Анатолий Корешков
За стеной секретов

© Корешков А.А., 2019
Публикуется на сайте с разрешения автора

Мнение редакции об отдельных событиях и фактах истории
может не совпадать с мнением публикуемых авторов...

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Глава 5

В жилом городке полигона, именуемом «площадка № 10», к этому времени, помимо деревянных бараков, было построено единственное капитальное здание для жилья – солдатская казарма. Она-то и была отведена на первых порах под офицерское общежитие. По царившему в ней хаосу она получила меткое название «казанский вокзал» – за несомненное сходство по этому критерию с одноимённым вокзалом столицы. Просторный зал казармы был сплошь заставлен железными койками с втиснутыми между ними тут и там столами. Старшие офицеры размещались, хотя и в отдельной, но тоже внушительных размеров комнате, которую в шутку назвали «люкс».

День и ночь, под разноголосый перезвон будильников, жизнь в общежитии била ключом: в разное время суток кто-то собирался заступать на дежурство, а кто-то, напротив, возвращался с работы с намерением отдохнуть; в одном углу с шумом «забивали козла», в другом – «расписывали пульку». Тут же нередко организовывались по разному поводу застолья с популярными напитками «кровавая  эрии» и «белый медведь», приготовляемыми на основе технического спирта (вопреки объявленному на полигоне «сухому закону»).

Однажды моему другу довелось стать свидетелем настоящего фейерверка. А произошло это так. Группа охотников, среди которых были Гера Малинин и Вася Караваев, расположившись за столом неподалёку от Толькиной кровати, заряжала патроны, при этом нещадно смоля папиросы. Сидели они за этим делом долго и, видимо, изрядно утомились. И вот Караваев, перепутав пепельницу с полукилограммовой коробкой чёрного пороха, нечаянно сунул туда горящий окурок… Эффект был потрясающий! И в первую очередь для самих охотников: надо было видеть, как они вместе со стульями летели от стола в разные стороны, а потом, похожие на негров, чертыхаясь, полотенцами оттирали от копоти свои растерянные физиономии. К счастью, инцидент обошёлся без травм, немало потешив окружающих.

Зима в Казахстане короткая, но лютая, и для следования офицеров на грузовых машинах на рабочую площадку № 2, что располагалась в 30-ти километрах от жилого городка, им выдали меховое лётное обмундирование. Монтажно-испытательный корпус для приёма ракеты был уже сдан в эксплуатацию, и для станции КИА-РУ в нём было выделено просторное помещение, смежное с главной пультовой. А вскоре на полигон прибыла и сама станция, и Вершков с Байтиным под руководством Крутова, назначенного на должность старшего инженера, вместе с заводской бригадой с головой окунулись в работу по её монтажу и наладке.

Охотники и рыболовы по прибытии на полигон жаждали поскорее ознакомиться с местными угодьями и в первый же выходной обратились с просьбой к заместителю начальника полигона по опытно-испытательной работе (ОИР) Александру Ивановичу Носову с просьбой выделить для этой цели автомашину. И тот пошёл им навстречу, приказав коменданту МИКа майору Сиволобову к утру подогнать машину с площадки № 2 к общежитию. Но тот, чтобы не канителиться с ней в ночное время, приехал к «казанскому вокзалу» к полуночи, о чем и доложил старшему команды – майору Фунтову. Александр Иванович в свою очередь, узнав от Сиволобова, что путь предстоит неблизкий, посовещавшись со своими коллегами– фронтовиками, принимает решение – выезжать немедленно с тем, чтобы по пути заодно и позавтракать в городе Джусалы.

И вот в зале, где около половины офицеров уже улеглись спать, раздаётся команда:

– Внимание! Всем желающим поехать на рыбалку одеваться и – на выход: машина ждёт у подъезда. Да не забудьте прихватить с собой матрацы!

Указание насчёт матрасов многие поначалу восприняли как шутку, но, как оказалось, юмором здесь и не пахло, и в пути они очень пригодились. Погрузка в машину шла в полной темноте, и никто толком не знал, что за компания собралась под тентом кузова ГАЗ-63. Езда по разбитой вдрызг степной дороге больше походила на испытание пассажиров на тряску, и трудно было представить, как можно было бы его выдержать, сидя на деревянной скамье у борта. К тому же под тент из-под колёс заметало в кузов густые клубы пыли, что никак не добавляло комфорта.

Мучительно тянулись час за часом, и казалось, что этой «экзекуции» не будет конца. Но вот неожиданно тряска прекратилась, и машина, замедлив ход, остановилась. В кузове послышались вздохи облегчения и чей-то радостный возглас: «Наконец-то приехали!» Многие из младших офицеров, будучи не посвящёнными в планы, при этом подумали, что машина прибыла на место рыбалки и выехала на лёд. Но это, к их разочарованию, оказался лишь заасфальтированный подъезд к ресторану аэропорта города Джусалы.

Когда все рыбаки вылезли из кузова и, отряхнувшись от пыли, пришли в себя, майор Фунтов прояснил обстановку:

– Значит, так: сейчас завтракаем, передохнём и к рассвету, как штыки, будем на месте – до озера осталось езды не более часа. Вопросы есть?

– А не рано ли в четыре утра завтракать? – выразил общие сомнения Гера Малинин. – Аппетита совсем нет, да и форма у нас не парадная – не выгонят из ресторана?

– Горячего завтрака на льду не будет, поскольку дров нет, – уточнил Фунтов, – а насчёт формы вопрос уладим: чай здесь не столица.

Отлично понимая, что иного выхода нет, рыбаки дружной ватагой ввалились в вестибюль ресторана. Только теперь, при ярком освещении удалось установить полный состав команды, в которую – помимо старшего и моего друга – входили: Владимир Иванович Самонов, Рубен Мартиросович Григорянц, Александр Иванович Удальцов, Василий Алексеевич Морозов, Геннадий Ракитин, Василий Караваев, Николай Синеколодецкий, Вадим Жигалов и другие – всего около 15 человек. Первым делом все направились к крану с водой и, приняв более или менее пристойный вид, хотели было, не раздеваясь, пройти в зал. Но не тут-то было: швейцар в категоричной форме потребовал сдать верхнюю одежду в гардероб. Смущаясь перед работниками ресторана (в спешке каждый был одет, кто во что горазд), офицеры начали снимать с себя меховые куртки. И только Морозов наотрез отказался выполнить требование швейцара и настойчиво пытался прорваться к столу в полушубке. Дело едва не дошло до скандала, а когда всё-таки и ему пришлось раздеться, то все буквально покатились со смеху: Василий Алексеевич предстал перед работниками ресторана в исподней армейской рубашке!

К счастью, других клиентов здесь в этот час не было, и, разместившись за общим столом, рыбаки вскоре почувствовали себя как дома. Есть Тольке совершенно не хотелось, но ветераны предусмотрительно включили в общий для всех заказ – котлету с рисом – «фронтовые сто грамм». И хотя водка в столь ранний час, вызывая отвращение, буквально не лезла в горло, но в итоге сделала своё дело: все с удовольствием позавтракали и через пару часов, уже в приподнятом настроении, отправились в дальнейший путь. И тут Фунтов преподнёс рыбакам сюрприз:

– А знаете, что вы сейчас ели? – заинтриговал он их. – Котлеты были из конины!

Многие, включая и моего друга, начали чертыхаться и плеваться, а затем всерьёз предъявили претензии к старшему, заказавшему меню, не предупредив об особенностях национальной кухни. Но каких-либо серьёзных последствий этот сюрприз не вызвал, и в итоге дело закончилось шутками и смехом.

С рассветом машина подъехала к простиравшемуся, казалось, до горизонта озеру и, заехав на лёд, остановилась у кромки камыша. Рыбаки, приготовив снасти, разбрелись кто – куда и начали усердно долбить лунки. Толька Вершков, прихвативший с собой ружьё и знавший, что в этих краях водится фазан, вместе с Вадимом Жигаловым отправились попытать счастья на охоте. Поначалу они бродили по камышу вместе, но потом их пути разошлись, и мой друг, полазив по зарослям ещё час-другой и изрядно устав, решил возвращаться к машине, так и не встретив дичи.

Когда до стоянки было уже рукой подать, путь ему преградил островок плотного камыша, и, поленившись обходить, он полез через него напролом. Добравшись до середины зарослей, Толька в недоумении остановился: его взору открылась поляна с поваленным и плотно прижатым ко льду камышом. Что бы это значило, – подумал он, – уж не рыбаки ли тут отдыхали? Да с чего бы это вдруг – ведь машина рядом». Так и не найдя ответа на эту загадку, незадачливый охотник двинулся дальше. Когда камыш кончился, он увидел на другом краю протоки рыбака, по полушубку признав в нём уже знакомого читателю Василия Морозова, и решил поделиться с ним своими сомнениями. Но тот, не дожидаясь, когда Толька подойдёт к нему вплотную, сходу озадачил его вопросом:

– Ты чего в него не стрелял?

– В кого – «в него»? – с недоумением ответил тот вопросом на вопрос.

– Как «в кого»? Ты же кабана выгнал из камыша, да прямо на меня. Чёрный, как дьявол, и размером едва не с корову. Я уж думал, мне каюк пришёл – чуть в штаны не наложил со страху. А ему хоть бы хны – пролетел мимо лунки, как ракета!

Со стороны эта картина могла бы кому-то показаться забавной, но обоим участникам эпизода было не до смеха. Толька на мгновение представил себе – что могло бы произойти, если бы зверь, проспав приближение охотника, загодя не убрался восвояси. И ему стало не по себе: ружьё было заряжено мелкой дробью, и лёгкое ранение лишь привело бы кабана в ярость, а скрыться от него было негде. Василию Алексеевичу после пережитого было уже не до рыбалки, и они отправились на бивуак вместе.

А там в это время царило необычное оживление. Как оказалось, причиной тому было появление Толькиного напарника, который произвёл настоящий фурор, вернувшись с охоты с сайгаком. Бедолаге явно не повезло: согласно русской поговорке «на ловца и зверь бежит», он случайно нарвался на охотника, который, заметив бежавшего на него зверя издалека, затаился в камыше и, подпустив вплотную, сразил его наповал.

Что касается рыбалки, то героем дня оказался Синеколодец– кий. Если у большинства рыбаков улов составили обычные окуньки, плотва и щука, то Николай принёс целый кукан незнакомой всем рыбы, мужские особи которой поражали своим великолепием: на фоне серебристой чешуи на них «горели» ярким пламенем красные плавники, включая хвостовое оперение, и, как будто накрашенные помадой, губы. Это был таинственный жерех, рассказы о котором под названием «конь», Толька слышал от отца в далёком детстве на реке Мере. Здесь же эта рыба, как окажется позже, была таким же распространённым хищником, как и щука. И хотя порыбачить моему другу в тот раз не довелось, он воочию убедился, что богатства этого своеобразного края даже превосходят его ожидания. И он, подобно первооткрывателю новых земель, с радостью предвкушал грядущее знакомство с этим удивительным уголком первозданной природы, дарованным ему судьбой.

К концу февраля было закончено строительство железной дороги к площадке № 2 от станции Тюра-Там, и по ней начал курсировать пассажирский состав. Добираться на работу испытателям теперь стало значительно легче, хотя и несколько дольше – дорога с промежуточными остановками занимала около часа, а ехать до станции приходилось по-прежнему на автомашинах. По аналогии с Капустиным Яром этот поезд назвали тоже «мотовозом», хотя его водил обычный тепловоз. А уже в марте по этой дороге проследовал на площадку железнодорожный состав с первой ракетой. Одновременно с ней на полигон прибыла и многочисленная команда представителей промышленности во главе с Королёвым. Имея большой опыт работы с военными на полигоне Капустин Яр, он предложил официально возглавить руководство испытаниями человеку в погонах. Все не без оснований полагали, что эта миссия будет возложена на бывшего преподавателя Артиллерийской Академии, возглавившего комплексный отдел службы ОИР – Кальжанова. Но тот неожиданно «уступил» этот ответственный участок работы своему заместителю и бывшему ученику – Евгению Ильичу Осташёву.

К этому же сроку прибыли на полигон и испытатели уже всех отделов, а всё наземное оборудование было принято в эксплуатацию. После выгрузки составных блоков ракеты в МИКе первым делом начались её заводские доработки по так называемым «техническим заданиям» и устранение разного рода замечаний и дефектов, выявленных ещё в ОКБ-1. По мере их завершения расчёты испытателей под контролем своих коллег от промышленности приступили к автономным проверкам отдельных систем ракеты, включая и бортовой комплекс РУ.

В ту пору приборы этой системы не отличались высокой надёжностью, но особенно дурную славу в этом плане снискал бортовой передатчик, выделявшийся, помимо прочего, своими непомерными габаритами и весом. Выполненный на радиолампах, он работал, как мощная электропечь, и при отсутствии внешнего охлаждения быстро перегревался, что неизбежно приводило, несмотря на строгий регламент, к его частым отказам в работе. Так случилось и в этот раз. И когда после снятия с борта четверо солдат, взвалив на плечи, осторожно переносили его в лабораторию для ремонта, то эта процедура весьма напоминала похоронную процессию. За это злые языки дали передатчику меткое название «гроб с музыкой». И хотя подобные насмешки товарищей затрагивали профессиональную гордость расчёта систему РУ, но волей-неволей приходилось с этим мириться. Что было, то было.

По завершении автономных испытаний систем и после закрытия по ним замечаний в бортовом журнале, в МИКе начались комплексные испытания ракеты, призванные проверить совместную работу этих систем в полётном режиме. И тут с системой РУ сразу же произошёл такой казус: бортовая антенна, двигаясь в соответствии с заданной программой, вышла из связи с наземной станцией, вследствие чего команды на борт перестали проходить, и испытания были прерваны. В срочном порядке был сконструирован и изготовлен специальный пульт (по рацпредложению Н. К. Швыдкого), который, будучи подключённым к бортовой кабельной сети, позволял в ходе испытаний вовремя останавливать бортовую антенну. Указанный эпизод наглядно показывает на ту степень отработки (вернее, недоработки), которую прошла ракета в заводских условиях. И таких «сюрпризов» было немало.

Комплексные испытания, как и на заводе, проходили трудно, но шаг за шагом дело успешно двигалось к финалу. И в том была несомненная заслуга Е. И. Осташёва, который был не только эрудитом в ракетной технике, но и обладал недюжинными организаторскими способностями. Ежедневные планёрки под его руководством проходили хоть и по-прежнему бурно, но достаточно организованно – он умел держать ситуацию под контролем. На ракету был заведён бортовой журнал, в котором скрупулёзно вёлся учёт всех проведённых на ней работ за подписями как испытателей, так и представителей промышленности. По согласованию с Королёвым был определён и порядок занесения в него замечаний по комплектующим ракету системам, при этом уточнены права и обязанности обеих сторон. Вклад Евгения Ильича в отработку технологии подготовки первой МБР на технической и стартовой позициях (ТП и СП) был тем более весом, что никаких инструкций на проведение работ в ту пору не существовало. Они создавались прямо в ходе испытаний при его непосредственном участии.

Как бы то ни было, а в мае ракета, пройдя полный цикл запланированных для ТП работ, была вывезена на старт. Тепловоз бережно тащил платформу «черепашьим шагом», а Королёв лично сопровождал своё детище, шагая за ним по шпалам. А 15 мая ракета успешно стартовала. Во время этого исторического для страны события Толька находился за пультом своей станции КИА-РУ, размещённой в подземном бункере рядом с главной пультовой, откуда производились предстартовые испытания и управление пуском ракеты. Поэтому увидеть воочию её пуск ему, к немалому огорчению, не довелось: в бункере было всего лишь два перископа, у которых располагались Л. А. Воскресенский и А. И. Носов. Однако впечатления от этого памятного пуска он прочувствовал, что называется, на своей шкуре в полной мере.

После команды «Пуск!» и установления режима работы двигателей на предварительной ступени тяги до его слуха (через открытую трубу в крыше бункера, через которую проходил волновод к антенне) донеслись как будто отдалённые раскаты грома. Затем, при выходе двигателей на главную ступень, гул, быстро нарастая, перешёл в оглушительный рёв, и бункер слегка задрожал. А после прозвучавшего по шлемофонной связи доклада «Подъём!» рёв двигателей достиг апогея, а бункер затрясло, как в лихорадке. По столу, словно по волшебству, вдруг поползли, позвякивая, графин со стаканом, а в блоках станции, войдя в резонанс, отчаянно задребезжало какое– то железо. Казалось, потолок бункера не выдержит напора газовой струи и вот-вот рухнет, к тому же от невероятной силы проникавшего в трубу звука начисто заложило уши. И в эти критические секунды у Тольки в голове невольно мелькнула мысль: «Боже, пронеси мимо!»

Дело в том, что по какому-то нелепому недоразумению (если не сказать больше) бункер оказался расположенным точно по трассе полёта ракеты, поэтому воздействие её реактивной струи на его потолок было предельно максимальным. Кроме того, по той же причине существовала опасность (которая есть и поныне), что в случае аварии на первых секундах полёта ракета, рухнув, могла бы превратить бункер в братскую могилу. И остаётся лишь благодарить Всевышнего за то, что Он оберегает участников запусков ракет с «гагаринского» старта от этой катастрофы до настоящего времени.

Между тем, удачно стартовав, ракета в тот раз не долетела до цели: из-за возникшего пожара в двигательном отсеке она была автоматически подорвана на активном участке траектории, и система РУ, которая должна была в расчётный момент выключить двигатели, не успела вступить в действие. Все тяжело переживали неудачу: столько средств, трудов и надежд было вложено в эту ракету, что казалось – она просто не может их не оправдать. Однако Сергей Павлович, в душе переживая более, чем кто либо, счёл своим долгом поднять дух как у своих сотрудников, так и у военных:

– Раз благополучно ушла со старта, значит, будет летать!

И его устами глаголела истина: помимо подтверждения правильности расчётов основных параметров конструкции самой ракеты, во время проведения пуска успешно выдержало испытание уникальное стартовое сооружение, сконструированное ГСКБ «Спецмаш» под руководством В. П. Бармина. Его изюминкой были четыре раздвижные опоры, снабжённые противовесами, на которые ракета опиралась силовым поясом («талией») и перед стартом, таким образом, находилась в подвешенном состоянии. Это, с одной стороны, позволяло ей выдерживать большие ветровые нагрузки, а с другой, благодаря противовесам, опоры сразу после начала подъёма ракеты автоматически откидывались в стороны и практически не подвергались термическому воздействию газовой струи. Нельзя не отметить, что изначально рассчитанный на ограниченное число запусков, этот стартовый комплекс исправно служит и поныне.

И тем не менее до полного успеха в лётных испытаниях первой МБР было ещё далеко. Неудачными были и два её последующих пуска. Причём при одном из них случился настоящий конфуз: ракета не смогла подняться со старта из-за того, что монтажная бригада на заводе умудрилась поставить клапан в системе подачи кислорода «задом наперёд», что было выявлено при последующем демонтаже ракеты по возвращении её в ОКБ-1. Досадный казус произошёл и с третьей ракетой. Перед стартом на ней было обнаружено замыкание на корпус одного из полюсов батареи питания, а поиски места неисправности, длившиеся едва не сутки, ничего не дали. И Королёв с учётом того, что боевой расчёт измотан до предела, и в надежде, что замыкание на корпус второго полюса батареи в полёте не произойдёт, принял решение пускать ракету в таком виде. Но по «закону подлости» на борту случилось именно это, и от возникшего короткого замыкания ракета, потеряв управление, не смогла достичь цели.

Так, сопровождаемые неудачами, прошли май, июнь и июль месяцы 1957 года. Многие соратники Королёва начали терять надежду на успех и разъехались в отпуска, оставив на полигоне своих заместителей. Не минули эти настроения и испытателей. В ходу тогда появилась поговорка: царь-колокол не звонит, царь-пушка не стреляет, «царь-ракета» не полетит.

Весьма показателен в этом плане один курьёзный эпизод, происшедший в бункере 21 августа накануне старта очередной, четвёртой МБР. При автономной проверке системы РУ было зафиксировано непрохождение в бортовом дешифраторе поданной Вершковым команды с пульта на выключение двигателей, что было зафиксировано по индикатору Веней Журавлёвым, который курировал этот прибор. Это произошло в присутствии командования отдела и бригады от НИИ-885, возглавляемой Ю. С. Павловым. Прибор с таким дефектом фактически был не пригоден к полёту и подлежал замене. Но Юрий Сергеевич, выигрывая время для принятия решения, попросил моего друга выдать команду ещё несколько раз, что с одобрения начальника отдела тот и сделал. С пятой попытки команда прошла-таки на борт, и на этом основании – в надежде восстановить работоспособность дешифратора – Павлов предложил пока не вносить данное замечание в бортовой журнал. При этом он взял на себя обязательство договориться с руководством о проведении «тренировки» неисправного прибора непосредственно перед пуском ракеты. Надежда, как говорится, умирает последней.

И вот незадолго до объявления 5-минутной готовности к пуску – с разрешения руководителя испытаний и по указанию начальника отдела – Вершков, «тренируя» дешифратор, подаёт радиокоманду на борт ракеты, при этом её исполнение снова происходит только с пятой попытки. Чтобы убедиться – пройдёт ли она в полёте (выдачу данной команды с РУПа в полётном режиме происходит автоматически и только один раз), была выдержана пауза в 5 минут, и эксперимент повторён вновь. Но и на этот раз картина не изменилась – команду пришлось повторять 5 раз. Было ясно, что «тренировка» не помогла: прибор вышел из строя, и допускать его к полёту нельзя.

А между тем время, отведённое на эксперимент, истекло, и «первый» потребовал сообщить о его результатах. Настал критический момент: от Толькиного доклада зависело, состоится пуск или нет. Он бросил выжидательный взгляд на своего начальника, но тот в растерянности молчал. Мой друг уже хотел было доложить всё, как есть, но тут Павлов неожиданно взял у него ларинги шлемофона и с молчаливого согласия Гусева доложил Осташёву, что «тренировка» дешифратора прошла успешно, и сам прибор «вполне работоспособен». Евгений Ильич, поверив ему на слово – ни время, ни обстановка не позволяли ему вдаваться в детали – тут же объявил «пятиминутную готовность». И моему другу в данной ситуации не оставалось уже ничего иного, как, получив «добро» от своего начальника, технически подтвердить готовность систему РУ к полёту, переведя ключ «Испытания» на своём пульте в положение «Старт». А данное замечание в итоге, оставшись на совести Вениамина Журавлёва, так и не было занесено в бортовой журнал.

По иронии судьбы это был как раз первый удачный запуск ракеты 8К71, при котором система РУ могла бы, наконец-то, проявить себя в работе. Но этого по указанной выше причине не произошло, и двигатели ракеты были выключены по каналу дублирующей автономной системой управления. А по окончании пуска в пультовой системы РУ между двумя приятелями ещё по Капустину Яру состоялся такой диалог, невольным свидетелем которого стал Вершков:

– Скажи-ка, что тебя толкнуло пойти на такую авантюру? – без обиняков обратился Гусев к Павлову.

– Во-первых, с ЗИПом туго, – ответил тот, – и по делу надо было бы, собрав на себя все шишки, ставить вопрос об отмене пуска ракеты. А во-вторых, – признался тот с усмешкой, – кто же ожидал, что она на этот раз полетит без «фокусов»?

Это был тот редкий случай на полигоне, когда «ложь во спасение» в итоге оказалась оправданной: в другой раз, при иных обстоятельствах пуск ракеты мог бы оказаться и не столь удачным. Но этот эпизод стал для моего друга хорошим уроком на будущее: он понял, что ради сохранения престижа фирмы её работники готовы пойти на всё, и с ними в критических ситуациях надо держать ухо востро. И в этом он убедится ещё не раз.

Хотя, как уже было сказано выше, успешный пуск ракеты был осуществлён 21 августа, однако, сообщение ТАСС о нём появилось в печати не сразу, и на то была серьёзная причина. Дело в том, что головная часть ракеты (ГЧ), совершая полёт по крутой баллистической траектории, при вхождении в плотные слои атмосферы не выдержала высоких термических нагрузок и, вспыхнув подобно комете ярким пламенем, рассыпалась на множество обломков. И, чтобы подтвердить достоверность факта её подлёта к намеченной цели на Камчатке, пришлось почти неделю прочёсывать там район падения в поисках сохранившихся фрагментов ГЧ. И только 27 августа 1957 года, когда необходимый материал был собран, в прессе, наконец, появилось сообщение ТАСС, об «успешных испытаниях» в Советском Союзе межконтинентальной баллистической ракеты. И хотя головную часть для неё предстояло проектировать заново (в сообщении об этом не было и намёка), эта весть имела огромный международный резонанс, и тот пуск ракеты по праву можно назвать историческим.

В том же месяце на площадке № 10 по улице Набережной были построены несколько шлакоблочных домиков, два из которых были предоставлены службе ОИР. Мой друг оказался в числе счастливчиков, получивших первыми на полигоне благоустроенное жильё, и тому были веские основания: в его семье к тому времени появился уже второй ребёнок. Каждый из этих домов представлял собой две трёхкомнатные квартиры под одной крышей с отдельными входами со двора. На первых порах на каждую семью выделили по одной комнате. У всех были дети, и теснота была невообразимая, но и этому жилищу все были безмерно рады. Чтобы хоть как-то разместить на кухне три столика, разобрали и выбросили оттуда за ненадобностью сложенную из кирпича плиту, а заодно и убрали дверь. Единственным серьёзным неудобством, с которым приходилось мириться, был совмещённый с ванной туалет, куда в часы пик образовывалась очередь.

Вместе с Вершковым одну половину дома занимали Вилен Яковчик (с основного РУПа) с супругой Раей и с пятилетним сынишкой Серёжей, и Сергей Гусев (с ВЦ), жену которого звали Нега, а сына – Сашей. У Тольки оказалось самое многочисленное семейство: помимо жены, дочери Лены и грудного сынишки Серёжи, на первое время для ухода за детьми приехала и бабушка Регины. Во вторую половину дома вселились семьи Геннадия Ракитина, Владимира Шевченко (с «зеркального» РУПа) и Станислава Павлова (стартовый отдел). Несмотря на трудности с бытом, жили дружно, замков на двери не вешали, а праздники и юбилеи встречали вместе. Особенно вольготно чувствовали себя дети: быстро перезнакомившись со сверстниками из соседних домов, они дружной ватагой целыми днями пропадали на улице, играя в разные игры. И между ними, как и среди взрослых, как правило, царили мир и согласие.

Со снабжением мясными продуктами, в отличие от большинства регионов страны, в гарнизоне вопрос был решён кардинальным образом – построен свой мясокомбинат, а также имелось молочное стадо крупного рогатого скота. Правда, с самим молоком было туго, и его выдавали только детям: завезённые из северных областей породистые коровы на «сухом пайке» быстро теряли удои, после чего шли на убой наряду со скотом местных пород. Но «изобилие» на этом заканчивалось: в магазинах не было ни птицы, ни яиц, ни овощей (кроме болгарских консервов «Глобус»). А открывать рынок, из соображений секретности, даже на станции Тюра– Там было категорически запрещено.

Как заботливый хозяин семейства мой друг с подобным положением мириться не мог: запланировав на следующее же лето завести во дворе огород, он не сидел, сложа руки. Дело в том, что ему удалось приобрести с рук мотоцикл «Ковровец», и он не преминул этим воспользоваться. Прослышав, что за станцией Байхожа находится поселение немцев, выселенных в войну с Поволжья, он отправился туда в надежде разжиться чем-либо из свежих продуктов, прихватив в качестве тары небольшой чемодан. Однако оказалось, что немцы, хотя и выращивают овощи, но лишь исключительно для себя, а зато кур держат помногу, и яиц в каждом доме – в избытке. И Толька, будучи рад и этой удаче, доверху (чтобы по возможности уберечь от тряски) заполнил ими свой чемодан. Дорога оказалась туда не близкой – около 50 км, и когда он вернулся домой, то в чемодане, к его удивлению, не оказалось ни одного целого яйца.

Разумеется, пропасть «добру» хозяйка не позволила, и всё содержимое чемодана пошло в дело. Но после этой поездки Толька удостоверился, что таким путём данную проблему не решить. И он рьяно взялся за строительство курятника. В детстве ему доводилось иметь дело с этой птицей – мать держала до войны с десяток куриц, и мой друг не сомневался в успехе. Вырыв во дворе землянку, проведя туда электричество и огородив участок металлической сеткой, он приступил к поискам домашней птицы. И вскоре случай свёл его с обладателем курятника в деревянном городке, который, переезжая на новую квартиру, был рад избавиться от своих питомцев. Сторговались быстро, при этом Тольку смутила лишь одна деталь – на десяток кур в стае было два петуха.

– А зачем вы двоих держите, – поинтересовался он у хозяина.

– Как зачем? – невозмутимо ответил тот. – Чтобы куры больше яиц давали.

Мой друг, не будучи знатоком с технологией воспроизводства птицы, ему поверил, и сделка в итоге состоялась. Чтобы избежать драк между петухами, одного он посадил в отдельную клетку, решив периодически менять петухов местами. И надо было видеть, с каким «возмущением» пернатый узник метался по клетке при виде, как его соперник обхаживает хохлаток! А уж зато, когда через сутки он сам вырывался на свободу, то от кур только перья летели под его неукротимым напором. И Толька был уверен, что высокая яйценоскость кур в его курятнике напрямую связана с наличием двух «производителей». Лишь спустя месяц, незадачливый «фермер» случайно узнал от друзей о своём наивном заблуждении, за которое один петух тотчас поплатился жизнью, угодив в суп. Но как бы то ни было, а семья Вершковых отныне была обеспечена свежими яйцами круглый год. А вскоре его примеру последовал и сосед Ракитин, оказавшийся Толькиным земляком родом из приволжского города Решмы.

Радушную атмосферу, царившую в доме, лишь однажды едва не омрачила детская шалость. А всё началось с того, что Яковчики, как выяснилось в последствии, хранили деньги, отложенные на домашние расходы, в открытой шкатулке и не вели их счёта. Но как-то раз Рае показалось, что их сумма тает «не по дням, а по часам». Она поделилась своими подозрениями с мужем, и, посоветовавшись, они решили взять это дело под контроль. Наблюдения подтвердили их подозрения, но поймать вора с поличным никак не удавалось. Да и вёл он себя как-то странно: брал деньги средь бела дня и всегда лишь по одной купюре. Подозревать в воровстве пятилетнего сынишку им даже в голову не приходило: деньги пропадали приличные – зачем они ему? Делиться неприятной новостью с соседями, из-за боязни невольно их обидеть, супруги не решались. И неизвестно, сколь долго могла бы длиться эта история, не помоги один случай.

Как-то раз во двор дома зашла незнакомая женщина, ведя за руку Серёжу Яковчика, и поинтересовалась:

– Чей это мальчик?

– А что случилось? – встав со скамейки, в недобром предчувствии, встретила её Серёжина мама.

– Видите ли, – начала рассказ незнакомка, – иду я сейчас мимо магазина и вижу: тележку с мороженым целая ватага ребятишек окружила – мал мала меньше, и продавщица каждому вручает по полной порции. А взрослых рядом никого нет. Мне это показалось странным. Подхожу и спрашиваю её: «Что здесь происходит?» А та мне объясняет: «Вон тот мальчик рыжий всех угощает. И уже не первый раз». Невольно подумалось – откуда у малыша могут быть такие большие деньги? Вот и решила выяснить у родителей.

Смущённая мама, поблагодарив женщину, увела своё чадо домой для принятия надлежащих воспитательных мер, поначалу не посвятив соседей в детали происшедшего. И лишь позже, за очередным праздничным застольем её муж открыл нюансы этой забавной и поучительной истории.

Интенсивность работ на полигоне в начальный период была чрезвычайно высокой: едва одна ракета уходила со старта, как в МИК прибывала новая, и всё начиналось сначала. Испытатели, не считаясь со временем, работали буквально на износ. Но ни у кого даже в мыслях не было – сетовать на судьбу: важность выполняемой задачи сознавали все. Нелегко было и их семьям, которые видели своих кормильцев зачастую лишь ночами да в редкие выходные дни – ни о каких отгулах в ту пору не могло быть и речи. А жизнь Толькиных коллег на РУПах была и вовсе несладкой – они находились там безвыездно месяцами, и встреча с семьёй для них была настоящим праздником.