Пожалуйста, постройте нам хорошую ракету
Пришла зима с трескучими морозами и обильным снегом. Однако вскоре сильный ветер очистил небо до голубизны. Когда я утром иду на работу, низко стоящее солнце золотит стволы могучих сосен. Мы носим серо-синие ватники и брюки, простеганные как одеяла, на голове — большие меховые шапки. Работаем в двух небольших одноэтажных домиках. В одном располагаются научные отделы, в другом — конструкторские.
Мой путь от дома до работы не долгий, если идти быстрым шагом, не более десяти минут. Еще не входя в помещение, я стряхиваю снег с моих валенок, В коридоре я чищу их приготовленным для этого веником. Показываю удостоверение, называемое нами пропуском, двум постовым — белокурым крестьянским девушкам, закутанным, как и мы, в ватники. Несмотря на то, что они прекрасно знают каждого из нас, без пропуска они никого бы не пропустили.
В моей крошечной комнате с простой мебелью тепло. Я сижу за маленьким письменным столом, орудия труда — бумага и карандаш — на месте. Писчую бумагу соответствующего формата мы должны нарезать сами из большого рулона коричневой упаковочной бумаги. С обеспечением канцелярскими принадлежностями дела после войны обстоят пока неважно. Однако строгие сроки разработок должны быть соблюдены, поэтому мы пользуемся этим единственным имеющимся сортом бумаги. Электрический свет не является чем-то само собой разумеющимся. Вначале энергоснабжение обеспечивает стоящая на берегу внутреннего озера электростанция, представляющая собой старенькую отапливающуюся дровами паровую турбину, которая вращает такой же старый электрогенератор.
В квартирах часто сильно падает напряжение. И немецкие семьи по-настоящему злятся, если вечером свет гаснет из-за перегруженности сети или аварии на электростанции. В последующем эти заботы первых лет были забыты. На электростанции был поставлен сильный дизельный двигатель, который вращал современный электрогенератор.
Поначалу мы не имели свободного времени и по воскресеньям. Дело в том, что ассортимент продуктов в государственном магазине на острове был скудный, и нам приходилось покупать дорогую провизию на рынке в райцентре. Ранним утром в воскресенье я с Лидди и другими коллегами тащился через замерзшее озеро в Осташков. Пустые санки танцевали на веревке. Наше путешествие длилось больше часа.
В Осташкове у крестьян был большой выбор масла, мяса, молока и яиц. Мы покупали все необходимое на следующую неделю. Такое вкусное молоко, как здесь, мы, жители западной Европы, вообще никогда не пробовали. Его не пропускали через сепаратор, и на его поверхности лежал слой светложелтых сливок толщиной в палец.
В середине дня караван с покупками возвращался назад. Все коллеги тащили тяжело нагруженные сани, и едва ли кто обращал внимание на изумительный пейзаж, окружавший нас. В этом ослепительно белом безмолвии я представлял себя идущим по аравийской пустыне. Церкви Осташкова и Нилова монастыря, построенные в восточном стиле, были тогда в моем воображении арабскими мечетями.
Воскресное послеобеденное время дома было настоящим отдыхом.
Уже в самые первые недели нашего пребывания на острове мы основали в Городомле школу. В семьях были дети всех школьных возрастов, от первоклассников до шестнадцатилетних. Администрация острова предоставила в распоряжение школы бревенчатую избу. Найти в нашем кругу преподавателей по математике и физике, естественно, не представляло никакой трудности. Но и недостатка в выборе учителей биологии, гуманитарных наук и музыки тоже не оказалось. Доктор Вольф вел занятия по биологии, профессор Фризер был ответственным за музыкальное образование — от подготовки солистов и певцов хора до занятий по композиции. Профессор Клозе, ординарный профессор математики, руководитель Берлинской ракетной группы, присоединившийся к нам вместе со своими сотрудниками доктором Шульцем и господином Зигмундом, вел занятия по немецкому языку. Это был жизнерадостный и остроумный человек лет пятидесяти. Седой, с голубыми глазами — в вечернем костюме он выглядел как дитя природы. Доктор Магнус, имевший вид темноволосого германского божества Балдура, работал учителем физкультуры. Все молоденькие ученицы были влюблены в него. Я проводил уроки по истории Греции и Рима. Со временем на смену нам пришли штатные русские учителя.
Учебный план русских школ, к которому постепенно свернула и наша школа, был интересным. В начальном классе языком занятий оставался немецкий. Но уже во втором классе шести и семилетние дети должны были учить русский язык, как иностранный. Сначала я с недоверием отнесся к этому методу, но затем удивленно констатировал, что в этом возрасте все без исключения способны к изучению языка. В классах средней ступени уже все предметы велись на русском. Немецкая грамматика и литература назывались «Родной язык».
В организации работы и руководстве в Советском Союзе по сравнению с работой в Блайхероде имелись некоторые изменения. Господин Греттруп по-прежнему составлял план и назывался главным конструкторам. Но вначале он оставался в Москве. Его представителем в Городомле был назначен доктор Вольф — руководитель сектора баллистики. Из сектора термодинамики в апреле 1947 года ушел доктор Цайзе и руководителем этого сектора стал профессор Пауер. бывший ординарный профессор по теплотехнике Дрезденской высшей технической школы. Весной 1947 года многие коллеги, работавшие в Москве, переселились на остров, в том числе и весь сектор автоматического регулирования с Хохом и Магнусом.
Конструкторы разделились на два сектора. Руководитель первого сектора инженер Бласс взял все работы по фюзеляжу ракеты и двигателю, сектор архитектора Яффке конструировал аэродинамические стенды. Доктор Хох был руководителем сектора управления, доктор Магнус - научным сотрудником. Господин Хох руководил всей работой по созданию «модели траектории». Там была электрическая аналоговая вычислительная машина (АВМ). с помощью которой моделировались устойчивость и маневрирование на траектории полета. Профессор Шютц, физик из университета Кенигсберга*. руководил сектором измерительной техники. Среди наших сотрудников были также доктор Гайерманн, ответственный за изготовление инструментов. физик доктор Шмидт и астроном доктор Хоппе. Эрих Апель стоял во главе маленькой механической мастерской. Во время войны молодым ассистентом Апель руководил отделом на фабрике Линке-Хоффманн в Бреслау**. которая изготавливала детали ракеты А4. Апель был очень талантливым организатором с дипломатическими способностями. По возвращении в ГДР*** он вскоре стал министром машиностроения и заместителем премьер-министра. Я возглавлял сектор аэродинамики и проектирования. К сотрудникам, которые работали в Блайхероде, присоединились по собственному желанию профессор Фризер, специальностью которого была научная фотография — дисциплина по исследованию и дальнейшему совершенствованию методов фотографирования (правда, здесь в Городомле он не нашел себе применения), и доктор Хоммер, седой дружелюбный математик, бывший учитель средней школы. Во главе администрации острова, которой подчинялся и научно-технический отдел, стоял русский директор господин Сухомлинов, опытный администратор, коренастый, лысый, молчаливый. Он был очень респектабельной личностью. У него в подчинении в качестве технического специалиста был главный инженер и за ним вся иерархическая пирамида главных немецких конструкторов. Вначале должность инженера выполнял первый, прибывший на остров русский инженер господин Бош-Коцюбинский, молодой человек не старше 25 лет, с высшим образованием, метр девяносто ростом, с белой шевелюрой, интеллигент, очень сведущий в технических вопросах и очень честолюбивый. Несмотря на все эти положительные качества, молодому человеку было не по плечу сразу после окончания учебы руководить коллективом старых опытных практиков. Как он сам скромно объяснял потом, он хотел у нас только поучиться. Этот молодой человек был внуком известного украинского писателя Коцюбинского (1864-1913).
______________________________
* Ныне г. Калининград, (Россия).
** Ныне г. Вроцлав (Польша).
*** Германская Демократическая Республика — самостоятельное государство на территории Германии (1949-1990)
Весь наш коллектив был филиалом научного института номер 88, руководителем которого являлся генерал Гонор6), а главным инженером полковник Победоносцев. При такой форме организации господин Греттруп и наш немецкий коллектив из Блайхероде потеряли самостоятельность.
Вначале Греттруп еще пытался сохранить независимость, и как ранее в Центральном институте в Блайхероде, руководить всеми отделами, начиная от разработок проектов и до изготовления образца и пробных полетов. Он отчетливо понимал, что если его влияние ограничится только проектированием, то значение его работ существенно уменьшится по сравнению с результатами русских отделов, работающих параллельно с нами, особенно занимающихся изготовлением образцов и пробными полетами. Но у него не было выбора, и он должен был смириться.
Между тем на остров пришло первое лето. Все технические отделы деревянных домов переехали в большое двухэтажное каменное здание института. Оно было сильно поврежденным, но его почти сразу же после нашего приезда реставрировали. Результаты работы строителей в нашей далекой провинции иногда вызывали досаду. Ватерпас и прямой угол не всегда рассматривались как мера всех вещей. Время от времени случалось, что во вновь отремонтированных помещениях все еще сырая штукатурка шлепалась на пол, по счастливой случайности не задев никого из работающих.
В один из свободных воскресных дней меня вызвали в здание института для переговоров. Там я встретился с доктором Вольфом, профессором Пауером и доктором Хохом. Господин Бош-Коцюбинский уже ждал нас. «Министр Устинов хотел бы поговорить с Вами», сказал он. Министр прибыл на остров на гидросамолете. Бош-Коцюбинский представил нас министру в маленьком зале заседаний. Это был дружелюбно улыбавшийся мужчина лет сорока со светлой густой шевелюрой. Одет он был в светло-серый костюм. Рядом с Устиновым стоял наш старый знакомый, господин Победоносцев. Он снял форму и был одет в свободную одежду туриста. Устинов в то время возглавлял Министерство снабжения. Всю оставшуюся жизнь он оставался членом правительства. Позже, в семидесятые годы, руководитель СССР Л.И.Брежнев присвоил ему звание маршала и назначил министром обороны. В тот летний день Устинов потребовал, чтобы мы рассказали ему о состоянии работ. Господин Бош-Коцюбинский синхронно переводил наши слова. Советское руководство уже тогда намеревалось заменить руководителя немецкого коллектива господина Греттрупа другим немцем. Министр сказал. «Вы, собственно говоря, оркестр без дирижера». Затем он спросил: «Кто хочет быть руководителем?». «Мы думаем, что совместная работа в коллективе идет достаточно успешно, и мы не видим необходимости в замене господина Греттрупа» — таков был мой ответ министру, поскольку его вопрос был обращен ко мне. Министр спросил о моих персональных пожеланиях. Я пожаловался на нашу изолированность на острове. Ответ министра был достаточно уклончивым. Он спросил, была ли бы наша жизнь на острове более приятной, если бы он попытался устроить нам поездки в московские театры. Это было заманчивое предложение, но я после некоторого раздумья ответит отказом, так как мне показалось, что положительный ответ косвенно показал бы добровольное удовлетворение нашей жизнью. Наша беседа протекала в вежливом дипломатическом тоне. Министр попрощался с нами очень дружески. Он сказал: «Господа, постройте нам хорошую ракету, мы будем Вам очень благодарны».
Возвратясь домой, (что заняло не более пяти минут), я сразу же предложил жене пойти к северной пристани (я сказал именно «пристань» — в нашем языке уже появились русские слова), чтобы посмотреть на гидросамолет. Гертруд взяла четырехлетнюю Катрин. Ее маленький братик, возрастом в несколько недель, мирно спал в своей люльке. Дорога к пристани по сухой тропинке через маленький лес с пахнущими летом соснами тоже была короткой. И действительно, в ста метрах от берега на воде лежала летающая лодка. Тип «Consolidated Catalina» подумал я. Господин Бош-Коцюбинский рассказал мне на следующий день, что это не американская машина, а гидросамолет, построенный в Советском Союзе. Уже перед войной этот самолет под названием ГСТ (гидросамолет транспортный) выпускался в Таганроге.
Мы уселись на самое высокое место на опушке леса. Небольшая группа гуляющих, присоединилась к нам. Мы смотрели на плавающую лодку, которая лежала на совершенно гладкой воде. Несущие крылья элегантного моноплана были подняты над трапом и корпусом обтекаемой формы. Две гондолы для двигателей с трехлопастными пропеллерами лежали высоко над водой. Но мы недолго рассматривали самолет. На причале уже появились его пассажиры, сопровождаемые руководством острова.
Попрощавшись с директором и главным инженером, министр и его немногочисленная свита заняли места в моторной лодке, и она направилась к закрытой от наших глаз стороне самолета, и вскоре пустая вернулась к причалу.
Мы смотрели на самолет. Его пропеллеры начали вращаться. Сначала, когда двигатели работали на низких оборотах, они вращались медленно, затем пропеллеры равномерно загудели и начали вращаться все быстрее и быстрее. При этом самолет развернулся, почти не трогаясь с места, и теперь удалялся с мощно гудящими двигателями, оставляя на поверхности озера широкий след. Испуганно поднялись с воды птицы. Самолет быстро удалялся от нас по прямой линии, он стал еле видимым, отделился от воды, далеко у горизонта, отмеченного узкой полосой острова поднялся выше и исчез, не меняя направления.
Господин Греттруп, который тогда еще работал в Москве, тоже пытался использовать самолет для своих посещений острова. В этом ему прямо не отказывали, однако, каждый раз машина оказывалась, по сведениям администрации, или на Балтийском море, или на нижней Волге, или еще где-нибудь, ему с сожалением улыбались и предлагали использовать железную дорогу.
В этой главе я много писал об организации и администрировании, читатель простит меня, если я продолжу о том же самом. Сейчас я расскажу о заработной плате. Руководитель сектора с докторской степенью зарабатывал в месяц 7000 рублей, без степени — 6000 рублей. Докторам без руководящих должностей платили 5000 рублен. Дипломированные инженеры и инженеры с особыми знаниями и опытом получали от 4000 до 5000 рублей. Зарплата механиков составляла 2500 рублей, секретарши 1600 рублей. Господин Греттруп зарабатывал 10 тысяч рублей, а профессор Пауер с семьей в 8 голов получал 8500 рублей.
Нам было ясно, что максимальная зарплата у нас была выше, чем у русского министра. Тогда покупательская способность рубля непрерывно росла, в течение нескольких лет в Советском Союзе проводилось снижение цен. Однако вначале наша зарплата оставалась в пределах 2500 рублей, и если нужно было еще кормить семью, то этого только-только хватало чтобы купить продукты на рынке. Так как в немецком коллективе большинство получало высокую зарплату, мы организовали добровольную кассу взаимопомощи. В кассу платили те, у кого с учетом членов семьи зарплата была выше установленного уровня, который мы приняли единодушно.
|