Николай Юдин
Мои воспоминания о службе в РВСН

© Юдин Н.В., 2019
Публикуется на сайте с разрешения автора

Мнение редакции об отдельных событиях и фактах истории
может не совпадать с мнением публикуемых авторов...

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Учеба, отдых и праздники…

После Ноябрьских праздников началась повседневная учебная «рутина» – лекции, семинары, сдача курсовых работ... Светлые пятна в этой жизни появлялись только по субботам и воскресеньям, где ты более-менее, был предоставлен самому себе. Уровень преподавания и обучения в училище резко отличался в лучшую сторону от любого гражданского ВУЗа, которые были в то время в Перми. Помните «…от сессии, до сессии, живут студенты весело…», то есть студенты в межсессионный период могли позволить себе «расслабиться» в любое удобное время, тогда как мы, курсанты, этого сделать не могли. Над нами, как всегда, висел очередной «дамоклов меч» – то курсовая, то коллоквиум, то семинар... надо было готовиться, и время для этого предоставлялось в избытке на самоподготовке. Хочешь, не хочешь, а будешь готовиться, в отличие от студентов. Вот и занимались. Конспекты, когда читались лекции, я писал всегда, если успевал записывать. Иногда, читая свой же конспект, не понимал, что и записал, такие были сокращения. Ракетные училища принципиально отличались от всех других училищ – общевойсковых, танковых, артиллерийских, где в основном была практика в поле и «муштра» на плацу. Сродни нам были авиационные (без теории никуда!) и военно-морские (там все связано с борьбой за выживание), а еще училища связи.

Нас, ракетчиков, сначала готовили теоретически, а потом только давали практику, причем общую, не нацеленную на какой-то конкретный ракетный комплекс. А вот уже прибыв в часть, ты уже готовился на тот комплекс, на котором ты будешь служить. Точно так получилось и со мной. А пока! По своим конспектам я готовился к сессии, иногда, правда, брал конспекты либо у Вити Порошина, или Толи Коротаева. Уж больно красиво и художественно у них были оформлены конспекты.

Преподавание велось на очень высоком уровне – сплошные доктора наук и кандидаты, а то и ученые, пришедшие из ведущих конструкторских бюро. Примеров была масса. По теоретической механике лекции и семинары вел у нас на курсе преподаватель Ягудин. Тяжелая судьба была у этого человека. Перед самой войной он работал в конструкторском бюро Туполева А.Н. ведущим конструктором. После того, как арестовали Туполева А.Н., арестовали и все КБ, в том числе и Ягудина. Работать то они продолжили, но уже в «шарашке», и с большой пользой для государства. Потом их всех реабилитировали, но как говориться, «осадок» на душе остался. Он был большой мастер своего дела. Лекции читал без всякой предварительной подготовки и даже без каких-либо записей, все на память. Теоретическая механика была для него, как не остывающая страсть, он, мне кажется, мог сутками говорить о ней. Других интересов для него не существовало. Он считал, что кроме его предмета, других предметов не существует и этого требовал от нас. Учился по этому предмету я хорошо, особенно хорошо у меня получалось решать задачи. И вот, на всесоюзный конкурс по «теормеху» надо было послать от училища одного кандидата, и он почему-то выбрал меня. Я всячески отказывался. На самом деле я не был уж так готов, чтобы выступать на олимпиаде (по себе знал) и понимал, что если поеду и провалюсь, то опозорю его, себя и училище. Пошел на хитрость, «заболел» и лег в санчасть, когда уже надо было ехать. Поехал другой, а Ягудин очень расстроился, что не поехал я, и мне уж очень досталось от него, когда я сдавал ему экзамен. Вместо одной задачи я решал пять...

Были и другие замечательные педагоги, такие как, например, преподаватель «Теории полета» профессор Цифанский. Умница во всех смыслах этого слова, интеллектуал. Он не только прекрасно знал свой предмет, читал лекции так, что нам и самим было интересно. Помимо всего прочего, на своих лекциях он нас учил «правилам хорошего тона». Говорил: «Вот вы со своей девушкой пришли в оперный театр и, чтобы привлечь внимание девушки, ненавязчиво так спросите у нее «а вы не заметили, что английский рожок (фагот, валторна, альт, скрипка...) в оркестре сыграл на полтакта выше» и послушайте, что она вам ответит». Когда он сказал это, я и понятия не имел, что вообще есть такие инструменты, как английский рожок, фагот, валторна, альт... Полагаю, что на всем курсе об этих инструментах вряд ли кто-либо слышал. Он никогда не ставил «неуд», считал, как он говорил, что если курсант писал конспект, то в голове все равно что-то осталось, и тех знаний, что он давал, для офицера ракетчика, он считал вполне достаточными.

«Сопромат» преподавал профессор Краснощеков. Пословица гласит «сдал сопромат – женись». Сын этого профессора, Саша Краснощеков, – известный на все училище баламут – учился старше нас на курс и рассказывал, что однажды его отец, выйдя из училища, непонятно, каким то образом, оказался, в Черняевском лесу, а потом с криком «эврика», ну, почти как Ньютон, на весь лес закричал «я его рассчитал!» Как оказалось, выйдя из училища, он начал в уме рассчитывать мост через Каму, и рассчитал его только в Черняевском лесу.

Много было и других преподавателей отлично и досконально знающих свой предмет – полковники Манташов, Барабанов, Шулейко и многие другие...

С нашего курса в науку «ушли», и достигли все-таки «ее сияющих вершин» – Валентин Кошман и Марс Хубеев, они стали докторами наук, честь им и хвала. Не всем же «командовать ротами и замерзать на снегу».

«Автоматику ракетных двигателей» нам читал полковник, доктор технических  наук Шулейко. Он не только был громаден, с ростом в 2,05 (по сравнению с ним мы были просто карлики), но и память у него была просто феноменальная. «Автоматика ракетных двигателей» весьма специфический предмет с массой формул на полторы-две страницы, а начитал он нам аж, 42 лекции. Вот и попробуй, за 5 дней подготовки, подними этот «пласт», если сможешь. Я лично не смог, хотя занимался все пять дней, дошел только до двадцать восьмой лекции. Что делать? Накануне нашего экзамена в училище должен был пройти банкет по случаю выпуска молодых офицеров – новоиспеченных лейтенантов, а поскольку среди них были и мои друзья по сборной, я попросил их, чтобы они как можно «сильнее» вывели из «строя» Шулейко. Ребята пообещали...

Наутро, в 8.45, наша группа, была представлена Шулейко, для сдачи экзаменов. Я стоял в первой шеренге и когда он, сказал «Здравствуйте, товарищи» почувствовал от него такой запах перегара, будто «эскадрон переночевал». «Выхлоп» был такой силы, как струя из ракетного сопла. Накануне, по моему предложению мы группой закупили ящик пива «Жигулевское» (других тогда и не было), содрали с бутылок этикетки и поставили ящик под кафедру, прикрыв его скатертью. Времени, разбираться с лейтенантами не было – оставил на потом. Перед самым экзаменом досконально продумали линию поведения каждого, экзамен был очень серьезный. Работал известный всему курсантскому братству принцип «Нам не нужен лишний балл, лишь бы отпуск не пропал!», а в отпуск мы все хотели, и это был последний экзамен. Зашли пять человек.

Первым отвечал Володя Ширкин («Ширкуня»), он что-то долго «мычал» и получил за свой ответ «банку». Этого, чтобы так начался экзамен, никто не ожидал. Я моргнул глазом Юре Мишину, мол – пора! Он зашел с подносом, на котором была гречневая каша с отбивной, чай, и занес за доски, на которых мы готовились, любезно предложив полковнику позавтракать, «чем Бог послал». За то время, что он завтракал, я планировал воспользоваться «шпорой», но только я подумал ею воспользоваться, как из-за доски вышел Шулейко и, грозно окинув нас взглядом – не списал ли кто сел за кафедральный стол. Нет! Мы не списали, не успели. Ответил второй, потом третий и четвертый, наступила моя очередь. Перед тем как отвечать, я спросил у Шулейко не хочет ли он попить (графин с водой мы специально не проставили). Да, не помешало бы, ответил Шулейко. Я подошел к кафедральному столу, поднял скатерть и показал ему ящик с пивом, сказав, что это ситро. Он поморщился, и перед тем как я начал отвечать, открыл одну бутылку «Ситро» и начал пить. Он быстро сообразил, что это не ситро, и поэтому выпил не отрываясь, еще две бутылки, видимо очень хотел пить, а как же иначе! Когда он начал пить вторую бутылку, я начал отвечать, а к третьей я отвечать уже почти закончил. «Пятерки тебе будет многовато, тройка, я так понимаю, тебя не устроит, а вот «хорошо» – в самый раз!», – сказал он, и в «зачетку» и оценочную ведомость, ставит оценку «хорошо». Щелкнув каблуками, и показав всю строевую суворовскую выправку, я вылетел из аудитории, как «ядро из пушки».

Дальше экзамен пошел, как «по маслу». Были конечно тройки, но «неудов» больше не было, а в конце и «Ширкуня» пересдал свой «неуд» на «удовлетворительно». Встретился я и с лейтенантами, которым поручил «поработать» с Шулейко на выпускном вечере. С кислыми физиономиями, они рассказали мне, чем для них закончилась, эта работа. А закончилась она для них крайне печально. Отдельные даже вспомнить не смогли, как они поработали, в этом направлении!

У читателя может создаться впечатление, что кроме, как учебой, мы вроде бы и ничем не занимались, грызли «гранит науки», ломая зубы и впитывая, как губка, в себя все, что нам читали и чему учили. Это было далеко не так. Первым начальником училища у нас был генерал-майор Бармас С.М. Мы, первокурсники, видели его только на торжественных построениях и на трибуне 7 ноября и 9 мая, когда парадной коробкой проходили мимо. Мне повезло. Я с ним даже один раз поиграл в «пинг-понг». Они с адъютантом (а генералу положен адъютант – по себе знаю) играли в «пинг-понг», а мы с Юрой Мишиным («кутузовцем») решили посмотреть... Посмотрели, а он нас и спрашивает, увидев наши «кадетские» значки, а вы играете? Конечно! Мы играем во все, что связано с мячом. «Тогда давайте поиграем 2 на 2, парами» – мы согласились. Поиграть, да еще с генералом, да еще с начальником училища – для нас это было «выше крыши». Сыграли три партии, в одной победили мы, в двух они. Пожав нам руки, они ушли к себе, а мы, как завороженные стояли, и не знали, что делать. С самим генералом, вот так запросто поиграли в «пинг-понг», расскажи кому, да кто поверит! Больше нам с ними поиграть не удалось ни разу...

Семен Михайлович был эстет – любил все высокое и прекрасное, и был страстный театрал. Любил балет, оперу и почти, каждую субботу и воскресенье сидел в первых рядах театра. Пермский театр Оперы и Балета в те годы находился на передовых позициях в этой сфере деятельности (одна Надежда Павлова – восходящая Прима балета чего стоила), после Большого и Ленинградского им. Кирова. Видимо поэтому он и нам старался привить, это чувство прекрасного, или понимал, что с этим прекрасным, служа в таежных гарнизонах, мы уже, никогда не встретимся, а если и встретимся, то много позже...

На первом курсе нас редко выпускали в город, придумывая прямо таки, феерические причины – в городе началась эпидемия дизентерии, гриппа, респираторных заболеваний, морозно... ну и так далее... поэтому любому выходу в город мы были несказанно рады, а тем более всем курсом. И когда из недр кабинета начальника училища приходила команда: «1 курс направить в театр оперы и балета», мы «задыхались» от счастья после команды начальника курса: «Переодеться в парадную форму одежды», уже понимая, что куда-то пойдем, не важно, куда пусть строем, но пойдем, в ГОРОД! Город манил нас своими вечерними огнями, «Компросом», парком Горького, Дворцами культуры Ленина, Свердлова, Дзержинского, набережной Камы и пароходами на ней, Центральным универмагом и прочими, еще не познанными радостями жизни..., но нас никак не манил театр оперы и балета. Ну не театралы мы были, и все тут! А нас, по приказу генерала Бармаса вели именно туда, именно в оперу, именно в этот балет, чтобы прививать нам чувство высокого и прекрасного. Когда мы приходили и рассаживались в зале, то весь партер был забит одними погонами, видимо в этот день аншлага не ожидалось. Потом мы начали догадываться, почему? Когда зал был не заполнен, заполняли его именно нами. Скорее всего, директор театра и наш генерал были друзьями и, чтобы повысить кассовый сбор и заполнить партер хотя бы наполовину, директор звонил генералу, генерал давал команду начальник курса, он нам – «Переодеться в парадную форму», и вот он – театр!

Никакие причины, как-то эпидемии, мороз... не могли остановить это действо с театром – это было священно, как корова в Индии. Самым интересным действом похода в театр становился антракт, мы его ждали «как манны небесной», как звонок по окончании лекции. Вот тогда-то и начинались «радости жизни», все рвались в театральный буфет, где к услугам театралов было все, чего не было в театральном зале. Были разные вкусности в виде бутербродов с икрой красной и черной, бутербродов с разными колбасами, натуральный молотый кофе, а не цикорий. Чай, пахнущий чаем, торталетки и ватрушки, конфеты «Мишка на Севере», пиво «Жигулевское», и конечно, его величество «Коньяк» от трех, до пяти звезд. Все, кроме «Коньяка» и пива, наш брат-курсант потреблял не прячась, а вот уж с «Коньяком» и пивом приходилось «шустрить». Умудрялись! После антракта «некоторые» исчезали, и находились уже после спектакля...

Немного позже мы научились обходить и эти «пороги», встречающиеся на пути нашего бурного потока жизни. Приходя в театр некоторые из наших «хулиганствующих» братьев-курсантов, незаметно так удалялись, якобы в туалет, а после начала спектакля они из поля зрения курсового офицера, испарялись, напрочь, и появлялись только по окончании спектакля, и как ни в чем не бывало, пристраивались к тем, кто реально на этом спектакле присутствовал. Пойди там разберись, кто был, а кто не был. Далее следовала команда «Шагом марш!», и получалось, «что и волки сыты и овцы целы». Куда исчезали товарищи, известно было только им, но уж совершенно точно могу сказать, что строевой подготовкой на плацу они  не занимались.

Потом, несколько позднее, очень популярны стали культпоходы в ВУЗы, где учились в группах в основном одни девушки – Пединститут, Медицинский и Фармацевтический институты. Несколько звонков в тот или иной ВУЗ, и вот тебе приглашение. Да кто бы возражал против такого общения! И вот, группа, опять же под контролем курсового, а если его не хватало на все группы, нам назначали офицера с кафедры, которому, мягко говоря, до нас не было никакого дела. Довел нас до входа, сдал куратору той, женской группы, и пропал на «городских просторах» в сиянии ночных огней и манящих своей кухней, ресторанов. Некоторые молодые офицеры, которые были еще не женаты, иногда оставались, видимо хотели подыскать себе жену и надо сказать иногда это случалось. А мы, курсанты, веселились как могли, насколько нам подсказывало наше воображение – танцевали, устраивали разные конкурсы, иногда «хулиганили», на минуту «вырубая» свет. Особенно мне запомнилась сцена, когда «вырубали» свет во время танца – крик кураторши группы «Что это за хулиганство. Немедленно включите свет!», визг невинных девушек, курсантский залихвастый свист, и чмоканье поцелуев. Это было что-то! Свет включали, и снова все было чинно, благородно... После знакомства и примерно часа общения, в танцах наступал перерыв и отдельные из нас удалялись с девушками в классы или аудитории, где, видимо, вдвоем изучали «воспитание трудных подростков», «строение внутренних органов человека», «лечение болезней в стадии ремиссии». Эти посиделки, со всей решительностью пресекались как «нашим» курсовым, если, конечно, он присутствовал, так и кураторшей. Но, не все же классы и аудитории они могли обойти, случалось, что их бдительность ни к чему не приводила... и побеждала «ДРУЖБА», не «Пила», конечно...

На третьем курсе, весной, очень модным стало катание на теплоходе по реке Каме, до Трухинят и назад, а это часа четыре, ну никак не меньше. Две группы – мужская и женская – договаривались, покупали билеты на теплоход, и в воскресенье отправлялись в путешествие по Каме, с палубы наслаждаясь красотами Прикамья. Потом наслаждение красотами с палубы плавно перемещалось в ресторан, где вместе с обедом подавались и спиртные напитки, а уж после ресторана, оценка красот Прикамья проходила из кают, под звуки гитарных струн, совместных песен и хрипящего магнитофона «Орбита-2». Отдельные «отщепенцы» от коллектива, по взаимному согласию удалялись в отдельные каюты и индивидуально беседовали о смысле жизни» и оценивали Камские просторы через иллюминатор в каюте... Ну, кто же им мог это запретить? Скажу прямо, все эти, на первый взгляд невинные культпоходы и катания на теплоходе, заканчивались вполне банально – свадьбами, и вполне счастливыми. Так, на одном из таких вот вечеров в фармацевтическом институте, я встретил свою будущую жену, с которой прошел по жизни длинный путь, по служебной лестнице и ничуть об этом не пожалел. Многие мои сокурсники тоже нашли свою половину после таких вот встреч...

Нынешнему поколению молодых курсантов, да и офицеров, возможно, не знакомо все то, о чем я написал. Другая страна, другие ценности, другие «жизненные» принципы, в отличие от нас, да и вообще все другое. А, у нас вот было именно так, как я написал! Я еще ни разу не встречал, ни одного своего сокурсника, который бы пожалел в своей жизни о тех временах. Другое было время, другие были люди, да и отношения людей складывались совершенно по-другому, чем сейчас. Люди были добрее, счастливее, не озабоченные отсутствием ласки и общения с родными, с перспективой смотрящие в будущее... Вот бы сейчас так! Но, то счастливое, беззаботное, порой с безрассудными поступками время, безвозвратно ушло в прошлое, и его уже не вернешь, остались одни лишь, добрые, воспоминания...

25 апреля 1969 года я сидел в Ленинской комнате (были раньше такие) и смотрел на Каму. Весна в этом году наступила ранняя и очень теплая, что было не привычным для Пермской погоды. Ледоход уже давным-давно прошел, река очистилась ото льда и тут же по реке заскользили лодки-моторки «Казанка-2» с навесным мотором, быстроходные суда типа «Метеор» и «Ракета», разные баржи, перевозящие песок и гравий, 3-4-х палубные комфортабельные круизные лайнеры, совершающие рейсы до Астрахани и обратно. Иногда, правда редко, появлялся пароход с коптящей трубой, колесными шлицами, возвращающий нас в 30-е годы 20-го века и комедии «Волга-Волга». В газете «Правда» печатались лозунги к 1 мая, с которыми простой народ будет выкрикивать, проходя мимо трибуны с руководителями области и города. В газетах постоянно писалось о каких-то достижениях Советского народа. Перед праздниками правительство в очередной раз снижало цены на газ, электричество, бензин и солярку, продукты питания и товары широкого потребления и повышало заработную плату. Мне как-то было не до всего этого. Впереди у меня была сессия, отпуск и... СВОБОДНЫЙ режим, целых два года. Мог ли я подумать тогда, что в такой же предпраздничный день, спустя 19 лет, со дня выпуска из училища, мне будет присвоено звание генерал-майор. Да никогда! Об этом не думалось, и даже не мечталось.

А между тем на улице все расцвело свежими весенними красками, начиная от травы, деревьев и кустарников, заканчивая раздевшимися, после холодной зимы сбросивших с себя теплые одежды, цветущих улыбающихся девушек и женщин. Все вокруг внушало уверенность и оптимизм. На территории училища, и вокруг его, политработники на пяти угольных железных щитах писали лозунги ЦК КПСС к 1 мая, которые обещали, что армия будет «держать порох сухим» и даст отпор любому агрессору, который на нас «смотрит косо». Неизменным оставался только щит: «Американский солдат с винтовкой М-16 наперевес и окружившими СССР американскими базами, показывающий «звериную суть американского империализма». Приближалось 9 мая – День священный для любого Советского человека, день Победы. Пермский гарнизон в те годы, представлял собой довольно большой войсковой коллектив. Были Ракетчики – ВКИУ и 52 рд, дислоцирующаяся в Бершети, корпус ПВО, училище авиационных техников – ВАТУ, училище МВД, мотострелковая дивизия с дислокацией в Красных казармах, радиотехнические подразделения, авиационные подразделения – в общем «всякой твари по паре». Сейчас этого всего уже нет, кроме училища МВД за Камой. В Перми на сегодняшний день нет ни одного войскового подразделения, даже для парадного расчета. Жуть! Все эти воинские формирования готовились к параду и участвовали в нем.

Готовились и мы. Гоняли нас целый месяц с 7 до 8 утра, по улице Окулова, сначала шеренгами, потом «коробкой» 8 на 8. Наше училище всегда «выступало» первым, полагаю потому, что начальник училища был начальником гарнизона. От училища до Октябрьской площади «рукой подать», может, метров 800, не больше, а вот «бедолаги», ВАТУшники шли к этой площади, аж с Бахаревки, не близко – километров 10 точно будет, если не больше. Если нас отправляли на площадь в 8.30, то их не позднее 6.00 при начале парада в 10 часов. 52 ракетную дивизию подвозили на автобусах и кунгах, точно так же, как авиаторов с аэродрома «Сокол». Когда мы только шли на парад, то вокруг нас уже бушевало людское море с цветами сирени, плакатами, лозунгами, зелеными веточками. Кругом смех, улыбки, песни военных лет... Все говорило о том, что народ радуется тому, что мы победили в той суровой войне. Шли ветераны с полной грудью орденов и медалей, их тогда было много. Ветеранам войны, в то наше время, всегда был почет и уважение. У нас тоже на груди «одна медаль висела кучей». Непрерывным потоком шли предприятия и организации, школы, ПТУ (где они теперь?), институты и КБ – колоны пересекались порой и не давали нам пройти к площади. Милиция, перекрыв движение, давала нам приоритет и пропускала нас. К 9 часам наши «коробки» уже стояли на площади, остальные подходили... В армии всегда был «ефрейторский» зазор. Все зависело от широты и грандиозности проводимого мероприятия. Перед каким рядовым совещанием или собранием достаточно было и 10 минут, а вот перед парадом, «зазор» был, как минимум, 30 минут, видимо для того, чтобы мы «помаялись», и почувствовали грандиозность проводимого мероприятия. Много позже я сам много раз принимал парады, и стоя на трибуне, всегда вспоминал, как это было в Перми...

Ожидая «действо», мы перебрасывались шутками с девушками, стоящими рядом с нашим строем. Стоя в строю, я периодически поглядывал в сторону центральной трибуны. Среди всех «бугров», стоящих на трибуне, выделялся один человек, ну прямо скажем, великан. Он отличался не только ростом под 2 метра, но и, как я позже узнал, должностью – это был 1-й секретарь Пермского ОБКОМА КПСС – Царь Борис! Нет, это не тот, что вы подумали очковтиратель, и лизоблюд, которому в Свердловске построили «Ельцин-центр» – Борька-алкаш. Это был Борис Всеволодович Коноплев – самая легендарная личность Советского периода в Пермской области. Он в этой области тянул все – промышленность, сельское хозяйство, ракетостроение и легкую промышленность, строительство... Ему до всего было дело. Даже когда ставилась на дежурство 52 ракетная дивизия, он всем, чем мог ей помогал и курировал строительство шахтных пусковых установок и строительство жилого городка ракетчиков. Я тогда откровенно не понимал, чем секретарь ОБКОМА отличается от простого гражданина. Нет, конечно, отличие было, он стоял на трибуне, а я строевым шагом проходил мимо этой самой трибуны, а вот, почему ему, да и рядом стоящим товарищам было такое почтение, не понимал и все тут! Понятно было про генералов, генерал – он и в Африке генерал, а вот про гражданских лиц, стоящих на трибуне, такого понятия у меня, да и моих сокурсников, уверен, не было. Много позже, мне довелось познакомиться с Борисом Всеволодовичем лично.

Как-то раз, уже, будучи начальником штаба космодрома, я прилетел в Пермь для решения задач выполнения 52 дивизией учебно-боевого пуска ракеты с БЖРК. От матери, у которой я остановился, позвонил генералу Субботину Алексею Гавриловичу, командиру дивизии, и договорились с ним о встрече. Помню точно, была суббота. Раздается звонок, и Алексей Гаврилович говорит: «Николай Владимирович! Сегодня у нас в дивизии праздник – юбилей создания дивизии. Приглашаю. Машина за вами уже вышла. Одна просьба, пожалуйста, захватите с собой Коноплева Б.В., водитель знает, где он живет» – и положил трубку. Я, откровенно говоря, от такой просьбы опешил. Как, самого Коноплева, Царя Бориса и я? Не скажу, что я до Коноплева не общался с первыми секретарями ОБКОМОВ, общался, и даже очень часто (дивизия, которой я командовал, была расположена на территории 4-х областей Украины). Приходилось общаться с Волынским, Львовским, Ровенским, Хмельницким секретарями обкомов КПСС. Но это все было не то. Как говорят, не тот формат, и не те времена. А тут – Коноплев, глыба в прямом смысле слова! Быстро собрался, подошла машина, и мы поехали к нему. Жил он совсем недалеко от нас (мать жила возле ДК «Строителей», кто Пермь знает – тот поймет) он в, центре в ОБКОМОВСКОМ доме, в районе кинотеатра «Кристалл», центрее не бывает.

Вышел ОН, я представился, сели и поехали в расположение дивизии. Ехать было примерно минут 50 и во время всего переезда мы с ним вели неторопливую беседу – он рассказывал о своих делах и подвигах, а, я о своей службе. Приехали, нас встретил Субботин, а когда мы вошли в заполненный зал, все кто там сидел, встали и стоя долго, аплодисментами приветствовали Бориса Всеволодовича. Да! На самом деле за дела его уважали и друзья, и враги. Даже те либералы, которые пришли после него, исключительно уважали и с почтением относились к этой неординарной во всех отношениях личности. Нас с ним посадили за третий стол, совсем рядом от центрального стола, за которым сидели представители Главкома, Мэр Перми и другие высокопоставленные лица, от, вице президента «Лукойла» до других малозначительных, но спонсирующих банкет организаций. Говорили длинно, бестолково «умные слова», при этом люди, сидящие за столами, постоянно разговаривали, не слушали тостующих, а вот когда слово предоставили Коноплеву, зал замер, а он сказал коротко и ясно: «Я выпиваю за дивизию, в которую я вложил свою душу, и за ее процветание». Это был самый короткий, на мой взгляд, но самый емкий тост. Да! Он мало говорил, но много делал в отличие от нынешних руководителей, в том числе и федерального уровня!

Назад в Пермь уже ехали на правах старых знакомых с Мэром города Перми – Филем, который был обязан Коноплеву своим назначением. По дороге еще, раза два, наверное, останавливались и выпивали на капоте на «посошок», за процветание Перми...

Домой к маме я появился только часа в два ночи и не совсем трезвый, за что назавтра и получил от матери «наотмашь» и без всякого милосердия. Позже с этим замечательным человеком я встречался и общался еще не раз, и в основном на таких вот торжественных мероприятиях. Встретившись, мы всегда обнимались, а люди, окружавшие нового губернатора Прикамья Трутнева Ю.П., глядя на меня, между собой шептались, с кем это Коноплев обнимается, и не буду ли я в последующем им опасен, в их «подковерных играх».

Но я немного отвлекся от парада... Прошу у читателя прошения, но о таком человеке как Коноплев Б.В., я не мог не рассказать, это было бы совсем неправильно. И вот апофеоз – заиграли фанфары сводного оркестра, все напряглись, подтянулись, и с первым ударом барабана раздалась команда «Шагом марш». В парадном строю, мы шли стройно, монолитно, как те «когорты» Цезаря, наступавшие на Галлов...