Анатолий Корешков
За стеной секретов

© Корешков А.А., 2019
Публикуется на сайте с разрешения автора

Мнение редакции об отдельных событиях и фактах истории
может не совпадать с мнением публикуемых авторов...

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Глава 4

В результате безудержной гонки вооружений мир порой стоял на грани ядерной катастрофы. Об этом наглядно свидетельствует карибский кризис, до предела обостривший отношения между двумя великими державами – СССР и США. Руководство этих стран, понимая пагубность такой политики, пыталось переломить ход событий. Так президенты Хрущёв и Кеннеди договорились было о совместном проекте высадки космонавтов на Луну, но по известным причинам не успели воплотить его в жизнь. Новое советское руководство в налаживании отношений с западом пошло другим путём, пригласив в 1966 году посетить страну Советов генерала де Голля с намерением продемонстрировать ему свою ракетно-ядерную мощь. Визит президента Франции, включая посещение ракетного полигона, прошёл весьма успешно и достиг своей цели: эта страна вышла из военной организации блока НАТО, при этом его штаб был перенесён из Парижа в Брюссель. В 1970 году побывал на космодроме и другой президент этой страны – Жорж Помпиду. Однако эти визиты не могли серьёзно повлиять на международную обстановку в целом.

И вот в 1972 году наметился настоящий прорыв в этой области: правительства СССР и США договорились о проведении совместной космической программы – стыковке на орбите кораблей «Союз» и «Аполлон». Эта программа получила официальное название «Экспериментальный полёт «Аполлон-Союз» или ЭПАС.

Для военного ракетного полигона, каковым, прежде всего, являлся космодром, такое сотрудничество с «заклятым врагом» казалось немыслимым. А если ещё и вспомнить русскую поговорку «у страха глаза велики», то меры предосторожности, принятые органами КГБ по осуществлению этой программы, были масштабны и всеобъемлющи. Для её проведения была разработана даже специальная операция под названием «Встреча»¹¹, главная цель которой – «скрыть военный характер полигона и саму принадлежность его к Министерству обороны» (хотя, как было сказано выше, для США это было известно с самого начала). И работа, связанная с конспирацией, на полигоне «закипела». Прежде всего, было решено сам космодром представить американцам в качестве испытательной базы Академии наук ССР, а офицеров и генералов – её научными сотрудниками, при этом все военнослужащие должны быть переодеты в гражданскую одежду. Заодно решили «замаскировать» и самого начальника космодрома, а роль директора «базы АН» поручили исполнять начальнику штаба генералу Большакову Д. Г. Правда, на этой кандидатуре остановились не сразу.

Первоначально на совещании, проводимом Главкомом РВСН генералом Толубко, роль директора была предложена заместителю начальника оперативного отдела Л. А. Николаеву. Тот в принципе не возражал исполнять его представительские обязанности. Однако, занимая относительно скромное служебное положение, он счёл невозможным для себя официально занимать столь высокий пост и предложил на него начальника штаба. Главком счёл доводы Николаева вполне убедительными и назначил его заместителем директора «испытательной базы АН». Лев Александрович получил соответствующий инструктаж с упором на «демократичность», и ему было предложено «входить в роль» немедленно. С чувством юмора у него было всё в порядке, и во время очередного служебного совещания, проводимого начальником штаба, он смело зашёл в зал и, игнорируя Устав, в непринуждённой манере обратился к нему по якобы неотложному делу:

– Дмитрий Григорьевич, надо бы срочный вопрос решить по операции «Встреча». Не уделите мне пару минут?

Тот в первый момент опешил от такой наглости своего новоиспечённого зама, но вспомнив про полученный накануне инструктаж, вежливо выпроводил его из зала. А затем наедине устроил ему взбучку:

– Ты что, охренел? Врываешься в зал во время совещания со всякой ерундой! Подождать не мог?

– Но вы же слушали инструктаж – мне приказано входить в роль, – оправдывался Николаев, – как же я это ещё могу делать?

– А вот поедешь в Москву и тренируйся там, сколько влезет. Хоть на министрах!

В дальнейшем Лев Александрович органично вошёл в порученную ему роль и до поры успешно исполнял свои обязанности, общаясь в высших сферах руководства данной космической программы. А впоследствии, вспоминая об этом периоде своей службы, с присущим ему юмором рассказывал о нём своим друзьям.

В НИУ-1 руководителем работ по программе «Союз-Апол– лон» был назначен Булулуков В. А. (поскольку начальник Управления В. С. Патрушев «засветился» в одной из открытых публикаций), а его заместителем – А. А. Шумилин. Если в штабе космодрома известие о предстоящей операции было встречено с известной долей юмора, то здешнему руководству было не до шуток. От него потребовали разработать и представить на утверждение начальнику космодрома встречный, детальный план проведения этой операции. Начались всевозможные мероприятия по усилению режима секретности, бесконечные совещания, партсобрания, инструктажи, репетиции и т. п. При этом испытателям усиленно промывали мозги, регламентируя на предстоящую встречу с иностранцами буквально каждый помысел, каждый шаг. Для них был составлен даже перечень наиболее вероятных вопросов со стороны их заокеанских коллег с нужными ответами. Офицерам, в частности, предписывалось: «не уединяться с американцами и не упражняться с ними в знании языка, не принимать от них никаких сувениров и подарков».

С целью сведения к минимуму контактов наших инженеров с иностранными специалистами, а с другой стороны, чтобы не допустить последних к военной технике, размещённой в МИКе, к торцу этого здания в короткие сроки было пристроено ещё одно, оснащённое специально для работ по программе «Союз – Аполлон». Даже расписание движения мотовоза из тех же соображений было изменено. А чтобы «враг» не догадался (!) о военном характере полигона, со зданий площадки № 2 было приказано убрать все лозунги и плакаты, эвакуировать – заменив милицией – всех солдат, с наземного оборудования ликвидировать маркировку, содержащую хотя бы намёк на его принадлежность к военной технике, и навести соответствующий порядок с документацией в секретной части.

И тут уместно вспомнить пословицу: заставь дурака молиться – он и лоб расшибёт. Начальник отдела координации В. П. Ткаченко, в порыве служебного рвения решив основательно подчистить секретную часть, включил в список для уничтожения и два воистину бесценных для истории документа: поимённый состав расчётов, непосредственно осуществлявших запуск в космос первого спутника и первого космонавта нашей планеты. Так обе эти реликвии были утрачены для потомков. И если впоследствии первый из документов – хотя и с большими огрехами – усилиями Совета ветеранов удалось восстановить¹², то работа со вторым и вовсе зашла в тупик: претендентов на роль участника запуска в космос Юрия Гагарина оказалось такое количество и столь высоких рангов, что очистить семена от плевел не представилось возможным.

Операция «Встреча» предусматривала приём зарубежных «гостей» в три этапа:

21 апреля – ознакомление американских астронавтов со стартовой площадкой и с МИКом;

С 11 мая – совместные работы технического персонала обеих сторон в МИКе в течение 8 дней;

18 мая – приём высшего руководства НАСА с посещением организованной в МИКе выставки ракетно-космической техники.

С советской стороны проект в целом возглавил К. Д. Бушуев, руководителем испытаний назначен А. И. Осташёв. Для подстраховки было решено готовить к запуску одновременно два корабля «Союз»: один с площадки № 1, другой с площадки № 31. К началу 1975 года строительство пристройка к МИКу на площадке № 2 было завершено, а в феврале начались испытательные работы с обоими кораблями. В условиях ажиотажа и неразберихи с поставками комплектующих частей обоих кораблей, их испытания проходили в напряжённой, нервной обстановке. Последняя усугубилась ещё и приездом а полигон сразу двух комиссий: по сокращению штатов и по проверке режима во главе с главкомом РВ Толубко В. Ф., министром обороны Гречко А. А. и инспектором МО маршалом Москаленко К. С.

Не добавил оптимизма в работе и неудачный запуск 5 апреля корабля «Союз» с космонавтами Лазаревым В. Г. и Макаровым О. Г., которых «эвакуировала» с ракеты, ввиду возникшей неисправности, система САС.

Ввиду высокой ответственности за результат предстоящего полёта космонавтов Леонова А. А. и Кубасова В. Н., начальство призвало испытателей относиться к работе с предельной внимательностью, не упуская из виду ни малейшего замечания. В результате «бобов» на обоих кораблях выявлялось множество, и конструкторы, спасая честь мундира, правдами и неправдами хотя бы часть из них пытались скрыть. Характерный пример тому произошёл и в системе ДРС. Надо сказать, что это направление в лаборатории Вершкова возглавлял В. К. Иванов, переведённый с уже закрытой к тому времени программы Н1-Л 3, а его напарником, по иронии судьбы, стал уже известный читателю В. П. Бакунов с площадки № 31, у которого в работе испытателя не было никакого опыта. И это сразу же не преминуло сказаться в работе. При просмотре формуляров на бортовые приборы ДРС перед началом испытаний он не смог обнаружить дефект передатчика: важнейший параметр этого прибора «ток магнетрона» превышал допустимую норму.

По действовавшим правилам при наличии такого рода замечания, не «закрытого» главным конструктором, нельзя допускать систему к испытаниям. Однако указанный дефект был всё-таки обнаружен (благодаря бдительности Иванова), но уже на завершающем этапе работ в МИКе. Причём когда испытатель сообщил об этом конструктору системы Е. Н. Галину, то тот пытался было отмахнуться – мол, это мелочи, не достойные внимания, и с тем уехал на обед. Но Иванов был стреляный воробей и тут же доложил обо всём своему начальнику.

Вершков, войдя в курс дела и обнаружив по документам, что этот параметр не только превышает норму, но и имеет тенденцию к возрастанию, велел Владимиру тотчас занести это замечание в бортовой журнал. По личному опыту он знал, что такая тенденция тока магнетрона чревата выходом передатчика из строя. Недаром в системе РУ первой модификации ракеты Р-7 этот параметр был выведен на пульт управления наземной станции для оперативного контроля. И не зря: по его «поведению» (превышению установленной нормы) давалась оценка работоспособности передатчика и решался вопрос о допущении его к полёту.

Владимир Иванов, привыкший скрупулёзно исполнять все приказы начальства, на этот раз высказал сомнение:

– Но ведь перед занесением в бортжурнал формулировку замечания положено согласовать с конструктором.

– А с шефом мы сейчас договоримся, – успокоил его Анатолий, набирая телефонный номер гостиницы.

Следует сказать, что для закрытия занесённого в бортовой журнал замечания у конструктора имеются две возможности: либо заменить (отремонтировать) неисправный прибор, либо допустить его в полёт под личную гарантию с соответствующей записью в формуляре. А поскольку запасного комплекта бортовых приборов ДРС на полигоне не было, то у Евгения Николаевича оставался единственный выход – допускать систему в полёт, по сути, с дефектным передатчиком. Уведомив его по телефону о предпринятых действиях, Вершков предложил Галину незамедлительно прибыть в МИК для закрытия замечания в бортовом журнале, ибо оно тормозило проведение на корабле последующих операций согласно графику. Галин не стал спорить по существу вопроса – тут было всё предельно ясно, а приехав в МИК и сделав соответствующие записи в формуляре и в бортовом журнале, упрекнул Анатолия:

– Ну, зачем же вы замечание сразу в бортовой журнал записали: разве нельзя было всё решить по-хорошему?

– А разве Иванов вам не предоставил такую возможность? – отпарировал Вершков и пояснил: – Если корабль отправят в барокамеру, то пиши, что поезд уже ушёл, и заниматься этим вопросом будет поздно. А не дай Бог, дефект проявится на старте, а тем более в полёте – кто будет козлом отпущения? В первую очередь скажут, что это мы, испытатели «проморгали». А так разбирайтесь теперь со своими военпредами – куда они смотрели, когда заполняли формуляр?

Как убедился читатель, профессия испытателя на космодроме весьма специфична и требует не только глубоких знаний, опыта, но и незаурядных способностей дипломата.

Встреча американских астронавтов прошла строго по намеченной программе, при полной изоляции делегации от испытателей. А вот при совместной работе последних с её техническим персоналом возникли некоторые нюансы, доставившие работникам КГБ немало хлопот. Такого рода работы проходили, в частности, при испытаниях двух радиосистем, предназначенных для обмена информацией между экипажами «Союза» и «Аполлона» перед их стыковкой на орбите. Одна из этих систем была изготовлена в США и условно называлась аппаратурой «А», а другая – в СССР под названием «Ветка». Испытаниями первой вместе с американцами занималась лаборатория Меркулова, второй – лаборатория Резникова. Самому Вершкову по роду работы вступать в контакт с иностранцами не пришлось, но о характере взаимоотношений с ними наших расчётов он был хорошо информирован своим коллегой Александром Чемакиным, который занимался испытаниями аппаратуры «А». Вот дословно его рассказ.

«Всего в группе американских специалистов по нашей системе было 14 человек, плюс два переводчика. Но это чисто номинально: даже невооружённым глазом было видно, что добрая половина из «спецов» имеет другую профессию, далёкую от радиоэлектроники. Так один из них целыми днями сидел за столом с каким-то электронным приборчиком и с глубокомысленным видом, имитируя творческий процесс, крутил на нём ручки. На самом же деле – как я заметил по осциллографу – он регулировал лишь частоту и амплитуду выходного сигнала. А однажды, в отсутствии американцев, в одном из блоков аппаратуры «А» мне пришлось заменить вздувшийся электролитический конденсатор, который, как известно, в таком состоянии может взорваться в ходе испытаний. И когда те пришли в аппаратную, и я объяснил им причину замены радиодетали, то – лишь услышав из уст переводчика слово «взрыв» – большинство из иностранцев проявило к этому рядовому эпизоду живейший интерес, усмотрев в нём, видимо, признак диверсии. Сразу стало ясно – кто есть кто: только четверо из их команды (проявивших профессиональную сдержанность) оказались специалистами в радиоэлектронике.

Но в целом обстановка была рабочей, а отношение американцев к нашим специалистам – вполне корректным и внешне даже дружелюбным. Вот показательный тому пример. Перед началом работ один из них – видимо, в знак признательности (трудно заподозрить его в коварстве) – положил перед каждым из наших инженеров на рабочий стол по конфете в красочной обложке. Никто от такого презента не отказался, не видя в этом ничего предосудительного – ведь это не сувенир! И лишь Меркулов, памятуя об инструктаже начальства, отверг угощение, молча отодвинув конфету на край стола. Янки, однако, оказался не лишённым чувства юмора (хотя это уже смахивало на провокацию), и вместо конфеты поставил на стол перед Дмитрием миниатюрный флажок с американской символикой. И тот растерялся: не смахнёшь же со стола в присутствии зарубежных коллег их национальный флаг! Так этот полосато-звёздный флажок и остался стоять на его столе как символ американо-советского сотрудничества в космосе. А позже мне и вовсе повезло: один зарубежный коллега подарил фирменную авторучку. Впрочем, по известной причине этим презентом перед товарищами я до поры похвастаться не мог.

Аналогичная атмосфера царила и в другом совместном расчёте во время испытаний системы «Ветка». С той лишь разницей, что для знакомства американцы, вместо конфет, вручили нашим офицерам по бейсболке. И, вслед за начальником, никто не стал отказываться от такого заманчивого сувенира. Сам же Резников, не желая оставаться в долгу перед иностранцами, в свою очередь от имени лаборатории подарил им скромный сувенир – набор раздвижных пластмассовых стаканчиков. Всё бы и здесь сошло гладко, но об этой дружеской акции стало известно в службе режима. Там расценили это происшествие как чрезвычайное, и Юрия тотчас вызвали на допрос. А на очередном служебном совещании начальник НИУ-1 полковник Патрушев заклеймил позором «поддавшегося на провокацию» испытателя и отстранил его от работы. Полковник Непогодин, в свою очередь, потребовал от Крутова привлечения «провинившегося» к строгой партийной ответственности. И только после апелляции Резникова лично к начальнику управления КГБ космодрома – генералу Скобёлкину он был «реабилитирован» и допущен к дальнейшим работам по программе «Союз-Аполлон».

Не отставали от нас в этом плане и американцы. Это проявилось, в частности, при попытке наших спецслужб с помощью «жучков» сделать звукозапись всего происходящего на заседании совместной комиссии, посвящённой готовности корабля «Союз» к старту. В ходе записи работники этого ведомства столкнулись с загадочным явлением: все выступления наших специалистов фиксировались на магнитной ленте, а американских – нет. Справедливо полагая, что этому мешают какие-то помехи, они – чтобы их устранить – пытались даже выключить дизельный агрегат резервного питания аппаратуры «А». Но все их усилия были тщетны.

А ларчик открывался просто. Было замечено, что каждый из членов американской делегации перед выступлением открывал свой дипломат, доставал оттуда какой-то прибор и нажимал на нём кнопку. Как оказалось позже, в этом приборе был смонтирован генератор радиопомех, «стиравший» речь говорившего с «жучков», установленных работниками КГБ. Надо сказать, что в данном случае эти действия с обеих сторон не были продиктованы какой-либо необходимостью и походили на мышиную возню, затеянную ради куража. Показателен в этом плане и другой эпизод. Один из переводчиков из состава делегации – явный агент ЦРУ при проезде через КПП каждый раз задавал постовому (солдату, переодетому в гражданскую форму) один и тот же вопрос: «Долго тебе до дембеля служить осталось?» И был искренне рад, когда один из солдат, попавшись на эту удочку, раскололся.

Программа испытаний обеих радиосистем была составлена с большим запасом по времени, и американские специалисты, видя это, на очередном заседании предложили проводить работы в МИКе в более высоком темпе с тем, чтобы сэкономленный за счёт этого день посвятить экскурсии в город Ленинск. Аркадий Ильич Осташёв, проводивший это совещание, ничего не мог возразить им по существу, но служба режима категорически воспротивилась свободному допуску иностранцев на площадку № 10. Однако после долгих дебатов консенсус в этом вопросе был найден: в сэкономленное во время испытаний время американцам – вместо прогулки по городу – предложили провести встречу «без галстуков» в столовой гостиницы для космонавтов, и те с удовольствием согласились. Эта встреча, по отзывам наших специалистов (военные туда не приглашались), прошла в непринуждённой, дружеской атмосфере, и зарубежные гости отвели там душу, что называется, по полной программе (вплоть до стрельбы пробками из бутылок шампанского)».

В намеченный срок, 18 мая, началась завершающая часть операции «Встреча». Для приёма прилетающего на космодром руководства НАСА вместе с послом США в СССР г-ном Стесселем на аэродром заблаговременно прибыл только зам. директора «базы АН» Л. А. Николаев. В то время как по протоколу встречать столь высоких гостей полагалось самому директору, но тот почему-то задерживался. И только в последний момент – когда к приземлившемуся самолёту уже подавали трап – к нему подъехала автомашина, из которой вышел одетый в парадный мундир генерал Большаков.

– Как это понимать, товарищ генерал? – изумился его «зам».

– Они всё знают, кончайте этот цирк. А если тебя спросят о звании, отвечай: «полковник». Понял?

Оказалось, что когда начальник штаба уже выезжал на аэродром, ему сообщили о приказании министра обороны встречать гостей в военной парадной форме, так как им известно об истинном характере космодрома. Поэтому директору «базы АН» пришлось заезжать домой и срочно облачаться в генеральский мундир, из-за чего и вышла задержка его опоздания.

Так бесславно закончились старания органов КГБ скрыть от американцев военный характер космодрома Байконур. Приём делегации НАСА прошёл строго по графику и без каких-либо эксцессов. В процессе его были согласованы последние детали совместной космической программы. Оставалось главное – воплотить её в жизнь. А 28 мая операция «Встреча» была официально завершена, и испытатели без помех продолжили подготовку к старту основного и резервного кораблей «Союз».

Несмотря на сложную обстановку, работы в МИКе проходили по намеченному графику и были успешно завершены в срок. 12 июля ракету с кораблём «Союз-1» вывезли на стартовую позицию, имея в резерве двое суток. Но вышло так, что уже в день старта 15 июля, когда этот резерв был исчерпан, всего за два часа до старта на корабле отказало бортовое телевидение (система «Арктур» с цветным изображением сигнала). Обстановка была критической – руководство стояло перед дилеммой: либо переносить пуск на неопределённое время для проведения ремонта этой системы, либо запускать корабль без цветного телевидения. Причём в любом случае, помимо морального ущерба перед всем миром, нашей стране грозила выплата США солидной материальной компенсации за нарушение условий контракта.

Конструктор системы «Арктур» В. Б. Иванов был срочно вызван в Москву, а его сотрудники вместе с испытателями лаборатории В. В. Бажанова, обложившись схемами, ломали головы, пытаясь понять – что же на борту корабля произошло, и как можно исправить положение? И тут капитан В. И. Астанков, анализируя характер неисправности, установил её наиболее вероятную причину и нашёл оперативный способ устранения путём переключения нескольких высокочастотных кабелей на коммутационном блоке на борту корабля. И хотя для доступа к кабельным разъёмам требовалось вскрытие корпуса прибора, но иного выхода для устранения неисправности не было. Поэтому предложение испытателя было принято Государственной комиссией, возглавляемой генералом Керимовым К. А., для исполнения силами экипажа после выхода на орбиту, а запуск «Союза» был произведён точно в установленное время.

Для космонавтов была составлена подробнейшая пооперационная программа ремонтных работ и при первом же сеансе связи с кораблём передана на борт. Но выполнить её оказалось не так-то просто. Дело в том, что вскрытие корпуса прибора было операцией нештатной, а поэтому в комплекте ЗИПа на корабле не оказалось надлежащего инструмента. На этот раз выручили интуиция и опыт командира экипажа – Алексея Леонова. Накануне полёта они с Кубасовым, прогуливаясь по городу, зашли в хозяйственный магазин «Новосёл». Остановившись у витрины с богатым набором охотничьих ножей, Алексей Архипович, видимо, вспомнив про посадку в Пермскую тайгу, предложил:

– Давай-ка возьмём с собой вот эту финку, а то в комплекте на корабле у нас не нож, а фигня какая-то. Авось пригодится.

– А как же мы пронесём её на корабль? – не возражая по существу, усомнился Кубасов.

– Ну, это уж дело техники, – засмеялся Леонов и приобрёл солидный охотничий нож.

Вот этот-то «инструмент» и оказался на корабле как нельзя кстати. Известно, что против лома нет приёма, и металлический кожух телевизионного коммутатора был вскрыт добротным охотничьим ножом в два счёта. Перестыковка кабелей уже не представляла особых трудностей, и ремонт системы, таким образом, был вскоре успешно завершён. А на другой день – 16 июля на Земле был принят телевизионный репортаж с борта «Союза» уже в цветном изображении. В итоге стыковка его с «Аполлоном», состоявшаяся, как известно, 17 июля 1975 года, демонстрировалась по телевидению в полном соответствии с заключённым с НАСА контрактом.

За успешное выполнение программы «Союз-Аполлон» большая группа её участников была отмечена правительственными наградами. В их числе был и испытатель Владимир Иванович Астанков, которого наградили медалью «За трудовое отличие», а начальник космодрома В. И. Фадеев вручил ему ещё и ценный подарок – наручные часы. Следует отметить, что эрудиция, проявленная капитаном Астанковым в критической ситуации, отнюдь не была делом случая. Он был виртуозом в технике и истинным фанатом своего дела. С увлечением копаясь на досуге по просьбе товарищей, а иногда и высокого начальства – причём совершенно бескорыстно – в телевизорах всех марок, он превратил собственную квартиру в классное «телеателье», из-за чего, впрочем, его покинула жена. И не зря по завершении программы «Союз-Аполлон» этот офицер был приглашён в военную приёмку НПО «Энергия».

Что касается остальных испытателей, то они были удостоены в основном вручения благодарственных грамот, число которых за время службы на полигоне у каждого давно перевалило за сотню. А по поводу скромных премий, доставшимся лишь некоторым из них, в ту пору на космодроме ходила грустная шутка: спутники сгорают в нижних слоях атмосферы, а премии – в верхних слоях. Как бы то ни было, а испытатели были довольны. И не в последнюю очередь оттого, что чехарда, связанная с пребыванием на космодроме американцев, наконец-то, закончилась.

В личной жизни у Вершкова всё складывалось как нельзя лучше. Ещё весной он получил новую квартиру в центре города, жена удачно устроилась на работу в больнице по своей специальности, а привезённый вскоре сынишка был тут же принят в детский сад, заведующей которого оказалась супруга его подчинённого – Роза Симоненко. Татьяна, как, наверно, и все женщины, тоже оказалась большой любительницей моря, и летний отпуск отныне Анатолий непременно проводил с ней в каком либо приморском городе – по туристическим путёвкам или просто «дикарями», не забывая, впрочем, навещать в родном городе и родителей. Так они ознакомились с Ялтой, Севастополем, Сочи и Одессой. Он уже не испытывал теперь на пляже прежнего дискомфорта, а дикая тайга и горы больше его не прельщали, хотя о походах туда в душе хранились самые тёплые воспоминания. Супруга вела себя достаточно скромно, и мой друг был рад исполнить любое её желание. Одним словом, познав истинное счастье, он пребывал на седьмом небе.

И теперь на ниве технического творчества он достиг новых, внушительных успехов. Пробуя свои силы в самых разных областях техники, Вершков открыл, в частности, новый класс ветродвигателей (А.С. №№ 1476171, 1539385, 1590629, 1615437, 1 625998), разработал механизм для преодоления самолётом звукового барьера (заявка № 2131814 от 29.04.75 г.), технически обосновав при этом эффективность крыла с обратной стреловидностью. И хотя последняя заявка экспертом была отклонена, крыло такого типа в XXI веке прошло апробацию в КБ Сухого на истребителе «Беркут».

С целью скорейшего внедрения своих разработок в области ветроэнергетики, мой друг ещё на стадии переписки с госэкспертом отправил их в ведущую организацию страны в этой области – ВЕТРОЭН в качестве рационализаторского предложения. Однако пришедшее оттуда письмо его обескуражило: ответственный сотрудник (с учёной степенью кандидата технических наук) уведомил его, что в данной разработке нет, де, ничего нового, а потому на рацпредложение она никак не тянет. В расстроенных чувствах, коря себя за поспешность, Анатолий с нетерпением ждал ответа на свою заявку из Госкомитета по изобретениям. А когда его получил, то возликовал: это было решение на выдачу на свою идею авторского свидетельства!

Стало ясно, что чиновник из ВЕТРОЭНа, мягко говоря, был не прав. И Анатолий, решив его проучить, направил директору этой организации письмо соответствующего содержания. Но ответ начальника вовсе повергнул изобретателя в шок. Ни словом не обмолвившись ни о сомнительной компетентности своего сотрудника, ни о принципиально новом ветродвигателе, тот лишь сухо уведомил автора, что, поскольку, де, его проект не включён в план организации, то по этой причине и не может быть принят к реализации. Это была явная отписка, формальный повод для отказа в сотрудничестве. И мой друг понял, что – поскольку ВЕТРОЕН единственный НИИ в стране данного профиля, то о претворении свой идеи в жизнь ему придётся забыть.

Самое сложное и важное изобретение Вершковым было сделано в области реактивной техники под названием «Устройство для управления вектором тяги реактивного двигателя» (А.С. №№ 527938, 687889, 1098336). Путь к нему был долог и тернист. А толчком к его разработке послужила случайная беседа Анатолия с другим изобретателем – Валентином Мельниковым. Делясь своими познаниями и опытом в этой области, тот популярно объяснил, что в идеале для управления вектором тяги двигателя могло бы быть кольцо, установленное с внешней стороны сопла, с поворотным механизмом, который бы обеспечивал – подобно карданной подвеске – независимый поворот кольца одновременно в двух плоскостях. Но сам механизм при этом должен находиться с внешней стороны кольца, т. е. вне зоны действия газовой струи. «К сожалению, – добавил он в заключение, – такой механизм – невозможен».

Несмотря на сделанную оговорку, эта идея накрепко засела в голове моего друга, и он методически, раз за разом начал «проигрывать» в уме разные варианты подобного механизма, интуитивно веря в его реальность. Он отдавал этой навязчивой идее всё свободное время и увлёкся ею настолько, что та стала преследовать его даже во сне. Обеспокоенный этим обстоятельством, он подумал, что так недолго и свихнуться, но поделать с собой ничего уже не мог: вопрос стоял буквально – кто кого. Иногда ему казалось, что ключ к разгадке заветного механизма найден. Однако при очередном сеансе «мозгового штурма» его ждало разочарование: уловить прежнюю взаимосвязь между элементами этого механизма удавалось далеко не всегда. Однако Вершков уловил одну закономерность: занимаясь этими «упражнениями» на свежую голову (в мотовозе по дороге на работу), он убеждался в работоспособности своего детища, а попытки удостовериться в этом при возвращении домой, как правило, заканчивалось ничем. Так в творческих муках и сомнениях прошло несколько месяцев.

В конце концов, трезво оценив ситуацию, он пришёл к выводу, что его замысел, по-видимому, реален, и приступил к оформлению документов по заявке на изобретение. Но даже когда эта работа была завершена, сомнения всё-таки оставались. И тогда, чтобы покончить с ними раз и навсегда, Анатолий решил «испытать» своё детище на сослуживцах, пригласив их за это в соавторы. Причём, помимо этой цели, он намеревался заодно убить ещё двух зайцев: утроить баллы для лаборатории при подведении итогов соцсоревнований и повысить рейтинг своих инженеров для успешного продвижения их по службе. Выбор его пал на Виталия Валевского и Виктора Мороза, которые, будучи толковыми инженерами, «засиделись» в майорах. Мой друг поступил так: накануне выходного вручил каждому из них по экземпляру заявки вместе с чертежами и попросил выразить в понедельник своё мнение по поводу работоспособности указанного в ней механизма.

Результат эксперимента оказался неожиданным – мнения инженеров на этот счёт были противоположны. Но поддержка даже одного из них (это был Валевский) для изобретателя дорогого стоила, и, обретя, наконец, полную уверенность в реальности своей идеи, Вершков отправил заявку в комитет. В установленный срок оттуда на неё пришло отрицательное заключение по причине «неработоспособности» поворотного механизма кольца. Но Анатолий был готов к этому: главным для него в решении эксперта был факт признания новизны предложенного устройства, а значит и хорошие шансы на получение авторского свидетельства. Окрылённый успехом, мой друг детально «разжевал» эксперту все нюансы работы механизма и направил ему мотивированное возражение. И положительное решение по этой заявке было получено без дальнейших проволочек. А в мае 1976-го новый начальник Управления В. А. Булулуков на служебном совещании офицерского состава, поздравив изобретателей, торжественно вручил им авторские свидетельства.

Для скорейшей реализации своей разработки в военной промышленности Вершков направил её материалы по официальным каналам в ряд ведущих организаций страны. Однако у него было ощущение – как будто упёрся в глухую стену: ему охотно отвечали, хвалили, признавали актуальность разработки, но никто не хотел браться за её внедрение, а попросту отпихивались от неё под разными формальными, а то и надуманными предлогами. Тогда, вспомнив, что его земляк, бывший коллега по футбольным баталиям и охоте генерал Самонов возглавляет инженерную службу ЦУКОСа, он обратился за помощью к нему. Однако и тот, вопреки ожиданиям, не проявил к уникальной разработке должного интереса, сухо сообщив: «В обязанности руководимой мною службы внедрение изобретений не входит. Этими вопросами в нашей организации занимается патентный отдел». Анатолий обратился было в указанное подразделение, но оказалось, что в его функции входит лишь регистрация и учёт внедрённых изобретений. Круг, что называется, замкнулся.

Хотя по материалам журнала «ИР» мой друг был в курсе о случаях негативного отношения к изобретателям со стороны руководителей предприятий, но, впервые столкнувшись с бюрократическим аппаратом лицом к лицу, был ошарашен положением дел в стране в области новаторства. «Какой же это передовой строй – коммунизм, если технический прогресс в стране в явном загоне? – размышлял он. – И как вообще может развиваться экономика государства при таком отношении к делу со стороны его руководства?»

Однако, как можно было ожидать, у него не опустились руки, и в надежде, что его труд будет востребован в будущем, Анатолий приступил к совершенствованию своего механизма, твёрдо веря в его перспективность. И вскоре, найдя в нём слабые стороны, он оформил ещё две заявки на изобретения, оградив тем самым свою идею от возможного плагиата. Правда, при защите одной из них произошёл казус: эксперт, несмотря на все усилия автора наглядно объяснить принцип действия механизма, никак не мог этого уразуметь и настойчиво требовал акта испытаний макетного образца. Из-за этого переписку с ним Вершков был вынужден продолжать уже после выхода на пенсию, а длилась она целых 8 лет! Но, в конце концов (после испытаний макета), эксперт «капитулировал», и последнее свидетельство на «Устройство для управления вектором тяги» было получено автором в 1984 году.

К сожалению, труд изобретателя в СССР – с точки зрения стимулирования – был неблагодарным занятием. Закона о защите авторских прав в стране не было, и вопрос о его принятии в Совете Министров никогда не ставился. Плагиат, вымогательство соавторства, а то и откровенный грабёж новаторов были тогда в порядке вещей. Обращаться в суд по этому поводу, где «общественные интересы» заведомо ставились выше «личных», было бесполезно. Вся работа в этой сфере держалась лишь на голом энтузиазме новаторов и приносила им, как правило, лишь моральное удовлетворение.

Не минула такая участь и Вершкова, не получившего за десяток своих изобретений ни копейки гонорара. И трудно сказать – к счастью или нет, до него не дошла весть об анонимном использовании его последнего изобретения (которому – в отличие от Кардана – он постеснялся присвоить своё имя) на ракете «Энергия» при запуске космического корабля «Буран». Об этом факте поведал автору в ходе работы над этой книгой его земляк Александр Забалуев, который, будучи знаком с данным изобретением не понаслышке, принимал непосредственное участие в запуске «Бурана» в ранге начальника отдела и воочию видел этот механизм в действии. Попытка автора добиться аудиенции по данному вопросу у руководства РКК «Энергия» в лице 1-го зама Главного конструктора Н. И. Зеленщикова (письмо от 10.11.02 г.) завершилась ничем: на его письмо ответа не последовало. Как выяснилось в ходе переписки с командованием космодрома, не был извещён об использовании данного изобретения на ракете «Энергия» и его официальный хозяин – НИИП-5 МО.