А.С. Гончар
Звездные часы ракетной техники. Воспоминания

© Гончар А.С., 2008
Харьков 2008

Источник электронной версии: www.buran.ru

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Удачный запуск «Энергии» некоторым образом разрядил обстановку. Все поверили в успех советской программы «Shuttle». Центр тяжести переместился теперь к нашим коллегам, которые разрабатывали корабль «Буран» и его систему управления. Можно было некоторое время передохнуть от тяжелейшего труда днем и ночью, в выходные и праздничные дни, когда приходилось спать урывками, а по утрам принимать холодный душ для восстановления моральных и физических сил. Лучшим отдыхом для меня были поездки в «газике» утром на работу и возвращение обратно поздно ночью. Я плотно заворачивался в теплый полушубок и отключался минут на 30-40, водитель включал магнитофон с записью странных, на мой взгляд, песен. Помню в одной из них строка «до свадьбы все заживет» повторялась двадцать два раза подряд. Когда я спрашивал Валеру: «Неужели тебе нравится такая музыка?», он отвечал: «О! Андрей Саввич, я могу ее слушать целый день!» Наши водители Валера и Ваня «кучерявый» были хорошими парнями. Инна Михайловна их завербовала после завершения военной службы здесь же на полигоне. Они хорошо знали местные условия. Однажды мы с Валерой чуть было не попали под мотовоз. На участке дороги от 112 площадки до Ленинска семь дорожных переездов, причем последний из них, перед 112 площадкой, проходил в глубоком вырезе холма так, что обзора практически не было. Валера не имел привычки останавливать машину, как это положено по знаку «стоп», а на мое замечание небрежно ответил: «Я знаю расписание поездов». Однажды ночью, после двенадцати, мы возвращались на «десятку». Я уже начал дремать и вдруг почувствовал, как машину то ли бросило, то ли тряхнуло, как следует, и она сразу же остановилась на обочине. Валера вылез из машины и сел на землю. Я также встал и подошел к нему. Он сидел некоторое время неподвижно, а затем сказал с дрожью в голосе: «Мы были на полсекунды от смерти». Оказалось, что наш «газик» проскочил буквально перед мотовозом и, как сказал потом Валера, если б он затормозил, то нам была бы «крышка». Я его в тот момент пожалел и не сказал фразы, которая вертелась у меня на языке: «Ну, что, Валера, хорошо ты знаешь расписание!?» После этого случая он аккуратно останавливался перед каждым переездом даже тогда, когда было хорошо видно в обе стороны.

Зимой на Байконуре часто бывали такие гололеды, что ГАИ и ВАИ не выпускали машины из города, приходилось ездить на мотовозе, а зачастую машины прокладывали путь прямо в степи параллельно настоящей дороге. Иногда поземка просто застилала дорогу сплошной подвижной полосой, и приходилось удивляться, как водитель видит дорогу. Однажды пришлось ехать и на громадном «Урале». Вот такой он, Байконур, вторая родина ракетостроителей. Зимой неприветливая, занесенная снегом степь, где свободно гуляют ветры, летом песок и жара, весной короткий период буйной зелени и цветов.

По приезду в Харьков я взялся за подготовку к пуску следующей ракеты, имевшей индекс 1Л, но теперь уже с орбитальным кораблем «Буран». Ориентировочно пуск намечался на конец 1987 года. Однако, после оценки состояния дел с кораблем и его системой управления, которую делали наши коллеги в НИИ-885, стало понятно, что раньше середины следующего года весь комплекс готов к пуску не будет. Тем не менее, планы мы составили исходя из срока в конце 1987 года, хотя объем работ в эти сроки явно не укладывался. Необходимо было провести целый ряд доработок бортовой и наземной аппаратуры, провести конструкторские испытания. Предстояло создать и отработать заново математическое обеспечение по системе прицеливания, передаче данных о параметрах полета в бортовую машину корабля и условиях возвращения корабля в случае аварийного полета носителя. Потеря корабля из-за аварии носителя была недопустима. Корабль, как заявил однажды заместитель министра О.Н.Шишкин — это национальное достояние. Предстояло развернуть проверочно-пусковую аппаратуру, ввести ее в строй на «левой нитке» стартовой позиции и поставить комплект этой аппаратуры на «правую нитку». В это же время наш новый руководитель А.Г.Андрущенко предложил заменить нашу проверочно-пусковую аппаратуру на аппаратуру «Кипарис», разработанную на заводе «Коммунар» под его руководством. Это была универсальная система, пригодная для любого ракетно-космического комплекса, хотя ее еще нигде не применяли. Зная непреклонность характера Анатолия Григорьевича и практическую невозможность реализации этого предложения, я, молча, согласился и через несколько дней представил ему на утверждение план такой замены. Необходимо было заменить аппаратуру на наших пяти стендах, в Химках, Нижней Салде, Загорске и иметь 2-3 комплекта ЗИПа. Завод «Коммунар» мог изготовить эту аппаратуру в течение 4-5 лет, и для этого необходимо было около 150 миллионов рублей. Анатолий Григорьевич взял у меня этот план, бегло его просмотрел, затем положил в сейф: «Я изучу его более внимательно». Больше этого плана я не видел, и Анатолий Григорьевич вопрос об использовании «Кипариса» не поднимал.

Необходимость доработки аппаратуры и некоторого изменения функций отдельных приборов возникала и по инициативе головной организации, которая, в свою очередь, дорабатывала свои агрегаты и двигательные установки. Происходило это следующим образом. Обычно к нам приезжали П.Ф.Кулиш и Е.Ф.Кожевников, иногда в сопровождении нескольких своих сотрудников, заходили ко мне в кабинет и Павел Филиппович доставал объемистый перечень необходимых доработок. Я приглашал своих коллег, в первую очередь Г.Я.Шепельского и И.М.Трегубова, и начиналось подробное рассмотрение и планирование сроков их выполнения. Заметно сократить этот перечень обычно не удавалось. Затем мы готовили задание прибористам и конструкторам на доработку 8-10 комплектов уже готовой аппаратуры, а с заводами согласовывали сроки их проведения. Это была чрезвычайно тяжелая работа, особенно в части сроков выполнения доработок. Привлечение к этой работе министерства было бесполезным, а попытки изменения сроков общих работ обычно отметались: «Зачем вы брались за доработки?» Приходилось лавировать, ряд работ выполнять дважды: вначале с недоработанной аппаратурой и математикой, а затем уже с доработанной. Эта тактика оправдывала себя тем, что на фоне общего отставания мы успевали все сделать, хотя ценой этому была колоссальная перегрузка. Все же самой значительной доработкой оказалась замена центральной вычислительной машины М6 на ее модернизированный вариант М6М с гораздо большим быстродействием. Эта доработка проводилась, с одной стороны, по требованию разработчиков алгоритмов и программ третьего отделения, а с другой стороны, по инициативе разработчиков машины во главе с А.И.Кривоносовым, создавшим более совершенную и более надежную машину, как для боевых ракетных систем, так и для «Энергии-Бурана». Прекрасные специалисты четвертого отделения имели большой научный потенциал и, естественно, стремились к его реализации. В конечном итоге, составленный график работ, отвечавший нашим реальным возможностям, был сжат в министерстве по принципу «гармошки». Чиновники министерства, партийно-правительственный аппарат взялись за контроль по его выполнению. Это была привычная для нас обстановка. Новым в ней было только то, что если в прошлом в такой ситуации Владимир Григорьевич никогда не наказывал за срыв сроков лишением премии, то Анатолий Григорьевич именно этим способом добивался выполнения графика, не принимая во внимание никаких обстоятельств.

Однако в целом атмосфера, после удачного запуска 6СЛ, изменилась к лучшему. Я обратил внимание, что еще перед пуском 6СЛ, месяца за полтора-два, средняя прослойка чиновников всех ведомств, которые до этого стремились активно вмешаться в ход работ, участвовать в принятии решений и подписывать соответствующие бумаги, вдруг, как по мановению волшебной палочки, отхлынула, четко обозначив границу между собой и разработчиками. Объяснение было одно: опасение быть причастными в случае неудачи с пуском. Безусловно, последствия аварии были непредсказуемы: взрыв и пожар на старте могли до основания разрушить все сооружения, падение ракеты на близлежащие промышленные и жилые сооружения грозило громадными убытками и даже многочисленными человеческими жертвами. В то же время поверхностное знание ракеты, степень отработки ее систем и агрегатов порождали неуверенность этой категории людей в успехе дела. После удачного запуска появилось невольное уважение к авторам этой ракеты, а у последних — чувство уверенности и превосходства перед чиновным людом. Все это отразилось на ходе различного рода заседаний, рассмотрений, комиссий и пр.

Технологией работ предусматривался «сухой» пуск, т.е. ракета и корабль, пройдя полный цикл испытаний на технической позиции, вывозились на стартовую позицию, где имитировались ее заправка и пуск. Такая технология позволяла выявить все недостатки и недоработки и затем их устранить. К «сухому» вывозу весь комплекс был готов только к февралю 1988 года, но корабль еще готов к полету не был. Кроме того, выявилась нестыковка между вычислительными комплексами носителя и корабля, несмотря на то, что необходимые стыковочные испытания были проведены на стендах НИИ-885. Согласно ранее принятым решениям, за стыковку двух цифровых комплексов отвечал названный институт, которому мы поставили свою необходимую аппаратуру и направили бригаду во главе с Б.А.Скориковым. При завершении работ был составлен совместный отчет, но оставались, все же, некоторые сомнения, и окончательное завершение работ было перенесено на полигон, когда обе сложнейшие системы будут представлены в полном составе аппаратуры. Известно, что любая недоработка в ракетной технике рано или поздно проявит себя в самый неподходящий момент. Так было и в данном случае: две системы неустойчиво вели взаимный обмен информацией, не хотели «разговаривать» друг с другом. В это время я находился в Харькове, а на полигоне этими работами руководил В.Я.Страшко. Володя обладал взрывным характером и в данном случае проявил его в полной мере. Спор на обычные в таких случаях темы: «Кто виноват?» и «Что делать?» к середине ночи достиг апогея, и я был разбужен звонком с полигона. По бурному докладу Страшко я понял, что нужно срочно вылетать на полигон. Сразу же я позвонил А.И.Кривоносову и Я.Е.Айзенбергу, и мы приняли решение: Анатолий Иванович берет группу своих специалистов во главе с А.Сычевым, и мы вместе вылетаем на полигон. Я позвонил С.Т.Тотоеву и заказал самолет на десять часов. Утром обо всем доложил Андрущенко, и вскоре мы уже были в воздухе. Нужно отдать должное Анатолию Ивановичу и его специалистам, что даже по той отрывочной информации, которую я получил по в/ч-связи с полигона, они определили в общих чертах суть явления и даже наметили возможные пути выхода из создавшегося положения. Главное мы поняли еще в самолете — нужно брать вопрос в свои руки и, не теряя времени, решать его. Вечером мы были уже на технической позиции, где в моем кабинете «дым стоял столбом», спорившие уже не понимали друг друга. Поздоровавшись с присутствующими, мы сели и минут 20-30 слушали хор споривших, безуспешно пытаясь навести порядок. Потом я взял стопку бумаг, грохнул ею о стол и, в наступившей тишине, сказал: «Прошу всех, кроме сотрудников НПО «Электроприбор», быть свободными. К двенадцати часам ночи мы подготовим решение. Прошу не опаздывать». Все нехотя покинули кабинет, продолжая спорить в коридоре. Мы договорились быстро. Все поняли, что проще всего доработать наш прибор — обменник информации. Когда все вновь собрались, я объявил наше решение: 1. Снять несколько наших приборов и отправить их на доработку. 2. Для продолжения работ на полигоне мы поставляем срочно технологический комплект аппаратуры вместо снятых приборов. 3. НИИ-885 срочно поставляет в Харьков комплект «грань» (как они называют) своей аппаратуры и необходимое оборудование. 4. Мы дорабатываем свою аппаратуру и проверяем ее в Харькове. 5. НИИ-885 вместе с аппаратурой направляет в Харьков группу своих специалистов.

Когда вновь собрались участники споров, я предложил подписать уже готовое решение. К утру нужно было снять с борта необходимые приборы, чтобы мы могли увезти их в Харьков тем же самолетом, который был задержан по моему звонку. Единственным препятствием было то, что мне предложили это решение утвердить на оперативке в 9.00, с чем мне пришлось согласиться. Анатолий Иванович с группой своих специалистов утром улетел в Харьков. Решение было утверждено на оперативке, так как чрезвычайный вопрос в результате спора был «загнан в угол». По всем документам в нестыковке был повинен НИИ-885, но доработка в его аппаратуре была настолько сложной, что это привело бы к задержке на длительное время и то, что мы взяли все на себя, спасло положение. Впервые на оперативке прозвучали весьма лестные слова в адрес нашей фирмы и в мой лично. Оперативками руководил начальник шестого управления полигона генерал-майор В.Е.Гудилин. Владимир Евгеньевич — моряк-подводник, в чине капитана первого ранга, был назначен руководителем этого управления, носил морскую форму вплоть до присвоения ему звания «сухопутного» генерала. Морская форма в безводных и пыльных песках Казахстана была далеко не редкостью. На 95 площадке, где мы работали по ТКСу, целые подразделения маршировали в бескозырках и морской форме. В шестом управлении, особенно в штабе и столовой, порой проявлялись некоторые привычки флотского характера. Так, оставляя вместо себя кого-либо из офицеров, Владимир Евгеньевич говорил: «Будешь старшим на рейде!» В столовой воинской части, где мы обедали в небольшой комнате руководства управления, царил порядок кают-компании. К обеду должны были все являться без опоздания, что соблюдалось редко, но при входе и выходе все желали присутствующим приятного аппетита. Генерал восседал во главе стола, всегда любезно приглашал садиться; деловые разговоры не поощрялись — это считалось признаком дурного тона. Мне пришлось отучать Толю Федотова от скверной привычки — пытаться решать в столовой вопросы, пользуясь тем, что здесь появлялись многие руководители, «поймать» которых в другое время было трудно.

С Владимиром Евгеньевичем у меня установились самые добрые отношения. В самые критические моменты нашей работы мы с ним, по молчаливой договоренности, самые трудные вопросы на оперативке не поднимали, а решали их в его кабинете после оперативки, в узком кругу. Так было и при подготовке к пуску 6СЛ, такой же порядок сохранился и после.

Мне довелось однажды спасать лихого моряка, который чуть было, не утонул в большой луже. Кому довелось бывать на 113 площадке, где был военный городок, штаб и столовые, наверное, помнят, что на повороте дороги, при въезде, в дождливые сезоны года скапливалась большая лужа воды глубиной до ступиц колес. Однажды, по дороге в столовую, вижу на середине лужи «Волгу» генерала. Дверь открыта, солдат-водитель возится под открытым капотом, стоя по колена в воде, а генерал не решается в ботинках лезть в воду. Валера подогнал «газик» к «Волге», Владимир Евгеньевич перебрался к нам, и мы благополучно доехали до столовой. Возвращаясь назад, я увидел, как группа солдат с лопатами и ломами спускала воду. Помню, на каком-то очередном банкете я произнес тост за генерала, который так же усиленно покоряет космос, как когда-то глубины океанов.

Через день я улетел в Харьков. Дальше события развивались очень быстро. Анатолий Иванович со своими специалистами быстро нашел решение проблемы, а наши коллеги из НИИ-885 также оперативно привезли в Харьков свою аппаратуру и развернули ее на нашем знаменитом КС-1. Правда, оказалось, что технологическая аппаратура НИИ-885 требует питания 110 вольт, которого у нас на стенде не было. Я позвонил своему коллеге В.М.Свищу на завод «Коммунар», где велись работы с этой аппаратурой, и он нам дал «взаймы» трансформатор. С комплектом доработанной аппаратуры дней через 10-12 мы снова вылетели на полигон и проверили эффективность доработок на реальной ракете с кораблем. Умел Анатолий Иванович и его прославленный коллектив работать! Д.Н.Мерзляков, А.В.Сычев, Б.Я.Сукачев, А.В.Бондарович, Н.К.Байда, Д.М.Смурный, В.А.Калмыков и многие другие прекрасные специалисты были гордостью этого коллектива, сумевшего создать самые совершенные бортовые вычислительные машины в стране.

По сути дела устранением этого дефекта открывалась дорога к пуску, по крайней мере, со стороны носителя «Энергия». Удачный его пуск 15 мая в варианте 6СЛ во многом облегчал наше положение. Отношение к нашей фирме заметно изменилось в лучшую сторону, как со стороны высокомерной головной фирмы Королева — Глушко, так и со стороны высшего партийно-государственного руководства. На продолжающихся с прежней интенсивностью Советах Главных конструкторов, заседаниях комиссий и коллегий, а также наездах на нашу фирму руководителей высокого ранга, которые спешили внести свой вклад в дело советского «Shuttle», мы держались как победители. С другой стороны, теперь было видно, что отстает в разработке «Буран» и интересно было наблюдать, как на всех этих комиссиях идет давление на Лозино-Лозинского, Чертока и Лапыгина, а мы сидим спокойно, и нас даже иногда ставят в пример. Я чаще стал бывать в Харькове, на полигон, да и в Москву стал посылать своих заместителей. Особенно полезным оказался В.М. Михайлов.

Володя Страшко заболел на полигоне и вынужден был лечь в госпиталь почти сразу же после завершения «сухого» пуска ракеты «Энергия-Буран» и возврата ее на технический комплекс. Практически «сухой» пуск оказался генеральной репетицией, и дальнейшая подготовка комплекса шла без заметных осложнений и задержек. В этот же период был завершен ввод в эксплуатацию «левой нитки» стартовой позиции, а «сухой» вывоз «Энергии-Буран» стал генеральной проверкой готовности позиции. Завершилось строительство и поставка оборудования на правой «нитке» старта.

Оперативки по стартовым комплексам вели генерал-полковник Шумилин и заместитель министра Коновалов. В небольшом помещении деревянного сооружения среди развалин стартовой позиции королевской Н1 на оперативки собирались представители строителей и снабженцев. Это была трудноуправляемая публика, постоянно срывавшая сроки работ, всегда имевшая в запасе оправдания, шумная и не стеснявшаяся в выражениях. Оба руководителя оперативок мало чем отличались от этой публики, часто «выходили из себя», грозили и ругались на уровне присутствовавших бригадиров и прорабов.

Я редко попадал на эти оперативки, только тогда, когда вопрос касался поставки нашего оборудования и ввода его в эксплуатацию. Чаще всего на этих оперативках присутствовал Женя Сенько или В.М.Михайлов. К нам претензий было мало, а если и были, то только в части задержек из-за отказов и неполадок в аппаратуре. Однажды генерал Шумилин упрекнул меня в том, что наша «интеллигентная» аппаратура часто выходит из строя при ее монтаже, транспортировке: «Вот наше строительное оборудование ничего не боится — ни ударов, ни бросков!»

В тот же вечер, возвращаясь на своем «газике» в Ленинск, я увидел на обочине дороги черную «Волгу» генерала с поднятым капотом. Солдат-водитель ковырялся в двигателе, а сам генерал нетерпеливо прохаживался рядом. Я попросил Валеру остановиться и предложил генералу подвезти его к Ленинску, заметив при этом, что и машины отказывают. Не успели мы проехать и десятка километров, как увидели на обочине дороги громадную дорожно-строительную машину, также замершую без движения, и сидящего в возвышающейся будке солдата-водителя. Мы остановились и подошли к машине. Солдат безразлично посмотрел на нас и на вопрос, почему он не работает и ничего не делает, ответил: «А что я должен вокруг нее бегать?» На другие вопросы он отвечал не менее грубо, не выказывая никакого почтения к генералу, и я предложил ехать дальше: «Едем, пока солдат нас не обматерил!» Уже подъезжая к Ленинску, под железнодорожным мостом в таком же положении мы увидели еще одну машину, правда, вокруг нее суетились ремонтники. Мы уже не стали останавливаться, а я не стал намекать, что даже «грубые» машины выходят из строя. Думаю, генерал-строитель оценил мою деликатность.

После проведения «сухого» пуска повторные электроиспытания прошли очень быстро. В конце сентября пришел вызов на заседание Госкомиссии, на котором должно быть принято решение о вывозе «Энергии-Буран» на стартовую позицию. Наступал самый решительный момент в нашей работе. Вопреки установившейся традиции в открытой печати появились сообщения ТАСС о готовящемся событии. Первого октября появилось сообщение: «В Советском Союзе ведутся работы по подготовке к запуску универсальной ракетно-космической транспортной системы «Энергия». Напечатан был и снимок ракеты с кораблем «Буран» на стартовой позиции, сделанный, по-видимому, при «сухом» вывозе.

28 сентября самолетом ЯК-40 А.Г.Андрущенко и я вылетели на полигон. По ряду причин заседание «вывозной» Госкомиссии было отложено на неделю и мы занялись хозяйственными делами. Я еще при Сергееве добился выделения нам места для цеха доработок и ремонта аппаратуры в здании технического комплекса. Помещение под цех уже было готово, составлен план размещения оборудования и определен состав персонала цеха. На 113 площадке мы арендовали подъезд пятиэтажного дома под гостиницу, а рядом строили гаражи под автотранспорт. Все это хозяйство мы и осматривали с новым шефом, который везде умел находить непорядок и делал «разносы». Анатолию Григорьевичу очень понравились листы белого рифленого металла, которым укрывали гаражи, а я знал, что этими листами располагает Куйбышевский завод «Прогресс». В свое время, когда на УКСС нашу аппаратуру заливало водой, мы с Всеволодом Всеволодовичем ее укрывали этими громадными листами. Я предложил шефу зайти к директору завода «Прогресс» А.А.Чижову, с которым когда-то вместе на коллегии получили по выговору, и с тех пор у нас сохранились очень хорошие отношения. «Сколько листов вам нужно?» — спросил я у Анатолия Григорьевича. «Листов 30-40», — ответил он мне. Зайдя в кабинет Чижова, я представил ему своего нового директора, потом мы разговорились и я, выбрав удобный момент, попросил на любых условиях листов 300-400. Анатолий Алексеевич охотно согласился и сделка состоялась. Мой шеф был страшно доволен и, когда мы вышли из кабинета, он мне заявил: «Когда мы ехали сюда, я все время думал, а не увеличить ли нам просьбу в 2-3 раза, но постеснялся Вас просить об этом». Я, шутя, ему ответил: «Я прочитал Ваши мысли».

Восьмого октября состоялось заседание технического руководства, а на следующий день — Госкомиссии по вывозу ракетного комплекса на старт. Наши доклады на комиссии были краткими. Основное внимание уделялось теперь кораблю «Буран», где Главным конструктором системы управления был В.Л.Лапыгин, сменивший умершего «штурмана космоса» Н.А.Пилюгина и унаследовавший его манеру отвечать на вопросы разного рода чиновников: «Я бы Вам объяснил, но если Вы не поняли это из моего доклада, то уже никакое разъяснение не поможет!» Я с удовольствием записал несколько его выражений и вспомнил его шефа Николая Алексеевича, который в пылу жаркого спора с кем-то из генералов, сказавшем: «Я генерал Советской Армии!» — ответил: «А я член профсоюза!» На Госкомиссии я встретился с нашим бывшим министром С.А.Афанасьевым, где он присутствовал как личный референт министра обороны. Разговаривали и вспоминали прошлое, как старые друзья, а когда кинооператор делал съемку заседания комиссии, мы с ним постарались попасть одновременно в кадр, как и возле только что совершившего посадку «Бурана». Правда, мне так и не довелось видеть этот фильм. Я горжусь тем, что был знаком и работал с этим выдающимся человеком, который сделал очень много для нашей Родины.

Вывоз «Энергии-Бурана» состоялся 10 октября в 8.30 (6.30 по Москве) в торжественной обстановке. Медленно через открытые ворота МИКа по двухколейке установщик вывез в степь громаду ракеты, с возвышавшимся над ней кораблем. Мы все шли рядом, любуясь и восхищаясь творением своих рук. На открытом месте в степи ракета и корабль представлялись еще более громадными, и поневоле рождались мысли о далеких фантастических путешествиях в безбрежных просторах космоса. С сожалением пришлось прервать эти торжественные проводы. В 9.30 первая оперативка была уже на ВКП стартовой позиции, которую мы кратко называли — сооружение 260. На оперативке утвердили план работы на первые дни: 11.05 — опускание изделия на стол; 12.15 — 13.15 — подстыковка нашей аппаратуры 17И16; 18.00 — начало включения термостатирования приборных отсеков носителя и корабля. На оперативке в тот же день было сообщено, что план дня выполнен, и составлен общий план с выходом на пуск к концу октября. Я понял, что мне улететь в Харьков, хотя бы на несколько дней, не удастся — наши работы начинались с 10 октября. Анатолия Григорьевича я проводил в тот же день. ЯК-40 улетел в 22.00, а я утешался только тем, что передал домой небольшой пакет. На следующий день началась обычная работа. При установке комплекса на корабле оказались поврежденными несколько плиток теплозащитного покрытия. Принято решение их заменить, а работы возле изделия ближе двух метров объявлялись «особо опасными». Во второй половине дня первое наше включение — РП505, проверка разобщенности, контроль стыковки. При первой попытке выйти на проверочный режим, прошла команда «отказ» — оказались неподстыкованными заглушки. Второй раз «норма». В тот же вечер я позвонил в Харьков и вызвал на полигон свою «первую сборную» испытателей, которая и прибыла вечером 12 октября.

На оперативке 12 октября все вопросы были по кораблю: не загрузилась машина, программа перегружена, зависание машины. Все это мы пережили в свое время. Наши коллеги меняют один канал («грань») машины, наш земляк И.Е.Медвинский докладывает об отказе СМ2 и о дефекте в жгуте одного канала; Александров от Лапыгина — о потере связи борта с АИК (автономным испытательным комплексом). Мы же сидим и наблюдаем, как нервничает Лапыгин. Наши первые простые режимы проходят без замечаний: РП901 — режим подачи воды в район выхлопа сопловых аппаратов, автономно проверяется система прицеливания 17Ш15, проверяем отвод башен обслуживания. Все «норма», но главное еще впереди. Заместитель министра О.Н.Шишкин, который руководит работами, нервничает, отставание уже шесть часов. «Вы долго возитесь с заменой грани», — упрекает он наших коллег из НИИ-885. Губанов торопит нас с поставкой приборов для второго летного изделия, сборка блоков которого начата в МИКе, и которое так никогда и не пойдет в полет. К счастью, мы тогда об этом не знали...