится?» И невдомёк тому офицеру, что не простое это сидение, а со смыслом. Солдаты скворцов слушают – это само собой. А ещё больше слушают они его, своего командира. Тут сказанное им одно слово, может, быть, стоит многих, произнесённых с трибуны… Однажды майор Ларин, командир дивизиона, бывший в то время непосредственным начальником Плиева, сказал ему, что никаких особых секретов воспитания у того {101} нет и пусть, мол, он не гордится. Сказал не то чтобы по горячности, а вполне обдуманно. Ещё когда оба командовали батареями. Плиева постоянно приводили в пример. «Вот у кого учитесь, – говорили Ларину, – повнимательнее присмотритесь к стилю его работы». Ларину это не нравилось. Его самолюбие страдало: «Учиться у Плиева? У него академия за плечами, и у меня. Он командует батарей, и я… Что же такое знает он, чего я не знаю?» Потом на короткое время Ларин стал начальником Плиева. Вот тут, уже с высоты занимаемого положения, он и высказал сомнения относительно организаторских способностей командира подразделения, его умения работать с людьми. Плиев. Дескать, любит вести разговоры, а конкретно ничего не делает. Как обиделся майор Плиев! Жалел потом, что не сумел сдержать себя. А несдержанность его проявлялась в том, что он, как и прежде, приходил на службу, но делал всё только от сих до сих. Такого, как раньше, – остаться и посмотреть вместе с солдатами передаваемый по телевизору концерт или приехать в батарею в воскресенье (не для контроля, с другой целью: «А вдруг кому-то из солдат захочется поговорить со мной?»), уже не было. … Но вскоре Плиев понял, что не так нужно доказывать свою правоту (пошли нарушения воинской дисциплины среди солдат батареи). На заседании партийного бюро дивизиона ему пришлось покраснеть. Случай этот уже давний, но Плиеву он крепко запомнился, и потом, наверное, остался единственным в его командирской биографии. …Как-то перед выездом на одно из учений командир полка сказал: «Договоримся так: у кого снизятся оценки по боевой подготовке, тот останется в районе учений до полного исправления дела». У Плиева в какой-то момент показатели снизились, потому что он доверил пришедшим в батарею новичкам выступать не в качестве дублёров, а на должностях основных номеров. И коль показатели временно снизились. Плиев сам пришёл к командиру части с просьбой: «Разрешите остаться на три дня и устранить недочёты». Жили в палатке, установленной на опушке леса. Впрочем, это только так говорится – «жили». В самом деле в палатке, особенно уютной и тёплой, когда сверху льёт как из ведра, проводили лишь считаные часы: одно многочасовое занятие сменялось другим, ещё более напряжённым. Ровно через трое суток майор Плиев, как всегда, безупречно аккуратный, только с покрасневшими от недосыпания {102} глазами. Явился в штаб и доложил командиру, что подразделение готово выполнить на отлично любую задачу. Не было бахвальства в этих словах. Вскоре ракетчиков провожали на полигон…
– Давид Ларионович, – спросил я, – а ведь вам не раз предлагали повышение… Почему не соглашаетесь? – Те должности, что предлагались, не по мне. Там работа штабная, а я люблю с людьми, у ракет, – отвечал он.
Примечание. Вскоре майора Плиева назначили командиром 1 ракетного дивизиона, где до сих пор есть камень Плиева.
  Таким он парнем был |
На встрече ветеранов полка 17 декабря 2014 года мы говорили во время праздничного застолья с ним по телефону. Тогда ещё никто не знал, что через полтора месяца Давида Плиева не станет. {103}
 В чайной дивизиона. Слева – замполит дивизиона майор Александр Струков, справа – командир 1 дивизиона подполковник Давид Плиев |
 Руководители 1 дивизиона |
{104}
 1-й ракетный дивизион. У камня Плиева |
| 80-летний ветеран полка Т.Сабирзанов. 16 апреля 2016 г. |
 |
|
|
|